Текст книги "Без царя в голове"

Автор книги: Сергей Шангин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Офицеры меню не читают, они его заказывают!

В кабачке с непонятным для непосвященного названием «В последний путь» гуляли господа пилоты. Гуляли именно так, словно каждый из них прямо сейчас отправлялся в последний путь – широко, разгульно, денег не жалеючи. Кто знает, что сулит пилоту следующий вылет. Одно точное попадание, один неверный маневр и безжалостный космос примет в холодные объятия крепкого молодого парня. И потому гуляй, парень, гуляй, как в последний раз, трать все до копеечки. Особенно, когда чужие деньги тратишь.

Дым коромыслом, халдеи носятся, высунув языки, подтаскивая крепким молодцам питие и закуски. Во главе стола гордым орлом сидит Иван Волгин, глаза его горят ехидным огнем, губы кривятся от плохо сдерживаемой широкой улыбки. По всему было видно, что таится в душе пилота тайна страшная и не может она более внутри сидеть, требуется ей воля.

Про то, что Волгин в одночасье разбогател, знали многие, но вот о размерах богатства могли только догадываться. Для кого и сотня кредитов – богатство, а кому и миллион – мелочишка на молочишко. Потому тайна продолжала терзать умы собравшихся, а Иван держал паузу, как заправский актер, нагнетая всеобщее возбуждение. Наконец он грохнул об стол тяжелой глиняной кружкой и повел речь:

– Все, братцы, закончилась моя царская служба, теперича я вольная птица!

– Тю на тебя, совсем сдурел! Куда собрался? Что делать будешь, когда деньги кончатся? Ты же ничего не умеешь, кроме как в истребителях летать и из пушки стрелять. Точно сдурел! – галдели друзья-собутыльники.

– Ша! Без базара! Если Волгин сказал все, значит все! – Иван отхлебнул из кружки и победно ухмыльнулся, – А это видали? – Он вытащил из кармана кителя пачку купюр и швырнул их на стол.

– Банк ограбил? – за всех сделал вывод штурман полка.

– Неа! – Иван счастливо улыбался, купаясь в лучах всеобщего изумления.

– Клад нашел? – выдохнул главный механик.

– Пальцем в жо…, пардон тут дамы, пальцем в небо, ха-ха-ха! Официант, еще пива и это… почему дамы скучают? Давай всех за наш столик, Иван Волгин гуляют! Официант, ты понял?

Официант подмигнул напарникам и в момент ока столы оказались сдвинуты, бутылки и закуски богато усыпали скатерти, девушки без лишнего жеманства порхнули к загулявшим пилотам.

Веселье набирало обороты, подтягивались пилоты и техники, узнавали в чем причина веселья и смело окунались в пучину пьянки, благо никто укорота не делал и в напитках отказа не было.

Иван Волгин гуляют… эхом звучало в голове Ивана, он не осознавал до конца причин своего внезапного богатства, но факт оставался фактом даже после пятой бутылки медовухи. Причем не простой медовухи, а той самой, что он проспорил проклятому поляку, чтоб он сдох скаженный.

Разделяя с друзьями и собутыльниками радость неожиданного богатства, Иван не переставал думать, как же так случилось, что приснившиеся деньги, сами собой свалились ему на счет. Может они случайно заблудились в дебрях банковских счетов и неожиданно упали в иссохший колодец Иванова благосостояния? Значит, сон в руку был! А снами известно кто ведает, не сами по себе такие счастливые сны бедному пилоту снятся.

Стало быть, все правильно, справедливо, так бог решил – обрадовался Иван неожиданной догадке и расплылся в счастливой улыбке. По всей видимости, только тяжкие думы о причине и первоисточнике неожиданного богатства удерживали Ивана в сознании после пятой бутылки медовухи. Разрешив загадку, Иван пал жертвой излишнего возлияния – говоря по-русски, свалился под стол и счастливо уснул, пристроившись на глиняном кувшине, словно на пуховой подушке.

Последняя мысль, мелькнувшая в сознании Ивана, показалась ему странно знакомой: «Меньшиков! Твоя цель Меньшиков! Ты должен найти Меньшикова!» Он улыбнулся причудам пьяного сознания, отмахнулся от той мысли, как от назойливой мухи и продолжил падение в сон.

Где-то на грани между сном и явью Иван споткнулся о так и нерешенный вопрос, каким образом сигнал о бедствии пришел раньше, чем то бедствие произошло? И как в недрах системы слежения пересекутся два факта – сигнал, которого не было и сигнал, посланный по его, Ивана, приказанию? Но мысль эта не потревожила Иванова сна, шмыгнула серой рыбкой и пропала в темной мгле.

По странной иронии судьбы счастливому миллионеру снов в этот момент не снилось никаких. Видимо Господь посчитал свою миссию по отношению к рабу божьему лейтенанту Ивану Волгину исполненной и направил благодеяния свои на прочих праведников. Так это или иначе, нам не ведомо, но спал Иван долго и проснулся в состоянии ужасного похмелья.

* * *

 
И снится нам не рокот космодрома…
 

Иван с трудом приоткрыл глаза и медленно обвел мутным взглядом окружающую его реальность. Удручающая действительность с трудом добиралась до сознания, порождая в мозгах ужасное по своей сути осознание. Камера… одиночная… он прикован… за руки и за ноги… мама родная, сколько ж я народу убил???

И главное – в памяти пусто, как в церковной кассе. Видать пытали палачи поганые, на дыбе крутили, батогами били, иголки под ногти загоняли раскаленные. Он вздрогнул от ужаса и попытался взглянуть на руки. Но руки не смогли поднять тяжелые цепи. Да и полутьма камерная скрывала от взора ужасные подробности пыток.

Боже, как все болит, особенно голова, словно кто молотом бьет по наковальне в самой черепушке. Трудно дышать, как хочется пить, сволочи, палачи! Он с трудом захрипел, пытаясь крикнуть, и вновь бессильно упал.

В тот же момент дверь камеры заскрипела и открылась. В дверном проеме на фоне яркого света возникла молчаливая темная фигура. От нее веяло ужасом, она была предвестником смерти, посланцем ада, ужасным свидетелем последних мгновений его жизни.

– Казнить? Уже? Желаю апелляцию подать… – едва слышным голосом, с трудом шевеля распухшими губами, потребовал Иван.

Имеет право… он боевой пилот… жизнь за царя клал… или еще чего клал куда-то… нельзя без суда и следствия к стенке и в распыл! Мы еще поборемся, мать вашу, сатрапы.

– Вашбродь, какую-такую апелляцию? Вы рассольчику вот хлебните, апелляция подождет.

Раздался громоподобный щелчок выключателя и камеру залил яркий дневной свет. Иван зажмурился от боли в глазах. Холодный рассол сам собой потек в открытый рот, растекаясь по организму живительным эликсиром.

– Во-о-о-т, так-то оно лучше будет! А то апелляцию, иде ж ее найдешь в нашей бордели? Без апелляции обойдемся, к лешему ее. Аппеляция, паря, тебе не треба, пей рассольчик и отдыхай. Куды теперь спешить-то? Теперича, соколик, спешить некуда.

Одно к одному, в цепи заковали, апелляция не поможет, видать расстрельная статья ему вышла. Сейчас напоит изверг и поведет приводить приговор в исполнение. А там…

– Отец, – сызнова продрав глаза, он увидел перед собой лицо пожилого солдата, – за что меня сюда? Много я народу убил? – тоскливо спросил Иван, рисуя в голове самые мрачные картины.

– Не, народу никого не убили, вашбродь, а вот мебеля… мебеля изрядно и все вдрызг.

– А за что же меня приковали тогда? – с обидой в голосе спросил Иван.

Перебор получается, с какой стати такие меры, в первой что ли мебеля крушить по пьяной лавочке? Отродясь такого не водилось, чтобы за убытки заведению в камеру и на цепь сажали, как убивца какого-то.

– Вы сами изволили требовать… – ухмыльнулся солдат, обтирая крахмальной салфеткой рассол с лица Ивана.

Сам? Вот тебе бабушка и Юрьев день! Новые времена настали – с каких это пор в тюрьму по желанию сажать стали? А суд на что, а присяжные с прокурором? Произвол, бардак! Или врет старик, мозги пудрит, наводит тень на плетень, а концы то с концами не сходятся.

– От чего же цепи блестят, как золотые? – прищурился Иван хитро.

– А как же им еще блестеть, раз они золотые и есть? – удивился старик. – Я же говорю, вашбродь, вы сами изволили приказать, мол прикуйте меня золотыми цепями к стене и ключ выбросьте в космос.

– Ключ? Выбросить? – в голове Ивана забрезжило ужасное предчувствие. – А как же я теперь? Всю жизнь буду прикован?

– Мы же с понятием, вашбродь, кто же их выбросит, вот они ключики. Только они вам без надобности, браслетики-то не защелкнуты!

– Это правильно, это хорошо, – бормотал Иван, освобождаясь от золотых оков. – Погодь, отец, браслетики-то никак тоже золотые?

– А то ж! – ухмыльнулся в усы старик.

– Тут золота килограммов на пятнадцать! Кто же так разорился, извиняюсь спросить?

– Вы и заплатили, вашбродь! – усмехнулся солдат, высвобождая затекшие руки Ивана из золотых оков.

– Вот тут ты врешь, отец, откуда у меня такие деньжищи, ограбил кого что ли? – съязвил Волгин, поймав старика на самой откровенной брехне.

По чести сказать, в голове Ивана, как и в кармане, давно уже было, как в степи после пожара – пусто, сухо и темно. Одна непрерывная тоска и тяжесть. Но главное помнил хорошо – с его пилотским окладом такие цепи не купить. Одно из двух: солдат врет или он точно кого-то ограбил.

– То не моего ума дело, но после того, как вы шесть штурмовиков купили, у вас еще тех денег изрядно оставалось.

– Я? Штурмовиков? Отец, ты меня ни с кем не путаешь? – пришедшая было стройность мыслей вновь разлетелась в пух и прах.

– Вас перепутаешь, вашбродь, – ухмыльнулся старик. – Вы же вчера деньгами сорили, как семечками. Сколько служу, такого отродясь не видывал.

Память мал-помалу возвращалась к Ивану, но странными скачками и зигзагами. Неожиданно вспомнился купеческий корабль, обширный трюм, сотни тысяч тонн товара, купец, приветливо рассказывающий что-то. Ужасная мысль кольнула раскаленной иглой – они таки гробанули того купца, прогнали пиратов и гробанули. А товар продали, деньги поделили и потом…

– Отец, а друганы мои тоже того… – он замялся, подбирая слова, – необычно себя вели вчера?

– Друганы? Не скажу, что необычно, но за ваше здоровье выпили изрядно!

– Сами платили?

– Зачем сами? – искренне удивился старик. – Вы все оплатили, вашбродь. Тому, который не русский пообещали гарем купить, а второму фонтан с водкой.

– Фонтан… гарем… бред какой-то!

– Не нам судить, вашбродь, деньги ваши, хозяин-барин.

Получается, что того купца все ж таки пришил и гробанул, иначе не откуда деньгам взяться. Нет, не получается. Как он мог гробануть купца и протащить все это в обход друганов? Никак! Разве что под руку попалось что-то маленькое и ценное! Ага, вот оно – кисет, бриллианты чистой воды! Точно – кисет с бриллиантами!

Иван завозился, выуживая из кармана брюк достопамятный черный кисет. Трясущимися пальцами растянул тесьму, запустил руку внутрь, стараясь нащупать драгоценные камушки. Что за черт? Он вытащил из кисета плотно свернутые трубкой листья какой-то травы. Потряс его, но ничего кроме шелухи из кисета не выпало.

– Нету! – огорчился Иван и жалобно всхлипнул, представив себе всю бездну падения от неожиданного богатства к прежней нищете. – Все пропил! – пожаловался он старику.

– Никак нет, вашбродь, все не пропили!

– А где же… эти… которые… – он не решался открыть источник своего богатства неизвестному человеку, опасаясь полицейских преследований.

Где-то на грани вспоминания в его памяти брезжили горы денег и бриллиантов, но где он такое мог увидеть, никак в голову не приходило. Но камушки были, это точно, настолько точно, словно самолично их в руках держал.

– Деньги? – пришел на помощь старик.

– Ага, – облегченно выдохнул Иван.

Пусть будут деньги. Кто знает, что стало с камушками, может, он их уже обменял на кредиты.

– Кстати, так где же эти самые деньги? – Он вопросительно уставился на старика.

– Деньги в сейфе, как вы и приказали!

– Ага… в сейфе… это хорошо! – успокоился было Иван. – В чьем сейфе? – тотчас насторожился он, чуя в словах солдата скрытый подвох. Как он не напрягал память, но не мог припомнить в своем кубрике никакого сейфа, окромя железной банки из-под леденцов.

– Начальника крепости, в чьем же еще, тут другого надежного места нету!

– Ага, логично! – у этого есть сейф, большой такой, в углу кабинета стоит. Вот только Иван не знал радоваться ему или печалиться по такому поводу.

То, что деньги еще остались, радовало. Но непонятно по какой причине они лежат в сейфе начальника крепости, а не на его личном счете или хотя бы в шкафчике в общаге? Как те деньги вытянуть, не притянут ли его за те деньги на цугундер? Вопросов масса, а голова болит, как с перепою… Отчего же как? С перепою и болит.

– Отец, нет ли у тебя водки, здоровье поправить? Сам знаешь – клин клином… – заискивающе просипел Иван.

– Отчего же, вашбродь, ей не быть. Для хорошего человека и водка найдется и закуска. Для поправки здоровья я тут стаканчик с собой захватил. Закуску сюда принести или в трапезную пройдете?

– А можно прямо сюда? – не веря своему счастью, спросил Иван, старик с готовностью кивнул. – Тогда сюда. Не чувствую в себе сил, отец, на перемещение.

– Ясное дело, сей момент, вашбродь, принесу холодненькой! – взял под козырек старый солдат и исчез, словно его ветром сдуло.

Иван сунул в кисет листья, отслоив один листочек. Задумчиво скрутил из листочка цигарку и прикурил от заботливо оставленной у изголовья зажигалки. Цигарка не сразу раскурилась, но первый же вдох принес в голову необычайную ясность мыслей. Словно метлой вымело из башки всякий мусор, прошла боль, и вспомнился вчерашний день с кристальной ясностью.

Вспомнил, как кутил в кабаке, а потом потащил всю компанию в самый богатый ресторан крепости. Как всем девкам покупал украшения и особо понравившимся, а такие почитай все были, так и белье из самого богатого магазина. Девки танцевали на столе, демонстрируя Ванькины подарки. Но это была лишь верхушка айсберга.

Ляпнул кто-то из господ пилотов, что обидно, когда полицейские мотаются на раздолбанных истребителях, а пираты так на новеньких штурмовиках – несправедливо это. Отчего никто царю про то безобразие не доложит, царь добрый и справедливый, вот только бояре вороваты, да трусоваты. Чего им за нас радеть, кричал пилот, когда над ними не каплет?

В запале человек сказал, можно сказать пожаловался неизвестно кому на тяжелую жизнь пилотов полицейского полка. И отчего-то мнилось Ивану, что человек тот удивительным образом походил на полковника Врубеля. Хотя по его же словам по кабакам он не ходок, да и вполне возможно померещилось это Ивану.

Но слова в душу Волгина запали и он, недолго думая, позвонил в арсенал и за наличный расчет тотчас приобрел шесть новехоньких штурмовиков, на которых у царской казны никак деньги не находились. Тут же под веселый гомон пилотов оснастили штурмовики по каталогу самым крутым снаряжением и под крышку заправили горючкой. Хоть сейчас садись и лети крушить пиратов.

По такому случаю выпили за арсенал, за каждый штурмовик, за счастливую жизнь новых пилотов и чтоб всем пиратам пришел единовременный и повсеместный карачун. Разойдясь, Иван вспомнил и друзей. Позвонил куда следует, и уже через полчаса в ресторан ввалилась толпа женщин в самых легкомысленных нарядах. Почти одновременно к ресторану подъехал огромный грузовик и грузчики начали деловито монтировать перед рестораном какую-то мудреную конструкцию.

Как выяснилось, Иван прикупил по случаю у заезжего султана весь его гарем на сто душ прекрасного пола и тотчас же вручил этот подарок другу Кахе.

Перед рестораном же в скором времени вырос фонтан, заиграла музыка, заблистали огни и ударили в небо звонкие струи. Иван буквально силком притащил Семенова к фонтану – тот принюхался, отхлебнул из ладошки и побежал за кружкой в ресторан. Фонтан извергал из себя кристально чистую водку.

И что из этого? Сбылась мечта идиота – он богат, немыслимо богат. Друзья смотрят на него с завистью и… словно прощаясь. Кто он и кто они, небо и земля. Не ровня. Он теперь в верхи полезет, заводами да фабриками владеть, девок море, дворцы, яхты – красивая жизнь. А им лямку тянуть, да перебиваться с паленой водки на тухлую солонину. Грустно, блин. Не по-человечески как-то, не по-другански.

Сколько раз друг другу спину прикрывали, шли в лоб на опасность, чтобы друга спасти, а тут он один раз и в дамки. Непорядок, нельзя так, дурные деньги радости не принесут – отхлебнув из стакана водки, трезво рассудил Иван, – или ну их к черту или поделить с друганами, что осталось.

Правильнее поделить, грех деньгами раскидываться. Кому как не друганам долю той удачи получить, что Ивану подкатила? В этом и есть истинный смысл настоящей дружбы – все поровну и боль и радость! Кабы сразу та мысль в голову Ивана пришла, не болела бы она сейчас от мыслей тяжких. Не царь ведь Иван, не генерал, чтобы великими думами голову загружать, о народе думать. Все! Решено! Делим все поровну и делу конец!

Вот-вот это правильно, вдохновился Иван, как он сразу-то не догадался? А когда догадываться было, – оправдывался сам перед собой Иван, – ежели гужбанили от души всю ночь, увлеклись сверх меры, друганы поди сами еще не проснулись от пьянки. Есть время исправить ошибку судьбы!

– Оте-е-е-ц, еще водки сюда, бего-о-о-м! – загрохотал в коридорах гауптвахты командирский голос взбодрившегося Волгина.

«Вот она – жизнь царская! Чего не пожелаешь, все враз исполняется! Оковы и те из чистого золота. Это же надо, любой дурацкий каприз исполняется мигом и никто в рожу не тычет, мол дурак ты, Ванька! Все воспринимают, как должное, как важное и само собой разумеющееся. А как же на самом деле цари живут, если просто богатому человеку живется так радостно?»

«Меньшиков… Меньшиков… граф Меньшиков… ты должен найти графа Меньшикова… твоя цель Меньшиков…» – вновь проснулся назойливый голос в башке.

– Надо же так нажраться, – грустно взохнул Иван, – прям шиза какая-то. И дался же мне тот Меньшиков. Ну, что я приду к нему и скажу вот так вот в лоб: «Дай мне, дядька, корзину винища!»? Так не пойдет, проще у Шан Дженя прикупить, раз уж я при деньгах нынче.

Иван сильно затянулся и под табачный кайф выплеснул в луженую глотку водку из оставленного стариком стакана.

– Эх, заживу теперь по-царски! – мелькнула последняя мысль в голове Ивана.

То ли табак крепок оказался, то ли водка несвежая, но померкло все в глазах лейтенанта Волгина. Звезды полыхнули перед его внутренним взором и погасли. Шмякнулся кисет, звякнул о бетон стакан, тело лейтенанта безвольно опустилось на холодный пол.

* * *

Если вы проснулись после пьянки и у вас ничего не болит, значит, вы умерли.

Снова снится Ивану дивная картина. Словно проснулся он после сладкого сна, но глаз не открывает, нежится в мягкой постели под атласным одеялом. И все бы хорошо, только пить охота до невозможности.

– Оно и понятно, – размышляет Иван, – выпито намедни немало, сушняк утренний мучает организм.

Открывает он глаза, обводит взглядом окружающее его пространство и словно бы ищет что-то ему известное, чтобы не вставая с постели водички хлебнуть. Да где ж ты в кубрике такого найдешь, нужно на кухню к крану ползти, дурачина.

Однако пред взором Ивана встает неожиданная картина. Нет его кубрика вечно неприбранного, а лежит он в роскошной постели и действительно атласным одеялом укрытый. В комнате, размером со сто его кубриков, чего только нет – роскошь царская. А вот и кувшинчик заветный на прикроватном столике прямо под рукой стоит, Ивана дожидается – хрупкий, аж в руки брать боязно, но раз поставлен, знать можно брать без опаски.

Ай да сон, ай как все хорошо-то устроено в нем. Рука сама привычно к кувшинчику тянется, странная какая-то рука, словно и не своя – нет в ней силы, пухлая изнеженная рука, да и пальчики, как у девки – ноготки подстрижены, да наманикюрены. Не обращай внимания, Иван – то же сон, в том сне царская жизнь, вот и выглядишь ты по-другому в том сне. Вспомни казино!

Иван кувшинчик невесомый к губам подносит, а там не вода – медовуха чистейшая его дожидается, здоровье поправить собирается. Иван делает смачный глоток и тут организм странно вздрагивает, не принимает вроде как, пытается обратно отправить тем же путем.

– Стоп-стоп-стоп, что это за сон такой неправильный, кто ему хозяин? – возмущается Иван.

– Я ему хозяин, – отзывается сон.

– Не понял, так ты и разговаривать умеешь? – озадачился Иван, до сей поры не помнивший снов с ним болтавших.

С обитателями снов поболтать – это в порядке вещей, на то и сон, то есть собственная фантазия организма. Но, чтобы сам сон с тобой разговаривал, такого в жизни Ивана еще не было.

– А как же мне не уметь-то, чай не младенец, не уметь разговаривать. Одного не пойму, с кем я говорю-то, что это со мной такое творится – с утра медовуху пью? – капризным фальцетом возмущался сон.

При этом, как ни странно, шевелились губы и язык Ивана, а голос проистекал явно не его. Да еще так странно проистекал, словно Иван его ушами слышал и одновременно изнутри, как это бывает, когда вслух разговариваешь.

– Со мной разговариваешь, сон, хозяин я твой, Иван Волгин. Ты снишься, мечту показываешь, как на заказ. Спасибо за это великое. Только не совсем понятно, отчего в собственном сне медовуха поперек горла встала? – ласково, почти нежно ворковал Иван, боясь разрушить хрупкое творение собственной фантазии.

– Какой такой Иван Волгин? – взвизгнул сон. – Что значит – хозяин? Никто мне царю хозяином быть не может! – женственная ладошка Волгина-царя решительно хлопнула по одеялу. – Стража-а-а! – заорал Иван в голос, да как-то непривычно: визгливо, по-бабски, с претензией.

– Глупость какая-то, а не сон, – посетовал Иван, – в прошлый раз веселее было.

Он собрался было поговорить с собственным сном по душам, попытаться как-то выправить дело, но в тот же момент двери спальни распахнулись и вбежали охранники с дубинками наперевес и с ними встревоженный дворецкий.

– Звали, Ваше Величество? – дворецкий озадаченно оглядывался по сторонам, никак не находя причины царского беспокойства. – Случилось что?

– А ты не видишь? – язвительно осведомился сон.

– Никак нет, Ваше Величество, не вижу, – осторожно, продолжая оглядываться по сторонам, ответил дворецкий. – Разрешите осмотреть помещение более тщательно?

– Конечно, осматривай, не хватало еще этому придурку где-то за портьерой спрятаться. Найти, увести, допросить и мне доложить!

– Слушаюсь, Ваше Величество! Обыскать помещение! – приказал он охранникам. – И под кровать заглянуть не забудьте!

Охранники забегали серыми мышками по спальне, осторожно ступая войлочными тапочками и, стараясь не задеть дорогих китайских ваз и прочих украшений. Несмотря на большой размер помещения осмотр был закончен в рекордные сроки. Охранники выстроились за спиной дворецкого в ожидании дальнейших команд.

– Ваше Величество, позвольте, я отправлю охрану прочь и задам вам несколько вопросов, – угодливо улыбаясь, спросил дворецкий.

– Хм, пожалуй, что и отправь, – согласился сон.

Иван все это время помалкивал, озадаченный странными причудами и самостоятельностью собственного сна.

– Интересно, а кого ты собирался найти тут? Ведь кроме охранников и этого, как его…, – полушепотом осведомился он у сна, чрезвычайно заинтригованный происходящим.

– Дворецкого, – подсказал сон.

– Ага, дворецкого, тут есть только я и мой сон, то есть ты. Глупость какая-то, пора завязывать с травой, пока крышу не снесло и в дурку не загремел. А может это белка? – ужаснулся Иван.

– Кто белка, ты белка? – озадачился сон.

– Горячка это белая, допился, перебор видать вышел. Эхма, какая же незадача вышла. Хотел жить по-царски, а теперь придется в лечебнице от дурки лечиться. Кто меня после этого в пилоты возьмет? Сгинь, окаянная, не хочу таких снов, хочу снова простым пилотом проснуться! – зарыдал расстроенный Иван.

По щекам его текли слезы раскаяния, в носу свербело нещадно и обидно было в добавок ко всему ранее сказанному, что легко по-бабски в слезы ударился. Не по-мужски все это, не подобает боевому пилоту рыдать как бабе, да сопли на кулак мотать. А ведь плачет, мама не горюй, етить тебя через коромысло.

– Ваше Величество, – обеспокоился дворецкий внезапной переменой царского настроения, – случилось что, может врача позвать?

– Что-то я ничего не понимаю, – сквозь слезы и сопли пробился голос сна, – не хочу я плакать, а плачу. Какая-то белка меня расстраивает до невозможности. Голоса всякие слышатся. Ты вот сейчас про пилота или дурку чего-нибудь слышал?

– Нет, Ваше Величество, вы безо всякой причины в плач неожиданно ударились, прошу простить за мои слова, – озадаченно ответил дворецкий.

– Пшел вон, – утерев слезы кружевной салфеткой, сухо приказал царь. – Не беспокоить, пока сам не позову! Об этом ни слова. Прознаю, что проболтался кто, всех на плаху, самолично казню!

– Не извольте беспокоиться, Ваше Величество, все будет сохранено в тайне, прослежу лично, – кланяясь, удалялся задом дворецкий.

Дверь за ним захлопнулась и царь, откинувшись на подушках, пожевал губы, тяжко вздохнул и шмыгнул носом как-то совсем не по-царски. В воздухе повисла тревожная пауза. Иван не решался тормошить сон, опасаясь подтверждения симптомов белой горячки, а сон, по всей видимости, пребывал в замешательстве. Хотя, где это видано, чтобы сон пребывал в замешательстве? К тому же сон себя царем считает, а Ивана царем считать отказывается. Глупость какая-то!

– Ты кто? – строго вопросил царь в пространство.

– Не понял? – опешил Волгин.

– Я не курил гашиш, не пил таблеток, не колол другой какой дури, почему у меня раздвоение сознания? Поди прочь, морок!

– Чего это я морок? – обиделся Иван. – Сам пошел прочь, придурок! Ты мой сон, я проснусь, и ты пропадешь! Мой сон, значит я в нем хозяин, когда захочу, тогда и проснусь!

Ивана раздражало непонятное поведение сна и вмешательство его в сладкие грезы. Тоже мне внутренний голос, еще надо посмотреть, у кого там чего раздвоилось?

– Ты как с царем разговариваешь, морок? – взорвался внутренний голос.

Иван напрягся. Не потому, что голос был излишне строг, а по причине, что голос был излишне самостоятелен и, по большому счету, самому Волгину не принадлежал, то есть не мог лейтенант Иван Волгин так разговаривать, не его это голос. Первый раз с казино не в счет, всякому в гиперпространстве чепуха разная может померещиться. Но, то в гиперпространстве, а сейчас…

И что значит «с царем разговариваешь», а кто же он, как не царь? Раз снится Ивану, что он царь, значит, никого другого в том сне быть не может. Кто же еще может в его сон залезть и свои права на царя заявить? Глупость какая-то получается, дурость… А может и впрямь дурость?!

Неужто все таки допился? Неужто белая горячка? Говорили друганы, что такое бывает, а он дурак не верил. И вот сам с собой препирается, словно две бабы на базаре сцепились языками.

Худо дело, решил Иван, но не сдаваться же трусливо на милость белки. Лучший способ победить – напасть первым и бить врага до полного его изничтожения. Пусть он не враг, а собственная дурь, сути не меняет.

– И давно это у тебя? – прокурорским тоном осведомился Волгин у внутреннего голоса.

– Что конкретно? – не понял собеседник.

– Замашки царские. Не замечал за своими голосами такого бреда. Хотя, учитывая выпитое, крыша могла и съехать, – рассуждал Иван, пытаясь обосновать случившееся.

– Я много не пью! – решительно отверг голос Ивановы рассуждения. – Стаканчик вина в день пропущу и хватит, мне еще империей управлять! Ты глупости брось и убирайся подобру-поздорову!

– Знаю я твои стаканчики, – хмыкнул Иван, узнавая собственные оправдания. – Стаканчиком начнешь, а там и себя не помнишь! Империей ему управлять, а машиной уборочной в сортире управлять не хочешь? – заржал было он, но тотчас же замолк.

Чему смеяться, над кем смеяться, разве может он над самим собой смеяться? Все! Приехали, докатились, допировались! Глюки в голове, голоса, скоро черти зеленые по углам запрыгают. Тоска-то какая! Он чуть не заплакал от отчаяния и жалости к самому себе, представив, как поведут его в смирительной рубашке к психиатрам на всеобщее посмешище. Тогда уж точно – прощай космос, прощайте пилотские шевроны, твой дом психушка, твои друзья идиоты.

– Хамишь? Веселишься? – меж тем возмущался голос. – На дыбе наплачешься, на рудниках умоешься кровавыми слезами! Вот те царское слово – самолично пороть буду! – тут голос осекся. – Хотя о чем это я? Вот ведь беда, видать и впрямь последняя рюмочка лишней была или ключница травок дурных намешала? Пора гнать ключницу, изведет меня ее ведьмацкое лекарство. «Испробуй, царь-батюшка, настоечки! Сама травку собирала, сама заговор творила, все горести-печали, как рукой снимет, сон крепкий будет, да целебный!» – тоненько по-бабски передразнил голос неведомую ключницу-злодейку.

– Постой, какая такая ключница? Не помню такую. Может, ты ее с китайцем спутал? Помню, пробовал его настоечки на рыбьих потрохах, так еле откачали с той настоечки. А ведь мог до сих пор бродить по синим лугам в обнимку с зелеными слонами.

– Ключница… Марфа… не знаю никаких китайцев, – отрезал голос. – Не путай меня, морок. Я дышу ровно, глубоко, вдыхаю чистую прану… – загундосил голос и Иван почувствовал, как живот стал надуваться и воздух потек в легкие.

– Чего я там вдыхаю, какую пруну? – поинтересовался Иван, приостановив равномерные движения живота, отвлекающие его от слушанья голоса.

– Не пруну, а прану… – не меняя монотонной тональности, вяло отозвался голос и Иван почувствовал неодолимое желание глубоко вдохнуть. – И вообще, – рявкнул неожиданно голос, – не мешай мне расслабляться. Чтобы избавиться от навязчивых видений или слухов, ты должен быть расслаблен и спокоен, твое дыханье ровное, твое сознание подобно недвижимой глади озера…

– Какого озера, Онежского? – уточнил Иван, любящий во всяком деле конкретность и понятность.

– Без разницы, – устало отозвался голос, – любое сойдет. Не получается, – пожаловался расстроенный голос. – Как же мне от тебя избавиться, морок? А вот, вспомнил. «Как на свет зари, голос мой умри! Растворись туман, пропади бурьян, порасти травой, мой кошмар ночной! Сгинь, уйди к чертям, ко семи ветрам, к десяти смертям, убирайся сам!» – выкрикнул голос.

– Круто! – восхитился Иван. – Сам сочинил? Я бы ни в жисть такое не выдумал. Вот ведь что с людьми водка творит. Знать в белочке не все беда, раз стихами заговариваться начал. Пойду в писатели, раз такое дело вышло. Говорят, они крутые бабки зарабатывают. А всего-то и дела – залил стакан, сочинил роман, ха-ха-ха. Как это я там придумал: «Сгинь, уйди к чертям, ко всем матерям, убирайся сам!»

– Не матерям, а к семи ветрам. Не действует… – обреченно констатировал голос, – а ведь шаман обещал, что любую дурь тот заговор прогонит. Денег взял, собака, как за яхту, а толку ни на грош. Всяк норовит царя обжулить, объегорить, на хромой козе обогнать.

– Дурь какая-то прет, – согласился Иван. – То ключница, то шаман. Слышь, голос, определись уж с кем ты, чьих кровей? Пилоты мы с тобою, брат, простые пилоты. Нам ключницы водку не носят, шаманы в гости не заглядывают. Я же не возражаю, хочешь со мной жить, живи на здоровье, но с одним уговором – будь проще, не гни из себя невесть что. Договорились?