Текст книги "Мальчик без шпаги"

Автор книги: Сергей Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Дяденьки, это мой друг! Не арестовывайте его! Он за тётеньку заступился, а теперь она орёт, что её сын бил! – снова заговорил Тимофей.

– Не того ты себе друга нашёл. Ты ему краденое продавал? – спросил командир, переведя взгляд на Михаила: – Резвый, отпусти пацана.

Тимофей впервые услышал кличку Михаила, которая, наверняка, тянулась за ним из тюремного прошлого.

– Ничего я не продавал! Он просто мой друг!

Миша слегка оттолкнул Тимофея в сторону:

– Иди, Тим, иди, а то хуже будет.

В тот же момент сбитый ранее с ног Михаилом омоновец снова ударил его прикладом, на этот раз прямо в лицо. Михаил рухнул как подкошенный и потерял сознание. Из обеих ноздрей выкатились струйки крови, губы были рассечены.

– Пакуйте, – приказал командир. – И пацана тоже!

– Мальчика вы никуда не повезёте.

Услышав знакомый голос, Тимофей оглянулся.

Со стороны заправки приближались Вячеслав Иванович и его водитель. Сумбурность и громкий ужас происходящего не позволили Тимофею задуматься над тем, откуда и зачем они здесь. Мысль: «Из-за меня!» молнией прошила затылок.

– Это ещё кто? – спросил, оглядываясь, командир.

– Я директор школы, где учится этот мальчик. Он поедет со мной. Вам напомнить процедуру общения правоохранительных органов с несовершеннолетними? – Вячеслав Иванович положил руку на плечо Тимофею, давая понять, что никуда его не отпустит. – Если будете настаивать, я поеду с ним. Ни на какие вопросы он отвечать не будет.

– Тьфу! Правозащитники хреновы! – выругался командир. – Да он нам и не нужен. У его друга, господин директор, послужной список и без того на «дцать» лет тянет. Так что не мешайте работать и валите отсюда со своим ученичком по-скорому, пока я не передумал. Хватит мне и без малолеток хлопот. Тоже мне – воспитатели, распустили всю страну.

Вячеслав Иванович повлёк Тимофея к школьной «Газели», но после этих слов обернулся и ответил:

– Страну не мы распустили, мы лишь пожинаем плоды. Вам бы хотелось, чтоб ваш ребенок попал в подобную переделку?

Командир снова сплюнул в сердцах на землю.

– Мой ребёнок?!.. – но не договорил, а только махнул рукой. – Да пошёл ты! – и сквозь зубы процедил: – Интеллигенция, блин...

Вячеслав Иванович осуждающе покачал головой, но предпочёл не продолжать перепалку. Дорогу им вдруг пересекла женщина, которую избивал собственный сын.

– Эх вы! – сквозь подступившие слёзы выдавил Тимоха. – Миша за вас заступился, а вы...

– Все вы бандиты! Все! Вас всех к стенке ставить надо! Почему это тебя отпустили? Ты с ним заодно!

Наверное, она не прекратила бы кричать, но тут к ней подошёл школьный водитель Андрей Николаевич и что-то тихо, но внушительно сказал на ухо. Услышав и переварив сказанное, женщина сама прикрыла разбитый рот рукой и с расширенными от ужаса глазами стала смотреть вслед уходящим. У самого автобуса Тимофей вдруг развернулся и побежал обратно.

– Вячеслав Иванович, они должны его отпустить! – на ходу говорил он. – Должны. Он же доброе дело делал!

В три шага его догнал Андрей Николаевич и обхватил с обеих сторон руками:

– Тише, парень. Ему уже точно не поможешь. Слышал, у них с ним старые счёты. Тише... Тише... Уймись... лучше потом его проведаешь, чем они нас всех вместе упакуют.

Но Тимофею удалось выскользнуть из его железных объятий и снова побежать в сторону, где уже усаживали в газель, согнув пополам, Михаила. Тот, заметив, напарника, подмигнул ему и крикнул:

– Тим, не надо сюда! Помни про свободу!

Дюжий омоновец стал вталкивать его в боковую дверь «Газели», но Миша вдруг выпрямился и попросил:

– Ну будь же ты человеком, дай два слова сказать!

Омоновец отступил на шаг, убрав руку с Мишиной головы и буркнув: «Порезче давай!».

– Тим! Я тут подумал, путешественники – это свободные люди. Понял?

Тимофей кивнул, потому что ответить он не мог: боялся заплакать, а показывать слёзы сейчас было никак нельзя. И не только из уважения к себе, но и из уважения к другу, которому сейчас было во сто крат хуже.

– И помни, что тебе отец про путешественников говорил! Поэтому – вскрой пуговицу. Она твоя. Тему понял?

Тимофей снова кивнул, хотя не совсем ещё понял, о чём сейчас говорил Михаил. Дверь «газели» ухнула и щелкнула задвижкой, мотор взревел, и машина с тонированными стеклами и красным щитом на борту повезла Михаила в печальную неизвестность.

17

– ...Когда от семьи изолировали мальчика-поваренка, друга Алексея, Леонида Седнева, все насторожились. В принципе, чувство смертельной угрозы не покидало Александру Фёдоровну ещё с того момента, как в Тобольск явился личный представитель Свердлова комиссар Яковлев. Это можно узнать из её дневника. Он привёз приказ о немедленном перевозе царской семьи в Екатеринбург. Алексей болел, и царица разрывалась между мужем и больным сыном. Но решила, что мужу она нужнее и поехала с ним. Может, надеялась, что в её присутствии его не посмеют расстрелять. Кстати, когда они на разбитых тарантасах добирались из Тобольска в Тюмень, в одной из деревень местный старичок узнал государя и спросил у комиссара с поклоном: «Паря, ты уж будь добр, скажи, Бога ради, куда это царя-батюшку везут? В Москву штоль?» «В Москву, в Москву, дедушка». Разумеется, комиссар никому не мог бы открыть всей правды. Но поразителен ответ деда: «Ну слава-те, Господи, теперь будет порядок». В советские времена это, конечно, объяснили бы наивным монархизмом. А вот сегодня картина выглядит немного по-другому...

– Да ты, Сергей Сергеевич, у нас тоже наивный монархист, – улыбнулся Вячеслав Иванович.

– Я не наивный, я сознательный, – поправил учитель истории.

Они сидели вчетвером поздно вечером в кабинете директора – Тимофей, Егор Семенович, Вячеслав Иванович и Сергей Сергеевич. На директорском столе лежала та самая пуговица. Историк рассказывал, что ему известно о расстреле царской семьи. Вячеслав Иванович «прицеливался» со всех сторон к пуговице, вокруг которой были разложены инструменты, остальные внимательно слушали.

– Примечательно, что большевики разыграли целую детективную историю: условный язык, передача приказов не напрямую, а через третьих лиц. Приказ о ликвидации Янкель Юровский получил шестнадцатого июля вечером из Перми. Не из Москвы, а из Перми! Вообще, если сопоставить все имеющиеся данные, то можно смело утверждать, что у нового правительства был абсолютно сатанинский, четко продуманный план уничтожения царской семьи. Причём всех без исключения. А в подвале ипатьевского дома расстреляли не только Романовых, но и доктора, лакея, комнатную девушку царицы, повара...

– Так и пролетариев, получается? – вскинул бровь Егор Семёнович.

– Получается, – кивнул Сергей Сергеевич, – правда, кто-нибудь может заявить, что это не пролетарии, а привилегированная прислуга, но, с моей точки зрения, это были преданные люди – в отличие от генералов, кичившихся своей храбростью и честью, но в одночасье изменивших своему государю и клятве. Это уж потом началось Белое движение... А тут победителей не было. Русские убивали русских на радость врагам России. Убийство царской семьи было не только подлым злодейством, политическим актом, оно носило и мистический характер... Никого, даже детей не пощадили. Между тем, сын самого Юровского дослужился до контрадмирала флота и очень гордился тем, что его отец расстреливал царскую семью. В июле 1918 года ему было чуть меньше, чем царевичу.

– Неужели никому не удалось спастись? – спросил погруженный в задумчивость Тимофей.

– Никому. Да и трудно поверить в то, что абсолютно безграмотный Юровский, который даже отчёт собственноручно не мог написать, и окружавшие его палачи могли хоть на миг задуматься о милосердии. Не буду скрывать, есть несколько легенд, по которым, якобы, спаслись Алексей или Анастасия, либо оба вместе. К примеру, существуют несколько самозванцев, что ведут свой «царский» род от спасшихся. По одной из таких легенд Юровский, якобы, пожалел Алексея и заменил его в последний момент на сверстника – племянника повара – Леонида Седнева. Это, мол, и была причина, чтобы увезти его. Экая гуманность, заменить одного ребёнка другим. Не верю. Царскую семью методично и безжалостно вырезали, не пощадили даже монахиню Елизавету – сестру императрицы. Да и дальнейшие телеграммы в центр подтверждают, что расстреляли всех. Ну а потом старательно заметали следы. В ход шло всё – керосин, кислота, гранаты... Вот такая у нас история...

– М-да... Нас-то в школе, как помню, совсем по-другому учили, – вздохнул Егор Семёнович. – Теперь каждый год новая история.

– Да нет, история у нас всегда одна. Просто сейчас её по заказу и за деньги перевирают.

– И чего тогда детям рассказывать?

Но на этот вопрос Сергей Сергеевич ответить не успел.

– Николай Александрович держал царевича на руках? Я картинку видел... – словно не слышал разговора взрослых, перебил Тимофей.

– Нет, если верить Юровскому, который диктовал отчёт о проделанном злодеянии, то в специально приготовленную комнату по просьбе царицы принесли два стула, на один из которых села сама Александра Фёдоровна, а на другой усадили царевича. Император же стоял рядом. Причем после первых залпов Алексей и три его сестры оставались живы. Жив был ещё доктор и эта девушка, которую почему-то называют фрейлиной. Их достреливали, добивали штыками. Пули рикошетили, потому что в корсетах у великих княжон были драгоценности.

– Что такое корсет? – спросил Тимофей.

Мужчины переглянулись, ответ, как и полагается, взял на себя Егор Семёнович:

– Нижнее белье такое. Для поддержки правильной осанки.

– А... понял... – смутился Тимофей.

– Значит, они всё-таки хотели убежать, раз прятали драгоценности? – спросил в свою очередь Егор Семёнович.

– Не знаю... Может, и надеялись, может, просто хотели где-нибудь откупиться. Вы бы не надеялись? Не пытались? В любом случае все их ценности достались большевикам – их женам и дочерям. Особо престижным считалось выйти в свет в чём-нибудь из царского гардероба.

– Все да не все! – влился в разговор взволнованный голос Вячеслава Ивановича. – Кое-что нам оставили! Смотрите!..– ловким движением скальпеля он подцепил крышку пуговицы, удерживая её маленькими пассатижами за ушко. Крышка легко отошла, и из пространства между ней и ножкой выпала мизерная тряпица. Не руками – пинцетом развернул её Вячеслав Иванович, и все четверо охнули...

На кусочке материи вспыхнул радужным спектром четко ограненный камень. В первое мгновение даже показалось, что из кюлассы – верхушки бриллианта – ударил пучок искр. Камень словно заждался света, и теперь зазывно играл своими гранями.

Тимофей в эту минуту подумал, в скольких руках перебывала пуговица, как мог «потерять» её Анальгин и что стало бы, попадись она Чирику, и ужаснулся.

– А вообще, если задуматься, как могла сохраниться эта пуговица после стольких злоключений? Не думаю, что гимнастёрку царевича рвали на сувениры, – озадачился Вячеслав Иванович.

– Судя по сохранности, эту пуговицу берегли, значит, она могла попасть в чьи-то руки до расстрела. К примеру, Алексей мог подарить её тому же Леониду Седневу, мальчику-повару, когда стало ясно, что того куда-то увозят. Что мог подарить один мальчик другому? При этом о её содержимом он мог знать, а мог и не знать. Это не меняет сути подарка, – такое предположение сделал Сергей Сергеевич. – Насколько я знаю, царевич, как все мальчишки, любил собирать различные ненужные, по мнению взрослых, вещи. Я, например, когда был мальчишкой, собирал сломанные зажигалки и тоже держал в жестяной коробке всякие ненужные железяки.

– И я, – признался Вячеслав Иванович, – собирал всякие железяки.

– А я вообще мечтал мотоцикл собрать, – добавил Егор Семёнович. – Какого только металлолома во двор не перетаскал.

– Возможно, – продолжил Сергей Сергеевич, – пуговица оторвалась от бушлата или гимнастерки много раньше или накануне. В сумбуре последних дней никто не придал этому никакого значения.

– Но она может и не принадлежать наследнику? – усомнился Вячеслав Иванович.

– Да, если не брать в расчёт видение или сон Тимофея, – напомнил Сергей Сергеевич.

– Мистик ты у нас, Сергей Сергеевич, в чудеса веришь...

– Самое неприятное, что этот камушек принадлежит государству, – вышел из оцепенения Егор Семёнович.

– Не думаю. В лучшем случае, он принадлежит царевичу Алексею, – возразил Сергей Сергеевич.

– Он принадлежит Тимофею, – поставил точку Вячеслав Иванович, испытующе оглядев притихших от неожиданности и точности поставленного вопроса мужчин.

Некоторое время все молча смотрели на бриллиант. Затем Вячеслав Иванович также ловко завернул его в материю и положил обратно в пуговицу.

– М-да, ничего хорошего в том, что и этот «сувенир» достанется большевикам, ну, во всяком случае, их деткам-наследникам, я не вижу, – словно сам себе сказал учитель истории. – Думаю, подробное обследование бриллианта ничего нового, проливающего свет на события в ипатьевском доме, не даст. А по каратам он, похоже, не тянет на именной камень. Так что его собственную историю тоже вряд ли удастся выяснить.

– Н-но... – хотел было что-то сказать Егор Семёнович.

– Я ничего не вскрывал, – улыбнулся в усы Вячеслав Иванович.

– Я ничего не видел, – подтвердил Сергей Сергеевич.

– Да, вот ещё что – вы завтра или в понедельник едете в больницу? – перевёл разговор на другую тему директор, одновременно опуская пуговицу в карман Тимофея.

18

Вечером отец и сын чаёвничали на кухне. До этого, как и полагается двум мужчинам в отсутствие хозяйки, умяли пару тарелок лапши быстрого приготовления. Егор Семёнович в этот вечер чувствовал себя нормально. Алкоголь отступил, напоминая о себе только непродолжительными сбоями в сердечном ритме да излишней потливостью. Глядя на сына, он вдруг с тревогой подумал, что по всяким там генетическим каналам их с Ириной пьянство может передаться Тимофею. Или, что не менее страшно, его детям. В дни трезвости его всегда мучило разочарование в самом себе, разочарование в Ирине, которая из красивой женщины позволила себе превратиться в отёкшую бомжеватую старуху. Муки совести накатывали, подобно цунами, напрочь смывая реальность и оставляя после себя кричащую пустоту. На улице казалось, что весь мир смотрит на тебя с пренебрежением и осуждением. И никакой мужской гонор, который, по сути, был лишь внешней оболочкой, не мог вытеснить или заполнить эту пустоту. Ночами на буровой эта пустота, сопровождаемая занудным воем дизеля, превращалась в мучительную бессонницу, поглощавшую пачками терпкие дешёвые сигареты. Мир казался неправильным и несправедливым как в пьяном, так и в трезвом виде. «Да не грузись, Семёныч!..» – успокаивали мужики и звали выпить в первый день на буровой. И они выпивали – всё, что привозили с собой, за один присест. Потом мучились, страдали от похмелья, но работали... И на пятый день вахты Егор Семёнович обычно снова начинал себя уважать: он все-таки трудится, зарабатывает на хлеб! Да, к тому же, не в уютном офисе с обогревателями и кондиционерами, тут и фумитоксы-рапторы воткнуть некуда. А если вахту отстоял, то почему б не выпить... И только сегодня вдруг пришло в голову, вспомнилось откуда-то из глубин школьной программы: «...тварь я дрожащая или право имею?..» Так заканчивались все сомнения по поводу приглашения отметить окончание трудовых будней. Выходит, тварь...

Всему на свете человек может найти оправдание, особенно – собственным слабостям и страстям, но боль, которая передаётся детям, извинения не находит. Психически нормальные люди даже на последней ступени падения это понимают.

– Тимош, – попытался отвлечь себя отец, – я вот думаю, если маме операция понадобиться...

– Щас, пап, – вдруг вскочил Тимофей, оставив недопитый чай, и устремился в свою комнату.

Егор Семёнович проводил его тревожным взглядом, но через пару минут Тимофей вернулся с общей тетрадью в руках. Когда он открыл её, отец увидел, что в толщине листов вырезан на всю глубину аккуратный прямоугольник, из которого посыпались на стол купюры разного достоинства.

– Здесь двадцать две тысячи триста рублей! – не без гордости доложил Тимофей. – На мопед хотел, на Крым хотел, но теперь маме надо...

– Ого...– растерялся Егор Семёнович.

– Пап, это не за один день. Я рыбу продавал...

– И краденое... как Вячеслав Иванович сказал.

Тимофей опустил голову:

– Я об этом не думал. Извини, пап... Но вы, когда пьёте, денег даже на хлеб не бывает. А я вам подбрасывал.

Егор Семёнович проскрипел зубами.

– Ладно, сын, забыли... Я как-то на храм деньги сдавал. Ну и вместе со мной этакий отпетый мордоворот, из тех, что пальцы веером. Старушка одна, когда он ушел, говорит: вот, мол, грехи замаливает, поганые деньги свои принёс. А я вдруг подумал: а что, было бы лучше, если б он эти деньги в казино проиграл, пропил, или, хуже того, взрывчатку какую на них купил?.. Промолчал я тогда. А вот теперь сказал бы... Насчёт денег – не переживай. Меня с работы ещё не выгнали. Рассчитают – и на лечение хватит, и на Крым. Бабушка звала, даже плакала...

– Пап, а вот эти деньги надо обязательно передать моему другу. Понимаешь, пап? – Тимофей достал из кармана ещё несколько банкнот и с надеждой посмотрел на отца. – Даже если он в тюрьме. Понимаешь? Он мне друг. Настоящий.

Егор Семёнович привлёк сына к себе и крепко прижал.

– Раз друг, значит, найдём хоть в тридевятом царстве и передадим. Я вот думаю, куда твою пуговицу пришить?..

За окном вкрадчиво, как бывает на севере, начиналась весна – одним только запахом, будоражащим душу. И потому так хотелось дышать.

Эпилог

– Ну что ж, молодой человек, экзамены вы сдали достойно. Но в нашем вузе собеседование после вступительных испытаний – традиция. Даже удивительно, что парень из глубинки добился таких впечатляющих результатов.

– У меня были хорошие учителя.

– Все?

– Нет, конечно, но плохих не было.

– В чём же, позвольте узнать, заключался, в первую очередь, их профессионализм?

– Знаете, они хоть и вели нас вперёд, но как-то не впереди, а вместе. В одном ряду. Если кто-то отставал, то только по собственному нежеланию идти в ногу. И главное – они не врали.

– Ого! Завидую вашим сельским учителям. Наверное, вы не доставляли им хлопот.

– Ещё как доставлял!

– Тем более, удивительно.

– Но, скорее всего, вы из тех, кто ещё читает книги?

– Из тех.

– А скажите, Тимофей, какую цель вы преследуете, поступая в наш университет? Нет, не так поставим вопрос: кто для вас является примером для подражания?

– Фёдор Конюхов.

– Фёдор Конюхов? Но при чём тогда увлечение историей?

– Я думаю, что Фёдор Конюхов – это один из самых свободных людей на нашей планете.

– Вот как? Я полагал, что на нашем факультете... Хотя нет, мне самому иногда кажется, что время Шлиманов уже прошло. И Троя, и Аркаим уже открыты, нет ни одной буквы в летописях и хрониках, на которых бы не задержался взгляд исследователя. Обидно! Мы, в сущности, больше занимаемся анализом уже открытого. Но кто знает? Кто знает?.. В чём же заключается, по-вашему, свобода Фёдора Конюхова? В том, что он колесит по миру, не взирая на границы, широты и параллели?

– В том, что он превозмогает самого себя.

– Превозмогает?.. Интересно... Оригинально... У меня к вам ещё один вопрос, правда, может быть, и не относящийся к делу. Не возражаете? Эта пуговица на вашем пиджаке, выпадающая из общего ряда... Это новая мода? Ни на панка, ни на хиппи вы не похожи... Даже, как это сейчас говорят, на продвинутого, не тянете. Чем, кстати, мне и нравитесь. А эта пуговица, знаете ли, как-то выпадает...

– Если я скажу вам, что это талисман, то это будет не совсем верно. Скорее, всё же реликвия. Отвечу так: это не моя пуговица. Я просто ищу человека, которому должен её отдать...

[1] Торосы – ледяные глыбы в северных морях и реках, образующиеся в результате сжатия.

[2] Зимник – дорога, которой пользуются только зимой; санный путь.