Текст книги "Парламент"

Автор книги: Сергей Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

5

После того как Хоттабыч поручился за драчуна, которому светило не менее пятнадцати суток за мелкое хулиганство, и вызволил его из камеры предварительного заключения, Агейко вдруг впал в глубокую апатию. Вернувшись домой, он первым делом набрал номер главного редактора и вытребовал отпуск на неделю за свой счет. Оглядев свою разукрашенную синяками и ссадинами физиономию, он спустился в гастроном, который находился на первом этаже, набил огромную сумку бутылками и кое-какими продуктами и теперь лежал на диване закинув руки за голову. Иногда он вставал, подходил к зеркалу, трогал багровый синяк под правым глазом, а затем, вздыхая, возвращался к своему лежбищу, подливал в рюмку водки и закуривал новую сигарету. Но не пьянелось. То ли водка была далеко не лучшего качества, то ли организм Агейко не желал расслабляться.

Только дурак мог не догадаться, что его, как матерого волка, обложили со всех сторон.

После того, как позвонили из банка и сообщили, что господин Бурмистров готов встретиться с журналистом и дать ответы на вопросы, Агейко, даже не дослушав до конца, бросил трубку на аппарат. Он прекрасно знал, что ни на какие вопросы банкир отвечать не собирается. Скорее всего ему хотелось взглянуть на Агейко и убедиться в том, что журналист, наконец, полностью сломлен и деморализован. И хотя Агейко было теперь глубоко наплевать на то, что творится за стенами его квартиры, он не хотел расписываться в своей слабости и с кем-либо встречаться в эти дни.

Телефон звонил регулярно, то и дело включался автоответчик, и Агейко удивлялся, как это он может так задорно сообщать, что никого нет дома и просить абонента оставить сообщение. Но прослушивать, что там наговорили на пленку, у него не было никакого желания. У него вообще не было никаких желаний. Даже если бы позвонила Эдита… Нет, она теперь никогда не позвонит. Никогда. Уж он-то отлично знал её характер. И те наполненные ненавистью глаза, которые он последний раз видел в казино, говорили о том, что между ними все кончено. Он никогда не видел Эдиту такой разгневанной.

Кто-то позвонил в дверь. Потом ещё и еще. Агейко лежал без движения. Но протяжные, и как ему показалось через несколько минут, просящие звонки не прекращались.

Он, чертыхнулся, сел на кровати и плеснул в стакан водки. В дверь уже стучали кулаком. Он опрокинул водку и направился в прихожую. Открыл дверь.

– Какого черта!

Перед ним стояла пожилая женщина, которую он никогда не видел. Лицо заплаканное, в руках сумочка и мокрый носовой платок.

– Вы не ошиблись квартирой? – умерив гнев, спросил он.

– Вы Юрий Агейко? – ответила она вопросом на вопрос и уставилась на его синяк под глазом, – Хорошо бы бинт с настойкой бодяги прикладывать.

– А мне и так очень нравится, – он понял, что женщина, которая назвала его имя и фамилию, квартирой не ошиблась и гость вовсе не случайный, – Зачем же я его буду бодягой, если только и мечтал о синяке. Вы кто?

Он уступил проход, жестом приглашая гостью пройти в квартиру. Она печально улыбнулась.

– Меня зовут Зоя Ивановна. Фамилия – Жильцова. Бывший администратор дома отдыха «Подлипки».

– Ну вот и на тебе. А я-то думал, что мне бесплатную путевку привезли. А вы оказывается уже бывший.

Она прошла в комнату и по-хозяйски оценила обстановку. Все вверх тормашками, спертый водочный запах вперемешку с «ароматами» вяленой рыбы. Небритый хозяин в спортивных штанах и несвежей футболке.

– Может форточку откроем? – спросила она и, не дожидаясь разрешения, подошла к окну.

Он молча наблюдал за её действиями.

– Вы по какому вопросу?

Она опустилась на краешек стула и положила сумочку на колени.

– Я приехала просить у вас помощи. Потому что больше жаловаться некому. А о вас я слышала много хорошего. И читала ваши статьи о депутатах.

Он двумя пальцами оттопырил на животе грязную футболку.

– Вы считаете, дорогая Зоя Ивановна, что в таком состоянии я вам могу чем-то помочь? А может быть я, как и вы, – уже тоже бывший?

– Давайте я вам её постираю. Это займет пять минут.

Агейко, обезоруженный простотой женщины, сел перед ней на диван. Пнул носком тапочка пустую бутылку.

– Ну, тогда рассказывайте, что произошло?

– Пантов. Депутат Пантов настоял перед администрацией дома отдыха, чтобы меня уволили.

Она рассказала о происшествии, когда помощником депутата была выброшена в окно голая девушка, которую дебоширы называли Кляксой.

– Клякса? – Агейко показалось, что он уже как-то слышал эту кличку, – Как она выглядит?

– Чернявенькая такая. Симпатичная. Стройная. Обидно, что из этих…

Зоя Ивановна не договорила.

– Из проституток, что ли? – без смущения дополнил характеристику пострадавшей Агейко.

– Скорее всего, – кивнула женщина.

– Эх! – с сожалением хлопнул себя по коленям Агейко, – Найти бы нам её.

– По разговорам ребят я поняла, что они привезли девушку из какого-то центра знакомств.

– А фамилия Петяева ничего вам не говорит? – при упоминании о центре знакомств Агейко даже подался вперед.

– Вот-вот, – спохватилась женщина, – Когда охранники преградили им путь в дом отдыха, парень крепкого телосложения, по-моему Бобаном его звали, предложил вернуться обратно в заведение какой-то Петяевой.

Агейко резко поднялся с дивана, подошел к окну и закурил. Он вспомнил о визите в редакцию молодой женщины, которая рассказывала о том, как была обманута некой фирмой по трудоустройству и отправлена в турецкие бордели. Если окажется, что проститутка Клякса является сотрудницей Центра знакомств и оказывает услуги в проведении ночного досуга высокопоставленным лицами и их помощникам, то почему тогда заведение Петяевой не могло быть поставщиком российских «наташек» за кордон? Если уж Виолетта Павловна взяла на себя заботу о всех незамужних женщинах, то Агейко нисколько не сомневался, что с её талантом и способностями она могла действовать во всех направлениях, где требовались очарование, ласка и другие женские услуги.

Он снова подошел к зеркалу и, не скрывая своего вдруг поднявшегося настроения, ещё больше разлохматил волосы.

– Нам бы только эту самую Кляксу найти! – ещё раз повторил он. – А уж из неё я все до капельки вытрясу!

– Мне кажется, что ничего она вам не расскажет. Если директор дома отдыха и оперативники, которые приезжали на вызов, теперь делают изумленные лица, дескать, ничего и не случилось в ту ночь. Правда…

Женщина, словно чего-то испугавшись, вдруг замолчала.

– Что правда? – насторожился Агейко.

– У меня есть одна видеокассета с записью. Знаете, наш дом отдыха предназначен для элитарных людей и принадлежит управлению делами администрации области. Когда-то на всякий случай в холле была установлена записывающая видеокамера. Нам, администраторам, всегда её рекомендовали включать при каких-нибудь нестандартных ситуациях. В ту ночь я её и включила. А утром видеокассету вынула и поставила другую. Эта видеокассета – теперь единственное доказательство того, что произошло. А Клякса? Клякса вам ничего не скажет. Я думаю, что депутат Пантов или его помощники с ней уже основательно поработали.

– Почему Пантов? – изумившись, снова уставился на женщину Агейко.

– Не так давно я видела его в доме отдыха с этой девушкой. После чего меня и уволили, якобы по сокращению.

– Они что отдыхать приезжали?

– Да. Он заранее забронировал на двоих «люкс» с субботы на воскресенье.

– Твою мать! – не стесняясь в выражениях чуть ли не закричал Агейко и заходил по комнате из угла в угол. – Где же вы раньше-то были!

– В кресле администратора. Знаете в силу своей профессии, работникам дома отдыха строжайше запрещено распространяться о том, кто и с кем приезжает в «Подлипки». А когда меня, как нашкодившего котенка вышвырнули без выходного пособия, я сразу сказала – молчать не стану. Тем более, и доказательства есть, – Она достала из сумки видеокассету и положила на стол перед Агейко, – Мне три года до пенсии осталось. Муж инвалид, единственный сын в Чечне без вести пропал. Больше кормильцев нет, а где теперь работу найти?

Она заплакала.

Агейко присел перед ней на корточки.

– Успокойтесь, Зоя Ивановна. Я обязательно просмотрю кино, которое вы мне принесли, и постараюсь помочь вам с работой. И сына вашего попытаемся найти. Может быть, он до сих пор в плену?

– Мне тоже так хочется думать. Я надеюсь на это.

– Мы через газету сделаем запросы во все части, которые были расквартированы в Чечне. И обязательно найдем вашего сына. Живого…

Он хотел было уже сказать «или мертвого», но вовремя остановился.

Женщина подняла на него глаза и тяжело вздохнула:

– Я знала, что вы не откажетесь мне помочь. – Она снова оглядела комнату, – Давайте я все-таки помогу немного прибраться.

– Ну что вы, Зоя Ивановна! Ни в коем случае. Оставьте свой телефон и езжайте с легким сердцем домой. Я вам обязательно позвоню. На этой же неделе.

Она с тревогой посмотрела на будильник.

– Автобус уже ушел. Следующий только утром, – поднялась со стула, – Переночую в комнате матери и ребенка на автовокзале. Я часто так делала.

– Ну, нет. Тогда лучше прибирайтесь и будете ночевать здесь. А я пока сделаю несколько звонков.

Он заметил, как обрадовалась женщина, когда получила приглашение остаться и, чтобы не мешать ей наводить порядок, взял телефон и забрался с ногами на диван.

Теперь он окончательно понял, что настал момент заглянуть в заведение госпожи Петяевой. Но посетить хотел он его не один. Агейко вынул из куртки блокнот и, полистав, нашел необходимый номер телефона. Ее звали Алла Валуева. И это была та самая девушка, которая попалась на удочку фирмы по трудоустройству и, благодаря чьей-то заботе, была насильно пристроена в заведение по оказанию интимных услуг турецким мужчинам.

Через несколько секунд на другом конце провода он услышал женский голос:

– Алло, я вас слушаю.

– Это журналист Агейко. Алла, вы могли бы мне помочь?

Он попросил, чтобы она составила ему компанию и посетила Центр знакомств. Конечно, он не рассчитывал, что произойдет чудо и в госпоже Петяевой или в ком-нибудь из персонала заведения Валуева опознает тех, кто устраивал её в зарубежную командировку. Нет, он представит её в качестве журналистки-практикантки, рекомендует как корреспондента, который будет писать на темы семьи и брака, и составит вопросы, которые она сможет задавать, бывая в заведении Виолетты Павловны. Авось, в Центре знакомств и удастся разнюхать что-нибудь интересное.

Немного подумав о его предложении, Валуева согласилась.

Теперь необходимо было позвонить самой Петяевой и договориться о встрече. Каким образом ему удастся встретиться с Кляксой – это был уже второй вопрос.

– Виолетта Павловна? Наше вам с кисточкой. Областная газета вас беспокоит. Слишком много писем накопилось в редакции от одиноких женщин. Хотелось бы, чтобы вы, как опытный психолог и специалист по семье и браку, их прокомментировали…

Встреча была назначена на завтра.

Он положил трубку и в который раз подошел к зеркалу: синяк был на прежнем месте. «Да, – подумал Агейко, – уж очень он будет выглядеть импозантным при встрече с Петяевой. Но может быть так оно и лучше? По крайней мере такой шикарный фингал поможет в некоторой степени устранить напряженность и недоверие к нему и сделать беседу с Петяевой более легкой и непринужденной. Нет, фингал на этот раз оказался очень кстати.

Агейко спрыгнул с кровати и по чистому полу прошел на кухню. На газовой плите в кастрюлях что-то булькало. На столе красовалась тарелка с салатом из помидоров и огурцов, сыр, колбаса, соленые грузди с кружками лука.

– Сейчас картошечка поспеет, – улыбнулась Зои Ивановна.

– Нет, – категорично заявил Агейко, – без бутылки здесь не обойтись.

Он открыл холодильник и достал «Столичную».

Они беседовали до двух часов ночи. Сын Зои Ивановны, лейтенант воздушно-десантных войск Вадим Жильцов, который находился в Чечне с первого дня войны, перестал писать и звонить домой сразу после захвата российскими войсками президентского дворца. Этот факт упрощал задачу для Агейко: теперь ему нужно было узнать, какие части в первую чеченскуювойну штурмовали дворец и кто из бойцов не вышел из окружения, когда здание вновь перешло в руки боевиков. И хотя он никогда не занимался военной темой, надеялся, что с помощью своих друзей, с которыми съел в милиции не один пуд соли, ему все-таки удастся что-то узнать о лейтенанте Жильцове.

6

– Какая красотища! – сказал Роман Алистратов, глядя с высоты на огромную акваторию голубых озер, берега которых обрамляли белоствольные березы.

Они стояли на самой вершине холма, и Евгения, плотно прижавшись, обнимала его за талию.

– С десятикилометровой высоты борта самолета они кажутся серыми и холодными, – поежившись, сказала она, глядя на водную поверхность.

– Издалека и люди кажутся серыми и неприступными, – ответил Роман, – Но стоит только к ним подойти, и по-доброму пожать руку, и тогда даже в самом черством и сухом человеке можно найти теплый отклик.

– Не у всех. Мне кажется, ты слишком идеализируешь наше общество.

– У всех, – не согласился с ней Алистратов, – Буквально у всех. Только у одних эта теплота корыстная. А у других – от души.

– А в тебе от души?

Он посмотрел на неё и улыбнулся:

– А что, я слишком теплый?

– Очень! – она ещё крепче обхватила его руками, прижалась всем телом, положила голову ему на грудь. – Только я бы очень хотела, чтобы твоя теплота исходила только от души.

– Какая же мне от тебя корысть, дурашка?

– И в самом деле никакой. Между нами уже все произошло, и я тебе отдала себя всю до капельки. Можно было бы больше и не встречаться. А ты опять сегодня за мной приехал.

Он нежно взял её лицо в ладони и поцеловал.

– Я с детства мечтал влюбиться в стюардессу.

– Можно подумать, что ты ни разу до встречи со мной не летал на самолетах.

– Очень даже много летал. Но тебя не видел. – Он ещё раз поцеловал её и тоном не терпящим возражений сказал, – Так, обедать будем здесь. На вершине холма. Будем пить красное грузинское «Кинздмараули», есть свежие помидоры и куриные окорочка с отварным рисом, которые не востребовали твои пассажиры. Словом, будем питаться объедками с небесного стола. Ты запаслась сегодня куриными окорочками?

Поняв его юмор, она кивнула головой.

– Тогда бежим к машине, забираем объедки и возвращаемся обратно. Лучшего места для трапезы нам не придумать. – Скомандовал он, поймал её руку и увлек за собой с горы.

– Но тебе же ещё нужно сегодня побывать в нескольких деревнях!

– Успеем! Какие наши годы! Смотри какой шикарный «Мерседес» в нашем распоряжении! Я буду катать тебя на нем целых два дня, а потом ты снова улетишь от меня.

– Я никогда от тебя не улечу. Никогда! Пока ты сам этого не захочешь.

Через полтора часа после обеда они неслись по грунтовой дороге вдоль берегов озер. Роман Алистратов планировал побывать ещё двух деревнях, поговорить с местными жителями и к вечеру вместе с Женькой вернуться в Марфино. По его убеждению в каждом из сел необходимо было опросить пять-шесть человек, чтобы сделать выводы и определить настроение избирателей: кому из кандидатов в депутаты они отдадут свои голоса. Для него это было очень важно. Нет, он не собирался убеждать селян голосовать за ту или иную кандидатуру. Он хотел выявить ту прослойку избирателей, которая ещё не знала, кому из кандидатов отдать предпочтение. Алистратов знал, что переубедить уже определившегося со своим выбором селянина – задача не только далеко не простая, а практически невыполнимая. Зато, выявив количество «середняков», он сможет посоветовать своему подопечному Пантову, каким образом привлечь их на свою сторону.

Они остановились в небольшой деревушке дворов на сто и вышли из машины.

– Ты будешь временно исполнять обязанности моего секретаря-референта, – Улыбнувшись, сказал он Евгении и сунул в руки блокнот в дорогом кожаном переплете, – Можешь ничего не записывать. Этого не требуется. Но постарайся делать вид, что занята работой и фиксируешь каждое слово говорящего.

– Не беспокойся, дорогой, я справлюсь, – улыбаясь, заверила Евгения.

Они подошли к первому дому и окликнули какого-то мужика, который напильником затачивал культиватор. Он не спеша направился к непрошеным гостям, открыл калитку и пригласил войти во двор.

– Агитировать приехали? – закончив разглядывать незнакомую парочку, спросил он.

– Почему вы так решили?

– Так выборы на носу. А гости в нашей деревне появляются только накануне выборов. Как и вы начинают ходить по домам и упражняться в красноречии и объяснять, какой депутат нам нужен.

– А какой вам нужен? – спросил Роман и уточнил, – Не бойтесь, я не агитатор. Просто изучаю мнение жителей: какая партия им по душе, как к действующей политике относятся, ходят ли на выборы.

– Зачем это вам надо? – недоверчиво посмотрел мужик на Романа. – Уж не раскулачивать ли собрались? Так здесь и раскулачивать некого. Давно уже раскулачили, и теперь в каждом дворе живет голь перекатная.

– Нет-нет. У меня и винтовки с собой нет, чтобы раскулачивать. Я – социолог. Есть такая наука – социология, которая занимается изучением мнения населения по тому или иному вопросу. Вот и мне хочется знать, какие проблемы старается решать народ посредством голосования, какую основу и модель ему выбрать для дальнейшей жизни или мытарств. Или населению вообще надоело кого-либо выбирать?

Мужик, видимо ничего не поняв из слов Алистратова, продолжал молча смотреть ему в глаза, словно задавался вопросом, уж нет ли у него в голове какого-нибудь подвоха? Роман тоже сообразив, что произнес слишком заумную речь, постарался объяснить проще:

– Вот вы, к примеру, будете принимать участие в голосовании? Меня, поверьте, не интересует кому из кандидатов в депутаты вы отдадите свое предпочтение. Я хотел бы знать, придете вы на избирательный участок или нет?

– Разве что пива выпить, – хитро ответил мужик и добавил, – Иногда бесплатно наливают.

– Но наливают не просто так, а чтобы вы выбрали кандидата и проголосовали?

Мужик, наконец, смекнув, что ничего его жизни и хозяйству не угрожает, вдруг в сердцах бросил мотыгу в сторону, не стесняясь присутствия девушки, послал гостей и сами выборы в район мужских половых органов, и по-крестьянски ответил, глядя в глаза Роману:

– Кто б, мать твою, к власти не пришел, нам лучше не станет. Они, мать твою, и левые и правые, только о себе думают… – Он смачно сплюнул на густо удобренную навозом землю, поднял мотыгу и уже миролюбиво по-обывательски стал размышлять:

– Я вот, мать твою, пятнадцать лет коммунистом числился на одной из водо-насосных станций. Что поимел за эти годы? А ничего. Потому как, мать твою, понимаю, что принимали меня в рабочий класс не для гегемонства пролетариата, а для численности. Теперь только, когда поменял кувалду на мотыгу, понимаю, что пролетарий – это полный пролет по всем благам и привилегиям. Тебе, интеллигенции, мать твою, с рабочих драть взносы да налоги гораздо выгоднее. Почему? А потому, что у власти стоят не рабочие, которые институтов не заканчивали, а интеллигенция. Она, это правда, тоже платит взносы и налоги. Но на эти денежки, в том числе и мои рабочие, получает выгод в десять раз больше. Тебе, мать твою, и санаторий со сральником по дешевой цене, и автомобиль по льготной очереди устраивали, а я с боем получил этот участок и то, благодаря отцу – участнику войны. И говно, чтобы его удобрить, заметь, на себе таскаю. Вот и все мои привилегии. И еще. Свой партийный билет, когда коммунистам под зад пинком дали, я не прятал, как многие интеллигентишки. И раскапывать мне его не надо. Но взносы платить теперь не собираюсь, ни в какой партии состоять не хочу и голосовать ни за кого не буду. Пряником, мать твою, не заманишь на избирательный участок.

Он, не попрощавшись, оставил их в центре двора, направился на огород и остервенело принялся махать мотыгой, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Алистратов понял, что теперь этот «дачник» никогда не пойдет ни на какие выборы и не станет чесать затылок, раздумывая за какой блок или партию ему отдать свой голос. Он, рабочий мужик, не умом, а чутьем определил, что вся эта масса новых партий, программ и идеологий – лишь способ для их лидеров расположиться поближе к государственной кормушке.

В этой деревне, как и в следующей, где они побывали, нейтральных жителей, которые вообще не собирались голосовать, насчитывалось даже больше тех, кто решил все-таки упустить бюллетень в избирательную урну.

– Не благодарная у тебя работа, – сказала Евгения, когда они возвращались в Марфино.

– Почему неблагодарная? Нормальная работа. Специалист любой профессии вынужден иногда ковыряться в дерьме и выслушивать неприятные вещи. Будь то сантехник, автобусный контролер или адвокат. Впрочем, я к этому отношусь совершенно спокойно.

– Наверное, твое копание в дерьме приносит неплохой заработок? – она впервые за все время знакомства поинтересовалась у Романа его материальным положением.

– Не скрою – даже очень хороший. Еще лет пять назад я даже представить себе не мог, что когда-нибудь смогу столько зарабатывать.

– Ты – новый русский?

– А что ты понимаешь плод словами «новый русский»?

Она на несколько секунд замолчала и, казалось, следила за дорогой.

– Ты что, против новых русских? – переключив скорость, поинтересовался Роман, приглашая её к начатому разговору.

– Нет, почему же! Иногда я даже завидую тем, кто в раз став богатым, теперь шумно гуляет, веселится и не комплексует ни перед какими авторитетами. Шальные деньги дали многим уверенность в себе. Меня настораживает только одно: большая половина новоявленных богачей не обладает даже ни высшим образованием, ни определенным уровнем культуры. Сколько раз в салоне самолета я видела этих нуворишей. Одни смачно, с хрустом, откусывают яблоки, другие лопают черешню, отрывая зубами ягоду от черенка, третьи, забывая об элементарном этикете, дарили моим подругам по работе золотые портсигары, зажигалки и даже мундштуки. Это нам, женщинам! Я больше чем уверена, что на своих официальных приемах и торжественных фуршетах они не стесняются ковырять спичками и зубочистками во рту. Они путают Гоголя с Гегелем, Гегеля с Бебелем, Бебеля с Бабелем, а Бабеля с кабелем…

Алистратов, сбавив скорость, откровенно расхохотался. Она вопросительно посмотрела на него, подумав о том, что смеется он вовсе не над словами, а над нею самой.

– Я что, не права, милый?

– Права, даже очень права. Просто я вспомнил о сказочно богатом человеке, который и пригласил меня в эту губернию. Роман не стал называть имя банкира Бурмистрова, – Так знаешь, он постоянно ковыряет в ухе. Правда, не спичками, а сделанной по его заказу золотой ковырялкой.

– Ну, вот, видишь, современные богачи и знаменитости, в отличие от предков, не то что забывают, а просто не ведают о какой-либо культуре, морали и нравственности.

– Не стоит пенять на наши дни. И раньше такое случалось.

– Никогда не поверю.

– Как-то в мемуарах сестры Антона Павловича Чехова я вычитал такой факт: великий русский поэт Афанасий Фет, проезжая всякий раз мимо Московского университета, просил кучера остановиться. Затем открывал окно кареты и демонстративно плевал на здание университета. В последствии даже личный извозчик привык к такому невежеству своего патрона и, дабы ему угодить, останавливался без всяких приказаний.

Женька улыбнулась:

– Его пример для тебя заразителен?

– Зачем же мне, Женечка, плевать на свою альма-матер? Семь лет назад я закончил текстильный институт с отличием. А год назад получил диплом социолога в Московском государственном университете.

– А в народе говорят: век живи, век учись, а все равно дураком помрешь.

– Мы, будучи студентами, говорили по-другому: век живи, век учись, а бедняком помрешь. И знаешь, многие были уверены в этом. Кроме меня и ещё нескольких человек. Я уже тогда поставил перед собой цель помереть состоятельным человеком. Здесь, в России.

– А что предоставлялась возможность уехать за кордон? – съехидничала она.

Роман не обратил на её иронию внимания.

– Знаешь, и сегодня редкий специалист-умница не думает, как бы рвануть за рубеж, дабы со своей мизерной зарплатой на родине вовсе не остаться без штанов. Один мой сокурсник, вернувшись из Германии на краткосрочную побывку, сказал: «Жизнь дается только один раз, и прожить её лучше там». Мне тогда показалось, что в его счастье проскользнули грустные нотки. Боже мой, подумал я, неужели успех и радость могут быть такими тихими и унылыми?

– Зато он, наверное, решил все свои материальные заботы.

– Живет в общем-то не богато, но говорит, что не жалеет. Только теперь в России люди, с такой же как у него хваткой и способностями, имеют гораздо больший заработок. И что самое главное, о переезде за границу не мечтают.

– Ты это говоришь о себе, Рома?

– И о себе в том числе. Я ведь не из богатой семьи. И ещё несколько лет назад радовался, что смог купить на ужин чебурек и стакан кофе с молоком. Могу как социолог тебе сказать: экономическая реформа, с какими бы огрехами и жертвами она не проводилась, все-таки пошла на пользу и дала ощутимые блага.

– Но ведь не всем.

– Конечно, не всем. Но процентов десять населения, в ком проснулись инициатива и предпринимательство, смогли заметно поправить свое материальное положение.

Он замолчал и сосредоточился на управлении автомобилем. Они уже подъезжали к Марфино, дорога к которому ещё при социализме была выложена из железобетонных плит. Со временем плиты разбились и поизносились и теперь то здесь то там из полотна, словно пики, торчали прутья металлической арматуры. Роман, придерживая мощь двигателя, как на фигурном вождении, аккуратно объезжал преграды и думал о своем не столь далеком прошлом.

Может быть именно потому, что с раннего детства его, как и все молодое поколение, родители воспитывали по принципу «не в деньгах счастье» и давали десять копеек на мороженое, чтобы не просил дорогую игрушку. Оно быстро слизывалось и, нищенски глядя на лотки с пирамидами пломбиров и эскимо, он мысленно дополнял своих родителей фразой «Не в деньгах счастье, а в их количестве». Скорее всего отец и мать действительно считали, что иметь много «тугриков» безнравственно и в вечерние часы и воскресные дни просиживали около «ящика», восхищаясь, наверное, трудовыми подвигами советского народа в построении коммунизма. Он и теперь нисколько не сомневался: им импонировало, что передовики труда, такие как ткачихи Голубева и Гаганова, шахтеры Изотов и Стаханов, знатный колхозник Первиций, получали зарплату может быть даже меньше, чем они. Но они не знали, что будучи наделенными разными привилегиями и всяческими материальными услугам, все стахановцы могли вообще не тратить свою основную зарплату. В советское время трудовые герои тоже могли бы носить имя новых русских, потому как Стаханову и ему подобным выделялась и личная бричка для передвижений, и отдельная ложа в местном театре, оплачивались за государственный счет поездки за рубеж для принятия или передачи опыта. Они были наделены государственными дачами и за мизерные цены ежегодно ездили к Черному морю со своей семьей, дабы набраться бодрости и здоровья для совершения новых трудовых подвигов.

Давая немного отдохнуть телевизору, его «предки» запоем читали умные, высокоморальные книги русских классиков, забывая, что и граф Толстой, и Тургенев, и Чехов были не из бедного десятка и в любое время могли бросить свое писательское времяпровождение и отправиться пить минеральную воду в Ессентуки или прогуляться за границей.

Но в дни зарплаты и по праздникам, когда отец приходил под градусом, за плотно прикрытой дверью маленькой кухоньки раздавался вопрос жизни и смерти «А кто больше получает?» И по пулеметным ответам матери Роман догадывался, что семейный бюджет пуст и не хватает денег на покупку куртки или ботинок для него, что сама мать, вот уже два месяца не может купить себе чулки или колготки, и, что, видимо, в предстоящий отдых у моря снова накроется медным тазом.

Но жили они вообщем-то не бедно и умели радоваться маленьким удачам, тринадцатым зарплатам и незапланированным премиям, хотя свои интересы чаще всего отстаивали только в очередях.

Да нет, он нисколько не настальгировал по старым временам. Нынешние реформы многим показали, где зарыт мешок с деньгами. И то, что именно молодежь, и он в её рядах, первыми кинулась на раскопки – дело правильное. Как возникали умные цивилизации? Как строились большие города с богатым населением? Верно, на пересечение торговых путей. Из варяг в греки, походы в Китай, Индию, освоение Америки. В основе развития и становления мира – экономическая выгода каждого отдельного, не боящегося опасностей и подводных препятствий, человека. Нельзя идти против воли того, кто хочет хорошо зарабатывать, а, значит, и жить так, как написано в сказках…

Несмотря на позднее время в доме бабки Агрофены горел свет и ворота во двор были настежь раскрыты. Значит бабка спать ещё не ложилась и ждала своего щедрого постояльца.

– А не выгонит она меня? – спросила Евгения, когда они поднялись на крылечко.

– Не знаю, – усмехнувшись, ответил Роман. – Но если и выгонит, то что-нибудь придумаем. Например, будем спать в «Мерседесе».

Они вошли в избу, и Агрофена, искоса бросив взгляд на незнакомую гостью, тут же засуетилась.

– Проголодались, небось. А у меня картошечка горячая еще.

Она кинулась к своей кровати и, разбросав подушки и приподняв перину, вытащила завернутый в пуховую шаль увесистый сверток. Развернув его, достала чугунный горшок. Изба наполнилась запахом разварной картошки.

– Ну, вы вечеряйте, а я вам пока кровать приготовлю.