Текст книги "Воспитанник Шао.Том 1"

Автор книги: Сергей Разбоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава седьмая

О, жестокий ритм природы:

Люди падают в траву…

Ну, поплакал – и забудь!

Борис Олейник

Вечерняя заря образно живописала вытянутыми вдоль ломаных очертаний вершин багряно-кровавыми облачками. Разноцветные штрихи, притемненные общей тенью надвигающейся ночи, палитра расплывающихся по небу красок будили воображение и давали простор фантазии. Поразительно далеко и близко для человека творимое. Вот принимается как свое, неделимое. Сильно: по-родному грустно и щемяще. Вот так бы и смотрел, и стремился в те просторы и разумом, и телом.

«Природа – она в каждой клеточке твоего тела, потому и ты так близок к ней высшим своим совершенством – разумом. И грезишь, и плачешь. Ликуешь, восторгаешься. Готов за крохотную частицу полной гармонии жертвовать всем собой, лишь бы люди видели, познавали совершенство существующего, неисчерпаемость имеющегося. Природа вечна, а потому неповторима и неповторяема: бесшабашная, как самая неудержимая фантазия.

А жизнь? – Жизнь там, где движение. Там, где стремление. Природа без жизни не может. Иначе она не Вселенная. Ничто. То, что невообразимо даже для воспаленного больного ума. То, что не имеет ни понятия, ни представления. Даже не пустота, не вакуум, не черная дыра. Ни размерное, ни безразмерное. Провал материалистического. Имеющее только одно понятие в коротком слове – Ничто. Все остальное – что-то. Всо остальное нужно. Всему остальному имеется место, имеется применение».

Так сидел настоятель Шао в отрешенной задумчивости и до боли в сознании мысленно вытягивался за пределы осознанного поколения. Богатство мысли, накопленных знаний, опыта – все как бы упиралось в невидимую бесцветную стену глухого мрака и молчания. «Как сильна, могущественна – ты, Природа! Мила и недоступна. Житие в бытии. Бытие в сущем. Сущее в..?!»

Иногда Дэ поглядывал на единственную дорогу, ведущую к монастырю. Третий день после общего схода сидел он и, как молодая вдова, терпеливо ожидал новостей. Но время будто бы замерло и, наверное, само задумалось: стоит ли стольких тяжестей и страданий жизнь.

Монах сухо щелкнул пальцами. Три группы ушло, готовы еще люди. В монастырь пришли служители из других обителей. Только вот известий никаких. От этого он становился мрачней, нелюдимей. Отчасти был согласен с доводами патриарха, но хватит ли этих, крайне ограниченных сил. А главное, какова будет истинная активность спецслужб. Каждый отошедший день, холостой сам по себе, сжимал и стягивал дальнейшее настолько, что потом все придется делать с большей скоростью и меньшим временем на раздумье. В столице не замечено постороннего возбуждения. Но Дэ не обольщался. Привыкнув за свою жизнь иметь дела с людьми льстивыми и коварными, он понимал, что при первой мало-мальски убедительной информации все вокруг зашевелится, начнет издавать угрожающие скрипы.

Сейчас, разглядывая карту, он прикидывал, насколько вероятна встреча опекуна с агентами. Из того, что ему было известно, в ближайшие сутки сближение не предвидится.

Но… Оставалось получить первый сигнал. Дэ оторвал взгляд от карты, по которой водил палочкой. Посмотрел на искромсанную щебнем извилистую дорогу и насторожился. По ней скорым шагом решительно двигалась нежданная группа людей численностью более двадцати человек. Прыгающая походка, воинственный пыл идущих настораживали глаз. По мере приближения толпы монах определил: шанхайская школа кемпо. Насколько ему было известно, эта группировка была сильна своей численностью. В великом городе такое не редкость.

Через несколько минут скорые кулаки упорно забарабанили в ветхие ворота. Дэ довольно долго смотрел на них, изучая движения и жестовые повадки.

Самоуверенность сквозила во всех их действиях, выкриках.

Каждая школа, ведомая наставником или группой сподвижников, имеет свое лицо. На языке специалистов – свои характерные движения, теорию динамики, траекторию выполнения приема, особую пластику работы кисти, пальцев. А также свой стиль в отношениях с внешним миром. Видеть это для такого знатока, каким являлся Дэ и другие монахи, умудренные огромным опытом жизни и багажом собственных размышлений, значило многое. Они безошибочно определяли не только стиль, но и местность, город, школу, где могли обучаться ученики.

Пришедшая группа относилась к группировке драчливой, спесивой, до лишнего шумливой. На турнирах никто из их представителей не входил в почетное число девяноста девяти сильнейших по стране. Но в послесоревновательный период настойчиво, с упорством тяжело больного, старались доказать свою силу каждому, кто не разделял их мнения и попадал под горячую руку сварливых учеников. Получали от мастеров по своим обиженным лицам, но апломба у них от этого но убавлялось.

Наконец Дэ дал знак привратнику. Тот, не торопясь, раздвинул деревянные щеколды, приоткрыл ворота. При входе во двор толпа более почтительно вела себя, памятуя о священности каждой обители, но все их жесты говорили о том, что они готовы и способны по первому сигналу разнести по бревну весь храм и разогнать живущих в нем.

Но, несмотря на воинственную спесь, хмурые служители недвусмысленно своим поведением дали понять, с кем пришлые имеют дело. Пропустили к настоятелю только старшего группы.

Тот не счел для себя нужным соблюдать какие-либо ритуалы приветствия, вежливость. Войдя в помещение, кивнул головой. Не садясь, настырно уставился маленькими немигающими глазенками, заговорил:

– Настоятель Дэ, нам известны некоторые приготовления, связанные с вашим бывшим монахом. Предлагаю вам оставить вздорную затею, не дающую ничего, кроме риска для вашей седой головы и гонений от центра цзяофаней, – тон говорившего был не в меру требователен, зол и визглив. Резкий говор выдавал нетерпение получить положительным ответ. – Бросьте глупую затею. Не те времена. Эпоха побеждающих кулаков отошла в добрый период романтичного прошлого. Против выстраиваются слишком внушительные силы: и числом, и могуществом.

– Странно, – пробормотал, словно извиняясь, Дэ, – кто надоумил вас, что я что-то предпринимаю? В бытии моем премного суетных дел, чтобы тягостно увлекаться мирскими нуждами, – оправдывающе развел руками. Голос и движения смиренного служителя.

Пришелец недоверчиво уставился на настоятеля.

– Нам известно, и очень хорошо известно, – остроскулый поклонился, в упор глядя на настоятеля. Тот, следуя своей натуре, смиренно глядел в пронзительную даль.

– Даже при желании я ничего не смогу предпринять. Всевышний тому свидетель. И нет ни одного свидетеля, который бы утверждал иначе.

Пришедший распрямился. Глаза из злых стали грозными. Степенно принял позу.

– Хитришь старик, в молодого играешь…

Дэ пожал плечами, но глаза леденело прислушивались к голосу говорящего.

– Откуда, сомневающийся, вам может быть известно то, что неизвестно мне, но, как вы имеете смелость утверждать, исходит от меня. Вы правильно отметили: я не молод для активных действий. Хотя не лишне заметить, что и вам не к лицу дебош главаря. Во мне забывается лицо мальчика. Сейчас он мужчина, если, конечно, его стопы ведают дорогу на земле. Трудно сказать после стольких лет, сойдется ли он со мной характером. Мирская жизнь круто меняет душу, которая примет любую форму, лишь бы не терять ее. Посему разум мой не торопится.

Стоящий нервно заходил по комнате. Ладони то сжимались в пульсирующий кулак, то разжимались и водили пальцами.

– Это не ответ. Он для мальчишек, верующих в старшего. Объект для закручивания мозгов нашел, уважаемый?!

– Наконец-то я услыхал в свой адрес подобающее мне слово. Но тон…

Ирония была глубокой и безграничной, несмотря на то, что настоятель напрямую и не желал подобной риторики. Но, следуя вековой традиции, имел право от каждого требовать уважения и выдержки.

– Нет, ты не так меня понял. Я пришел не ругаться или искать ссоры. Я человек прямой. Мы взрослые люди, раз я так говорю, значит оно так и есть.

Дэ немило усмехнулся.

– Но раз я так говорю, значит оное также существует.

Жилистый пришелец с крючковатым приплюснутым носом начинал надоедать настоятелю. Немного он знал этого человека, который в позе господина стоял и требовал того, что для Дэ сейчас было частью его мыслей и жизни. Такие не ждут, тянут от жизни все, что можно приобрести наглостью, силой, обманом. Они жестоки, требовательны. Не прощают в силу внутренней, глубоко скрытой трусости, боязни за свою шкуру, свое накопленное. Опасны они тем, что для достижения собственной цели пренебрегают моралью – обычной человеческой ценностью.

Пришедший, видно, не любил долгих остановок в разговоре.

– Старина, для решения спорного момента предлагаю вознаграждение за юнца поделить пополам. Это честно. Совесть твоя останется не тронутой. Черную работу сделаем мы. По рукам?

Настоятель неуважительно осмотрел пришельца. Только наживное спокойствие удерживало от праведного желания вскочить, повергнуть наземь наглеца, который позволяет себе более, чем может. Но, следуя правилам гостеприимства, сдержанно продолжил:

– По-людски, имея от рождения характер не корыстный и добрый, оставляю вам все вознаграждение. Оно по праву ваше. А о совести прошу не беспокоиться: она принадлежит тому, кто за чистоту ее тревожится без советов постороннего.

Пришедший снова начал нервно отмеривать шагами комнату. Часто останавливался, уставившись змеиными глазками на монаха. Лицо его внушало омерзение, гипнотизировало застывшим взглядом бездумного змия. Но на Дэ это никоим образом не отражалось.

Постепенно его лицо приобретало сухое выражение, становилось холодным, упрямым. Гость заметно успокоился.

– Зачем о совести? Вы один из уважаемых, признаваемых наставников монашеских школ. Вам верят.

Дэ усмехнулся.

– Можете мне поверить: в торговом деле совесть ни к чему. У кого совесть, тот, заведомо, в проигрыше. Считайте, что мне она тоже не к месту в данном случае, как и вам.

Пришелец застыл.

– Чего я не ожидал, так только этих слов. Что с тобой? Ты начинаешь опасно забавляться. Нехорошо.

Малообразованность сквозила в каждой фразе пришедшего. Шанхаец с минуту колебался, потом без прежней уверенности продолжил:

– Пусть мы не друзья, но вести разговоры можем обстоятельно, подобающе людям нашего возраста, тем более, что уважать гостей необходимо.

Дч деланно сконфузился.

– Как к бойцу я имею к вам некоторое почтение, но как гость вы не дотягиваете до установленных кондиций. Неискренни слова, когда за спиной толпа горлохватов.

– Интересно мне, – бесцеремонно поинтересовался гость, – в качестве кого вы меня принимаете?

– А в качестве кого я должен вас приветствовать? – с той же настойчивостью парировал наглость пришельца Дэ.

Старший снова занервничал, заходил по комнате. Потом присел на корточки перед настоятелем

– Я думал, мы проще сойдемся. Думал, деньги решат все. Ведь это единственная удобная вещь для решения спорных вопросов. Вы дикари, варвары. Что вам тогда от жизни надо? Для чего вы? Земля и так смердит от лишне живущих. Для чего я от Шанхая топал столь длинным путем? Думал, договоримся. Наивный…

– О чем? – участливо спросил настоятель. Гость уже выходил из себя. В сердцах махнул рукой. Сидя на корточках, упрямо доказывал:

– Вы настраиваете против себя многие могущественные школы страны. Никто не захочет иметь гонения от властей. Террор всем надоел. Вы плохо взялись. Опасайтесь. Огонь жжет тех, кто ближе.

– Вижу я, вы тоже меня не понимаете, – наигранно спокойно игнорировал угрозы настоятель. – Повторяю вам еще раз: меня совсем мало интересуют увлечения спецслужб и тех отдельных лиц, на которых действуют фильмы. Я тих и спокоен, невзирая на ажиотаж, который подняли вы и другие охотники за приключениями. Безгранично далек от политики, тем более разных служб. Вознаграждение ваше. Что вам еще надо?

– Не глупите, Дэ, не глупите. Со мной можно сторговаться. Не малая выгода сотрудничать со мной. Я же вижу, что ты фальшивишь. Укажи нам только путь движения агента.

Настоятель не удержался, ехидно захихикал.

– Редко приходится видеть столь оболваненных. Если бы я не был нейтральным и если бы я знал путь, каким движется агент, разве я сидел бы здесь? Разве я поджидал бы тебя в этих, не совсем свежих, стенах? Не только ты задавал мне столь пустой вопрос. Приходили клиенты весомее. Какая у меня с ним связь? Раскиньте своими пустыми головами: он один. Никому ничего не говорит. Связи нет. В этой игре более сильными я отставлен в сторону. Хотел бы я того или нет: не я решаю. Органы сыска многочисленны – управятся сами. Я только могу принимать те сведения, которые удосужатся предоставить мне знакомые из столицы. Все! Что вы ко мне пристали? Чего ходите в эти пустынные места? При чем здесь я?

– Службы, службы, – выдавил зло шанхаец. – Они пусть платят, а управимся мы.

– Ну, а вам-то зачем деньги, если есть занятие, которому полностью отдаетесь?

– Хватит меня переубеждать! – медленно, гневно, трибунно воскликнул пришелец, вставая с пола. – Полчаса переиначиваешь. Денег мне, может, и не надо. Но я желаю быть независимым. А это дают только деньги. Деньги дают возможность и более полно отдаться любимому делу. Ты понимаешь меня? Ты, которому ничего в жизни не надо. Тебе трудно понять. Ты сыт. А мы? Нам все надо, потому что мы живые люди. Не призраки. Мы хотим жить. Жить, как те, которые не думают, где достать деньги, чтобы прокормить себя, семью. Не урезают себя в возможностях только потому, что не хватает этих презренных юаней. Какой стыд! Чтобы жить полноценно, тебе, человеку, не хватает вонючих бумажек. Ты зависишь от них. Ты, человек, и ты раб условностей. Я не марксист и то понимаю, что богатство человека в его свободном времени. Но к чему оно, если из-за этих купюр ты не можешь проявить себя. Вместо того, чтобы расти на своем поприще, ты должен слезно размышлять, где достать условные символы, которые позволят тебе жить полноценно и свободно. И я не желаю попрошайничать, унижаться, возраст у меня…

– В нашей жизни, – сухо заметил Дэ, – о старости заботятся наши враги.

Но остроскулый не обращал внимания на злую иронию.

– Деньги и защитят, и помогут. Единственная вещь, которая бескорыстна. Поэтому и думать о них нужно крепко, настойчиво.

Дэ почему-то вспомнил разговор четырехлетней давности с американским майором. Лицо его медленно принимало землистый оттенок.

– За счет чьей-то судьбы. За счет несчастия другого. Трагедия на радость.

Стоящий всплеснул руками,

– Какая гуманность! К чему эти, ничего не значащие для самой жизни, слова? Один человек ничто. Сам в себе. Никого не признает. Все для него враги. Кому он нужен? Стоит ли об этом задумываться? Каждый год на земле отходит дружно на тот свет около сорока миллионов человек, целые страны уходят из жизни… За год… И тут еще один. Сколько катастроф, несчастных случаев, стихийных бедствий. Люди гибнут, люди плачут. Но жизнь идет, продолжается. А эта единица не стоит того, чтобы о ней разговаривать. Те деньги, которые посулили за него, стоят несравненно больше, чем он сам. И благополучие они принесут многим. Так не будет ли его карта полезной именно потому, что за его счет немало людей покончат с нуждой, увидят жизнь с достойной стороны?

– Глуп ты, великовозрастный. Раз назначают такую сумму, значит он стоит этого.

– Дают, потому что вынуждены давать. Американцы примитивны, но гроши у них в избытке. За недостаточную изворотливость приходится платить.

Последние слова немало посмешили настоятеля.

– Дрянной ты человек. Знай: никто просто так не платит. Даже самый богатый, иначе не останется желающих рисковать за деньги. В твои годы люди на пенсии существуют, живут спокойной мещанской жизнью. А ты носишься с философией желающего вмиг разбогатеть юнца, вернее, бандита. При таком отношении к жизни, наверняка, тебе не придется заботиться о своей старости. Ты существо, которому место в зоопарке. Ты уже не способен мыслить, не способен сострадать.

– О-ох-ха-ха-ха! – истерично заржал гость. – Только что ты сказал, что тебя нисколько не тревожит русский. Сам ты дрянной человечишко. Хочешь отставить меня в сторону. Глупого нашел. А это видел? – и oн показал выразительный кукиш. И вдруг, резко успокоившись, нормальным, с надменной величавостью, голосом, произнес:

– Сытый голодного не поймет. У тебя монастырь, обеспеченная жизнь. А я оказался доверчивым, честным. Верил, что если двое встречаются на спортивной площадке, то это много значит для взаимопонимания. Жизнь строга: обезьяна и тигр – не товарищи.

Говоривший снова стал распаляться, в доказательстве своих истин оживленно и резко жестикулировал:

– А, вообще, я и сейчас не верю тебе. Один хочешь все деньги загрести. Хитер и даже горд. В тебе все повадки отбившейся от стада обезьяны. – Тут он громко и заразительно засмеялся своему определению. – Ну и сатана. А я внушал себе, что ты совестливый. Знаю: ты все знаешь. Но твоя алчность выше твоей совести.

Дэ с сожалением смотрел на гостя.

– Ты смешон в своем отчаянном упорстве. Кто вдолбил тебе в голову столь вздорную чушь, что кроме тебя лично в нее никто не верит. Тебя или неверно информироволи, или ты сам жертва своей воспаленной фантазии. Знай, странник по чужим душам, последние годы только службы имели сведения о местонахождении агента. И сейчас они могут точнее чем кто-либо указать, где он в данное время. Там кадры суровые, толковые в своей работе. И чего вы все взбесились? Утверждаете, что деньги не пахнут. Как же вы вынюхиваете, где платят за гнилые дела? Не пахнут, а скоро слышите кровь на банкнотах. Работать мешает запах пота, а убивать?.. Дельцы. Одним он нужен, другим не нужен. Третьим – деньги за труп. Четвертым – имя. И все ко мне тащатся. Я, что, Всевидящий? Пророк? Да пропади все пропадом! – Дэ не сдерживал себя. Накипело так, что готов был в землю вогнать эту ненавистную рожу. Его грозный рык гулко разносился по сумрачным покоям обители. – Ищите. Ищите сколько вам угодно. Вас тысячи – я один. Оставьте меня в покос. Я давно отошел от всех дел. Не спрашивайте и не требуйте того, чего я не знаю, не хочу знать. Проваливайте ко всем чертям.

Гость неожиданно переменился в лице. Льстиво и очень предубежденно сказал:

– Хитрец вы, Дэ. Ай-я-я-яй. Актер. Ничего вам не надо – дайте пожить. Хе-хе. Не получится, уважаемый. Хотя бы потому, что вы сами не стремитесь к оной. Зачем вам к старости оружие? К тому же немало. Куда Великий Ван направил свои драчливые стопы? Ответьте, если это не расстроит вас. Люди тоже не слепы. Видят. Учить меня взялись. Но я тоже не дервиш. Имею кое-что про запас. Я к тому, чтобы во всем содеянном не произошло конфуза. Плохо, если считаете, что ограждены от неприятностей. Заблуждаться также грешно, как и не верить. Мир многолик, то есть многочислен. Вставать против него, что махать палкой на ветер, что колотить ею по волнам безразличного океана. Куда ушла часть людей из вашего монастыря? А? Мир глуп. Его можно много раз обвести вокруг пальца и облизать этот палец. Я правильно рассуждаю. Сы Ван! [7]7
  Большой князь.


[Закрыть]С вашего позволения я завершу монолог.

Дэ мутно смотрел в простертую даль. Казалось, слова гостя его менее интересовали. Злобствующая ирония говорившего больше не выводила его из себя.

– Упорствующий старик, ты очень пожалеешь, что недружелюбно разговаривал со мной. Не так-то просто спрятать глаза от людей. Всесильный и удачливый Чемпион наследил в Циндао. И ему скоро покой не сном будет. Нельзя так дерзко грубить почтенному народу. Не кляни судьбу измывающуюся. Сам ставишь кровавые мазки на ее ужасающий след,

– Ты разговариваешь языком мафии. Нет больше у меня для тебя слов. Уходи, пока я не отдал распоряжение вытолкать тебя за ворота. Не стоит мне угрожать хотя бы потому, что ни я, ни мои люди никогда не боялись преступников. Кости осмелившихся давно обглоданы шакалами, исклеваны стервятниками. Уходи. На все воля всевышнего. Все пути и концы тех путей в его всевидящей деснице.

Шанхаец отступил на шаг назад, воскликнул:

– Вот оно, китайское сердоболие. За какого-то басурмана свои души кладем, людей теряем. И все затем, чтобы они позже поносили Великую Поднебесную – единственную Срединную во Вселенной. Не бывать тому, пока в жилах китайцев течет ханьская кровь! – бурно закончил он. – Кто не с нами, тот против нас! Мы вернем Поднебесной ее изначальную кровь первозданной чистоты. Горе и бедствие тому, кто отходит от заповедей священных предков.

Не попрощавшись, он резко вышел из комнаты. Через несколько секунд толпа ступала по дороге и сыпала проклятия на невинную изморенную местность.

В дверях стоял Хан Хуа.

Дэ не видел, как тот вошел, но почувствовал его присутствие. Зорко вглядываясь в удалявшуюся толпу, спросил:

– Сколько их?

– Двадцать три.

– По дороге шли?

– До развилки Черным ущельем.

– Значит, и обратно так пойдут. Возьми людей – на леопардовой тропе засыпешь камнями. Если пойдут дорогой, у малого перевала каждый из пришедших должен встретить последнее небо. Это война. Никто в живых остаться не должен. Спеши.

Настоятель несколько минут сидел хмуро и неподвижно. От напряжения мысли глаза его то блестели свирепым огоньком, то затухали в отчаянном бессилии. Крепкие пальцы неподвижно покоились на коленях, губы намертво сжались в неопределенной настойчивости.

Он вызвал двоих, довольно пожилых даже по монашеским меркам, служителей.

– Пойдете в Циндао, – сказал он, когда двое неподвижно застыли у входа. – Найдете Вана. Остальное вы слышали. По-видимому, Мус выдает его. Слишком безбоязненно ведет себя. Оттуда двинетесь к югу. Нас опережают.

После стариков появился Карающий Глаз.

– Группу немедленно в Шанхай. Поведешь сам. Там все дьявольское отродье дебош на костях готовит. Русу великий город ни обойти, ни объехать незамеченным. Соблюдайте осторожность: за нами чьи-то глаза. Не верю, чтобы эти недоумки самостоятельно столь много могли прознать про наши действия.

Коу Кусин неслышно растаял в сдвинувшихся сумерках.

Вроде все. Но внутреннее смятение крепче схватывало с каждой минутой. «Неужели их видят? Неужели кто-то цепко притерся к монастырю? Может, только Вана и видели? Может, блефуют.»

До глубокой ночи сидел настоятель, размышляя над последними событиями. Знал уже, что выродки из шанхайского кэмпо надежно завалены камнями в пропасти. Утром будет Пат.

Вдруг в темном проеме окна появилось гибкое тело небольшого зверя. Коротко фыркнув, мягко спрыгнуло на пол. Дэ узнал Муса. Кот был худой, потный. Всегда живая, лоснящаяся шерсть напоминала сейчас сваленную, поношенную шубенку.

Мус подошел, обнюхал настоятеля, лизнул руку и начал тереться головой о локоть.

На шее висел тонюсенький ошейничек. Монах снял его, распорол, между двумя слоями, вытащил клочок бумаги. «Великий город… – без труда читал Дэ кодовые царапины. – ждут…»

Настоятель удовлетворенно сжег записку. Все правильно. Его предположения верны. Кот опоздал с донесением на шесть-семь часов.

Мрак ночи становился плотней. Тянуло сыростью. Настоятель укутался в хитон и тревожно заснул на циновке, на которой все это время сидел.