Текст книги "Сорок бочек арестантов (иронические рассказы)"

Автор книги: Сергей Прокопьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Оказывается, дружки-приятели утром оставили мужика за сторожа, сами уплыли на лодке за опохмелкой и пропали. А он один-одинешенек на острове без плавсредств. И голова раскалывается. За бутылку спирта тазик икры набузовал. "Ой, спасибо, мужики, – забегал вокруг нас, – не дали умереть". И что вы думаете, сделали мы с икрой? Если и съели, то процентов десять. Остальные девяносто в воду на обратной дороге...

– Как! – чуть не упал со стула Мошкин. – Протухла?!

– Зачем. От греха подальше. Попадись рыбнадзору – он за икру все бы конфисковал: снасти, ружья, моторку – да еще в КБ телегу накатал.

– Надо было слопать! – не мог прийти в себя от такого расточительства Мошкин.

– Не дай Бог, икрой объесться!

– Я бы съел!

– Завтра предоставим такую возможность.

– Не может быть?

– А то.

...Мошкин, дело молодое, перед сном обычно предавался эротическим фантазиям. После кафе мечты носили более дефицитный характер. Засыпал в сладком предвкушении поглощения икры ложками.

И первое, что пришло утром в голову под звон будильника, – мысль о предстоящей царской закуске. Только после этого вспомнил про задание купить хлеба на всю компанию.

– Чтобы икру заедать, – говорил Шухов.

– Лично я не буду вкус хлебом портить? – сказал Мошкин.

Голова у него, несмотря на выкушанные накануне объемы водки с содовой, не болела. Владимир Петрович пока находился во младенческой стадии потребления алкоголя, когда нет похмельной отдачи. Наивный организм еще пребывал в надежде на благоразумие хозяина, не махнул на него рукой и тщательно перерабатывал сивушные масла. Голова не трещала, как у мужика-робинзона с икрой и сазанами. Хотя послересторанная легкость и некоторая заторможенность имели место.

Мошкин сунул руку под подушку и обомлел. Схватил брюки со стула и заскрипел зубами.

"Свистнули!" – панически вспыхнуло в голове.

И тут же погасло.

Голова с облегчением вспомнила, что кошелек был предусмотрительно спрятан вечером в чемодан и сдан под надзор в камеру хранения.

От сердца паника отлегла.

Чтобы через 15 минут налечь пуще прежнего.

Мошкин до последних носков перерыл чемодан. Кошелек отсутствовал.

А в нем, ни больше, ни меньше, 164 рубля командировочных – сумма, соизмеримая с месячным заработком, и билет на обратную дорогу. Экономический удар, равнозначный катастрофе. И впереди месяц командировки. Мошкин побежал к администратору, та позвонила в милицию.

Милиционер был дюжий, ражий, с полковничьей статью, но капитан.

Цепким взглядом окинул место преступления и начал расследование кражи.

– Сколько пропало денег? – спросил с полковничьей строгостью.

Мошкин назвал размеры финансовой трагедии.

– Спиртные напитки употребляли накануне?

– Три рюмки, – изрядно покривил душой потерпевший.

– Какой алкоголь принимали? – продолжал опрос капитан.

– Водку с содовой?

– Это что за отрава?

Мошкин рассказал рецепт. Милиционер хмыкнул.

– Кого подозреваете в содеянном?

Мошкин никого в нем не подозревал, хотя вспомнил, что вечером, когда упаковывал кошельком чемодан, в номере присутствовал один жилец. Будучи простым инженером, Мошкин попал в номер массового поселения, где стояло 6 кроватей. Сожители незнакомые, посему Мошкин и прибегал к услугам камеры хранения. Но, изрядно нагазированный водкой с содовой, упрятав кошелек в чемодан, сразу не закрыл и не сдал его под охрану. Ходил умываться, заглядывал в номер к Шухову. У подозреваемого было время на совершение грабежа.

И как только он появился на месте преступления, капитан взял в оборот. Записав фамилию, другие данные, приступил к допросу:

– Вы видели, как гражданин прятал кошелек в чемодан?

– Нет, – ответил подозреваемый, еще не понимая, к чему клонит милиция.

– Гражданин был пьяный? – указал на Мошкина капитан.

– Не сказать чтобы, – с улыбкой уклончиво ответил подозреваемый, – все хотел научить меня делать водку с содовой.

– Сколько было денег в кошельке? – будничным тоном спросил капитан.

– Откуда мне знать? – растерялся подозреваемый.

– Зачем открывали чемодан в отсутствии владельца? – на этот раз капитан, отбросив сантименты, спрашивал как в тюремной камере.

– Ничего я не открывал, – начал понимать суть происходящего сосед Мошкина и побледнел.

– Потерпевший утверждает, за время его отсутствия чемодан изменил местоположение.

– Он загораживал проход, я убрал в сторону.

– В каких купюрах были деньги в кошельке? – капитан, коварно расставляя мины, вдруг снова заговорил простецким тоном.

– Наверное, бумажными, – ответил подозреваемый.

– Пожалуйста, не умничайте, – предупредил капитан. – Разрешите посмотреть ваш кошелек?

В этот момент в номер заглянул Шухов.

– Ты хлеб взял? – спросил Мошкина.

– У меня деньги сперли, – трагически сказал потерпевший. – Я не поеду.

– Жалко, – посочувствовал Шухов. – Мы тебе привезем банку... – и осекся, посмотрев на капитана, – чего-нибудь.

Подозреваемый то взволнованно садился на свою койку, то вставал.

– Из номера никуда не выходите, – взял с него "подписку о невыезде" капитан и направился с Мошкиным в камеру хранения.

Обнаружив в чемодане пропажу, Мошкин сдал его обратно под охрану. Раз пошло такое воровство, могут и без носок оставить.

Капитан внимательно осмотрел замки чемодана на предмет вскрытия отмычкой. Следов взлома не обнаружил.

– Откройте, – предложил потерпевшему.

Мошкин открыл.

– Я на сто рядов перерыл... – заверил он.

Капитан засунул руку вовнутрь и... вытащил пропажу из-за подкладки.

– Ваш?

– Мой, – виновато ответил Мошкин.

– Молодой человек, – по-отечески посоветовал капитан, – никогда не булыжьте водку. Великий Менделеев не зря учил: в ней должно быть именно 40 градусов. А вы поганите продукт всякой пошлостью! Фугуете туда пузыри с содой!

– Лучше вообще одну минералку пить, – самокритично заявил Мошкин.

– Вам виднее, – сказал капитан.

Но вечером Мошкин опять лихо пускал струю "Боржоми" в "Пшеничную".

– Пошли ко мне, – позвал его после рыбалки Шухов, – мы тебе икры целую банку привезли.

– Половина, – собираясь на икру, сказал Мошкин зря подозреваемому соседу, – твоя. В качестве морального ущерба.

– Да ладно, – ответил тот. – Спасибо.

Банка оказалась баночкой из-под детского питания, граммов на 50.

– Я думал, литровая, – разочаровался Мошкин.

– Больше не получилось, – сказал Шухов, довольный удавшейся шуткой,-рейд у рыбнадзора, побоялись.

Мошкин хотел поначалу всю баночку отдать мнимо подозреваемому.

После первой рюмки решил разделить деликатес по-братски.

После второй сказал: "А че там дробить? В следующий раз дам!"– и умял чайной ложкой царскую закуску один.

Без хлеба.

Запивая водкой с содовой.

И не объелся.

КАТАНКИ С ШАМПАНСКИМ

Зима в тот год от звонка до звонка лютовала. Не то что птицы – мысли на лету замерзали. В ожидании автобуса, до последних костей продрогнув, подумаешь мечтательно: "Эх, сейчас бы..." А дальше ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Смазку в голове прихватывает, мыслительный процесс нараскоряку встает, впору паяльной лампой отогревать.

Посреди климатического катаклизма жена Тамара спрашивает у Владимира Петровича Мошкина:

– Катанки маме подошьешь? Прохудились на пяточках, жалуется – ноги больно зябнут.

– Надо подумать, – стал набивать цену мастер.

– Она за работу бутылочку шампанского обещала.

Мошкин быстро подсчитал: размеры его дневного заработка тянут меньше, чем жидкий гонорар, и взял отгул.

Первым этапом ремонта был поиск подшивочного материала. В подвале дома имелись кладовки. В мошкинской от прежнего хозяина всякий хлам валялся. В наследственных закромах Владимир Петрович откопал пару поношенных, но добротно катанных валенок. Экстерьер находки отличался жуткой расцветкой. Будто в зоопарке шерсть с кого ни попадя чесали. С верблюда клок, с козла куделю, с собаки жмень и еще черт знает с какого страшного зверя... Одно пятно рыжее, другое пегое, третье вообще серо-буро-коричневое... Кошмар! По всему видать, обувь производства военной поры. Когда не до эстетики в тылу, если пули на фронте туда-сюда свистят...

Мошкина данное обстоятельство не огорчило. Кто там будет тещины подошвы на предмет красоты разглядывать? С тестем давно разошлась...

Натирая шелковые нитки варом, Владимир Петрович приготовил дратву и "включил" шило.

Крепко припек мороз старушку, над любой копейкой от макушки до пят трясется, а тут шампанское посулила выкатить. Обещанное грело душу сапожника. Любил напиток аристократов. Через это работал качественно. Над каждой стежкой старался. Не гнал "быстрей-быстрей", абы как.

К приходу жены заканчивал ремонт первого валенка.

Тамара с 40-градусного мороза влетела раскрасневшаяся, счастливая наконец-то попала в тепло. С легонькой ехидцей спросила, снимая пальто:

– Что, Данила-мастер, получается чаша?

– Полбутылки шампанского теща может выставлять! – с чувством сапожнической гордости подал "Данила" готовый валенок.

– О! – схватила супруга предмет ремонта. – Шик-моде...

И запнулась. Будто с разбегу в стену лбом врезалась. Во все щеки морозный румянец на раз схлынул с лица. В глазах, глядящих мимо Мошкина, вспыхнул ужас.

Мошкин повернулся за взглядом жены и забыл про шампанское. Матерки зароились на кончике языка.

"Данила"-сапожник свершил роковую оплошку. До того увлекся процессом, что, как закодированный, подошву для первого ремонтируемого валенка вырезал, распластав голенище второго тещиного. А пара пегих, военно-катанных из козла, собаки и других верблюдов, стоит в сторонке целехонькая.

За все время работы шилом ни полмысли не пролетело о неправильном цвете подшивки. Наоборот, Владимир Петрович пел над радикально черной дополнительной подошвой, ни грамма не подозревая о собственноручно сотворенной катастрофе. У тещи без того со здоровьишком завал, покажи раскромсанный валенок – враз дуба врежет. А новые купить в ту сумасшедшую зиму было бесполезно.

– Вечно ты сломя голову, как голый в баню! – кричала жена. – Как можно не отличить эту страхолюдину от маминого?! Как?!

Мошкин тупо смотрел на жену.

– Урод – в жопе ноги! – клеймила благоверная.

Приходилось безропотно соглашаться...

– Подшивай мои! – приказала. – Они, конечно, тоньше. Но нога у нас одна, авось мама не заметит подмены.

– А ты как? – сердобольно вякнул Мошкин. – Вся зима впереди, сплошняком морозы трещат!

– У тебя умнее есть варианты?

Таковых не имелось.

И спарить отремонтированный тещин с валенком жены бесполезно. Сразу видно – один толще.

Подшивая Тамарины тещиными, Мошкин о деликатесном вознаграждении не думал. Какое тут к лешему шампанское?

Хотя супруга больше не ругалась. Но потому, как гремела на кухне тазами, как швыряла в них мокрое белье, было ясно: внутри клокочет вулкан злости. Дабы не сгореть заживо, затеяла отвлекающим маневром стирку.

Покончив с валенками для мамы жены (Тамара на этот раз не восхищалась "шик-модерн"), Мошкин забеспокоился, душа прямо заныла: в чем супруга будет противостоять жутким морозам? Из зимней обуви остались одни сапожки на рыбьем меху. И тот искусственный. В таком обмундировании хоть запляшись на остановке: смерть ногам обеспечена. А они не только стройные, родные. Жалко. Любящее сердце подсказало: остатками тещиных валенок подшить козлино-собачью пару.

– Том, давай тебе эти отремонтирую?

– Делай что хочешь! – обречено прозвучало в ответ.

Дескать, если на роду написано нести тяжкий крест, выше судьбы не прыгнешь.

Подшив три валенка, Мошкин набил руку до виртуозности. Шило замелькало над военно-пегими, вскоре те обрели дополнительные подошвы. Владимир Петрович поставил отреставрированную пару на табуретку, полюбоваться итогом работы. Нет, руки у него из нужного места растут. Покрасить бы еще. Молодая женщина и будто со свалки... А завтра на работу. Да не на стройку штукатуром – в технологический отдел... Каким-то образом надо подводить пятнистую козлино-верблюжью поверхность под общий цветовой знаменатель.

На новую проблему заряженная голова – на то и существует у инженера, чтобы мыслить, – вспомнила про индийский сапожный крем, имеющийся в хозяйстве. Если им покрыть разномастную поверхность? "Разогретая до жидкого состояния вакса ровнее ляжет", – решил Мошкин. В плошке на газе растопил крем, тампоном нанес на рыжее пятно. Ура! Его как ни бывало. Рыжее стало черным.

Вдохновленный блестящим результатом эксперимента, Мошкин приступил к промышленным площадям покраски. Решительно поставил на газ металлическую банку с кремом. Под воздействием высокой температуры тот начал быстро переходить в жидкообразную фазу... Но не остановился в этом состоянии, как требовалось сапожнику, неуправляемо двинул дальше... Вспыхнул ярким пламенем...

Сажа, как из пушки, вырвалась из банки и заполнила хлопьями кухонное пространство. Перед глазами у Мошкина пала шевелящаяся темнота. Она затмила лампочку, шкафчики, весь белый свет. Каких-то 200 граммов в баночке, а сажи налетело хоть лопатой греби... Белоснежные паруса простыней и пододеяльников, развешанных для просушки, в мгновение приняли пиратский окрас. Малюй череп и кости и бери океаны на абордаж.

"Ё-мое! – подумал во мраке Мошкин. – Коряво получилось".

На взрыв прилетела жена. Увидела постельное белье, покрытое лопухами жирной сажи, с нарастающим воем выскочила обратно.

Мошкин услышал, как она плашмя упала на диван, сквозь рыдания простонала:

– Боже, чем я перед тобой так провинилась?! За что ты надел на меня этот камень? За что?!

"Так уж и камень!" – проворчал Владимир Петрович. Тем не менее, во весь голос не решился опровергать скоропалительный вывод жены. Обстоятельства требовали срочного спасения семейных ценностей. Вооружившись зубной щеткой, принялся снимать черные хлопья с постельных полотнищ. Технология оказалась верной. В первом приближении удалось счистить траурный налет.

Жену на экспертизу приглашать не стал. И так было яснее ясного требуется перестирка.

Помыв пол в кухне, вернулся к основному занятию того, памятного на всю оставшуюся жизнь дня – валенкам. К счастью, крем не весь сгорел. "Данила-мастер" вовремя успел накрыть баночку тряпкой. Осторожно расплавил остатки и, щедро замазывая пятна, сделал пестрые валенки, катанные в суровые военные годы на основе зоопарка, черными.

И все-таки не в тот момент была поставлена точка в этой истории.

– Ну что? – спросил жену Мошкин-сапожник, когда на следующий вечер вернулась домой. Отреставрированная обувь на ней была по-прежнему идеально черной.

– Что-что? Сорвал рабочий день нашему отделу.

С мороза Тамара примчалась в верблюжье-собачьих, цвета индийской ваксы валенках на работу, разместилась в своем углу, и через десять минут сапожная вонь густо ударила в сотрудников. Даже те, у кого обоняние было забито насморком, начали задыхаться от газовой атаки.

Коллеги закрутили носами – откуда амбра прет? И как по команде бросились искать источник отравления атмосферы труда. Как-никак не казарма кирзой благоухать.

Все углы обшарили, мебель перетрясли – нет причины отвратного запаха.

В сторону Мошкиной посмотрят, вроде оттуда тянет. И только плечами пожмут. На молодой женщине валенки. Не та обувь, чтобы солдатский вонизм испускать. И окно не откроешь, без того в помещении тепла каких-то 12 градусов. В пальто сидеть приходится. Только что без варежек.

Целый день сотрудники поминутно выскакивали в коридор за свежим кислородом. Какая уж тут производительность...

Но и это еще не точка в случае с "Данилой"-сапожником. Ее теща поставила, принеся обещанное шампанское.

– Совсем никудышняя стала, – пожаловалась, вручая презент зятю. – Хоть ты что делай – ноги день ото дня мерзлячее. В неподшитых катанках меньше зябли. Помру, видать, скоро.

Тамара вонзила в мужа испепеляющий взор, но удержалась пояснять маме: не здоровье изменилось в смертельную сторону, а толщина обуви.

Зверский взгляд не испоганил Мошкину аппетит.

"Больше бы таких "камней на шее", – самокритично подумал, – из всякой безнадеги выход найду".

И выпил по данному поводу три фужера подряд. Не стал ждать Нового года. Шампанское шло как по маслу...

АРМЯНСКИЕ ЭКЗОТИКИ

На этот раз Коку Патифонова подвела страстишка: оказавшись у водоема непременно лезть в оный с целью омовения. Спокон веку гнездились внутри Николая Петровича гены водоплавания, не давали спокойно посидеть на берегу. Приказывали: "Ныряй", – несмотря на холод и отсутствие санитарной чистоты.

Та давняя, еще в советские времена, командировка в Ереван носила прогулочный характер. Не требовала напрягать инженерные мозги и аппарат конструкторского мышления. В действие шла одна лишь мышечная энергия.

Коку с Мошкиным снарядили доставить в столицу Армении ящик с прибором. Сопроводить его в пути авиационном, сдать груз заказчику и – гуляй. За это начальник давал 3 дня на "разграбление достопримечательностей Еревана".

Друзей в те края судьба не забрасывала, хотелось поглазеть на армяно-кавказскую экзотику.

Началась она в гостинице, где Кока, зайдя в номер, обнаружил, что простыня на отведенной ему кровати не первой свежести. Невинность полотна кто-то накануне уже нарушал боками. Явно читалось отсутствие девственности. Однако кастелянша восприняла Кокины претензии как личное оскорбление:

– Зачэм, без совести ваша лица, не шистый? Где пешком кто спал? Ботинка и сапог на обгоняжки бегал? Все шистенько!

Ворча, достала другой комплект. Хотя гарантий, на нем никто накануне не почивал, Кока бы не дал. Может, вприпрыжку в обуви и не отдыхал, но в более спокойном виде – вполне. Только, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не суйся.

Попытались друзья еще раз сунуться. В Омске их предупредили: такое финансовое понятие, как сдача, в тех благодатных краях отсутствует. По принципу, что лишнее на прилавок попало, то пропало. Мошкин, считая себя мужиком с головой, решил перехитрить местный торговый колорит. Бутылка армянского коньяка 13 рублей стоит. Дал тика в тику 13. На что продавец говорит:

– У тэбя три рубла есть?

– Есть, – без задней мысли Мошкин протягивает.

Продавец навстречу бутылку вручает.

– А три рубля сдачи? – Мошкин напомнил.

– Какой такой сдачи?

– Цена 13 написано, я 16 дал.

– Нэт, это вчера был 13, сегодня – 16.

Подпортил друзьям вечер за коньяком.

На следующий день Кока с Мошкиным поехали "грабить" водные достопримечательности Севана. Менее, чем Кока, подверженный амфибиозной наследственностью, Мошкин, тем не менее, не сопротивлялся. Июнь, жара несусветная, тянуло не в музей, а подальше от него.

И опять экзотика произошла. На этот раз с автобусом. Купили на автовокзале билеты на Севан, едут. Вот озеро вдали нарисовалось. А вблизи группа местных жителей на обочине. Останавливают общественный транспорт. Что-то водителю "гыр-гыр-гыр". И шумно садятся в автобус, который круто меняет направление следования. Мошкин покрутил головой минут пять, побежал к водителю.

– На Севан когда приедем? – поинтересовался.

– Нэ едэм!

– Как нэ едэм? – Мошкин от неожиданности заговорил по-армянски.

– Нэ едэм! – подтвердили только что севшие местные жители. – Дорога нэт!

В автобусе было три хохла, такие же ротозеи экзотик, как наши друзья.

– Останавливай! – кричат. – Нам на Севан!

– Мы заплатили за билеты! – завозмущался Кока. – Куда дорога девалась? На автовокзале была.

Местные ничего не знают. "Нэт!"– и баста.

Пришлось выходить со своим уставом из чужого монастыря и добираться самостоятельно.

На озере опять достопримечательность. Холод среди жаркого лета. Будто Севан родной брат Байкалу. Оказывается, купально-загоральный сезон ближе к концу лета разгорается.

А так песочек идеальный, лежаков штабеля, и ни души. Хохлы невдалеке расположились, сало едят, самогоном запивают. Изнутри греются. Кока с Мошкиным, сибирские валенки, собираясь на озеро, порешили коллегиально: с водкой на Севане отдыхать неинтеллигентно. Взяли бутылку вина, по килограмму черешни, помидоров. В жару, дескать, колбаса в рот не полезет. Кто же знал, что жара останется на подступах к пляжу. Над озером облако застыло, как гвоздями прибитое, и никакого солнца не пропускает. Вдали везде небо чистое, а здесь ни лучика на околевающие животы и спины Коки с Мошкиным не попадает. Холодища. Вином чуток разогрелись, через пять минут, будто и не употребляли кровь разогревающую жидкость. Покрепче бы...

Кока, по своей водолюбивой сути, полез в воду. Удовольствия никакого. На дне булыжники острые, вода ледяная, хлеще, чем в Байкале. Зашел по шею...

– Залазь, – позвал Мошкина в Севан.

– Я что – инвалид детства, добровольно на туберкулез подписываться? отказался от радужной перспективы Владимир Петрович.

Кока чуток поплавал и вон из этого Ледовитого океана. Водочки бы долбануть, да колбаской закусить. А тут одно ситро...

Но записал очередной водоем в список покоренных.

Клацая зубами, друзья дождались электрички и поехали в городскую жару после пригородной холодины.

На следующий день Мошкин наотрез отказался посетить еще одну мокрую достопримечательность – Ереванское море.

– Сегодня по мне лучшая экзотика – поспать. Ни одна собака на весь Ереван не знает. Кроме тебя. Но ты на другом конце города будешь. Красота. На весь день как залягу-у-у...

В троллейбусе Кока еще с одной экзотикой столкнулся. Заходит армянка через заднюю дверь, замечает знакомую на передней площадке. Радости с обеих сторон на два троллейбуса хватит... Залопотали-залопотали на полную громкость. Южный темперамент, что там говорить. Через край хлещет. Причем, ни полшага навстречу друг другу не сделали, где стояли, там и давай кричать-беседовать. Кока не успел подумать: наверное, родственники, потерявшиеся лет двадцать назад, нашлись, – как другая пара радостно закричала на весь салон после долгой разлуки. Летают новости мимо Коки, прогибая непривычные к таким перегрузкам перепонки.

"Ладно, – думает, – главное, в армянском море покупаюсь, на южном солнышке понежусь".

Да ничего подобного. Стражи порядка ходят по берегу, не пускают в воду. Оказывается, случай произошел с утопленником в итоге. Купаться запрещено. Расстроился Кока. Как же – через весь Ереван по жаре, выслушивая всю дорогу не тихие армянские разговоры, тащился и зазря.

Но нашлись люди добрые. Есть, говорят, возможность искупаться в одном недалеком месте.

– Филиал Ереванского моря? – невесело пошутил Кока.

– Да-да, водичка, – говорят.

"Филиал" представлял по большому счету большую лужу. Но где-то надо было, в конце-то концов, отдохнуть-передохнуть.

На берегу этим занималась группа мужчин местной национальности и интернациональных повадок. В наколках, густо посаженных, с водкой на газетке и карточной игрой.

Коку данное соседство не смутило. Не в тайге все-таки. Тем не менее, на всякий случай расположился подальше от ненадежного контингента.

В отличие от Севана, вода в водоеме по температурному режиму вполне годилась для купания. Другой компонент не удовлетворял – мутность. Да что поделаешь, когда зов генов в крови. Кока разделся и полез на зов, но лишь по грудь выдержал зайти в грязевые ванны. Постоял среди них, охладился и развернулся в сторону суши.

Как говорится, хорошего помаленьку. Купальный порыв сбит, обсохнув, можно одеваться.

Было бы еще во что. Рубашка лежала на месте, брюки бесследно отсутствовали. Пусть они не относились в Кокином гардеробе к ценным вещам. Довольно простенькие. Но в карманах часы, мелочь и талон на троллейбус. Особенно жалко было часов: "Слава" совсем новая. Талон – ладно... Можно зайцем проехаться... Но как это сделать в одних плавках?

Коке стало не по себе. В многолюдных окрестностях чужого города, в ясный воскресный день оказаться без штанов – это не фонтан. В радиусе двух тысяч километров имеется одна единственная родная душа – Мошкин. Рядом с ним в чемодане запасные Кокины брюки. Но до них радиус километров в тридцать.

Первое, что пришло в голову, проворонившую штаны, – позвонить Мошкину. Телефон-автомат есть на остановке троллейбуса. Это полчаса ходу среди гуляющей в брюках публики. Не лучший вариант.

На другом берегу Ереванской лужи мыл черную "Волгу" вполне интеллигентный гражданин. Кока, пуганая ворона куста остерегается, подхватил остатки одежды, заспешил к нему.

– Вы долго будете мыть машину? – спросил потенциального спасителя.

– Кокой тэбе дэло? – полез в бутылку владелец авто. – Сколько хочу столько мыть-чистить! Что тэбэ хочешь?

– Ничего, – мирным голосом сказал Кока и объяснил бесштанную ситуацию. – В гостиницу бы позвонить.

Автолюбитель резко сменил гнев на сочувствие.

– Ай-ай-ай! – закивал головой. – Я сейчас быстро-быстро и позвоню твой друг из Омска.

Повеселел Кока.

Ненадолго. А вдруг Мошкин намылился куда-нибудь? Выспался и пошел шляться по Еревану. У него ведь шило в одном месте. Прождешь в плавках до темной ночи. И бестолку.

Компания в наколках продолжала возбужденно играть в карты и пить водку.

Хоть подходи и требуй вернуть штаны!

"Ага, – подумал Кока, – отдадут. Догонят еще дадут".

Самое интересное, милиция тут же рядом ходит.

"Может, заявить о воровстве?" – задал себе вопрос Кока.

И сам ответил. Ну, заведут дело. И что – сидеть в Ереване и ждать конца расследования? Ясно, как белый день, не бросится армянская милиция искать его штаны с часами и троллейбусным талоном...

Кока усиленно напрягал извилины. В результате атаки на мозги вышел на умозаключение: раз милиция мирится с воскресной идиллией публики зековского пошиба, не гонит группу воровского риска куда подальше, значит, есть между ними джентльменское соглашение. Зачем зекам из-за паршивых штанов нарушать негласную конвенцию?..

Кока смело вступил в грязную воду, по самую шею вступил, и, преодолевая брезгливость, начал с головой погружаться в "филиал". Минут десять бултыхался. При этом ни разу не повернулся в сторону остатков от своих вещей.

Выйдя на берег после купания, готов был расцеловать себя за степень умственного развития. Поверх рубахи лежали родимые брюки. Сунул руку в карман один-другой.

"Может, еще искупаться?" – подумал.

И горько рассмеялся от личной наивности. Чего захотел – часов с талоном и мелочью.

Прямо на мокрые плавки натянул брюки и заспешил с берегов Ереванского моря-лужи в гостиницу...

Где застал пустой номер. Мошкин в это время бегал по окрестностям Еревана с брюками друга, расспрашивая аборигенов:

– Мужчину без штанов не видели?

Реакция была крайне разнообразная на щекотливый вопрос.

– Я сейчас тэбя самого без штанов дэлать буду! – кипятился один господин. – Какой смээшь позорить уважаемый чэлвэк?!

– Зачэм бэл дэнь нэ тэрпишь? – двусмысленно хихикал другой. – Бэз штанов ночь мужчина давай!

– Вай! Вай! Вай! Какой балной! Голый мужчин ищет. Болница врачам ловить надо.

Поздним вечером Мошкин вернулся в гостиницу.

– Зачем согласился с тобой ехать? – ворчал Кока.

– А я? Даже здесь, "без совести твоя лица", отоспаться не дал! С другого конца города разбудил. "Вас, – коридорная растарабанилась в дверь, к телефону". Кому, думаю, понадобился? Оказывается, Николай Петрович без штанов кукует на берегах пустынных волн. Я уж грешным делом подумал, экзотическое насилие произошло.

– Разбудили его! Я новых часов лишился!

– Не зная дна, не прыгай в воду! На берегу жулье загорает, а он... Ихтиандр выискался! Плюйте, девки, на грудь, жить без моря не могу.

... А в далекой Сибири шел грибной дождик, и первые белые, которые в маринованном виде достойно дополняют экзотику армянского коньяка, лезли навстречу грибникам.

САМОЗАВАРКА

Среди носильных вещей обувь у Николая Калинова стояла особняком. В парадном углу гардероба. Если допускалась в нем недоглаженность брюк, пятно на рубашке, шарф веревкой, то с башмаков пылинки сдувались. Идеал поверхности приравнивался к зеркальной, и таковой она содержалась. Да не в шкафу, а при эксплуатации в жару и слякоть с использованием общественного транспорта. Николай Калинов не относился к тем российским гражданам, обувь которых пешком перемещалась только из машины до кабинета. Поэтому носовым платком не нос чистил, а туфли. Чуть непорядок, сразу в карман. Не рукавом ведь... Жена ворчала: платков не напасешься, все в тряпки перевел.

С детства такой. На улице грязь по уши. Николай в школу будто по заборам придет. Блестит обувь вопреки всем погодным катаклизмам.

– Калинов, ты что, ботинки в руках нес? – спросит учительница.

– Не, он на руках причапал, – скажут шутники.

Кроме красивой обуви, имелась еще одна страстишка – чай. Иной мужчина не заснет, не засмолив одну-другую сигарету. Сон не идет в голову без никотиновой накачки. Николаевой голове требовалось пол-литра чая осадить. И не давясь, а с чувством, толком, в одиночестве. Когда ни одна собака под ногами ритуала не путается. Домашние заняли спальные места, засопели в носоглоточные отверстия. Телевизор и радио в отключке. Даже газет не признавал параллельно чайной церемонии. Что называется, тет-а-тет с чашкой. Поднес к губам, сделал глоточек и под текучее тепло думай о жизни.

Например, на тему "очевидное и невероятное". Недавно Толя Трубников, сосед по даче, проболтался под пиво, что они с женой в ночь на Ивана Купала скачут по огороду голыми. В двадцать четыре ноль-ноль раздеваются до последнего лоскутка, садятся верхом на палки и аллюр три креста вокруг парников с огурцами. Идиотизм чистейшей марки. Дурдом на летних каникулах. Но огурцы у Трубниковых в любой год в рекордном объеме. В прошлом году все "садисты" поголовно ныли: то мамаево нашествие тли на огурцы, то туман вредный падал. Никаких условий для урожаев из книги Гиннеса. А Трубниковы, как всегда, ведрами снимали. Может, и на самом деле попробовать поскакать? Не убудет... Кино, конечно, если подумать: они с Анастасией, оседлав черенки от лопат, наяривают галопом между грядок...

А ведь не так запрыгаешь, жрать захочешь. Жизнь в последнее время напрягала, было о чем подумать вечерком. Тем не менее, жену Анастасию отправил к теще. В столицу Хохляндии славный град Киев. Шесть лет бедолага маму с папой не видела. Николай как-то за чаем решил – так дальше не пойдет, надо поднапрячься.

– Мы не из тех, кто последний хрен без соли съели! – убеждал жену. Полетишь самолетом. По-человечески. Мне перед собой стыдно будет: единственная и неповторимая жена трое суток на поезде стыки боками считает. Как первобытная.

– Тебе туфли нужны.

– Ничего, семь лет "Саламандру" ношу и еще сойдет.

Проводил жену. Три недели пронеслись в момент. Опять аэропорт, теперь уже по обратному поводу. Жена цветет от счастья – своих повидала, родные места посетила, к любимому мужу вернулась.

– Соскучилась, – прижалась к Николаю в машине. – Какой я тебе оригинальный сувенир везу... Сюрприз!.. Закачаешься!.. Без ума рад будешь! На сто пятьдесят процентов уверена!

– Какой сувенир? – загорелся Николай. – Новые туфли?