Текст книги "Гражданская Война в освещении П Н Милюкова"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

В силу указанных причин первый период борьбы с большевиками – первые шесть месяцев после октябрьского переворота – был периодом двойственности и противоречии в деятельности так называемой революционной демократии, общего фронта не было. Нельзя, однако, охарактеризовать борьбу с большевиками, которая организовалась, напр., в Петербурге в период после падения Временного Правительства и до разгона большевиками Учредительного Собрания, только как борьбу "морально-политического" характера – борьбу на "легальной" почве. Это неверно, как мог бы увидеть П. Н. Милюков, если бы познакомился с книжкой Игнатьева "Некоторые факты и итоги четырех лет гражданской войны (Москва 1922), Семенова (Васильева) "Военная к боевая работа партии с. – р. за 1917-1918 г." (Берлин, 1922), отчетом о московском процессе эсеров или с воспоминаниями Б. Ф. Соколова "Защита Учредительного Собрания" (Архив Русской Революции. XIII). Бесспорно, многие факты, почерпнутые в этих материалах, могут быть оспариваемы, но ведь в этой критической работе и задача историка гражданской войны.

Стремление составить какой-нибудь общий фронт и привело к организации по персональному признаку двух политических центров: "правого" и "левого" Национального Центра и Союза Возрождения, между которыми установились известные договорные взаимоотношения к лету 1918 г. В этих только пределах и можно говорить о том общем антибольшевицком фронте, который лишь частично был разрушен омским переворотом 18 ноября. У П. Н. Милюкова второй период период соглашения, изложен чрезвычайно суммарно, хотя в его распоряжении и были уже подробные воспоминания на эту тему В. А. Мякотина, напечатанные в "На Чужой Стороне". {22} Милюков ссылается на них, но по тексту не видно того, чтобы он их использовал, ибо даже самое соглашение между двумя центрами он заимствовал из вторых рук – из источника иностранного, излагающего дело, конечно, только приблизительно. Общий фронт определился таким образом союзом части "умеренных" социалистов с левыми кадетами в "Союзе Возрождения". Через кадетов, входивших одновременно в "Национальный Центр", устанавливалась связь с более правыми элементами; через социалистов-революционеров из "Союза Возрождения" устанавливался некоторый контакт с другими эсеровскими центральными группировками, стоявшими на более левом фланге. Эта центральная часть действовала в общем сепаратно и с большой неохотой вынуждена была пойти на соглашение о создании единой всероссийской власти в виде Директории на Уфимском Совещании. Меньшевики в своем большинстве, сохраняя формально нейтралитет, по выражению с.-д. Фердмана (берлинская "Заря" 1924 г.) "держали сторону большевиков и все антибольшевицкие движения клеймили именем Вандеи". С. – д. Майский, впоследствии перешедший к большевикам, исключен был из партии за участие в самарском правительстве, так называемого "Комуча" – правительстве, которое, по характеристике П. Н. Милюкова, проводило программу "левых с. – р." (опять неудачный термин, способный создать путаницу, ибо здесь автор хочет сказать о соц. – рев. "левого типа Чернова"; кстати сказать, это не совсем верно).

Придавая омскому перевороту как бы решающее значение в направлении гражданской войны, П. Н Милюков слишком кратко остановился на событиях, предшествовавших событию 18 ноября. Если бы он был знаком с книгой Святицкого "К истории Учредительного Собрания" (1921), то увидел бы, что левый сектор "умеренных социалистов", т. е. черновская группа партии с. р., не входившая в "Союз Возрождения", весьма несочувственно относился к Уфимскому {23} Совещанию и не только не думал о каком то "общем фронте" против большевиков, но подготовлял свержение коалиционной Директории. Между прочим, на страницах "Последних Новостей" в полемике с Черновым мне приходилось более или менее подробно касаться воспоминаний Святицкого, – и П. Н. Милюков уже отсюда мог бы знать о точке зрения, которую от имени черновского сектора излагал Святицкий (Я понимаю всю трудность краткого изложения позиции эс-эровской партии в годы гражданской войны. Достаточно указать, что на Уфимском Совещании совершенно отчетливо сложились три течения в этой партии, довольно отличные друг от друга: левый сектор, центр, правый сектор. При чем каждый из этих секторов имел свои правые и левые крылья, которые не трудно персонифицировать в отдельных лицах Каждая позиция имела мотивы sui generis, влиявшие на то или иное решение. Тем более невозможны те суммарные характеристики, которые дает Милюков.).

Здесь текст Милюкова критиковать нельзя, ибо надо писать особую главу, отсутствующую в "России на переломе". Mне остается лишь вновь отослать читателя к книге, "Н. В. Чайковский в годы гражданской войны". Там читатель усмотрит, что концепция П. Н. Милюкова, устанавливающая разрыв общего антибольшевицкого фронта 18 ноября 1918 г. – концепция чисто эмигрантская, больше того, – созданная парижской обстановкой зимы 1918-1919 г. г. Омский переворот, встретив осуждение в рядах всей демократии, не привел к разрыву тех соглашений, которые были установлены в Москве весной и летом 1918 г. Отошла лишь та небольшая часть партии соц. – рев., по которой непосредственно ударило низвержение Директории. Агитация этой группы против генеральской диктатуры востока и юга нанесла огромный вред единой противобольшевицкой борьбе, но формально не разрушила достигнутых соглашений. Так было на юге, где, "Союз Возрождения" высказался за признание власти адм. Колчака, так было на самой территории, где, произошел переворот, где образовался беспартийный "блок", при участии {24} к. – д., н. – с., с. р., кооператоров, поддерживавших власть адм. Колчака, так было и в центре, находившемся во власти большевиков. Если на юге члены партии к. – д. вышли из состава "Союза Возрождения", то вовсе не на почве разной оценки события 18 ноября.

Этим примером я хотел лишь показать, что "схема" П. Н. Милюкова должна быть существенным образом корректирована. Много было причин, разрушивших антибольшевицкий фронт. Можно говорить об утерянной возможности единого фронта, но не в том контексте, как это делает П. Н. Милюков.

III. ИДЕЯ ДИКТАТУРЫ.

Красной нитью в новом исследовании П. Н. Милюкова проходит утверждение, что в период революции и гражданской войны, за идею диктатуры стояли правые, консервативные элементы. Если бы себя и свою политическую группу П. Н. Милюков относил к правому консервативному сектору, то формально возражать не приходилось бы. Несомненно, в революционные месяцы с партией к. – д. произошло то же, что с социалистами-революционерами. Эти "массовые" партии потеряли свой облик: одна – демократически, другая государственно-социалистический. По мановению какого то волшебного жезла исчезло с лица земли русской все, что только было правее к. – д., и с партией народной свободы шло все то, что было против так называемых "завоеваний революции".

Партия обросла чужеродным телом и получила совсем иную физиономию по своему составу – как были мартовские социалисты, так были и мартовские кадеты. Естественно, что этот элемент был против блокирования даже с умеренными {25} социалистами, что они хватались за спасительный флаг в виде военной диктатуры. Но не только эти круги стояли за диктатуру, не только эти круги противились соглашениям с умеренными социалистами, а и те интеллигенты-государственники, которых П. Н. Милюков в своей истории выставляет носителями идеи объединения демократических элементов страны. Здесь то П. Н. Милюков многое из недавнего прошлого основательно забыл.

Для того, чтобы охарактеризовать позицию самого Милюкова, как политического деятеля и как руководителя в теории наиболее крупной буржуазно-демократической партии в месяцы революции, конечно, надлежит обратиться к основному тексту его "Истории". Это слишком отвлекло бы меня в сторону. Но несколько слов сказать нужно, поскольку некоторые специфические черты сказались и в тексте "России на переломе".

Прежде всего у Милюкова сохраняется желание сосчитаться со своими политическими противниками – главным образом, конечно, с А. Ф. Керенским. Мне приходилось уже отмечать, что ко всей истории революции П. Н. Милюкова можно было бы поставить два эпиграфа, взятых из текста:

"А. Ф. Керенский пожал то, что посеял" и "все опасения П. Н. Милюкова осуществились". Много грехов числилось в революционное время за русскими социалистическими партиями, но доказать, что в первые месяцы революции одна только "партия народной свободы" стояла на государственной точке зрения П. Н. Милюкову, к сожалению, в своей истории не удалось. Дразнить "костлявой рукой голода" и махать своего рода красной тряпкой перед разъяренным быком, имя которому было революционная стихия – не значит еще проявлять патриотическую жертвенность и здравый государственный смысл. Между тем, в этом повинен не менее других и сам П. Н. Милюков.

Для Милюкова как будто бы все зло в Керенском; {26} этот запуганный диллетант, трагический комик хитрит, имея в виду свои личные интересы и отожествляя русскую революцию с собственной персоной; он балансирует только для сохранения своей власти. Персонифицируя так революцию, историк забывает, что если Керенский, допустим, и был склонен к "полновластным распоряжениям и диктатуре", если у него "закружилась голова" на "высоком посту", то к этой персонификации власти привела в значительной степени жизнь, неумение партийных верхов в революционное время встать на государственную и действительно национальную точку зрения.

История Милюкова во всяком случае должна разойтись с мемуаристом Милюковым. Позвольте напомнить дни мартовского съезда партии народной свободы, – дни, когда П. Н. Милюков еще не был вынужден оставить ряды Временного Правительства. Лидер партии 28 марта говорил: "Я помню тот решительный момент, когда я поздравлял себя с окончательной победой, это был момент, когда по телефону на нашу просьбу стать министром юстиции А. Ф. Керенский ответил согласием ("бурные апплодисменты", отмечает газетный отчет того времени); тогда я понял, что есть государственные умы и таланты (курс. мой) и в этих рядах" ("Речь" № 73). А вот более ранние слова партийного единомышленника Милюкова, Н. М. Кишкина, в московском Ком. Общ. Орг. 8-го марта: "Я только что вернулся из Петрограда и могу засвидетельствовать, что, если бы не Керенский, то не было бы того, что мы имеем. Золотыми буквами будет записано его имя на скрижалях истории". (Заславский "Хроника Рев.", кстати с этой необходимой справочной книгой П. Н. Милюков, по-видимому, не знаком).

Так же строг историк Милюков к генералу Корнилову. О человеке, который в сознании широких кругов эмиграции окружен нимбом национального героя, историк счел возможным повторить ходячую остроту в некоторых левых кругах в {27} августовские дни 1917 г.: "Das Herz eines Lowen, der Kopf eines Schafes" (Сердце льва – голова барана) (это было особенно неуместно в немецком издании). Он с осуждением относится к Корниловскому выступлению 27-28 августа. Это выступление "провело еще более резкую грань между социалистической и несоциалистической демократией. Но в то же время оно подорвало связь между социалистической и несоциалистической правой буржуазией. Корнилов оказался в руках правых организаций", которые "уже с самого начала были тем, чем они оказались впоследствии – элементом реакционным".

Таков вывод историка, и с ним, пожалуй, в значительной степени нельзя не согласиться. Но естественно, в прошлом должна быть очерчена и роль самого Милюкова. Вся его позиция толкала партию народной свободы в корниловский лагерь. Просмотрите тогдашнюю левую печать, и вы натолкнетесь на постоянное сравнение политической позиции Милюкова с позицией Тьера. Не только горьковская "Новая Жизнь" будет доказывать, что партия народной свободы "главная, если не единственная представительница и защитница интересов контрреволюционных имущих слоев", но и редактируемая Е. Д. Кусковой "Власть Народа" будет писать в июне: "к гражданской войне, вот к чему ведут к. д.". В связи с партийным съездом Прокопович найдет речи их лидеров безответственными и возмутительными: "Кадеты перешли на сторону реакции". Российский Тьер естественно вместе со Струве и Шульгиным будет числиться в среде участников московского Съезда Общественных Деятелей. Теоретически он должен быть солидарен с Корниловым.

В книге Владимировой "Корниловщина" – книгу, по-видимому, П. Н. Милюков также не знает – опубликован характерный документ: это ненапечатанная передовая статья в "Речи". 30 августа газета вышла с белой полосой вместо передовой статьи.

29 августа выяснилась неудача ген. Корнилова, и редакция или не успела подготовиться к новой позиции, которую надлежало занять, или не могла {28} напечатать свою статью из опасения расправы со стороны образовавшегося Комитета народной борьбы с контрреволюцией (в комитет входили, и даже главенствовали, большевики).

В ненапечатанной статье говорилось: "Ген. Корнилов не реакционер, его цели не имеют ничего общего с целями контрреволюции, ген. Корнилов ищет путей довести Россию до победы над врагом и не предрешает народной воли в будущем устройстве Учредительного Собрания. Нам тем легче присоединиться к этой формулировке национальной идеи, что мы говорили в тех же самых выражениях задолго до генерала Корнилова. Да, мы не боимся сказать, что Корнилов преследовал те же цели, какие мы считали необходимыми для спасения родины". Теперь историк Милюков всячески затушевывает участие партии к. д., или некоторой ее части, в Корниловском движении – лишь правые круги выдвигали диктатуру.

Припомним, что писал ген. Корнилов в приказе № 897: "Я хотел в согласии с целым рядом лиц, пользующихся общественным доверием и с целым рядом общественных организаций, стремящихся к спасению России... дать сильную власть". Припомним и показания ген. Алексеева, утверждавшего, что ген. Корнилов действовал по соглашению с некоторыми членами Временного Правительства и что только в последние дни 26-28 августа это соглашение было нарушено. В деле Корнилова еще много неясного (В сущности, за исключением показаний А. Ф. Керенского следственной комиссии ("Дело Корнилова". Изд. "Задруги" 1918 г.), показания остальных заинтересованных лиц мы имеем лишь в выдержках, напечатанных в книге Владимировой "Контрреволюция в 1917 г." (1924) и Мартынова "Корнилов" (1927 г.).).

Газетная полемика между Керенским и Милюковым не дала ответов на те сомнения, которые возникают при ознакомлении с закулисной стороной дела. Термин "заговор" в отношении лично Корнилова не подходит, ибо слишком много было взаимных недоразумений в эти августовские {29} дни. (Несомненно в антураже Корнилова – у Завойко и др. плелись нити определенного уже заговора, о чем Корнилов мог быть и неосведомлен). В прениях по моему докладу П. Н. Милюков должен был, однако, признать, что отношение к. – д. к Корниловскому выступлению не было отрицательным, так как оно было неизбежно. И глубокий смысл приобретает тогда письмо ген. Алексеева П. Н. Милюкову 12 сентября – письмо, о котором совершенно умалчивает в своей истории П. Н. Милюков.

"Почему же ответить должны только 30 генералов и офицеров, большая часть которых и не может быть ответственной?" – писал Алексеев. – "Неужели в угоду всесильной демократии и для спасения участников, которые хотят спрятать свое участие?" "Нужно сказать – заканчивает Алексеев – что если честная печать не начнет немедленно энергичного разъяснения дела, настойчивого требования правды и справедливости, то через 5-6 дней наши деятели доведут дело до военно-революционного суда с тем, чтобы в несовершенных формах его утопить истину и скрыть весь ход этого дела. Тогда ген. Корнилов вынужден будет широко развить перед судом всю подготовку, все переговоры с лицами и кругами, их участие, чтобы показать русскому народу, с кем он шел, какие истинные цели он преследовал и как в тяжкую минуту он, покинутый всеми, с малым числом офицеров, предстал перед спешным судом, чтобы заплатить своею судьбою за гибнущую родину".

П. Н. Милюков, в своей истории, напоминает слова Каменева на демократическом совещании: "мятеж Корнилова не единоличное преступление, а преступление организованной буржуазии", и противопоставляет им заявления трех министров: Скобелева, Зарудного и Пешехонова, о нелепости подозрений в причастности министров к. – д. к Корниловскому движению. Не так однако был неправ по-видимому {30} Каменев в своем утверждении, и сам П. Н. Милюков на совещании Ц. К. партии к. – д. в Париже, в 1921 г., должен был признать, что корниловской "политике переворота" "мы шли сознательно навстречу (Напомню, что в пояснениях своих к показаниям следственной комиссии А. Ф. Керенский линию поведения Милюкова в корниловские дни охарактеризовал, назвав П. Н. Милюкова "польским Мартовым наизнанку". В полемике, которую П. Н. Милюков вел с Керенским в "Посл. Нов." – "Еще факты и еще легенды" – в сущности говоря, автор ничего не опроверг. С полным правом А. Ф. Керенский мог сказать: "Теперь П. Н. Милюков присоединился к моему пониманию корниловской катастрофы". Любопытна одна запись, сделанная в дневнике ген. Жанена, находившегося в эти дни в Могилевской Ставке. Французский генерал уверяет со слов зятя ген. Алексеева, что "заговорщики" прекрасно понимали, что они играют своими головами, и что кадеты "marchent avec eux, mais n'on pas le courage voulu pour participer au mouvement avant la reussite". ("Monde Slave" 1927. май 173) Показателен был и позднейший съезд партии народной свободы. Газетный отчет ("Власть Народа" № 143) отмечает, что на первом заседании 15 октября "героем вечера оказался ген. Корнилов". Ф. Ф. Кокошкин, между прочим, заявил, что Корнилов "жертва злого, умысла высокопоставленных лиц, назвать которых в данный момент, к сожалению, нет возможности...) (протокол № 3). Поэтому участие партии к. – д. в правительстве и сделалось камнем преткновения при создании коалиционной власти в дни, так называемого, Демократического Совещания. "Умеренные социалисты" (термин П. Н. Милюкова) соглашались на коалицию с буржуазным элементом, не причастным к корниловскому движению – из этой коалиции исключалась партия народной свободы. Историку надлежало это отметить. Материал он легко бы нашел в том выпуске "Хроники Революции 1917 г.", которую издает Истпарт (т. IV, составленный Владимировой).

Круги, к которым принадлежал П. Н. Милюков, во всяком случае, разделяли основное положение, высказанное в июньском еще обращении к населенно и армии Всероссийского Союза торговли и промышленности: "Спасти Россию {31} может только твердая железная власть", т. е. военная диктатура. Довольно определенно и последовательно партия народной свободы отстаивает эту точку зрения – на московской партийной конференции в Maе 1918 г. было признано, что "борьба с большевиками требует сосредоточения сильной власти в единых руках". (Протокол № 2 того же совещания). Представители к. – д., входившие в "Союз Возрождения", склонились к признанию проектированной более левыми группировками директориального характера власти. Соглашение произошло после того, свидетельствует В. А. Мякотин в своих воспоминаниях, как "участвующие в совещаниях к. – д. упорно пытались отстаивать единоличную диктатуру, явно оглядываясь на ту часть своей партии, которая не входила в "Союз Возрождения". Надо добавить, что лично П. Н. Милюков очень не сочувствовал в то время соглашению с социалистами, как не сочувствовал этому с момента, когда вынужден был выйти из состава коалиционного Временного Правительства. В момент договора в "Союзе Возрождения" П. Н. Милюков писал письмо в Москву и "обвинял" московских кадетов за то, что они попали "в лапы социалистов и Антанты". (Речь Пав. Д. Долгорукова. Протокол № 3 парижского совещания).

Неточно излагая позицию к. – д. на Уфимском Совещании, Милюков забывает сказать, что и на этом совещании от имени партии народной свободы принципиально провозглашалась диктатора единоличной власти. В Уфе, на совещании, представительство Ц. К. партии к. – д. было поручено Л. А. Кролю. В своих воспоминаниях Кроль рассказывает о том затруднении, которое он испытывал – он не верил в целесообразность диктатуры (Я очень рекомендую П. Н. Милюкову просмотреть ту страницу воспоминаний Кроля, где излагаются споры о монархии в Ц. К. партии весной и летом 1918 г. Спор шел на тему, оставаться ли по программе республиканцами (этот пункт был введен после революции), или помогать правым создавать монархию. Партия "реальной политики", по предложению проф. К., заняла нейтральную позицию. ("За три года", стр. 15).) (входил, между прочим, в "Союз Возрождения", а получил директиву проводить {32} "диктатуру"). Кроль партийную точку зрения формулировал так:

"Ц. К. партии считает, что наилучшей формой для осуществления такой власти была бы временная единоличная верховная власть. К великому несчастью для России, если революция выдвинула титанов разрушения, анархии и беспорядка, то, к сожалению, на фоне нашей революции не явилось ни одного человека, которому вся нация, вся страна могла бы доверить и на которого могла бы рассчитывать, что он доведет страну до Учредительного Собрания. Поэтому приходится поневоле мириться с менее совершенной формой в виде директории"... (стр. 191). Другие кадеты высказывали убеждение, что власть директориального характера неизбежно превратится во власть единолично диктаторскую по форме.

Очевидно нельзя утверждать, как это делает П. Н. Милюков (стр. 49), что перед переворотом 18 ноября: "в военных, в правых и торгово-промышленных кругах заговорили о преимуществе единоличной власти". Омские кадеты, проводившие диктатуру, в сущности, целиком выполнили директиву Ц. К. своей партии (Закулисная сторона многих событий в период гражданской войны еще недостаточно выяснена, поэтому я предпочитаю быть осторожным в констатировании того или иного факта. Большевицкие историки определенно приписывают партии к. – д. подготовку омского переворота. Так "Хроника гражданской войны в Сибири" под 23 октября помещает сообщение: "В. Пепеляев имел длительную беседу с Колчаком, предлагая ему от имени "Нац. Центра" выставить свою кандидатуру на пост "верховного правителя". Под 27 октября: "Избран президиум восточного отдела Ц. К. партии к. – д., подготовлявшей политический переворот". Мою оценку см. в упомянутой книге: "Н. В. Чайковский в годы гражданской войны".).

Но еще более странным является подчеркивание П. Н. Милюковым требования в августе и сентябре 1918 г. со стороны монархически настроенных {33} кругов, чтобы добровольческая армия на юге "открыто вывесила монархический флаг". Этой реакции "на монархизм", как известно, не чужд был сам П. Н. Милюков. Топором нельзя вырубить из истории того, что писал Милюков 29 июля (11 августа) Правому Центру и ген. Алексееву. Обо всем этом историк предусмотрительно почти умалчивает, хотя записка Милюкова и вся история немецкой ориентации изложены в III томе "Очерков" ген. А.И. Деникина. Необходимо для ясности напомнить то, что у П. Н. Милюкова пропущено. "Германская военная партия – рассказывает Милюков в своей книге намеревалась свергнуть большевицкое правительство по возможности русскими руками и при этом восстановить в России монархию. С таким предложением германские представители не раз обращались к правой части русского политического центра и за сговор с немцами высказался Кривошеин; в Петербурге сношения велись с Треповым и Нольде (Бар. Нольде – член Ц. К. партии к. – д. как раз заявлял себя единомышленником П. Н. Милюкова.). Переворот намечался на 18 июня. Эти переговоры с германцами велись весьма конспиративно не всем правым центром, а только некоторыми наиболее правыми членами, стали известны союзникам, вызвали большой переполох и привели (под несомненным давлением представителей союзников в Москве) (Для последнего утверждения Милюкова нет никаких данных.) к расколу между русскими политическими течениями двух разных ориентаций. Разрыв произошел в заседании 21 июня. К. – д. вышли из "Правого Центра".

Послушаем теперь Деникина, ссылающегося на официальный обзор сношений с немцами Правого Центра, помеченный 14 июня: ..."Президиум уполномочил вести переговоры бар. Б. Нольде и кн. Г. Трубецкого". В мае "крутой перелом" произошел и у П. Н. Милюкова. Еще 3 мая {34} он писал ген. Алексееву: "Я был страшно огорчен появлением в Ростове добровольцев (отряд полк. Дроздовского) вместе с германцами, развернувших трехцветный национальный флаг рядом с германской каской". Милюков предлагал распустить Добровольческую Армию, "объявив для всеобщего сведения, что сражаться рядом с германцами даже против большевиков Вы (т. е. ген. Алексеев) не пойдете". А 19 мая Милюков доказывал уже другое на основании закона самосохранения: "германцы хозяева положения и заинтересованы в том, чтобы государство было восстановлено. Они дорожат нашим единством и царем". Следовательно и нужно вступить в переговоры с немцами, "приняв их поддержку и спешно освободить Москву", при этом немцы должны перевезти армию до крайнего возможного пункта... отказавшись (сами) от вступления в Москву.

Отправившись в Киев и проникнувшись немецким настроением, П. Н. Милюков 29 июля писал между прочим в записке Правому Центру, из которого, как только что мы видели, кадеты ушли (очевидно, П. Н. Милюков не ушел) :

"Для выяснения возможностей этих (контакта с немцами) я не по моей, а по германской инициативе (Кстати, в московских переговорах с Рицлером в июле участвовал и к. – д. Котляревский, отнюдь не представлявший крайний правый фланг Правого Центра.), вступил в "необязательные" сношения с представителем Oberkommando и имел (впрочем, очень поверхностно) разговор с Муммом"... Дальше Милюков говорил об объединении русского общественного мнения для переговоров с немцами. Его политическая программа сводилась к установление национального правительства и обязательно "для этого необходимо, чтобы оно явилось на свет сразу, как монархическое"... Кандидатом намечался вел. кн. Михаил Александрович (Ген. Казанович в своих воспоминаниях ("Арх. Рус. Рев.", VII, 194) уверяет. что деятели Правого Центра в Москве не прочь были видеть на русском престоле кого-либо из германских принцев.). {35} Выставлялась и неприкосновенность всей прежней территории. Милюков выделял Финляндию и Польшу (в границах прежнего Царства Польского без Холмщины). Допускал Милюков "возможность идти относительно Украины несколько далее простой автономии". Относительно внутренней политики Милюков настаивал на устройстве коалиционной власти с "устранением из ее состава сторонников самодержавия, с одной стороны, и сторонников ориентации "левого центра", т. е. "Союза Возрождения" и прежнего Учредительного Собрания, с другой стороны. Далее Милюков считал необходимым "немедленно приступить к аграрной реформе, восстановляющей все нарушенные права (Этот реставрационный проект выходил таким образом не из кругов специфически реакционных. Равным образом не в недрах Особого Совещания и не в среде его военных руководителей возник и другой профессорский проект земельной реформы, предлагавши лишить земли красноармейцев. Насколько мне известно, он возник в среде партии к. – д.), но имеющей целью найти решения, возможно близкие к сложившемуся хаотическому положению землевладения"... "восстановление свободы земельных сделок"... "пересмотр избирательного закона для городских и земских органов самоуправления" (двухстепенные выборы в деревне). Милюков предлагал на переходное время "в случае надобности созвать совещательный орган из "общественных элементов, стоящих на государственной точке зрения". "Общие положения Милюкова – добавляет Деникин – вошли в основание и анонимной записки, составленной послом Правого Центра кн. Г. Трубецким и отправленной немцам с одобрения Милюкова и Кривошеина". "Случилось так", – по выражению самого П. Н. Милюкова, в статье "Мои сношения с ген. Алексеевым", – "что мои взгляды совпали с мнениями более правых течений в Москве и Петербурге". Характерно, что политическая позиция вождей {36} Добровольческой Армии была левее того, что предлагал П.Н. Милюков – его лозунги были неприемлемы. Оставалась неприемлемой и та немецкая ориентация, к которой склонялся "неожиданно", по выражение А. И. Деникина – Милюков. (В ответе А. И. Деникину "Мои сношения с ген. Алексеевым" ("Последние Новости") П. Н. Милюков указывает, что в его первом письме M. В. Алексееву уже "были все черты... дальнейшего плана". Очевидно, по существу это не изменяет крутых поворотов в политике П. Н. Милюкова.).

Историку Милюкову кажется совершенно фантастической с военной точки зрения идея восстановления "восточного фронта" для продолжения борьбы с Германией. Немецкую ориентацию он считает в то время настолько реальной, что склонен полагать, что только "непримиримая позиция Деникина привела в конце июня 1918 г. к полной перемене ситуации, которая до того момента складывалась, казалось, очень благоприятно для общего похода на Москву всех освободившихся от большевиков частей России" (ср. с вышеизложенным) .

Я здесь не критикую и не оцениваю позиций тех или иных политических деятелей эпохи, но совершенно ясно, что не одни правые вели переговоры с немцами (себя во всяком случае П. Н. Милюков не зачислял в лагерь консервативной русской общественности) и не одни реставрационные элементы (себя П. Н. Милюков зачисляет в ряды сторонников февральской революции) отстаивали идею диктатуры. Мало того, лично П. Н. Милюков, вопреки принятой в марте 1917 г. партией к.-д. республиканской программы и позднейшему решению Ц. К. партии о нейтралитете, в этом вопросе выдвинул в августе 1918 г. программу монархическую. Он действовал тогда последовательно для себя, входя в правый центр, который выделился из так называемого Московского Совещания Общественных Деятелей. В совет его {37} входил наряду со Струве, Шульгиным и Милюков. Надо напомнить, что еще в феврале 1918 г. Совет признал, что единственной формой правления в России может быть наследственно-конституционная монархия.

Позже Милюков, как общественный деятель, должен был признать свою немецкую ориентацию тактически ошибочной. В Яссах на совещании с посланниками от имени русской делегации Милюков, доказывая необходимость военной помощи со стороны союзников, развивал положение, что Германия, создавая ультра шовинистические самостийные течения на Украине, всегда препятствовала созданию там прочной государственности (см. статью Н. И. Астрова). Н. М. Могилянский – деятель, близкий к милюковской группе, – шел дальше и утверждал в своих воспоминаниях, что немцы сознательно поставили себе целью уничтожение русского офицерства на Украине ("Арх. Рус. Рев.", XI, 101). Стоит напомнить откровенное заявление Рорбаха ("Die Deutsche Politik" 1918) о том, что немцы поддерживают большевиков в целях разрушения Великороссии для устранения всякой возможности русской опасности в будущем. Немецкую политику надо направлять так, чтобы великорусские силы еще долгое время были парализованы. В книге "Россия на переломе" П. Н. Милюков держится, как видно, другой точки зрения, чем на Ясском совещании.