Текст книги "Трагедия адмирала Колчака. Книга 1"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Выступление чехословаков в Сибири, по словам Масарика, произвело «удивительное, можно сказать, невероятное» впечатление в Америке. «Наша Армия в России и в Сибири стала предметом всеобщего интереса… Анабазис наших русских легионов действовал не только на широкие круги, но и на круги политические… всё это представлялось в виде чуда или сказки» [II, с. 78].

«В Америке поднялись голоса за интервенцию», – отмечает нью-йоркский корреспондент «Дейли Кроникл».

«Положение в Сибири заставляет Соед. Штаты предпринять шаги для помощи ей против немцев. Соед. Штаты должны предложить чехословакам, полякам и другим народностям в России сражаться за свою свободу», – заявляет 20 июля сенатор Люис в сенате.

Такое же впечатление было и в Европе. Ллойд Джордж приветствовал президента Чехос. Нац. Комитета в Париже «по поводу блестящих успехов, достигнутых чехословацкими войсками над немецкой и австрийской армиями в Сибири». «Ваш народ, – заканчивает Ллойд Джордж, – оказал неоценимую услугу России и союзникам в их борьбе за освобождение мира от деспотизма» [Масарик. II, с. 79].

Чехословаки – как говорилось в декларации Бальфура от 9 августа о признании прав чехословаков на государственную самостоятельность – задерживают «немецкое вторжение в Россию и Сибирь».

Склонился наконец к интервенции и Вильсон, который, по словам американского журналиста Кольфорда, «задерживал интервенцию в течение шести месяцев», – согласился потому, что интервенция стала «неизбежна». (Незадолго перед этим потерпела неудачу миссия Бергсона, отправленного, по инициативе Клемансо, в Вашингтон для защиты перед Вильсоном идеи необходимости создания Восточного фронта.) Весы перетянула чехословацкая акция в Сибири[260]260
  Несомненно, на устранение некоторой предвзятости к интервенции со стороны западноевропейского демократического общественного мнения, с которым правительствам Антанты приходилось сильно считаться, повлияли и летние выступления Керенского, прибывшего в Европу со специальной миссией пропаганды от московского «Союза Возрождения» [см. книгу о Чайковском]. По поводу речи Керенского на рабочей конференции – речи, по словам Набокова [с. 227], «произведшей очень сильное впечатление», «Дейли Кроникл» писала: «…мы видим, общая программа Керенского о деятельности союзников в русском вопросе близко совпадает с той программой, которую столь долгое время выставляли мы». Радикальная «Дейли Ньюс» заявляет: «Речь Керенского явилась призывом к союзной интервенции в России». См. статьи «Таймса» и др. [Левидов. С. 147]. Сам Керенский говорит, что к моменту его приезда Лондон и Париж уже совершенно определили линию своего поведения к России [«Издалека». С. 131].
  Так было, быть может, в теории, но не на практике. Керенский, желавший выехать в Россию, получил отказ под тем предлогом, что содействие Англии в данном случае противоречило бы «решению английского правительства не вмешиваться во внутреннюю политику России». Надо сказать, что это было уже в августе. Керенскому не доверяли, пребывание его в России считали вредным, и, быть может, в ответе заключалась просто неудачно сформулированная бюрократическая отписка.


[Закрыть]. В официальном заявлении вашингтонского правительства, опубликованном 3 августа, было сказано, что правительство Соед. Штатов считает допустимыми военные действия в России «лишь в целях оказания помощи чехословакам против нападающих на них вооружённых австрийских и германских военнопленных и помощи стремлениям к самостоятельности и самозащите, насколько сами русские захотят принять такую помощь». Как видим, насколько был ясен первый тезис, настолько туманен второй.

«Интервенция» решена и главным образом для помощи чехам. «Правительство Соед. Штатов, – гласила японская декларация 2 августа, – недавно обратилось к японскому правительству с предложением скорейшей посылки войск, дабы облегчить давление, оказываемое на чехословацкие силы… Принимая это решение, японское правительство… вновь подтверждает свою неизменную политику уважения территориальной целости России и воздержания от всякого вмешательства в её внутреннюю политику»[261]261
  Декларации всех правительств союзнической ориентации и другие официальные документы имеются в приложении к русскому изданию доклада Пишона.


[Закрыть].

Фактическим окончательным разрывом с большевиками явился отъезд послов из Вологды, последовавший 25 июля. Советская власть пыталась противодействовать этому отъезду, для чего в Вологду приезжал Радек[262]262
  Октябрьская революция перед судом американских сенаторов. Показания Фрэнсиса. М., 1927, с. 155.


[Закрыть]. Поворот политики уже совершился, и скоро «муромский эпизод» из интервенции при содействии советской власти превратился в интервенцию против неё… «Большевики вынуждены будут теперь повернуться к немцам», – заметил Садуль…

* * *

Таковы факты, и на них нельзя не обратить внимания. Может быть, теперь станут более понятны слова адм. Колчака на допросе во время иркутского следствия: «Сама цель и характер интервенции носили глубоко оскорбительный характер – это не было помощью России, всё это выставлялось как помощь чехам, их благополучному возвращению, и в связи с этим всё получало глубоко оскорбительный и глубоко тяжёлый характер для русских» [«Допрос». С. 145].

Национальная Россия – её сознательные силы – имела полное право противопоставлять себя советской или, вернее, захватнической большевицкой власти, действовавшей под интернациональным лозунгом. Но только в августовском заявлении британского правительства за подписью Бальфура она, в сущности, могла увидеть прямое обращение к себе: «Ваши союзники не забыли о вас: мы помним о тех услугах, которые были оказаны вашими геройскими армиями в первые годы войны, и мы приходим, как друзья, к вам на помощь, чтобы спасти вас от раздробления и разрушения от рук Германии… Мы сожалеем о разделяющей вас гражданской войне и о внутренних ваших несогласиях, облегчающих осуществление германских завоевательных планов, но мы не имеем намерения навязывать России какой-либо политический строй. Судьбы России находятся в руках самого русского народа… Народы России, объединяйтесь с нами для защиты ваших свобод. Нашим единственным желанием является видеть Россию сильной и свободной, а затем отстраниться и предоставить русскому народу выковать свою судьбу в согласии с свободно выраженной волей народа».

Интервенция, решённая, оставалась, однако, неопределённой и пассивной. Она скоро глубоко разочаровала чехословаков в России. Действия союзников – пусть вынужденно – не приобретали достаточно осязательных форм. Самочувствия оказавшихся на Волге и в Сибири эшелонов не могло удовлетворить сознание, что даже французские социалисты голосовали за бюджет на союзные чешские войска в Сибири (из позднейшей речи военного министра Штефаника). Ждали более реальной помощи. Сказочная, по выражению Милюкова, армия у Вологды, о которой говорил Гинэ, не появлялась [II, с. 84]; не приближался и десант с Востока. И совершенно невольно в сознании чехословацких вождей в Сибири их выступление стало приобретать иной характер, чем тот, который пытались ему придать на первых порах. Единственной целью становилось создание опорной базы для русских, борющихся за освобождение своей страны. Если декларация высокого комиссара французского правительства в Сибири, 10 сентября, ещё говорила, что «непосредственной причиной» выступления явилась необходимость оказать помощь чехословакам, которые следовали через Россию с «единственной целью» отправиться сражаться с немцами на Западном фронте, «никоим образом не вмешиваясь во внутреннюю политику страны, но были преданы большевиками, нарушившими соглашение, и атакованы вооружёнными германо-австрийскими пленными», то сами руководители чехословацких легий, разочарованные в помощи союзников после тяжёлой борьбы на Волге, в своём обращении к русскому обществу в Самаре 15 сентября говорили уже о сверхчеловеческих усилиях, которые употребили чехословаки, чтобы дать возможность русскому народу сорганизоваться. Политические руководители «легий» жаловались, что не встретили той поддержки и того понимания, на которые они вправе были рассчитывать, когда решились протянуть русскому народу бескорыстно братскую руку.

Психологически новая точка зрения была понятна, но она в значительной степени противоречила фактам.

И насколько было бы целесообразнее, если бы основная задача была с самого начала ясно поставлена. В действительности истекшие 9 месяцев подготовки «интервенции» для союзников были временем колебаний и противоречий, для чехов – компромисса, для большевиков и немцев – двойной игрой. Определённа была лишь позиция тех русских общественных сил, которые концентрировались на Волге и в Сибири для борьбы с большевиками[263]263
  Надо ли делать оговорку, что я, говоря о Восточном фронте, не касаюсь в данном случае тех, кто действовал в рядах Добровольческой армии на Юге?


[Закрыть]. В одном отношении они были единодушны – они безоговорочно стояли на почве создания противогерманского и противобольшевицкого фронта при помощи союзников[264]264
  В Сибири по-разному, конечно, определялись пределы возможной интервенции. Например, Будберг в дневнике идёт очень далеко: «Нужна открытая и честная деловая сделка, а не полужульнические с обеих сторон фигли-мигли, – говорит он на своём образном языке. – Нужно откровенно сознаться, что восстановление порядка и возобновление государственного аппарата среди распустившихся масс требует наличия силы… а так как своей силы нет, то и приходится просить временной помощи союзников. Нужно сказать правду» [XIII, с. 224].


[Закрыть] и тех чешских эшелонов, которые логика истории повернула с востока на запад (Голечек). Эта логика истории, мне кажется, может быть выражена словами проф. Масарика, сказавшего в мае 1917 г. в Петрограде: без России «чешская независимость лишается необходимой опоры».

Глава вторая
Освобождение Сибири

1. Социалистическая власть

«Боевые усилия наших войск, направленные к занятию магистрали с целью эвакуации к морю, сопровождались затем другими событиями, – пишет д-р Штейдлер в очерке «Выступление чехословаков в России 1918 г.»[265]265
  «Вольн. Сибирь». IV, с. 25. Штейдлер – автор специальной работы «Ceskoslovenske hnuti па Rusi» («Чехословацкое движение в России»). В серии «Памятники войны». Прага, 1922.


[Закрыть], – которые были исторически важнее… Наши победы в мае и июне одновременно стали импульсом к местным антибольшевицким переворотам, производимым русскими антибольшевиками под руководством социалистов-революционеров, которые, впрочем, давно, до нашего выступления и независимо от него готовились к перевороту. Выступлением наших войск этот переворот был только ускорен и, конечно, облегчён… Наскоро сформированные им отряды русских добровольцев приняли участие в боях наших войск с большевиками. И надо признать, что явно антибольшевицкое и чехофильское настроение населения значительно помогало нашим военным успехам. Ценную помощь оказали особенно русские офицеры, казаки, студенты и остальные добровольцы (глав. обр. в позднейших боях) и железнодорожники, без участия которых было бы, при нашем наступлении, невозможным продвижение поездов».

В изложение это, пожалуй, надо внести несколько поправок, поскольку дело касается Сибири. Здесь часто инициатива выступления принадлежала русским – далеко не всегда «под руководством социал.-революционеров», и чехословаки играли лишь вспомогательную роль.

* * *

Сибирь вообще была несколько в ином положении, чем Европейская Россия. Ноябрьские события, т.е. большевицкий переворот, разыгрывались с опозданием и растянулись на три месяца (с ноября по февраль): в Томске, например, советская власть пришла лишь в марте. Сам переворот носил несколько специфический характер. Достаточно сказать, что на Урале большевики выступали под флагом Учредительного Собрания и демократической республики[266]266
  См. выше цитированную работу Подшивалова [с. 57].


[Закрыть]. Большевицкий историк Парфенов должен признать, что до октябрьских дней в Сибири, за исключением Енисейской губ., «не было почти ни одного совета, который бы стоял активно и целиком на платформе октябрьской революции» [с. 7]. В советах настолько сильно было антигерманское настроение, что второй всесибирский съезд советов 8 февраля заявил от имени «Сибирской советской республики», что он «не считает себя связанным с мирным договором, если таковой заключён Сов. Нар. Ком. с германским правительством» [«Хроника». Прил. 19].

Эта местная обстановка придала на первых порах и особый колорит борьбе, которую вела так называемая революционная демократия с захватчиками государственной власти. Хотя головка сибирской компартии с самого начала провозгласила: «Да здравствует гражданская война»[267]267
  Шумяцкий. Сибирь на путях к октябрю. 1927, с. 12.


[Закрыть], в левых общественных кругах Сибири была популярна роковая концепция общесоциалистического фронта, т.е. стремление так или иначе договориться с большевиками[268]268
  О пресловутой формуле организации государственной власти по принципу от нар. соц. до большевиков, выдвинутой в октябрьские дни, см. мою книгу «Чайковский», глава II «Большевики и октябрьский переворот».


[Закрыть]. Едва ли не этим следует объяснить то, что переход власти к советам произошёл повсюду бескровно – за исключением Омска и Иркутска, где были выступления юнкеров и прапорщических школ, впрочем, не связанные непосредственно с захватом власти большевиками[269]269
  Кроме Шумяцкого, о выступлении в Омске см.: Басов М. К истории юнкерских восстаний в Сибири. – «Сиб. Огни», 1922, № 4.


[Закрыть]. Чрезвычайно характерно иркутское восстание – бой, так сказать, впустую. Желая во что бы то ни стало избежать ужасов гражданской войны, представители партий с.-р. и с.-д. в объединённом заседании советов предложили большевикам образовать орган власти из представителей всей «революционной демократии». Большевики согласились, но тем не менее создали свой военно-рев. комитет. Тогда «объединённая демократия» с своей стороны создала «комитет защиты революции», заявив 10 декабря, что она признаёт высшим органом власти в Сибири лишь временное Сибирское правительство, долженствовавшее быть избранным на проходившем в Томске Чрезвычайном сибирском областном съезде. Комитет призвал офицеров и юнкеров выступить против захватчиков власти. В организованный штаб вошли: полковники Иванов-Ринов, Скипетров, Никитин и некоторые эсеры, между прочим, член ЦК партии Тимофеев. (Обратим внимание на эти имена!) Восемь дней шёл бой в Иркутске (убитых и раненых насчитывалось до 1000 человек) и закончился – не без посредства читинцев, пытавшихся примирить «оба крыла демократии», – мирным договором 20 декабря, создавшим коалиционную власть от народных социалистов до большевиков…[270]270
  Управляющий французским консульским агентством в Иркутске Жандр упоминает о посредничестве иностранных представителей [донесение его 23 декабря. – «Кр. Архив». XXXIV, с. 133].


[Закрыть] Военные представители штаба бежали… Большевики последовательно и настойчиво проводили свою собственную политику, а все остальные бесплодно старались создать в Сибири социалистическую коалиционную власть – ею после октябрьского переворота должна была явиться Сибирская Областная Дума.

* * *

Ещё в дни Временного правительства началась в Сибири работа по организации местной областной власти. Происходившее в августе в Томске «народное собрание» постановило созвать общесибирский съезд для разработки основных положений областного самоопределения Сибири, подлежавших утверждению Учр. Собрания. Первый съезд 8–17 октября декларировал автономное устройство Сибири. На основании этого 9 декабря собрался Чрезвычайный общесибирский съезд. Прибыло 155 делегатов[271]271
  П.Н. Милюков [с. 30] не точно говорит, что этот съезд, как и предшествовавший, состоял только из представителей революционных организаций – советов фронтовых и профессиональных организаций. Он был созван по принципу, установленному для Всерос. Дек. Совещания, которое происходило в Петрограде. Помимо представителей советов, здесь были представлены местные самоуправления, высшие учебные заведения, кооперация, национальные организации и т.д. По партийной принадлежности главенствовали эсеры [с. 97]. Присутствовали 27 с.-д. (из них на октябрьском съезде 1 был большевиком), 11 нар. соц., 2 к.-д. идр. [«Хроника». Прил. 12].


[Закрыть]. Признав единственным источником государственной власти Учр. Собрание, съезд постановил: «Временно создать во имя спасения Сибири общесибирскую социалистическую, от народных социалистов до большевиков включительно, с представительством от национальностей, власть в лице Сибирской Областной Думы и Областного Совета, ответственного перед Областной Думой». Контролирующий и законодательный орган, т.е. Дума, должен «состоять исключительно из представителей демократии, без участия цензовых элементов». Власть исполнительная также должна быть социалистической, причём в состав органа её могут войти и большевики, если «принимают платформу настоящего съезда, т.е. безусловную борьбу за избранное всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием Всер. Учр. Собр. и за областное народоправство Сибири, так как только эта платформа может предотвратить полный государственный развал» [«Хр.». Прил. 13].

Что же получалось на практике? Полная мешанина во взаимных отношениях, приводившая к тому, что в Чите, например, согласно постановлениям съезда сельского населения комитетов Общ. безоп., городских и земских учреждений Забайкальской области, была создана «коалиционная социалистическая власть» совместно с коммунистами. Эта власть должна была одновременно проводить в жизнь законы Сибирской Областной Думы и декреты Совета Народных Комиссаров![272]272
  Вероятно, под впечатлением этой сибирской практики, весьма быстро развившейся, проф. Масарик, проезжавший через Сибирь, в докладной записке для Вильсона (10 апр. 1918 г.) писал, что коалиционное правительство социалистических партий и левых кадетов с участием большевиков могло бы получить всеобщее согласие [I, с. 228]. «Левых кадетов», однако, отвергала и сибирская практика.


[Закрыть]

«Временный Сибирский Совет», избранный съездом в качестве исполнительного органа до созыва Думы, прежде всего призвал население «к полному немедленному прекращению гражданской войны» [«Хр.». Прил. 14], т.е. к фактическому примирению с захватом большевиками власти[273]273
  Так и ставила вопрос о прекращении гражданской войны меньшевицкая конференция в Иркутске 2 февраля, «продолжение идейной борьбы с большевизмом», не доводя «до вооружённых столкновений».


[Закрыть]. Так как Совет раб. деп. в Томске высказался отрицательно по отношению к съезду и постановил в случае попытки съезда взять власть «бороться с ним до конца», [«Хр.». Прил. 15], Временный Областной Совет обратился ко всем советам с.-р. и с.-д. с увещевающим воззванием. Он называл советы «идейными и политическими руководителями масс» – «мозгом трудовой демократии» [там же. Прил. 16]. Это воззвание, в конце концов, лило только воду на мельницу большевиков, так как советы к январю были уже в руках большевиков.

* * *

Странно было видеть под всеми этими документами подпись исконного и всеми признанного вождя сибирского областничества Г.Н. Потанина, избранного председателем Временного Совета. В Сибири Потанин занимал совершенно исключительное положение. Имя его придавало авторитет любому политическому начинанию. «Властителем дум» называет его сибиряк проф. Зубашев. «Поводырём сибирской общественности», «Первым гражданином Сибири», «мозгом и сердцем современной общественности» именует его Якушев, сделавшийся потом председателем Сибоблдумы и резким противником тактики ближайших единомышленников Потанина. Престарелый «поводырь» сохранил, по выражению Якушева, «поразительную для его лет ясность и свежесть мысли» [некролог в «Вольн. Сибири». I]. В то же время автор некролога Потанину считает нужным отметить, что «патриотизм» является «отличительной чертой» покойного сибирского общественного деятеля. Как мог тогда Потанин, примыкавший по своим политическим взглядам к народным социалистам, дать своё имя делу, заведомо осуждённому на неуспех? Как мог он в противоречие со своим подлинным демократизмом пойти на компромисс, который создавала позиция, занятая областным съездом?

Областники, могшие опереться на сибирское старожилое крестьянство, на сельскую интеллигенцию и казачество, были застигнуты революцией врасплох, оказались неподготовленными, и «политическое оформление народных масс» пошло под знаменем партии с.-р. Таково мнение одного из энергичных деятелей этой партии в Сибири[274]274
  Якушев И.Я. Февральская революция и собирание областного съезда. – «Вольн. Сибирь». II, с. 15. Эсеры действительно при выборах в У. С. в Сибири получили 75% всех голосов, в то время как большевики только 10%.


[Закрыть]. «Областники» и группа кооператоров оказались на съезде в меньшинстве. Они боролись и против возможного союза с большевиками, и против отрицания коалиции с буржуазией[275]275
  Ракитников. Сибирская реакция и Колчак. Издание: «Народ», 1920.


[Закрыть]. «Сознание долга заставило нас остаться», – пояснял позже на июльском торгово-промышленном съезде в Омске прис. пов. Патушинский, один из членов Временного Совета, близкий областникам и, по-видимому, тоже числивший себя в рядах народных социалистов. «Сознание долга» повело Патушинского и на дальнейшие уступки, которые оказались, однако, невозможными для Потанина. 30 декабря он отказался от звания председателя и члена Совета. Уход свой Потанин мотивировал тем, что он не мог «изменить продолжающегося тяготения своих товарищей по Совету в сторону большевизма». «Уклон» этот Потанин увидал в том именно воззвании к советам, о котором говорилось выше и под которым, к сожалению, механически стояла подпись самого Потанина. «Конечно, это было неверно», – замечает Якушев. Это было верно постольку, поскольку представители «революционной демократии» не могли изжить в себе тяготения к фикции единого социалистического фронта и поскольку в московских деспотах продолжали видеть что-то от социализма[276]276
  Не очень уместна якушевская сентенция о широком использовании «недостаточно честными противниками» письма Потанина, в силу чего светлое имя борца за свободу Сибири сделалось орудием политической борьбы и интриги» [«Вольн. Сиб.». с. 21]. Отказ Потанина был крупным и знаменательным явлением. Ошибка тех, кто не прислушался к голосу полуслепого «поводыря». Нечего искать какого-то постороннего влияния на Потанина. Патушинский на съезде кооператоров 6 января отмечал влияние к.-д. Востротина [«Нар. Дело», № 4]. Авторы сибирской «хроники» видят здесь влияние томских к.-д. во главе с потанинским другом А.В. Адриановым, редактором «Сибирской Жизни», и т.д. Дело просто. Областники, в центре которых был потанинский кружок, самоопределились. Их линия поведения отныне будет чужда той двойственности, которая отличает тактику вдохновителей и руководителей Сибирской Областной Думы.


[Закрыть].

* * *

Таким образом, Временное Сибирское правительство (Совет) являлось, в сущности, продуктом творчества эсеровской партии. Новая власть хотела опереться на кооперацию, где эсеры имели значительные связи. Это влияние было обманчиво. Никогда не следует забывать того, что не без язвительности отметил французский наблюдатель сибирской жизни в то время полк. Пишон. Он писал в своём докладе: «Как общее правило, нужно заметить, что каждый теперь в России и Сибири считает нужным кутаться в социалистический плащ: это модное одеяние всех людей, делающих или желающих делать политику. И поэтому нельзя давать себя обманывать политическими вывесками: под ними зачастую прячутся мысли и программы, диаметрально противоположные официальным девизам, начертанным на вывеске» [с. 42].

Сибирская кооперация быстро освободилась от антигосударственного налёта, который могла ей придать партийная вывеска. Но в январе эсеры главенствовали на официальном всесибирском кооперативном съезде, собравшемся в Новониколаевске 6 января: из 88 делегатов 65 числилось в партии с.-р. Съезд, заслушав доклад члена Вр. Сиб. Совета Патушинского, принял соответственное обращение к населению и постановил оказать при выборах в Думу «содействие всем социалистическим партиям, стоящим на точке зрения непризнания власти народных комиссаров и признания автономии Сибири». Была ассигнована вместе с тем единовременная ссуда в сибирскую казну и выработана шкала, по которой союзы должны внести деньги [Парфенов. С. 15].

* * *

7 января в Томск съехалось 93 депутата будущей Областной Думы. Среди них было 56 с.-р., 10 нар. соц., 5 с.-д., 12 беспартийных и т.д. Большевики не допустили открытия Думы. Шестнадцать членов Думы были арестованы 26 января. Часть членов (40 человек) собралась на тайное заседание, объявила Думу открытой, выпустила от её имени ряд обращений и избрала Временное Сибирское правительство. В состав правительства вошли: Дербер, Вологодский, Краковецкий, Новоселов, Крутовский, Ив. Михайлов, Патушинский, Серебренников, Устругов, Шатилов и др.[277]277
  Один из них Сулима – министр экстерриториальных народностей – сражался потом на стороне большевиков.


[Закрыть]. Перечисляю тех, с именами которых нам часто придётся встречаться. Многие из членов Правительства были зачислены в состав его без предварительного опроса или согласия – в том числе Вологодский, Устругов, Серебренников [Гинс. I, с. 76].

Обращение Думы к «трудящимся Сибири» начиналось своеобразно: «В ночь на 26 января большевицко-царские (?) опричники арестовали 16 членов Областной Думы…» Составители воззвания, по-видимому, не понимали плохого тона этой «революционности». «Именем многих миллионов трудящихся и населяющих Сибирь народностей и туземных племён» они объявили, что «вся полнота власти» принадлежит «подлинным избранникам трудящихся и народов Сибири Вр. Сибоблдумы» [«Хр.». Прил. 18]. В следующей затем «декларации», отмечая, что Дума стоит на почве признания вс. Учр. Собр., группа членов Думы – действительно, это была только группа – с чрезвычайной решительностью объявляет, что «народы… в разное время присоединённые к Российскому Государству, решают… отделяются ли они от Российской Федеративной Республики и образуют самостоятельные государства или входят как автономно-федеративные единицы в состав Российской Республики». В области социальной политики Дума гарантировала проведение в жизнь закона о земле, принятого Учр. Собр.[278]278
  Полная декларация напечатана в «Хронике». Прил. 23.


[Закрыть].

Всё это продекларировав и объявив себя «единственно законной властью» для Сибири, новое Правительство разделилось: одна часть осталась в Зап. Сибири и образовала особый комиссариат, действовавший именем Сибирского правительства; другая, во главе с Дербером, выехала на Восток, в Харбин – единственный город, ещё свободный от большевицкого влияния. Один из членов Правительства был командирован в Москву для информации и связи с ЦК эсеровской партии[279]279
   Первое Сибирское правительство (Совет) с самого начала (декабрь) завязало отношения с иностранными представителями, бывшими в Сибири, и подняло вопрос о признании и военной и финансовой помощи со стороны союзников [Якушев. – «Вольная с Сибирь». V, с. 62). Пишон склонен был всемерно содействовать в этом отношении антибольшевицкому Правительству, во главе которого стоит «умный, деятельный, энергичный человечек» (Дербер), который «решительно и беспощадно порвал с большевиками». В донесении ген. Нисселю 24 января – 6 февраля он пишет: «Он прекрасно почувствовал и понял ошибку, совершённую с самого начала, выразившуюся в их социалистической непримиримости, исключившей все не окрашенные одной краской элементы… Я уверен, что нам удастся расширить базу существующей организации… в правую сторону» [«Кр. Арх.». XXXTV, с. 154].
  Более холодна и сдержанна была депеша иркутского ген. консула Буржуа. Он против финансовой помощи: «это были бы деньги, брошенные на ветер», «субсидируя это дело, мы шли бы за знаменем, не имеющим никакого авторитета и, боюсь, без будущего» [там же. С. 148]. Характерно, что предшественник Буржуа, Жандр, находил: «почти всё население объединено в одном порыве – найти тирана, который спасёт Россию» [донесение 24 ноября. – Там же. С. 132].


[Закрыть].