Текст книги "Новая лирика. Годы"
Автор книги: Сергей Островой
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
***
О чём я думаю ночами?
Что мне мерещится, когда
Течёт бессвязными речами
Из рукомойника вода?!
Когда кругом светло и глухо.
И только звёзды по стеклу.
Печаль, как бабка-вековуха,
В сиротском прячется углу.
Лежу с развёрстыми очами.
Ловлю душою каждый звук.
О чём я думаю ночами?!
Кого зову к себе на круг?!
С кем выйду в звёздную дорогу?
Как проживу остаток дней?
Я ночью думаю помногу.
Мне по ночам всегда видней.
Как будто я душой ребёнка
Внимаю тайнам бытия.
Так беспредельно всё. И тонко.
Так неоглядна жизнь моя.
Так всё загадочно. И веще.
Текут за окнами миры.
И все явления и вещи –
Как вестники иной игры.
Лежу с открытыми очами.
Я слышу в мире каждый звук.
О чём я думаю ночами?
Кого зову на звёздный круг?
Хмель
Хмель кружился над поляною.
Парил веники берёз.
И плясали пчёлы пьяные,
Только крылышки вразброс.
И ярился хмель. И важился.
И шумел до хрипоты.
Хмель буянил. Хмель куражился.
Хмель пошатывал цветы.
Ой, хмель, хмель, хмель,
Будоражливый,
Где вприскочку, где бочком,
Где потяжливый.
Ой, хмель, хмель, хмель,
Неуступчивый,
Шибко гулкий, шибко злой,
Шибко влюбчивый.
Ой, хмель, хмель, хмель,
Забиякою,
Будто мелют сто Емель
Разность всякую.
Ой, хмель, хмель, хмель,
Где дуб, где ель,
Где зря, где впрок,
А где в травы с ног.
Хмель бродил цветной поляною,
Парил веники берёз.
И плясали пчёлы пьяные,
Только крылышки вразброс.
Бег
У времени – быстрые ноги.
Торопится круг обойти.
И что-то теряет в дороге.
И что-то находят в пути.
С ним всякое в жизни бывает.
Но как ни хвали, ни злословь,
Уж если оно убывает,
То тут же рождается вновь.
Иду с ним в любую дорогу.
Спешу. Убыстряюсь. Бегу.
И всё почему-то, ей-богу,
У времени вечно в долгу.
Несутся часы оголтело.
А время торопит:
– Спеши!—
Но это для дела. Для дела.
А вот для души... для души...
Покой
То ли белые человечки
На сосновой сидят руке,
То ли белые – в полночь – свечки
Разгорелись на ветерке.
Он их трогает, а не тушит.
Вон их сколько среди ветвей.
Может, это живые души
Убиенных в лесу зверей.
Обойду я сосну сторонкой.
Сапогами не наслежу.
Я по стёжечке тонкой-тонкой
Только издали прохожу.
Чистота-то какая, свете!
Не отыщешь нигде такой.
Видно, души живые эти
Стерегут здесь лесной покой.
Родословная
Когда я о собственном думаю месте,
Что в жизни далось мне ценой дорогой,
Мне и не надо – сказать по чести —
Песни другой. И судьбы другой.
Был бы я лучше? А может, хуже?
Не знаю. Но знаю одно! До конца!
Мать бы себе я выбрал бы ту же.
Того же бы выбрал себе отца.
Ту же сестру. И того же брата.
Ту же Сибирь. Где родился. Рос.
Ту же, тяжёлую кладь солдата,
Что на плечах по войне пронёс.
Всё бы осталось таким, как было.
Крик воробьиный из-под стрехи.
Женщина так же меня б любила.
Те же я бы писал стихи.
Одни бы так же. Другие внове.
Сменил бы некоторых друзей.
Несовместимость и душ, и крови
С годами чувствуется острей.
Когда я о собственном думаю месте,
Что в жизни далось мне ценой дорогой,
Мне и не надо – сказать по чести —
Песни другой. И судьбы другой.
Честь
Растить зерно. Копать руду.
Честь воздаётся по труду.
Честь воздаётся по строке,
Когда с ней бог накоротке.
Честь воздаётся по уму,
Когда он навзничь рушит тьму.
Честь воздаётся по любви,
Когда она всегда в нови.
Честь воздаётся по добру.
Хвала Адамову ребру.
Честь воздаётся по рукам,
Когда их мощь равна векам.
Честь воздаётся по огню,
Когда он свет дарует дню.
Я мог бы так считать до ста,
Но эта притча не проста:
Растить зерно. Копать руду.
Честь воздаётся по труду.
Тропа
А где-то туча тучится,
А где-то лес дремучится,
Бежит тропа-попутчица
За дальний перекат,
Бежит кугой взъерошенной,
Вдоль речки огорошенной,
Да по траве покошенной,
С восхода на закат.
Эй, где вы, люди встречные,
Друзья мои сердечные,
Долинные, заречные,
Мне с вами веселей.
Люблю дороги людные,
Где хлебные, где рудные,
Где лёгкие, где трудные,
А нету их милей!
Бежит тропинка, стелется,
Всё в жизни перемелется,
Добро с добром поделится,
А кривде ходу нет.
А где-то туча тучится,
А где-то лес дремучится,
И любо – коль получится —
В тропу впечатать след.
Колокола
Ах, как колокола гудели!
На крайней ноте, на пределе,
Почти на грани немоты.
То вдруг зайдутся в медном плаче,
А то пойдут звучать иначе
И ломят бурей сквозь кусты.
Заголосят, застонут ветки,
Заговорят в могилах предки,
Задышит буря тяжело.
И вдруг ударит хохот дробный,
Каменьям ломаным подобный,—
Ах, только б мимо пронесло!
Гудят колокола шальные,
Басы дремучие, хмельные
И теноров высокий край.
И ветер мощью колокольной,
Припав к берёзе белоствольной,
Кричит земле:
– Играй! Играй!
Играй, земля! Не знай покоя.
Твори нам что-нибудь такое,
С чего душе прекрасней жить.
И рвётся отзвук колокольный
Сквозь дальний лес и сквозь окольный
И тянет звончатую нить.
Звонарь подобен был пророку.
Всю ночь, лицом к заре, к востоку,
Звонарь с Россией говорит.
Светло, восторженно, открыто,
Играя звуком знаменито,
Он что-то вещее творит.
У звонаря сегодня свадьба.
Весь мир ему – одна усадьба.
Всех позовёт к себе звонарь.
И колокольная дружина
Кричит ему неудержимо:
– Ударь! Ударь! Ещё ударь!
Как он играл, звонарь влюблённый!
И растекался мир стозвонный
На океаны и моря.
Нет, я душою не слукавил,
Я брагу пил, невесту славил,
Я был на свадьбе звонаря.
Правда
Ты знаешь, как выглядит правда?
Тогда нарисуй мне её.
Как русская речка Непрядва,
Поднявшая к бою копьё?
Как луч, рассекающий тучу?
Как в чистой прохладе родник?
Как свет, что поднялся на кручу
И к самой вершине приник?
А может быть, правда суровей?
И вид у неё не такой?
В рубцах, почерневших от крови,
С подъятою к небу рукой?
Гнетёт её душу забота,
Как кривду скорее смолоть?
А может быть, правда всего-то
Солёного
хлеба
ломоть...
Тенёта
И грудь на грудь. Глаза в глаза. Воочью.
А не удар из-за угла. И ночью.
И не слушок липучий. Заугольно.
А говори в глаза. Хоть будет больно.
Всё, что ты знаешь, прямо мне скажи.
Худая правда лучше всякой лжи.
А ты тайком плетёшь свои тенёта.
Всё норовишь ещё схватить кого-то.
Накликать горе. Опоясать злом.
А самому остаться за углом.
Ты нетопырь. Ты чёрная морока.
И всё-то ты не близко, не далёко.
Хоронишься в запечном тайнике.
С намыленной удавкою в руке.
Ты оборотень. Всё в тебе фальшиво.
А людям улыбаешься красиво.
Желаешь им здоровья. И добра.
Спешишь сказать: – Ни пуха ни пера!
А сам в ночи плетёшь свои тенёта,
Чтобы тайком ещё схватить кого-то.
Накануне
Высокие звёздные свечки.
Солдатики мёрзлой травы.
Холодное лезвие речки
Отточено до синевы.
Осенняя серость в природе.
Идут из-за гор холода.
И вроде бы рано. И вроде
Идут холода не туда.
Становится речка жестокой.
Укрыться бы ей перед сном.
И стынет куга над протокой.
И тишь на подворье лесном.
Черны на берёзе насечки.
Всё тягостней крики совы.
Холодное лезвие речки
Отточено до синевы.
Двойники
На всех широтах всех материков
Печатает природа двойников.
Они живут повсюду – двойники.
То где-то тут. То вовсе далеки.
Но где бы он однажды ни возник –
Он копия моя. Он мой двойник.
Где ныне он? И как он там живёт?
Тепло ли там? А вдруг там вечный лёд?
И с кем он там? Есть у него родня?
Он злей меня? Или добрей меня?
Печатает природа двойников.
За сто дорог. За тысячи веков.
Они живут повсюду – двойники.
То где-то тут. То вовсе далеки.
Я знать хочу – в чём слаб он, в чём велик?
А может, это я его двойник?
И это он мне долгий шлёт сигнал.
Я – копия? А он – оригинал?
Вот и пойми! Уж, видно, мир таков.
Печатает природа двойников…
Звучность
Тишина, ты лучшее
Из всего, что слышал .
Б.Пастернак
Сколько играно музыки? Сколько спето?
Но самая лучшая музыка – она одна:
Самая лучшая музыка – это
Тишина. Тишина. Тишина.
Когда, в едва народившемся свете,
Ти-и-и-хо ступает предутренний час –
Ничего нет звучнее на свете
Зари, обступающей нас.
Тетеревиные красные брови
Хмурит заря. Тишина внахлёст.
Тут даже биение собственной крови
Раскатывается на тысячи вёрст.
А музыка леса? Музыка поля?
А музыка рек, обнимающих даль?
Всё это звучит. Как хоралы раздолья.
И празднует радость. И плачет печаль.
И я убегу в эту зиму. И в лето.
Чтоб пить тишину. Неотрывно. До дна.
Ведь самая звучная музыка – это
Тишина...
тишина…
тишина…
Проводы
Вот ведь жить бы в покое,
Внука в люльке качать…
Наше дело такое –
Провожать да встречать.
Провожать эшелоны.
На войну. В лиховей.
Под горелые склоны
Зарывать сыновей.
Сгинь ты, горе людское.
Не наплакалось, чать?
Наше дело такое –
Провожать да встречать.
Все дороги любимы,
Только б не на войну.
Провожаем мы зимы.
Провожаем весну.
Провожаем закаты.
Их воинственный цвет.
А встречаем – солдаты –
Краснопенье. Рассвет.
Он летит в голубое,
Чтобы утро начать…
Наше дело такое –
Провожать и встречать.
Сельское
Проживает заря в светёлке.
И заречной крутой тропой
Облака, как большие тёлки,
Утром ходят на водопой.
В синей речке воды напьются.
Постоят у приречных ям.
И кувшинки плывут, как блюдца,
Вовсе синие по краям.
Хорошо тут душе живётся.
Сколько чистого встретишь тут…
Вон тропинки-то у колодца
Кружева по земле плетут.
Скука
И друзей имею. И врагов.
Может, это истина расхожая?
У поэта множество богов.
Я люблю такое многобожие.
Но молюсь я богу одному.
И живу по правилу чудесному –
Это чтоб всегда в моём дому
Место было делу интересному.
Говорят, что будто меж людей
Скука ходит. Злая. Постноликая.
И что там ей – скуке – веселей,
Где безделье мается великое.
Я не ведал скуки. Никогда.
С нею лясы у меня не точены.
Мне бы дело в руки. И айда.
Я простор люблю. А не обочины.
Вот чему молюсь я. Одному.
И живу по правилу чудесному –
Это чтоб всегда в моём дому
Место было делу интересному.
Животворцы
А мир-то всё ещё творится.
И тут уж каждому своё.
Стучит частица о частицу
И высекает бытиё.
И в ясный день, и в непогоду
Жизнепрекрасен их заряд.
Они творят огонь и воду.
И горы новые творят.
Им – животворцам – всё подвластно.
И лютый зной. И лютый лёд.
И разнолико, разномастно
Пред ними время предстаёт.
Поклон им низкий, в самом деле.
Им жить. Им землю украшать.
Ах, если бы они умели
Ещё и мёртвых воскрешать...
Хирургия
Н. Пивоварову
Через боль прошёл. Как через глуби.
Всю её повыпытал. До дна.
Облако стояло в белой шубе
Прямо у больничного окна.
Холодно. Стерильно всё. И бело.
Ой белым-бело, как на юру.
Дует зимний ветер оголтело,
Примерзая к каждому ребру.
Жизнь моя идёт сейчас по краю.
Что там затаилось впереди?
Я сейчас сознанье потеряю,
Только ты его не находи.
Сам найду. Верну его на место.
На кого там падает стена?
Тишина, размякшая как тесто,
Залепила комнату до дна.
Говорят, на свете есть преданье
(В нём-то, дескать, мудрость вся. И соль) —
Истина идёт через страданье,
Истина приходит через боль.
Оттого не юношей зелёным,
А взглянув на мир как бы с горы,
Я пришел из боли – умудрённым,
К истине приблизясь с той поры.
Книжка
Из всех на свете книжек
(Им это не в вину!)
Я, может, в сердце выжег
Всего одну. Одну.
Единственно. Не боле.
Ничуть. За все года.
Зато по доброй воле
Я чту её всегда.
Когда её страницы
Листаю я подряд —
Встают слова-провидцы
И с веком говорят.
И, если мне тоскливо
И всё невмоготу,
Я долго, терпеливо
Читаю книгу ту.
Какою стороною
Куда меня ни день –
Она всегда со мною,
Хоть ночь идёт, хоть день.
Ах, эта книга, книга,
Я, в череде годов
Не пропуская мига,
Читать её готов.
На всё ищу ответа
Не прячась, не тая.
Так что ж за книга это?
А это – жизнь моя.
Баловник
Утром в лес забежал ручей.
Берёза его спросила:
– Чей ты, ручей?
– Я? А ничей! —
Берёза сказала:
– Си-и-ла…
И что ж ты? Без матери? Без отца?
К нам в лес прибежал без спроса?
А может быть, мать стоит у крыльца
И ждёт тебя, водоноса? –
Ручей потоптался накоротке
И спрятался недалечко.
А за пригорком, с плёткой в руке,
Ждала его мамка-речка.
Зрелость
От молодых я в чём-то отстаю.
А где? А как? А в чём искать причину?
Ведь я ещё ничуть не устаю,
Когда бегу на дальнюю вершину.
Да, я ещё бегом люблю. Бегом.
Хоть зрелости к лицу степенность шага.
А может, суть не в этом? А в другом?
И уж пора сдаваться? А, бедняга?
Рука не та? Не так уж зорок глаз?
Обзор не тот бывает ненароком?
Но ведь виденья посещают нас,
Когда на них мы зрим духовным оком?
И в снах моих сильней, чем наяву,
Какие только птицы не летали!
Как хорошо, что я живу. Живу.
А остальное – мелочи… Детали.
Добро и зло
Идёт тысячелетняя война.
И погибают армии жестоко.
И эта быль от времени черна.
И нет войне ни отдыха, ни срока.
Идут тысячелетние бои.
Невосполнимы тяжкие потери.
И обрыдали землю соловьи.
И всё скрипят кладбищенские двери.
Идёт тысячелетняя война.
Ползут по свету горькие калеки.
И эту боль не вычерпать до дна,
И не стереть следов её вовеки.
Тут в бой уходят лучшие умы.
Тут о героях множатся баллады.
Солдаты Света и солдаты Тьмы
Идут в бои, не знаючи пощады.
Летит окрест солдатское «ура».
Тьма отступает, смазывая пятки.
И наступает армия Добра,
И Зло бежит, сломав свои порядки.
Идут бои. С зари до темноты.
Тут – кто кого! Гора сошлась с горою.
И всё-таки на свете доброты
Поболее, чем кажется порою.
Антенна души
Старую землю свою любя,
Стараясь раскрыться шире,
Я пропускаю через себя
Любое движенье в мире.
Кто-то тропу протоптал в глуши.
Вернулся с войны калека.
Звучит антенна моей души
Тревожным голосом века.
Я слышу, как утром звенят лучи.
Как ветер поёт просторно.
Как колокол поля кричит в ночи,
Когда высыхают зёрна.
Как перед разлуками плачет вокзал.
Как стало кому-то худо.
И кто-то любимой своей сказал:
– Родная моя! Ты – чудо!
Я слышу, как скалится волчья пасть.
И тянутся листья к свету.
И старая бомба зевает всласть,
Грозя потоптать планету.
Рождаются дети в ночной тиши.
Минуют за вехой веха.
Звучит антенна моей души
Тревожным голосом века.
Непрядва
Вот только это поле перейду —
А там ещё возьму одну гряду.
А там – ещё. Ещё. И до предела.
А там – опять холмы. Опять река.
А там печаль. Она не оскудела.
И гордость в сердце. Это на века.
Ночных холмов надвинуты шеломы.
Засадный полк упрятан до поры.
Сейчас начнётся. Разом грянут громы.
И мужики ударят в топоры.
И грудь на грудь. И высверки косые.
Меч просит крови. Тут уже не трусь.
За каждой грудью прячется Россия,
Прекрасно кем-то названная: Русь!
На берегу, на левом ли, на правом,
В степи открытой, в ельнике густом
Приникла темень к воинским заставам
И ночь прикрыла землю, как щитом.
А поутру, когда багряным светом
Займётся день и тьма уйдёт в бега —
Чуть пошатнётся конь под Пересветом,
Копытом наступая на врага.
Даль размахнётся посвистом ужасным.
Ударят глухо копья и мечи.
И светлый лик Непрядвы станет красным
От крови той, что сблизится в ручьи.
И выстраданно, трепетно, сурово
Из Мурома, из Пскова, из Перми
Приди сюда – на поле Куликово
И трижды эту землю обними.
Играет Рихтер
Вот он тронул клавиши. И где-то,
Сразу на другом конце земли,
В створы субтропического лета
Волны океанские пошли.
Вот он тронул клавиши. И разом
(Только б это чудо уберечь!)
Северным, каким-то белым сказом
Звёздная затрепетала речь.
Вот он тронул клавиши. И стало
Тихо в каждом доме. И светло.
Небо до земных камней достало.
Чью-то душу болью обожгло.
Музыки хрустальные хоромы.
Ты уже возвышен. Ты летишь.
Здесь в одной из комнат ходят громы,
А в другой, соседней, – дремлет тишь.
Он сейчас их выпустит на волю.
И они взлетят из-под руки,
Чтобы приземлиться в чистом поле,
Прямо возле утренней реки.
На воде червонные разводы.
Тянет свежим цветом от садов.
Всё отсюда. От живой природы.
От её оттенков и ладов.
Вот он тронул клавиши. И где-то,
Сразу на другом конце земли,
В створы субтропического лета
Волны океанские пошли.
Преисподня
На то, как говорится, власть господня,
Хоть с богом я давненько не в ладу.
Приснилась мне сегодня преисподня,
И я по ней с пожитками иду.
Разметены дорожки. И при этом
Обочь дорожек холмики в золе.
Кипят котлы. И пышут синим светом
Те, что святыми были на земле.
О, я знавал их – праведников чистых.
Им уготован рай был. А не ад.
Таких обворожительных. Речистых.
Ни разу не сказавших невпопад.
Багровый отсвет на поленьях ярых.
Смиряйся. И на помощь не зови.
И тут я вдруг друзей увидел старых,
Так много раз мне клявшихся в любви.
Гляжу на них как будто виновато.
Чуть отойду. И возвращаюсь вновь.
А я-то думал, я-то верил свято
В их искренность. В их дружбу. В их любовь.
О женщина, и ты сюда попала?
За что тебя? Ты ведаешь о том?
Не ты ли с ветки яблоко срывала,
Что столько дел наделало потом?
Хочу пройти. С грехами разминуться.
Я видел мир с обратной стороны.
Какое счастье вовремя проснуться
И всё забыть. Как забывают сны.
Бессмертие
Хотите верьте или не верьте,
Однажды Смерть испугалась смерти.
Однажды утром, когда светало,
Пришла с работы. И страшно стало.
И намахалась. И накосила.
Откуда только берётся сила?
И так намаялась. Так устала.
И вновь ей жутко чего-то стало.
Вон у косы-то края оббились,
Как будто гвозди в неё влюбились.
И тут хоть верьте, а хоть не верьте,
А снова Смерть испугалась смерти.
А вдруг всё зло, что она творила,
Придёт однажды. И скажет:
– Было?!
И тени старцев и кто моложе
Закроют небо. И землю тоже.
И закричит на берёзе кочет.
А за стеною война клокочет.
А в чистом поле лежат солдаты.
Чуть припорошены. Бородаты.
Им люди памятники поставят.
Их славит бронза. И песни славят.
И скажет кто-то, как в вещем чуде:
– И смертна Смерть! И бессмертны люди!
Неизвестность
У меня большое нынче горе:
Вот уже четвёртый день подряд
К той сосне, что встала на угоре,
Птицы почему-то не летят.
То всегда спешат неутомимо.
Все здесь побывали. До одной.
А сейчас покружатся – и мимо.
И совсем уходят стороной.
Чем же им сосна не угодила?
Случай ли какой не угодил?
Здесь ещё когда-то бог Ярила
На поляне радуги водил.
Здесь ещё гулялись волчьи свадьбы.
Дятлы оставляли письмена.
А сейчас отвадились. Узнать бы,
Чем им не потрафила сосна?
Что тут было? Что могло случиться?
Как тут пригорюнилась беда?
Я не знаю. Знают только птицы.
Но они не скажут. Никогда.
Оттого и мыкается горе.
Вот уже четвёртый день подряд
К той сосне, что встала на угоре,
Птицы почему-то не летят.
Всё было со мной
Я в жизни своей и делил, и множил.
Тянул сквозь годы цветную нить.
Нет, возраст – это не сколько ты прожил,
А сколько тебе остаётся жить.
А сколько тебе остаётся чуда.
Песен пропеть. Протоптать следов.
И только б творилось поменьше худа.
И только б поменьше худых годов.
Пусть будет в жизни удач премного.
Я за удачливых. Коновых.
И чтобы дорога звала. Дорога.
И чтобы побольше друзей живых.
Всё было со мной: и делил, и множил.
Тянул сквозь годы цветную нить.
Нет, возраст – это не сколько ты прожил,
А сколько тебе остаётся жить.
Горькие стихи
А пригожая. А красивая.
А тугая лебяжья стать.
Нерожалая. Неродивая.
Не хотела матерью стать.
Всё себе. Ничего другому.
Это гордый её девиз.
Всё любила пройтись по дому
И поглядывать сверху вниз.
Ей бы только прожить бобылкою,
Беспощадно к себе гребя,
Каждой клеточкой, каждой жилкою
Возлюбивши одну себя.
Всё молила судьбу злосчастную
Не давать ей дитя вовек.
Пожалейте её, несчастную,
Как жалеют всегда калек.
Красота-то её весёлая,
Этот пышный обманный цвет,
Как вода гулевая, полая,
Постепенно сойдёт на нет.
И от цвета того линялого
Разбежится морщинок сеть.
Ей бы на руки сына малого.
Колыбельную песню спеть.
Ей бы, дочь на руках качаючи,
Надышаться её теплом.
Пригреваючи, прикрываючи
Материнским своим крылом.
Ей бы в дом воркотню ребячью.
Да не надобно ей. Уволь.
Оттого-то я в сердце прячу
Обожжённую эту боль.
Оттого-то ночной порою,
Отходя от дневных затей,
Так и вижу – глаза прикрою —
Нерождённых её детей.
Точность
Мне морзянка время отстучала,
Точное. Точнее не найти.
Сутки начинаются сначала,
Ты их не задерживай в пути.
Точным будь. Не дай им сбиться с круга.
Пусть тебя за это не клянут.
Сколько мы украли друг у друга
Месяцев. Неделей. И минут.
Сколько мы задач убили срочных.
Сколько попадали невпопад.
Предаю анафеме неточных,
Время обращающих назад.
Я бы их судом судил всеобщим.
А ведь – что греха таить – подчас
Поворчим. Пошепчемся. Поропщем.
И про всё забудем. В сотый раз.
Проверяя жизнь свою на прочность,
Я опять об этом, я опять —
Предаю анафеме неточность,
Время обращающую вспять.
Тень
Я – тень. Я – ночь. Я – день.
Живу я тихо. С краю.
Куда меня ни день —
Я в полдень умираю.
Вползу ничком в траву.
Там отлежусь немного.
Потом опять живу.
Как небо. Как дорога.
Как лес, что все года
Колдует надо мною.
Он даже иногда
Зовёт меня женою.
Тяну по жизни нить.
Ломаюсь в зыбком свете.
Могу я удлинить
Любой предмет на свете.
Ты руку подними —
И я отвечу сразу.
Живу между людьми
И людям нет отказу.
И – что там говорить —
В хвалу и в почитанье
Могу я повторить
Любое очертанье.
Всё повторю. Ей-ей.
Но чести не теряю.
В отличье от людей —
Себя не повторяю.
Дон Кихот
Мир велик теплом исповедальным.
До души – неближний переход.
Верю я, что по дорогам дальным
Все ещё кочует Дон Кихот.
Он откуда вышел? Из Ламанчи?
Или из какого городка?
На осле вальяжно едет Санчо,
Рассыпая зёрна говорка.
А вокруг монахи смотрят косо.
Полземли в закате. Как в крови.
Едет рыцарь. Долго ль до Тобоса?
Ровно столько – сколько до любви.
Всё вперёд, вперёд, за вехой веха.
И уже – попробуй догони!—
Он въезжает из другого века
Прямо в наши нынешние дни.
Он уже стучится в наши двери.
В дом входи! Я покормлю коня.
Сколько раз ты, рыцарь, в самом деле,
Жизнью рисковал из-за меня.
Сколько бурь ты вынес! И пожаров.
Сколько туч сгущалось над тобой!
Сколько ты щитом отвёл ударов,
В сердце мне назначенных судьбой!
Вон они, рубцы-то на доспехах.
Шрамы на руках. И на груди.
Но в прекрасных рыцарских потехах
Шла всегда отвага впереди.
И за эту добрую отвагу,
За мечту упрямую твою
Поднимаю слово, будто шпагу,
И тебе поклонно отдаю.
Странники
Дети моей поэзии
Бродят по белу свету…
Всё их несёт куда-то,
Всё им покоя нету.
Всё их упрямо тянет
Ширь обойти мирскую.
Я ведь – сказать по правде —
Очень по ним тоскую.
Их леденили ветры,
Жгли их лучи рудые…
Странники и скитальцы,
Дети мои седые.
Вот бы собрать их вместе.
В лес бы забраться ранний.
Сколько тогда по кругу
Хлынет воспоминаний.
Шли вы огромным миром.
Сушею шли. И морем.
Кто-то из вас был счастлив.
Кто-то обуглен горем.
Но в одиночку, розно,
Или друг с другом вместе
Вы приходили к людям
Только с добром и честью.
Дети моей поэзии,
Ветер сечёт планету.
Всё вас влечёт куда-то,
Всё вам покоя нету...
