Текст книги "Новая лирика. Годы"
Автор книги: Сергей Островой
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Звенела на сто голосов.
Как будто бы птицы слетались
Из ближних и дальних лесов.
А речка смеялась. От счастья.
Да нет же, совсем не со зла.
А речка смеялась всё громче,
А тише она не могла.
И столько в ней удали было,
И так был прекрасен полёт...
И вот уже дали светлеют.
И вот уже солнце встаёт.
И больше не плачет девчонка.
Да тут и заплакать грешно.
...Умеют ли реки смеяться?
Умеют. А это смешно?!
Чистые души
За один лишь век
Выпили сто рек.
Выпили сто рек.
За один лишь век.
Выпили до дна.
А земля – одна.
А земля одна.
От беды темна.
Берега пусты.
Полегли кусты.
Полегли кусты.
Не поют клесты.
Как пришла беда -
Умерла вода.
Умерла вода.
Зажилась беда.
Зарубили лес
До седьмых небес.
Зарубили лес.
Чернобыл полез.
Как нам быть теперь
От таких потерь?
Надо рано встать,
Две звезды достать,
Потрясти рукой
Над живой рекой,
Где мелькнёт звезда -
Там чиста вода.
Там живая гладь.
Там и счастье ладь.
А потом, в лесу,
Собери росу,
Положи в ладонь,
Да не пей, не тронь,
В той росе лесной —
Целый мир цветной.
Поколдуй над ней,
А уж после пей.
Ты такую рань
Не тревожь. Не рань.
Ты босой стопой
Говори с тропой,
А чтоб сотни лет
Жил зеленый цвет –
Ты среди полян
Накидай семян.
Пусть растёт росток.
Пусть метёт листок.
Пусть пыльца пылит,
Как земля велит.
Чтобы жить вовек
Чистым душам рек.
Южный день
Даже солнцу, наверное, хочется
Искупаться в холодной воде.
Тут такое в жару напророчится,
Что и вовсе не сыщешь нигде.
Тут такое тебе намерещится
В сизом мареве, в зыбком дымке,
Будто лебеди в облаке плещутся,
Будто город плывёт вдалеке.
Сочиняет природа без устали,
То на суше, то в царстве морском.
Ремесло ли всё это, искусство ли
В понимании нашем мирском?
А жара наблажит, начудачится,
Разрисует весь мир, как стекло.
Тут душа у природы не прячется.
Слишком солнечно. Слишком светло.
Клятвы
Тот, кто пишет о совести
Очень длинные повести -
Тот легко и прекрасно
Отмахнётся от совести.
Тот, кто честью своею
Клянётся отчаянно —
Тот, наверное, служит
В подручных у Каина.
Тот, кто криком кричит
О своей откровенности —
Тот затянет петлю на тебе
В совершенности.
Тот, кто выше всего
Чтит свои добродетели —
Может сделать добро,
Но всегда при свидетеле.
Тут не жди ничего.
Ни посева. Ни жатвы.
Мне дороже всего —
Молчаливые клятвы.
Вьюга
Этой ночью Баковку
Занесло по маковку.
Шёл буран по крыше
Или ещё выше.
Побелела улица.
Не дай бог, застудится.
Всполошилась вьюга, —
Видно, сбилась с круга:
– Отоприте две-е-е-ери...
Люди вы иль звери?
Дайте мне погреться!
Или вы без сердца?
Тычется. Стучится,
Белая волчица.
Я спросил подругу:
– Пожалеем вьюгу?
Вон как нынче Баковку
Занесло по маковку.
Тайга
На речке Тяне,
На речке Токко
Волна тиранит
Наш плот жестоко.
В три пальца свищем.
Орём безбожно.
Тут прямо днищем
О камень можно.
Тут в дебрях кедра
Бедуют тигры.
Играют недра
В шальные игры.
То встанут кручи,
А то овраги.
Тайга всё круче
Меняет флаги.
Взмахнёт зелёным,
А после синим,
Таким студёным,
Глядим и стынем.
Мы ищем клады.
Мы режем сопки.
Идут баллады
По нашей тропке.
Баллада ветра.
Звериной жути.
А мы всё в недра.
Всё к самой сути.
А нас всё тянет
Сюда жестоко,
Вдоль речки Тяни,
Вдоль речки Токко.
Заповедное
На скрещенье каких неизвестных дорог
Человек произносит последний зарок?!
Я ещё не постиг этих тайных примет,
Этих – мне неизвестных – широт и долгот.
Сколько жить мне ещё? Может, век? Может, год?
Будут сумерки плыть? Или будет рассвет?
Или в белом, игольчатом блеске ракет
Синеватый осколок меня разорвёт?!
Умирать не хочу. Страшен смертный порог.
Но и смерти своей на миру – не страшусь.
За войну исходивший немало дорог —
Я совсем не герой, но и вовсе не трус.
И уж если придётся когда-нибудь мне,
Задыхаясь, упасть у последней строки —
Чем хорошим, в родимой моей стороне,
За беседой помянут меня земляки?!
Да и вспомнят ли? Может, пройдут стороной?
Да и надо ли им вспоминать обо мне?
Где я был? Где я плыл? Что случалось со мной?
На какой меня в жизни качало волне?
Ну, а если им всё-таки выйдет черёд
Добрым словом меня на миру помянуть —
Пусть к ним песня моя по-соседски придёт
И кому-то на росстанях высветит путь.
Одноцветье
Что ни делай, куда ни день,
Так уж водится в этом мире:
На две минуты уменьшился день,
потом
ещё
на четыре.
Потом ещё. И ещё. И вдруг -
То, что было ярким, несметным,
Сбилось, сузилось в чёрный круг
И сделалось одноцветным.
Поздняя осень... Сломанный луч.
Я не люблю эту стылую пору.
Катит свинцовость набухших туч
По небесному косогору.
Катит безвременье дней и ночей.
Всё безучастно. И словно размыто.
И сам ты какой-то ненужный. Ничей.
И вот уже лето как будто забыто.
Хоронится свет. За леса. За дома.
Срываются ливни в небесные створы.
Но скоро сквозь чёрное грянет зима
И светом в замолкшие хлынет просторы.
A вслед за зимою ворвётся весна.
А вслед за весною раскатится лето.
И вот уже даль ни темна, ни тесна.
И хочется жить в ожидании света.
Действие
У судьбы не требую уступок.
Не винюсь ни в чём перед судьбой.
Главное на свете – есть поступок.
Действие,
рождённое
тобой.
Не пустопорожнее гаданье.
Не словесный дождичек во мгле.
Главное на свете – есть деянье.
Вот что остаётся на земле.
***
Памяти Константина Симонова
Год юбилеев. И кончин.
Где тут барьер? И где граница?
И косит, косит смерть мужчин,
И всё ей не остановиться.
Ей мaло было на войне?
Холмит дороги где попало.
О сколько в каждой стороне
Она земли перекопала!
Куда ни ступит – там темно.
И чью-то жизнь уже сломало.
И – вот ведь – нет войны давно,
А всё ей мало. Всё ей мало.
Иль в сердце каждого из нас
Живёт замедленная мина,
Наступит день, наступит час —
И грянет взрыв неотвратимо?!
Друзья редеют... Где конец?
Зову, зову... И нет ответа.
О молчаливость их сердец,
О эта каинова мета...
Нам оставляют журавли
Свой след, прочерченный крылами,
Не в умозрительной дали,
А вещно, вечно, рядом с нами.
Летописец
Люблю встречаться с полем на рассвете.
Вникать в перворожденье бытия.
Я летописец – я пишу о лете.
Да, да, о лете – летопись моя.
А лето нынче тихое такое,
Как будто так и было испокон.
И в этом непритворстве и покое
Ecть что-то от былин. И от икон.
А я ищу не тихого привала,
А я хочу – покою вопреки,—
Чтоб в каждой ветке музыка играла
И лешие плясали у реки.
Чтоб громко пели птицы на рассвете,
Чтоб ликовали краски бытия…
Я летописец – я пишу о лете,
Да, да, о лете – летопись моя.
Свет в окне
А за окошком лютый снег.
И свищет ветер ледовитый.
Не пустодомный человек—
Я домоверный. Домовитый.
Я рад, что я вхожу, поверь —
С какой-то радостью первичной -
–Всё в тот же дом, всё в ту же дверь,
Всё той же лестницей привычной.
Стою у окон голубых.
Здесь всё приметно. Всё знакомо.
Меня и в странствиях любых
Не покидает чувство дома.
Оно со мной. Оно во мне.
И утверждение. И сила.
И я всё вижу свет в окне,
Куда б судьба ни заносила.
Он всё летит ко мне, как весть.
Сквозь даль. Сквозь гул аэродрома.
И дивно знать, что вечно есть
Твой дом. И ожиданье дома.
Сорока
Лес, до выдумок охочий,
Разузорился с утра.
День сорочий... День сорочий…
Черно-белого пера.
И откуда-то, откуда,
Вдруг взлетит под синевой,
Что за птица, что за чудо,
Что за промельк световой?!
Я глядеть могу без срока,
Как, весь лес исколеся,
На сосне сидит сорока,
Светом выточена вся…
Снег
Бывает, что по году ждёшь погоду.
А то, бывает, встречи ждёшь по году.
А то ещё и счастье ждёшь годами.
А счастье-то? За лесом? За садами?
За тучей? Да за кручей? За рекой?
За той, за ненаписанной, строкой?
А ты все ждёшь. А тут погасло лето.
Сквозят леса. И осень рядом где-то.
И тянут пряжу длинные дожди.
А ты все ждёшь. А ты все жди-пожди.
А сколько ждать? А это – как когда.
Кому мгновенье. А кому – года.
Кому – нисколько. А кому – весь век…
А ты все ждёшь. Всё снег идёт да снег.
Приметы
Тупых лучей толока
На влажном сквозняке,
Оттаявшее око
Речушки в лозняке.
Вороны от надсады
Картавят по слогам.
И рыхлые посады
Снегов по берегам.
Пошла белеть берёста,
Сползает снег с куста.
Считает дятел до ста,
Потом опять до ста.
Шальных ветров ватага
Буянит по лесам...
И огненная брага
У солнца по усам.
Корысть
Скупые платят дважды. Так и знай.
И не скупись. И не держи корысти.
Ведь как её потом ни заклинай,
Как ни рядись в спасительные мысли—
Корысть себя окажет. В нужный срок.
Потребует доплаты, как расплаты.
Всё мало ей. Всё больше надо. Впрок.
Ей прежние одежки маловаты.
За всё возьмет. Загонит наповал.
Получит за провал и за успехи.
А ты недоедал. Недопивал.
Был скуп на доброту. И на утехи.
Терял себя. Потерь не перечесть.
Гонялся за корыстью до упаду.
Скупые платят дважды. Так и есть.
И поделом. И прочь от них пощаду.
Признание
Я в апостолы не рядился.
С хитрым чертом не вёл игру.
Я на этой земле родился
И на этой земле умру.
Не тщедушный сверчок за печкой,
Не пичужка в промокшей мгле—
Я хотел бы прозрачной речкой
Пробежать по родной земле.
Будет утро звенеть осокой.
Распрямится земная стать.
Я хотел бы горой высокой
В пограничном районе встать.
Окружённый цветным раздольем,
Благодарный любви людской,
Я хотел бы пшеничным полем
К горизонту припасть щекой…
Поминальная песня
Я Брест. Я стою обожжённый.
Я бьюсь за солдатскую честь.
И нету здесь, нету сражённых,
Здесь только убитые есть.
Мой дом окружён и отрезан.
Мне трудно. Опять и опять.
И если не хватит железа —
Я буду камнями стрелять.
Сквозь смертную эту свирепость,
Сквозь гиблую бурю огня,
Я крепость.
Я крепость,
Я крепость,
Потомок – ты слышишь меня?!
Вот с этого самого места,
Прощальную встретив зарю,
Я крепость,
Я крепость,
Из Бреста
Сегодня с тобой говорю.
Здесь матери наши. И дети.
Здесь нету ни ночи, ни дня.
Но кто ещё нынче на свете
Сильнее и крепче меня?!
И пусть моя доля сурова,
Я вижу за тысячью звёзд—
Я крепость,
Я крепость,
Я снова
Встаю перед временем в рост.
Ночь
Что-то мне опять не спится,
Синеву скребёт звезда.
И зачем сегодня птица
Всё считает мне года?
То притихнет. То сначала.
То собьётся. Нечет. Чёт.
Ты бы, птица, помолчала,
Не брала меня в расчёт.
Я еще – ведь вот досада—
Не сказал всего, что мог.
Не считай года. Не надо.
Не соли моих дорог.
И на что тебе сгодится
Эта самая беда?
А не то я стану, птица,
И твои считать года.
Будет сыро. Будет звёздно.
Будет ночь вершить круги.
Улетай, пока не поздно.
Тишину побереги.
Эпитафия
Здесь спит поэт, не ведавший грехов.
Стихи не грех, когда в них нет стихов!
Напоминание
Королевой когда-то слывшая,
Поднимавшая песни влёт,
Ты какая-то очень бывшая,
Вся истаявшая, как лёд.
И хоть бродит гримаска милая
На лице твоём столько лет -
Время шло, никого не милуя,
Крася русое в белый цвет.
Сколько было улыбок розданных,
Песен, сложенных в честь твою,
Но всё меньше и меньше подданных
Оставалось в твоем краю.
Стал огонь холоднее в доме.
Лето стало давно зимой.
Это все замечали, кроме
Разве только тебя самой.
Всё проходит. И быль. И сказки.
Может холмиком стать гора.
Если цвет свой меняют краски, -
Значит, время пришло. Пора.
Безделье
Не хожу я к безделью в гости.
За него я не дам гроша.
От безделья ржавеют кости.
От безделья болит душа.
От безделья мельчает мера.
Горизонты вмерзают в лёд.
И в какой-то истоме серой
Неподвижность души живёт.
И от этого день напрасен.
Ширь беззвучна. И даль слепа,
За окошком засохнет ясень.
За порогом умрёт тропа.
Тощий колос раскинет руки.
Затуманится дом тоской.
И придут в изумленье внуки
От такой наготы людской.
Нет, не звал я безделье в гости,
За него я не дам гроша.
От безделья ржавеют кости.
От безделья болит душа.
Из дневника
Кляну себя за многое,
За то, что на пути
Я часто слово строгое
Старался обойти.
Кляну себя за многое,
За то, что в некий день
Неприбранной дорогою
Ко мне пробралась лень.
Кляну себя за многое,
За то, что – вот беда! -
Я в песенку убогую
Влюблялся иногда.
Кляну себя за многое,
За то, что мне назло
Притворство мягконогое
Войти в мой дом смогло.
Кляну себя за многое,
За то, что в трудный час
Я гладкое, пологое
Предпочитал не раз.
Серость
Серость – пыль человечества.
По обычнейшим мерам.
Ты прости мне, Отечество,
Если в чём-то был серым.
Если вырядил в платину
Серость мысли и чувства.
Ненавижу серятину –
Мне до крайности грустно.
Мне до ужаса больно,
Мне немыслимо страшно,
Коль гремел колокольно
Очень сереньким маршем.
Но всего мне страшнее,
До слезы, до удушья, -
Над забытой траншеей
Серый флаг равнодушья.
Хлеб
Михаилу Алексееву
Зябь... Это значит – поля озябли.
Зябь... Это зябко самой земле.
Зябь... Это птица замёрзла. Зяблик.
Тоненький луч на косом крыле.
Зябь… А ведь надо по этой зяби
Пласт отвалить, размыкая круг.
А тут ещё тучи разверзлись. Хляби.
А тут ещё ветер сечёт вокруг.
Вот так пахари!
Вот так ухари!
Так от-а-хали,
Так от-у-хали,
Уж не чудо ли?
Где вы видели
Столько удали —
Столько выдали!
Зябь… Это значит – поля озябли.
Зябь... Это зябко самой земле.
Зябь... Это птица замерзла. Зяблик.
Тоненький луч на косом крыле.
Хлеб! Хлеб! Хлеб!
Что в жизни святее хлеба?
Только сама земля
Под желтой ковригой неба.
Преддверие
Деревья были тощими.
Был на исходе март.
Был галочий над рощами
Рокочущий азарт.
Неслись лучи – не густо ли?
И днями напролёт
Земля пила без устали
Самочистейший лёд.
Жила вода в проталинах.
В корнях копился хмель.
А где-то, весь в подпалинах,
Уже бежал апрель.
И много снега ломкого.
И в эту непролазь
Томленью леса громкого
Душа отозвалась.
Дорога
Всё кончается. Даже дорога.
A казалось – не будет конца.
Родилась у родного порога,
А умрёт у чужого крыльца.
И была она громом булыжным.
И была она тише травы.
По далёким краям и по ближним
Я прошёл, не склонив головы.
Ты меня приучила, дорога,
Где бы ни был, в любой стороне,
За грехи мои взыскивать строго,
А за хмурую святость – вдвойне.
Не ханжа и не праздный гуляка,
Сколько вёрст я прошёл по тебе.
А уж драка случалась – так драка,
До кровавых зарубок в судьбе.
Пусть же вечно у дальнего лога
Мне поёт на рассвете труба...
Всё кончается. Даже дорога.
Не кончается только судьба.
Вечная тема
Войны начинаются внезапно.
Ходит по границе тишина.
А потом обвал. И сразу пятна.
Красные. И – вот она – война!
Вот она – гремучая, шальная,
Вся в лоскутьях дыма и огня,
Землю под железо подминая,
Целится ракетами в меня.
Падаю. И поднимаюсь снова.
Падаю. И вновь бегу. Бегу.
И все меньше тёплого. Живого.
Мертвецы чернеют на снегу.
Жрёт огонь убитые деревья.
А погибель целится в меня.
И висит распятая деревня
На гвоздях прицельного огня.
Отступись, погибель, сделай милость.
Мёртвый я? Или ещё живу?
…Ты зачем, война, опять мне снилась?
Ни во сне б тебя. Ни наяву.
Зимнее
А я всё гладил снег рукой,
А он всё звёздами отсвечивал…
На свете нет тоски такой,
Которой снег бы не излечивал.
Живёт он в белом шалаше,
Колдует там необычайно,
Ах, этот снег… В его душе
Всегда какая-нибудь тайна.
То станет жёстким, будто лёд,
То всё заткёт суровой пряжей,
А то вдруг крыльями взмахнёт
И – вот он – лёгкий да лебяжий…
Летит… летит… Лови его
Губами. Горстью. Без оглядки.
Гляди на это волшебство -
Как он с землёй играет в прятки.
Как затаится вдруг. Немой.
Как петь начнёт. А то засвищет.
Ни по кривой, ни по прямой,
Никто и следа не отыщет.
И снова добрый… И простой.
И просветлённый весь. И новый.
Омою душу чистотой
И прямотой его суровой.
Он весь как музыка. Он – весть.
Его безудержность бескрайна.
Ах, этот снег… Не зря в нём есть
Всегда какая-нибудь тайна.
Неожиданность
Перед тем как солнцу
Скрыться в облака —
Пробежит по синему
Красная строка.
Перед тем как грому
Падать с высоты —
Бросит с неба молния
Жёлтые цветы.
Перед тем как морю
Грянуть в берега —
Ветры суматошные
Ринутся в бега.
Перед тем как рухнуть
На могильный склон —
С губ берёзы раненой
Оборвётся стон.
А вот как подкралась
К нам с тобой беда —
Не узнать нам этого,
Видно, никогда…
***
Дом пустеет, когда тебя нету.
Стынут стены. Сдвигается стол.
Окна тянутся створками к свету.
И от горя шатается пол.
Каждый угол разлукой распорот.
Даже дверь холодна, будто лёд.
Скоро сумерки лягут на город.
И ещё один вечер придёт.
Я зову не к суду, не к ответу.
Пусть минует нас эта беда…
Дом пустеет, когда тебя нету.
Стены стынут. И плачет вода.
Спутница
Мне давно написать бы об этом,
Как в лесном неоглядном краю
По каким-то подспудным приметам
Нахожу я берёзку свою.
Высока. И не очень ветвиста.
В запоздалой небойкой красе.
И не так уж она и казиста.
И быть может, не ярче, чем все.
Но ведь что-то же есть в ней такое,
Тот подспудный особенный лад,
От которого нет мне покоя,
Как от старых крестьянских баллад.
Вот стоит она – эта берёзка.
И не так уж приметна на вид.
Всё в ней трепетно. Всё в ней неброско.
Всё в ней просто. А душу щемит…
Опушённая утренним светом,
Лёгкой тенью припала к ручью…
Мне давно написать бы об этом,
Как нашёл я берёзку свою…
Иду к тебе
Как только день закатится
За выступ голубой —
Хочу, моя вечерница,
Сумерничать с тобой.
Хочу, чтоб по-домашнему,
У синего огня,
В глубоких туфлях войлочных
Стояла тишина.
Хочу, чтоб заоконные
Погасли фонари...
Ты мне про то, что сбудется,
Негромко говори.
Негромко. И несуетно.
Слова не торопя.
Чтоб только двое слышали.
Чтоб только ты. И я.
А то ведь в спешке уличной,
В разбежке городской
Так иногда соскучишься,
Что мочи никакой.
Вот только день закатится
За выступ голубой –
Иду, моя вечерница,
Сумерничать с тобой.
Человек
Человек – он ведь тоже природа.
Он ведь тоже закат. И восход.
И четыре в нём времени года.
И особой в нём музыки ход.
И особое таинство цвета,
То с жестоким, то с добрым огнём.
Человек – он зима. Или лето.
Или осень. С грозой и дождём.
Всё вместил в себя. Вёрсты и время.
И от атомных бурь не ослеп.
Человек – он и почва, и семя.
И сорняк среди поля. И хлеб.
И какая в нём брезжит погода?
Сколько в нём одиночеств? И встреч?
Человек – он ведь тоже природа…
Так давайте природу беречь.
Русская душа
А что такое русская душа?
Пугливая она? Или хоробрая?
Идет бунтарь на плаху не спеша
И говорит:
– Простите, люди добрые! —
Потом, со смертью встретившись в упор,
Он не творит молитву покаянную,
А за мечту ложится под топор
И принимает муку окаянную.
А что такое русская душа?
Мятежная она? Или степенная?
Летит Гагарин, высоту круша,
И на его плечах лежит вселенная,
Он потому так звончато крылат,
Что суть его душевного размаха
Настроена в нём на высокий лад.
А высота
ни в чём
не терпит
страха.
Весной, в разливах, Волга хороша,
И это тоже
русская
душа...
Берега
Зачем берега океану?
А вдруг их не будет? Тогда -
Как зыбкая тень по экрану —
Начнёт расползаться вода.
Забыв океанские глуби,
Раздастся вода в ширину.
И рыб пересохшие губы
Прильнут к обмелевшему дну.
Растёкшийся весь по разводам,
Замрёт океан навсегда.
И станет он немощным бродом,
И тонкою станет вода.
...Когда я от лести хмелею
И радую сердце врага —
Я тоже мельчаю. Мелею.
И рушу свои бepera.
Добротворцы
О добротворцы за казённый счёт!
Я знаю вас. Таких умильных. Кислых.
Спят ангелочки на устах отвислых.
И доброта, как дождик, с вас течёт.
Ах, вы такие, право, добряки!
Не тяжело вам быть всегда хорошими?
И спицы гнуть под ангельскими ношами?
И воровать у правды медяки?
На них вы покупаете билет
И едете в хорошее. В добрейшее.
Искусство ваше – существо древнейшее:
Ему от Иисуса тыщи лет.
Вы все творите пышное добро.
За доброту любой из вас увенчан.
А вы б смогли за лучшую из женщин
Бестрепетно отдать своё ребро?!
О добротворцы за казённый счёт!
Я знаю вас. Таких умильных. Кислых.
Спят ангелочки на устах отвислых.
И доброта, как дождик, с вас течёт.
***
Я о примете говорю:
К дождю ворона хохлится.
И по сквозному сентябрю
Бредёт под дождик рощица.
А по-над рощицей галдёж.
И галочья сумятица.
И тот галдёж не обойдёшь,
Он будто с горки катится.
И вот он – дождик: тук да тук!
То хлещет вкось, то кружится.
Уже замкнулась в серый круг
Пузырчатая лужица.
Дымится дождик обложной,
То он большой, то маленький.
То вовсе смирный, то блажной,
А то немножко пьяненький.
Я о примете говорю:
К дождю ворона хохлится.
И по сквозному сентябрю
Бредёт под дождик рощица.
Мечта
Я не мчался к диковинным странам,
Не искал на Гаити невест,
Не блуждал по морям-океанам
Ни на зюйд, ни на норд, ни на вест.
Не садился я в лодку-пирогу,
Развернув на восход паруса,
Не пускался по джунглям в дорогу,
Чтоб войти на заре в чудеса.
Но томит меня каждое утро,
Детской сказкой ко мне прилетев,
– Брамапутра моя! Брамапутра!—
Странной песенки странный напев.
И хоть нет её вовсе в природе,
Той, придуманной мною, земли,
– Брамапутра! – кричу я! – И вроде
Вижу что-то цветное вдали.
Я лечу туда каждое утро,
Ведь у каждой души на счету
Есть, наверно, своя Брамапутра –
Как пароль перед входом в мечту.
Прозорливость
Беду – руками разведу.
Тут надо загодя, до срока,
Уметь предчувствовать беду,
Когда она ещё далёко.
И пусть она уже в пути
И прячет след за поворотом,
Не дай ей к дому подойти,
Не подпускай её к воротам.
Она прикинется святой.
И доброй. В озаренье алом.
Но у неё под добротой
Змеёныш с вытянутым жалом.
Нет, чтобы с жизнью быть в ладу –
Ты должен загодя, до срока,
Уметь предчувствовать беду,
Когда она еще далёко.
Река
Видно, это с корнями завещано,
Видно, это уже на века...
Он любил эту реку, как женщину,—
До любого её завитка.
Он любил её яростно, истово,
Под распев камышиных смычков,
За разлив её голоса чистого,
За студёную влажность зрачков.
И, любовь эту звончато празднуя,
Он дарил ей соцветья костра
И за то, что она синеглазая,
И за то, что всем звёздам сестра.
Сколько их отразилось, уменьшенных,
В глубине, подсинённой слегка…
Он любил эту реку, как женщину,—
До любого её завитка.
О любви
Любить всю жизнь? А можно ли?
А хватит ли огня?
Ни разу клятвой ложною
Не опечалить дня?
Связать себя порукою?
От сердца к сердцу нить?
И ни одной разлукою
Cердец не леденить?
Любить всю жизнь? А надо ли?
А чем крепка любовь?
Случалось, горы падали
И будут падать вновь.
А тут? Всю жизнь? Да полноте!
Да что это? Зарок?
Да ведь об этом – помните -
В легендах только. Впрок.
А тут? Такою мерою?
И чтоб годов не счесть?
И всё-таки я верую.
Есть однолюбы. Есть.
Живут их души в трепете,
Как звёзды над рекой...
Ещё я слышал: лебеди –
Верны любви такой.
Маленький городок
Маленький приморский городок —
Детище охрипшего причала,
А какой пошёл тебе годок?
А тебя волна не укачала?
Говорят, что у твоей гряды
(Может, это сказки, может, были!)
Аргонавты скрылись от беды,
А потом назад уплыть забыли.
И поднялся домик на горе.
И качнулся дым на перекате.
Может, это было на заре.
Может, это было на закате.
Маленький приморский городок,
Вот опять я о тебе сначала,
Чтоб, глотая солнечный медок,
Песенка твоя не отзвучала.
Сколько ты загадок ни таи,
Но зато всегда в любые сроки
Улочки цветастые твои
Очень уж бывают синеоки.
Это оттого, что в мир живой
Выбежали улочки, как дети,
Да и захлебнулись синевой,
Яблоневым ветром на рассвете.
Маленький приморский городок,
Детище охрипшего причала.
А какой пошёл тебе годок?
А тебя волна не укачала?
Мечтатель
Улица называлась Планетной.
А была она маленькой. Маленькой.
Попросту – незаметной.
Домик один. С завалинкой.
Ещё никто не летал к звёздам.
Ещё космолёт казался химерою.
Ещё не мчался сигнал сквозь роздымь
Для встречи с Марсом. Или с Венерою.
Ещё кто-то мечтал порой рассветной
Заглянуть без страха в глаза Вселенной...
А улица уже называлась Планетной.
И была она маленькой. И обыкновенной.
Посреди рассвета
Я стою посреди рассвета.
Я встречаю рожденье дня.
Каждый раз ощущенье это
От напасти хранит меня.
Все случалось в дороге длинной.
Прямо в душу снега мели.
Но вставал в правоте былинной
Повелительный свет Земли.
И тогда – раздвигая створы –
Шёл рассвет, освещая путь.
И слетали с души затворы,
От которых болела грудь.
Есть давно у меня примета:
Если что-то гнетёт меня –
Надо встать посреди рассвета
И поверить в рожденье дня.
Сплетня
Перед сплетней лихой
Не склонив головы—
Оградим наших жён
От хулы. От молвы.
От поганых наветов.
От злого слушка.
От гадюки,
Что жалит исподтишка.
От отравного хлеба.
От горькой воды.
От горючей, плакучей,
Кромешной беды.
Сколько было размолвок.
И сколько смертей.
Криворотого зла.
Ликовавших чертей.
Сколько было на свете
Разбитых сердец.
Будь ты проклят, писец.
Анонимный писец.
Перед сплетней лихой
Не склонив головы—
Оградим наших жён
От хулы. От молвы.
Подслушанный разговор
– Стой, кто идёт?
– Это мы! Облака!
– Стой, кто идёт?
– Это я! Ветер!
– Откуда идёте вы?
– Издалека.
– Где же вы были?
– На всём белом свете.
– Как вам гулялось?
– И прямо. И вкось.
– Что повидали?
– И много. И мало.
– Видели радость людскую?
– Пришлось.
– Горе людское?
– И это бывало.
– Долго ли плыть вам?
– Плывём не спеша.
– Трудно ли вам?
– Устаём понемногу.
– Как вам земля с высоты?
– Хороша.
– Переночуете?
– Нет, мы в дорогу.—
И, ветром колеблемые слегка,
За дальние дали ушли облака...
Творение
Землю корнями взрыв,
Лицом обратившись к югу,
Клён – как зелёный взрыв –
Утром потряс округу.
Молвит земля:
– Гряди!
Как тут тебе? Не худо?
Солнце, снега, дожди
Нянчили это чудо.
Всех перерос окрест.
Стал он вздыхать всё чаще.
Скоро к нему невест
Лес приведёт из чащи.
И, устремленный в синь,
В ясные зори, в лето,
Зеленоглазый сын
Встанет с ним рядом где-то.
Сердце
Зачем так бывает, скажи?
Нас двое – и нету роднее,
А точим и точим ножи,
Чтоб сделать друг другу больнее.
Такие мастачим слова,
Такие пророчим напасти,
Что падает навзничь трава
И колется камень на части.
Сгущаются тучи. Темно.
Домашняя речка порожит.
А сердце? А разве оно
Всё выдержит? Всё переможет?
А разве ему вмоготу
Рубцы этой боли кромешной?
Всё ищем свою правоту.
Всё раним обидой поспешной.
Не ведаем сами порой,
Как всё это зло и жестоко,
А тешимся бранной игрой
И старим друг друга до срока.
***
Я люблю, когда поэты
Пишут грустные стихи…
Не сбываются приметы.
Не прощаются грехи.
И снега вовсю покаты.
И лесов раздетых рать.
Что-то зимние закаты
Стали быстро догорать.
А вдали, на снежной воле,
На какой-то там версте,
Всё гадает ветер в поле
На берёзовом листе.
Повернёт его направо.
И налево повернёт.
Галок грозная орава
На речной садится лёд.
Посиди, послушай, птица,
Сказку, правде не в укор:
Хорошо б сейчас влюбиться,
Январю наперекор.
Может, сбудутся приметы?
И забудутся грехи?
Я люблю, когда поэты
Пишут грустные стихи…
Разговор с критиком
Мой милый критик симметричный,
Вспахав словесные поля —
Скажи, где знак твой пограничный?
И где она – твоя земля?
Чему ты молишься, однако?
Что ненавидишь от души?
Ты так, ты сяк, ты эдак. Всяко.
И те, и эти хороши.
За что ты ратуешь открыто?
Куда ведёшь свои мосты?
Ты хвалишь то, что именито,
Что знаменито – хвалишь ты.
А как с открытьями? Да просто.
Закрыл глаза. И был таков.
И кто там есть какого роста —
Тебе ль до этих пустяков?!
Ты проживёшь за толстой дверью.
Тебе – что дождь идёт, что снег.
Но есть другие – я в них верю,—
Они напишут этот век.
А ты, мой критик симметричный,
Вспахав словесные поля —
Скажи, где знак твой пограничный?
И где она – твоя земля?
Грузинский мотив
У меня Сандро есть – друг прекрасный.
Человек хороший. Но опасный.
Ты его чуть-чуть случайно тронь —
Искрами стрелять пойдёт. Огонь.
Руки побегут. Глаза заблещут.
И слова – подряд, подряд, подряд…
Нет, такие в спорах не клевещут,
А в лицо всю правду говорят.
Тамада великий. Греховодник.
Чародей застолья и бесед.
Женщин необузданный угодник.
Верный друг, каких на свете нет.
Я тебя люблю, Сандро, недаром,
Твой народ мне тоже по нутру.
Ах, Сандро! Твоим душевным жаром
Небо зажигать бы поутру.
Промельки
Гляжу из поезда в окно.
Берёзы едут вместе с нами.
И поле едет вместе с нами.
И птиц на нём полным-полно.
Гляжу из поезда в окно.
Разлуки едут вместе с нами.
И встречи едут вместе с нами.
И кто-то ждёт давным-давно.
Гляжу из поезда в окно.
Дорога едет вместе с нами.
И небо едет вместе с нами.
И время едет. Заодно.
Загадка
Есть на свете разные науки,
Но хочу спросить я у наук:
– Кто мне скажет, как лечить разлуки?
Как спасти мне душу от разлук?
Где она таится – эта сила,
Посреди лесов или полей,
Чтоб разлуку ветром относила
От моей души и от твоей?
И сказал мудрец на эти речи,
Чтя свою пророческую честь:
– Если что-то ищут в каждой встрече,
То ведь и в разлуке что-то есть…
Лес
Вот стою перед берёзой.
По щекам бежит слеза.
Я, наверно, тонкослёзый.
Так устроены глаза.
Что глаза! А сердце что же
Перед этой красотой?
Как по белой-белой коже
Скачет дятел золотой.
Это он – волшебник местный,—
Сторожа свои леса,
Побуждает мир окрестный
Раньше встать на полчаса.
А над ним весна в зените.
Солнце падает с небес.
И в его цветастой свите
Впереди
шагает
лес.
Лошадь
Это было в полночь. В пятницу.
Лес был тучами накрыт.
На ветру скрипело дерево.
Лошадь плакала навзрыд.
Лошадь плакала отчаянно.
Волки спрятались в нору.
Ты слыхал, как плачут лошади
В чистом поле, на ветру?
Лес да поле. Темень лютая.
Ни звезды. Ни табуна.
И бредёт по этой темени
Лошадь белая. Одна.
Отчего ей нынче плачется?
Что там в поле, впереди?
Ноги тонкие стреножены.
Колокольчик на груди.
Колокольчик больно тычется.
Колет сердце: – Динь! Динь! Дон! -
Это чтобы ей не вздумалось
За звездой уйти вдогон.
Колокольчик хлещет звонами,
Сторожит её в пути.
Это – чтобы ей не вздумалось
От хозяина уйти.
Вот и ноги ей стреножили.
Зыбкий звон зудит. Беда.
А она и так, без этого,
Ну куда уйдет? Куда?
Сердце полнится обидою.
И трава торчит во рту.
Вот и плачет лошадь белая.
В чистом поле. На ветру.
Сезам
Сезам, откройся! Слезам, откройся.
Душе откройся. Меня не бойся.
Чужому счастью, чужому чуду
Я не завистник. И брать не буду.
Чужого лада, чужого клада
Сверкает россыпь – а мне не надо.
Нет, в этой жизни ищу я сроду
Свои зачины, свою природу.
Хотя б пылинка, хотя б былинка,
Пусть не былина, а лишь былинка.
Но та былинка – моя кровинка,
От сердца к сердцу моя тропинка.
Сезам, откройся! Слезам, откройся.
Душе откройся. Меня не бойся.
Погода
Да разве кто переиначит
Приметы? Нынче ли? В былом?
Щербится месяц. Птица плачет.
Пошла погода на излом.
Пошла, поехала погода.
Её попробуй удержи!
Ведь всё коварней год от года
Её лихие виражи.
Роняя снежные лепнины
(Была зима? Иль не была?),
Стволы почесывают спины,
Пожмуриваясь от тепла.
Бегут потёки по коре…
А дело было в январе.
Ожидание
Ожиданье – это страданье.
Это тяжко – всё время ждать.
На кофейной гуще гаданье.
Год гадать. Или два гадать.
Что там кроется за грядою?
Что там прячет свои следы?
То ли чёрное, да с бедою.
То ли светлое, без беды.
С чем судьба мне сулит свиданье?
Сколько мимо промчится лет?
Ожиданье – это страданье.
Либо сбудется. Либо нет.
Ожиданье – оно как гири.
Ждёшь-пождёшь. А оно не впрок.
