Текст книги "Демоны вне расписания"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

10

То, что начиналось как сдержанно-сочувственная форма допроса, сутки спустя больше походило на затянувшийся сеанс психоанализа, где рассказ пациента настолько захватил врача, что тот уже не задает вопросов и не комментирует, а просто сидит в кресле и слушает. Впрочем, не забывая посматривать на диктофон – достаточно ли места осталось на его жестком диске.

Конечно же, Настя изливала душу не двадцать четыре часа подряд, хотя поначалу ей казалось, что она способна и на такое. Она говорила и говорила, иногда сама удивляясь произнесенному, удивляясь тому, что внезапно прорывалось из глубин ее памяти. Настя говорила, потому что, проговаривая все это вслух, она словно соединяла двух Ян – ту, что была до шестого сентября, и ту, что была после. Эти две ее сущности осторожно и недоверчиво касались друг друга, словно не верили, что имеют какое-то отношение друг к другу, но потом ощутили свое родство, и их уже было не разделить.

И еще она говорила, потому что надеялась, что ее разложенная по полочкам жизнь – это цена, которую надо заплатить за ответы на ее, Насти, собственные вопросы, которыми она раньше так упорно донимала Филиппа Петровича, не понимая того простого обстоятельства, что Филипп Петрович мог многого и не знать. А вот Смайли просто обязан был знать все.

– Все? – сдержанно улыбнулся он. – Все – это слишком много для меня. Когда знаешь все, плохо спишь и недолго живешь. Я знаю достаточно, Настя.

– Тогда расскажите мне что-нибудь. То, что мне надо знать. Я уже пять часов рассказываю, так что…

– Намек понятен. Тебе надо поспать, а завтра с утра мы продолжим.

– Я намекала не на это. Знаете, как девчонки в школе шепчутся, – я расскажу тебе свой секрет, а ты расскажи мне свой.

– Никогда не был девчонкой, – сказал Смайли с непробиваемой серьезностью. – Хотя это, наверное, интересно. – Он взял со стола диктофон и нажал кнопку «стоп». – Что именно ты хочешь знать? Что ты уже знаешь? Знаешь, что ваш приятель Денис Андерсон – единственный сын лионейского короля? Что его исчезновение может привести к большим проблемам?

– Да, я в курсе, – махнула рукой Настя, и Смайли, как ей показалось, слегка нахмурился, выражая неодобрение подобного легкомыслия. – Я хочу знать, что мне Денис наврал, а что не наврал.

– Денис Андерсон – наврал? – Смайли с деланым возмущением покачал головой. – Хорошо, что нас не слышат официальные биографы короля Утера. Они бы объяснили тебе, Настя, что Андерсоны не врут, не ошибаются и еще много чего «не». Они считают Андерсонов практически святыми, и это неудивительно, учитывая, какие деньги им платит королевская семья. Но мне-то платят деньги совсем за другое, так что я целиком и полностью разделяю твой взгляд на вещи – Денис Андерсон соврал. И не один раз. И не только тебе.

– Меня это должно утешить?

– Не знаю.

– И в чем же он соврал?

– Никакого конфликта с отцом не было. То есть… – Смайли вздохнул и задумался. – Вот и я тоже попался, – сказал он Насте минуту спустя. – Думал, что смогу все объяснить в трех словах. Нет, не получится.

– Длинная история, – сочувственно сказала Настя. – Я знаю. У меня тоже такая.

Смайли улыбнулся.

– Это тебе только кажется, Настя. На самом деле твоя история – одна песчинка в песочных часах. А история Андерсонов – это, если хочешь, история человечества. И не только человечества.

– Меня не очень интересует история человечества, меня интересует Денис Андерсон.

– Интересная позиция, – пробормотал Смайли. – Итак, Денис Андерсон. Он сказал, что уехал из дома после ссоры с отцом. Никакой ссоры на самом деле не было, просто однажды ночью Денис пропал, и, как потом выяснилось, он пересек границу герцогства Лионейского. С неизвестными целями, в неизвестном направлении…

– Если у ссоры не было свидетелей, это не значит, что ее не было.

– Логично, – согласился Смайли. – Только, ради бога, не бери на себя роль адвоката Дениса Андерсона. Во-первых, адвокатов у него хватает, а во-вторых, он не обвиняемый, он просто…

– Что?

– Он совершил ошибку, которую сам он исправить не в состоянии. Ему нужна помощь – моя, твоя, всех.

– Звучит очень мило. Только вот эти «все», которые крутятся вокруг этой истории… Я видела кое-кого из них. Они мне очень не понравились, так что получить от них помощь – не самая радостная перспектива. Я уже получила «помощь» от Лизы и ее приятелей, – Настя похлопала себя по шее. – Вот где у меня эта помощь. Они украли у меня часть жизни, так что…

– Я говорил не про эту компанию. Я говорил про других «всех». Но вернемся к ссоре.

– Которой не было.

– Да, никакого конфликта между королем Утером и его сыном не было. Реального конфликта.

– Что это значит?

– Быть может, этот конфликт существовал в голове Дениса. И вместо того чтобы высказать свои мысли вслух и услышать ответы отца, он держал все внутри. В конце концов это стало совершенно невыносимым, и Денис сбежал. Для него это было естественно, для короля Утера и всех нас – абсолютной неожиданностью.

– Он боялся отца, так? Если бы не боялся, наверное, не держал бы все внутри?

– Король Утер не из тех людей, что наводят страх. Он скорее из тех отцов, что слишком заняты своими делами и поэтому узнают о проблемах детей в последнюю очередь. К тому же король Утер – человек довольно прямолинейный; когда у него возникают вопросы, он немедленно их задает. Ему и в голову не могло прийти, что Денис мучается какими-то невысказанными сомнениями, что он таскает внутри себя какой-то груз проблем.

– И что это были за сомнения?

– Я же говорю – невысказанные. В Лионее Денис ни с кем не обсуждал эти вопросы. Может быть, когда он оказался за границей… – Смайли вопросительно посмотрел на Настю.

– Что? Со мной? Нет, ничего конкретного он мне не говорил… Постойте, но ведь мне говорил Филипп Петрович! Что Денис не хотел быть королем, потому что это накладывает какие-то серьезные обязательства… Получается, что он говорил с Филиппом Петровичем?!

– Нет. Филипп Петрович рассказал вам то, что мы узнали позже. Когда мы переговорили с десятками людей, когда мы просмотрели всю его электронную почту… Тогда кое-что стало понятным. Денис боялся ответственности, которую берет на себя король Лионейский.

– Филипп Петрович сказал – миссия.

– Можно употребить много разных слов, но суть одна. Король Лионейский – защитник рода человеческого и хранитель спокойствия на земле, а это не самая приятная работа.

– Да уж…

– Когда тебе всего двадцать лет, сложно смириться с тем, что твоя судьба предопределена, что благодарю своему происхождению ты обречен выполнять важную и трудную работу, которая может стоить тебе жизни. И у тебя не будет сменщика, у тебя не будет выходных, это работа, которая занимает двадцать четыре часа каждых суток и двенадцать месяцев каждого года. Король Утер принял эту ношу в двадцать шесть, и к этому времени у него не было ни малейших сомнений насчет своего священного долга. С Денисом все получилось немного по-другому… То есть он не вдавался в подробности насчет своей ссоры с отцом?

– Нет, подробностей не было. Но… Но он хотел помириться.

– Что? – удивился Смайли.

– Он сказал мне, что хочет помириться. И чтобы задобрить отца, он раздобыл какой-то старинный меч.

– Меч?

– Ну, подарок.

Смайли выглядел весьма озадаченным, и Настя пустилась в разъясняющие подробности. Она вкратце рассказала про загородную поездку, про Ключника, про выпавшую из Денисовой сумки голову…

Ясности в глазах Смайли от этого не прибавилось, напротив, взгляд его потускнел, словно впал в спячку. Настя продолжала говорить:

– И он сказал, что все это ради меча. Потому что его отец – типа коллекционер и он будет очень рад, если Денис привезет ему этот меч. Потом он еще говорил про документы, что он связался с теми людьми из подземелья только ради документов на меч… А шестого сентября мы поехали как раз за документами. Денис сказал, что мы получим документы на вывоз меча, а потом поедем в лионейское консульство…

Смайли вздрогнул.

– Лионейское консульство?

– Да.

– Зачем?

– Денис хотел, чтобы я вместе с ним поехала в Лионею. Надо было съездить в консульство, чтобы получить визы… И все такое прочее.

– Ты, наверное, очень обрадовалась?.

– Ну… Наверное.

– Понятно, – Смайли нахмурился и посмотрел в пол, как будто стеснялся смотреть Насте в глаза. – Но теперь-то ты уже, наверное, знаешь…

– Что?

– Что никакого лионейского консульства не существует.

– Не существует? – Настя пожала плечами, как бы говоря – ну, не очень-то и хотелось.

– Есть посольство в Москве, а никаких консульств нет. Ты не знала?

– Вообще-то, тогда, шестого сентября, мы так и не добрались до консульства…

– И еще. Король Утер не любит оружие. Во всяком случае, он его не коллекционирует.

– О-о, – сказала Настя. – Он и тут мне наврал?

– Получается, что так.

– Он не собирался везти меня в Лионею… Он сам не собирался туда ехать! Тогда… Тогда зачем все это?

Смайли молчал.

– Зачем? – повторила Настя, вопросительно уставившись на Смайли и постепенно начиная все больше и больше сердиться на гнома, поскольку тот знал ответ, но не хотел говорить; и вдруг злость лопнула, как нарыв, и Настя тихо проговорила одно слово, которое само собой легло ей на язык: – Наживка…

Соскользнув с Настиного языка, это слово словно стало отравленным облаком, которое окружило Настю и заворожило ее. Смайли, видя это ее состояние соскользнул с дивана и мягко прошагал к двери. Там он на всякий случай обернулся и сказал оцепеневшей Насте:

– Я приду завтра. Постарайся отдохнуть.

Она лишь увидела, как двигаются его губы, а смысл слов остался непонятным, потому что эти слова Настю совершенно не интересовали. Ее сейчас занимало лишь одно слово, сложившееся из семи бездушных букв и пригвоздившее Настю, как булавка бабочку.

Наживка.

11

Горгона прыгает совершенно бесшумно, отчего ужас еще быстрее бежит по Настиным венам, парализуя конечности. Шипение становится невыносимо громким, оно заползает в уши, и Настя хочет заткнуть их ладонями, но ладони обреченно лежат на полу и не двигаются, они уже смирились с поражением. Настя закрывает глаза и чувствует руку горгоны на своем горле – она горячая, сухая и очень цепкая. В эти мгновения Настя даже не пытается бороться, она готова послушно принять любой исход, потому что только что на ее глазах мир перевернулся: Настя увидела то, чего не могло быть, и то, чего не могло быть, ухватило ее за горло. Отсюда следовал вывод – мир устроен совсем не так, как думала Настя все предыдущие годы своей сознательной жизни. Она ошибалась. А раз она ошибалась в столь важных вещах, то заслуживала такой участи – заброшенный ресторан, спиной на пыльном полу, цепкая хватка на горле и лезущее в уши шипение озлобленных змей.

Однако день шестого сентября не был днем одного сюрприза – это был целый парад сюрпризов, как будто бы кто-то заранее написал для Насти насыщенный событиями сценарий. Так что прикосновение горячей сухой руки на своем горле Настя чувствовала несколько секунд, а может, и того меньше; потом эта рука исчезла одновременно с каким-то грохотом, одновременно с каким-то столкновением, произошедшим над лежащей Настей. А поскольку лежала она с закрытыми глазами, только что расставшись со старыми представлениями о мире и не решаясь лицом к лицу встретить мир новый, то весь этот грохот был для нее сродни битве богов в заоблачных высях. Эти существа знали реальные правила этого мира, и, видимо, эти правила обрекали их на битву друг с другом; но по крайней мере они ведали, что творят. В этом было их принципиальное отличие от Насти.

Она еще не открыла глаза, поэтому только на слух могла оценить, что битва богов разворачивается где-то справа от нее; соответственно, сама Настя рванула влево – рванула, толкаясь пятками и локтями, этаким несуразным слепым крабом. Убежала она недалеко, наткнулась плечом на что-то твердое, и полыхнувшая боль заставила ее вскрикнуть, открыть глаза и часто-часто задышать, чтобы пережить и боль в плече, и открывшееся перед ней зрелище.

В битве богов участвовали загорелая женщина, которая только что угощала Настю минералкой, и Денис, которого Насте хотелось бы считать своим парнем. Но, к несчастью, оба они, вероятно, были кем-то большим, чем просто барменша и просто бойфренд. Потому что на голове барменши шевелились змеи, а в руке у Дениса был меч, направленный острием в сторону барменши. Но, несмотря на этот меч, барменша чувствовала себя куда увереннее, чем Денис, который переминался с ноги на ногу и боялся оторвать взгляд от своей противницы, причем смотрел он почему-то ей не в лицо, а куда-то в район живота.

Наконец Денис не выдержал и махнул мечом; барменша без труда уклонилась от удара и в свою очередь отвесила Денису затрещину, от которой тот отлетел на пару метров и повалился на стол. По-прежнему не поднимая глаз, он снова бросился вперед и немедленно наткнулся на подставленный барменшей табурет. Точнее, она его не подставила, а подбросила навстречу Денису, и тот рухнул наземь, непроизвольно выкрикнув что-то злое и отчаянное.

Этого было достаточно, чтобы Настя поняла – пусть мир и перевернулся, но одно в нем осталось без изменений: рассчитывать на хеппи-энд в исполнении прекрасного принца на белом коне не приходится. Надо брать дело в свои руки, то есть в свои ноги, и линять отсюда со скоростью света…

Настя стала осторожно приподниматься с пола, стараясь не шуметь, но барменше не требовалось дополнительное шумовое напоминание о своей первой жертве. Денис корчился от боли, и теперь было логично снова заняться Настей.

– Нет, – инстинктивно сказала Настя, когда барменша обернулась к ней. – Нет, нет, нет!

Змеи ответили ей недружелюбным шипением. Барменша протянула руку, будто хотела что-то получить от Насти, но та не хотела ничего давать этой ужасной женщине, она зажмурилась и подняла руки в защитном жесте, прекрасно понимая, что никакой защиты это не даст и что если этой женщине что-то нужно от Насти, то она это получит через три секунды, несмотря на зажмуривание, несмотря на нервно дергающиеся руки, несмотря ни на что…

Да, и несмотря на меч. Денис издал хриплый яростный звук, что-то вроде «Р-р-г-а-ах!», волосы, то есть змеи, на голове барменши встали дыбом, а сама она остановилась, словно наткнулась на невидимую стену. Настя могла бы сейчас коснуться горгоны, взбреди ей в голову фантазия вытянуть руку. Вместо этого она изо всех сил пыталась вжаться в стену.

Горгона чуть пошатнулась, а потом резко развернулась на сто восемьдесят градусов и неторопливо двинулась к Денису, который теперь пятился назад. Настя открыла глаза и увидела, что в спине горгоны торчит меч. Рукоять его подрагивает в такт шагам женщины, по лезвию бежит тонкая струйка черной крови, но явного вреда барменше удар не причинил; возможно, потому, что лезвие неглубоко вошло в тело, и с каждым шагом Горгоны рукоять клонилась все ниже и ниже, чтобы затем неизбежно и бесславно упасть на пол.

Барменша между тем загнала Дениса в угол; ее ступни все так же легко и почти беззвучно касались пола, а походка была все такой же расслабленной и неспешной, отчего ее охота на Дениса походила на нечто обыденное и естественное. Она уверенно делала свое дело, а Денис растерянно пятился, пока не уперся лопатками в стену; при этом он все так же избегал смотреть барменше в лицо. И это делало его похожим на провинившегося ребенка, и видеть такое было для Насти совершенно невыносимо. Она протянула руку вперед.

Потом ей было сложно, практически невозможно разобраться, что же было истинными воспоминаниями, а что ложными, которыми она бессознательно замазывала пробелы в своем прошлом после удаления «беспамятника».

Настя подалась всем телом вперед и протянула руку, чтобы ухватить меч за рукоятку и выдернуть из горгоновой спины. Чем бы это ни закончилось, но это бы отвлекло горгону от Дениса. Ее пальцы уже почти коснулись рукояти меча, когда горгона прыгнула вперед, к Денису. Кажется, она схватила его за плечи, и Денис закричал, пытаясь отбиваться от горгоны кулаками. Между протянутой рукой Насти и рукоятью меча возникла пустота, и неважно было сколько ее, важно было, что пальцы Насти схватили воздух; это значило, что сейчас Денис будет мертв а потом наступит черед Насти. И она уже почти смирилась с таким исходом, как вдруг почувствовала в ладони рукоять Денисова меча. Он как будто скользнул ей навстречу и дал себя обнять Настиным пальцам, послушный и готовый исполнить любое ее приказание.

А может быть, он просто выпал наконец из спины горгоны, а Настя его удачно подхватила? Может быть. Но тогда это было совершенно неважно, потому что Денис кричал, а это значило, что он еще жив, что горгона еще не добила его, хотя старалась изо всех сил. И это значило, что от меча, который сжимает Настя, еще может быть прок. Его просто надо пустить в дело. Сию минуту, сию секунду.

Она хорошо помнила, что ухватилась за рукоять меча обеими руками, потому что ожидала ощутить непомерную тяжесть, но меч оказался вовсе не тяжелым. Более того, он лежал в ладонях так удобно, будто бы Настя с детства только и делала, что махала антикварным холодным оружием. Он – это было странное ощущение, и, может быть, как раз это и было ложным воспоминанием – как будто сросся с Настей и потащил ее за собой, вперед, целясь в спину горгоны своим окровавленным острием.

В последний миг барменша, наверное, что-то почувствовала: часть змей повернули свои маленькие уродливые головки к Насте и зашипели, а сама горгона замерла, выпустив Дениса и дав ему упасть. Но изменить что-либо она уже не могла. Настя тоже ничего не могла изменить, вся она была в этом ударе, в этом отчаянном броске, где, по сути дела, не было надежды на победу, на удачу, где было только отчаяние, сконцентрированное на острие меча.

Поначалу – так, по крайней мере, казалось Насте – ее удар был нацелен между лопаток барменше, но потом, то ли по неопытности Насти, то ли по какой-то более серьезной причине, клинок пошел куда-то вверх, и когда сталь встретилась с плотью, то хрустнули шейные позвонки, брызнула темная кровь, и змеи вдруг утихли, стали одна за другой опадать, словно погружаясь в спячку. Горгона попыталась повернуться, но Настя крепко держала рукоять меча, а тот будто бы сам продолжал свой путь, разрывая оставшиеся сочленения между туловищем и головой.

И, может быть, это было плодом воспаленного воображения, но Насте в эти секунды казалось, что рукоять меча стала теплой, потом горячей, а потом нестерпимо раскаленной, и Настя, вскрикнув, разжала пальцы.

Сначала на пол упала отрубленная голова горгоны, потом меч, потом обезглавленное тело.

Настя отшатнулась. Густой неприятный запах поднимался от трупа, и Настя поспешно зажала рот рукой, но поняла, что это не спасет, и кинулась к двери. Приступ тошноты настиг ее уже на воздухе; кругом стояли сосны, где-то пели птицы, дружелюбно светило сентябрьское солнце, но всего в нескольких шагах от этой идиллии, почти в дверях ресторана «Три сестры», лежал обезглавленный труп некоего существа, внешне похожего на женщину. И это было бесспорным доказательством того, что помимо известного Насте мира существует мир другой, неизвестный, непонятный и уже поэтому жуткий. Возможно, один из этих двух миров был лишь декорацией для другого, но который из двух?

Пока на все вопросы Настин желудок отвечал болезненными спазмами, дальним эхом которых пришла головная боль. Походкой сомнамбулы Настя подошла к ближайшей сосне, оторвала веточку и понюхала ее. Потом провела иголками по руке. Сосна была настоящей, и Настю это слегка успокоило. Она прислонилась к дереву, сделала несколько глубоких вдохов, потом посмотрела на свои пальцы – не дрожат. Почти.

Они снова задрожали, как только Настя приблизилась к порогу «Трех сестер».

12

В тот первый вечер они со Смайли засиделись допоздна, и, следовательно, до утра оставалось совсем немного, однако вопреки здравому смыслу это «немного» растянулось на целую вечность. Всю ночь Настя боролась с темными удушливыми сновидениями, где не было четких сюжетов или даже лиц, а были лишь подбирающиеся со всех сторон тени, от которых Настю прошибал пот. Когда холодные пальцы теней смыкались на Настиной шее, она вздрагивала и просыпалась, испуганно озираясь по сторонам и надеясь, что за окном уже светает, но находя вместо этого все ту же беспросветную ночь.

Когда утро все же наступило, то, высунув голову из-под огромных одеял нереального белого цвета, Настя посмотрела на часы и тут же нырнула обратно. «Наверное, скоро придет Смайли, – подумала она. – Придет… и пусть катится к черту со своим диктофоном!» После вчерашнего у нее пропало всякое желание погружаться в воспоминания и искать там ответы, искать то, что было утрачено когда-то, искать там саму себя… В это утро в большой уютной постели не было места ненависти к Денису или сожалению об обманутых чувствах, там было одно простое желание: оставьте меня в покое. И эта мысль о покое Насте очень нравилась; она улыбнулась и свернулась калачиком, взбивая вокруг себя одеяло, как молочную пену в капуччино. Ее тянуло в сон, но в снах тоже не было покоя, там жили темные бесформенные тени, встречаться с которыми у Насти не было никакого желания. Поэтому она попыталась просто подремать, инстинктивно вздрагивая, как только ей казалось, что она проваливается в сон. Потом ей надоели эти игры, и она просто лежала, глядя в потолок и ни о чем не думая. Она знала, что имеет право на такое порочное времяпрепровождение, и, ожидая, что скоро Смайли предложит ей выбраться из постели и заняться делом, заготовила несколько убийственных ответов на это предложение. Однако Смайли не торопился, и со временем разглядывание потолка и мысли ни о чем приелись. Оказалось, что покой хорош лишь в небольших дозах. Настя решила, что пора вставать, но край постели оказался так невероятно далек, что по пути туда Настя снова задремала.

Было уже около двух часов дня, когда Настя все-таки добралась до края постели, коснулась пятками щекочуще-мягкого ковра, привела свое тело в вертикальное положение и насладилась легким головокружением. Потом она пошла в ванную и смыла с себя ночной пот, эти метки, оставленные бесформенными тенями из непрошеных кошмаров. Затем она села на край постели и, неспешно расчесывая волосы, еще немного подождала Смайли: она ведь заготовила действительно хорошие реплики в его адрес, будет обидно, если они пропадут.

Но Смайли перехитрил ее и не явился, отчего сидение в номере сразу стало бессмысленным и скучным. Настя посмотрела на телефон – можно было заказать поздний завтрак, можно было спросить, куда это подевался Смайли. Но Настя вдруг поняла, чего ей действительно хочется: ей нужно срочно выйти из номера и пойти куда-нибудь – в ресторан, на поиски Смайли, в парикмахерскую, еще черт знает куда, лишь бы выйти и доказать самой себе, что она не под арестом, что она свободна, что она ходит куда хочет и…

Вот именно, она не собирается до конца своих дней оплакивать Дениса Андерсона и их якобы большое и якобы светлое чувство.

Проблема была в том, что ей было совершенно нечего надеть. Кроме шуток. Одежда, в которой она приехала в гостиницу, как-то сама собой исчезла, и слава богу, потому что в этих вещах Настя прошла и отчасти проползла Старые Пряники, а связанную с этим кучу неприятных ассоциаций вряд ли можно было вычистить многократной машинной стиркой. Впрочем, даже выстиранная, та ее одежда совершенно не подходила к интерьерам гостиницы. Настя даже засомневалась, подходит ли она сама к этим интерьерам; может быть, ей лучше не высовываться из номера, чтобы не пугать персонал и прочих постояльцев? Она вошла в ванную комнату и пристально изучила свое отражение в зеркале. Диагнозом было скептическое «м-да» и глубокий вздох. Конечно, этому лицу не помешал бы визит к парикмахеру, к косметологу, а может, и к пластическому хирургу, если бы Настя не боялась пластических хирургов. Лицо было бледное и какое-то уж совсем исхудавшее, что придавало ему до неприличия несчастное выражение. И еще мешки под глазами… Настя потерла их в надежде, что те исчезнут, как ночной кошмар, но мешки крепко держались за свое место в этой жизни. Настя опустила руки. Кстати о руках… И о ногтях… Вот он, истинный ужас.

Короче говоря, когда Настя, одетая в длинный купальный халат, вышла из номера, то руки ее были в карманах этого халата, а мысли совершенно в противоположной от Дениса Андерсона стороне. Она протопала босиком до лестницы и уже стала спускаться вниз, когда заметила, что сзади нее неслышно следует могучего телосложения мужчина, причем мужчина вполне приятной наружности, и что самое удивительное – костюм сидел на нем так, будто мужчина в нем родился.

– Бонд, – сказала себе впечатленная Настя, – Джеймс Бонд.

Псевдо-Бонд на Настю не смотрел, но губы его едва заметно двигались, как будто мужчина разговаривал сам с собой. Поэтому Настю не удивило, что внизу лестницы ее ждал Смайли.

– Доброе утро, – сказал он без тени иронии.

– Здрасте, – сказала Настя. Ей захотелось срочно присесть, потому что сейчас они со Смайли стояли рядом и ей приходилось наклонять голову к гному, словно к ребенку; при том что Настя знала – если кто-то тут и ребенок, то это скорее она по сравнению со Смайли. Гном, похоже, никакого неудобства не испытывал, но Насте от этого было не легче.

– Как спалось? – спросил Смайли.

– Ужасно.

– Так я и думал. Поэтому не стал будить.

– Спасибо, но… Давайте куда-нибудь присядем, – не выдержала Настя.

– Думаю, тебе не помешает слегка перекусить, – предложил Смайли. – Ресторан вот здесь…

Настя с сомнением посмотрела на свои босые ступни, потом показала Смайли на халат:

– Не думаю, что у меня подходящий наряд для…

– Подходящий, – прервал ее Смайли. – Здешний персонал видел и не такое. Ваш халат они с облегчением воспримут как проявление классического стиля в одежде.

– Ну если так…

– Именно. Армандо…

Боже, он не только выглядел потрясающе, его еще и звали – Армандо. Джеймс Бонд? Имя для пожилого сельского агронома-самогонщика. Армандо – вот имя для настоящего мужчины.

– Настя, это Армандо, – сказал Смайли с неприлично будничной интонацией; может быть, гномам такие красавцы с такими именами встречаются каждый день, но для Насти сегодняшний опыт был первым, и фразу «это Армандо», по ее мнению, нужно было произносить с той же интонацией, с какой на инаугурационном приеме в Кремле провозглашают: «Пр-резидент Р-российской Федер-рации!» Чтобы после завершения последнего слова еще несколько минут икры присутствующих вибрировали в верноподданническом трепете. Ар-рмандо…

– Настя, это Армандо, он будет твоим персональным… – Смайли задумался.

– Телохранителем? – предположила Настя.

– И это тоже. Хотя сейчас тебе нужна не столько охрана, сколько опека.

– Это как?

– Он поможет вам освоиться. Покажет, где магазины, где… – Смайли задумался. – Где другие магазины. В общем, все, что может понадобиться молодой девушке, когда она все-таки захочет обуться и сменить халат на что-нибудь более экстравагантное.

– О… – Настя представила, как невозмутимый Армандо помогает ей перемерить половину обувного магазина, и у нее засосало под ложечкой. В этом состоянии она проследовала за Смайли в стеклянные двери ресторана. Сзади бесшумно ступал Армандо – Настя чувствовала его присутствие лопатками. По лопаткам бегали приятные мурашки.

Впрочем, эти самые мурашки, наверное, и сбили чувствительность Настиных лопаток, потому что когда она вслед за Смайли подошла к столику, то оказалось, что Армандо остался стоять у самых дверей, медленно поворачивая голову туда-сюда, словно одушевленный локатор. В ресторане было пусто, но как только Смайли и Настя заняли свои места, рядом откуда-то взялась тощая брюнетка в черном коротком платье, кивнула Смайли, вежливо улыбнулась Насте и спросила:

– Быстро или вкусно?

– Девушка решает, – сказал Смайли.

– Быстро, – сказала Настя. – Это ведь у меня завтрак. Если я буду долго и вкусно завтракать, то останусь без ужина.

– Ну вот, – разочарованно вздохнул Смайли и завертел в руках диктофон. – Я надеялся на долгую основательную трапезу, в ходе которой мы сможем обсудить следующую порцию твоих воспоминаний… Или сегодня у тебя будет выходной?

– Почему это?

– Мне показалось, что вчера было слишком много негативных эмоций.

– Терпимо.

Брюнетка снова неожиданно возникла возле столика, поставила тарелку с тостами, масло, сыр, ветчину и удалилась.

– Терпимо, – повторила Настя, намазывая тост. – Вы думали, что я погружусь в многомесячную депрессию? Нет, это не мой случай. Во-первых, все это было почти год назад, во-вторых, неизвестно, жив ли Денис. А какой смысл обижаться на человека, который то ли жив, то ли нет… А в-третьих, может быть, у этого человека, если он все-таки жив, есть разумное объяснение всем его поступкам?

– Настя, у Дениса Андерсона достаточно адвокатов, не становись в их стройные ряды. Лучше посмотри сюда. – Смайли вытащил из внутреннего кармана пиджака продолговатый конверт, а из конверта вынул несколько фотографий. – Не узнаешь?

Настя хрустнула тостом.

– Это мечи? – предположила она. Смайли кивнул. – Я должна узнать какой-то из этих мечей? Тот, который был у Дениса? Знаете, на ваших картинках они все одинаковые. Рукоятка, лезвие… Я особенно не разглядывала его. Я только помню, – воспоминание заставило ее отложить второй тост в сторону, – что когда я его ухватила, то он оказался легким. Я не ожидала, что он будет таким. И потом… Потом он словно потащил меня за собой. Я почти не вкладывала усилий в тот удар… Знаете, – Настя перешла на полушепот, – это не я убила горгону. Это меч ее убил.

– Да, – согласился Смайли. – Я знаю.

– Как это – я знаю?

– Это меч, который помогает своему хозяину убивать. Меч, который хочет убийства даже больше, чем хочет его человек, сжимающий этот меч.

– Фу, – сказала Настя. – И я это трогала руками? И Денис хотел подарить это отцу? Хотя нет, мы уже выяснили вчера, что отцу он ничего дарить не хотел. Тогда зачем ему этот меч?

– Чтобы убить горгону. Он пришел к ней с мечом и наживкой. Чтобы убить, забрать голову и продать ее тем людям в подземелье. Там ведь были люди, да?

– По крайней мере, двое из троих. Подождите, ну вот убил он горгону, продал голову. Получил деньги. И что дальше?

Смайли ткнул пальцем в недоеденный тост.

– Ешь, Настя, а то окончательно загубишь аппетит.

– Какой аппетит? Вы мне такие страшные штуки показываете…

Перед Настей возникла чашка чая и три крошечных пирожных. Настя осторожно взяла одно, и пальцы едва не прорвали тонкое тесто, пришлось срочно положить его в рот. Смайли одобрительно кивнул.