Текст книги "Реинкарнатор"
Автор книги: Сергей Синякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Глава 21
Известное дело, у нас всегда выбирают сердцем, И слава Богу, ведь если бы у нас выбирали головой, все было бы значительно хуже. Не зря ведь знаменитый русский поэт сказал: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Не знаю, как насчет измерений, а вот умом Россию действительно не понять. Даже среднестатистический и не склонный к особым размышлениям россиянин может без особого труда напридумывать такое, что его жизнь превратится в ад. А ведь у нас целые институты на это существовали и продолжают существовать. Сидят люди и за зарплату напряженно думают, какую бы еще пакость своему народу сотворить. И чем хуже становится, тем интенсивнее они думают и пакостные свои планы в жизнь претворяют.
Да чего там далеко ходить, возьмем, к примеру, бывшего ставропольского комбайнера и Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева. Еще работая в поле на комбайне, он задумывался над жизнью. И не просто задумывался – экспериментировал. То поле убирать с середины начнет, то ножи на комбайне повыше поднимет, чтобы они одни колосья со злака сельскохозяйственного срезали. Став областным секретарем, тоже проявил себя в полной мере: то запретит частную инициативу, то поощрять ее примется, то агрофизику вместо агрохимии внедрять начнет, то своему водителю пятидесятирублевки фальшивые печатать разрешит, а потом со стороны наблюдает, примут ли у водителя эти купюры в магазине, или сразу повяжут. Он этот эксперимент не от скуки задумал – пройди все удачно, можно было бы коммунизм в Ставропольском крае строить. А как Михаил Сергеевич размахнулся, когда Генеральным секретарем стал? Беспощадную борьбу с пьянством повел, виноградники по всей стране повырубил, добился того, что бутылки хорошего вина купить невозможно стало, водку по талонам отпускали, из-за нее, родимой, людей в очередях давили! Самогоноварение расцвело, сахар в цене поднялся и в сладкое золото превратился. Но и этого ему показалось мало. Затеял Михаил Сергеевич перестройку и реформы. У нас перестройка с чего начинается? Кто революционные песни разучивал, тот сразу на этот вопрос ответит. Любое строительство у нас начинается с отречения от старого мира и отрясания его праха со своих ног. Ясный перец, ломать – нe строить, душа особо не болит. А если мы что-то ломать начинаем, то не успокоимся, пока вокруг груда развалин не останется. Сломали все, что можно было, затеяли приступать к строительству, но тут оказалось, что строительных материалов для новой стройки просто нет. Что-то сами продали, что-то соседи разворовали, что-то в негодность пришло. Вот и живем в шалаше, ждем, когда кто-то поможет. Про последователей Михаила Сергеевича и говорить не хочется, при них мы Международный валютный фонд вконец затравили, у них при одном только упоминании о России руки трястись начинают, потому что мы для них вроде рэкетиров – кому понравится, что у тебя над ухом палят и при этом приговаривают: «Дай миллиард! Дай миллиард!»
И ведь каждого своего руководителя мы поддерживали всеми сердцами. Так и кричали когда-то: «Голосуй сердцем, а не то проиграешь!» Проголосовали. Где выигрыш-то? А вот он, выигрыш-то! Мы голосовали сердцем и каждый раз ошибались. Но если бы мы голосовали головой, последствия были бы еще страшнее.
К выборам губернатора в Царицынской области готовились загодя и обстоятельно. Кандидатов, как уже отмечалось, было два. Первый из них – представитель левых объединений Иван Николаевич Жухрай – уже был губернатором и власть из рук выпускать не намеревался. Второй – представитель нового поколения политиков Валерий Яковлевич Брюсов – намеревался эту власть у старого губернатора отнять. Сама власть особо притягательной для каждой из сторон не была, а вот деньги, которые обещала власть, манили и притягивали. В Царицынской области было развито сельское хозяйство, да и промышленность нехилая – один только алюминиевый завод дорогого стоит, а таких заводов на территория области около полутора десятков. Миллионы сулили и запасы бишофита, таившиеся в земных недрах, добывались здесь нефть и газ, изготовлялся высококачественный цемент, а речная пойма вполне могла стать курортной местностью, если бы удалось вывести надоедливых комаров, которые пойму считали своим раем. Понятное дело: рай для комаров – ад для человека, поэтому курортизацию поймы каждый приходящий к власти политик откладывал на неопределенное время.
Иван Николаевич Жухрай говорил, что все в области для народа. Это не мешало ему ко итогам своего губернаторства войти в первую пятерку богатейших людей области. И это понятно, ведь Жухрай тоже был частью народа я как народный представитель имел право на свой кусок пирога.
Валерий Яковлевич Брюсов говорил, что собственность должна принадлежать умным и грамотным предпринимателям., а народ свое е предпринимателей получит в виде налогов. Чем, значит, больше заработает предприниматель, тем лучше будет жить рядовому трудящемуся и даже пенсионеру. Сам Валерий Яковлевич себя. относил к предпринимателям, а потому полагал, что собственность должна принадлежать именно ему. Однако стараниями Жухрая и его команды Брюсова к собственности не подпускали, поэтому мэр резонно рассчитывал, что своего обязательно добьется, когда потеснит Ивана Николаевича с губернаторского поста.
Борьба за избирателя сводилась к двум основным моментам: восхвалению собственных достоинств и поливанию грязью соперника. В целях добычи компромата губернатор и мэр вначале обзавелись своими разведывательными службами. Затем встала задача сбережения собственных секретов, чтобы не допустить превращения оных в черный компромат. В обеих командах появилась своя контрразведка. Через некоторое время выяснилось, что для успешной работы необходимы люди, которые могли бы втянуть соперника в какую-нибудь авантюру. Для этого потребовались свои диверсанты. Для борьбы с диверсантами потребовалась своя милиция. Потом для противодействия сопернику потребовались свои адвокаты, свои прокуроры и свои судьи. Через некоторое время администрации области и города стали напоминать филиалы правоохранительных структур, и соперники встали перед необходимостью создания собственной армии. Но этого не позволял бюджет, и губернатор с мэром повели жесточайшую борьбу за инвестиции и предпринимательство. Вскоре уже население делилось на жухраевцев и брюсовцев.
Иногда в милицейских сводках отмечались столкновения между гражданами на политической почве. В основном пока все сводилось к хулиганским выходкам. Например, жухраевец берет ведро с краской и темной ночью выводит на заборе «Будущее за Жухраем». Брюсовец на следующую ночь выводит на том же заборе «Жухрай красный козел!» Жухраевец, кипя от негодования, пишет свое: «А Брюсов – голубой!», и тут уже брюсовец возмущен. На следующую ночь он замазывает антибрюсовские лозунги черной краской и садится в засаду. Но в засаде уже сидит и милиция, которой надоела заборная переписка. В итоге жухраевца и брюсовца, перемазанных краской и с разбитыми носами, привозят в милицию, и все заканчивается составлением протокола.
Еще через неделю все начинается в обратном порядке. Закономерен только обязательно милицейский финал. И это говорит о том, что органы у нас и в самом деле деполитизированы и рядовые милиционеры не имеют никаких политических пристрастий. Им главное – чтобы заборы были чисты!
Понятное дело, в этой беспощадной борьбе обрести политического союзника просто необходимо. Неудивительно, что обе стороны ухватились за Даосова. Конечно, найдутся такие, что скажут пренебрежительно: «Да на фига им этот Даосов сдался! Верное дело – подкинуть в день выборов в избирательную урну тысчонку-другую липовых бюллетеней!» И будут очень неправы! Ведь главное в политике что? В политике важно иметь если не чистые руки (это практически невозможно) и незапятнанную репутацию (таких политиков просто нет!), то хотя бы чистое и благообразное лицо человека, который печется о всенародном благе (а это, вы уж мне поверьте, труднее всего на свете!).
Да, вне всякого сомнения, можно воспользоваться услугами мордоделов, которые за приличную сумму возведут вас до ангельских высот, а вашего соперника, напротив, измажут дегтем, изваляют в пуху и вообще представят его двоюродным братом Адольфа Гитлера или правнуком Сатаны! Но если существуют относительно честные способы борьбы, почему нельзя воспользоваться ими?
Полковник Андрей Андреевич Иванов понимал, что губернатор и мэр интересуются Даосовым не зря. Поведение этого самого Даосова по докладам подчиненных выглядело очень странно. То, что реинкарнатор поддерживал отношения с обоими политиками, полковника не слишком удивляло он сам, как теленок, старался двух маток сосать.
А вот бытовое поведение реинкарнатора начальника Царицынского УЭП Андрея Андреевича Иванова приводило в крайнее изумление. И в самом деле, много вы найдете предпринимателей, которые в компании с шашлычником и крупным бараном водку пьют, потом этого барана в машину сажают, и только для того, чтобы выпустить в ближайшей лесополосе?
Была у Андрея Андреевича некоторая уверенность, что этот поступок Даосова каким-то образом связан с происшествием на Центральном рынке, где на прошлой неделе местные братки и очумевшие милиционеры из патрульно-постовой милиции нагло грабили колхозников. И ведь что интересно – на вопрос представителей службы собственной безопасности УВД милиционеры так и не смогли внятно ответить, на кой черт им сдалась целая будка белокочанной капусты. Мялись, глаза в сторону отводили, бормотали что-то косноязычное и непонятное.
А с братвой рыночной вообще разговаривать было невозможно. Уставятся на тебя, как бараны на новые ворота, бесконечную жвачку жуют и лениво цедят разные глупости вроде того, что капуста и в Африке капуста, мол, нельзя людей последнего удовольствия в жизни лишать. Особо тягостное впечатление на Иванова произвел вставший на место покойного Сени Абрамчика Бородуля. Вроде бы и судим этот Бородуля был раньше, а вот борзости, присущей рэкетиру, в нем не чувствовалось. Такому ли городскими отморозкамя руководить? Странно все это было, очень странно.
И Куретайло в последнее время себя вел более чем странно.
Нет, с одной стороны, он демонстрировал прежние рвение и лояльность, только делал все словно бы из-под палки. Похоже, Игорь Дмитриевич в победе своего шефа на предстоящих выборах разочаровался и теперь прикидывал, не переметнуться ли ему к конкуренту Жухрая. Это открывало новые возможности, и сейчас Иванов размышлял именно над новыми перспективами. Срок его службы подходил к концу, и надо было уже подумывать, чем заняться на гражданке. Хорошо было бы попасть в команду нового губернатора. Андрею Андреевичу было абсолютно все равно, кто победит. Победит Жухрай – неплохо, начальник УЭП ему определенные услуги оказывал, победит Брюсов – ситуация складывалась аналогично. По сути, это была беспроигрышная лотерея, главным в которой было одно – чтобы конкуренты на пост губернатора о его двурушничестве не узнали. Но в конспирации Андрей Андреевич был силен, не зря же он лучшим агентуристом управления внутренних дел слыл!
Полковник покурил, сидя за служебным столом, потом включил электрический чайник и достал из шкафа пакетик кофе со сливками и чашку.
Неожиданно зазвонил телефон.
Полковник Иванов поднял трубку.
Докладывал лейтенант Алексей Сурков, бывший за старшего в группе наружного наблюдения.
– Андрей Андреевич… – Лейтенант замялся. – Тут у нас такая ситуация. Только что выяснилось, что любовницу нашего фигуранта… Ну, Наталью Пригорницкую… Вроде бы ее как бы похитили!
– Кто? – рявкнул полковник.
– Пока неизвестно. Только источник доложил, что Даосову позвонили и стрелку забили. Он в шесть поедет с похитителями перетирать все дела. Каковы будут наши действия? Вмешаться? Или посмотреть, что там дальше будет?
– О Господи! – Полковник растерялся. – Вам же светиться нельзя! Нет, никаких вмешательств. Понаблюдать и доложить. Кто, где, сколько их… Прибор для направленного подслушивания имеется?
– Имеется, – совсем по-граждански отозвался Сурков.
– Я у себя, связь будем держать по рации. Я на ваш канал перейду. Держите меня в курсе происходящего. Все ясно?
– Так точно! – теперь уже уставной формулой отрубил лейтенант Сурков,
Полковник Иванов сел в кресло, вытирая носовым платком выступившую на висках испарину. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы рапорт лейтенанта Суркова оказался ошибочным. Он посмотрел на трубку телефона. Надо было позвонить и доложить о случившемся сразу обоим кандидатам. Или все-таки кому-нибудь одному? А может быть, докладывать пока вообще не стоило? Есть ведь такая служебная примета – не торопись о неприятностях докладывать начальству, во всем будешь виноват именно ты. Да, скорее всего лучше выждать немного, авось все само и утрясется. А если не утрясется? Вот тогда и надо докладывать.
Тем более что сам ты пока ничего не знаешь. Вдруг это похищение организовано мэром или, что хуже, самим губернатором? Все может быть в этом мире. Очень уж они вьются вокруг этого Даосова. Как мухи над сладким.
А Даосову в это время снова звонили по телефону.
Кто-то дышал в трубку и отвратительно хихикал.
– Мужик, тебе баба нужна?
Даосов молчал. «Вот тебе и сходила погулять» – неожиданно подумал он.
– Ладно, орелик, – сказал все тот же гадкий голос. – Договориться всегда можно. Подгребай на набережную к шести часикам. Куда-куда? В кафе «Ани». Там еще армянин, который тебя тещу в березку просил вселить, директорствует. Вспоминаешь? Вот и славненько. Шкатулочку свою прихвати.
– А как я вас узнаю? – хрипло спросил Борис Романович.
Собеседник хихикнул.
– А тебе нас не надо угадывать, – сказал он. – Мы сами тебя угадаем!
«Это – мэр! – положив трубку, злобно подумал Даосов. – Кому еще мои души были нужны? Только ему. С-сволочь! Знал бы, что ты на подобные вещи способен, я бы твоему сыну устроил! Я бы в него такое подсадил!»
Одна только мысль о том, что Наталья сейчас сидит в каком-нибудь подвале, приводила Даосова в бешенство. Попадись ему сейчас Валерий Яковлевич Брюсов, плохо бы тому пришлось. Но Валерия Яковлевича рядом не было, а до шести еще оставалось три часа.
Борис Романович пометался по кабинету. Медленно к нему возвращалась способность соображать.
– Леночка? – Он выглянул за дверь.
Елена Владимировна читала какой-то толстый литературный журнал. В другое время Борис Романович от души бы порадовался за компаньонку, но сейчас только спросил:
– Скажи, солнышко, наш телефон определил, откуда был последний звонок?
– Определил, Борис Романович, – сказала девушка и, положив журнал на стол, продиктовала номер: – 34-11-32.
Телефон этот показался Даосову странно знакомым. Вернувшись за стол, он долго пытался вспомнить, кому телефон принадлежит, и, как это обычно бывает, разгадка пришла именно тогда, когда Даосов отчаялся. Порывшись в газетах, он нашел нужный номер рекламного еженедельника «Все для Вас» и открыл нужную страницу.
«Куплю души, – указывалось в объявлении. Дорого». И телефончик тот самый стоял: 34-11-32.
Глава 22
Наружка, следившая за Даосовым, откровенно скучала в автомашине. Объект сидел за столиком летнего кафе «Ани». Кафе это принадлежало частному предпринимателю Шабальяну Мартину Цогановичу, семидесятилетнему армянину с трудной и бурной биографией. Первый раз Мартина Цогановича приговорили к высшей мере социальной защиты в одна тысяча девятьсот сорок пятом году. История умалчивает, за что с ним тбилисский суд обошелся так сурово, а сам Шабальян в своих рассказах этот период своей жизни старательно избегал. Шла гуманизация права, и Шабальяна помиловали – он получил двадцать пять лет лишения свободы и уехал в республику Коми, где постоянно не хватало специалистов по лесоповалу. Из лагеря он вышел после смерти Сталина. Даже не оглянувшись по сторонам, Шабальян рысью направился в родной Тбилиси, где уже осенью вновь был приговорен к высшей мере наказания за хищения государственного имущества в особо крупных размерах. Разумеется, что имущество его конфисковали. Расстрел заменили пятнадцатью годами лишения свободы, и, как обычно, все пятнадцать лет Шабальян не сидел. Досрочно освобожденный в год, когда в столице проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов, Мартин Цоганович сразу же окунулся в занятие, которое несколько позже получило название «фарцовка». И опять ему не повезло. Деятельностью Шабальяна заинтересовался тогдашний бригадмил, и это любопытство стоило неугомонному армянину еще трех томительных лет, проведенных в уральском городе Ивдель. После освобождения Шабальян поехал в город Саратов, Москва и Тбилиси потеряли привлекательность в его глазах. В Саратове он немного огляделся по сторонам. Шел тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Мартин Цоганович быстро понял, что городу нужна черная икра. Ведь совсем под боком у саратовцев был химический полигон Шиханы, а наличие таких объектов всегда осложняет экологическую обстановку! Шабальян наладился переправлять в Саратов икру из астраханской поймы, начал жить хорошо и даже женился. Счастливый период его жизни длился пять лет. Видимо, Мартин Цоганович Шабальян был рожден под несчастливой звездой. В год, когда в космос полетели Валерий Быковский и Валентина Терешкова, Мартин Цоганович тоже полетел – но в далекие, хотя и менее холодные, чем космическое пространство, просторы Якутии. Вернулся он оттуда уже в середине семидесятых, когда общество несколько подобрело к жуликам и стало испытывать в них некоторую нужду. Мартин Цоганович, ставший к тому времени разведенным холостяком, без сожалений проехал несчастливый город Саратов и сошел с поезда в Царицыне, привлеченный увиденной из окна огромной женской фигурой, отлитой по эскизам знаменитого скульптора Вучетича. Царицын ему понравился. Шабальян купил домик и начал заниматься маркетингом. В моде были женские колготки с люрексом, и на них можно было неплохо заработать. Мартин Цоганович поднатужился, немного занял у друзей и купил подпольную фабрику по производству колготок. Бывшие владельцы продали ее недорого, но в суматохе забыли предупредить нового владельца, что на подпольное производство уже положили глаз люди, чья служба трудна и опасна, но как-то не видна. Как пелось в старинном тюремном романсе, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Конечно, Шабальяна к тому времени фраером назвать было трудно, все-таки какие университеты человек прошел, какого житейского опыта набрался! Но влетел он под статью с конфискацией имущества, как глупый ушастый фраер. За эту свою ушастость Мартин Цоганович и получил очередной срок в долгие двенадцать лет. На свободу он вышел в конце восьмидесятых без денег, но с чистой совестью. Боже мой! – вернувшись в Царицын и оглядевшись по сторонам, Мартин Цоганович понял, что его время наконец-то пришло. Не зря он страдал, как библейский Иов! Вокруг махровым цветом распускались кооперативы, строились «пирамиды», создавались товарно-сырьевые биржи, на которых с торгов продавалось все, что можно было украсть. Шла приватизация, и от ее объектов разбегались глаза. Шабальян с размаху прыгнул в волны бурного бизнеса, но, проплыв немного, с грустью понял, что его время ушло. За молодыми и наглыми хищниками ему было не угнаться. Скрывая мудрую грусть, Мартин Цоганович удалился от дел, в последний раз женился, на выуженные из волн бизнеса деньги построил маленькое кафе на набережной, чтобы, подобно рыбаку из сказки известного классика, доживать свои дни, имея в кармане постоянно на хлеб с маслом и черной икрой.
Одно время он даже был клиентом Даосова, когда скончалась его царицынская теща. Именно тогда Шабальян попросил Бориса Романовича пересадить душу умершей Анаит Иосифовны в березку у его добротного дома. Через два дня после исполнения сделки в натуре Мартин Цоганович вышел на улицу с топором в руках и срубил березку, как елочку из детской новогодней песенки, – под самый корешок. Сделать это при жизни тещи он не решался, прекрасно понимая, что в третий раз ему высшую меру на тюремный срок не заменят, а вот над березкой душу можно было отвести вполне безнаказанно. Правда, Мартин Цоганович несколько ошибся в своих расчетах. За потраву зеленых насаждений его все-таки наказали на двести рублей.
Клиентов своего кафе Мартин Цоганович Шабальян встречал в неизменном полосатом костюме, который каждый, кто знал историю жизни неугомонного армянина, почему-то принимал за тюремную робу.
С Даосовым он доброжелательно поздоровался и указал ему на нужный столик. Видимо, кто-то его уже предупредил, что Даосов обязательно придет. Заказа Борис Романович не делал, тем не менее на столике тут же появились бутылка коньяка, зелень, сыр, лаваш, шоколадные конфеты, тоненько порезанный лимон, а через некоторое время принесли дымящееся фирменное блюдо – нежнейший и сочный люля-кебаб, который могли готовить только у дяди Миши, как называли Шабальяна завсегдатаи его кафе. Многие и не раз пытались узнать секрет приготовления люля-кебаба, но дядя Миша стойко хранил тайну. Между тем секрет был очень прост: для приготовления люля Мартин Цоганович брал низкосортные и пленочные куски мяса и прокручивал их через электромясорубку два раза.
– За счет заведения, – грустно объяснил роскошь стола хозяин кафе и отошел по своим неотложным предпринимательским делам.
Аппетита у Даосова не было, но от люля-кебаба исходил такой аромат, что Борис Романович съел один кусочек, потом другой и как-то незаметно для себя запил съеденное рюмкой прекрасного коньяка «Ахтамар».
– Свободно?
Даосов не успел ответить, как в белое пластмассовое кресло у его столика бесцеремонно плюхнулся смуглый и оттого похожий на араба высокий горбоносый гражданин с густой гривой иссиня-черных волос, ниспадающих на широкие плечи.
– Знаете, молодой человек, – устало сказал Даосов, – менее всего я сейчас расположен к беседам. Горбоносый нагло улыбнулся.
– Не хочется, и не надо! – покладисто согласился он. – Тогда прогуляйся немного. Ментов ты привел?
– Каких ментов? – поднял голову от тарелки Борис Романович.
– А вон они в «жигуленке» сидят, – кивнул горбоносый. – Значит, так – ты выходишь и гуляешь вон туда, в сторону недостроенного моста. Там тебя встретят. Иди, родной, а я пока задержусь, пугану малость товарищей милиционеров!
Борис Романович незаметно посмотрел на стоящий чуть поодаль автомобиль, в котором сидели четверо спортивно-подтянутых мужиков. Странно, как это он их раньше не заметил? А ведь ясно было со слов губернатора, что следят за Борисом Романовичем, каждый шаг его отслеживают!
Выпив еще рюмку коньяку, Даосов поднялся и неторопливо побрел в сторону, указанную горбоносым.
В машине меж тем немного волновались. Заметив подсевшего к Даосову горбоносого, Сурков немедленно включил подслушивающее устройство и некоторое время с удивлением прислушивался к чирикающим звукам, доносящимся из прибора.
– Это по-каковски они болтают? – удивленно спросил он.
Сидящие рядом товарищи на этот риторический вопрос ответить не могли.
– Глянь, – сказал Дмитрий. – Объект-то наш уходит!
– Заводи! – приказал Сурков. – Игорек, на выход! Пошел за объектом! Володя, тихонечко поезжай следом.
Водитель тронул машину. Метров через пятьдесят на пути «жигуленка» вдруг встал человек в генеральском мундире, который вначале показался экипажу похожим, а затем и на самом деле оказался начальником Управления внутренних дел генерал-лейтенантом Рвачевым. Генерал хмуро смотрел на машину и манил к себе водителя согнутым пальцем.
– Товарищ генерал! – Сурков выскочил из машины и поднял ладонь к непокрытой голове. Без формы ведь был, в гражданке. – Экипаж машины осуществляет наружное наблюдение за порученным объектом; Доложил лейтенант милиции Сурков.
– Вы что себе позволяете? – хмуро сказал генерал Рвачев. – Если вы на службе, лейтенант, то почему от вас пахнет коньяком?
Лейтенант милиции Сурков хотел возразить начальнику управления и с ужасом вдруг осознал, что от него не просто пахнет коньяком, он безобразно пьян, как и его товарищи, вообще не сумевшие выбраться из автомашины. Лейтенант милиции Игорь Иванцов неторопливо шел за Даосовым. Особо прятаться не стоило – фигурант шагал, совсем не оглядываясь назад. Иванцов не отрывал глаз от понурой спины объекта. Видно было, расстроился человек, дороги перед собой не видит. И все-таки Иванцов был осторожен, шел рядом с пышной зеленью смородиновых кустов, готовый шагнуть в их спасительную тень, если фигурант вздумает провериться.
Вот из этих-то кустов и послышалось свистящее шипение. Вначале Ивандов заметил колеблющуюся тень, потом, обернувшись, увидел, что из кустов, стоя на хвосте и расправив пятнистый капюшон, шипит на него исполинская змея. При этом змея смотрела на него желтым немигающим глазом, и видно было, как из ее слегка приоткрытой пасти движется черный раздвоенный язычок.
Некоторое время оперативник и пресмыкающееся смотрели друг на друга. Голова змеи склонилась ниже, и Иванцов услышал свистящий шепот чудовища, выговаривающий вполне понятные человеческие слова:
– Сс-чего ты здесь лазиш-шь, с-сучок? Сс-чего вынюх-хиваеш-шь?
Нервы работника службы наружного наблюдения не выдержали. Коротко вскрикнув, он развернулся и со всей стремительностью бросился назад, где неторопливо должны были ехать на машине товарищи. А они и не ехали никуда. Сидели в машине и откровенно дрыхли, даже похрапывали во сне. И такой в кабине густой коньячный запах стоял, что лейтенант Иванцов с грустной завистью подумал: «И когда же вы, братцы, успели набраться?», не заметив даже, что использовал в своем мысленном обращении рифму, достойную бумаги.
А между тем рядом с неторопливо бредущим по направлению к мосту Даосовым остановилась автомашина и кто-то позвал из салона:
– Борис Романович! Не топиться ли с горя собрался? Садись, подвезу!
Даосов хмуро посмотрел на водителя.
Из подъехавшей машины на него смотрел, показывая длинные желтые зубы, сторож с Центрального кладбища. Длинное костистое лицо сторожа кривилось в победной усмешке. Сторож приглашающе махнул реинкарнатору рукой и распахнул дверцу со стороны пассажира.
– Садись, Романыч, садись! Пора бы уже и поговорить о делах наших скорбных…
Вот так оно обычно и бывает – подозреваешь одного, а во всем виноват тот, кого даже и не вспоминаешь. Ну кем считал Даосов кладбищенского сторожа? Мелкой сволочью, способной лишь на то, чтобы за малую мзду открывать ворота перед приезжающим реинкарнатором да водку пить в окружении смиренных покойников. А вот все не так оказалось. Сидел в машине наглый и уверенный в своих действиях человек. Полно, да человек ли? Не зря Борису Романовичу не виделось радужного ореола души, ох не зря! Что ни говорите, было что-то бесовское в человеке, который ночами таился на кладбище, организовал похищение Натальи, пытался организовать аварию самому Даосову и вообще пакостил, как только мог, да еще без зазрения совести получал мзду с Бориса Романовича, когда тот заглядывал на кладбище. А самое главное – кто же еще мог сожительствовать на кладбище рядом с часовней? Только обратная сторона божественной медали.
– Где Наталья? – резко спросил Даосов, не садясь в машину.
– Да ты садись, садись, – снова показал длинные желтые зубы сторож. – Жива твоя Наталья, ничего с ней не сделалось. Пока.
Даосов сел в машину.
Ниже зеркала заднего вида в салоне автомашины болтался маленький зеленый чертенок. Хвост у него извивался, чертенок сучил ножками и делал страшные морды. Даосов пригляделся внимательнее и понял, что чертенок настоящий и, более того, – живой.
– С алкаша у пивной снял, – словоохотливо объяснил сторож. – Сильный дождик был, алкаш упал и лапку ему придавил. Пожалел я его, теперь вот висит, сохнет.
–Ты кто такой? – в упор спросил Даосов. Сторож снова осклабился:
– А мне кажется, что ты уже, Романыч, сам догадался.
– Грузовик той ночью – твоя работа?
– Точно. Сильно напугался?
Даосов выразился с излишней прямотой и витиеватостью.
– Здоров ты загибать, – признал сторож. – Не боись, до дела бы не дошло. Пугали мы тебя. На крепость, как говорится, пробовали.
