Текст книги "Виктор и Маргарита"

Автор книги: Сергей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Им и рекомендую подражать, иначе нельзя избежать того положения, которое приводит человека к омерзительному и бесцельному лирикованию за бутылкой водки или, ещё хуже, за стаканом простого грузинского чая. Не рисуй себе человека разума как схему, действующую согласно расписанию, в котором работа именуется производственным функционированием, отдых – планово предупредительным ремонтом, а сон – накоплением истощённых силовых запасов.

Это чепуха.

Чувства не чужды ему, но он старается так распорядиться ими, чтобы они не вызвали неприятных, нежелаемых последствий. Он может быть лириком, даже циником, если хочешь. Но его лирика будет далека от самокопания, а цинизм от хулиганства. За ним не волочится хвост случайных жён и случайных детей. Его, убеждённого комсомольца, не будут непрерывно выкидывать из комсомола и допекать «нарядами», а служба в армии, суровая по своему существу, не будет так тяжела, когда он осознает её необходимость, ибо «свобода есть познанная необходимость». Так учил нас Ленин, а в мудрости его даже враги не осмеливаются сомневаться.

Нотацию я оборвал неожиданно, мне показалось, что ты ищешь возражений, а их не может быть. Я не намерен её продолжать, нотации не в моих правилах. Обыкновенно я высказываюсь лишь, более или менее удачнее, сентенциями.

Например: Волга впадает в Каспийское море. На первый взгляд, это бесспорная сентенция. На самом деле она очень шаткая: я преклоняюсь перед людьми, заставившими воду взбираться вверх по ступеням к столице даже после того, как узнал страшную цену этого пути. Скептик, сомневающийся даже в своём неверии, я верю тем не менее в прогресс человечества. Как ребёнок, радующийся цветной игрушке, я радуюсь каждому шагу науки и техники. Пушка представляется мне сгустком человеческого разума, несмотря на то, что эта пушка, возможно, поведёт к разрушению разума. Я иду по пути иронии, но когда Левановский исчез на Севере, я не иронизировал, мол, прекрасный самолёт исчез, но шестнадцать других ушли на его поиски. Когда знаешь, что такое Север и что такое самолёт, маленькая цифра «16» становится величественной.

Прочёл автобиографическую «Книгу для взрослых» Эренбурга. Эренбург пытается отмежеваться от Эренбурга из «Хулио Хуренито». Напрасно. Он такой же путаник, как и его однофамилец: я хочу сказать – талантливый путаник.

Смотрел фильм Марьяна «На Дальнем Востоке». Аккуратная, чистенькая работа квалифицированного коллектива. Если тебе удастся её посмотреть, обрати внимание на образ Штокмана. Хотя штокманов не бывает, я хочу посвятить этому образу немалую долю своего следующего письма.

С нетерпением жду следующего письма. Получил ли ты письмо от 14 августа?

13 письмо от 8 сентября 1937 года

В прошлом письме я неосторожно упомянул слово «лирика». Теперь я вновь принуждён обратиться к нему. Дело в том, что частоупотребляемое слово начало терять свой первоначальный смысл. Когда слово теряет свой смысл, но продолжает быть употребляемо, справедливость требует пространного его обращения к действительности. Попробуем.

Лирика – выражение ЛИЧНЫХ чувств человека, влюблённого без взаимности или с неоформленной взаимностью, его можно назвать пребывающим в состоянии лирики, потому что любовь, в данном случае, есть его личное переживание. Оформление взаимности будет тем пределом, за который лирика не простирается, за ним следует фаза общественных взаимоотношений, ибо двух влюблённых мы смело можем назвать организацией.

Есть огульное мнение, говорящее о том, что лирика красива. Не спорю. Лирика – частное дело, а у каждого свой вкус. Иному, может быть, нравится зубная боль: она всегда вызывает личные переживания, т.е. повергает человека в лирику. Другому, наоборот, зубная боль не доставляет ни малейшего наслаждения.

С точки зрения определения (лирика – выражение личных чувств), становится праздным общественный разговор о лирике. Я бы его и не затеял, если бы это энциклопедическое определение было в достаточной мере верным. К сожалению, оно противоречиво, и я собираюсь его выправить, наложив дополнительные ограничения.

Лирика – кратковременное выражение личных чувств человека. Длительное личное переживание становится общественным хотя бы потому, что переживающий, выпадая из общества, наносит обществу вред. Становясь общественным, оно становится в противоречие с личным, поэтому моё определение точнее.

В свете этого нового определения лирики бессмысленно оценивать её со стороны. Я и не оцениваю. Но всякая маскировка лирикой должна быть осуждена. Я бы осуждал, не будь у меня страсти к сентенциям: даже целомудренная нотация (см. прошлое письмо) у меня вышла близнецом безадресной сентенции. Вот.

О городе Горьком ничего сообщить не могу. Кажется, он растёт, кажется, приглаживается, кажется, становится милее моему сердцу, ибо я должен скоро (в марте) его покинуть.

Начал дипломную работу: проектирую завод бутылочного стекла. Не трудно, но трудоёмко. Увлекательно.

Жму руку. Письма твои от 11 и 27 получил. Получил ли ты письмо с нотацией и это? У меня твоих 13. Ого! Переписка становится солидной.

14 письмо от 20 сентября 1937 года

Письмо от 7-го получил: ответ задержал потому, что хотелось поделиться впечатлением от «Петра I». Мне казалось, что тебе не безынтересно будет получить характеристику этой долгожданной картины. К моему сожалению, я должен дать отрицательный отзыв фильму.

Авторы, противореча своим декларациям, ограничились анекдотами. Деяния Петра, по авторам, заключались в том, что он оглушительно и однообразно смеялся и монументально выходил из себя, занимаясь попутно поковкой якорей и стрижкой боярских бород.

Нарбургская победа, по их мнению, имела единственным результатом взятие в плен сомнительной девки Екатерины, а борьба с боярами, носителями консерватизма, не стоила, как говорят, выеденного яйца, ибо бояре были глупыми свиньями.

Ни Москвы,

ни московского народа,

ни жестокой борьбы с варварством,

ни созидания крепости Петербурга,

ни развития горной промышленности,

ни … ничего в «Петре» от Петра.

Всё от Петрова.

Режиссёр Петров поленился понять Петра. Он даже не дал себе труда усвоить глубокое высказывание Ленина о варваре, варварским методом толкавшего Россию по пути прогресса.

Об актёрах.

Симонов, имея блестящие наружные данные для роли Петра, не справился с ролью ни в какой мере.

Черкасов, за недостатком материала, сумел лишь наметить образ царевича Алексея.

Жаров, как всегда, умно подошёл к своему заданию, в результате чего мы получили прекрасного Меньшикова.

Тарханов в эпизодической роли – исключителен.

Тарасова – безнадёжно провинциальна.

Такой случай. Развелись мои знакомые, прожившие вместе 25 лет. Почему? Не сошлись характерами. Почему 25 лет сходились, а на 26-й не сошлись? Оказывается, очень просто: не сходились всё время, но была дочь, а дочь нужно было воспитать и, мало того, дать ей высшее образование.

Вот и жили. Без эксцессов.

Дочь в этом году уехала на место работы.

А они разошлись.

Очень хорошо.

«… почему ты не хочешь признавать за другим человеком право на собственный метод мышления, право на собственный взгляд на жизнь, право на самостоятельное разрешение жизненных противоречий?»

Если собственный метод мышления не материалистичен, если собственный взгляд на жизнь не реален, если самостоятельное разрешение жизненных противоречий вредно для общества, я не признаю права другого человека на эту собственность и эту самостоятельность в силу собственного своего мышления и собственного взгляда на жизнь.

Если же все эти собственности и самостоятельности не подходят под перечисленные «если», то я признаю любые собственности и самостоятельности любых людей.

Например: человека, высказавшего предложения без достаточного к тому основания, я считаю неправым даже в том случае, если его предположение оправдалось.

15 письмо от 3 октября 1937 года

Представил консультанту плод моих досужих размышлений по поводу экспериментальной стекловаренной печи Трусова-Кузьмича. Я показал порочность её конструкции и, следовательно, нецелесообразность её эксплуатации. Консультант согласился с солидностью доводов и велел заменить печь Трусова-Кузьмича в дипломном проекте другой, более совершенной печью, или подвергнуть её реконструкции. Но на реконструкцию у меня не хватит времени, а замена влечёт за собой потерю трудов четырёхмесячной продолжительности.

Вот каким образом, одержав победу, я получил поражение!

Киплинговский дикий кот, подняв дикий свой хвост, ходил по дикому лесу среди диких деревьев, где ему вздумается. Когда дикое общество вокруг дикого кота цивилизовалось, дикий кот примкнул к цивилизации, ибо он был умен.

Примкнувший кот исправно ловил мышей и усердно пил молоко.

На досуге же он вновь становился диким и, подняв дикий свой хвост, уходил в дикий свой лес бродить среди диких своих деревьев, где ему вздумается.

Этот киплинговский кот, кажущийся, на первый взгляд, приспособленцем и мазуриком, является на самом деле гармоничным членом общества. К сожалению, гармоничность его кончается там, где начинается слабость общества.

Вчера слушал оперу Направника «Дубровский». Надо прямо сказать – опера не блестяща, но всё же заслуживает постановки, т.к. имеет ряд хороших хоров и более или менее приличных арий и дуэтов. К сожалению, она неровно написана и к тому же вверх ногами: её кульминационный пункт в первом акте. Пушкин, как всегда, искажен.

Третий сезон оперный театр открыл удачно: видна серьёзная работа над оперой, а это уже приятно, но художники плохи. Из хороших актёров ушёл баритон, чем ослабил эту ударную группу. Тенора пополнились хорошим, но некультурным голосом.

«Игрок в крокет», «Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь». Теперь опять Уэллс – «Облик грядущего». Последняя вещь по времени написания предшествует двум первым. Может быть, поэтому она более оптимистична. Выдвинутая идея не нова для Уэллса. Она улыбчива, но по-детски наивна. Это идея технократии.

Рамзин тоже играл в эту идею, к сожалению, слишком серьёзно, а теперь строит великолепные котлы. Перевоспитался.

«Облик грядущего» – это киносценарий. Фильм по нему поставлен Александром Корда. Я не знаю этого режиссёра; говорят, он талантлив, но фильм, по-моему, должен провалиться вследствие громоздкости материала. В основу фильма нужно класть новеллу, а не роман.

Примеры тому: роммовские «Пышка» и «Тринадцать», файнциммеровский «Поручик Киже», кулешовский «Великий утешитель» – сделаны по сценариям-новеллам, поэтому удачны.

«Пётр I», сделанный по сценарию-роману режиссёром, заслуживающим всяческого доверия, не выдерживает серьёзной критики.

Табу на лирику мной не накладывалось: о лирике я высказал мнение, не больше. Продолжай свои интересные экскурсы в эту мнимо запретную зону. Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит. Я любое твоё письмо на любую тему читаю с большим интересом.

Ещё: не ищи связи сентенций с твоими письмами, сентенция остаётся сентенцией в любой ситуации, она обладает лишь внутренней тенциозной логикой, не выходящей за наружные рамки.

Ещё: не обрушивайся на парадокс, парадокс есть кажущаяся несообразность, логикой эта несообразность раскрывается.

Письмо от 21 получил. Получил ли мои?

16 письмо от 18 октября 1937 года

Наконец-то о фильме «На Дальнем Востоке». Книгу Павленко не читал. Раскрыл, увидел, как представитель некой недружелюбно относящейся к нам державы стоял на стоге сена и смотрел на поражение своих войск. Показалась бездарной. Выбросил. Для будущей войны должны быть найдены более значительные слова.

Фильм я не ставлю в связь с книгой. Мне кажется, он представляет собой вполне самостоятельное произведение. Не иллюстрацию. Иллюстрация не может быть понята вне иллюстрируемого. Фильм понимается превосходно. Оставляя в стороне кинематографические качества, которые, кстати сказать, далеко не блестящи, я хотел и остановлюсь на образе Штокмана, безусловной удаче авторов.

Я слышал от тебя, что штокманы не новы, они представляют собой тип энтузиастов и в большом количестве могут быть найдены в последних книгах Эренбурга; они якобы романтичны и нереальны; их будто бы нет в жизни. Подтвердив последнюю мысль, я оставил разговор о Штокмане до более благоприятного случая, ибо не мог опротестовать суждение, вынесенное об образе книги – по фильму. Теперь, когда ты увидел картину, я смело могу продолжать праздно затеянную беседу. Штокман фильма не энтузиаст, а будничный работник. Он действует в реальной обстановке, а романтизм его сугубо подозрителен, т.к. опирается не на бесплодные мечтания, а на действительные возможности. Это выгодно отличает его от штокманов книг, агонирующих в гипертрофированном энтузиазме и поставленных в нетипические условия. Реальностью ума, трезвой образованностью, знанием дела и преданностью делу, умением руководить – вот чем покорил меня Штокман фильма. Если у Павленко он такой – хвали Павленко. Если такой, как у Эренбурга, то ненов и романтичен и, следовательно, неинтересен, полагаю, недостоин серьёзного внимания.

Одна моя знакомая вышла замуж за человека весьма романтичного. Она пришла ко мне и, постукивая перчатками об руки, конфиденциально сообщила: «Замуж. За человека необыкновенной силы и обаяния. Мужествен и уверен. Упорен. Боролся с чем-то. Сидел где-то. Бежал как-то. Пойман кем-то. Сидел снова. Отбыл. Находился в раздумьи. Денег не зарабатывает. По любви».

Я увидел, удостоился высокой чести быть представленным и даже беседовал на днях с этим чудом человеческой породы. Тусклая личность, переживающая робкие, детские, наивные, неумные анархистские идейки, требующая внимательного милицейского взгляда. Действительно, сидел за систематические скандалы, но бежать не успел, – выпустили. В общем, труслив. Постоянно прячет маленькие бегающие глазки. Но рост! Боже мой, до чего изумительным ростом обладает индивид. (Историю рассказал для извлечения несложной морали.)

Буся Гольдштейн. Мальчик лет 14. Невнятная речь. Детская физиономия. Чёрные жёсткие волосы. Когда берёт скрипку и начинает играть – можно забыть всё. Бесподобные звуки. Но мальчик остаётся мальчиком, он не может инспирировать ни лирики, ни волнения, ни страстности.

Взрослым это удаётся легче. Они уже достаточно научились торговать подобным товаром.

Кстати: радио на все 100% искажает звук скрипки.

Сегодня оркестр Горьковской филармонии держит серьёзный экзамен. Первый концерт по программе приезжавшего весной Большого симфонического оркестра СССР.

Фильм «На Северном полюсе», подобно «На Дальнем Востоке», доставил мне большое удовольствие. Хотя я и придерживаюсь взгляда «всё сгниёт», тем не менее радуюсь каждой победе человеческого разума.

Почти все дни сижу не двигаясь: увлечён проектированием.

17 письмо от 3 ноября 1937 года

В прошлом письме мною упоминался симфонический оркестр Горьковской филармонии.

Этот труднорождённый фантом, вероятно, скоро сгинет, т.к. единственными слушателями его концертов из числа 500 000 населения являются 30 прилежных жён оркестрантов, 20 неисправимых контрамарочников, 10 аккуратных посетителей и, наконец, 3 сестры дирижёра.

Слов нет, оркестр мал и молод, но это не причина его игнорирования: причину я усматриваю в чрезвычайно низком уровне музыкальной культуры горьковчан.

Были исполнены:

V симфония Бетховена, «Франческа да Римини» Рахманинова, увертюра к «Ромео и Джульетте» Чайковского, «Тюркский марш», «Тюркские фрагменты» Ипполитова-Иванова и XIV симфония Мясковского.

К сожалению, я не имею возможности высказать сколь-нибудь компетентное мнение по поводу исполненных вещей.

Могу заявить лишь,

что Чайковский блестяще провел свою генеральную тему – «…а счастье было так возможно, так близко»,

что Ипполитов-Иванов прекрасно нарисовал картины на тюркские темы,

что Мясковский, уподоблялся пьяному повару, неудачно ощипал оркестр как курицу и сварил невкусный бульон.

Но заявить это, значит не сказать ничего. Извини. Не спец. Нужно много опыта для интелектуального осознания музыки. Мой опыт заключается в 16 симфонических произведениях, которые я слушал по 1…2 раза.

Этого очень, очень мало.

Час тому назад закончил исправление досадной описки, сделанной мною в дипломном проекте. Описка была пустяковая: для её исправления потребовалось всего около трёх суток. Исправил. Получил большое удовлетворение и головную боль.

Теперь пишу письмо. Это мой отдых. Заслуженный.

Смотрел кинофильмы «Шахтеры» Юткевича и хронику «Волга–Москва» Чикова.

Довольно нудная вещь Юткевича доставила мне много удовольствия: блеск композиционного и фотографического мастерства и сложность панорамных построений спасли для меня безнадёжно потерянную для рядового зрителя картину. Правда, фильм обладал незаурядной долей ума, но, к сожалению, растерял его на мелочах.

«Волга–Москва» – фильм во всех отношениях назидательный: он показал штокмановский размах работ в реальных условиях и штокмановские результаты этой работы. Продолжая разговор о Штокмане, нельзя пройти мимо этого фильма. Иллюстрация сокрушительная для всех обвиняющих Штокмана в фантастике.

С точки зрения выполнения – картина при всей её неровности и незавершённости требует больших похвал: изящество в кадрах необыкновенное для хроникального фильма; более того, большое количество художественных фильмов может позавидовать вкусу и умению авторов.

Например, «Пётр I», сцена тревоги в фильме «Волга–Москва» по силе изображения превосходит аналогичную сцену наводнения в Петербурге.

Мои письма почти сплошь состоят из суждений о произведениях искусства. Дополнительно я могу рассуждать о печах и стекле, но это тебе неинтересно.

Прочее – описано в газетах.

Продолжим. После годового (примерно) перерыва был в театре. «Горе от ума» в постановке известного тебе Собольщикова-Самарина с участием известных тебе актёров Белоусова и Мартыновой.

Ну, хорошо: и поставлено хорошо, и играно хорошо, и декорации хороши. Только нет художественности. Профессионализм налицо, а художественности нет. Прочёл Грибоедова актёр – будто слесарь сработал замок, без души, без особой заинтересованности. А душа в искусстве нужна. Не нужна она в жизни, а здесь спутали. Кажется, не пойду в театр ещё год.

Поздравляю с получением командирского чина. Продолжай радоваться. Поздравляю с 20-й годовщиной Октября.

Привет от наших. Я не передавал их в каждом письме, потому что копил, чтобы грохнуть сразу. Рука плохо пишет. Наверное, не разберёшь. Кончаю. Устал очень от бессонных ночей.

18 письмо от 15 ноября 1937 года

Первый снег. Вот и зима.

Иногда заходит медлительный Владимиров. С любопытством я наблюдаю, как этот ранее скучный человек приобретает интересные черты. Пагубная страсть его к рассуждениям, сдерживаемая теперь растущей скукой, приняла более строгий, логический характер. А логика, как известно, ценное и, к сожалению, опасное качество. Он не живёт, а служит, по его собственному определению. Я ему не верю: за время пребывания в армии он сумел сдать, и отлично, большое количество академических дисциплин пединститута.

Вот где корни его интеллектуального роста. Был, например, у меня вчера.

Долго жевали мы сено отвлечённых сентенций. Потом он ушёл в непромокаемом пальто всепобеждающей скуки.

Приехала Ревекка Семёновна из Киева и просила, если пишу, передать тебе привет. Она очень грустная. Вероятно, от одиночества. Странно видеть красивую девушку до такой степени одинокой и неблагоустроенной. Такие живут иначе. С фейерверком. Во время разговора я обратил внимание на её взрослость. Да, да. Все мы стали взрослыми. И я, и мой друг, и Юрий Константинович Лебедев, и таинственная, но не для меня личность Маврин. И все мы одиноки. Только не тяготимся, а ищем одиночества в отличие от Ревекки Семёновны. Все мы злы, но не настолько, чтобы безумствовать. Все мы скучны, но в степени наслаждения скукой. Блеск реплик и ажурная вязь формальной логики моих знакомых – инерция жизни, а не жизнь. Сам я нахожусь в фазе констатирования фактов, не больше: взорвись под моими ногами бомба, я, кажется, лишь поведу бровью на оторванной голове и констатирую, что под моими ногами взорвалась бомба, – факт реальный и не подлежит сомнению.

Я хожу на празднества, потому что не так стар, чтобы сидеть дома, но не веселюсь, ибо недостаточно молод.

Констатирую. Читаю «Клима Самгина» с большим наслаждением. Это типичная русская вещь с её себяискательством и общей тревогой оттолкнула меня один раз, но теперь я её одолею, несмотря на большой объём при незначительном свободном времени. Ум – вот что привлекает меня в этой несколько сыроватой книге. Может быть, я вернусь ещё когда-нибудь к характерам и событиям книги – сейчас, впереди ещё два солиднейших тома, рано писать об этом.

Так как в этом письме не было истории с моралью, спешу восполнить пробел хотя бы ссылкой на известную басню о том, как грозилась синица море зажечь.

Означенная синица, разумеется, море не зажгла, но собрала колоссальное количество зверья, жаждущего воспользоваться результатами предполагаемой операции. Не имея возражений к тексту басни, я не согласен с её моралью, осуждающей действие синицы. На мой взгляд, синица вела себя весьма трезво, вскрыв валовую глупость зверья, поверившего нелепице. Я полагаю, ты не будешь возражать против новой трактовки гениального творения русского баснописца.

Заключение – традиционный отзыв об очередном кинофильме.

«За Советскую Родину», режиссёры братья Музыкант.

Великолепная тема фильма о беспримерном походе Антикайнена в тыл белофиннов настолько обеднена молодыми, но уже безнадёжными режиссёрами, что становится в разряд витринной бутафории. Жаль, очень жаль испорченный увлекательный материал фильма.

Ожидаю новую интересную работу Михаила Ромма «Ленин в Октябре». Многообещающая вещь.

Привет от наших.

19 письмо от 28 ноября 1937 года

Вернулся из Москвы. Она шумит ещё больше. Я не люблю этот город, успешно потерявший своё старое дрянное лицо, но не успевший ещё создать нового. Наш тихонький город милее моему сердцу, если позволительно выразиться столь банально. К сожалению, очень скоро придётся его покинуть ради неизвестных и уже нелюбимых мест работы, примерно месяца через три. Впрочем, расставание не будет сопровождаться сентиментальными эффектами бенгальского характера, т.к. я поклоняюсь великому богу целесообразности, а он не любит подобных фокусов.

Не суди, я всегда кому-нибудь поклоняюсь. Этот большой недостаток, пожалуй, мне можно будет простить, потому что мои боги не допускают фанатизма. Фанатизм же я рассматриваю как величайшее преступление рода человеческого. Его нельзя оправдать подобно другим порокам. Лицемерие – сияющая добродетель рядом с фанатизмом. Просьба не путать фанатизм с энтузиазмом. Некоторые путают эти далёкие друг от друга понятия.

В Москве слушал симфонический концерт, посвящённый советскому композитору Прокофьеву: Четвёртая симфония, Второй скрипичный концерт и Вторая сюита из балета «Ромео и Джульетта».

Этот оркестр не умрёт: остроумно оркестрованные, умные вещи его доставляют большое удовольствие слушателям. Дирижировал сам Тонкий, вертлявый, лысеющий мужчина за 40. Дирижировал смешно. Впрочем, за музыкой не видна его нелепость.

В другой раз слушал «Чио-Чио-Сан» в филиале Большого. Я не буду распространятся об этой известной и, я полагаю, в своё время восхитившей тебя опере. Хочется отметить лишь исполнение заглавной роли. Артистка, фамилию которой я забыл, столь тепло и лирично подала образ Баттерфляй, что я был изумлён глубиной трактовки музыки Пуччини. До этого неоднократно я слушал арии Чио-Чио-Сан, был неоднократно удовлетворён исполнением. А теперь чувствую: не так – нужно лучше. Должно лучше.

В филиале Большого познакомился с женщиной. Обыкновенная женщина. Служит. Так как муж в этот день работал ночью, пригласила зайти выпить чаю. Предупредила: остаться можно только до 5 часов утра. Я любезно отказался. Разочарование. Мне кажется – это человек, которому стало утомительно скучать. Я ей благодарен за лёгкую и остроумную беседу в антрактах.

Московский зритель так же не слушает оркестровых мест оперы, так же хлопает дешёвым эффектам, так же бежит перед концом в гардеробную. Школьницы так же благоговеют перед душкой-тенором и ведут себя весьма нелепо.

По-прежнему не удивляйся искусствоведческому направлению писем. Философствовать в письменном виде тяжело. Хотя я уверен в том, что адресат разберётся в мыслях, но любопытствующие могут исказить и переврать самые кристальные заключения. Вот почему, ещё раз подчёркиваю, мои письма носят лишь вынужденный искусствоведческий характер. Вынужденный в силу неумения моего точно выразить мысль свою. Скажи по совести: не скучно?

В отличие от «Петра I» «Пугачёвым» остался доволен. Оставляя в стороне слабую кинематографическую сторону фильма, нужно отметить её политическую и историческую стороны: показ причин обречённости пугачёвского восстания весьма удовлетворительно разрешён сценаристом (Ольга Форш) и режиссёром (Петров-Бытов).

Дипломная работа медленно, но верно продвигается вперёд. Интересные места пройдены, подъём сменился некоторой апатией. Усталость – дополнительная тому причина. Консультант пока доволен. Посмотрим, что будет дальше.

Перечитал письмо. Очень скучное. Перо, денно и нощно скребущее по бумаге, устало. Попробую написать лучше, потом.

20 письмо от 9 декабря 1937 года

Прошлый раз мною легкомысленно было обещано более интересное письмо. Поверь, я хотел бы выполнить обещание, но трудность этого предприятия очевидна. Вот почему я начинаю со скромной просьбы не рассматривать эти строчки как более интересные. Я же пущусь, для начала, в лёгкую полемику с твоим замечательным письмом, особенную красоту которого я отношу на счёт сломившей тебя болезни. Полемика не моя специальность, но поскольку она способствует установлению пресловутой системы фраз, я приемлю её с удовлетворением.

Прежде всего я опротестую зачисление меня по рубрике скептиков. Сомневаясь в целесообразности сомнения, я не могу отнести себя к лику упомянутых опереточных злодеев. Если хочешь, поставь меня на полочку сторонних наблюдателей или помести в уголок, покрытый древней пылью сентенциозной иронии. Это будет тоже не верно. Впрочем, вот более точный адрес: «нет, не ненависть, а великая нелюбовь посетила моё сердце». Это из «Хулио Хуренито», моей детской забытой библии. На этом разреши покончить с так называемым личным вопросом.

Моё отношение к окружающим исчерпывается этой вредной часто цитируемой фразой. Кстати, костюмчик «Хулио Хуренито» давно стал мне узок, но талантливость книги по-прежнему не отрицаю. Я не исповедую и не проповедую идею Эренбурга.

Так вот: об одиночестве, поскольку и мной, и тобой задет этот часто перелопачиваемый вопрос. Недавно заходил к моей знакомой. Первая любовь, когда было 17. Женщина не красивая, но обаятельная. Ищет одиночества. Поскольку поиски её ограничены кругом толпы, я усомнился в успехе поисков. Заходил снова. Оказывается, она не ищет, а бежит одиночества. Не нашла, но уже бежит. Потом снова заходил. Опять новость. Живёт и, обрати внимание, не замечает одиночества. Очень хорошо. Искала, но не нашла. Не найдя – бежала. Бежав, не замечает. Я говорю: ханжествуете?

Сначала рассердилась, затем, вскинув ресницы, они у неё длинные и она ими прекрасно пользуется, созналась: ханжествую, спекулирую на утончённости. Я дал ей рецепт неотразимости. Вообще, я охотно даю рецепты. Они редко делают вред, но всегда бесполезны.

Ты спрашивал о Нине. Что я могу сказать о юной особе, кроме того, что она юна. А о Елене ничего не сообщу, событий с ней не произошло, а мысли её боюсь исказить до неузнаваемости. Лучше потом: сильные духом не исчезают.

Милиционер тащил за шиворот напроказившего мальчишку. Тот орёт: не хватай, не при царском режиме. Когда он вырастет, узнает – действительно, не при царском режиме. А может быть, не вырастет? Кто его знает.

Книжку Перельмана обдумай хорошенько. Я разумею последнюю главу об относительности. Это прекрасное популярное изложение парадоксального учения. Я говорю парадоксального в истинном, а не в искажённом смысле. Парадокс, повторю, кажущаяся нелепость. Когда обдумаешь, напиши: гениальное творение человеческого разума должно доставить тебе неисчислимые удовольствия, даже в том изложении, какое имеется в книге.

На этом заканчиваю краткое письмо: общая усталость, на которую я не жалуюсь, но о которой вторично упоминаю, не позволяет мне формулировать мысли.

156 страниц дипломной работы закончены. Дай бог ещё натянуть с полсотенки и чертежи. Работой недоволен: если бы было время, можно было бы лучше. Но времени нет. Нет.

21 письмо от 26 декабря 1937 года

Человек без эмоций – фикция: все люди достаточно эмоциональны. По-разному: одни выращивают возникшее чувство, другие стараются погасить его, третьи проходят мимо. Последнее скверно. Садовники от эмоции представляют собой в большинстве милых лириков. Иногда – матёрых фанатиков. Это хуже. Пожарники от эмоций, большей частью, люди докторальные. Я хорошо их знаю: язык их умнее мыслей их. Как правило.

Одна знакомая особа, пользующаяся большим успехом в стеклодувных кругах, заболела. По ходу болезни потребовался рентгенографический снимок головы. Я хотел бы иметь на столе снимок черепа популярной особы. Зрелище весьма философское. Вместо хорошенькой головки – гнуснейшего вида пустой череп.

Обещал возвратиться к «Климу Самгину». Не могу: книга настолько большая по мысли, что нет возможности даже бегло охарактеризовать её кратким замечанием. Для меня до «Клима» Горький был просто талантливым писателем, после «Клима» – он не просто талант, но талант воспитанный.

В этом свете печальна судьба «бесценных слов транжиры и поэта» Владимира Владимировича: у него был немалый талант, который он не сумел образовать.

Самому Климу симпатизирую, но об этом потом.

Несмотря на протест с твоей стороны, я всё же коснусь быта: не потому, что быт – моя тайна, а потому, что у меня нет быта. Впрочем, лгу: сегодня я ходил в баню, очень понравилось.

Лучше я поделюсь с тобой впечатлением от новой инженерной работы Ромма «Ленин в Октябре». Осторожно оставляя в стороне содержание фильма, я разрешу произнести несколько «О!» по поводу формального мастерства авторов.

Особенно хороши, помимо полного ансамбля актёров, геометрическая и световая композиция в кадрах. Ромм и его правая рука оператор Волчек запроектировали фильм на очень высоком эстетическом уровне. Знаменательно то, что это их третья работа в кино явилась третьей удачей. Небывало, но факт: не талант, но ум и культура.