Текст книги "Виктор и Маргарита"

Автор книги: Сергей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

ЭПИЛОГ

На расстоянии вытянутой руки

Часть первая. ВИКТОР

Что

меня сейчас волнует?

21 письмо студента-дипломника Виктора Мартьянова

военнослужащему срочной службы Василию Бодашкову.

Ноябрь 1936 – декабрь 1937

В начале 1930-х Виктор Мартьянов, Игорь Владимиров и Василий Бодашков работали в одной бригаде на строительстве Нижегородского автомобильного завода. Виктор поступил в Политехнический институт. Игорь – в Педагогический. Бодашков высшего образования не получил. Во время службы в армии Василий вёл активную переписку с друзьями. Вернувшись из армии, он переписал все письма Виктора в тетрадь и подарил ему эту рукопись. Отец сохранил тетрадь, она дошла до меня. Других писем Виктора этого периода и писем Василия Бодашкова я не видел, не знаю.

1 письмо от 1 ноября 1936 года

Здравствуй, Вась!

Прими моё искреннее сожаление по поводу твоего положения.

Сегодня мною сдан, ранее срока, последний в этом семестре зачёт. Я намерен устроить себе нечто вроде каникул. Дней эдак на 10, а затем в Воронеж. Через Москву. Надо сказать, что прошлый раз Москва не оставила у меня сколь-нибудь удовлетворительного впечатления. Поэтому сейчас хочу задержаться там недолго: послушать симфонический оркестр СССР и посетить, пожалуй, лишь Камерный театр. Хотел бы увидеть его новую постановку «Богатыри» композитора Бородина. Если к этому добавить, что я стал ревностным посетителем нашего молодого оперного ты, пожалуй, удивишься музыкальному направлению моих интересов. Но не удивляйся. Я просто решил научиться слушать музыку. Сколь мне это удастся – не знаю. Пока вперед не двигаюсь. Некоторые суждения, высказанные мною по этому вопросу публично, находятся больше в области шарлатанства, нежели серьезной критики.

В Воронеж я еду на практику. Завод № 9. Что буду делать? Буду стремиться к «ничего не делать». Посмотрю. Напишу отчёт. На бочку воды – ложку смысла. Обильное количество воды успокаивающе действует на нервы преподавателей. Они засыпают при чтении. А это хорошо. Очень хорошо!!! Но не делай из этих строчек вывода, будто я – студент-халтурщик. Отнюдь. Я исправно нагружаю свою голову различными сведениями. Ценность этих сведений определится после. На работе. Может быть они окажутся трухой. Не знаю. Но сейчас я горд, как гусак. Боже мой, кто же из нас, смертных, не горд? Нет таких, я уверен.

Что меня сейчас волнует? Испанцы. Под этим словом я подразумеваю, конечно, республиканцев. Фашистская сволочь (прости за выражение), по-моему, не может быть названа испанцами. Это просто сволочь (снова прости за выражение). Это моё мнение. Я утверждаю моё ненавязчивое мнение. К нему я пришел в результате серьёзного анализа. И всем, кто будет возражать, выдеру глаза. Как видишь, я свиреп. Но мужчина должен быть свиреп. Это испанская пословица.

На этом разреши кончить. Мне не отвечай, так как письмо меня не застанет. Жди адреса из Воронежа.

Привет от наших.

2 письмо от 25 ноября 1936 года

Пишу из Семилука – древнего местечка размером с носовой платок, расположенного под Воронежем на берегу мизерной речушки – Тихий Дон. Здесь я на практике до половины января, если не сбегу раньше. Народ здесь неинтересный. Завод хотя и большой, но без каких-либо намёков на порядок. Жалко смотреть на большое печное хозяйство, которое так варварски используется, а печей здесь – музей! И какие печи! Антик!

Ехал через Москву. Хотел послушать в Камерном оперу Бородина «Богатыри». Не удалось. Запретили. За клевету на народное искусство. Потом пытался послушать симфонический оркестр СССР. Не удалось. Не дождался. Мораль: не планируй без дела. Скучал на выставке Репина и выставке Рембранта. Вероятно, тупею. А может быть, нет. Не знаю. Наплевать. Остался доволен кинофицированной оперой «Наталка Полтавка» в постановке Кавалеридзе. Приём закадрового пения оживляет вещь. Хороши голоса. Хороша игра. Пейзажи. А Москва опять не понравилась. Она некрасива и безалаберна. От живописных переулочков, тупичков и церквушек она успешно освободилась. Но новой Москвы ещё нет. Только костяк. Я верю: она будет прекрасна. Потом. А сейчас мерси. Не вижу чего-либо равного хотя бы горьковскому Откосу. Патриот. Я становлюсь горьковским патриотом. Ха! Удивительная вещь! Пока.

P. S. Пиши мне по адресу: Воронеж, Семилуки, п/о при заводе «Огнеупоры» № 9. До востребования.

3 письмо от 10 декабря 1936 года

Сегодня мною получено твоё второе письмо, из которого я с удивлением узнал, что ты не получил ни одной моей записки. Я писал их две… Теперь пишу в третий раз. Полагаю достичь тебя. Но наперёд предупреждаю: мои письма будут скучны, ибо сам я стал очень скучным и сухим человеком. Вряд ли они смогут доставить тебе удовольствие.

Может быть, я сумел бы зажечь в тебе интерес к четвёртой координатной оси Минковского. Это любопытная вещь. Или увлечь тебя трагедией ажурнейшего лоренцовского сооружения – электронной теорией. Или тронуть моими чаяниями и сомнениями. Но чувствую, перо моё не способно на это. Невозможность проверить реакцию читающего затрудняет меня. Я теряюсь и становлюсь неспособным к связному изложению мыслей. А к лирике давно потерял интерес. Звёзды теперь я принимаю лишь как мировые тела, заполняющие замкнутое само на себя пространство. Ничтожную лужу наблюдаю лишь в связи с двадцатистраничным выводом формулы её движения. Печь Мангейма заслонила во мне интерес к простым явлениям. Я согласен целовать только девчонку, способную между двумя поцелуями продифференцировать хотя бы несложное уравнение. А это очень много значит.

Сейчас я живу в обществе семи вечно пьяных, постоянно компрометирующих себя и неразборчивых волокит. Барьером корректности я отгораживаюсь от них. По сути дела, я одинок, но это не то одиночество, которому с наслаждением предаются юные натуры. Я спокоен. С некоторым цинизмом я наблюдаю их жизнь. Может быть, своеобразно я счастлив. Лишь отсутствие Елены тяжело переносится. Но её я скоро увижу. Изумительнейшая девушка!

Сейчас смотрел в кино третий раз «Дети капитана Гранта». Мне доставляет удовольствие это гранёное произведение.

Твои письма хороши. Сообщи мне, пожалуйста, твоё отчество, я опять его забыл.

4 письмо от 23 января 1937 года

В тот день, прогуливаясь без цели по Москве и предаваясь глупым фантазиям, я встретил в метро очень хорошо-вежливого человечка, который с похвальной аккуратностью держал в руке частично обернутую жирную сельдь. Несомненно, он боялся запачкать пассажиров. Его забота была настолько преувеличена, что я невольно рассмеялся и спросил: «Это бомба?» На что получил совершенно удовлетворительный ответ: «Нет, это сельдь». Припоминая эту встречу, я привожу её не в качестве анекдота, способного служить предлогом для назидательного разговора о юморе. Мне просто хочется сообщить, что я прогуливался по Москве без цели.

Традиционная встреча Нового года не состоялась…

Клавки (прим. старшая сестра Виктора, умерла 10 ноября 1936) нет больше с нами, ты в армии, Рива выпала механически, я спешил, но опоздал и новогоднюю ночь провёл в ресторане Курского вокзала в Москве. За бутылкой прекрасного русского пива я встретился и имел честь разговаривать с самим Шерлоком Холмсом. Не шучу. Я узнал его по необыкновенной способности дедуктивно мыслить. Он без труда, например, определил меня как студента последнего курса, не вступая ещё в разговор, а впоследствии вывел целый ряд хотя и неверных, но логически строгих умозаключений.

На этот раз, проезжая через Москву, я не удостоил её даже мимолётным взглядом. Если хочешь, это можно назвать скукой. Я полагаю: это безденежье. Приехав в Горький, оказался человеком секретным, так сказать, фигуры не имеющим, ибо мой приезд был чрезвычайно преждевременным: я не дотянул на практике всего 25 дней. Не скажу, что этот отъезд был мне на великую пользу, но, во всяком случае, в родном городе я почувствовал себя значительно лучше. Вне Горького я всегда на вокзальном положении, а это неприятно. Не могу ничего серьезно делать. Ожидаю. Приехав, считал печь Hirta – утомительная арифметическая задача на 3 тетради моего почерка.

Слушал Бетховена. V симфония. Музыка напоминает мне сосуд: в него можно налить любой напиток; её можно наполнить любым содержанием. Бетховен, вероятно, дал тему борьбы добра и зла. Мы вкладываем тему борьбы революционных и реакционных сил. Я не пытался ничего вкладывать. Я беден. С меня достаточно пустого сосуда. Я любуюсь формой.

Сегодня ночью слушал по радио обвинительное заключение параллельного центра. Низкий цинизм опустошившихся мерзавцев, торгующих своей бывшей родиной, может привести в бешенство. Я говорю «своей бывшей» потому, что считаю, что теперь у них нет родины. Собакам собачья смерть. Аминь.

«Бесприданницу» Островского в кино ставил Протазанов. Умная постановка, интересная игра, изящная операторская работа в стиле салонных фотографий. Но я не о фильме – о женщине. Нина Алисова в роли Ларисы. Изящная безделушка. Любуюсь. Однако не говори «Ага!» и не ищи противоречий с предыдущим письмом. Я любуюсь тенью, если хочешь, с таким же чувством, как упомянутым раннее сосудом. В жизни мимо подобной особы (в Семилуках) прошёл с позевотой. Пусть женщины решают дифференциальные уравнения – это им больше идёт. И полезнее для общества. Видишь, я пекусь об обществе.

«Портрет Дориана Грея» – не литературное произведение, а повод для произнесения остроумных, но сомнительных сентенций.

До чего бездарен автор оперы «Тихий Дон» – тихий мрак.

5 письмо от 17 февраля 1937 года

О Дунаевском. Своеобразный интерпретационный талант. Думал раньше: «Он плох, потому что джазово-легкомыслен». Теперь меняю мнение. После «Еврейской сюиты» из «Искателей счастья» и виртуозной коденции на концерт Бетховена из «Концерта Бетховена» трудно не изменить мнение.

Несколько дней сидел над проектом сушильного цеха фаянсового завода. Чашки, блюдца, тарелки. Применил новый, почти мой метод расчёта. Заменяю экспериментальную кривую процесса теоретической. Красивая математическая основа расчёта – дело рук Елены. Хорошо иметь друга, всегда готового придти на помощь. Однако нужна серьёзная опытная проверка идеи расчёта. Может быть, против логики, всё вверх дном. Не исключена возможность. Продолжаю работать над проектом.

Ревекка Семёновна (Рива), Виктор Михайлович Мартьянов,

Елена Павловна Сиротина (Ёлка). Нижний Новгород, 1937

Начал кататься       на коньках. Поразительное явление! Трудно подняться, чтобы пойти на каток. Ворчу всю дорогу. Катаюсь плоховато, но с удовольствием. Снимаю коньки с чувством неописуемого блаженства. Домой иду с восторгом.

Слушал «Русалку». Из десяти мною слышанных опер – самая слабая. Воспринимаю две Наташи. Нежную – в первом акте, без души – в подводном царстве. Перехода нет. Образ неприятно повисает в воздухе. Разум отказывается считать двух Наташ за одну. Князя путаю с поросёнком. Хрюкает. Здесь речь не о актёре, а о музыкальном образе. Актёр хуже. Финал уподоблю манной каше, размазанной по тарелке.

Весной познакомился с обыкновенной женщиной. Студентка из Воронежа. Химичка. Не обратил внимания. Потом встретил на «финляндрике». Затем ходили на прогулку. Мыза. Комары. Любовались пароходами. В следующий выходной купались на Моховых. Уехала домой. Осенью в Воронеже нанёс ей несколько визитов. Блуждала в дебрях проекта. Пивоварил. Не знала, куда поставить лестницу. Уехал я. Всё вышесказанное называю романтической историей. Влюблены не были ни я, ни она. Не знаю, какое впечатление производит на тебя этот скучный рассказ. Ты сентиментален. У тебя сердце, как промокашка.

6 письмо от 21 марта 1937 года

Да, за два месяца до защиты диплома я дам предупреждение. Это будет примерно через год. Сейчас я не думаю об окончании. Призрачное будущее меня мало интересует.

«Травиата» в нашем оперном имени Пушкина театре может сделать честь многим театрам. Например, театру Немировича-Данченко. Сухая и солидная постановка у Данченко смотрится с позевотой. Трагедия идёт мимо зрителя; зритель идёт мимо трагедии. У нас нет трагедии, лишь трогательная история. Мне хотелось уронить на жилет прозрачную литровую слезу. Увы! Я стал неспособным к столь испытанному способу проявления чувствительности.

Здесь я упомяну весну. Рива влюбилась в (ах!) ленинградца. Я провёл с ней вечер. Боже мой, как утомительно слушать любовую белиберду двадцатичетырёхлетней девушки. Впрочем, (ах!) ленинградец – её секрет. Она бережно хранит этот секрет и никогда не рассказывает его двоим сразу.

В трудную минуту читай Диккенса. Диккенс – великий утешитель. Он расскажет тебе обстоятельно умилительную повесть о Добрых и Злых, о Вознаграждённой Добродетели и Наказанном Пороке. Если не сентиментален, а трезв, как гвоздь в сапоге, – смейся: его романы достаточно жизненны. Повторяю: Диккенс – великий утешитель. В трудную минуту читай Диккенса: он научит тебя английскому юмору.

Помнишь, я говорил тебе о проекте? Так вот: он закончен. Расчёт в своём полном виде смело уподоблю тяжёлому зданию, которое заселили скворцы. Забавно. Морали пока не извлёк, извлеку на досуге.

Однажды тбилисские студенты пригласили нас к себе на вечеринку. Трудный народ. Нудная вечеринка. Пили за присутствующих:

здоровье хозяина и его половины,

здоровье супругов,

здоровье мужей без жён и жён без мужей,

здоровье неженатых, которым надлежит жениться, и незамужних, которым полагается выйти замуж.

Каждый тост сопровождался обильным словоизлиянием.

Каждое словоизлияние содержало угрозу, потому что не были в должной мере почтены родители.

Каждая угроза могла перейти в драку. Традиционная схема вечеринки связывала нас. Оставалось лишь дипломатически улыбаться. Никакая живая струя не могла перебить бессмысленного упорства в проведении этой схемы.

Особенно упорны мужчины. Женщины – меньше.

Потому, вероятно, что традиция даёт первым преимущество за счёт вторых. Как бы то ни было, тбилисские студентки стоят на голову выше своих товарищей. Ура! тбилисским студенткам. Но жаль, у них совершенно отсутствует чувство юмора.

Весна пришла. Извлекла соловьёв кучу. Какая чепуха!!!

«Последняя ночь» Райзмана о том, как семья Леонтьевых истребила семью Захаркиных и семья Захаркиных истребила семью Леонтьевых. Бездна лирики, как в «Лётчиках». Помнишь «Лётчиков»? Это тогда я решил, что ты женишься.

7 письмо от 6 мая 1937 года

Первомай – я, Елена и Рива – провели скромно. Рожков – в отъезде, а других добрых знакомых у нас нет. Одновременно справляли моё двадцатичетырёхлетие, давно пройденный этап.

Жил пёс. Потом одряхлел. Пришёл моралист и сказал: «Вот пёс. Он жил. Затем одряхлел. Какова мораль? Не будь псом». Я люблю моралистов: их глупость на грани остроумия.

Имеется пан и панское поместье. Что нужно сделать с паном и панским поместьем? Пана нужно убить, а поместье сжечь. Режиссёр Тасин в ленте «Назар Стодоля» аккуратно убил своёго пана и сжёг его поместье. Одновременно он загубил миллион драгоценных советских рублей, ибо лента получилась нехудожественной. Мораль: не жги пана, если не знаешь, зачем нужно его жечь.

И я сжёг своего пана. Вернее, панну. Недавно. Она называлась верой. Мир праху твоему, дорогая верочка!

«Гобсек» по Бальзаку или Бальзак по Эггерту с участием народного артиста Союза Леонидова. Беспринципное позёрство Эггерта погубило Бальзака, но картина была спасена Леонидовым.

Донкихотствующий «Депутат Балтики» Зархи и Хейфица с Черкасовым является, на мой взгляд, весьма назидательным фильмом в том смысле, что талантливый во всех отношениях актёр вышвырнул вон просто талантливых режиссёров. Поучительно.

Вспоминаю неистовый фильм «Аэроград». Здесь талантливый во всех отношениях режиссёр Пудовкин не только не вышвырнул вон просто талантливых актёров, но и придал им дополнительный блеск.

Вывод:

– режиссёр был и должен оставаться ведущей фигурой в кинематографии: ориентировка на актёра вредна и неверна.

«А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» Среди живых советских писателей вижу лишь трагическую фигуру Михаила Зощенко. Всё прочее – оптический обман.

… Созерцаю стекло. Что же есть? Многочисленные книги не дадут ответа. Приезжал Френкель – мировой авторитет по агрегатным состояниям. Я не сумел воспользоваться его присутствием.

… д'ОСАДНОЕ положение: некая неизвестная мне девушка из педагогического института, будучи агрессивно настроена, желает завладеть моим сердцем. Я спасаюсь бегством. Это эффективная, хотя и несовместимая с достоинством мера. Девушка симпатичная. Я жалею, что мне, вследствие моей близорукости и незначительности черт её лица, не удастся нарисовать для тебя её портрет. Полагаю: нос, рот и прочие атрибуты лица имеются у неё в достаточном количестве.

Очередной успех оперного «Фауста». Я слушал оперу в двух составах. Оба состава хороши. Случилось так, что попал на спектакль вместе с автозаводцами, ужасно равнодушная публика. Свердловцы экспансивнее. Но те и другие полагают, что опера начинается с момента поднятия занавеса. Увертюра и вступление – принудительный ассортимент. (Здесь речь, конечно, не о знатоках и не о любителях.)

Искристый привет от Ривы (по особому заказу). И от прочих!

8 письмо от 29 мая 1937 года

Несколько удивился легкомысленному стремлению великолепных моих знакомых сделать из меня кинематографиста. Нелепое желание!

Я химик и кинематографию люблю лишь постольку, поскольку она является отдыхом. С такой же тяжеловесностью, только с большим невежеством я сужу и о других видах искусств, более или менее ловко прикрывая отсутствие эмоций пошлыми парадоксами. Но балериной меня никто не желает видеть. Поразительно!

Неудавшейся постановкой «Демона» оперный закрывает сезон. К моему величайшему огорчению, я не могу задержать твоего внимания пространным изложением моих впечатлений, ибо впечатлений почти не было.

Исполнитель основной роли, волею режиссуры, взгромоздился на фанерные ящики и, спрятавшись за левую кулису, ласкал слух маскировавшегося за ней пожарника в течение всего первого акта. Во втором акте он соблаговолил спуститься вниз, но так неудачно, что провалился в подобие крольчатника, наглухо изолированного от публики во избежание проникновения звуков в зал, где и пребывал до последнего момента. Лишь в конце он вырвался из цепких лап постановщиков, чем стяжал бурные аплодисменты восхищённой публики. Голос у него оказался весьма приятным. Что касается музыки, то здесь я не рискую сказать что-либо определённое. Мне кажется, что «Демон» Рубинштейна приобрёл несвойственную лермонтовскому демону нежность.

Теоретический курс мною закончен.

Тема дипломного проекта «Механизированный завод бутылочного стекла» мне нравится. Я оборудую завод экспериментальными печами Кузьмича-Трусова. О, это замечательные печи! Придётся потрудиться над ними, мне известна лишь идея, но не конструкция их. Попробую нагромоздить кучу парадоксов вокруг идеи. Парадоксы всегда эффектны. Сейчас я на Моховых горах занимаюсь созерцанием природы. Безмятежное занятие, поощряемое Комитетом при СНК по делам Высшей Школы.

Милая девушка, о которой я упоминал в прошлом письме, хотя и не завладела моим сердцем, но повергла меня к своим ногам. Я сочинил длиннейший комплимент, способный содрогнуть угрюмое величие Хеопсовой пирамиды, и преподнёс его ей в гарнире из перца.

К моему удивлению, она приняла его за правду чистейшей воды: очаровательное создание имело (о, боже!) 18 лет – недостаток поправимый, но столь большой на данном этапе, что я принуждён был, по возможности сохраняя порядок, отступить на заранее подготовленные позиции. Теперь я постоянно буду носить очки. Решено.

Вероятно ты не получил письмо, в котором я писал тебе о рисованном звуке. Иначе, где же ответ? Там же упоминалось об «Очарованной душе» Роллана, которую я считаю «очарованным телом», и других интересных вещах. Если письмо потеряно – напиши. Я повторю схему рисованного звукка и вновь затребую ответ.

Только что родившийся ребёнок делает массу непроизвольных движений руками. Ребёнок взрослый делает непроизвольные движения головой. Твоё «серьёзное» решение относительно дальнейшей судьбы похоже и на то, и на другое. Аминь.

И в заключение: смотрел фильм Медведкина «Чудесница». Ещё раз Медведкин показал, сделав дрянной фильм, что он очень талантливый режиссёр. Изумительный пейзаж и порою чаплиновский юмор необычайно красят эту безыдейную до злости ленту. Вот.

9 письмо от 22 июня 1937 года

Может быть, ты в лагерях?

Пишу письмо, не зная, достигнет ли оно тебя. Мне не нравится настроение полученного мною письма. Если будет так продолжаться, твои друзья принуждены будут переслать (увядшие) цветы на могилу их друга.

Тридцать лет назад, менее чем тридцать лет назад, Блерио, на смешной машине перелетев узенький Ла-Манш, вызвал бурю восторгов, надежд и сомнений у разумного человечества. Блестящая высадка десанта на Полюсе и изящнейший перелёт Москва – Портланд через Север доставляет лишь удовольствие. Не больше. Потому что мы стали спокойнее и увереннее и знаем: наша краснокрылая гордость – самолёты – спустя некоторое время будут так же смешны и забавны, как машинка чудаковатого Блерио, а в воздухе заревут или, может быть, пройдут тихо созвездия новых, не знаемых сейчас самолётов.

На кладбище наблюдал такую картинку: опрятная старушка в беленьком чепчике поливала аккуратненькую могилку из свежепокрашенной весёленькой лейки. На лице старушки были написаны тишина, мир и довольство. Проживи её драгоценный супруг тысячу лет, он не доставил бы ей большего удовольствия, чем доставил сейчас, умерев и позволив разводить на себе дрянную растительность. Такова жизнь. Я не знаю, где здесь кончилось ханжество и началось идиотство.

Кстати о ханжестве: неисчислимое количество туповатых родственников при каждой встречи со мной задают один и тот же вопрос: «Скоро ли я кончу учиться?»

Конечно, не скоро.

Тогда начинаются всевозможные ахи и различные охи о трудности моего пути и обнадёживание, и утешение, и скорбь о загубленной молодости. Хотя каждому из них в высокой степени безразличны и я, и мой путь, который, кстати сказать, если не усыпан розами, то, во всяком случае, не утыкан гвоздями. Я не смеюсь над ними. Я добрый. Пусть ханжествуют помаленьку, если это доставляет им какое-либо удовольствие.

Талант в искусстве – редкость.

Оформленный талант – уникум.

Искусство превратилось бы в роскошь, не будь инженеров от искусства: высокообразованные, интеллектуально сильные, уверенные и проницательные, они безошибочно строят свои вещи по гипотетическим формулам, которые выведены ими на основе громадного количества опытов, проделанных талантами.

Фильм Ромма «Тринадцать» представляет собой такую инженерную работу. Поучительная вещь. Рекомендую.

Восемнадцатилетняя девушка, которой действительно восемнадцать лет, явление весьма не интересное. Восемнадцатилетняя девушка, которой двадцать четыре года, зрелище противное. Двадцатичетырёхлетняя девушка, которой двадцать четыре года – явление редкое и поэтому ценное. Вот почему не останавливаюсь на романтической теме. Извини за каламбур: он хотя тяжеловат, но, по-моему, довольно меток.

P.S. – слово девушка можешь заменить словом женщина, для меня это разницы не составит.

10 письмо от 16 июля 1937 года

Ржавая сентенция: говорят, что можно поступать в согласии с добрым здравым смыслом. Ерунда. Здравый смысл нужен лишь тогда, когда его отсутствие грозит неприятными последствиями. Я полагаю, ты сообразуешь свои действия со здравым смыслом.

Имел счастье быть представленным знакомому досточтимой Ревекки, приехавшему из (ах!) Ленинграда. Знакомый из (ах!) Ленинграда сообщил мне ряд сведений, которые я едва ли сумел оплатить вследствие их высокой цены. Оказывается:

1) в Ленинграде белые ночи,

2) в Ленинграде ночи белые,

3) белые ночи в Ленинграде,

4) ночи белые в Ленинграде.

Прочёл несколько вещей из Шекспира: «Отелло», «Король Лир», «Веницианский купец» и др.

Будто поел салата. Тонкий, но пресный вкус. Больше не буду употреблять Шекспира в пищу духовную. Книги Гребера и Эрка о теплопередаче значительно интереснее.

«Возвращение Максима» было возвращением Козинцева и Трауберга. Основатели школы эксцентрического актёра в «Юности Максима» ушли в сторону от эксцентрики. Получилось плохо. Теперь вместе с «Возвращением Максима» они вернулись к эксцентрике. Тоже плохо. Потому что возвращение оказалось не полным, замахнулись, но не ударили.

Ударьте. Сделайте милость.

Здесь слово «плохо» не нужно понимать как слово «бездарно».

Ожидаю третьей части трилогии. Авось удастся.

Текущая защита дипломных проектов в нашем институте доставила публике ряд весёлых минут. Очень забавно видеть великовозрастного дядю, несущего с видом отрока несусветную чепуху, или булочкообразную девицу, строящую глазки попеременно каждому члену комиссии, но ещё забавнее видеть барахтающуюся комиссию, когда она поставлена в тупик более или менее соображающим студентом. Буду надеяться, что в феврале я не буду в числе великовозрастных отроков, или, что равносильно, в числе булочкообразных девиц и не напомню своим видом барахтающуюся комиссию. Валентина (сестра Елены) защитила диплом на «отлично».

Половина июля – это половина лета. Всё ещё холодно. Любитель воды, я купался всего три раза. Это не дело. Последнее свободное лето мне хотелось провести на Волге. Я люблю Волгу, потому что она мало напоминает природу. Впрочем, я природу люблю, но организованную. Чтобы можно было, выехав на трамвае, встретить на асфальтовой дорожке среди джунглей бенгальского тигра в наморднике или, например, в Сахаре – киоск с пивом.

Пиши чаще, если это тебя не затруднит. Интересуюсь твоей женатостью. Твои письма от 3 и 5 июля получил. Сам я очень аккуратен и не оставляю твоих писем без ответа.

Вини почту. Пока.

11 письмо от 14 августа 1937 года

Погода похожа на истеричную девушку: с каждым днём характер её становится сложнее и непостижимее: глядя на небо, не веришь, что пять минут тому назад был дождь, а через десять, вероятно, польёт снова.

Сегодня прочёл уэллсовского «Игрока в крокет». Выдающийся аттракцион среди балаганных номеров современной литературы. Пусть царствуют страх и неуверенность, пусть назревают мировые катастрофы – автор рекомендует играть в крокет, ибо невозможно остановить неминуемое. Здесь слова «страх, неуверенность, неминуемое» можно было представить с большой буквы, но я, давнишний игрок в крокет, не имею к ним должного уважения: пусть останутся с маленькой.

Иные предаются воспоминаниям о детских годах.

Я не люблю.

Детство – время без прошлого, а следовательно, и без будущего, ибо представление о последнем складывается из опыта первого. Это время настоящего – животное время.

Юность интересна построением фактических перспектив. Они рухнут, как рухнет любое сложное здание, построенное без должного знания.

Когда человек повзрослеет и станет скучным, он начнёт играть в крокет, подобно многим другим. Взрослое же дитя зрелище пренеприятное.

Я писал раньше о том, что люблю смотреть на тридцатилетних хорошеньких женщин.

Вечер. Трамвай. Такая женщина. Любопытный разговор, если угодно, о судьбах человеческих. Её замечания вскользь:

«Знаете, молодой человек, бывают платья, на вид скромно сшитые, с фокусом. Расстёгиваются подобно халату».

Я смотрю на неё: скромное платье с фокусом. Чёрное.

«Как прикажете понимать замечание? Намек?»

Потом мы сердечно прощаемся: она сходит здесь, я – дальше.

Вот история о несостоявшейся мопассановской встрече. С каждым годом я становлюсь холоднее и жёстче.

Если человек, занимающийся искусством, не имеет таланта, а таких подавляющее большинство, то он должен обратиться к подражательству. Здесь выход. К сожалению, у нас очень мало подражателей, каждый мнит себя гением и, забывая о прошлой культуре, пытается голыми руками на голом месте создать свою цивилизацию; имея спички, хочет получить огонь путём трения.

Это смешно. Это грустно, потому что приняло массовый характер.

Вот частный пример пользы подражательства в кинематографии.

1. Резниченко «Юность».

2. Усольцев «Клятва».

3. Александров «Цирк».

Резниченко «творил», как дикарь, поэтому ленту его стыдно смотреть.

Усольцев, обладая довольно малой культурой, осознал пользу подражательства – ленту его можно смотреть, если не с удовольствием, то, во всяком случае, и без желания покинуть театр.

Александров делал свою вещь, опираясь на опыт, накопленный другими, работавшими до Александрова и при Александрове, поэтому его вещь смотрится не только с удовольствием, но доставляет ещё эстетическое наслаждение. Научиться хорошо подражать – значит научиться делать хорошие произведения искусства. Научиться критически подражать – значит научиться делать выдающиеся произведения искусства. Но это уже разговор об инженерах от искусства. Об этом и фильме Ромма «Тринадцать» я уже писал.

Мне удалось посмотреть ныне запрещённый фильм Костерлица «Маленькая мама». Как и в «Петере» – крепкий остроумный сценарий, квалифицированная работа режиссёра, мягкая оптика оператора, обаятельная актриса, лёгкая музыка и прочее, и прочее.

Мотив запрещения: искажение буржуазной действительности. Попробуем согласиться с официальной версией дикого поступка.

Сегодня получил твоё письмо. Я взял смелость информировать о его содержании Елену. Она, наверное, возьмётся прочесть тебе необходимую нотацию. Сам я, исповедуя политику невмешательства, нотации не читаю.

Так вот: её письмо, если она его напишет, я читать не буду, но готов отвечать за каждую строчку – такова моя вера в правильность мышления этой удивительной, по существу, девушки.

Что касается выражения моей уверенности в благоразумии твоих поступков, то ошибка моя произошла вследствие неправильной оценки твоего возраста: оказывается, тебе не 24, а 18. Что ж, ты вырастешь. 18 лет, как я говорил, недостаток хотя и большой, но поправимый.

Это длинное письмо я заключу сердечным рукопожатием.

12 письмо от 26 августа 1937 года

После длительного и довольно праздного размышления решил прочесть тебе небольшую, слегка неприятную нотацию.

Не надеясь на её блестящий успех, ибо человек прежде всего самолюбив, а потом разумен, я долго подбирал форму нотации. Наиболее простая форма была бы, на мой взгляд, наиболее подходящая: это форма критики писем от 31.07.37 и 11.08.37, которые вызвали нотацию.

Получи, но не сердись.

Основная бравада этих писем заключается в том, что ты, Василий К. Бодашков, живёшь не так, как живут все простые смертные, т.е. не следуешь велению разума, а согласуешь свои поступки лишь с движением неких обуревающих тебя чувств.

С этой бравадой я согласиться не могу, потому что подчинение интеллекта эмоции свойственно подавляющему большинству и не является уделом особого сорта тонко чувствующих человеческих существ. Особым сортом я назову людей разума.