Текст книги "Подвиг Семена Дежнева"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

МОРСКОЙ ПОЯС

Они снова встретились у большой и привольной реки.

Михайло Стадухин пришел сюда с моря. Семен Дежнев, Дмитрий Зырян, Втор Катаев, Иван Беляна, Сергей Артемьев, Второй Гаврилов, Андрей Горелов... Иван Ерастов, спутник мнимого Ерила, прибыл на Колыму, видимо, сразу после того, как свез в Якутск морем первый Индигирский ясак. На Стадухинской протоке казаки поставили Нижнеколымское зимовье. Честь основания его должна быть поровну разделена между Стадухиным и Беляной, Дежневым и Дмитрием Зыряном. Именно тогда был ранен в грудь Михайло Стадухин.

Дежнев думал, где бы захватить ему новых аманатов из числа «юкагирских мужиков». Он высмотрел исчезающее племя омоков, которое тогда еще пело песни и охотилось на зверей. Омоки добывали соболей. Правил ими «князь» Аллай, человек бесстрашный и воинственный. С самим Аллаем не довелось Семейке тогда повстречаться, зато при захвате аманатов в бою Дежнев убил «княжьего» брата, «лучшего мужика», и захватил в плен родного сына Аллая – Кениту. И у омоков стали брать соболей, а сверх ясака лебедей, гусей и ягоду морошку. Кенита был еще в 1658 году жив и носил лебедей и ягоды в Колымское зимовье. При захвате Кенита юкагирская стрела насквозь пробила Дежневу левую руку.

За частоколом нового острожка на Колыме Михайло Стадухин вскоре начинает разведывать, «нет ли зверя какого» на море к востоку от устья Колымы. Казаки жадно расспрашивают юкагиров о новых землях и реках.

Однажды Стадухин, громя колымских неясачных людей, добыл себе «ясырь» – женку Калибу. Калиба рассказывала негаданному суженому о своей прежней жизни. Она при этом обмолвилась, что бывала у чукчей, даже прожила среди них три года. Слово за словом вытягивал Стадухин у Калибы, пока до его сознания не дошло, что ясырная женка обладает бесценными сведениями о новых землях и новых богатствах. Есть на запад от Колымы река «Чюхча» (Чукочья), рассказывала подруга Стадухина, и чукчи, что живут на этой реке, зимой ездят на остров против устья Колымы.

«...и на том острову они побивают морской зверь морж и к себе привозят моржовые головы со всеми зубами и по-своему-де они тем моржовым головам молятся», – так потом говорилось об этом в летописях Якутска. Промышленные кинулись искать чукчей, чтобы посмотреть на «дорог рыбий зуб» и моржовые головы. Выяснилось, что чукчи отделывают моржовой костью полозья своих нарт.

Скрипели лебяжьи перья, когда нижнеколымские грамотеи записывали для памяти сказание о новой морской земле. Мезенцы и енисейцы, бывалые мангазейцы дружно решили: остров, о котором рассказывает Калиба, есть «Камень», морской пояс, и тянется он от самой Новой Земли. Где же конец каменного пояса?

Начались новые простые труды. Поселенцы Колымы стали искать моржовую кость, свозить в зимовье «заморный зуб», отыскивая целые кладбища, где моржи, погибая, теряли клыки. Дежневу, конечно, приходилось бывать в этих походах. Казаков и промышленных тянуло в новые края, где «зверь не прорыскивал и птица не пролетывала». Уже в 1645 году они твердо знали, что на востоке есть новая река Анадырь, а за ней – Погыча.

«До них три дни ходу по морю способным ветром», – записано в «расспросных речах» Михайлы Стадухина.

Есть замечательное свидетельство о том, что в 1645 или 1646 году Иван Ерастов с товарищи уже «отведали новую землю», а именно Погычу. «И наперед сего и по се число на той реке русских людей никого не бывало. А соболь у них самый добрый черный», – писали землепроходцы. В наших руках конец драгоценной нити. Они так и пишут «отведали», – значит, побывали в новой земле, совершив путь сушей. В челобитной своей Иван Ерастов просил пустить его к устью Погычи уже морем. Если это так, то Иван Ерастов в 1646 году стоял на берегу моря, названного потом в честь Беринга Беринговым. Погыча впадает в океан недалеко от мыса Олюторского. Чукчи зовут его Ананнон. Что же, могло быть так, что ветры с Юкона и Кускоквима, лежавших напротив мыса Ананнон, колыхали пламя первых костров, разложенных на самом краю Старого Света! Знаменитый пролив Аниан шумел и пенился к северу от Ананнона...

На наших глазах умирает старая сказка о том, что русский народ открывал новые земли, якобы сам не ведая того, что он совершает. Много крови было пролито от Новгорода и Югры до берегов Великого океана, но и немало чернил было издержано на чертежи, росписи землиц, «наказные памяти», отписки. Так и Погычу-реку искали, составив предварительно план похода, описав подробно Колыму и реки к востоку от нее.

Нагрузив коч драгоценными мехами, Стадухин и Дмитрий Зырян пошли морем в Якутск. Дежнева они оставили сторожить Нижнеколымское зимовье вместе с Иваном Беляной, устюжанином Втором Катаевым и другими. Было их всего тринадцать человек.

Вскоре у ворот крепостцы появился отважный «князец» Пелева. Он даже «выхватил» было аманатов – заложников, но Андрею Горелову и Втору Катаеву удалось «князца» прогнать. С Аллаем же было не так просто сладить. Он повел на приступ пятьсот юкагирских воинов. Дежнев и его товарищи уцелели каким-то чудом. Кровь заливала глаза Дежневу; он был ранен в голову, но не покидал строя. Аллай прорвался за крепостной палисад. Он был уж у цели – возле склада соболиной казны и у дверей аманатской избы. Начался «съемный» бой. В этом поединке и пал Аллай. Его «скололи» копьем...

Потеряв начальника, юкагиры отступили, «убоясь смерти», как заключал Семен Дежнев свои воспоминания об этом страшном дне. Аллаевы люди не ушли совсем. Потеряв надежду на быструю победу, они решили взять русских измором и начали правильную осаду острожка. Все это могло кончиться гибелью защитников крепости, но в самый, казалось бы, их смертный миг из-за речного поворота показались морские кочи... Петр Новоселов-Кривой и Дмитрий Зырян пришли на помощь Дежневу. Юкагиры сняли осаду острожка.

В вечномерзлую землю Колымы были опущены тела двух защитников крепостцы, и первые русские могилы с сосновыми крестами выросли в будущем Нижнеколымске. Дмитрий Зырян рассказал, почему он вернулся в острожек. «На море» он встретился с Новоселовым-Кривым и от него узнал, что Кривой везет из Якутска «наказную память», и именно ему – Зыряну. Грамота ходила по рукам. В ней было писано, чтобы Зырян был приказным человеком и вершил все дела на новых реках – на Алазее, Индигирке и Колыме.

«...и новые реки приискивать ему, Дмитрею, с таможенным целовальником с Петром Новоселовым и с нами», – так запомнил Дежнев главную суть «наказной памяти».

Едва успела зажить последняя рана Дежнева, как он снова встал под стрелы и копья юкагиров. Дмитрий Зырян послал тридцать новых обитателей острожка войной па Аллаевых «юкагирских мужиков». Был у них «князь» Алива Никрадьев с сыновьями Чермо и Небо. Дежневу удалось забрать в аманаты первого из сыновей Аливы. Аливины дети потом долго носили гусей и лебедей в острожек в обмен на ножи и топоры. Дежнев был снова ранен. Это был последний поход Дежнева для «имки» аманатов в юкагирских стойбищах Колымы.

ВЕСТИ О «РЫБЬЕМ ЗУБЕ»

Можно думать, что именно с Новоселовым-Кривым и Дмитрием Зыряном в Нижнеколымское зимовье прибыло много служилых, торговых и промышленных людей. Здесь был и мезенский помор Исай Игнатьев, кормщик и зверобой, и его земляк – бедный «покрученик» Елфим Меркурьев. Пришли сюда приказчики богатого устюжанина Василия Федотова Гусельникова, по прозвищу Скорая Запись, – Афанасий Андреев и Бессон Астафьев. Приказчиком устюжских купцов Усовых был холмогорец Федот Алексеев Попов. Среди новых колымских служилых мы находим Герасима Анкудинова, Артемия Солдатку. Были и промышленные: устюжанин Сидор Емельянов, Иван Зырянин, пермяк Фома Семенов, Михайло Захаров из Соликамского городища, Терентий Курсов, Петр Михайлов. Михайлов жил раньше у Ярофея Хабарова «на Соли», при Усть-Куте. Появился в Нижнеколымском зимовье и «трудник» Сергиевой лавры Анисим Костромин, добывавший моржовую кость для монастырской казны. Устюжане и поморяне, зыряне и пермяки, переяславцы сошлись тогда в самом северном селении Руси, близ устья Колымы. Приходили сюда и битые батогами, жженные железом, сошедшие едва живыми с дыбы служилые Якутского острога.

Они рассказывали о том, как лютовал воевода Петр Головин в Якутске.

Семен Дежнев был на Оймяконе, когда начались страшные события, виной которых был Петр Головин. Служилые сложили об этом длинное сказание, от которого так и тянет жаром пыточного костра. Казаки и дети боярские, люди незлобивые и здравые, с первых месяцев воеводства Головина стали замечать, что стольник все делает не так, как надо. Слыхано ли было, чтобы в заложники брать малых детей? А воевода приказал поступать именно так.

Говорили казаки, что якуты еще «русского обычая не ведают» и с ними одной «жесточью» ничего не сделаешь. Воевода в ответ разражался такой бранью, что даже старослужилые терялись. Шалам Иванов предупреждал, что якуты хотят у русских «сердца вынимать». Воевода пообещал за это Шаламу кнут. Начались волнения якутов...

Головин занимался темными делами: «поворачивал» к себе государевых соболей, за якутами ложно числил недоимки, а служилых обвинял в недоборе ясака. Чтобы скрыть всякие следы содеянного, Головин стал свозить в Якутск «лучших мужиков» – якутов, пытать их и вырывать от них наговорные речи на казаков и служилых. Потом Головин повесил «лучших якутских людей» и начал расправу со служилыми. От его батогов в первую очередь пострадали такие знаменитые люди, как Парфен Ходырев, Шалам Иванов, Ярофей Хабаров, Семен Шелковников, Еналей Бахтеяров.

Один из «ушников» Головина содрал бархатный кафтан с плеч Ярофея Хабарова, бил его батогами и до «полусмерти изувечил». Тогда в числе главных «ушников» и «потаковников» Головина и исполнителем пыток был наравне с Василием Поярковым и Юрий Селиверстов, большой недруг Дежнева. Пытаемым ставили в вину, например, что они «сны на нево Петра напущали»...

Так и погибали «томною голодною смертию» якутские служилые в двенадцати тюремных избах Головина под клещами и на дыбе палача. Тела погибших воевода велел увозить за версту от острога, где было основано целое кладбище. Головин перепытал всех, кого мог, – и черного попа Перфирия, и дьякона Спиридона, и женок служилых людей, и толмачей, и приказных. Тех, кто уцелел после пыток, он послал на Колыму и в знаменитый амурский поход Василия Пояркова. Юрий Селиверстов, в те времена вращавшийся более в обществе пытошных толмачей и ложных доносчиков, вскоре сошелся со Стадухиным.

А Михайло Стадухин? Когда он расстался с Дмитрием Зыряном «на море» и явился в Якутск с вестью о новых землях, он попал под горячую руку воеводе. Ясырная женка Стадухина, если она прибыла с ним вместе в Якутск, наверно, пролила немало слез, видя, как ее милого дружка водят «за приставами» в съезжую избу. Головин морил Стадухина голодной смертью, видимо подозревая его в утайке «мягкой рухляди». Но вскоре в Якутск пришли грамоты об освобождении всех узников воеводы. Головин с большим сокрушением приказал распилить на дрова виселицы, которые он уже выстроил для служилых людей. Душу он отводил в разговоре с Парфеном Ходыревым, выпущенным из тюрьмы. Воевода «при народе» сожалел, что не успел повесить Парфена, хотя виселицы вышли на славу.

Все это было в 1646 году, а через год в Якутск прибыл новый воевода – Василий Пушкин. Он сразу стал хвалиться пред казаками, что всех их «из-под тиха выведет». Отсюда – начало новой истории об отчаянном Василии Бугре, первооткрывателе Лены и друге Семена Дежнева.

Василий Бугор, казачий десятник, человек уже, видимо, немолодой, пришел в то время в Якутск из «Братской землицы», где он «бился явственно» в отряде Курбата Иванова, по наряду с этим заводил с молодым задором «круги и бунты». Ему, как и всем служилым, много лет подряд не платили жалованья. Василий Бугор пытался сначала по-хорошему добиться признания своих прав, сочинял челобитную о выдаче круп, соли и толокна. Воевода Пушкин челобитную принял, но на другой же день Василия Бугра били батогами в палец толщиной на главной площади Якутска.

Тогда Бугор стакнулся с Шаламом Ивановым, Иваном Редкиным, Семеном Головачевым и двадцатью другими служилыми, в числе которых были Ярофей Киселев, Иван Пуляев и Павел Кокоулин. Эти имена стоит запомнить. Ночью Бугор с Шаламом силой захватили коч у одного торгового человека и поплыли в привольные земли. По дороге они захватывали казенные суда, брали спасти, припасы, товары. Из Лены они вышли на восток, и кто знает, где побывали корабли Василия Бугра! У беглецов было все для далекого похода: огненный бой, ездовые собаки, нарты, лодки, сети, говядина, крупы и толокно, из-за которых Бугор столь много претерпел. А пока Василий Бугор носится на своих кочах среди пенистых гор моря-океана, возвратимся к Семену Дежневу в Нижнеколымское зимовье.

Там произошло знаменательное событие. Мезенец Исай Игнатьев вернулся из плаванья в чукотскую сторону. Он доходил берегом моря до Чаунской губы – длинного залива Ледовитого океана. При входе в губу лежал остров Айон, родина древнего племени онкилонов, как узнали об этом более поздние исследователи. Вокруг холмистых берегов Чаунской губы и на берегах реки Чауна кочевали оленные чукчи. Во времена Дежнева и Исая Игнатьева этот народ и происхождением, и обычаем отличался от чукчей нашего времени.

Позднее чаунских жителей называли «беломорскими чукчами», и В. Г. Тан-Богораз, знаменитый исследователь чукотского народа, связывает это со сказанием о «беломорской женщине» – прародительнице всех чукчей. Исай Игнатьев, открыв остров Айон и Чаунскую губу, занялся торговлей с туземцами. Она происходила, как в годы походов новогородцев на Югру, «немым» способом. Исай выкладывал товары на берегу и уходил. Когда он возвращался, на том же месте лежали моржовые клыки, резная кость и дорогие шкуры. Итак, западный край «Чукотской землицы» был сыскан и сведан с моря, причем обнадеживало то, что, как уверял Исай, морские льды были не так уж и страшны. Когда он плыл к устью Чауна, вокруг него двое суток подряд расстилалась чистая вода.

Нижнеколымские зимовщики стали поговаривать о том, что пора бы сложиться между собой и подняться сообща для новых поисков за Чаунской губой. Что же касается мезенца Исая Игнатьева, то он не раз повторял свое плаванье, пока не был убит чукчами.

Тем временем Михайло Стадухин успел оправдаться перед якутскими воеводами. Он вновь появился на Колыме. Видимо, уже тогда к нему пристали беглые из Якутского острога – Васька Бугор и другие. Во всяком случае, след Бугра около того времени отыскивался на Индигирке, где он размышлял о своей судьбе. Позднее Василий Бугор писал, что он «в иные ни в которые государства» бежать не хотел, что ему совершенно нечего делать ни в татарах, ни в мунгалах, ни в андарах(?).

В 1647 году Стадухин отправился, определенно морем, на восток от Колымы, по следу Исая Игнатьева. В пути он нашел богатые места, где добывали моржовую кость. Он собрал образцы для отсылки в Якутск. Из области ли Чауна или из другого места Михайло устремился к Анадырю сушей и достиг ею берегов. Зимою он переходил на лыжах волок за волоком, миновал реку Пенжину, а за ней Гижигу. В Гижиге он сел в коч и проплыл Ламским морем до реки Тауй. Путь свой Стадухин закончил на Охоте-реке, где тогда уже стояло Охотское зимовье. Сын боярский Иван Хвостов принял от Стадухина трех тунгусов-аманатов.

Известно, что Стадухин сочинял чертеж земель и рек, пройденных им во время скитаний. Так шли поиски дорог сушей и на Анадырь, и на бурное Охотское море.

Семену Дежневу не удалось морское плаванье 1647 года. Торговые люди Нижнеколымска подали таможенному целовальнику Петру Новоселову челобитную, просили отпустить Федота Алексеева Попова и иных на «новую Анадырскую реку». Проглядев челобитную своим единственным глазом, Новоселов узнал, что приказчики хотят, чтобы с ними пошел Семен Дежнев для «государевых всяких дел». Дежневу дали «наказную память». Четыре коча вышли в море. Каких мест они достигали, неизвестно, но вскоре Дежнев и Федот Попов вернулись на Стадухинскую протоку, горюя о том, что путь на заветный Анадырь был закрыт великими льдами. Но добытчики «рыбьего зуба» не унывали и ждали времени, когда морская дорога освободится от крепких торосов. И время это наступило.

В 1648 году на Колыму морем пришел боярский сын Василий Власьев, один из главных разоблачителей преступлений воеводы Головина. С ним прибыл таможенный целовальник Кирилл Коткин, сменивший Новоселова-Кривого. Подготовка морского анадырского похода перешла в их руки.

Устюжские богачи Федотовы Гусельниковы принимали большое участие в поисках новых земель. Удивительно, что в 1648 году, после того, когда в Устюге Великом раздался колокольный сполох и посадские люди вместе с судовыми ярыжками кинулись разбивать дворы купцов, Гурий Федотов Гусельников был привлечен к следствию как подстрекатель мятежа. Но это никак не отразилось на его брате. Василий Скорая Запись, находясь при архангельском корабельном пристанище и при других торгах, менял соболей на фряжские вина, продавал «рыбий зуб» за «арапские» золотые.

Когда нижнеколымцы стали готовиться к плаванью на Анадырь, гусельниковские приказчики немедленно примкнули к Федоту Алексееву Попову и Дежневу. Тут откуда-то появились беглые молодцы из ватаги Василия Бугра – служилые Иван Пуляев и Павел Кокоулин. Иван Пуляев до службы в Якутске и побега оттуда жил на устье Куты, где приторговывал бревнами. У него брали строевой лес для казны. При постройке кочей для анадырского похода Пуляев был очень полезным человеком.

Прост на вид коч, но построить его было не легко. Деревянный кит собирался из досок. Жилами его были ивовые корни, суставами – большие деревянные гвозди. Серебряным тундровым мхом конопатили щели меж досок, покрывали их смолой-живицей. На кочах под парусами ходили только при попутном ветре. Если не было доброго ветра, мореходам приходилось натруживать ладони громоздкими веслами. И вот шесть новых кочей стоят на Колыме, и обитатели острога готовятся к проводам смелых мореходов.

В челобитной Семена Дежнева от 1662 года сказано ясно, что на шести кочах с ним вместе отправились девяносто служилых, промышленных и торговых людей. Торговыми делами в походе ведал Федот Алексеев Попов. Дежнев должен был смотреть за сбором ясака, искать новых «неясачных людей», а со своих спутников брать десятую долю добычи в государеву казну. Считают, что Герасим Анкудинов был помощником Дежнева, и это, пожалуй, похоже на правду. Дежнев потом писал о Герасиме как о служилом человеке, но не о своем начальнике. А сам Дежнев считал, что он служит уже, по крайней мере, со времени своих колымских подвигов «приказным человеком вместо атамана».

Федот Попов со своей ясырной якутской женкой плыл отдельно от Дежнева, Герасим Анкудинов тоже находился сам по себе на одном из кочей. С Дежневым же было двадцать пять человек.

Подняты каменные якоря, скрипят тяжелые весла, и 20 июня 1648 года все шесть деревянных китов медленно идут вниз по Колыме до моря. Там они, качаясь, зарываясь в океанские волны, поднимаясь на синие хребты океана, начинают свой путь к Аниану...

ОСТРОВА «ЗУБАТЫХ ЛЮДЕЙ»

Вдоль морского берега шли кочи. За Чаунской губой начинались не ведомые никому места, даже если в отряде Дежнева был «вож», ранее плававший с Исаем Игнатьевым.

Три коча бесследно исчезли в первом пути. Где стряслась эта беда – неизвестно. Никаких подробностей похода до Большого Каменного Носа не сохранилось.

Мы можем только догадываться о том, как плыли сосновые киты на восток мимо высоких мысов, через пролив, к северу от которого лежит морская земля. В ясную, солнечную погоду с мыса Якан виден остров, который мы зовем теперь островом Врангеля. Дежнев не мог не искать конца каменного морского пояса, который так тревожил воображение колымских мореходов. Прошли и тот мыс, окруженный исполинскими каменными столбами, который потом получил поэтическое название «Сердце-Камень».

И наконец мореходы увидели темный и грозный Большой Каменный Нос. Издали должно было казаться, что мыс не имеет конца – так далеко простирался он в море. Его всегда принимали за остров. Угрюмый, окруженный громкими бурунами, он подставлял ветрам свою черную каменную грудь. Тридцатисаженные глубины колыхались у его подножья.

Здесь разбило коч, на котором плыл Герасим Анкудинов, и Дежнев с Федотом Поповым «имали на свои суды» людей Герасима. Сам Анкудинов перешел в ладью Федота. Кожаные паруса наполнялись ветрами, встречавшимися у двух океанов. Огромные весла кочей погружались в воды Анианского прохода! Сказочный пролив был обретен Дежневым и его товарищами в августе 1648 года. Но они не знали о величии своего подвига и были преданы простым житейским заботам.

Однако у Семена Дежнева нашлось и время, и желание подробно осмотреть Большой Каменный Нос. Все это пригодилось ему для составления будущих «отписок». Он видел «башню» из костей кита, воздвигнутую чукчами у речки близ их становья, – жилище пли приметный знак для чукотских поморян и жителей восточного берега Аниана? Пока люди с разбитого анкудиновского коча сушили оленьи торбаса и мезенские бахилы и отогревались, можно было много увидеть и узнать.

Такое приметное место, как Большой Каменный Нос, граница новой страны, не могло остаться без внимания казаков. Будем утешаться мыслью, что еще предстоят запоздалые, но счастливые открытия в архивах – в «столбцах» Сибирского приказа, в известных «портфелях» Миллера. Может быть, там отыщутся основные донесения Семена Дежнева или подробная переписка Якутского острога о дежневском походе.

Скупо писал Дежнев в дошедших до нас бумагах о Большом Каменном Носе, о том, что он лежит «промеж сивер на полуношник», упоминал и о строенье из китовой кости, но, что важнее всего, он описывал острова, на которых живут люди с моржовыми зубами. Этому описанию уделено Дежневым всего двадцать два слова в первой «отписке» 1655 года и ровно столько же во второй[3]3
  Все «отписки» и челобитные Семена Дежнева о его походах и открытиях полностью приведены в книге В. А. Самойлова «Семен Дежнев и его время». М., издательство Главсевморпути, 1945, с. 122-149.


[Закрыть]. Но в этих немногих словах заключено замечательное свидетельство о первой встрече русских с эскимосами.

Академик Л. С. Берг видит в дежневских островах, населенных «зубатыми людьми», острова Гвоздева – так справедливее называть «острова Диомида» – по имени их русского первооткрывателя, нанесшего их на карту в 1732 году.

В самой узкой части пролива лежат эти три небольших островка, один меньше другого. От Малого Диомида до берега Америки всего сорок верст. В хорошую погоду со скал острова можно видеть и Азию, и Америку. Третий, самый малый, остров, как бы оторвавшийся от своих собратьев, лежит много южнее их. Он необитаем и похож по виду на холм.

Любопытно, что эти островки угрюмого Севера первоначально были названы в честь героя сказаний Эллады. Диомед-мореход, плававший к стенам Трои с флотилией из восьмидесяти кораблей, сидевший потом в чреве троянского коня, в конце своей полной приключений жизни исчез возле одного из островов Адриатики. Спутники Диомеда превратились в хищных птиц – так гласило сказание. Его знал Карл Линней, и поэтому он дал альбатросам название Diomede. Английский мореплаватель Ф.-У. Бичи в 1826 году назвал острова именно Диомедовыми, так как здесь проходила северная граница обитания альбатросов.

Эскимосы исстари жили на двух островах Диомида, и чукчи не зря называли своих соседей «ротастыми». Они прорезали углы рта у нижней губы и вставляли в прорезы точеную моржовую кость или камни. Об этих людях Дежнев упоминал снова во второй «отписке», но так же скупо, как и в первый раз.

Но он свидетельствует, что русские «тех зубатых людей на острову видели ж». Когда это происходило? Подплывали ли деревянные киты к островам альбатросов? На каком из двух островов побывал Дежнев? Трудно дать ответ на эти вопросы, но ведь Дежнев говорит, что «зубатых людей» он видел «на острову». Значит, встреча с эскимосами состоялась все же именно там, а не на Большом Каменном Носе, куда эскимосы могли приезжать по торговым и другим делам.

Дежнев – первый европеец и первый русский, сообщивший сведения об островах, лежащих на самой середине туманного Аниана. Но всему видно, что страшный «Необходимый Нос» был пройден. Что делали в водах пролива Дежнев и Герасим Анкудинов, начиная с того дня, когда они миновали северные ворота Аниана? В то время Семейка Дежнев мог еще со спокойной душой праздновать и свои именины, и день Зосимы и Савватия – покровителей поморов. Короче говоря, Дежнев с товарищами пробыл в северной части пролива около месяца. Трудно представить себе, что казаки сидели сложа руки. За месяц многое было можно сделать – осмотреть подробно места вокруг Большого Каменного Носа, не раз побывать на восточном берегу пролива, не говоря уже о посещении островов «зубатых людей».

Наши мореходы не могли оставить без внимания того живого движения, которое совершалось между восточным и западным берегами пролива и его островами. Это движение вызывалось разными причинами – торговлей, войнами, охотой на рабов, морскими промыслами. Здесь, на Большом Каменном Носе, на отмелях у самого морского берега бывали многолюдные торжища, когда связки мехов подавались на остриях длинных копий, а продавец держал в правой руке нож, а в левой – шкуру рыси с Большой Земли.

Федоту Алексееву Попову не удалась «немая» торговля, которой вначале с таким успехом занимался и Исай Игнатьев в Чаунской губе.

Где находилось то, без сомнения торговое, «пристанище», возле которого высаживались люди Дежнева и Попова осенью 1648 года? Было это все, очевидно, уже за мысом Пеек, как называли чукчи Большой Каменный Нос. Почему не допустить мысли, что наши мореходы плавали по проливу в поисках места для выгодной торговли и тогда именно в числе других «пристанищ» посетили и острова «зубатых людей»?

Сорок верст не препятствие для коча, и, даже идя на веслах, Дежнев мог пригрести и к восточному берегу пролива, к концу земли Кыымын – так чукчи именовали северо-западный край Нового Света. И еще не известно доподлинно, какие «чукчи» затеяли сражение с Дежневым и Федотом Поповым на неведомом «пристанище».

Голубые бусы, рассыпанные по прибрежному песку, тяжелый дым русских пищалей, звон панцирного железа – все это не трудно себе представить. Это была первая битва с обитателями побережий Аниана, после которой стали слагаться чукотские сказания о белых людях с усами, как у моржей. Битва эта произошла 20 сентября, в первый день после праздника Зосимы и Савватия. Тогда Федот Попов и пролил свою кровь па серый приморский песок.

Несколько неясно, долго ли продолжали после этого Федот со своей «якутской бабой» и Герасим Анкудинов путь вместе с Дежневым. «...и того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести», – пишет Дежнев сразу же вслед за скупым упоминанием о «драке», в которой был ранен Федот Попов.

Итак, из шести деревянных китов, построенных в Нижнеколымском зимовье, уцелел только один! Семену Дежневу были вверены судьбы двадцати четырех человек, сидевших в коче, гонимом бурями Тихого океана.

В самый день покрова, 1 октября, или чуть позже началась великая буря. Ходуном ходили деревянные суставы коча, судно уже не слушалось руля. Его носило «всюду неволею» и наконец выкинуло на покрытые седыми бурунами берега где-то между устьем Анадыря и мысом Ананнон. Так был пройден весь пролив между Азией и Америкой. Если бы Дежнев читал Гастальди и Розаччо и умел производить счисления, он был бы поражен. Пресловутый пролив Аниан находился на 66° северной широты, почти на том самом месте, которое отвели ему космографы Венеции и Амстердама!

Но не было здесь плодов земных, найденных пылким Мальдонадо. Метель и цинга раскрывали свои страшные объятия перед русскими храбрецами. Им надо было теперь подниматься к северу вдоль гористого берега, искать спасения на Анадыре, как будто для Дежнева и его товарищей там был дом родной!