Текст книги "Калейдоскоп"

Автор книги: Сергей Надымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Пахнет вкусно.

– Сначала ешь, потом хвали, подхалим.

Ирина села напротив мужа и открыла бутылку с фруктовым соком, разлив его по высоким стаканам из прозрачного стекла, как раз хватило на оба. Первые несколько вилок оба молчали и работали челюстями, периодически отламывая небольшие кусочки от хрустящих багетов.

– Попробовал, докладываю. Вкусно!

Андрей не выглядел подозрительно, не дергался, не выдавал себя ни взглядом, ни словами, ни одним жестом, так что Ирина все-таки начала сомневаться в своих давешних измышлениях, но пока еще не могла полностью от них отказаться. Все-таки, ему приходилось разыгрывать этот спектакль годами. Запах, грузовик, напряженное лицо Даниля, странные нестыковки между реальностью и сообщениями Андрея. Все это не давало отбросить сомнения в сторону просто из-за его внешнего спокойствия.

– Спасибо. В следующий раз ты готовишь. Как день прошел?

– Ты знаешь, плодотворно.

– Правда? И что вы там обсуждали?

Андрей перед ответом отправил в рот еще несколько вилок запеканки и жадно выпил залпом половину стакана с соком.

– Немного демографию, немного свободу воли, немного стирку.

– Стирку?

Во время еды они всегда умудрялись поболтать. Андрей никогда не признавал постулата «Когда я ем, я глух и нем», и Ирина как-то привыкла к этому, уже забыв, когда они последний раз ели молча, не обмениваясь новостями или просто не болтая на любые приходящие в голову темы.

– Ага. В разрезе размышлений о человечности и эволюции.

– Я бы сказала, что мне интересно, но боюсь нарваться на двухчасовой пересказ, с комментариями. Вы вдвоем генерируете столько стремных идей, что иногда лучше не углубляться.

Андрей проглотил очередной кусочек мяса и неопределенно помахал вилкой в воздухе.

– Да нет, в этот раз все банально. Даниль распереживался, попытался начать серьезный разговор. Еще бы сам знал, о чем. Я решил это пресечь, подкинул тему для пространных рассуждений ни о чем, а он и рад был. Еще и меня обвинил, что соскакиваю. Ему так легче. Надеюсь, рано или поздно он заметит это, и что-то сделает. Сам. Это если в общих чертах.

Андрей неожиданно разболтался, выдав весьма странный для их обычного ужина монолог. У Ирины возникло четкое ощущение, что ее муж специально нарывался на вопросы, которые могли последовать за такой тирадой. Ну что же, раз так, то настала пора взять все в свои руки.

– Визитеры?

Андрей посмотрел на нее своими честными карими глазами, в которых, как Ирине показалось, отразилось что-то вроде благодарности за то, что именно она заговорила об этом первой. Значит, угадала. Он виновато улыбнулся и едва заметно кивнул.

– Да, Ир.

На душе, как она и думала, полегчало. Тот самый неловкий момент, когда тебе становится спокойнее от того, что вроде бы как ни при каких обстоятельствах не должно вызвать такую реакцию. Стыдилась ли она этого чувства? Ирина на секунду прислушалась к себе и поняла, что нет. Или, ее пока еще недостаточно отпустило. Совесть почти всегда просыпается к концу самого интересного. А ее совесть была еще и погребена под любовью и благодарностью к Андрею, их уютом, который она эгоистично не хотела терять, под его аргументами и доводами, которые оставались нерушимы и неизменны все прошедшие годы.

– Много?

– Двое.

Еще двое. Много ли это при счете, идущем на десятки? Сейчас эти слова превратились просто в информацию, но очень важную для Ирины. Она всегда выясняла подробности вторжений. Личности визитеров, их цели и мотивы, если их получалось прояснить. Их истории, если записи о них удавалось обнаружить. Это ее расплата за соучастие. Знание. Ведь куда проще просто дистанцироваться, сделать вид, что это тебя не касается. Не слышать криков из подвала, не чувствовать запаха сжигаемых тел, делать вид, что не понимаешь, откуда берутся синяки под длинными рукавами у коллеги с работы. Сотни таких примеров, если не тысячи, изо всех сфер жизни. Нет, она не собиралась вставать в ряд с теми, кто искал себе оправдание в неведении.

– Все в порядке?

– Не знаю. Даниль слегка сдал, но я, вроде, подтолкнул его в нужном направлении. В остальном пока непонятно.

Ирина показательно понюхала воздух, демонстрируя, что от нее не укрылся пивной запах, и кивнула в сторону мужа.

– Ты поэтому с ним пил?

– Нет, Даниль надирался в одиночестве. Я закинулся нейтрализатором, он и не заметил.

– Знаешь, а ты страшный человек, Андрей. Нет, не плохой, я не это имею в виду. Я о том, что ты делаешь с людьми, как манипулируешь ими. Тебе не жутко, не стыдно, а?

Она показательно отточенным движением нанизала на вилку кусочек мяса, и принялась основательно его пережевывать, предлагая Андрею ответить на вопрос.

– Я это не забавы ради делаю, Ир, ты же знаешь. Ты бы его видела там, он на грани был, хотя со стороны и не скажешь. Да мне кажется, он и сам себя пытался убедить, что просто слегка перенервничал из-за большого перерыва, но он и в этом не признался, хотя я даже личный пример привел, чтобы его разболтать. Нет, отрицает. А это хуже всего. Значит, глубоко задумался. Вот пусть и думает, только в другую сторону. Глядишь, до чего-нибудь и додумается.

– Не боишься, что он дожалеет себя до пули в голову или до петли?

Андрей нахмурил брови, и положил руки на стол по сторонам от своей тарелки, вертя вилку в пальцах правой. Сомнения всегда выражались у него в потребности подобного взаимодействия с чем-то материальным, и в последнее время Ирина замечала такие навязчивые движения все чаще.

– Не думаю.

– Не хочешь думать?

– Не передергивай. Даниль не склонен к глубоким депрессиям, я бы заметил, я ведь его мониторю. Все его проблемы от неуверенности в себе.

– А твои не от нее? – Андрей проигнорировал этот вопрос, не удостоив его даже движения брови, но вилка в его пальцах завертелась еще сильнее, поэтому Ирина продолжила. – Так и не сказал ему про ментальный сканер?

– И не собираюсь. По крайней мере, пока.

Андрей на некоторое время замолчал, вернувшись к уничтожению своей порции, и Ирина присоединилась к нему. Через несколько минут они покончили с запеканкой и практически синхронно отодвинули от себя тарелки, но остались сидеть за столом, потихоньку допивая остатки сока. Молчание первой решила прервать Ирина.

– Люди?

– Трудно сказать, – Андрей пожал плечами. – Внешне да. Но язык идентифицировать не удалось. Возможно, осколочники. Процентов девяносто, что они. Откуда здесь взяться кому-то еще, говорящему на языке, который не распознал интерфейс Центра? Они сейчас в подвале, в боксе. Дождемся результатов, узнаем больше. Мы все подчистили, не переживай.

– Я переживаю не за это, а за тебя. Почему не отправил сообщение?

– А так было бы проще?

– Знаешь, да! Тогда я хотя бы не строила тут теории из-за того, что опознала ваш гребаный грузовик, – Ирина всплеснула руками и со стуком поставила пустой стакан на стол, ощутив физическую потребность в резком выплеске накопившихся эмоций. – Понимаешь вообще, каких нервов мне стоило успокоиться и просто ждать, пока ты позвонишь или напишешь? Изволь, пожалуйста, не держать меня за наивную дуру, от которой можно походя отвязаться лживым сообщением, учитывая, что я знаю о ваших делах. О НАШИХ делах, черт подери!

Она давно не повышала на него голос, и даже сама удивилась тому, что это произошло, моментально ощутив себя не в своей тарелке, но что сделано, то сделано. Андрей сам виноват, что довел ее до такого состояния, и извиняться она не собиралась.

– Прости.

– Не нужны мне твои извинения! Знаешь, когда извиняются? Когда могли сделать правильно, но не сделали. Этого очень легко избежать, если так не поступать.

На лице у Андрея ходили желваки. Смотрел он даже не на нее, а в стол перед собой, и больших усилий ему стоило поднять глаза на жену.

– Я облажался, слишком расслабился. Задергался, подумал, что тебя это тоже выбьет из колеи, хотел отсрочить новости. Потом понял, что это глупо, но раз уж начал, решил закончить как есть. Если честно, надеялся, что ты догадаешься, прежде чем я сам признаюсь. Но я бы все рассказал, ты же знаешь.

– Ага, вот уж точно, ты облажался. Андрей, пойми, я не наорать на тебя хочу, – Ирина встала, обогнула стол и подошла к мужу, обняв его за голову и прижав к своему животу. Она видела, что он действительно раскаивается. Скрывать свои эмоции от нее у Андрея никогда особо не получалось, и сейчас, видя его растерянность и сожаление, в Ирине поднялось чувство жалости к мужу и стыда за свою резкую реакцию. – Слушай, ты не один, пойми. Я с тобой. И если уж ты решил поделиться со мной своим грузом, будь готов, что я не собираюсь оставаться в стороне. Я не хочу гадать и додумывать. Говори со мной, ладно? Я не сахарная, не растаю.

Андрей зарылся лицом в ее живот, и обнял одной рукой за талию. Так они и застыли на несколько секунд, пока он не отстранился, глядя на Ирину снизу вверх.

– Спасибо. Не представляю, что ты чувствуешь, я понимаю, серьезно. Я сам это не могу описать. Иногда я молчу, но ты пойми, это не потому, что я в тебе сомневаюсь. Я в себе сомневаюсь, Ир. И я не манипулирую тобой. Только не тобой. Веришь?

– Доверяю. Вера, это слишком громко и пафосно. Может, когда-нибудь определюсь со всем остальным. Ты первым узнаешь, поверь.

– Как скажешь.

– Тогда, я спрошу еще раз. Все в порядке?

– Нет, не знаю, Ир, – Андрей вздохнул, и устало потер лоб, крепко зажмурившись на несколько секунд. Вены у него на висках вздулись и пульсировали. – К этому невозможно привыкнуть. И это не может нравиться.

Ирина наклонилась к нему, встречаясь глазами и пристально разглядывая лицо мужа. Каждый раз после того, как он рассказывал о новом вторжении, она наблюдала за ним, пытаясь разглядеть изменения. Хоть что-то. Но каждый раз видела все того же мечущегося человека, который старательно глушил свое смятение и не давал выхода эмоциям.

– Андрей, если бы это тебе нравилось, если бы я разглядела хоть один намек на это, самый маленький, я бы спросила. И, если бы я поняла, что это действительно так, то меня бы уже здесь не было.

– Но ты здесь.

– Но я здесь.

– Я рад, – Андрей протянул руку и ласково погладил Ирину по бедру. – Спасибо?

– Выговорился?

– Да, теперь полегче, кажется.

– Вот и хорошо, – Ирина похлопала мужа по плечу и отступила на пару шагов назад, кивнув на стол с остатками ужина. – Поможешь?

– Да, конечно.

Андрей тоже поднялся и начал собирать со стола посуду, пока Ирина командой с интерфейса вызывала маленького Чистильщика, который принялся оперативно собирать со стола хлебные крошки. Пока Андрей загружал грязную посуду в очиститель, Ирина закрыла окна и задернула шторы, и теперь стояла в дверях в гостиную, продолжая разглядывать мужа, стараясь уловить в его движениях что-либо непривычное. Разговор ее утомил. Это походило на вспышку адреналина, после которой наваливалась тяжелая усталость, но он еще не окончился.

Она ведь сказала ему сущую правду о том, что еще не определилась, как относиться к тому, чем он занимался с Данилем, за все эти годы. В его словах, в его действиях присутствовало рациональное зерно, но, одновременно с рациональностью, во всем этом густо замешались жестокость, категоричность, смерть. Чувствовала ли она себя соучастницей преступления? В какой-то мере да, но после всего, что они делали, через что прошли, рамки этого определения настолько размылись, что она не могла даже для себя решить, что ее больше смущало в действиях Андрея – их факт или то, что он скрывал их от других. Или что-то еще, до чего она пока не добралась в своих размышлениях.

– Они представляли угрозу?

– Пока не могу сказать, в какой степени. Были вооружены, во всяком случае.

– Чем?

– Огнестрельное оружие, несколько гранат, ножи, – Андрей подошел к ней и, приобняв за плечи, увлек за собой через гостиную к комнате отдыха, где они оборудовали библиотеку и небольшой домашний кинотеатр на двоих. Ирина не стала возражать, только остановилась на несколько секунд, чтобы дать команду дому автоматически выключать свет в пустых помещениях. – Ты же знаешь, я боюсь того, чего не знаю гораздо больше того, что видимо и осязаемо.

– Знаю. Болезни, ты говорил. Но мы ведь не индейцы, а они не конкистадоры. У нас есть технологии.

– Индейцами, кстати, их назвали европейцы. А еще практически уничтожили. Я не очень хочу стать статистикой очередного вымирания. Мы и так почти вымерли. Представь, что в Долину попадет какой-нибудь вирус, который начнет убивать нас быстрее, чем мы сможем добраться до ближайшего Парацельса? – Андрей имел в виду стационарные медицинские аппараты, которыми оборудовался практически каждый дом в Поселке, и которые могли лечить вообще все известные человечеству болезни, а также целый сонм неизвестных, свойственных только Хозяевам. – Нескольких часов может хватить на то, чтобы мы отправились вслед за Хозяевами.

– Вы все-таки узнали, что их убило? Это вирус?

– Нет, извини, просто к слову пришлось.

Свет в комнате включился, как только они вошли, но Ирину не удовлетворила яркость, так что она отвернулась от мужа, и громко обратилась к ближайшей стене.

– Дом, убавь яркость на пятьдесят процентов.

Домашний интерфейс послушно притушил свет, оставив их в мягком полумраке, а Ирина высвободилась из-под руки мужа, и вольготно разлеглась на широком диване, напротив стены-экрана. Она редко пользовалась голосовым управлением, предпочитая выставлять все настройки вручную, но сейчас Ирине было банально лень. Она устала и хотела поменять тему, но дневные размышления положили на язык что-то близкое к тому, о чем они говорили.

– Дочитала Брэдбери.

Андрей под пристальным взглядом жены обогнул диван, приподнял ее вытянутые ноги, сел и сложил их к себе на колени, подтянув одну из диванных подушек под поясницу, устраиваясь поудобней.

– Сами создавайте то, что может спасти мир, и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу.

Ирина демонстративно фыркнула на мужа, давая понять, что его манипуляция не осталась незамеченной. Впрочем, он и не пытался ее скрыть, скорее наоборот.

– Как-тонко.

– Я не нарочно.

– Я знаю. Андрей, как это у тебя получается?

– Что?

– Не нарочно. От всей души, искренне, – Ирина дождалась, пока муж встретился с ней взглядом, и теперь удерживала его, кажется, даже не моргая. – Из лучших побуждений манипулировать Данилем. Ради его же блага. Играть с Советом, лгать в лицо? Я не осуждаю, нет, я же приняла правила игры. Просто хочу понять. Я ведь вижу, тебя что-то гложет. Не то, что ты показал Данилю, чтобы его обмануть. Что-то настоящее. Совесть?

– И она тоже, Ир.

– Тоже? А еще?

Она только сейчас поняла, как долго они не говорили об этом. Спрятали непростую тему в дальний ящик и нагромоздили сверху кучу вещей, чтобы она не мозолила глаза. Говорили об убийствах, лжи, тайнах, но не о чувствах, окружавших их.

– Страх.

– Ты боишься? Визитеров?

– Да, боюсь. Но не визитеров. И не за себя. И не за тебя даже, хотя ты самое дорогое, что у меня осталось. Прости за банальность.

Ирина усмехнулась, но тут же снова посерьезнела, покачав головой.

– Не извиняйся, я уже большая, как-нибудь переживу. Да и страшновато быть центром чьей-то вселенной. Слишком большая ответственность. А еще слишком пафосно, не в твоем стиле. По крайней мере, за пределами Дома Собраний. Так за что?

– За то, что все это может оказаться бесполезно. Что в итоге не даст ничего, и мы все потеряем. И все, что отдаем, ничем не обернется. Все время пытаюсь представить, что у меня есть цель, но все, что я пытаюсь выдать за нее, это просто задачи.

– Не знаю, Андрей, хороший это знак или плохой, – Ирина чуть подалась вперед и, дотянувшись до лица Андрея, погладила его по щеке, задержав ладонь на несколько секунд перед тем, как вернуться обратно на подушки. – Но мне приятно знать, что тебе небезразлично все, чего мы добились здесь. Только это все еще не ответ, почему ты думаешь, что все может оказаться бесполезно.

– Ты сама начала отвечать. Про то, чего мы здесь, так сказать «добились». Это все больше начинает напоминать мир до Раскола. Людям нужна обыденность и определенность. Нам с тобой, кстати, тоже. Если ее нет, люди изо всех сил будут стремиться ее создать, а если она невозможна, то выдумать и поверить. И знаешь в чем самая большая проблема? Не пуская визитеров в Долину, я сам этому потворствую. Не знаю, что и думать.

Ирина уже задумывалась об этом. О том, что сытость и спокойствие приводят к застою, в первую очередь в умах. Возможно, им требовались встряски, эмоциональные и физические, чтобы не утонуть в трясине обеспеченности и избыточности. Но откуда их взять? Не создавать же вручную?

– Ты ждешь слишком многого. Иногда шока мало, нужны целые десятилетия, чтобы изменить сознание всего одного поколения. А потрясения, это не ответ на все вопросы. Они часто толкают к чему-то привычному, старому и доброму, хотя бы в воспоминаниях. Всякие мелочи, бытовуха, все это помогает отвлечься. Тебе вот книги и кино, кому-то беспорядочный секс, кому-то алкоголь, кому-то безделье или наоборот, навязчивая тяга к действию. Гаджеты, украшения, тряпье, у каждого свое. Я не говорю, что все это мне нравится, у меня тоже есть свои якоря. Но разве это на что-то влияет?

Андрей пожал плечами и хмыкнул.

– Ну, вообще-то, влияет. Лидеры мнений, все такое.

– Ты серьезно думаешь, что я на это способна?

– Ты себя недооцениваешь. Я думаю, ты способна на куда большее, чем я могу себе представить.

Ирина вздохнула, и отвернулась к черному экрану на стене. Он часто говорил ей об этом, практически каждую неделю снова и снова заводя разговор о ее нераскрытом потенциале, о том, что Ирина себя сдерживает и делает это зря. Она отнекивалась, придумывала контраргументы, иногда просто игнорировала его комментарии. Делала все, чтобы не признаться, что просто боится ответственности, которую может повлечь любое действие, выходящее за рамки обыденности.

Ирина не представляла себе глубину отчаяния, которая могла подтолкнуть ее мужа к убийству в Колонне, когда он взял на себя ответственность не только за себя и нее, которую тащил, иногда в буквальном смысле на себе, через Раскол. Взял ответственность за идею общего интереса, которую сам сформировал и которую даже близко не все смогли бы разделить. Можно это назвать сумасшествием? В какой-то мере да. Могла она понять его? Несомненно, могла, иначе бы не хранила его тайну и не смогла бы перебороть свои внутренние противоречия, хотя бы настолько, чтобы не сойти с ума самой.

Она не могла винить Андрея ни в чем, потому что сама практически не помнила Исход. Нет, оставались какие-то смутные образы, размытые эмоции, но практически весь путь после первого их осколка и до самой Долины превратился для нее в бесформенное серое месиво, из которого невозможно было вычленить ничего конкретного. Оставались рассказы других людей, редкие фото и видеоматериалы, которые они донесли до Долины, но она не слушала первых и не просматривала вторые.

Возможно, Парацельсы могли решить эту проблему, но Ирина не хотела даже думать о том, чтобы сделать это. Это ее слабость, ее трусость, и она не собиралась с нею расставаться. Пусть в ее памяти будет спина Андрея, к которой она прижималась, слыша его хриплое, прерывающееся дыхание. Пусть там будет безмерное чувство благодарности к нему, которое пришло вместе с пониманием, что она будет жить, что Исход окончен.

– Не знаю. Мне иногда кажется, что я могу только жаловаться на то, как меня не устраивает все вокруг. Это высокомерно, я понимаю. А еще хуже – вести себя снисходительно. Я бы сказала, это высшая форма гордыни. Просто, я не уверена, что хочу столкнуться с разочарованием, если мои мысли подтвердятся.

– Такой монолог половина Поселка не поймет, Ир. Если ты не местная интеллигенция, то я не знаю, кто еще.

– Ой, не подлизывайся. Это все чрезмерное общение с Лекторами, и оно доступно каждому.

Ирина ввернула это не для красного словца. Со временем, у всех жителей Долины действительно постепенно изменилась речь. Поначалу не так заметно, но чем дольше они здесь жили, тем явнее это бросалось в глаза. Она наполнялась новыми, порой весьма специфическими терминами и ранее не присущими людям оборотами речи, становилась более гладкой и какой-то усредненной. Ирина уже давно выдвинула теорию о Лекторах, и она, похоже, подтверждалась.

Чем чаще человек загружал информацию напрямую, тем сильнее менялась его речь, а значит, и мышление, потому что две эти вещи неразрывно связаны. И пускай сам факт таких изменений мог со стороны казаться чем-то не слишком значимым и даже позитивным, если задуматься об этом глубже, дело приобретало жутковатый оборот. Отчасти из-за него, Ирина уже достаточно долго не использовала Лекторы, и отговорила от этого Андрея, за исключением случаев крайней необходимости. То же самое она пыталась посоветовать Людмиле, но, как оказалось, кроме как в связи с их работой, та вообще не пользовалась Лекторами, как и Даниль. Ну, у того с усредненностью речи проблем никаких не наблюдалось. Иногда Ирина посмеивалась про себя, представляя, как корежит от его жаргона на собраниях Совета Александра и Тоню.

– А ты не прибедняйся.

Она фыркнула в ответ на эти слова мужа и повернулась к нему, встретившись взглядами. Кажется, говорил он абсолютно серьезно, по крайней мере, сам в это верил.

– Уломал, не буду. Но знаешь, даже с учетом всего, что я тут говорила про смягчающие обстоятельства, меня в целом удручают интересы наших соседей. И пусть это будет высокомерие, очень маленькое, я как-нибудь переживу. Хочешь пример? В Поселке есть машины, которые могут вылечить рак, СПИД, вырастить заново руку, а знаешь какой самый популярный запрос? Не смотри так на меня, да, я воспользовалась вашим монитором слежения, это твое дурное влияние. Так вот: увеличение груди и пениса.

– Знаешь, я бы, пожалуй, куда больше испугался, если бы запросов по лечению СПИДа, рака и отращиванию оторванных конечностей было больше, чем по писькам и сиськам. Но, если будешь настаивать, можно вынести это на обсуждение Совета, написать диссертацию по психологии. Вон, попросим Александра придумать какое-нибудь умное название, чтобы все звучало по-научному. Он, кстати, не увеличил? А то бы я предупредил Тоню, что опасность близится, и велик…риск, конечно.

Ирина не удержалась и коротко хохотнула, легонько толкнув Андрея в плечо пяткой. Вечно он превращал что-то серьезное в очередную скабрезность. Впрочем, сейчас это было к месте.

– Дурак.

– Ага. Но я тебя понял. И пока не знаю, что сказать.

– Да я тоже. Знаешь, это так тупо, но я ведь тебя даже не спрашивала раньше, а ты что-то не особо торопился поделиться. Ты ведь никогда особо не любил людей в целом, да и в частности далеко не всех, только что-то отдельное. Искусство там, кино, архитектуру. Но вот, настал тот самый момент, когда у нас есть только воспоминания о том, что ты любил больше всего. Все фильмы здесь, все картины и книги, – она указала рукой в сторону блока памяти, встроенного в стену под экраном. Эта маленькая коробочка, при желании, смогла бы вместить куда больше информации, чем на ней находилось. При ее повреждении, данные за тысячные доли секунды перетекли бы на первое попавшийся физический носитель Центра поблизости или в облако. – Мы больше не пишем, не строим, за редким исключением, а творчество свелось к попыткам максимально подогнать культуру Хозяев под привычные нам стандарты, но ты решил это защищать. Пусть по-своему, но ведь именно защищать. Что изменилось, Андрей?

– Не знаю. Это трудно назвать ответственностью, или еще чем-нибудь подобным. Я просто думаю, что это правильно. Должен так думать.

От Ирины не ускользнуло, как нервно дернулся уголок рта у Андрея. Рядом с ней его скорлупа спокойствия всегда давала трещину. Кто-то мог бы посчитать это излишней ответственностью, но для Ирины это было как раз той самой нормой, которую она могла принять без лишних размышлений, потому что, по ее мнению, в семье так было правильно.

– Должен?

– Да. Верить и знать, это тонкая грань, а? А по поводу изменений, знаешь, мне кажется, их отсутствие должно пугать куда меньше наличия.

Ирина помолчала некоторое время, пытаясь сформулировать вопрос, который зрел у нее практически с самого начала разговора. Можно даже сказать, что с самого начала самого первого их разговора о визитерах.

– Андрей, а чем то, что ты сейчас делаешь, отличается в лучшую сторону от того, что делали с людьми по всему миру до Исхода?

– Вы сговорились сегодня, что ли? – Ирина недоуменно посмотрела на мужа, не поняв его последнюю фразу, а тот кивнул на стену, за которой находилась прихожая, в сторону улицы и, судя по направлению, Центра. – Даниль примерно о том же спросил. Это так витает в воздухе? Они не мучаются. Хотя бы. Я не навязываю им свою идеологию, не караю за инакомыслие и, кстати, создаю себе этим дополнительные проблемы. Я не контролирую Совет, не цензурирую форум, по сути, зародыш средств массовой информации, не лезу в тренировки Анатолия с его Отрядом Быстрого Реагирования и слишком поздно начал следить за ними, хотя стоило с самого начала, по-хорошему. Для тирана, я совершил слишком много ошибок демократа.

Ирина вздохнула. Как всегда, слишком много условностей, слишком много того, что невозможно проверить и принять на веру. Но, среди прочего, ей показалось, что в ответе Андрея крылось что-то зловещее, какая-то фраза прозвучало инородно и даже угрожающе, но она не запомнила, какая именно, а переспрашивать было просто глупо. Оставалось надеяться, что это лишь игра воображения.

– Я бы поспорила со многим, Андрей. Не контролируешь Совет, серьезно? Два голоса у тебя с Данилем, а посередине мечущиеся профессор и учительница. Разве что Анатолием ты еще и не вертишь. А когда все вскроется? Нет, не так, – она символично поплевала через левое плечо. Вот и еще один пример сказанному ранее. Привычки оказались таким же багажом, как страхи, воспитание, бесполезные уже законы и моральные установки, но отринуть их все, чтобы строить новые, жители Поселка просто не могли. Им требовался какой-то базис, от которого можно отталкиваться. Отчасти она понимала это желание. Кроме этого багажа, у них мало что осталось от прежней жизни. Но можно ли на этих жалких ошметках построить новый мир, не сделав его при этом всего лишь ущербной копией старого. – Если вскроется, что ты сделаешь? Начнешь проповедовать? Карать? Это будет очень жестокий удар. Простым шоком дело не обойдется, многие не примут твою точку зрения, более того, осудят ее. Осудят нас. Я даже не уверена, что сама бы сделала на их месте, не знай тебя так, как знаю.

– Ты недооцениваешь способность людей не видеть зла.

– А ты переоцениваешь свои знания о человечестве, Андрей. Как бы это не сыграло с нами злую шутку. Знаешь, делай то, что считаешь нужным. Я тебя поддержу, только оставайся собой, хорошо? Власть меняет людей, а она у тебя есть, не отрицай. Я не хочу, чтобы это встало между нами.

– Ты мне сегодня уже второй раз угрожаешь тем, что уйдешь. Перенервничала?

– Нет, блин, слишком сильно успокоилась. Ты не ответил, со мной это не пройдет.

– Ира, я не знаю, это очень трудно спрогнозировать. У нас с Данилем есть просто варианты действий и, как бы тупо это не звучало, надежда.

– Не ожидала от тебя услышать такое.

Андрей никогда не любил мыслить такими абстрактными понятиями, и это слово звучало в его речи крайне чужеродно, так что Ирина действительно удивилась и выжидающе посмотрела на мужа. Он глубоко вздохнул, и на несколько секунд прикрыл глаза, беря паузу, наверняка чтобы устаканить в голове какую-то мысль, прежде чем высказать ее вслух. Ирина терпеливо ждала.

– Ты ведь прекрасно знаешь, такие размышления для меня лежат где-то в области гомеопатии, теории плоской Земли и астрологии. Надежда, это очень глупое чувство, разоружающее, делающее слабым. Она оправдание для бездельников. Но ей так легко поддаться. У меня есть теория о дальнейшем ходе событий. Мы с Данилем прикинули, что существует вариант, когда вторжения закончатся сами собой. Большая часть населения осколков и базовой реальности вымерла сразу, потом естественный отбор отсеял еще львиную долю оставшихся, потом голод убил всех, у кого отсутствовал доступ к ресурсам. Допустим, кому-то повезло, и у него, как у нас, есть источник бесконечной питьевой воды, но еда не восполняется, кроме той, что имеет растительное происхождение, а скотоводство практически невозможно, если нет таких же условий, как у нас. На веганстве в такой среде далеко не уедешь, оно хорошо только в тепличных условиях. Даже если в каких-то осколках остались, например, армейские склады или запасники торговых сетей, они не бесконечны. А это значит, рано или поздно настанет голод, а за ним и вымирание. Или, следствием чего являются вторжения, попытка миграции. Исход показал, что дело это, мягко говоря, непростое, и выживают далеко не все. А эти люди будут ослаблены, их техника будет изношена. Значит, чисто теоретически, шанс визитеров дойти до нашей Долины должен стремиться к нулю. Чем больше времени проходит с момента Раскола, тем он меньше. А Долина, это исключение, а не правило. Сколько еще таких везунчиков, как мы? В теории, они могут где-то быть, но в теории и инопланетяне могли где-то быть, но разве мы хоть раз их видели? Самая большая проблема состоит в том, что вероятности работают в обе стороны. Вчера она сработала против нас. Но у меня есть надежда, как бы тупо после всего сказанного это не звучало, что это как раз то самое исключение, подтверждающее правило.

Ирина, внимательно слушавшая мужа, поймала себя на мысли, что их мнения в общих чертах опять совпали, хотя они никогда раньше не разговаривали об этом. Столько раз она ловила себя на размышлениях о том, что временные промежутки между вторжениями становятся все больше и больше. Может, надежде придет на помощь статистика и им не нужно будет больше думать о том, как бороться с последствиями, потому что причина исчезнет? Хотелось бы верить в это.

– Я понимаю. Не можешь доказать, но не хочешь слепо верить. Боишься того, чего не знаешь. Просто, не дай этому себя сожрать. Если не радоваться тому, что имеешь, то какой смысл желать большего, ведь когда получишь, все равно не будешь счастлив, по инерции. Мы уже так жили, не надо.

– Я помню. Я пытаюсь.

– А я надеюсь. Потому что если ты несчастлив, то я часть этого несчастья. А еще, я очень боюсь, что ты рано или поздно запутаешься, потому что не представляю, как человек может удерживать в себе столько всего, и не рассыпаться. Я бы так не смогла. Может, пора уже определиться? Не абстрактно, а до конца. Подумай, пожалуйста, над этим. И включай уже Джармуша, хватит на сегодня с меня душных разговоров и доморощенной философии, хочу экранную. Заряжай, холоп.