Текст книги "Марш авиаторов"
Автор книги: Сергей Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Летали мы по московскому времени – с четырехчасовой разницей, так что, когда садились, на Диксоне уже был глубокий вечер. Соответственно, единственное кафе, где можно было перекусить, было уже закрыто.
Быстро прикончив продукты, привезенные с собой из дома, мы начали потихоньку роптать: в магазине нам ничего не продавали, поскольку мы не были островитянами и талонов у нас не было. Особенно болезненно ощущался недостаток курева.
И тогда, собрав совет, мы отправили в поселок к депутатам двух ходоков пилота-инструктора Мышкина и второго пилота Мишу Репникова – с целью получения местных талонов.
С риском для жизни перебравшись с острова на материк, где находилась администрация, чудом уцелев в трясущейся "гэтэтэшке", шедшей по тонкому льду пролива по самые гусеницы в воде, они с ходу получили депутатский отказ.
– Нет, – коротко и ясно сказали им депутаты.
– Почему? – удивились они, не понимая, как это шесть человек могут обожрать население целого острова.
– По кочану, – ответили депутаты и ушли на обед.
Погуляв по поселку и поглядев на живущего в снежной пещере у дороги белого медвежонка, усыновленного здоровенным полярным псом, а также на недоступные продукты в магазинах, они вернулись в здание администрации и решили провести разведку.
Они отловили какого-то мелкого чиновника, кажется, завхоза, и тот объяснил им, что депутаты здесь – никто, и имя у них – Никак, и что управляет всем на свете не посаженный на царствие глава администрации с боярами-депутатами, а серый кардинал – зам по торговле, по фамилии Кибиткин.
Пошли к Кибиткину. Но и Кибиткин, выслушав их, отрицательно покачал головой:
– Вы прилетели и улетели, а у нас пришел в прошлом году караван – и все. А будет ли в этом – еще неизвестно.
Мышкин попробовал возразить, сказав, что сигареты, тушенка и гречка лежат здесь уже лет пять и еще столько же пролежат.
– Ну и что? – ответил на это Кибиткин. – Это наше дело.
– Что же нам – подыхать? – воззвали к его совести ходоки.
– А я вас сюда не приглашал, – парировал Кибиткин. – Впрочем, если вы сможете оказать для нас небольшую услугу, то, я думаю...
В общем, он предложил Мышкину сделать левый рейс в Норильск и привезти оттуда две тонны колбасы. За это он пообещал выделить талоны на тушенку, сигареты и сахар, а может, еще и на масло.
– А на каком основании и за чей счет? – поинтересовались ходоки. – Туда и обратно – восемь часов летного времени, соответственно – расход топлива, плюс стоимость "взлет – посадки" в Норильске.
– А уж это – ваши проблемы, – развел руками Кибиткин. – Талоны-то вам нужны? В общем, как хотите.
Предложение Кибиткина было неприемлемым. Вдобавок на следующий день при заходе на посадку Мышкин (наверное, с голодухи) так приложил аэроплан о посадочную полосу, что смялась створка люка передней ноги, и мы улетели домой – чиниться, а заодно запастись провиантом.
Обратно на Диксон мы вернулись уже опытными полярниками: картошка, сигареты и тушенка были у нас с большим запасом. С таким, что мы даже ухитрялись менять картошку на питьевой спирт...
Погода Диксона резко ухудшилась: нижняя кромка облаков была уже на высоте семидесяти метров...
– Вадик, возьми погоду Сабетты, – сказал Хурков.
Сабетта – единственный поселок на Ямале, где был пригодный для нашего лайнера аэродром, – оказался и вовсе закрытым: ливневой снег, видимость ноль... Ближайшим аэродромом была Амдерма, но туда мы уже вернуться не могли: топлива осталось совсем немного...
Стали готовиться к снижению, и вдруг в кабине аппетитно запахло супом: это вошел Вовочка, держа перед собой кастрюлю. Он присел на нижнее свободное откидное сиденье и взял на себя функции гироскопа – то есть сохранял кастрюлю все время в горизонтальном положении: началась легкая болтанка.
Двадцать минут снижения прошли в полном молчании: слышны были только короткие реплики Ильина: "Доверните вправо... еще два градуса... хорошо..." Плохо было то, что из двух приводов работал только один – ближний, расположенный перед торцом полосы, а на него еще надо было выйти, и теперь вся надежда была на штурмана – он должен был в сплошной облачности вывести нас на полосу.
С первого раза мы промахнулись: вывалились из облаков уже над самой полосой и, дав движкам взлетный режим, ушли на второй круг выполнять заход "по коробочке".
"Коробочка" – стандартный заход на посадку с четырьмя разворотами. С четвертого разворота мы должны были выйти на торец взлетно-посадочной полосы ничего особенного, если работают два привода. На Диксоне же работал только один, и тот – ближний.
Четвертый разворот. Выходим из крена. Ни черта не видно. "Сыплемся" вниз со скоростью пять метров в секунду: сто метров – ничего, восемьдесят – то же самое, шестьдесят, тридцать... Вот она! Мы выскочили из облачности почти над ближним приводом – вагончиком с намалеванными вдоль стен красно-белыми полосами, но теперь – под углом градусов шестьдесят к полосе, носом на стоявший на береговом утесе шар локатора.
– Уходим! – крикнул Мышкин.
"Только куда?" – мелькнуло у меня.
– Садимся! – ответил Хурков.
Движение ногами – самолет швырнуло в сторону. Вовочка тоже сделал круговое движение кастрюлей с супом, продолжая ее держать на вытянутых руках и не пролив ни капли...
Секунда – и мы на полосе. Самолет подпрыгивает на неровностях: катимся...
Зарулив на стоянку, Леха выключил движки. Снаружи что-то брякнуло металлом о бетон: техники бросили под колеса стояночные колодки. Хурков молчал, задумчиво глядя через лобовое стекло на стоявшие впереди вертолеты. Мы тоже молчали: ждали, что он скажет...
Первым зашевелился Мышкин: отстегнул привязной ремень, снял с головы гарнитуру и, повесив ее на рукоятку штурвала, с кряхтением начал приподниматься. Леха, встав со своего сиденья, освободил ему дорогу. Вовочка ушел в салон, унося с собой аромат супа. В открытую дверь следом за ним вышел Мышкин. Мы с Лехой посмотрели друг на друга, и Леха, пожав плечами, тоже ушел: все ясно – послеполетного разбора не будет. И действительно, что тут разбирать: мы – на Диксоне...
Вовочка водрузил кастрюлю на столик и с железным звоном доставал из своей безразмерной сумки миски и ложки.
Сидя за столиком у борта, брат жены водителя наблюдал за его приготовлениями.
Мышкин оделся и, взяв свой портфель, начал протискиваться по узкому проходу между ящиками с пивом, направляясь к выходу.
– Михалыч, а суп? – нарушил общее молчание Леха.
– Спасибо, не хочу, – сказал Мышкин. Потом, надев на голову шапку, добавил, качнув головой: – Чикалов!
Шапку он надел задом наперед, и Леха сказал ему вслед:
– Шапку надел неправильно.
Мышкин перевернул шапку кокардой на лоб и вылез наружу.
– Ну, что? – потирая руки, проговорил Леха, глядя на закрытую крышкой кастрюлю. – Супчику?
– Надо подождать, – сказал Вовочка, вытаскивая из пакета буханку хлеба.
Леха поднял вверх палец, что должно было означать: "внимание", и, открыв свою сумку, извлек из нее литровую бутылку водки.
– Это же меняет дело! – из кабины вышел Ильин. Он улыбался. – Нали-вай! скомандовал он, засовывая полетные карты и логарифмическую линейку в портфель.
– Подождешь, – охладил его Леха и показал пальцем на открытую в кабину дверь за спиной Ильина. Там, на своем сиденье, все так же глядя на вертолеты, стоявшие за рулежкой, продолжал неподвижно сидеть командир.
– Остынет ведь, – сказал Ильин.
– Не успеет, – ответил Леха. – Дай закурить!
Ильин протянул ему пачку "Мальборо".
– Ну! – Леха выудил из пачки сигарету. – Разбогател?
– Не без этого, – Ильин тоже достал сигарету и убрал пачку в карман.
– Халтуру нашел?
– Нашел, – ответил Ильин, прикурив и давая прикурить Лехе.
– Какую, если не секрет?
– Не секрет: пить бросил...
Вовочка нарезал хлеб, аккуратно складывая ломтики один на другой.
Брат жены водителя вышел в проход и потянулся за своей курткой, лежавшей на верхних ящиках с пивом.
– Ку-уда? – остановил его Леха.
– Да надо выяснить, кто груз снимать будет.
– По рации с диспетчерами свяжемся, подожди.
И брат жены водителя остался стоять, ожидая дальнейших событий. Леха принялся рассказывать какой-то анекдот, но никто не смеялся.
Наконец из кабины вышел Хурков.
– Все понятно, – сказал он, засунув руки в карманы, – сами курят, и хоть бы кто-нибудь догадался командиру предложить...
Я достал из пиджака пачку, но меня опередил Леха, протянув ему свою сигарету. Вовочка, расстегнув молнию на сумке, вытащил из нее пачку дешевых "North Star".
– Да не бери ты это говно, – поморщился Ильин, когда увидел, что "завязавший" месяц назад Хурков потянулся к "North Star". – У меня "Мальборо".
Он раскрыл перед Хурковым пачку, и тот взял сигарету. Прикурив от зажигалки Ильина, он вдруг увидел бутылку водки, стоявшую за кастрюлей с супом.
– А я уже думал кого-нибудь посылать... Молодцы, – похвалил нас Хурков. Мышкин что – ушел?
– Их благородие, великий князь, суп есть отказались. Побрезговали.
– Его дело, – сказал Хурков, – нам больше достанется...
Леха, открыв бутылку, плеснул водку в приготовленные Вовочкой кружки.
– Ну что? – сказал он, подняв кружку и оглядев присутствующих. – С прилеталовом? – И первый чокнулся с командиром.
Суп оказался удивительно вкусным. То ли это нам показалось с голодухи, то ли у Вовочки был кулинарный талант. Во всяком случае, кастрюлю мы опустошили быстро. Естественно, не без помощи водки.
– Ну, Вовочка, выйдешь на пенсию – иди сразу в ресторан работать, – сказал Леха. – А откуда у тебя, кстати, сигареты? Ты чего – куришь втихаря? А ну, колись...
– Да я подумал, может, здесь нету...
– Продать, что ли, хотел?
– Ну... предложить...
– Сколько сигарет? – спросил брат жены водителя, которого, оказывается, звали Георгием Георгиевичем, или Жоржичем – как сразу начал величать его Леха.
– Да там... два блока...
– Сколько ты за них хочешь? – спросил Жоржич. – Могу помочь...
– Не знаю... – смутился Вовочка. – Сколько дадут...
Потом приехали два бортовых "Урала" с грузчиками и помыкавшей ими толстой теткой. Тетка оказалась завскладом и заказчиком пива и укропа.
Жоржич выделил нам в качестве премии за доставку груза ящик пива, обещая подкинуть деньжат после того, как у него примут товар и рассчитаются. Это было бы неплохо, но верилось в это с трудом.
У грузчиков горели глаза: сразу после того, как они вошли в самолет, послышался звук откупориваемых бутылок. Толстая начальница, заметив это, рявкнула на грузчиков, и они стали запихивать бутылки в унты. Техники, вошедшие в самолет перед грузчиками, прятали свою добычу под куртки, за поясные ремни и в рукава и, выйдя из самолета, присасывались к горлышкам, жмурясь от удовольствия и запрокидывая головы назад.
– А диспетчерам? – спросил Жоржича Леха. – Как договорились: они же нас ждали...
Жоржич, скрепя сердце, что было видно по его кислому выражению лица, отставил в сторону еще один ящик. Наверное, он понял, что довезти до склада все без потерь не получится.
Наконец самолет разгрузили, и Жоржич уехал, обещав вскорости быть в гостинице.
Улетать обратно мы должны были на следующий день, в десять часов по московскому времени и в четырнадцать местного, и можно было отлично выспаться, если бы нас не разбудил Мышкин. Он, как всегда, с самого ранья начал собираться в поход по местным магазинам: шелестел полиэтиленовыми пакетами, что-то куда-то перекладывал, вытаскивал и запихивал, и в тишине этот шелест звучал погромче будильника.
Я открыл глаза с желанием послать "старого черта" куда подальше и увидел поднявшуюся над подушкой голову Лехи.
– Ты чего?! – прохрипел Леха. Он смотрел на Мышкина, словно питон.
– Спите-спите, ребята, – шепотом сказал Мышкин, – я уже ухожу.
Однако шелестеть пакетами не перестал, и я поднялся с кровати: терпежу уже не было никакого, и лучше было уйти в туалет, чем слушать эту полиэтиленовую симфонию.
Мышкин, поняв, что его сейчас будут бить, быстренько исчез.
Моему примеру последовал и Вовочка, сев на кровати и спустив ноги на коврик. Остальные разбуженные остались в своих кроватях.
Раздался стук в дверь, и в номер вошел Жоржич – брат жены и спаситель неосмотрительного водителя.
– Здрасьте, – сказал он скромно, – не разбудил?
– Заходи, – громко ответил ему Леха, – и без тебя есть придурки... А мы тебя, кстати, еще вчера ждали...
– Меня Тамара Матвеевна в гости пригласила... Ну, эта – заказчица...
– Так ты у нас, оказывается, проказник? – сказал Леха, вылезая из-под одеяла. – Ему поручили такое, можно сказать, ответственное задание, а он – по бабам?!
Жоржич не стал на это ничего отвечать и подошел к кровати Хуркова.
– Юрий Иванович, – сказал он, – я вам тут принес, что обещал... Правда, немного...
Георгий Георгиевич вынул из сумки какие-то деньги и протянул их Хуркову.
– Спасибо вам, – сказал он. – Если бы не вы – пропало бы всё.
– Ну и как – хорошо получилось? Хватит с шефом рассчитаться? поинтересовался Леха.
– Должно хватить... – ответил Жоржич.
– Понял, что такое коммерсант? – Леха повернулся к Вовочке. – Раз – и миллионер. А ты – два блока... Надо было – две коробки!..
– Да, Юрий Иванович, – снова обратился Георгий Георгиевич к Хуркову, – она нам рыбы предложила. Я взял. Попутный, так сказать, груз.
– Какой рыбы? – удивился Хурков.
– Омуля. Диксонского омуля... Вернее, енисейского...
Мы знали: этот омуль гораздо вкуснее и больше байкальского.
– Много? – недовольно спросил Хурков, раздосадованный таким самоуправством.
– Не так чтобы... Килограммов восемьсот...
– Сколько?
– Я с Анатолием Михайловичем договорился. Он не возражает...
– Ну, коли не возражает... Он – проверяющий, ему и решать, – ответил Хурков.
Георгий Георгиевич подошел к сидевшему в прежней позе на кровати Вовочке и протянул ему несколько купюр.
– Устраивает? – спросил он Вовочку.
– Конечно, – ответил Вовочка. – Спасибо...
– Вот так, – сказал Леха. – А тут вкалываешь, вкалываешь – за копейки...
– Ну ладно, не буду вам мешать, – Георгий Георгиевич подошел к двери и, выйдя в коридор, тихо прикрыл ее за собой.
– В два по местному вылетаем! – крикнул ему вдогонку Леха. – Ждать не будем!
Когда дверь закрылась, Леха повернулся к продолжавшему лежать в прежней позе Хуркову.
– Ну, сколько он нам отвалил?
Хурков посчитал деньги.
– Две тонны на шесть человек.
– Почему это на шесть? – подал вдруг голос лежавший лицом к стенке Ильин. Он развернулся к нам и сел на кровати, поставив голые ступни на коврик.
– А чё, себя не считаешь? – спросил Леха. – Или наоборот – за двоих?
– Не понимаю: при чем здесь Вовочка? – спросил Ильин.
– Экипаж – шесть человек, – сказал Хурков, – включая проверяющего. Всем поровну. Разговор закончен.
– Ну закончен – так закончен, – лениво проговорил Ильин, – но я считаю: за один только суп – многовато будет...
Вовочка молча одевался. На шее у него появились красные пятна.
– Нашел что делить: две тысячи, – разозлился Леха. – Вовка, бери компьютер и дели на шесть человек, – добавил он.
Вовочка послушно достал калькулятор.
– Получается триста тридцать три и столько же в периоде...
– Вовочке – в периоде, – ухмыльнулся Ильин.
– Хватит, Игорь, – отозвался с кровати командир.
– Предлагаю выдать по триста, остальное оставить на "после прилета"... Кто за? – обратился ко всем Леха.
– Я – пас, – сказал Ильин. – Желательно всё и сразу...
– А ты вообще – наш должник. Так что это тебе – в периоде...
– Всё, заканчивайте! – сердито сказал Хурков. – У кого сдача будет?
– Найдем, – ответил ему Ильин и полез в карман за деньгами.
Поделив премию и выпив по кружке чая, мы с Вовочкой решили посетить местный магазин: я хотел посмотреть – нет ли здесь какого-нибудь недорогого подарка для жены, не исключая и бубен, тем более что денег у меня хватало разве что только на него.
Как я и предполагал – "бубенов" в продаже не оказалось: продавщица так и сказала: "Бубенов нет". Наверное, они уже закончились, раньше надо было прилетать. Зато были нарды и меховые носки – унтята, и я купил и то и другое. Унтята – жене в качестве подарка к Восьмому марта, вместо домашних тапочек, нарды – Леве, просто так. "В шахматы он играет сам с собой, – подумал я, – а в нарды надо играть вдвоем". Так что придется ему приглашать кого-нибудь в партнеры. Может даже, и меня...
Вовочка не купил ничего и собрался посетить еще один магазин: он искал что-то из инструментов и предложил сходить туда вместе с ним. Я отказался и вернулся в гостиницу. Мышкина мы так нигде и не встретили: наверное, он уже умчался на аэродром.
Леха лежал на кровати поверх одеяла, шевелил пальцами ног и читал детектив в пестрой обложке. Детектив назывался "Убью тебя завтра"... На одном носке была дырка.
– А вот интересно, – вдруг оторвался он от книжки и повернулся к лежавшему на соседней койке Ильину, – у писателей есть классность?
– В смысле? – посмотрел на него Ильин.
– Ну как... Как у нас, например: первый, второй, третий...
– Не знаю. Официально, наверное, нет. А неофициально, может, и есть...
– А как же им платят? Тоже ведь кому-то больше, кому-то меньше...
– Они по известности разделяются: известный, малоизвестный и совсем не известный...
– То есть, получается, тоже есть? Первый, второй, третий? Выходит, если первый, то можно написать по-третьему, а "бабки" получить как по– первому?
– Да нет, – вмешался Хурков, – у них от тиража все зависит: если написал ерунду, значит, и тираж маленький, – копейки и получит...
– Ну не скажи. – Леха перевернул книжку обратной стороной. – Вот эта книжка, к примеру, настоящее говно. А здесь пишут, что "мадама", которая ее написала, – суперписательница и выпустила уже почти два миллиона этих вот... Он пощелкал пальцем по обложке.
– Это не она выпустила. Это – издательство, – сказал командир.
– Значит, у нее – первый класс? – не унимался Леха. – Ты говоришь – от тиража... Это ж какие деньги?!
– Ну, если покупают... – сказал Хурков.
– Лопухи и покупают: нравится им, когда лапшу на уши вешают, – отозвался Ильин.
– Выходит, – привстал на кровати Леха, – у нас в стране уже точно есть два миллиона лопухов?
– И ты – один из них... – усмехнулся Ильин.
– Не, это – Вовочка: он мне дал почитать. Да ну ее в задницу! – Леха бросил книжку на тумбочку.
Постучав, в номер вошла дежурная. Остановившись на пороге, она улыбаясь спросила:
– Кто тут у вас, ребятки, Ху... Ху... К телефону...
– Хурков, – пробурчал командир и поднялся с кровати.
Дежурная стояла в дверях, широко улыбаясь, и ее взгляд излучал любовь ко всему человечеству.
Леха тяжело вздохнул, а я вспомнил, как однажды знакомый врач сказал мне: "Все имеет свои границы, кроме человеческого идиотизма. Он – беспределен..." Командир вышел в коридор, и дежурная, пропустив его вперед, тщательно закрыла за собой дверь.
– Интересно, кто звонит? – проговорил Леха.
– Князь Мышкин, кто же еще? – отозвался Ильин.
– Может, ученые приехали? – предположил Леха.
В номер вернулся Хурков, и следом за ним вошел Вовочка, держа в руках какую-то коробку.
– Собираемся, – сказал Хурков, – сейчас автобус подойдет.
Мышкин был уже в аэропорту и развивал там бурную деятельность: глаза его возбужденно блестели. Он уже оформил груз и пассажиров (вместо Вовочки – это была его задача), сбегал на "метео" и обратно и встретил нас, когда уже собирался подняться к диспетчерам.
– Молодцы! Быстро собрались, – похвалил он нас. – Так, Юраня, пойдем-ка на АДП.[I] Володя – с нами. Игорь!
– Да-да, – отозвался недовольный Ильин, – идем...
– Вадик с Лешей – марш на самолет! Леша, сейчас топливо подойдет. А ты, Вадик, встретишь груз и пассажиров: они уже под самолетом... Кстати, у нас рыбка будет попутным грузом, так что ... – Мышкин состроил загадочную физиономию: мол, кое-что и нам перепадет...
– А сколько груза? – спросил Леха.
– Тонна триста... – ответил Мышкин и повернулся к Хуркову.
Процессия во главе с Мышкиным загрохотала ботинками по деревянному полу, направляясь на АДП, а мы с Лехой пошли к самолету.
У самолета стояли два открытых грузовика. В одном из них были какие-то ящики, и на них сидели два человека, остальные четверо стояли у машины. Около другого грузовика, нагруженного ящиками с рыбой, стоял Георгий Георгиевич.
Когда мы подошли поближе, ученые (те самые, прилетевшие с Земли Франца-Иосифа) поздоровались, и один из них спросил:
– Вы нам люк не откроете? А то ящики в дверцу не пролезут.
– Откроем, – сказал я. – Подгоняйте, – и пошел в самолет открывать широкий грузовой люк.
Я поднялся в кабину, и в это время самолет качнулся от сильного удара, так что пришлось схватиться за спинку кресла для пассажиров.
Подскочив к открытой двери, я увидел, что край борта грузовика плотно прижался к фюзеляжу.
– Вот идиот! – это сзади ко мне подбежал Леха.
Я спустился на перрон и подошел к машине. Распахнул дверцу кабины, чтобы высказать этому, как сказал бы Шурик Федоров, барану все, что я о нем думаю, и напоролся на дебильный взгляд шофера: он был вдребезги пьян.
"Вот это номер, – тоскливо подумал я. – Не хватало теперь "зависнуть" здесь до Второго пришествия..."
– Отгоняй, – сказал я водителю, и тот, несколько раз щелкнув рукояткой передач, отъехал.
"Не ту скорость включил, – догадался я. – Надо было переднюю, а он на заднюю поставил..."
Леха осматривал вмятину. Вмятина была небольшая: вертикальная полоска сантиметров двадцать, впечатанная в фюзеляж краем борта грузовика. Это было плохо. Правда, обшивка осталась целой, и дыр в ней не было.
– А может, ничего? Улетим? – спросил я Леху, гладившего рукой вмятину и ее пологие края.
– Должны, – ответил Леха. – Что Мышкин скажет: он – проверяющий...
Ученые, шесть человек, виновато молчали, стоя в стороне, сидевшие в кузове соскочили на землю.
– Ну что же вы? – сказал я, обращаясь к высокому бородатому человеку в очках: он был ближе всех ко мне.
– What? – переспросил тот вместо ответа.
"Хорошенькое дело, – подумал я, – иностранцы..."
– Здорово помяли? – откликнулся другой.
– Да не то слово, – сказал я, отметив среди них троих явно наших. – Что же вы не смотрели?..
– Да вот... думали...
– Думали они, – подошел Леха, – смотреть надо, а не думать!
– Ну, извините... виноваты, – проговорил второй из "наших". Язык у него явно заплетался. Все было ясно: ученые-пассажиры были тоже изрядно подшофе. Накирялись от радости перед возвращением. Это, конечно, была уважительная причина – окончание командировки, но ведь и расслабляться, пока еще не взлетели, было рано: мало ли что... Вот и пожалуйста...
– Ладно, грузитесь, – разрешил Леха. – Там вроде ничего страшного... Но ремонта будет много.
– Шеф, все поняли, о'кей! – радостно крикнул тот, который извинялся. – За нами не заржавеет! Джим! – крикнул он высокому смуглому парню, показав рукой на грузовик. – Ворк!!
Джим, словно пес, услышав команду, сорвался с места и одним махом запрыгнул в кузов.
От двухэтажного деревянного домика аэропорта цепочкой шли четыре фигуры с сумками, направляясь в нашу сторону. Впереди всех шел Мышкин. Последним Вовочка. По поводу вмятины Мышкин сказал, что до базы долететь можно: ответственность он берет на себя. Ну и слава Богу: не надо ждать решения какого-нибудь местного технического начальства и куковать здесь еще два дня, до понедельника, пока те появятся на работе.
Вовочке опять не дали порулить: Мышкин и Хурков только поменялись местами – Мышкин сел в кресло командира, Хурков – на место второго пилота, и Вовочка снова остался стоять за спиной сидевшего между ними Лехи, держась за спинки их кресел.
После взлета, когда мы развернулись носом на Амдерму и начали медленно набирать высоту, Вовочка пролез в кабину к Ильину и, вернувшись оттуда с книжкой в руке, вышел в салон.
Я встал со своего сиденья и выглянул из кабины: четверо ученых сидели у столика, втиснувшись в кресла в своих объемных полярных куртках, еще один сидел рядом на ящике с аппаратурой. Вовочка, Жоржич и Джим – тоже на экспедиционных ящиках по правому борту и ближе к хвосту. Напротив них, закрывая иллюминаторы, громоздились ящики с рыбой. Салон был похож на кладовую рыбного магазина.
Расположившиеся за столиком молча смотрели в иллюминаторы. Остальные перед собой.
Я вышел в салон, включил тумблер кипятильника и вернулся обратно: все в порядке – идем домой...
Оказалось, что ученые не всё выпили на Диксоне: кое-что они прихватили с собой в самолет. Когда я снова вышел в салон, чтобы выпить кружку чая, вокруг столика уже разгоралась жаркая дискуссия на английском языке, а на столике стояла наполовину пустая литровая бутылка водки.
Пассажиры уже сняли свои куртки и, разгоряченные водкой и нагревшимся воздухом, громко обсуждали что-то, причем говорили одновременно.
Вокруг бутылки стояли открытые консервные банки, содержимое их выглядело весьма аппетитно.
Когда я вышел, все громко смеялись, видимо вспоминая какой-нибудь забавный случай, произошедший во время экспедиции.
– О, командир! – окликнул меня тот из них, который командовал погрузкой, наверное, их начальник. Он стоял в проходе, держа в руке явно иностранного производства походную алюминиевую кружку. – Усугубишь стошечку? – спросил он.
– Нет, спасибо, за рулем... – отказался я.
– За рулем не пьем! – браво заявил другой из "наших". Его зрачки разбегались в разные стороны, и было непонятно, куда он смотрит. Вот это, подумал я, размагнитился. Наверное, он рассмотрел мой начавший желтеть фингал, потому что вдруг замолчал.
"Любуется, – усмехнулся я. – А ты как думал? И мы тоже кое-что умеем..."
Я отнес Ильину горячего чаю, и он подмигнул мне, подняв вверх большой палец: ветер был попутный, и мы со свистом мчались домой.
– Ну как оно ничего, командир? – снова обратился ко мне "начальник", когда я наливал кипяток в свою кружку.
– Вери гуд, – ответил я в тон ему. Наполнив кружку, я посмотрел в хвост: Вовочка дремал, сидя на ящике и свесив голову на грудь. Поза его была неудобной, но Вовочке было все равно: он мог спать в любой позе, кроме как лбом на штурвале (однажды он так задремал и ему чуть не открутило голову). Рядом с ним читал книжку Георгий Георгиевич. Его лицо было серьезным. "Убью тебя завтра" – догадался я. За ним, сразу на двух ящиках разной высоты, с обитыми рейками крышками, лежал Джим. Вот кому действительно было неудобно. "Как это человек может спать в таком положении?", – удивился я и подошел поближе. Джим лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди. Куртку он так и не снял, хотя в салоне было уже тепло. Рядом с ним лежал учебник русского языка, написанный на английском. Мне стало интересно, и я взял его, чтобы полистать. Джим открыл глаза и молча посмотрел на меня.
– Мэй ай? – спросил я его, показывая на учебник.
Он молча кивнул и снова закрыл глаза. Книжка была интересная, но я в ней ничего не понял. Полистав ее и обнаружив несколько знакомых еще с детства фраз, напечатанных жирным шрифтом с наклонно бьющими по буквам черточками ударений: "Мама мыла раму", "В лесу родилась елочка", "Дед Мороз – красный нос", я закрыл учебник и тронул Джима за плечо. Джим снова посмотрел на меня.
– Мейби ю вона дринк ти? – спросил я его.
– No, – он улыбнулся и отрицательно покачал головой.
"И чего пристал к человеку? – спросил я сам себя. – Человек спать хочет".
– Гуд бук, – похвалил я книгу, вместо того чтобы извиниться.
– Yes, – кивнул он головой.
В его глазах, как мне показалось, появился какой-то интерес, и я, испугавшись, что он вдруг о чем-нибудь меня спросит, а мой словарный запас я уже исчерпал, поспешил ретироваться.
В корму, по направлению к туалету и навстречу мне направлялся начальник экспедиции, держа во рту незажженную сигарету.
– Зажигалка есть? – спросил он. Я достал зажигалку и дал ему прикурить. Он прикурил и показал сигаретой на Джима.
– Этот "бой" может спать на булыжниках и даже вниз головой, – сказал он.
– Что же вы его не приглашаете? – спросил я, глядя на уставленный банками столик.
– Кого? – удивился начальник. – Джима?!
Услышав свое имя, тот открыл глаза и, увидев подошедшего начальника, резко приподнялся. Начальник вяло махнул рукой, и Джим снова лег, приняв прежнюю неудобную позу.
– Он не будет, – сказал начальник.
– Почему?
– Это же волонтер... Студент...
Видя, что я не понимаю, он уточнил:
– Ну, грузчик, понял?
– Понял, – ответил я.
В Питере нас встречал Шурик Федоров. В отдалении стояли два микроавтобуса и грузовой фургон. Фигура Шурика маячила на краю стоянки: засунув руки в карманы, он ждал, когда остановятся винты и я смогу открыть дверь. За моей спиной, терпеливо дожидаясь, когда его выпустят, застыл Георгий Георгиевич. Наконец винты остановились. Я открыл дверь, пропуская его вперед, и он, перед тем как спуститься по стремянке, повернулся ко мне и сказал:
– Возьмите себе ящик рыбы. На экипаж.
– Спасибо, – ответил я.
Георгий Георгиевич спустился на перрон, и в самолет поднялся Шурик.
– Омулек? – весело спросил он.
Его оттеснили в сторону ученые-пассажиры с заспанными и мятыми лицами: прикончив водку, они закончили дискуссию и тихо проспали до самой посадки.
– Как слетали? – спросил Шурик.
– Нормально.
– Вижу, – Шурик подмигнул мне и прошел в кабину.
– Джим! – крикнул опухший начальник.
Джим уже стоял под самолетом и был готов действовать. Когда его окликнули, он бросился к автобусам, и один из них, грузовой, стал медленно пятиться задом к самолету.
– Помогите ему подогнать, – сказал начальник своим русским коллегам. Двое американцев уже стояли рядом с пассажирским микроавтобусом, разговаривая с водителем и еще с кем-то – высоким джентльменом в сером пальто.
В салон из кабины вышли Мышкин и Ильин.
– А я в эскадре был и решил вас дождаться, – говорил Шурик, поглядывая на грузовой фургон. Рядом с фургоном стоял Георгий Георгиевич, наблюдая, как ученые перетаскивают свои ящики из самолета в микроавтобус. Наверное, он ждал, когда тот отъедет, чтобы перегрузить рыбу в свой фургон. Недалеко от него курили трое грузчиков с нашего склада.
Ученые носили ящики вдвоем. У Джима напарника не было (начальник подошел к американцам и включился в их беседу), и он таскал их в одиночку. Но большие ящики перетаскивали уже втроем: Джим – с одной стороны, двое ученых – с другой.
К Георгию Георгиевичу подошли вышедшие из самолета Мышкин и Ильин и, коротко о чем-то поговорив, пошли к зданию аэровокзала.
– А этим что – омуль не нужен? – спросил я, кивнув вслед уходящим Мышкину и Ильину.
– Не захотели... – пожал плечами Хурков. – Пусть тогда Шурик рыбки возьмет.
– Да у них и так этого омуля будет столько, сколько захотят! И кроме омуля... Уж я-то знаю. – Шурик загадочно усмехнулся.
– Что ты знаешь? – спросил Хурков.
– Как – что? А вы не в курсе? – притворно удивился Шурик. – Это же кореша ильинские к рейсу примазались! Ильин крутит – будь здоров...
