Текст книги "Стрелок"

Автор книги: Сергей Мазюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

По правде говоря, он даже не дочитал ту книжку – "Тёмная башня: Стрелок". Володя как-то оторвался от чтения и спросил маму: "Что такое мастурбация?". Мамино лицо залила густая краска, и она ничего не ответила, а вместо этого отобрала книгу и вышла из комнаты. Он не знал только названия. Мама пошла к библиотекарю и устроила "серьёзный разговор". С тех пор появился возрастной ценз. К этому времени родилось три ребёнка, выжил только один. Родила двенадцатилетняя девчонка, его ровесница. Кто отец – не признавалась, а мужики сами решить не могли, чуть ли не жребий тянули. Как-то вышел из строя генератор, и свет погас на двое суток. На пятьдесят часов люди ослепли, превратились в беспомощных животных. Крики, стук, шорох, тьма... Двое тогда погибли: один размозжил себе голову о стену (намеренно), а другая просто свихнулась. За четыре года люди привыкли к жизни в автономном склепе. Те, кто не смог приспособиться давно умерли. А другие просто жили и не мечтали о большем. Одни постоянно сидели в своём личном бетонном гробу, покидая его только по нужде. Другие наоборот могли существовать только в коллективе, только в общении. А третьим вообще было всё равно, они и в центре толпы чувствовали себя одинокими. И если первые боялись общества, вторые – одиночества, то третьи боялись только себя.

Предельно сосредоточенное лицо "четвёртого" становится растерянным и испуганным, когда Стрелок открывает глаза. Он вскакивает, перехватывает руку клона с зажатым в ладони шприцом, опрокидывает на землю и вкалывает ему предназначенный для себя препарат. Дмитрий открывает рот, но губы дрожат, он не может с перепугу ничего сказать и только косит глаза куда-то влево. Транквилизатор начинает действовать. Стрелок всё понимает и падает на спину, прикрываясь безвольным телом. Пуля попадает в спину, выходит из груди и застревает в подбородке. Горячая кровь льётся на лицо Стрелку. Он отбрасывает тело и катится к зарослям кустов, прихватив по пути "ураган". Пули стригут ветви над его головой, тщетно пытаются напугать. Два цветных пятна в инфракрасном режиме прицела. Одно движется по левому флангу, низко пригибаясь к земле. Другое выглядывает из-за ствола дерева и прикрывает первое своим огнём. Короткая очередь первому и осколочная граната второму. В одном из нападавших Стрелок узнал личного телохранителя Белова, и нисколько этому не удивился. Он смыл с лица чужую кровь, оттащил тело "четвёртого" подальше и лёг досыпать, потому как до рассвета оставалось не меньше трёх часов, а завтрашний день обещал быть трудным. Стрелок это чувствовал.

9. Лесной народ

Стрелок был в ужасном настроении. Мало того, что четверть часа он просидел по пояс в вонючей трясине, так теперь ещё приходилось торчать на берегу и ждать пока высохнет одежда. Не идти же, в самом деле, по лесу без штанов. А тут ещё эти писклявые монстры – комары. Стрелок пару раз с ними встречался, но не в таких количествах. Он и не предполагал, что такие мелкие твари могут причинить столько неудобства. Первое время он отбивался, бешено размахивая руками, а потом плюнул на всё и улёгся загорать. Стрелок глядел на текущие по небу облака и вспоминал как начинался день. Перед самым рассветом ему приснился сон, не обычная пытка воспоминаниями, а настоящий кошмар. Что-то про голодных насекомых и бесконечные лабиринты. Потом было мучительное пробуждение, быстрые сборы и марш-бросок по лесу. И на бегу он не заметил небольшого болотца – старицы той реки, на берегу которой он сейчас прохлаждался. И долгие пятнадцать минут борьбы за жизнь, где всё его вооружение только тянуло на дно. Но Стрелок сумел набросить петлю на сук поваленного дерева и выбраться из трясины. А теперь ещё комары... Какой-то звук заставил Стрелка насторожиться. Сперва он подумал, что заснул, и снова слышит гул вентиляционной системы, но над головой плыли облака, а не давил многотонной тяжестью бетонный потолок; и он понял – пора сматываться. Вверх по реке неторопливо ползла древняя баржа. На её бортах кое-где ещё сохранилась синяя краска, а всю остальную поверхность покрывала ржавчина. Спокойно и ровно тарахтел дизель – было заметно, что машина в хорошем состоянии, – из трубы валил маслянистый чёрный дым. Но главным было не это – главным было то, что на палубе припарковались восемь обычных железнодорожных цистерн с нефтью, а на корме имелась спаренная установка с двумя зенитными пушками. И ещё – по барже расхаживали люди в армейской форме и с автоматами наперевес. Только дурак на месте Стрелка не догадался бы о связи этой посудины с его целью. Конечно же, Стрелок дураком не был. И спустя некоторое время, когда баржа окончательно скрылась из виду и высохла одежда, он направился вверх по течению.

Он снова был один, он снова был в пути. Это было для Стрелка обычным состоянием. Никто не глядел ему в спину, никто не надоедал разговорами. Он снова сам себе хозяин. Его больше не беспокоил повреждённый палец, он успел забыть об утреннем происшествии. Стрелок впал в то состояние, когда имеет значение лишь дорога, лежащая под ногами. Собственное тело перестало быть чем-то значимым, оно превратилось в точку скользыщую по этой дороге. Стрелку казалось, что рамки его восприятия расширились, и он видит даже то, что происходит у него за спиной. Он смотрел в одну точку, а видел всё вокруг. Видел, но не замечал. Стрелок не замечал бесшумные тёмно-зелёные тени, мелькающие среди стволов, замершие в развалах могучих ветвей. За ним следили. Стрелок свернул с берега в лес почти сразу, потому что понимал, какую прекрасную мишень он представляет на фоне деревьев. И теперь лес изменился. Он словно постарел. Кора стала серой, будто присыпанная пеплом, глубина покрова листвы удвоилась, а редкие крики птиц передразнивало эхо. Густые высокие кроны надёжно укрыли солнце. Стрелок решил свериться с картой. Он достал из кармана рюкзака компас, снял фиксацию со стрелки. Стрелка указала направо. Он сделал несколько шагов, и север оказался в совершенно другой стороне. Стрелок хмыкнул и почесал в затылке. Насколько он знал, в здешних краях не было крупных месторождений железной руды, так что поведение компаса можно было считать самой настоящей чертовщиной. И хотя Стрелок не был суеверным, он всё-таки расстегнул кобуру и снял пистолет с предохранителя. Мох рос на стволах сразу со всех сторон, муравейников как назло нигде не было видно, а все пни, что встречались на пути, рассыпались в труху. Наконец Стрелок решил, что окончательно заблудился и уже думал улечься спать, чтоб продолжить путь на рассвете, отдохнувшим и со свежей головой. Но лёгкий ветерок донёс до него запах остывшего пепла. Стрелок решил, что пару часов назад кто-то неподалёку устраивал привал, жарил над огнём мясо, а теперь либо заснул, либо поплёлся дальше. И он направился на запах, достав из кобуры оружие. Если это всё и можно было назвать привалом, то только последним. А тот, кто его устроил, обладал завидным чувством юмора и обширными знаниями о средневековой инквизиции. Посреди небольшой полянки торчал из земли обугленный столб. Огонь пригвоздил к нему сожжённый труп человека, как муху к спичке. Ноги ниже колен отвалились от тела и валялись где-то в куче углей под столбом. Причём, угли эти были осиновыми, как и полагается по православной традиции, а не берёзовыми – на западный манер. Над головой человека торчал почерневший остаток ножа, которым, видимо, прикололи к столбу приговор или листок с каким-нибудь заклинанием. Стрелка слегка замутило, но он быстро привёл организм в норму, вспомнив, что повидал много вещей и пострашнее. Он начал медленно обходить место казни, упаковывая пистолет в кобуру, и снимая с плеча "ураган". Стрелок не успел пройти и трети пути, как зазвенела тетива, и в его левое плечо воткнулась стрела. Он вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли и прыгнул к крошечному кусту, в котором мог спрятаться разве что заяц. Стрелок надломил древко у самого наконечника и принялся обшаривать взглядом заросли. Но лес хранил молчание. Даже лёгкий ветер стих по случаю такой вероломной атаки. А спустя десяток секунд Стрелок понял, что попался, потому что уже не мог сфокусировать взгляд даже на окуляре прицела. Дышать стало трудно, а кожа окончательно потеряла чувствительность. Вот он моргнул и уже не смог поднять веки. Остался только слух, заполненный до отказа ураганным свистом собственного дыхания. "Старею..." – успел подумать Стрелок и потерял сознание.

– Очнись, человеческое дитя... Очнись же, – голос был высокий и мягкий, но, несмотря на это властный. И Стрелку до зуда в костяшках захотелось врезать его обладателю куда-нибудь в район левого глаза. Но он понял, что из этого ничего не выйдет, потому как его руки оказались надёжно связаны за спиной. – Очнись, человек. Кто-то плеснул в лицо Стрелку ледяной водой, и ему пришлось поднять веки. На него смотрели холодные голубые глаза, казавшиеся слишком старыми и печальными даже для пятидесятилетнего человека. Лицо худое и бледное. Узкий нос, тонкие брови, высокий лоб, уши сплошь усеяны серьгами, длинные седые волосы, спадающие на плечи. – Вот и хорошо... Как тебя зовут? – Стрелок, – Стрелок никогда не скрывал своего имени. – Прежде всего, я должен принести тебе, Стрелок, свои извинения за это нападение. Рейнджеры, бывшие в том патруле прошли посвящение меньше луны назад, у них ещё мало опыта. Они приняли тебя за лазутчика "тёмных". Но можешь не беспокоиться – виновные уже понесли наказание. Пока Стрелок слушал эту речь, его лицо менялось: брови медленно ползли вверх, а глаза округлялись, рот слегка приоткрылся. В горле пересохло так, как будто он весь день бродил по пустыне. Внутри его головы происходило примерно то же, что и снаружи. Сперва Стрелок принял всё это за бред, вызванный ядом. Но по опыту он знал, что даже бред не может быть настолько странным, так что пришлось пока признать его реальность. – Спутать тебя с "тёмным" просто невозможно. Я не представляю, как могла произойти такая ошибка, – собеседник Стрелка на секунду отвёл взгляд, как будто ему было стыдно. – И чтобы сгладить этот инцидент, я объявляю тебя, Стрелок, гостем лесного народа, – он взглянул куда-то за спину Стрелка и кивнул. Чьи-то пальцы вцепились в узлы на запястьях Стрелка, и верёвка, словно змея сползла с его рук. Стрелок отметил, что лесной народ живёт небогато, раз так бережно относится даже к его путам. – Ты можешь идти сам? Стрелок кивнул и поднялся со стула. Стул был грубым деревянным изделием, как и вся здешняя мебель, стены сложены из брёвен и обмазаны глиной, два крошечных окошка под самым потолком, лестница ведущая к выходу вверх. Землянка. Стрелок обернулся и взглянул на того, что стоял у него за спиной. Тоже длинные прямые волосы и худое лицо. – Следуй за мной. И, пожалуйста, не пытайся бежать. Мы не собираемся причинять тебе вреда. Стрелок решил пока вести себя мирно, хотя мог бы без труда отправить в нокаут обоих этих чудаков и незамеченным покинуть лагерь. И они вышли втроём наружу, в прохладную звёздную ночь лиственного леса. Разломанная пополам монета луны лила тусклый отражённый свет на поселение лесного народа. Стрелок заметил несколько бугров землянок, десятка полтора-два шалашей и ещё какие-то сооружения на самых толстых из деревьев. В обложенном камнями капитальном кострище мягко мерцали угли. И красный свет углей отделял от ствола ближайшего дуба стройную фигуру девушки, гладящую по загривку огромную немецкую овчарку, похожую ночью на волка. – Как твоё плечо, Стрелок? Стрелок удивился. Он совершенно забыл, что всего несколько часов назад в его плече торчала отравленная стрела. Боли совсем не было, только ощущалась некоторая скованность движений и слабость. Местные эскулапы знали своё дело. – Нормально. – Нам сюда. Поднимайся, – провожатый Стрелка указал ему на верёвочную лестницу. Сперва Стрелок не придал значения тому, что лесной народ строит жилища на деревьях. Он предположил, что таким образом они могут защищаться от каких-нибудь зверей или от этих таинственных "тёмных". Внутри небольшой хижины, явно по недоразумению попавшей на дерево, обнаружилась довольно приличная, в отличие от землянки, мебель, а так же рюкзак Стрелка и его оружие. Последний факт несказанно его обрадовал, так как он мог тут же собрать свои пожитки и, отвечая на все увещевания мрачным видом дульного среза, убраться восвояси. Стрелка усадили на стул, и предводитель лесного народа начал: – Пришло время представиться. Меня зовут Лемюэль, я главный в этом селении. А этот юноша – мой сын, Натаниэль. Стрелок снова почувствовал симптомы недавнего недомогания. Его стало преследовать стойкое ощущение, что он находится в окружении сумасшедших. – У тебя есть какие-нибудь вопросы, Стрелок? – Кто такие "тёмные"? – Хм, "тёмные", они и в Африке "тёмные", – Лемюэль усмехнулся и тут же посерьёзнел. – Тёмные эльфы, разумеется. Симптомы усилились, заболевание обострилось. У Стрелка слегка закружилась голова, и поднялось артериальное давление. Поначалу ему страшно захотелось себя ущипнуть, а потом он едва сдержался от хохота. Это же надо подумать – тёмные эльфы! – А вы, значит, светлые эльфы, в смысле – обычные? Так? – Стрелок очень старался не улыбаться. – Мы лесной народ, мы эльфы, дети Эфира, – эльфийский король сделался мрачнее тучи. – Понятно... – Стрелок вздохнул и провёл по лицу ладонью, стирая ухмылку. – А я выходит человек? – Да, ты человек, – и обращаясь за спину Стрелка. – Можешь идти, Натаниэль, он будет вести себя достойно. – О да, я буду вести себя достойно в кампании мудрых эльфов, хранителей леса. Натаниэль бесшумно вышел и прикрыл за собой дверь. И вот тут взгляд Стрелка добрался до тускло освещённых масляной лампой книжных полок. Пару секунд Стрелок щурился, пытаясь разобрать надписи на переплётах, а потом приступ истерического хохота едва не свалил его со стула. Стрелок содрогался всем телом, из глаз лились слёзы. И хохотал он до тех пор, пока не заболели от смеха живот и лицо. А Лемюэль смотрел на него прежним холодным взглядом и играл желваками. На полке покоилось полное собрание сочинений Дж. Р. Р. Толкина, причём как в оригинале, так и в переводе. Рядом стоял толстенный англо-русский словарь и ещё несколько книг по истории Средиземья других авторов. – Ну что, насмеялся? – Ага, думаю, да. – А теперь послушай, Стрелок. Ты думаешь, что мы все здесь с ума посходили. Это не так. Мы просто живём, живём по тем законам, которые нам нравятся. – По законам придуманного мира, по законам игры? Ведь вы же ролевики? – Да, ролевики. Да, это была игра. Была. Теперь она стала жизнью, мы выковали себе стальные мечи взамен деревянных. – Назначили кого-то "тёмными" и стали лупить их этими мечами. – Мы никого не назначали, они пришли сами, сразу после апокалипсиса. У них чёрная кожа, они говорят на непонятном языке. – А ещё они практикуют каннибализм, и каждое полнолуние приносят в жертву своим тёмным божествам девственницу... – Заткнись! – "эльф" ударил кулаком по столу. – У нас тут война! Понимаешь, война?! И на ней гибнут мои дети! Стрелок заткнулся, он уважал родственные чувства. – Ты не можешь ни о чём судить, ты не видел того, что видел я, – Лемюэль хотел добавить, что не прошло ещё и месяца, как погибла его дочь, но всё-таки сдержался, не раскрыл душу чужаку. – Если хочешь, я могу оказать вам услугу, и "тёмные" перестанут вас беспокоить. – Нет, – "король" грустно улыбнулся. – Не нужно. Это наша война. И ещё, я думаю, что борьба необходима моему народу. – Даже при такой плате? – Даже. – Странные вы люди, эльфы. Почему было не создать нормальное общество без всех этих сказок? – Нормальное общество в ненормальном мире? Нам выпал шанс реализовать свою мечту, и мы его не упустили. По правде говоря, Стрелок и сам не верил в "нормальное" общество, он вообще считал, что любое общество убивает личность. И в этом он за свою жизнь убеждался не однажды. В дверь робко постучали, и на пороге появился Натаниэль. – Отец, уже утро, народ ждёт. – Подожди меня здесь, Стрелок. Это не займёт много времени, – Лемюэль поднялся и вышел на террасу своего зажатого в ветвях дома. А внизу уже собрался весь лесной народ, который не был занят охраной лагеря и патрулями. Около трёх сотен "эльфов". Ночью Стрелок, конечно же, не рассмотрел и десятой части поселения, и был бы удивлён увидев такое столпотворение, но он был отделён от него спиной Лемюэля и бьющими в проём солнечными лучами. На пересечении солнечного света и сотен взглядов "эльфийский король" воздел руки к небу, закрыл глаза и запел неторопливым речитативом не то молитву, не то гимн, которым встречал лесной народ каждое утро. Написан этот гимн был на английском языке, почитаемый здесь за древний и давно исчезнувший. Чистый сильный голос разлился в воздухе как свежий ветер, предвещающий грозу.

Three rings to elven kings under the sky, Seven for the dwarf lords in halls of stone Nine for mortal men doomed to die One for the Dark Lord on his dark throne

Улыбка на мгновение загорелась на лице Стрелка и тут же погасла. Он представил себя на месте тех двадцатилетних парней с деревянными мечами в руках, когда они возвратились в родной город превращённый в обугленные руины. И Стрелок не был уверен в том, что и сам бы не вернулся тогда в лес и не стал ковать стальные мечи. Не от хорошей жизни люди переселяются в придуманный мир.

In the land of Mordor where the shadows lie

Секундная пауза. И как первый раскат грома, разбитый эхом на осколки сотен голосов:

One Ring to rule them all One Ring to find them One Ring to bring them all And in darkness bind them

Снова мгновение тишины, и слова Лемюэля, будто заблудившийся в серых тучах отголосок прошедшей грозы:

In the land of Mordor where the shadows lie

Лемюэль опустил руки на перила, склонил голову. И лесной народ стал разбредаться с обширной центральной поляны, чтобы вернуться к своим повседневным заботам. Когда "король" вернулся к Стрелку, тот был уже в сборе. Он извинился за грубость, поблагодарил за гостеприимство и попросил показать ему дорогу к ближайшему городу. И Лемюэль отправил со Стрелком сына. Они прошли по лагерю тихо и незаметно, чтоб лишний раз не попадаться на глаза "эльфам". Повстречалась им только девушка, та же что и ночью. Она неподвижно сидела на старом замшелом пне, запустив пальцы в жёсткую собачью шерсть. Стрелок словил её остановившийся немигающий взгляд и понял, что она слепа. Натаниэль всё время молчал, только когда он вывел Стрелка на старое шоссе сообщил, что оно приведёт его в город, а сам развернулся и ушёл назад в лес не прощаясь. Лес убивал магистраль, как когда-то она убивала его. Деревья наступали на дорожное полотно, корни разламывали асфальт снизу и обнажали фундамент из битого щебня. Когда-нибудь она полностью исчезнет, как ручей в песках пустыни. И никто не вспомнит о том, что здесь ежедневно проносились тысячи автомобилей, тысячи людей. Прямо посреди дороги стоял обгоревший кузов "мерседеса", мощный "урал" застыл рядом с поваленным им деревом уже почти в лесу, а в кювете в буйных зарослях орешника ржавел тот самый грузовик, что перевозил в последнее утро нелегальных эмигрантов из Конго, Камеруна и Нигерии...

10. Стая

Вообще-то, Стрелок имел в виду под городом нечто иное – место, где живут люди сейчас, а не где они жили лет тридцать назад. Но жаловаться было некому. Город давно умер, превратился в груду разлагающихся руин, сожжённых солнцем и оплавленных кислотными дождями. Снаружи на зданиях не осталось следов копоти, но внутренние стены невозможно было разглядеть сквозь дыры оконных проёмов. Казалось, что внутри домов нет ничего, что вместо прежних жильцов туда вселилась тьма – осколок той двухлетней ночи. Дозиметр показывал вполне приемлемую картину заражения, но Стрелок всё же проглотил парочку таблеток. Он не был уверен, что плотность излучения будет одинаковой во всём городе, к тому же он собирался здесь переночевать.

Ветра не было. Стрелок шагал по крошащемуся асфальту, и только глухой хруст из-под его ботинок нарушал покой кладбища. Рассыпавшиеся бетонные надгробия тысячам людей, погибшим здесь в несколько секунд, памятники прошлому миру. Стрелок сам до конца не понимал, почему ему нравится бывать в мёртвых городах. Когда в одиночестве бродишь по заросшим травой пустынным улицам где когда-то кипела жизнь, то остро ощущаешь беззащитность настоящего перед будущим. Здесь сами собой приходят мысли о закономерности конца, вспоминаются падения великих цивилизаций прошлого, вся история человечества – история взлётов и падений. Здесь чувствуешь себя частицей вечности. А вот и один из местных жителей – белый, изъеденный язвами как кусок известняка, череп. Стрелок присел рядом на корточки, провёл кончиками пальцев по шершавой кости. Кем ты был, человек? Мужчиной или женщиной? Сколько тебе было лет? Как тебя звали? Чем ты занимался? Была ли у тебя семья? Какие мысли рождались под этой тонкой крышкой? Почему ты был слеп и самоуверен? Почему ты думал только о себе? Кар-р! Какое кладбище может обойтись без чёрной птицы? Большой старый грач восседал на проржавевшем пруте арматуры стены четвёртого этажа. Он был один, и хриплое карканье могло быть адресовано только Стрелку. При каждом крике птица подавалась вперёд и веером распускала хвост. Яростный, угрожающий вопль блуждал в бетонном лабиринте. Стрелок не любил, когда ему угрожали. Он снёс грачу голову одним точным выстрелом. И тот, как жестяная мишень в тире крутанулся вокруг оси арматуры и свалился вниз, в разросшиеся кусты. Стрелок не знал, что убивать кладбищенских птиц – плохая примета...

Мясо грача оказалось жёстким и невкусным, да к тому же его было мало. Но Стрелок не побрезговал. Пришлось долго варить птицу, чтобы погибли все глисты, вши и прочие паразиты, которых всегда полно у падальщиков. Стрелок сидел перед догорающим костром, разложенным у одного из подъездов, под накренившимся бетонным козырьком и бросал в огонь тонкие птичьи кости. Наверное, тысячелетия назад его предки так же грелись у огня перед входом в родную пещеру.

Солнце уже скрылось за чёрным силуэтом какого-то строения, и скоро его костерок стал бы заметен с крыш окрестных домов на расстоянии в несколько километров. Поэтому Стрелок затушил огонь, раскидал горячие угли и вошёл в дом. Он не стал заходить в квартиры – он и так хорошо знал, что там сможет увидеть. Там было слишком грязно. Стрелок остановился на лестничной клетке между вторым и третьим этажом, расстелил на пол спальный мешок и лёг спать. Снаружи казалось, что ветра нет, снаружи царила тишина. Здесь оказалось совсем по-другому. Жалобно завывал сквозняк, путался в пролётах лестниц, скользил по стальным тросам лифтовой шахты, заметал пеплом кости в склепах квартир. Стрелку казалось, что тени погибших скитаются по мёртвому дому, жалуются на судьбу, просят о помощи. Они проходят сквозь стены, склоняются над Стрелком и обдают его лицо холодным как лёд дыханием. Конечно, никакие призраки в этом доме не обитали, просто ветер реши подшутить над засыпающим разумом. Но зато когда Стрелок окончательно погрузился в мутную реку сна, призраки его навестили. Настоящие призраки с той стороны сознания. Из прошлого.

Запасы пищи стали истощаться. Пайки урезали вдвое. КПД геотермальной установки ещё полгода назад понизился на четверть. Это означало две вещи: первое – наверху закончилась Зима, и второе – здесь в убежище приходилось экономить. Сначала просто удлинили "ночь", потом отключили часть ламп в коридорах и ограничили подачу горячей воды. Уже тогда начали раздаваться голоса, что пора, наконец, выйти наружу. Но пока их было немного, и комендант мог этого не замечать. Голод сделал людей смелее. Из сорока человек, одиннадцать организовали что-то вроде аппозиции. А остальным было просто всё равно, некоторые из них за последние шесть лет превратились в растения. Они могли проспать несколько суток подряд, а за месяц не произнести ни слова. Мама Володи раньше занималась политикой, и поэтому возглавила "аппозицию". Однажды он видел, как мама совала под нос коменданту инструкцию предписывающую открыть убежище не позднее чем через пять лет, а комендант указывал ей на другую, о том, что все находящиеся в убежище обязаны выполнять любые указания коменданта. Комендант был армейским полковником, ему были нужны подчинённые, ему была нужна власть. Иначе он не мог. И Володя отлично это понимал даже в свои четырнадцать. Там, снаружи, комендант не смог бы удержать людей, он бы неизбежно стал всего лишь "одним из". И поэтому он добровольно не выпустил бы отсюда никого, пока на складе оставалась бы хоть одна банка тушёнки. Все собрания проходили прямо в их комнате, и Володя слышал многое: и то, как мама называла коменданта сумасшедшим, и то, как "аппозиция" планировала захватить власть. Никто из них не знал тогда, что все помещения убежища прослушиваются. А потом однажды утром Владимир проснулся от звука выстрелов...

Стрелка разбудила автоматная очередь. Звуки разлетались по пыльным площадкам этажей, отскакивали от стены к стене, как теннисные мячи. Пули дырявили тело сна, брызгали кровью эмоций, рвали в клочья воспоминания. Сон умер. Стрелок вскочил с пола, сел на корточки. Он глядел в окно, туда, откуда неслась стрельба. Ему пришлось взять "ураган" и смотреть через его прицел, потому что лезть в рюкзак за биноклем не было времени. Солнце стояло высоко, – было около девяти утра, – и развалины не казались такими мрачными как вчера в багровых лучах заката. Вдоль сетчатого забора детского сада бежал человек лет пятидесяти азиатской наружности. На нём была потрёпанная форма народно-освободительной армии Китая, а в руках – автомат. Он задыхался от быстрого бега. За ним кто-то гнался.

Стрелок не смог сдержать улыбку. Завоеватель... Как он ещё здесь оказался, к тому же в военной форме? Каждый встречный с радостью прикончил бы старого врага, да ещё бы и судьбу поблагодарил за возможность. Кстати, и Стрелок не был исключением. Но как только Стрелок увидел, кто преследует китайца, улыбка сползла с его лица. Грязные запыленные фигуры в серых лохмотьях и остатках обуви, со звериной ненавистью в глазах. Стая. Они бежали грамотно, экономя силы, только изредка напоминая о себе воплем и помахивая ржавыми кусками железа. В очередной раз Стрелок убеждался, что самые страшные мутации произошли в мозгах людей. Не меньше половины тех, кто выжил после Судного Дня, подвинулись рассудком. И большая их часть уже вымерла к этому времени. Но существовали и исключения. В основном стаи состояли из бывших горожан. Когда-то они чувствовали себя в бетонных джунглях, как у Христа за пазухой. Вот здесь у них была работа, здесь можно было добыть еду, одежду и множество совершенно бесполезных вещей, вот тут их лечили, там учили, а за этой покосившейся оградой – хоронили. Они как муравьи протаптывали себе дорожки от одного здания к другому, и очень редко их меняли. Они были уверены, что завтрашний день будет мало отличаться от дня сегодняшнего.

А потом ударная волна смела всю их уверенность, как прибой – песочный замок. И они оказались с новым миром один на один. С жестоким, безжалостным, честным миром, который нельзя было обмануть ни моралью, ни совестью, ни долгом, ни дружбой, ни любовью. Они знали только одно – им нужно было выжить. Любой ценой. И фальшивую улыбку бесполезного разума сменил звериный оскал инстинкта. Стрелок перевёл прицел обратно на китайца, как раз вовремя, чтобы заметить как заряд крупной дроби разламывает его череп и сносит всю голову выше нижней челюсти. Он пробежал ещё несколько шагов, плавно сворачивая в сторону куда улетели его мозги, как будто пытался их догнать, и рухнул в траву, так и не выпустив из рук винтовку.

Из нагромождения бетонных плит и битого кирпича выскочил ещё один всклокоченный индивид. Он потрясал старинным охотничьим ружьём и с детским восторгом орал: "Попал! Попал!". Подоспела "свора" и тоже принялась размахивать своим оружием, кричать и выть на все голоса. Охота удалась. Стрелок отметил, что эта стая охотилась вполне профессионально. Была намечена цель, выставлена засада. Жертву гнали по городу, отсекая пути отхода, выводя точно на стрелка. И вывели. И на стрелка, и на Стрелка. Последнее было их большой ошибкой. От тела "добычи" отделили автомат "Тип 97", ремень с флягой и ножом, подсумки. Двое взяли безголовый труп за руки и ноги, не торопясь, чтобы не уронить и не испортить одежду, понесли за вожаком. А тот бодро, чуть ли не в припрыжку, шагал по разбитому асфальту, нагрузившись добытым снаряжением. Стрелок едва удержался чтобы не спустить курок. Он не переносил таких вот людей, опустившихся до уровня стадных животных. Они не соответствовали его представлению о людях. К тому же он уже соскучился по жёсткому толчку отдачи и кипящему адреналину в крови. Наконец Стрелок оторвался от окуляра, не спеша сложил вещи, навьючил рюкзак, помочился в чёрную дыру мусоропровода, спустился во двор и пошёл по следу, вспоминая как он в первый раз нацарапал своё имя на автоматной гильзе.

Это случилось давно, Стрелку тогда было чуть больше двадцати, но его уже звали Стрелком. Он забрёл в деревеньку, недавно пережившую набег стаи. А точнее – не пережившую. Перед тем, как уйти те животные пировали здесь несколько дней. От десятка изб остались одни пепелища. Стрелок шёл, разгоняя вороньё от разбросанных всюду костей. И когда он понял, что эти кости человеческие, то не смог сдержать рвоту. Он был ещё молод. Стрелок нашёл одного из них, на свою беду задержавшегося в деревне. Это был мальчишка лет пятнадцати. Он сидел у костра и жарил на огне кусок мяса. На этот раз Стрелок смог побороть тошноту и отделал его по первое число. Он требовал отвести его к стае, но тот только молчал и пытался плюнуть в лицо или укусить. Но когда Стрелок отрезал ему палец, мальчишка согласился на всё. А потом он стрелял, стрелял, стрелял... Пока в живых не осталось никого. Пока стая не перестала существовать. Пока вся его ненависть не вытекла из ствола "калаша" сизой струйкой порохового дыма. Уже остыли тела, уже слышалось карканье вездесущих падальщиков, а Стрелок всё стоял посреди улицы дачного посёлка, сжимая в руках автомат с последним патроном в стволе. Он думал. Он думал о том, что только что сделал, он спрашивал себя, имел ли он право это сделать. И он отвечал себе. О том, что человечество больно, о том, что среди людей слишком мало людей и слишком много зверей, о том, что некому человечество исцелить. Он ждал от себя решения. И когда он, наконец, вспомнил героя той книги, то уверенность к нему пришла. Он решил. Он станет избавлять человечество от болезней, от грязи, от радиоактивного пепла въевшегося в кожу. Он не будет благодетелем, рыцарем в белых одеждах – он будет судьёй и палачом. А палачи святыми не бывают. Но вправе ли он судить? А кто тогда вправе, если не он? Стрелок взял автомат за цевьё левой рукой, упёр приклад в бедро и передёрнул затвор, поймал патрон на лету. Последний патрон. Символ. Заготовка для символа. Он вынул пулю и высыпал порох, чтобы никому не пришло в голову использовать патрон, достал нож и нацарапал на гильзе корявые угловатые буквы: "Стрелок". Поставил на перекладину православного креста перекрёстка. Вместо свечки. Это был его первый автограф.