Текст книги "Перекресток"

Автор книги: Сергей Лисицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Сергей Лисицын [1]1
  Псевдоним Максима Макаренкова. – Примеч. оцифровщика.


[Закрыть]
ПЕРЕКРЕСТОК

Моим любимым людям – маме, жене, дочке и брату. Спасибо, что вы есть в моей жизни.

Огромная благодарность хорошему человеку Иеро за неоценимую помощь, дружескую критику и поддержку.

Пролог

Четыре раза в день они проплывают по грязно-желтому небу, исчерченному лучами городских прожекторов. Иногда мне кажется, что сейчас они врежутся в один из небоскребов, между которыми проложена трасса. Но они, конечно, всегда исчезают в темном провале, полном испарений, поднимающихся с нижних ярусов.

Тяжелые свинцовые облака, упавшие с невидимого больного неба. Транспортные дирижабли – грузные, молчаливые, беременные штурмовыми взводами тяжелой панцирной пехоты. Я знаю, что они идут на юг, туда, где посреди мокрых, истекающих ядовитым потом джунглей стоят на выжженных площадках имперские транспорты, готовые прыгнуть в черный бесконечный космос.

Я стою, привалившись к перилам металлического балкона, и курю. Балкон опоясывает небоскреб-квартал на уровне полутора километров, вниз и вверх уходят лестницы на другие ярусы, чуть левее высовывается в пустоту язык остановки общественной транспортной платформы. Мне незачем спешить, я могу позволить себе провожать неторопливым взглядом дирижабли и глубоко затягиваться сигаретой со смесью черного канберрского и светлого анжуйского табаков.

Я поправляю шляпу. Точнее, пониже надвигаю ее на глаза и запахиваю плащ. Недовольно морщусь, обнаруживая на нем следы ржавчины. В этих кварталах от нее никуда не денешься, воздух полон влаги, город погружен в желтый, прорезаемый светом фар и вывесок туман, липкая пленка покрывает перила, грязные окна, дверные ручки, туман забивается в легкие, и начинается тяжелый мокрый кашель. Если, конечно, ты не можешь позволить себе фильтры в легких. Я – могу.

За моей спиной со скрежетом распахивается дверь бара, и я лениво разворачиваюсь. В прогорклый от машинного масла и гречневой лапши воздух вылетают вопли диксиленда и парочка визгливо хохочущих девиц, одетых по последней припортовой моде в полупрозрачные, светящиеся в темноте микроплатья. Следом за ними, нетвердо ступая, появляются и их кавалеры – по виду мелкие толкачи, не брезгующие ничем, от контрабандного трубочного табака до «весенних даров» и эмбрионов обитателей Закрытых Миров.

Проводив компанию равнодушным взглядом, я возвращаюсь к созерцанию дирижаблей. Их громады сливаются с чернотой погруженных в темноту верхних уровней, лишь синие огни чертят вдоль борта опознавательную линию, да льется из иллюминаторов рубок управления теплый свет. В транспортных отсеках этих дирижаблей окон не предусмотрено – пехотинцам нет нужды любоваться местными красотами.

Я представляю, как панцирники сидят сейчас там, в небе, неподвижные, со свистом дышат специальной смесью, подаваемой под напором насосами прямо в лицевые маски, и могильная тишина отсеков нарушается лишь неясным гулом винтов да тяжелым свистом дыхания бронированных, похожих на изваяния фигур.

Окурок обжег пальцы, и я бросаю его через ограждение. Наблюдаю, как он падает среди огней воздушных лодок, гравирикш, разбивается о прозрачный колпак рейсового транспа и исчезает, растворившись в мутном, густом, словно суп, тумане нижних уровней. Толкачи, чуть не падая с платформы остановки, машут руками, подзывая рикшу. К ним планируют сразу двое, и парочки запрыгивают на пластиковые сиденья. Девицы опускают полотнища, закрывая кабинки, и экипажи вливаются в общий поток. Я замечаю, что толкачи нервничают. Да и ушли они рановато. Значит, те, с кем я сегодня беседовал, не ошиблись. Что ж, скоро узнаю.

Возле бара становится тихо и пусто.

Пора.

Мои ботинки бесшумно ступают по влажному металлу. Дверная ручка липнет к пальцам, когда я ее поворачиваю, и, открыв дверь, я вытираю пальцы носовым платком.

Дорогу пытается заступить местный вышибала, но, сообразив, кто зашел в гости, вспоминает, что у него есть неотложные дела. Это он правильно решил, у меня сегодня на редкость поганое настроение.

Портиться оно начало с утра, когда наконец заявилась Эдна. Она с трудом переставляла ноги, идиотски улыбалась, а зрачки были размером с булавочную головку.

Значит, где-то была вечеринка с «весенними дарами», и она накачалась ими по уши.

Значит, кто-то хотел «особых услуг». А я ненавижу, когда от нее хотят «особых услуг».

И тех, кто хочет такого от девушек, тоже ненавижу.

Только Эдне на это наплевать, потому что такие любители щедро потчуют ее «весенними дарами», и «волосами ангелов», и «дымными демонами», и другой дрянью, которую она нюхает, колет, лижет, вдыхает, втирает, словно задалась целью попробовать всю наркоту вселенной, прежде чем сдохнет.

Я уже говорил ей, что сдохнет она скоро, но и это ее не волнует. Меня – тоже не очень, но настроение испортить ей удалось.

Еще хуже оно стало, когда, хлопнув дверью, я вышел на балкон нашего блока. Я хотел зайти в кофейню Турка, позавтракать, но, увидев, кто меня ждет, привалившись к перилам лестницы, понял, что завтрак отменяется.

Гарри Торнберг расплылся в улыбке и помахал в воздухе толстыми волосатыми пальцами:

– Майор, чертовски рад тебя видеть. Босс с утра вспоминал о тебе. Я давно, говорит, не видел Майора. Мне, говорит, просто необходимо его увидеть прямо сейчас. Я, говорит, ужасно по нему соскучился.

Проходя мимо Гарри, сую в рот сигарету, прикуриваю и буркаю:

– Хватит трепаться. Пошли, будем доставлять радость и приносить счастье.

Босс действительно ждет меня с нетерпением. Это значит, что где-то случилось дерьмо. Это значит, что где-то кто-то нарушил правила, установленные боссом. Это сучьи правила, но мне без разницы. Это значит, что кого-то надо макнуть рожей в дерьмо.

В кровавое дерьмо.

В таких случаях незаменим майор тактической группы штурмового отряда «Небесный гром». Получивший звание намного раньше срока, вместе с пятьюдесятью другими счастливчиками-офицерами, выжившими во время бойни на Стеносе IV. Спустя пару лет награжденный Имперскими Мечами за спасательную операцию на Фомальгауте-Прим.

С позором вышибленный в отставку с лишением всех чинов и наград.

Осужденный и чудом отмазанный от планеты-колонии.

Военный преступник, шулер и растратчик, опозоривший честь имперского мундира. «Палач деревни Эль-Моравино», «позор имперской армии», «причина скандала с Федерацией Планет».

Я – незаменим.

Босс смотрит на меня по-отечески и мановением руки отсылает Гарри.

– Мартин, – говорит он, – у меня проблема, сынок.

Мне очень хочется забить «сынка» ему в глотку по самую задницу, но я молчу. Жду, когда он перейдет к постановке задачи.

– Проблема у меня, – повторяет босс, – и печаль моя велика. Ты знаешь клуб «Сладкий сон», им управляет Джерри Сиговио?

– Знаю, – говорю я, – жуткая дыра для припортовых шлюх и богемных мальчиков. Они обожают там тусоваться, считают, что это придает им крутизны.

– Все верно, – говорит босс, – и Джерри исправно поставлял мальчикам девочек или мальчиков, давал им выпивку, номера и прочие радости жизни, и все были довольны.

– Но, – говорю я, – что-то случилось. Неужто Джерри решил перекинуться?

– Нет-нет, – машет руками босс, – старина Сиговио никогда такой глупости не сделает. Кто-то начал в том районе, и в его клубе тоже, предлагать ксеноморфы. Самые дешевые, ужасно грубые, но ты же знаешь, этим богемным идиотикам нужно то, что модно и опасно.

Вот тут у меня настроение испортилось окончательно. С ксеноморфами связываются или окончательные отморозки, или очень серьезные акулы, за которыми стоят еще более серьезные акулы из армии или разведки, решившие добыть себе хорошую прибавку к пенсии.

Для меня – один хрен. Поскольку действуют и те и другие жестоко. Значит, дерьмо, в которое придется кого-то макать, точно будет кровавым.

А босс тем временем продолжал изливать душу:

– Сам знаешь, с этой дрянью я никогда не связывался. Эта дурь так шибает по мозгам, что они в момент выгорают. Тем, кто на нее подсел, уже не нужно ничего из того, что могу предложить я, а это очень плохо для моего бизнеса! Да они же людьми быть перестают! – бушевал шеф, демонстрируя нехарактерный патриотизм.

А я думал, откуда же ксеноморфы могли всплыть здесь. Либо с Закрытых Миров, какого-нибудь из тех, с которыми сейчас воюет за пригодные для терраформирования планеты Империя, либо с Перекрестка. В любом случае ребята за этой операцией стоят серьезные.

– И кто же решил их у Джерри толкать? – спрашиваю я.

– Не знаю, – пожимает плечами шеф. – И Джерри вроде тоже не знает. Кто-то новенький, так что ты, Мартин, разберись с ними. Так, чтобы честных людей больше эти извращенцы не беспокоили. Насчет оплаты ты не беспокойся, по самому высокому тарифу сделаю.

Значит, капитально его прижали, думаю, если он сам про высший тариф заговорил, и от этого делается мне совсем кисло. Но я этого, разумеется, не показываю. А с умным видом киваю и говорю:

– Половину вперед, как обычно.

Мы оба знаем, кто на кого работает и кто кого держит за яйца. Но босс – он умный. Он знает, что нельзя сжимать слишком сильно и показывать власть слишком часто. А то ведь у меня может и колпак сорвать. А что происходит в таких случаях, он знает. Поэтому мы оба изображаем цивилизованные отношения, он ведь тоже понимает, что я прекрасно помню, через кого сплавлял сюда основную часть безделушек и кто промолчал, когда военные следователи начали задавать неудобные вопросы. А не промолчал бы – дробил бы я сейчас ультразвуковым молотом породу где-нибудь в сыром и жарком подземелье. И без всяких легочных фильтров.

Босс лезет в ящик стола и достает увесистый пласт кредитов. Все правильно, только наличные. Такая работа, как моя, оплачивается исключительно налом. Я киваю, не считая, запихиваю пачку в карман пиджака и выхожу. Надо наконец и позавтракать, а потом побродить по округе и поспрашивать, кто же это такой шустрый с ксеноморфами объявился.

Медленно пережевывая бифштекс и запивая его восстановленным апельсиновым соком, я размышляю. Ксеноморфы появились на наркорынке относительно недавно, и никто точно не знает откуда. Какой-то головастый подонок додумался, как можно адаптировать вытяжку веществ, входящих в состав инопланетных организмов, для человека.

Уточню – разумных инопланетных существ. Я не вникал в научные обоснования, только пару раз беседовал с одним из спецов-химиков босса и уяснил, что вроде как речь шла об аналогах адреналина и эндорфинов. В хитрой комбинации всего этого с психотропной дурью, которую тоже недавно кто-то приспособился гнать из моллюсков, обитающих на недавно включенной в состав Федерации планете. Планетка попадала под план терраформирования, но почему-то из этого списка исчезла. Вся эта возня отвратительно смердела, но приносила гигантские прибыли, а потому, как я чуял, намечалась грандиозная война за передел рынков.

Это я еще ничего не говорил про ксеномодифицирование – окончательно ополоумевшие людишки додумались вживлять себе железы инопланетчиков или живых симбиотов из миров ксеносов. Говорят, при этом напрочь меняется восприятие мира. Не знаю. И знать не хочу. По слухам, мой единоутробный братец, которого батюшка, разумеется, из генетической линии нашего дома не вычеркнул, очень этим вопросом заинтересовался. Ну да, боги ему судьями пусть будут.

Допив сок, я отправился бродить по припортовым районам.

Огромные, пахнущие отработанным маслом и ветошью доки. Искрящиеся синими дугами, до краев наполненные озоном зарядные мастерские. Маленькие, на три-четыре столика, кафе, в каждом из которых своя, поколениями приходящая обедать клиентура.

Узенькие конторы с заклеенными старыми газетными дисплеями окнами.

Скользкие ржавые тротуары, световые столбы с основаниями, обклеенными размазанной жвачкой.

Гречневая лапша из прозрачной пластиковой миски.

Шепоты.

Шорох купюр.

Смешки.

Подмигивания.

Обрывки слов.

Имена.

Прозвища.

Информация.

Настоящая, нефильтрованная, живая. Та, что пульсирующим потоком течет по венам любого города, не попадая в электронные щупальца сетей, живущая своей, настоящей, органической жизнью.

Я люблю ее, эту информацию, попадающую ко мне вместе с запахом гнилых зубов изо рта продавца лапши, тяжелым ароматом дешевых духов с феромонами молоденькой шлюхи из бара и десятком других запахов, движений, жестов, складывающихся в единую картину, смысл которой становится все более и более понятен мне.

И он мне очень не нравится, запах этот.

Но я должен убедиться.

Я иду через полутемный зал, полный извивающейся под стон диксиленда биомассы. На меня вываливается длинное тощее тело, закутанное во что-то напоминающее саван. Лицо синеватое, зрачки непрерывно сужаются и тут же расширяются, сухой язык облизывает синеватые губы:

– Он идет и поступь его – камень, и камень лики его, и ступни его, и кровь его… И желтое небо…

Отшвыриваю тело в сторону. Да, это тебе не «весенние дары» Эдны.

На ступеньках лестницы, ведущей к кабинету управляющего, сидит невзрачный мужичок в куртке свободного покроя и широких черных брюках.

Расслабленно так сидит.

Улыбается.

Значит, засекли от входа, что совсем неудивительно при нынешнем-то развитии средств наблюдения.

Опасный мужичок, и, судя по повадкам, не из гражданских самоучек. Он мягко, единым плавным движением встает, загораживая мне проход.

И совершает ошибку – он решает, что я буду разговаривать. Это дает мне пару мгновений, за которые я успеваю приблизиться и сжатыми пальцами левой руки нанести удар в горло.

Переступаю через скорчившееся тело и взлетаю по ступенькам.

Пинком открываю дверь в кабинет Джерри, вижу его испуганные глаза. Над столом управляющего навис здоровенный тип в черном костюме, а в кресле для гостей расположился изнеженного вида юноша в обтягивающих по последней моде брючках и цветастом пиджаке.

Тип в черном оборачивается и угрожающе открывает рот. Так-то лучше.

Сейчас будем говорить.

Все портит юнец в кресле. Не меняя расслабленного выражения лица, он вытягивает руку, и из нее стремительно вылетает узкая серая лента, напоминающая неимоверно длинный лягушачий язык. Заканчивается лента длинными мерзкого вида иглами, наверняка отравленными. Лента летит мне точно в голову и с такой силой, что иглы вошли бы в череп до основания.

Если бы, конечно, я был на месте.

Еще на первом курсе военного училища нам доходчиво объяснили, что аугментиками, или ксеномодифицированием, пользуются только идиоты, инвалиды или шоумены, которые суть идиоты и инвалиды. Серьезные люди изучают возможности своего тела и развивают их. А также пользуются умными костюмами-симботами, являющимися усилителями естественных возможностей тела.

Так что сейчас мое тело реагирует само. Уловив намерение юнца, я смещаюсь и в тот момент, когда лента летит ко мне, стреляю из игольника ему в голову.

Разворачиваюсь к столу. Тип целит в меня из жуткого вида ствола. А я еще не закончил разворот. Падаю на пол, стреляя в стоящий на столе Джерри шар, полный красивого розоватого тумана. Шар разлетается в пыль, в воздух поднимается густое розовое облако креветок-спор с Яргуса.

Розовое облако заслоняет меня от типа в черном, чем я и пользуюсь. С пола стреляю ему в грудь, в воздухе добавляется розовой взвеси.

Наступает тишина. Мой игольник стреляет почти бесшумно, а падение тела за воем диксиленда и подавно никто не услышит.

Джерри сидит за столом и мрачно смотрит на меня.

– Что? – недоуменно поднимаю я бровь.

– Майор, ты мертвец. Вот только что ты стал мертвецом! – У Джерри трясется нижняя губа, он чуть не плачет.

– Поясни. Вообще-то, меня сюда послал разобраться босс.

– Вот тот, в кресле, без головы, это сынок сенатора Веспасиана. Ларго, кажется, зов… звали. А вот этот с дыркой вместо грудной клетки – брат Николаса Резаного.

Я тяжело сажусь в кресло рядом с безголовым трупом. Добываю сигарету, прикуриваю и глубокомысленно говорю:

– Твою мать.

Джерри смотрит сочувственно:

– И что, босс тебе не сказал?

Я молча мотаю головой. Что толку говорить. Все, с кем я сегодня беседовал, называли имя Резаного, и это уже было хреново. Но кто ж знал, что он пошлет сюда своего братца, а тот додумается захватить сенаторского отморозка?

А вот босс и знал, соображаю я и гляжу на Джерри.

– Спокойно уйти дашь?

Управляющий клубом молча кивает на неприметную дверь у себя за спиной.

Я на всякий случай беру пушку типа в черном, шарю у него по карманам, нахожу кодовую пластину от личного транспа. В дверь, ведущую в зал, кто-то ломится. Я разряжаю в нее трофейный ствол.

Результат впечатляет.

Выскакиваю из клуба через заднюю дверь.

Вот и трансп, который я ищу, – зализанный, черный, с короткими, сильно скошенными назад крыльями. Прикладываю пластину, заскакиваю внутрь и рву с места.

Ах, босс, ах, сволочь. Сынок, значит. Знал, все ведь знал, старая мразь, и послал устроить показательную разборку. Значит, решил избавиться, да еще и конкуренту насолить. А если что – простите, кто же знал, что он слетит с катушек, он же был совершенно ненормальный!

Внезапно колет: Эдна.

Включаю коммуникатор, набираю код камеры слежения, которую я установил в квартире, как только в ней стала оставаться Эдна. Она о ней, конечно, не знает.

Эдна лежит на кровати, закрыв глаза, и тяжело дышит. Рядом кто-то незнакомый – мертвенно-белое тело, отрывистые нечеловеческие движения, сильно выступают позвонки. Голова лысая, в синеватых шишках. Ксеномод.

Запускает руку в разрезанный живот Эдны, достает кишки, начинает задумчиво раскладывать по сторонам ее тела. Эдна стонет в экстазе, открывает глаза, они светятся от счастья.

Отключаюсь.

Что ж, детка, напоследок ты получила действительно улетный кайф.

Выкидываю свой честно зарегистрированный комм, достаю дешевый одноразовый, слегка переделанный одним моим хорошим знакомым. О нем, знакомом этом, никто не знает, и это хорошо. Настало ему время вернуть должок.

– Грегор, мне надо исчезнуть, – говорю я и даю отбой.

Я знаю, что он мне поможет и не сдаст. Я, конечно, сволочь, но парня этого спас без шуток. И его, и девчонку его. Негоже ни за что ни про что глумиться над прохожими. Конечно, нечего было соваться в этот проулок, но Грегор, он немного не от мира сего. Я его в этот мир вернул. Точнее, позволил остаться.

Грегор очень умело оперирует данными. И замечательно создает личности. Вместе с документами и ДНК-удостоверениями. Я очень спешу, и он умудряется уложиться в два часа. Нет времени на изменение лица и тела, я обхожусь тем, что бреюсь наголо, а Грегор меняет мне цвет глаз.

Пока он колдует с маскировкой моей ДНК, я отдаю несколько распоряжений, и невеликие мои сбережения исчезают с анонимного счета, отправляясь в долгое путешествие на счета десятка несуществующих компаний. В конце концов они должны собраться на анонимном счете, в банке, не требующем предъявления документов у клиентов.

Грегор протягивает мне прямоугольник удостоверения и кредитный чип.

Я жму ему руку.

– Ближайший корабль, на который ты сможешь попасть, транспорт Федерации до Осени Семь.

Молча киваю и выхожу.

В маленьком провинциальном космопорте Осени VII я задерживаюсь только для того, чтобы купить газетный дисплей и загрузить свежие выпуски имперских газет. Обо мне и об убийстве Эдны ни слова. Заметка о трагической гибели младшего сына сенатора. Нелепая смерть в результате несчастного случая. Спортивный трансп врезался в грузовоз. Водитель и пассажир спорттранспа погибли на месте.

Поднимаю глаза.

Расписание рейсов.

«Осень VII – Перекресток – Джаспеан».

Перекресток…

Глава 1

Две недели я ел, спал и до изнеможения занимался, используя в качестве тренировочного круга крохотный пятачок свободного места в своей каюте. Конечно, к моим услугам был весьма неплохой корабельный спортзал, но мне не хотелось демонстрировать отработку нанесения скрытых ударов или приемы аварийной упаковки в симбот посторонним.

Мало ли, кто может оказаться на борту.

Закончив тренировку, я принимал чистящий сухой душ и шел в библиотеку.

Мой интерес к Перекрестку был абсолютно мотивированным, и я поглощал все доступные материалы корабельной библиотеки на эту тему.

С момента, когда это самое грандиозное чудо обжитой человечеством части вселенной обнаружил свободный рейдер «Кижич», прошло уже более семидесяти лет. Я смотрел на голограммы Перекрестка и пытался представить, что мог чувствовать капитан рейдера, когда перед ним на фоне пылающей голубой звезды появился этот невероятный, противоречащий всем известным научным законам объект.

Вокруг оси длиной более трех тысяч километров вращались в разных направлениях насаженные на нее вытянутые пласты толщиной около десяти километров. Они напоминали прямоугольные языки или, подумал я, солдатские жетоны. Только вот длина некоторых достигала двадцати тысяч километров, а ширина – десяти-пятнадцати тысяч. Другие же были куда скромнее. Некоторые пласты казались обломанными, словно какой-то гигантский космический малыш хотел поиграть с бабочкой, да и порвал крыло.

Каждый лепесток являлся отдельным миром – самым настоящим, каким раньше представляли планеты наши земные предки.

Плоским миром. Будто кто-то раскатал планеты в блины, да так ловко, что каждая осталась совершенно целой. Со своей почвой, морями, реками, животными и растениями. С развалинами городов и крепостей, храмов и научных лабораторий. Всюду – только развалины. Но многие сохранили часть функционала и были прекрасными или ужасающими. Или и то, и другое одновременно.

Археологи и ксенобиологи, ксенопсихологи и фармацевты, военные и адепты мистических культов – все вцепились в Перекресток мертвой хваткой, они выли от радости, сходили с ума и устраивали непристойные пляски в свете голубого гиганта. Там, где он был виден, конечно.

Одной из первых аномалий, с которыми пришлось столкнуться ученым, было изменение неба. Вопреки всем законам, каждый пласт обладал своей сменой дня и ночи, своим рисунком созвездий, видимых с поверхности, своей атмосферой и гравитацией. Достаточно быстро удалось выяснить, что Перекресток (или Перекресток Ушедших Богов, как его окрестила пресса) был чем-то вроде гигантского транспортного узла существовавшего за миллионы лет до человека межгалактического государства. Совершенно непостижимым образом он вытягивал из пространства фрагменты входивших в эту сеть планет и не то создавал их дубликаты, не то позволял им перемещаться вместе со своими обитателями в тот участок пространства, где создавались наиболее благоприятные условия для их существования.

Разумеется, все это было лишь догадками, но звездные карты, составленные по найденным на Перекрестке материалам, позволили найти несколько планет со следами существования цивилизаций, в точности совпадавшими с найденными на Перекрестке.

Это сооружение оказалось Клондайком, полным сокровищ и сюрпризов, оставленных без присмотра хозяевами. Ксенотехнологии и образцы биоматериалов, эмбриональные контейнеры и философские трактаты, от которых у знатоков кружилась голова, и множество других артефактов, для которых даже не было названия и применения.

До поры до времени, конечно.

Разумеется, вокруг Перекрестка скоропостижно разразились несколько корпоративных и межгосударственных войн. В результате были уничтожены парочка городов Древних и несколько лабораторий с генетическим материалом. А шесть кубиков, испускавших безобидный красноватый свет, очутились на заштатной сельскохозяйственной планетке, формально являвшейся независимым государством. Совершенно случайно на этой же планете посреди густого хвойного леса расположился неприметный научно-исследовательский комплекс компании «Шутерс Трансистемс».

Когда крыло спасательных звездолетов Федерации повисло над планетой, ее покрывали непроходимые оранжевые заросли, а деловитые молчаливые гуманоиды собирали гигантские вогнутые соты из непонятного стеклистого материала. Выяснили, что эту массу исторгали из себя оранжевые заросли. А в молчаливых гуманоидов превратилось население планеты.

Спустя три дня соты начали посылать пакетные импульсы. Куда? Это якобы так и не удалось установить. Спасатели срочно поднялись, а в систему вошел тяжелый крейсер. У местного солнышка стало одной планетой меньше.

– Мист'р, а мист'р, не желаете перекинуться в покер? – Классический фермерский говорок, красная сухая рожа, прозрачные глазки, ворот клетчатой рубахи стянут кожаным шнуром, закрепленным огромным платиновым зажимом в виде скорпиона. К вечеру зажим переходит ко мне, и мы расстаемся страшно довольные друг другом.

Всю эту историю я знал и раньше, в тонкостях можно будет разобраться на месте. Сейчас интереснее другое – нынешняя расстановка сил на Перекрестке. Федерацию часто ругают за аморфность и нерешительность, но когда надо, власти могут проявить и решительность, и твердость. И, что случается крайне редко, разум.

Перекресток объявили свободной экстерриториальной зоной. Пригнали в систему транспортно-пассажирскую станцию класса «Ковчег», где и устроили фильтрационный лагерь, а на орбите Перекрестка повесили военную базу класса «Ураган». На самом Перекрестке категорически запрещено тяжелое вооружение. Максимум – то, что можно навесить на транспортный симбот. Во всем остальном действуют старые добрые земные законы времен золотой лихорадки. Прилететь и высадиться может любой желающий, но что толку? Кому ты нужен без симбота и навыков, которые сделают тебя ценным для экспедиций?

И само собой получилось, что Перекресток делят между собой несколько основных сил. Первыми поняли необходимость объединения крупные корпорации. Так возник Промышленный Альянс. Судя по тому, что я слышал, туда вербуют ушлых парней, прошедших основательную подготовку в лагерях компаний. Им промывают мозги так, что отныне для них существуют только интересы компании, все остальные – лишь временные союзники. Своеобразная, должно быть, там царит атмосферка. К этим мне соваться не стоит.

– Вы так увлечены чтением? Неужели Перекресток настолько интересен?

Гладкая кожа, легкий загар, полученный в солярии, карие глаза, которые могли бы показаться теплыми, если бы не искорки холодного оценивающего интереса, проскальзывающие в томном взоре. Чуть за тридцать, хорошо сложена и осознает это. Откровенно скучает. Это может быть опасным, если муж (колечко с безымянного пальца левой руки она снять не удосуживается) на борту или встречает на Перекрестке.

Оказывается – нет.

Ночью, лежа в каюте, я гляжу в потолок и рассеянно поглаживаю гладкое бедро попутчицы. Дамочка оказалась техничной и не претендовала на продолжение отношений. Глядя в темноту, я вспоминаю прочитанное и услышанное.

Почти одновременно с Промышленным Альянсом свои права на Перекресток заявили ученые мужи из Университетского Союза. Просматривая запись их высадки, я хмыкал. Мужи оказались на редкость грамотно экипированы, а действовали не хуже подразделения рейнджеров при взятии местности под контроль. В дальнейшем, видимо, среди них появилось много настоящих ученых и прочих университетских деятелей, но, казалось мне, судя по уровню финансирования, количество мужей с погонами было равно количеству научной братии и по сей день. Грамотно, грамотно, ничего не скажешь.

Не меньший интерес представляли и биониты с Небесными Сестрами. Первые были наиболее активным крылом экологистов, необыкновенно популярного на центральных планетах Федерации научно-религиозного учения, считающего строителей Перекрестка древними богами, покинувшими оскверненную землю в поисках Абсолютного Знания. Были биониты людьми странными, замкнутыми, но техниками концентрации и управления организмом владели фантастически. На Перекрестке, судя по всему, они искали в первую очередь информацию о прародине цивилизации, создавшей это диковинное место, и координаты их эвакуации.

Самая забавная ситуация сложилась с Небесными Сестрами. Поначалу это был небольшой исследовательский отряд, направленный на Перекресток вскладчину несколькими планетами, на которых установился матриархат.

Узнав о нем, на штурм неизведанного и для поддержки отважных единомышленниц рванули барышни, удравшие из частных школ и закрытых пансионов, авантюристки, наемницы без контракта, феминистки с горящими глазами и даже парочка беглянок из гаремов топливных шейхов.

Сейчас это было хорошо структурированное, жестко управляемое соединение, больше всего напоминавшее военный орден времен Первых Войн. Интересовались они прежде всего технологиями мутаций, анабиозом и генной инженерией.

– Вы не хотите составить нам компанию? – Я делаю вид, что потерял координацию, промахиваюсь мимо мяча и разворачиваюсь. Их двое. Обе подтянутые, с хорошими фигурами, обе в неброских, очень удобных спортивных костюмах. Рыженькая застенчиво улыбается, вторая, черноволосая, стоит на полшага позади подруги, смотрит внимательно, контролирует территорию. Ведь только вчера о них думал. Сестрички.

Вежливо кланяюсь и соглашаюсь на пару партий.

Ох, как здорово кто-то этих девочек готовил! Великолепная пластика, грациозные экономичные движения, инстинктивный контроль окружающего пространства и скорость, скорость… Я чуть заметно ускоряюсь, моя соперница тоже. Вторая сидит на лавочке и незаметно наблюдает. Это она думает, что незаметно. Я позволяю себе еще три минуты сопротивления и разыгрываю композицию «безнадежно отстающий».

– Сударыня, вы великолепно играете. Стоило предупредить, что занимаетесь теннисом профессионально!

Рыженькая очаровательно краснеет и обменивается взглядами с подругой.

Так-так… интересно, зачем это меня прощупывали? Впрочем, я не собираюсь паниковать. Скорее всего, они так или иначе просвечивают всех пассажиров, летящих к Перекрестку. Это правильно, надо знать возможности потенциальных конкурентов. Я тяжело дышу, еще раз благодарю за прекрасную игру и ухожу в душ.

Оттуда – в библиотеку. Я ловлю себя на том, что мне нравится эта работа с документами, я чувствую, как постепенно отступает Майор и потихоньку возвращается Мартин Чарный, с отличием закончивший Имперскую Военную Академию. Воспоминания о последующих годах я ворошить не стал.

Были на Перекрестке и представители армии и флота, действовавшие через отряд рыцарей Пламени – бодрых отставников, половина из которых, я уверен, имела отношение к военной и научной разведке. Я прикинул, что у них, скорее всего, преобладали контрольные функции, уж больно плотно их должны были опекать конкуренты.

Наибольший же интерес для меня представляли независимые сталкеры.

Строго говоря, они не даже не являлись организацией. Это была вольница, союз авантюристов, романтиков, циников и неудачников, живших добычей артефактов и технологий, не брезговавших откровенным наемничеством и постоянно ходивших по узкой тропке между законом и… всем остальным. Дисциплина поддерживалась только внутри отдельных экспедиционных команд, а единое руководство, если оно и было, никак себя не проявляло.