Текст книги "Лысая голова и трезвый ум"
Автор книги: Сергей Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
– Да вы и сейчас не лучше, – это в отместку за неграмотность. Я не секретарша. Рука писать устала.
– Вам смешно, а мне столько километров топать пришлось. С ожогами, да со ссадинами. Но к вечеру добрел. Выдохся, умаялся. На проспект центральный вышел. Там народ обычно жалостливый гуляет. Места знакомые. Нищета и роскошь бок о бок тусуются. Кому хлеба, кому зрелищ, всем все найдется. Классовая разница нынче огромная.
– Мы в милиции не рассматриваем вопросы политической, либо социальной несправедливости. У нас, если забыли, уголовщина. А у меня, если внимательно посмотрите на часы, скоро обед.
– Да, да, конечно. Продолжаю. Иду это я, значит, по краю тротуара. Никого не трогаю, на людей посматриваю. Может чудик какой взглядом пожалеет. Но чудиков в этот вечер мало было. Все больше девчонки, сами знаете, какие. Да случайные прохожие.
– Короче!
– Короче….. Отдышался после кросса, по проспекту иду. Тоска страшная. Вдруг чувствую, что-то толкают меня чаще обычного. Прут, словно трактора сбесившиеся, прямо в лоб, не отвернут. И даже взглядом не оценят. Раньше, бывало, только бровью поведу, всякая шелупень в один миг разбегается. Со мной связываться опасно. Я в злобе нервный. А тут… Каждый урод норовит пихнуть. Что, думаю, за странности? Дай, думаю, на себя в витрину посмотрю. Оценю, так сказать, остаточные визуальные возможности. Подбегаю, смотрю и просто обалдеваю. Поверите или нет, гражданин лейтенант, не вижу тела своего, в том числе и любимой физиономии. Завыл я от беды такой, несправедливой. Да понял все разом. Ванечка мой опасными опытами занимался. На научном уровне, мне неведомом. Да только со своими опытами сам спалился, и меня невидимым сделал.
– Что вы испытали в тот момент? – это не для протокола. Мне по-человечески интересно. Я тоже, иногда, встаю, и с утра себя в зеркало не узнаю. Но так не переживаю.
– Пустота. Космическая пустота, гражданин начальник. Тяжело знать, что ты, вроде бы как и есть, но для всего остального мира тебя просто не существует. Невероятно сложно понять сей факт. Вокруг целый мир, с улицами, подворотнями, с мусорными свалками, в конце концов. Но все это для других. Не для тебя. Испугался я.
– И что дальше?
– Дальше? Решил я ночь переждать. На чудо надеялся. Думаю, проснусь, пройдет все. Забудется, как кошмар. Нашел стройку заброшенную, через дыру забрался в вагончик строителей, свернулся на фуфайках калачиком, поскулил с горя, как щенок всеми брошенный, да заснул.
– А утром?
– Без изменений, гражданин лейтенант. Только, знаете, почувствовал себя, как бы сказать, прозревшим. Смешно, правда? Словно увидел этот мир другими глазами. Он ведь так прекрасен, мир. Каждый солнечный луч, каждый день….
– Обед. Время. Бумага.
– Да, да, да! Проснулся я и осознал, что есть мое существо кара Божия. Расплата за грехи старые. Что дальше, думаю? Надо как-то к жизни приспосабливаться. Видим, не видим, какая разница. Кушать в любых ситуациях хочется. Думал, с этим делом у меня проблем не будет. Заходишь в любой ресторан, только пузо успевай набить.
– Необлученная еда просвечивается, – показываю, что и я достаточно подкован в научных познаниях.
– Верно, гражданин лейтенант. Еще как просвечивается. На первом же гоп стопе прокололся. Знаете армянский ресторанчик, что в юго-западном районе? Туда нелегкая занесла. Поотирался немного, примериваясь. Храбрости набрался. За буржуем толстым внутрь зашел. Двери там автоматические. Еле проскочить успел. Чуть не защемило. Меж столов накрытых для какого-то банкета прошвырнулся, аж слюной подавился. В животе урчит, зубы скрипят, горло влаги просит. Мне бы подождать, перетерпеть немного. Но не выдержал. Схватил первое, что попалось. Если не ошибаюсь, рябчик запеченный в собственном соку под ананасом.
– Не ошибаетесь, – не забыть предупредить ребят из соседнего отделения. Пусть закрывают дело о поножовщике в армянском ресторане. Славное дело. Народ перестрелялся друг в друга только из-за того, что у кого-то с тарелки рябчика смахнули. Десять трупов, не считая шеф-повара.
– Верите, гражданин лейтенант, даже не прожевал. Одним разом проглотил. Не верите? Наверно, вы никогда не испытывали столь гнетущее чувство голода. Что там началось?! Крики, шум, стрельба! Столовые ножи в ход пошли. И все в меня, все, простите, в содержимое моего желудка. Какие бездушные, злые люди!
– Если позволите, я внесу в протокол стоимость рябчика. Двести тридцать долларов без ананаса. Продолжайте.
– Еле ноги унес. Чудом смерти избежал. Но впредь решил быть умнее. По ночам стал работать. Нет, до помоек не опустился. Конечно, скажете вы, в мусорных бачках много вкусного можно найти. Но и не забывайте, что у меня тоже есть чувство собственного достоинства. Мы, хоть и не графских пород, но цену себе знаем. После нескольких неудачных проб и ошибок, как тут не вспомнить уважаемого Александра Сергеевича, судьба, наконец, улыбнулась мне колбасным заводом.
– С этого места поподробнее, – прошу я, пододвигая поближе тоненькую папочку, в которой собраны бумаги по хищению на колбасных заводах области в особо крупных объемах. Ребята из соседнего кабинета попросили на досуге просмотреть. Слишком уж все странно и непонятно на колбасных заводах области.
– Можно и поподробнее. Мне, гражданин лейтенант, скрывать нечего. Пробрался на завод я обычным путем. Как весь нормальный народ ходит. Через дыру в заборе. И прямиком в цех готовой продукции. Мне продолжать, или сначала на обед сходите? И чего там только нет, гражданин лейтенант. Колбаска вареная, колбаска копченая. Бекончик, шейка, вырезка, сосиски, сардельки. С чесноком и с сыром. С креветками и с салом. Толстая и тонкая. Длинная и короткая. Съедобная и сущая отрава. В сеточке и в вакууме. И все тащат.
– Минуту, – я концентрируюсь на работе. Баобабова меня научила нескольким индийским штучкам, которые напрочь иссушают желудочный сок и разглаживают неуемное чувство аппетита у молодых лейтенантов. – Что значит «тащат»? Мне факты нужны.
– Факты, гражданин лейтенант, я отправил вам письмом три недели назад. Там и фамилии, и явки, и пароли.
– Так это вы…, – тесен мир. Ох, как тесен. А мы розыск на осведомителя объявили. Неделю по почтам засады устраивали. А он в это время вон где находился.
– Единственная отрицательная черта складов готовой продукции, гражданин лейтенант, холодно очень. Сами понимаете, то, что на мне, сильно в холода не согреет. После пожара одни дырки остались. Только сервелатом и согревался. Бывало, набьешь живот, разляжешься на полу и до утра цветные сны смотришь. Думаю, это были самые прекрасные дни в моей жизни.
– И много вы уничтожили готовой продукции? – ожидая ответа, нахожу в бумагах трехзначную цифру тоннажа. Если все сойдется, то дело о хищениях на колбасных заводах области можно считать закрытым. Беру преступника не отходя от рабочего места.
– За пять дней много колбасы не съешь. Прикрыли лавочку. Сам виноват. Пожадничал.
– Это как? – за пять дней трехзначную цифру тоннажа при всем желании не слопать. Значит, преступника надо искать в другом месте.
– Мне бы жить, поживать, судьбинушку горькую докторской колбаской заедать. Да захотел я корешкам своим, таким же бездомным паразитам, сюрприз сделать. Угостить по барски. Набрал ветчины четыре палки, через плечо связку, да через проходную. Нет, гражданин лейтенант, через дыру опасно. Повязать запросто могут. Через проходную лучше, это вам совет бесплатный на будущее.
– Обойдусь, но за умный совет спасибо. И как же вы попались?
– Глупо, можно сказать. Как известно, с полным желудком притупляется чувство не только страха, но и опасности. Не рассчитал сил своих. Нюх потерял от духа сосисочного. На проходной ваш брат мент в засаде сидел. Со всех стволов по ветчине залпом дали. И не один раз. Хорошо хоть хватило у меня ума добычу бросить, да под шумок через дыру заборную уйти от облавы.
– Подождите. Один звонок сделать надо.
Набираю номер, посматриваю на клиента. Не вспугнуть бы.
– Алло!? Пономарев это. Из отдела «Пи». Там у вас проходит дело о бегающем беконе. То самое, за которое всю нашу засаду на пенсию раньше времени отправили за коллективное галлюцинирование. Есть такое? Я его у вас заберу. Да. С Угробовым согласую. Да. Есть тут у меня кой-какие наметки. Конечно, будут результаты, первыми узнаете. Всего. Давайте вернемся к нашим беконам.
– К сожалению, к беконам и к колбасам я уже не вернулся. Жизнь, штука своенравная. Когда после трехдневной отсидки по подвалам решил обратно вернуться, дыру в заборе заделали, а через проходную пройти не смог. Штуку какую-то иностранную поставили. С жужжалкой. Больше одного человека с баулами не пропускает. Поэтому, решил я отправится на торговые базы. Там для нашего невидимого брата раздолье. Накидаешь шуб песцовых на пол, рай. С едой, правда, трудно. Но к тому времени я уже по ресторанным помойкам приспособился.
– Этот момент пропустите пожалуйста, – поглядываю со значением на часы. Не хочется портить аппетит разными некачественными и скоропортящимися показаниями. – Сообщите лучше, что побудило вас явится с повинной. Меня конкретно интересует, участвовали ли вы в разбоях, ограблениях, финансовых махинациях, в тяжких телесных избиениях и несанкционированных взломах компьютерных американских сетей.
– К этому повествование свое, гражданин лейтенант, и веду. Немного осталось. Вот вы все на часы посматриваете, а у меня вся жизнь, можно сказать, перед глазами проходит. Но раз уж вы конкретику просите…. Будет и конкретика. Вы, наверно, слышали о дерзком ограблении банка на прошлой неделе?
– Миллион долларов в крупной валюте. Банда из двадцати человек, вооруженная крупным автоматическим оружием. Обошлось без трупов, не считая директора банка. Но тот от переохлаждения в сауне концы отдал. Скончался, тоесть.
– В газетах прочитали? Или знакомые менты шепнули? Враки все. Один я работал. Мне сообщники не нужны. Сами понимаете. Зачем мне лишние рты? Разговоров на миллион, а дел на копейку. Баул с тугриками за сипну, и спокойно через парк в малину.
– Воровской притон? Адрес?
– Не притон. Кусты такие в парке. Малина. Да вы кнопочку свою не жмите. Не убегу, не волнуйтесь. Не для того приперся. Вот вы тут недавно, гражданин лейтенант, о причинах спрашивали. Отвечаю. Побудила меня с повинной придти любовь к противоположному полу.
Прекращаю тискать красную кнопку под столом. Возвращаюсь к насильственному диктанту.
– Как зеленые маньки появились, решил я по глупости, что теперь мне все позволено. Решил в гульбу удариться. Была раньше у меня одна знакомая сучка….
– Попрошу не выражаться в государственном учреждении! – привстаю из-за стола с твердым намерением навести в кабинете порядок.
– А как мне еще ее называть, когда я к этой гадине с полным пакетом зелени приперся, а она на меня даже не взглянула?
Кусаю губы. Клиент прав. Иначе как сучкой сучку назвать нельзя. Хоть ухо режет, но с этической точки все правильно.
– Продолжайте. Но постарайтесь воздержаться от эпитетов.
– Не взглянула на меня эта, простите, сами знаете кто, повернулась задом и с каким-то кавказцем убежала.
– С лицом кавказской национальности, – поправляю огрехи в тексте.
– Не с лицом, гражданин лейтенант, а с мордой. Вот такая морда. Вы бы видели…. Я его потом, конечно, вечером встретил. В темном переулке встретили мы мурку… Простите. Поговорили по душам. Вернее, говорил я один, а он головой вертел.
– Я бы тоже вертел, если бы со мной голоса невидимые беседу затеяли. Именно этот случай заставил вас встать на путь исправления?
– Точно. В точку. В яблочко. Понял я, наконец, что не в деньгах счастье, хотя они мне и не нужны никогда были. Не в количестве съеденной колбасы, счастье, гражданин лейтенант, а в простом человеческом общении. А о каком общении может идти речь, если я по причине неудачного опыта моего дорогого, но безвременно сгоревшего на рабочем месте Ванюши, превратился в полный ноль? Пустое место. Да вы и сами видите.
– Сочувствую, – да, такой жизни позавидовать сложно. Слишком много минусов при минимальном содержании плюсов. Вот если бы процесс был обратим, то я первый встал бы в очередь к дорогому Ванюше. Что бы делал? Идеи есть. Масса идей. Например, первым делом…, – Простите, что? Задумался немного.
– Я вас понимаю. Вы, гражданин лейтенант, наверно размышляли над тем, чтобы сделали бы в первую очередь, окажись на моем месте? И не говорите, что я не прав. Технология невидимости, не будь она почившей в подвале загородного дома погибшего ученого, могла бы превознести в жизнь массу удивительного. Представьте невидимого мента, проникающего на бандитский сходняк. Разведчика, похищающего важные документы. Невидимого укротителя тигров.
– Невидимые тещи, начальники, налоговые инспекторы, водопроводчики, – продолжаю я, снисходительно улыбаясь. Лично у меня более глобальные планы. – Давайте мы на этой веселой ноте завершим сегодняшние чистописание. Я аккуратно записал все, что вы сообщили. Подпишитесь здесь, здесь и вот здесь. Надеюсь, вы укажите правоохранительным органам место, где спрятаны похищенные вами ценности?
– Здесь подписаться? Конечно, укажу. Я ведь, гражданин лейтенант, в душе честный. Мне чужого не надо. Раньше без денег обходился, а сейчас тем более. Вы меня арестуете?
Арестую ли я его? Смысл. Покажет тайники, вернет похищенное. И все. Как мне его оформлять? Как невидимку?
– Сделаем так. Вы сейчас сходите в туалет, это по коридору налево. Отдохните после сдачи чистосердечных признаний. И возвращайтесь. Мы подумаем, что нам делать дальше.
Клиент тяжело вздыхает и направляется в указанное место. В дверях сталкивается с Баобабовой. Прапорщик, которая голыми руками плющит пули и завязывает в узел гвозди, визжит, отскакивая в сторону, и только мое вмешательство предотвращает стрельбу в кабинете отдела «Пи».
– Это что было, Лесик? – Баобабова пугается редко, но от испуга отходит долго. Вот и сейчас, забивается в угол, дрожит вся.
– Вот, держи. Почитай откровения, – протягиваю Марии исписанные бумажки. Клин клином вышибают, а испуг дополнительной нагрузкой на мозг.
– "Чистосердечное признание", – у Машки немного трясутся руки, но она постепенно приходит в себя. – «Чистосердечное признание. Исповедь собаки невидимки». Что за чушь? Это была собака?
– Ну, не лошадь же, – удивляюсь непонятности напарника. – Лошади диктовать не умеют.
– А собаки, значит….
– Очевидно, то, что сделало ее невидимой, вправило собачьи мозги. Только этим я могу объяснить удивительную сознательность и, в некоторой степени, красноречие этого кобеля.
– Его необходимо немедленно арестовать, – Баобабова дочитывает признание в преступлениях и раскатисто прихлопывает исповедь невидимки ладонью. – Все начинается с мелочей. Сначала миллион из банка, потом кошельки из карманов честных граждан.
– Не арестуем. Что мы, Маша, предъявим начальству, и в частности, прокурору? Невидимого преступника. Тем более говорящего? Нас засмеют и лишат последних звезд.
– Чистосердечное признание, – указывает Мария на бумагу.
– Написано мной. К сожалению. Очень умная особь. Подпись, правда, его, но ни одна экспертиза не подтвердит ее подлинность. И еще! Представь, какой поднимется шум, когда о процессе над собакой-невидимкой пронюхает общество защиты животных?
– Тогда я не знаю! – умывает руки прапорщик Баобабова.
– А я знаю. Вот смотри. По имеющимся у нас агентурным сведениям закрываем сразу несколько дел. Нам почет, начальству уважение. Но что самое главное, возвращаем иностранный миллион законному владельцу….
– Возвращаем?!
– Обязательно, Маша. У оперативных сотрудников должны быть чистыми что?
– Стволы личного оружия, – Баобабова отворачивается к окну. Я вижу, какая нелегкая борьба происходит в ее кристально преданном нашему делу сердце.
– В общем, так, – закругляю тему, пока Баобабова не расплакалась из-за своего слишком честного характера. – Деньги в банк, колбасу на склад.
В двери стучат. До обеда минут пятнадцать. Принимать посетителей нет ни малейшего желания.
– Войдите! – раздражена не только Баобабова, но и я.
К счастью, это не очередной гражданин, который постоянно чувствует воздействие на него инопланетного разума. Двери открываются и по полу шлепают сырые собачьи следы.
– Это вы? Присаживайтесь. Давайте закончим с этим делом.
Хозяин отпечатков забирается с лапами на стул и укладывает передние на очень важные рабочие бумаги.
– Мы здесь, пока вы отсутствовали, немного посовещались с прапорщиком Баобабовой….
– Здрасте.
– Ага, – вздрагивает Мария в очередной раз, но на приветствие вежливо отвечает.
– Посовещались и пришли вот к какому решению. Лапки уберите, пожалуйста. У меня здесь месячный труд на тему «Влияние толщины шоколадной фольги на степень проникновения через нее сигналов психотропного воздействия».
– Как интересно! – месячный труд ворошится невысохшими после стирки лапами. Я вежливо сталкиваю наглые лапки со стола кончиком ручки.
– Это секретные сведения. Продолжим разговор. После того, как вы подробно ответите на уточняющие вопросы и с точностью до сантиметра укажите по карте города месторасположение зарытого сокровища….
– Имущества, – поправляет со своего места Баобабова. – Сокровище, это когда нашедшему полагается двадцать пять процентов.
– Да, имущество. После этого мы обязуемся подручными средствами вернуть вам, товарищ Меченый, былой вид и форму.
Баобабова давится воздухом и долго кашляет, слегка смазав эффект обещания. Но Меченного это волнует меньше всего. Мокрые следы после бурного проявления радости остались не только по всему кабинету, но и на подоконнике, на обоих столах и частично на капитане Угробове, случайно заглянувшем в отдел.
Пока Меченый радуется, Баобабова шепотом интересуется о каких подручных средствах идет речь, и не знаю ли я, что делают такие большие собаки, как прыгающий перед нами Меченый с молодыми лейтенантами, которые не сдерживают обещания?
Показываю на припасенный пузырек фиолетовых чернил.
– Одна обработка даже невидимых волос обеспечит нашему клиенту и бывшему рецидивисту стойкий окрас на долгое время.
– А если дождь? А если лужа? А если поливочной машине вздумается проехаться по улицам нашего города?
– Как много «если», Мария. Читай этикетку. Чье производство? Наше производство. Смывается исключительно в соляной кислоте.
– А глаза? Глаза шариковой ручкой нарисуешь?
– Глаза, то что в пасти, и все остальные мелочи большой роли играть не будут. Мы его уберем с улиц. Не пристало чтобы по газонам и паркам бродило огромное фиолетовое чудо с черным сквозным отверстием вместо желудка.
– А что вы там шепчетесь?
Баобабова снова кашляет. Я поддерживаю коллегу, дабы клиент даже мысли не допустил, что разговор шел о его персоне.
– Служебные разговоры о вашем трудоустройстве.
– А чего говорить. Оформляйте миллион на мое имя. Мол, так и так, гулял в свободное время, нюхал цветы и кусты. Увидел деньги. Двадцать пять процентов наши. Я поделюсь, обещаю. И работать не надо. Ни вам, ни нам.
– Не забывайте, где находитесь, – успокаиваю излишне разгулявшегося преступника. – Предложение взятки должностному лицу это у нас сколько, Маш?
– До конца жизни на короткой цепи, – мстительно выговаривает Машка, которую не устраивает разделенная на три части двадцати пяти процентная добыча.
– Предлагаю вам следующее, товарищ Меченый. После проявки, закрепления и просушки направитесь на постоянное место прописки в институт имени доктора Павлова. Я договорюсь. У прапорщика Баобабовой там одно время тетка работала в медчасти. Там вам и жилплощадь устроят. Колбасу каждый день не обещаю, но голодать и бродяжничать перестанете.
– Доктора Павлова? Это тот, который нашего брата пса не любит? Не, гражданин лейтенант. Про Павлова дурные слухи ходят. В собачьем фольклоре есть три личности, при упоминании которых у любого нашего брата вся шерсть от кончика хвоста до кончика носа встает натуральным дыбом. Ваш доктор Павлов, второй доктор Бармен что-то там, и молчаливый такой, на «Гэ» называется, само не тонет, но других с кирпичом на шее топит.
– Не волнуйтесь, товарищ Меченый. Ни одна из перечисленных личностей вам не встретится. Они, как и ваш знакомый Ваня ушли от нас в места, где много сахарных косточек и реки полны молока.
– В Израиль что ли смылись?
Тяжело общаться с невидимыми клиентами. Может, издевается, а может от рождения глупый.
– Прапорщик Баобабова, пройдите с товарищем Меченым на место заныканных денег. Раскопайте, пересчитайте и сдайте в финансовую часть под расписку. А я созвонюсь с институтом. Попрошу прислать за товарищем Меченым спецтранспорт.
Перед уходом кабель под кличкой Меченый задерживается в дверях:
– Знаешь, в чем сила, гражданин лейтенант? Сила, гражданин лейтенант, в доверии. Меченый добро помнит. Зови, если что.
После ухода Меченого и Баобабовой звоню в институт и обрисовываю в общих чертах обстановку. Не с первого раза, но версию о необычайности Меченого принимают и очень радуются. Им такой материал нужен.
Включаю для общего фона телевизор и, в ожидании Марии, ворошу текущие дела.
Подъездное дело. Заявление дворника прилагается. Каждый день на стенах подъезда новые неопознанные рисунки непонятного содержания. Иногда рисунки сопровождаются надписями. Осмотр следственной группы установил повышенный радиационный и нюхательный фон. Версия от отдела «Пи» – рисунки есть попытка инопланетного разума выйти на контакт с жильцами подъезда. Предварительные рекомендации – установить инфракрасные камеры слежения за внеземными формами жизни.
Мусорное дело. Заявление гражданки Никодимовой. Систематическое исчезновение мужа с мусорным ведром. Выходит на пять минут, пропадает до утра. Служебная собака Мухтар теряет след этажом ниже проживания. Там же на площадке обнаружено мусорное ведро без пропавшего. Версия от отдела «Пи» – похищение инопланетянами. Предварительные рекомендации – при возвращении мужа просканировать внутренности и карманы на предмет инородных тел. В случае обнаружения (частички металла, кожи, волос, прочих отпечатков) изолировать объект до выяснения деталей.
Куриное дело. Заявление анонимное. У гражданки Носовой, что проживает по улице Цветочной, в холодильнике незаконно проживает страус, который, по непроверенным данным, несет золотые яйца. С полученного дохода гражданка Носова не платит налог с продаж, НДС и единый социальный налог. Оперативные мероприятия – при задержании не прописанный по данному адресу страус оказал физическое сопротивление группе захвата. Имеются раненые. Обнаружены золотые яйца в количестве трех штук Подготовлены на реализацию. Версия от отдела «Пи» – отсутствует. Яйца, они и у страуса яйца. Предварительные рекомендации – передать дело в налоговую инспекцию. Страуса поселить в актовом зале отделения. Яйца передать в Эрмитаж на всеобщее обозрение.
Сколько таких вот тонких папок скопилось на столе. После того, как в отделении появился отдел «Пи», каждый норовит спихнуть нам с Машкой неразрешимую текучку. Считают, раз состава преступления нет, то дело таинственное и неразрешимое. Держите друзья! Работайте! Ломайте головы.
А настоящего дела все нет и нет. Дело о страусе…. Смешно. Разве об этом мы мечтали? Разве этим должен заниматься отдел Подозрительной информации? Или летающие тарелки перелетались? Или инопланетные гуманоиды перевелись? Вряд ли. Не там ищем, не туда смотрим.
Складываю папки в горку и убираю на нижнюю полку шкафа. Там место как раз для такого мусора. А настоящие дела вот здесь, наверху. Только здесь всего три папки. Дело о сумасшедшем русском разведчике Бэтмене, про взорванную в последний момент секретную зону, да совершенно пустая папка. Просто так. Для объема. Бог, как и закон, любит вполне определенные числа.
Стираю пыль с предметов, которые предположительно являются продуктами внеземного происхождения. Полная бутылка пива с запаянным наглухо горлышком. Палка колбасы у которой под оберткой кусок чугунной канализационной трубы. Плюшевый медведь на цепи, пытающийся все время сбежать из кабинета. Электрочайник, передающий сигналы точного времени звездной системы Х-2000. Кувшин из которого все время доносятся сигналы бедствия. Картина изображающая черный квадрат, в который можно засунуть руку и если хорошенько поковыряться, вытащить килограмм десять картошки.
Возвращается прапорщик Баобабова. На лице грусть. В глазах капельки слез.
– Как все прошло?
– Нормально. Меченого забрали. Миллион тоже. Даже спасибо не сказали.
Марии не позавидуешь. Я ее понимаю. Раньше каждый день на линии огня. Делом настоящим занималась. А сейчас? Целыми днями сидит в кабинете, чистит бронежилет, читает плаксивые женские романы и терпит общество молодых самодовольных лейтенантов. Ей бы пару раз стрельнуть по бегущей мишени, но начальство на происшествия нас не пускает. Начальство убеждено, что от нас больше пользы здесь, в пыльном кабинете, окна которого выходят на городскую свалку.
– Бездельничаете? – капитан Угробов легок на помине.
Поглаживает сиамских котят, которых ему Машка из подвала притащила. Одно тело, две головы, два хвоста и восемь лап. Признают одного капитана. Злые, гады. Угробов ими преступников стращает. Тыкнет пару раз в морду мохнатое страшилище, народ мгновенно на разговоры колется.
– Не вижу рабочего настроения! – непонятно только, отчего капитан, каждый раз когда заходит в наш отдел, веселится и радуется. – Почему до сих пор не вывесили графика по раскрытию преступлений? Где объявленные в розыск? А это что такое?
Капитан Угробов пристально смотрит на прилепленный к стене плакат. На плакате в натуральную величину сам капитан Угробов в кобуре и с девушкой неземной красоты в купальнике на фоне вечернего моря. Внизу надпись – «Они снова рядом».
– Антураж это, – спасает меня Машка, закрывая плакат собственным телом. Еле сдерживаю вздох восхищения. Прапорщик Баобабова в бронежилете на фоне моря выглядит как самый настоящий прапорщик на фоне моря. Красиво.
Решаю поддержать коллегу.
– Наглядная агитация. Инопланетяне наших женщин очень уважают за душевную красоту.
– Дошутишься, Пономарев! – капитан грозит пальцем и оттесняет Баобабову от стены. Двухголовые гады противно шипят, выпускают когти и оставляют на ценном плакате восемь рваных борозд. Теперь капитан Угробов похож на поцарапанного капитана милиции. До жизненно важных органов когти не добрались, но картину испортили. – Значит так, гвардия. Хватит прохлаждаться. Ноги в руки и быстро в морг. Взгляните на один труп. В случае необходимости вскрытие сделаете на месте. А не как в прошлый раз. Сюда тащить не стоит. После этого быстро ко мне с докладом.
– Товарищ капитан! – вспоминаю из какого мы отдела. – Мы трупами не занимаемся. Для этого убойщики есть. А у нас после обеда намечен рейд по району. В последнее время слишком много жалоб на появление неопознанных шатающихся мужчин неопределенного возраста и места работы. Народ волнуется.
– Хорошо что вы о народе беспокоитесь, – улыбается Угробов хищной улыбкой, не предвещающей ничего хорошего для сотрудников отдела «Пи». – Но приказы, лейтенант, для того и отдаются, чтобы их немедленно выполнять. Если вам станет легче, то о вашем посещении морга меня лично просил ваш знакомый.
– Садовник? – хором спрашиваем с Машкой. Про странного человека без лица мы уже стали забывать. Не звонит, не пишет. Пришлет раз в неделю букет полевых ромашек с оборванными лепестками, вот и весь патронаж.
– Для вас, может быть и садовник, а для меня…, – двухголовая гадость от безделья вцепляется двумя пастями в указательный палец капитана. Угробов не теряется и пропихивает между пастями ствол пистолета. Между писком и проклятий слышен приказ немедленно убираться туда, куда послали.
Обходим капитана, схватившегося не на жизнь а на смерть с двухголовым гадом, по стенке. В отделении давно известно, если капитан занимается чем-то личным, лучше в его дела не лезть. Пристрелить, может и не пристрелит, но на праздники работать обязательно заставит.
По дороге сообщаем секретарше Лидочке о чрезвычайном происшествии, имеющим место быть в нашем кабинете. Лидочка тяжело вздыхает и забинтованными по локоть руками достает из-под стола чемодан-аптечку. Лидочка тоже очень любит котят.
Отделение поднимается по тревоге. Вооруженным автоматами, пистолетами и табуретками народ бежит помогать капитану. А может и двухголовому монстру. Против потока двигаться нелегко, поэтому используем черный выход.
В тесном дворике какой-то умник завалил набок большой черный и плоский блин с лампочками на трех опорах. Гремят ключи, слышатся иностранные матюги.
– Браток, подай ключ тпрррююцать на девяносто градусов! – виднеющиеся из-под блина ботинки говорят с неизвестным акцентом. Надо бы, конечно, проверить на всякий случай документы, да времени нет. Морг ждет. Подсовываю необходимый ключ и спешу за удаляющейся Баобабовой. Ножищи-то у нее вон какие! Машка один шаг, я пять. И то отстаю. По дороге прихватываю с земли необычную штуковину, похожую на домкрат. Такой блестящей, а главное необычной, штуковины у нас в коллекции еще нет.
– Смотри, что мужик подарил, – хвастаюсь в надежде, что у Машки поднимется настроение.
– Загадили двор, автолюбители хреновы, – надежда, оказывается, вещь ненадежная. У напарника сегодня плохой день. – Ни пройти, ни проехать. Лесик, выброси этот мусор в кусты и не пачкай руки.
– Выбросить всегда успеем, – Нет у Марии тонкого чувства красоты и душевного полета. Ей бы только руки кому выкрутить, да по башке садануть. Не умеет Машка видеть в обычных вещах красоты. А может, по званию не положено.
Выруливаем на улицу. После уничтожения в тайге именного джипа выдавать новую машину нашему отделу посчитали слишком расточительной роскошью. Начальник гаража, правда, пообещал собрать из запчастей какое-нибудь средство передвижения, но обещанного некоторые ждут по три, а то и более, лет.
– С чего бы Садовник мертвыми заинтересовался? – еле успеваю за напарником. Нагретый асфальт прожигает подметки, горячий воздух душит, голову пропекает сквозь фуражку. Городу не хватает дождя, холодной газировки и решения депутатами вопроса о запрещение автомобильного движения в обеденное время.
Баобабова, не замечая встречного потока, словно баржа прет вперед. Я использую образованный ею проход, не перегоняю, но и не отстаю. Затопчут. На Машку постоянно оборачиваются. Непривычно видеть на улице высокую, наголо бритую девчонку в наглухо залепленном бронежилете, на котором красуются погоны прапорщика.
– Что? – из-за высокого уровня городского шума ответ Машки не слышно. Приходится притиснуться почти вплотную, чтобы услышать.
