Текст книги "Ностальгия"

Автор книги: Сергей Карамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– И что нас ждет?

Однако вопрос Андрея повис в воздухе – раздался телефонный звонок и Иван Иванович взял трубку.

– Слушаю… – ответил Иван Иванович. – Да… Привет, Таня…

Услышав женский знакомый голос в трубке, он заулыбался.

– А ты все по магазинам ходишь? Ой, только в «Березку» ходишь? Нет их у меня.

Откуда? Честно, откуда у меня чеки, доллары? Ну, только для спецработы есть немного… Сам покупаю. Иногда. Костюмы, магнитофон импортный недавно купил… Да… Ну, не всегда ходить в поганом костюме фабрики «Красный пролетарий», ха-ха! Могу дать на время, понимаешь?… Ах, все понимаешь? Ну, тогда потом поговорим, не по телефону… Ой, ну тебя… Иногда есть прослушка, да, даже у меня… Работа у нас такая! Туда еще не ездил, думаю поехать. О-о, Франция – моя мечта! Пока там не был… Надеюсь на спецзадание…

Иван Иванович положил трубку, перестал улыбаться, приняв строгое выражение лица.

– Так, на чем мы остановились? – спросил он.

– О вреде потребления и накопительства в эпоху коммунизма, – ответил Андрей с печальным выражением лица.

– Да-да, точно, вред это большой…

– Абсолютно верно, – заметил Андрей, – хуже другое: на работе говорим одно, дома – совсем другое, а в голове – иное.

– Это на что вы намекаете? – вспылил Иван Иванович, постукивая по столу. – Вы, молодой человек, чересчур агрессивный, хамистый! Ничего, наша система вас всех переломит!

– Не сомневаюсь, – моментально парировал Андрей. – У каждого времени есть своя Варфоломеевская ночь.

– Опять намеки? Нет, чтобы прямо высказаться! – разозлился Иван Иванович.

– Гм, а прямее, чем я сейчас сказал, и не скажешь.

– Ну, это только ваше мнение…

Вновь раздался телефонный звонок.

– Слушаю! – Поднял трубку Иван Иванович. – Да, Федор Ильич, у меня тут эти типы…

Ну, что делать… Что-нибудь придумаем… Варианты вам известны. Доложу, конечно! Что с делом Минявского? Ах, того журналиста, который писал про нас, потом отправлял свои пасквили на Запад? Ну, отвезли в отдельный кабинет, надели на него смирительную рубашечку… Да, успокоился… Пока… Этот сброд настырный! Диссиденты! Хорошо!

Иван Иванович положил трубку, недовольно посмотрел на грустные лица друзей.

– Вы сами виноваты, – сообщил он им, – сами! Диссиденты!

– В чем же наша вина, товарищ? – спросил удивленно Антон.

– А в том, что не хотите признаваться в шпионаже. Протоколы не подписываете.

– Самим себе подписывать тюремный приговор? – спросил Андрей.

– Зуб даю, что не виновны! – воскликнул Антон.

– Слушайте, хватит предлагать мне свой зуб! – брезгливо поморщился Иван Иванович. – Тогда предлагаю сотрудничество с органами.

Андрей громко постучал по столу.

– Что вы себе позволяете? – рассердился Иван Иванович.

– Это я вам без слов ответил, что стукачами быть не желаем.

– Ах, не желаете? – обозлился Иван Иванович, вставая из-за стола и снова закуривая. – Сотни честных людей работают с нами, выявляют врагов нашего общества, а вы отказываетесь?

– Да, отказываемся, – согласился с другом Вася.

– Товарищ офицер, я бы с радостью искал врагов советского общества, но сначала помогите нам, – взмолился Антон, с надеждой смотря на Ивана Ивановича.

Иван Иванович остановился, похлопал по плечу Антона, хваля его:

– Наконец-то! Наконец-то слышу здравые речи умного человека. Где живете?

– На улице Ленина.

Иван Иванович сел за стол, вытащил папку с бумагами, какие-то записи.

– Так, так… По улице Ленина у нас всего пять внештатных сотрудников, – сообщил он, – можно и вас записать.

– Хорошо, товарищ офицер!

Андрей и Вася осуждающе взглянули на друга.

– Не смотрите на меня так, – попросил их Антон, – я стараюсь, чтобы нам помогли.

– Тебе никто здесь не поможет, – ответил Антону Андрей.

– Ты, Антон… ты п-под… подлец… – заикаясь, проговорил Вася.

– Ну, хватит вам печалиться, – бодро сказал Иван Иванович, – товарищ с улицы Ленина хочет сотрудничать с органами, очень хорошо. А вы сами выбрали свою судьбу.

– Это значит, что нас двоих ждет что-то ужасное? – решил Андрей.

– Ничего ужасного не произойдет.

– Да, прошу вас, товарищ, – попросил Антон, – я не хочу, чтобы моих друзей арестовали.

– А ты уже как бы не с нами? – усмехнулся Андрей, глядя на Антона.

– Как это не с вами? Зуб даю, что мы вместе!

– Товарищ, вы мне надоели со своим зубом, – упрекнул Антона Иван Иванович, – подписывайте документ.

Иван Иванович протянул Антона лист бумаги с напечатанным текстом.

– Что это? – не понял Антон.

– Ваше согласие на сотрудничество с органами. Нужно только поставить внизу свою подпись.

– Да, только подпишись, Антоша, и станешь стукачом, – пояснил Андрей, а Вася прибавил, вздыхая:

– Пре…презираемым в об…обществе…

– А ну разговорчики тут! – вскричал Иван Иванович. – Миллионы честных людей, подписывающих такую бумагу, сотрудничают с органами, пытаются нам помочь.

Помогают и ищут шпионов, сообщают нам о всех подозрительных людишках. Такие внештатные сотрудники КГБ работают на благо нашей страны, на ее безопасность.

– Антон, ты и впрямь обезумел? Подпишешь эту галиматью? – удивился Андрей, пристально глядя на друга.

Антон после минутного раздумья отдал лист бумаги Ивану Ивановичу.

– Почему не подписали? – вскидывая брови, спросил Антона Иван Иванович.

– Раздумал…

– Друзей боишься?

– Никого не боюсь, зуб даю!

– Ладно… Последняя возможность помочь вам исчезла.

Андрей не удержался от комментария:

– Антон, молодец, что не подписал! С чувством глубокого неудовлетворения мы отказались сию бумаженцию подписывать.

Иван Иванович покраснел от злости:

– Ах, так? Продолжаете ёрничать над системой?

– Хотите услышать анекдот? – спросил Андрей.

– Так, еще антисоветские анекдоты будешь мне в КГБ рассказывать?

Андрей пожал плечами:

– Могу и не рассказывать… А чего мне бояться? Хуже не будет.

– Именно – хуже не будет, а лучше не станет! Ну, давай рассказывай, я магнитофон включу, запишу твои слова.

Вася попытался остановить друга:

– Андрей, может, прекратишь…

– Нет! – жестко ответил Андрей.

Через минуты три, когда Иван Иванович включил небольшой магнитофон, Андрей с улыбкой стал рассказывать анекдот:

– Итак, встречаются оптимист и пессимист. Пессимист говорит: «Будет еще хуже», а оптимист ему отвечает: «Хуже уже не будет».

– Очень хорошо, – обрадовался Иван Иванович, потирая руки, – еще можете антисоветские анекдоты рассказать?

– Могу… Записывайте. Звонит одна подруга другой и говорит: «Включи немедленно телевизор». «Зачем?» – спрашивает ее подруга. «Красную икру по телевизору показывают».

Вася засмеялся, а Антон покачал головой.

– Еще… – продолжал Андрей. – Отличие антикоммуниста от коммуниста. Коммунист прочитал книгу Карла Маркса, а антикоммунист ее понял.

– Отлично, господин шпион и антикоммунист! – похвалил Андрея радостный Иван Иванович, потирая руки. – Магнитофон всё записывает.

– Как и все телефонные разговоры наших горожан, – добавил Андрей. – Еще слушайте.

Один задает вопрос другому: «Знаешь фирменное чувство советского человека?» «Чувство вкуса?» «Нет». «Чувство воспоминания?» «Ну, ближе, но не то… Чувство глубокого удовлетворения».

Вася громко засмеялся, а Антон спросил Андрея:

– Ты чего болтаешь? Не понимаешь, где находишься?

– Понимаю, но терять мне нечего... – храбро ответил Андрей. – Еще… Анекдот о чудесах советской страны. В стране официальной безработицы вроде нет, никто не работает, но план выполняется. План выполняется, но купить нечего. Купить нечего, но всюду очереди. Всюду очереди, но у всех всё вроде есть. У всех все есть, но все недовольны. Все недовольны, но голосуют «за».

Иван Иванович кивнул, не поняв иронии Андрея:

– Конечно, настоящие советские люди всегда голосуют «за».

– Добавьте при этом, что голосуют «за» безоговорочно на безальтернативных выборах.

– Как это?

– Альтернативы нет. Дают лишь один выборный бюллетень с одной лишь фамилией, предлагая опустить его в выборную урну.

– Именно так! А чего еще надо? – удивился Иван Иванович.

– Если проводятся выборы, то надо что-то выбирать из чего-то! Чтобы был бы выбор!

Того или другого кандидата, – объяснил Андрей, хотя и не надеялся на понимание офицера.

– А выбор ведь есть, – сообщил Иван Иванович. – Вы выбираете предложенного кандидата или нет.

– Пожалуй… Так и знал, что не поймете меня.

Иван Иванович насупился:

– Да! Таких антисоветчиков никогда не понимал и не пойму.

– Вы против свободы слова?

– Нет! Я за свободу! И за Конституцию! Наша советская Конституция гарантирует свободу слова.

– И тем, кто это слово скажет? – спросил Андрей, скептически поглядывая на Ивана Ивановича.

Иван Иванович помолчал минуту, потом удивил всех друзей откровенной и чересчур циничной фразой:

– Свобода слова – это осознанная необходимость помалкивать.

Андрей заметил, горько усмехаясь:

– Очень цинично!

– Знаете, свое мнение попрошу оставить при себе, – сухо сказал Иван Иванович.

– И всегда надо помалкивать? – спросил Вася.

– Всегда!

После короткой паузы Иван Иванович спросил Андрея:

– Ваши антисоветские анекдоты закончились?

– Нет, еще хотите услышать?

– Да!

– Это я могу, – оживился Андрей. – Слушайте… Знаете, что такое дефицит с коммунистической точки зрения?

– Ну?

– Объективная реальность, которую совки не ощущают.

Иван Иванович неопределенно пожал плечами:

– Не смешно. И грубо.

– Еще послушайте… Вашего КГБ при коммунизме не будет.

– Да ну? – усмехнулся Иван Иванович.

– Да! При коммунизме, если когда-нибудь он наступит, в чем я очень сомневаюсь, свободные сознательные граждане сами будут организованно с чувством глубокого удовлетворения допрашивать друг друга, ища шпионов и несогласных с режимом диссидентов, арестовывать и сажать друг друга. Почему без вашей конторы? А в целях экономии. Ведь ваш этот Брежнев читал по бумажке: «Экономика должна быть экономной».

Иван Иванович покраснел от злости, хотел выругаться, но в последний момент вспомнил, что он записывает ответы Андрея, и с трудом сдержался.

А Андрей продолжал, усмехаясь:

– Анекдот про Брежнева. Его спрашивают: «Как вы организуете плановое снабжение вашей громадной страны?» «А всё в Москву везем, – отвечает он, – а оттуда все всё тащат».

Последний анекдот крайне раздражил Ивана Ивановича, он прекратил магнитофонную запись, нервно постучал пальцами по столу.

– Достаточно! – произнес очень сухо Иван Иванович. – Слушайте, одного только не пойму: почему у нас такой откровенный разговор?

– А мы в нашем времени все откровенны! Все говорим, что думаем. Во всяком случае так поступает в нашем времени большинство. Не боимся.

– Да неужели не боитесь? – удивился Иван Иванович.

– Не боимся! Вам правда не нужна?

– А кто сказал, что анекдоты – это правда жизни? – засомневался Иван Иванович.

– Именно – правда, жизни, это народное творчество, – ответил Андрей. – Не нравится правда? Конечно, не та газета «Правда», которой народ пользуется вместо туалетной бумаги.

Иван Иванович поморщился, услышав слова Андрея, и после короткой паузы задумчиво произнес, обращаясь только к Андрею:

– Слушайте… Сам удивляюсь, что такой откровенный разговор получается. Вы говорили о правде?

– Да!

– Правда… Разве народные анекдотики, эти скабрезные пошлые истории, выдуманные подлыми врагами нашей родины, есть настоящая правда?!.. Это вам кажется правдой? Под правдой люди понимают порой совершенно разное.

Андрей воскликнул:

– Правда только одна!

– А вот и нет! – спорил Иван Иванович. – Неправда ваша! То, что вам, врагам нашего социалистического образа жизни, кажется правдой, вовсе ею не является. Она, ваша буржуазная правда, для нас не настоящая правда.

Тут Антон подскочил, не выдержав:

– Что слышу я? Я, житель города Ижорска, который здесь родился и вырос? Я ведь свой, зуб даю!…

– Попрошу не перебивать! И сядьте!

– Но я тоже за правду! – воскликнул Антон.

– Сядьте! И перебивать! – прикрикнул на него Иван Иванович.

Антон сел, качая головой.

– Пока сидите тут, потом посидите в другом месте… Итак, правда бывает разной.

Ваша буржуазная так называемая искаженная версия, называемая почему-то правдой, и наша социалистическая настоящая правда.

– Гм, абракадабра… – пробормотал Вася.

– Правда – это то, что хотите вы услышать! Правда – это то, что хотят внушить разные умелые политологи в умы населения, а не то, что есть на самом деле!

Реальность порой может показаться вовсе нереальной, если ее умело интерпретировать. Правду можно искажать, выдавая за нее ложь, всякую несуразицу. И крупинки правды могут потонуть в потоке лжи. Буржуазной лжи, которая льется неиссякаемым потоком на советских людей.

– Бред…Вялая полуправда газет «Правда» и «Труд» вовсе не настоящая, – тихо произнес Андрей.

Иван Иванович заметил:

– Надо стараться быть оптимистом! А вы пессимист.

Андрей не оставил реплику офицера КГБ без ответа:

– Скорее я пессимист, ощущающий жизнь не как безысходность, а как безыллюзорность.

– Что-то новое, – поморщился Иван Иванович.

– Философский пессимизм, если так можно выразиться.

– Достаточно разговоров, – вздыхая, холодно подытожил Иван Иванович, после чего нажал на кнопку вызова.

В кабинет быстро вошли трое человек в штатском. Они подошли к столу и остановились, ожидая приказа начальника.

– Можете их забирать! – распорядился Иван Иванович, даже не смотря больше на троих друзей.

– Пройдемте, – сказал один из вошедших в штатском друзьям.

– А куда?

– Мы покажем…

Глава 13
Неудавшийся побег

Николя спал, лежа на сене. Во сне ему приснилась милая Настенька; она улыбалась и звала его к себе. Он тоже улыбался, протягивал руки, чтобы обнять свою жену. А Тимофей лежал напротив и храпел, в последнее время он не видел снов, просто спал, как убитый. Вот уже два дня, как их держали запертыми в сарае, не выпуская никуда, даже на допросы больше не вызывали. Они большую часть суток спали, а, просыпаясь, беседовали, вспоминая былое время, последний бой с красными.

Николя во сне видел Настеньку на балу, она вальсировала с ним, улыбаясь.

Танцующие пары на миг остановились, освобождая место для Николя и Настеньки и одновременно любуясь их танцем – так уж всем нравилось, как танцует эта супружеская пара.

– Николя, – прошептала Настенька, – все на нас смотрят…

– Что ж, c’ est bien, – ответил так же шепотом Николя, не отрывая влюбленного взгляда от жены. – je vous aime.

Я тоже вас люблю, chere amie, – шептала Настенька.

Рядом слышались восторженные голоса:

– Они великолепны!

– Charmante soiree! Прекрасная пара!

– Qui, qui! Сharmante enfant Настенька!

– Право, очаровательная пара!

Музыканты закончили играть вальс, но Николя и Настенька замерли, не двигаясь, и смотря зачарованно друг на друга. Так прошла минута, наконец, музыканты решили заиграть новый вальс Штрауса, а Николя с Настенькой, сияя, пустились с неописуемым удовольствием вальсировать.

… Потом Николя видел во сне конную прогулку с Настенькой. Она очень любила скакать в лесу на коне, а он всегда сопровождал ее на прогулке. Николя вообще больше нравилась охота, а конные прогулки он не очень любил. Но Настенька наотрез отказывалась идти вместе с мужем на охоту, говоря, что нечего убивать живых тварей, что это только барское баловство и ничего более. Николя вспоминал, как он принес с охоты несколько убитых селезней, показал их с гордым видом Настеньке, а она резко отстранилась от него, нахмурилась, ничего не говоря. Николя тогда вздохнул, приказать слугам отнести селезней на кухню и больше никогда не звал Настеньку на охоту, никогда больше не показывал ей охотничьих трофеев.

Так счастливо они прожили год, после чего наступил кошмарный и кровавый 1917 год, который испугал не только Николя и графа Воронцова, но и весь высший свет. Граф Воронцов, узнав об октябрьском перевороте, сказал печально сыну наедине, чтобы его слов не услышала Настенька:

– Mon dieu, finisse…

– Почему, papa?

– А потому, сынок… Прежней России не будет! Сейчас голоштанники, батраки и воры пришли к власти! Они в Петербурге и Москве.

Николя вспыхнул:

– Надо бороться!

Услышав ответ Николя, граф Воронцов вздохнул, по-отечески погладил сына по голове, грустно говоря:

– Сила быдла в его большинстве, Николя.

– Но у нас есть армия, знания, деньги…

– Тем не менее, Николя, entre nous soit dit, это конец… Конец той былой великой России!

– Надо бороться! – упорствовал Николя.

– Вот ты молод, Николя, ты и борись, ежели сможешь!

– Смогу! – порывисто ответил Николя, сверкнув глазами.

– Борись, скоро они появятся в наших краях… А я уж стар…

Теперь Николя, будучи в плену, оценил пророческие слова отца, и он повторил во сне его слова: «сила быдла в его большинстве».

Тимофей проснулся, услышал слова Николя:

– Ваше благородие, проснулись?

Николя приоткрыл глаза, зевнул и ответил фельдфебелю:

– Только что… Видел во сне своего отца.

Тимофей вздохнул, говоря с тоской:

– Да-а, ваше благородие, теперь мы лишь вспоминать можем старые времена. Ностальгировать!

– Одной ностальгией России не поможешь, – парировал Николя, грустнея.

– Что ж, вы правы-с, как всегда, ваше благородие.

– Одна ностальгия делу не поможет!

– Господь нам поможет! – бодрился Тимофей, пытаясь улыбнуться, и казаться веселей, но удалось это ему весьма плохо. – А помните вы поручика Михайлова?

– Да, он меня спас в последнем бою.

Тимофей кивнул:

– Точно, ваше благородие. Ведь его убили! А что стало с полковником?

Николя неопределенно пожал плечами:

– Сие лишь господь ведает, что стало с полковником… Он куда-то исчез, когда я стоял вместе с тобой рядом, помнишь?

– Ну, ваше благородие, как того мне не помнить? Жалко их.

– Увы! И нас скоро убьют. Но выбраться отсюда надо.

Тимофей удивился:

– Слушайте, ваше благородие, как мы можем выбраться? Что мы можем сделать в плену? Даже руки у нас связаны.

– А я как раз их пытаюсь развязать.

С этими словами Николя стал вертеться, желая очутиться рядом с гвоздем, торчащим возле каменной стены.

– Что вы делаете, ваше благородие?

– Видишь гвоздь у стены? – Николя кивком головы показал Тимофею гвоздь, привлекший его внимание.

– Ну-с…

– Вот этот гвоздь может спасти нас.

Николя, пыхтя и ворочаясь на сене, смог приблизиться к гвоздю, после чего протянул связанные руки к нему. Прошло минуты три и Николя смог развязать веревочный узел, освободиться от веревок.

Тимофей засиял от радости:

– Ваше благородие! Вы молодец!

– Потише ты говори, а то не ровен час, нагрянут красные.

Николя развязал руки фельдфебелю, оба радостно вздохнули.

– Теперь что делать? – спросил Тимофей.

– А теперь… – Николя встал, прошелся по сараю, повертел руками, подошел к окну. – Пока ты давай поверти руками, столько времени они были без движения.

– Повертеть поверчу, но что…

– Помолчи! – приказал Николя, видя подходящего к сараю красноармейца.

Тимофей замолчал, а Николя замер, наблюдая за красноармейцем. У Николя созрел план побега. Наклонившись к фельдфебелю, он шепотом рассказал свой план.

– Не выйдет, – прошептал Тимофей.

Николя рассерженно погрозил Тимофею кулаком, после чего подошел к двери, лег на спину и очень громко заорал:

– Эй, красные! Ведите меня к комиссару! Признаться хочу!

А Тимофей тем временем встал рядом с дверью.

Через минуту дверь распахнулась и в сарай вошел красноармеец с винтовкой.

Посмотрев на лежащего Николя, красноармеец грубо спросил его:

– Ну, ты, буржуй, чего орешь?

– Признание хочу сделать комиссару.

– Ах, забоялся, значит? – Красноармеец засмеялся, наклонился к Николя.

Тимофей сделал шаг в сторону красноармейца, соединил оба кулака вместе и нанес ими удар по задней стороне шее красноармейца. Красноармеец упал без единого выкрика, бросив винтовку на сено. Тимофей вытащил штык из винтовки и нанес им удар в шею красноармейцу.

Николя сразу взял винтовку в руки.

– Штык оставь себе, – приказал он Тимофею.

– Зачем мне штык, когда у этого красноармейца еще и пистолет имеется? Вот в кармане.

Вооружившись, они стали глядеть в окно, чтобы узнать, где находятся красноармейцы.

– Ваше благородие, их рядом не видно, – тихо произнес Тимофей, – думаю, они поодаль стоят… Убьют они нас!

– Так и так все равно убьют, – ответил Николя. – Смерть хороша в бою!

Убедившись, что вблизи сарая красноармейцев нет, Николя подошел к двери и слегка приоткрыл ее. Подождав минуту, Николя раскрыл пошире дверь, просовывая голову в щель.

– Ну, что там, ваше благородие? – нетерпеливо спросил Тимофей.

– Никого не видно.

– Тогда удираем отсюда.

Николя с Тимофеем вышли из сарая, пригнувшись.

– Куда? – Тимофей озирался по сторонам. – В лес, что ли?

– Больше нам некуда, – кивнул Николя.

Они быстрым шагом пошли в сторону леса. Лес находился от них совсем недалеко. Дул свежий ветерок, вдали слышно было карканье ворон.

– Глянь, белые бегут! – услышал Николя крик за спиной.

– Черт, увидели нас… – Тимофей обернулся и увидел несколько красноармейцев с винтовками.

Николя остановился, стал стрелять по ним из винтовки. Начался бой. Николя с Тимофеем легли на землю.

– Эй, беляки! Лучше вам сдаться, а то схватим, сразу расстреляем! – закричал один из красноармейцев.

– Все равно нас расстреляете, – ответил им Николя.

Раздался выстрел сзади Николя и Тимофея. Тимофей бросил пистолет, покачнулся, прошептал:

– Зачем… – И рухнул, как подрубленный дуб на землю.

– Тимофей, что с тобой? – Николя потрогал фельдфебеля и увидел его окровавленную голову.

– А ну сдавайся, белая тварь! – Николя услышал голос Щеглова за спиной.

Николя обернулся, увидел красного комиссара с десятком красноармейцев.

– Все воевать хочешь, капитан? – спросил Щеглов, подходя поближе к Николя. – Оружие забрать!

Красноармейцы забрали винтовку у Николя и связали ему руки.

– Мне на полчаса искупаться в пруду нельзя? – зло спросил Щеглов красноармейцев. – Сразу бдительность потеряли, сволочи! Расстреляю, ежели еще такое случится! Вовку они убили.

– Как убили? – спросил один из красноармейцев.

– А вот так, внимательнее надо быть! А не пить самогон! В сарай этого беляка.

– Может, сразу расстрел? – вздохнув, спросил Николя Щеглова.

Щеглов подошел поближе к Николя, усмехнулся:

– Что, белый, на тот свет захотелось?

– Лучше там быть, чем жить в вашей красной России!

Щеглов размахнулся и ударил Николя по лицу.

Николя покраснел от злости, воскликнув:

– Подлец! Руки мне развязать боишься? Красная сволочь!

– Ну-ну, ты, буржуин! Только без поганой пропаганды! В сарай его!

– Лапотники! Подлецы! – успел выкрикнуть Николя, когда его тащили к сараю.

Николя затащили в сарай и бросили на сено. Дверь сарая заперли.

«Да-а… – думал Николя, – теперь даже поговорить мне не с кем. Тимофея убили…

Sacre nom, finisse…Увы, я боролся, как мог… Жалко мою Настеньку! Что с отцом?

Право, он не выдержит, сердце больное… Молод я, чтобы умирать… Но убежать не смог… Остается лишь ностальгировать по прошлому, которого, к сожалению, не вернешь! Увы… Ностальгия по своему счастливому детству, своему отрочеству и юности… По своей любви… Ностальгия по утраченному идеалу… Ностальгия по былой светской жизни… Ностальгия по сильной и богатой России, власть в которой захватили нищие пролетарии и батраки, не желающие работать, а только желающие грабить и жрать! Лапотники, поверившие в коммунистическую утопию благодаря стараниям немецкого шпиона и сифилитика Ульянова-Ленина! Ностальгия по утраченной царской России! Разная бывает ностальгия!.. Кажется, все, finisse, ан нет… Всегда есть выход из тупика… Был выход, судьба дала мне и Тимофею шанс выбраться из плена, убежать, но не получилось… «

Николя нашел гвоздь на стене, подполз поближе, вытянув связанные руки к острию гвоздя. Дверь в сарай с шумом распахнулась, и с руганью ворвались Щеглов и двое красноармейцев с винтовками.

Щеглов оттолкнул Николя от стены, крича:

– Черт ты буржуйский! Опять надумал бежать?

– Мне с вами не по пути…

– Это точно, белая буржуйская морда! – подтвердил Щеглов, после чего наорал на красноармейцев:

– Ну, тупоголовые, чего стоите? Вытащить этот проклятый гвоздь из стены!

Красноармейцы подбежали к стене, стали торопливо вытаскивать гвоздь.

– Ну, побыстрее!

– Не получается…-ответил один из красноармейцев.

– А нужно, чтобы получилось! Какой я молодец! Ведь недаром приказал следить за ним в щелку, не ровен час, еще чего выкинет!

Наконец, через несколько минут гвоздь вытащили, Щеглов ударил грязным сапогом лежащего Николя в живот, после чего они вышли.

Николя еле сдержался, чтобы не вскрикнуть от боли. Так он пролежал без движения и дум целых полчаса, закрыв глаза…

Через полчаса боль прошла, Николя вздохнул, подумав: «Видно, больше шанса не будет… Этот красный комиссар вынуждает меня совершить подлое предательство своих, но он, может, не понимает, что имеет дело с самим графом Воронцовым, у которого всегда понятия о чести и долге были на первом месте! Живешь на свете один раз, а потерять честь можно сотни раз! Пусть убьют, пусть… Только не измена Родине, не измена своей белой гвардии!.. Не измена идеалам, которые следует сохранить в незыблемости! Только бы не замарать их подлой изменой!.. Упаси господь!.. Прочь даже такие мысли!.. Даже в мыслях не предам своих друзей и товарищей по оружию!.. Прощай, моя любимая Настенька! Думаю, не увижу сына, а он, как думаю, должен скоро родиться… Настенька ночью как-то призналась, что вроде беременна… Да, помню, говорила, что нужно ей вызвать нашего доктора… Ой, как хочется всего лишь на один денек побыть с моей Настенькой!!.. Господи, неужели ничего нельзя сделать для моей одной лишь встречи с Настенькой?! Господи!!.. За что такие муки мне?! И моей любимой Отчизне?!»

Николя лежал на спине, уставившись в одну точку на сене, и продолжал думать…

Поспав полчаса и немного успокоившись, он стал тихо напевать:

 
Боже, царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли, дай на земли.
 

С каждым словом голос Николя креп и становился громче, возвращались к нему уверенность и надежда:

 
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех…
 

Однако допеть Николя не дали: резко распахнулась дверь в сарай, снова вбежали Щеглов и двое красноармейцев. Щеглов подбежал к Николя и снова ударил сапогом его по животу.

– Заткнись, гадина буржуйская! – заорал Щеглов.

Николя тихо простонал, переворачиваясь на другой бок.

– Ах, больно тебе, офицеришка?! Тогда молчи!

– Даже петь нельзя? – спросил Николя.

– Да! Нельзя!

Щеглов с красноармейцами пошли к выходу, но их остановило пение Николя, который, несмотря на сильную боль в животе, продолжал смело петь:

 
Всех утешителю
Все ниспошли.
 

Щеглов обернулся, вытаращив глаза:

– Заткнись!

Но Николя будто не слышал его слов, продолжая петь:

 
Перводержавную
Русь Православную
Боже, царя, царя храни!
 

Щеглов в пароксизме бессильной ярости вновь ударил концом сапога Николя в живот, истошно оря:

– Молчать!! Молчать!! Белая гадина!!

Николя тихо простонал и закрыл глаза.

Он на мгновение потерял сознание…