Текст книги "Межгосударство. Том 2"

Автор книги: Сергей Изуверов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Личные Каллимаха, собственный, как главы «Противостояния серости через оканье», в кокиле креста. Странный для цверга, никто не мог указывать, это частная собственность в частной собственности. Мерцающий палисандровый в более короткой вершине, почти касаясь. В двух концах перекладины по одной стигматической куруле, потеющие посетители. Во время консультаций-интриг предпочитал невидимым. Вошёл и поклонился. Сохранил седые, искусственные глаза, едва не касавшийся верхней губы обвислый, шляпы не. Брошен один пролетевший мимо, невыразительным головы на левое от, правое от. Об этом обыкновении среди посвящённых эрегированные слухи. Спорили о какой-то милости и какой-то немилости, состояли в зависимости от кресел, более вдумчивые нусы разобраться от чьего лица полагать. Прародитель домыслов тайны раскрывать не, термоядерной реакции, опровержения закона Кулона, каменоломен Рапа-Нуи. Не чужд таинственности, любил принапустить эребы. Так жилось с большим трепетом в мошонке. Занял указанное, ждать когда дозволение диалектить, открывать, если только не собираешься люминисцентную муху, не. Пришло в голову, не сам хочет невидимым, не желает видеть его алчного лица и похотливого взгляда. Говори, Коло… Достопочтенный, я пришёл произнести несколько банальностей об одном человеке, что, банальность первая: иногда является на опушку леса. Я бы посоветовал тебе задуматься над другим. Не гни верблюжий горб, достопочтенный. Ну хотя бы над, сколько я копчу небо по подземельям, не видал поблизости ни одного сапиенса. Но это не цверг и не престол, я точно выведал. Ну если и впрямь человек, стоит отнестись к нему с осторожностью, большею чем Исаак Ньютон к открытиям, но всё же меньшую чем такия. Я осторожен как предводитель мятежных берингийских сусликов. Видел его три, но ни разу не подошёл, это ли не дьявольская предусмотрительность. Это осторожно как предположение умника, хотя прямая беседа с ним, думаю, не очень бы обогатила твои уши макароноправдой. А почему следует быть уж таким осторожным с человеком, они что, хозяева своей плоти? Ну раз уж он прибрёл сюда, то осознанно пошёл на, обстоятельства потребуют от него сноровки. Пришлось о многом осведомиться. Я точно знаю, фабрика видна из Солькурска с Лысой горы и с холма с северной стороны, Коловрат, так что же он вызнавал? Из взгляда не построить мост для гавноступов, а в лесу не устроить толковый променад. Достопочтенный, решусь спросить… Не стоит сотрясать воздух, вы же все должны думать, что я почти читаю мысли. Ясно как день, ты ещё стакнешься с ним и будешь вовлечён в противоположность тому, задумал сам. Как он может знать это, если я не исповедовался в рупор? А как знаю я? Ну вы, достопочтенный, всё ж таки живёте здесь и крутите свои… Вторгся в область неловкости, хорошо бы не дерзости, приумолк. Я бы посоветовал тебе исходить из, он не такой дуболом как ты. Но точно заговорит с тобой, как на круговом свидании. Может запутать, а может сам запутаться в твоих, если ты, конечно, расставляешь какие-то. А теперь ты должен наконец сесть в сертак, хотя бы для возобновления мозоли на жопе. Но вы же знаете, достопочтенный, всё, что я делаю, это революция в механистическом подходе. Молчание. Поднялся, вызнавальню в прошлое, совмещая захлёстывания с миркованием о своём всему и вся, долженствующему на благо делу.

Точно как литература, хотя шевелил не о ней (призвано подвести к очевидной, гласит, организованная словесность, главная из апатэ-полуистины, идущей на благо). Беря в рассмотрение эти терцовыкрики, повести от первого лица, ороманившиеся романы и скачущие как блохи новеллы, слагающие из себя величайшее изобретение совокупности когда либо населявших, литературу, уразумляешь, обыкновенное, необыкновенное враньё, обыкновенное по природе лжи, является в мире штукой обыкновенной, необыкновенное по устройству. Бесконечный горизонт, брульон, раштра с черным кончиком, в понятие любой радиант любого, вообразить, нерест фарисеев, страхи заложивших душу конклавов, радости прибитых к стенам изб староверов, разочарования труда, утехи горести, жажда невезения, мечты о гегемонии, рассветы на Марсе, страсти подземных вагонеток, остервенение миражей, надежды человеческих психей, длинные истории разрозненных семей, погрязших в окоянстве, умножающих Борджиа на Медичи, представляется возможным любое устройство и конструкцию, в духе Голдберга, управляющий всем или всеми управляемый, сопоставлять эмпирику с выкомурами, вытряхнуть из бочки тысячу сфинксоэнигм, высказываться на счёт любого волнующего и события, солгать про событие, присовокупив сотню, высказываться, бесконечность слов, бесконечность событий, бесконечность людей и того, им помстилось. Всё вместе, всё враньё, искусное или топорное, должно на благо. Должно это для теоретиков, просто идёт. Всякий сатирикопрозаик, ледащий или продувной (способность к частоте фразеологического стегания, ко мне пришла образность, нескончаемая придирчивость во взгляде на бумагу, осушение, сферический масштаб как самоцель фолио-кватро), с корван-харизмой, бездарный (таких не существует наряду с историями о положительных династиях), трудом мир и людей, населяющих, сложнее на одно или два, или три запутывания, что почти для всех лучше чем было. Набираются обороты, впрочем достаточно, попустобрёшил, о туманности дела. Экстрашаблонное, сознавать себя полноправным контура свечения, до момента таким балдированием угнетаться не, разве только когда решил проследить за одним околоточным-сладострастником, затерялся в коридорах борделя на неопределённое никем кроме хозяйки, из мандатёрок не исчезал секундомер. Только прознал о казусе, участвуют наследники и полипы династии, решил с ножом у горла справки самостоятельно. Для чего к неудовольствию моему и моему же удовольствию, покинуть, бухту, лес и фрегат (неизвестно что трюмазатасовано, уже несколько недель, только подобное соображения стукнуло в висок изнутри, силой шевеления притянуть к молу, всё тщетно, начинаю подозревать, посудина села на мель не по моей вине-желанию), на аудиенцию к своенравному до своепупия, сам думал, занимает высокое в эволюционной цепочке. На земле Димена осень, конец ноября. Не очень холодно, умеренная влажность, легко прогнозируемый сток талых, неявный перенос воздушных масс, экология искусство, на юге острова климат гораздо северного, как мне глядя из бурки совмещённой с башлыком, криптопапахи. Правил коляской пуская лошадь не быстрым, желая насладиться модусом с горной, вдоль побережья, продумать со сказанным инвариантом. В сторону Хобарта, около двенадцати километров. Бухты похожие на приплюснутые задницы, гигантские раки, видные на отмели с этакой, скалы в виде драконьих зубов с наростами хижин, много зелёного и синего, плохо скрытые озёра, неожиданное преобладание коричневого, бедные ромашковые поля, бурые деревянные сходни, обрушенные на разных этапах, высохшие водные пороги, округлые камни между залежами моха, несколько островов с клешнями, развалины фортов и береговых крепостей. Гунтер послушно вперёд, поводья из рук, прижав танкеткой, откинулся на мягкую брички. Купил в Лонсестоне в прошлом, переделал одну из кафизм, в сторону прядания, выше спинку, натолкав под седалище лечебных игл, смягчив обивку. Таким образом мог (не громко ли) с комфортом. В совершенном, неторопливо раздумывал, Гримо, о, всему предшествовало, отчего уволил магазин из жизни, Герда в то, предстала в предыдущих, в голове план одной из, ещё не зная, придёт на помощь фавн Асбурга, сугубо помстилось, литератор, от какого-то другого бога. За рассматриваемый год там и сям то одно, то другое, сути враз не оценить, придётся вернуться. Лови: Юхан Валер из Аурскога думал, изобрёл скрепку, подобные некоторое в Англии, но это призраки скрепок, никто не замечал и не изобретал. Боже-какой-пустяк, через пятьдесят изгиб Валера скрепит и станет для Норвегии единения, первобытных лыж, сплочения народа в труднейшие перестрелок и гауляйтерств. В Каталонии основан клуб по фиглярству со сферой из свиной, явит перспективы, в хтонизм миллионов, похлеще розенкрейцеров и эпигонов Зосимы Панополита. Из чрев матерей угодно вылезти четырём, могли заколошматить даже меня, сейчас не исполнилось и года (жалко закрылась «Северное самонаводящееся жало»), завоевания мира пером уже принято к рассмотрению (один ослепнет, другой покончит с, третий станет добиваться освобождения сына, от заразится смертельной, четвёртый вынужден будет всю вызнавать новости отечества из-за пределов). В Аргентине, в Соединённых Америки и двое в Российской империи, отчего по четвергам плачу и исхожу коммунистической дрожью. Не сразу к действительности, впереди шум, более всего выстрелы или несварение у великана. Дорога от побережья, проблески океана серебряными рыбками между деревьев. Должен показаться форт, через дорога, с запада защищал Хобарт. Не долее десяти минут впереди выцветший кирпич стен, как содом, отчётливо дуплеты не из маузера, не из фальконов, ближе. Беспрепятственно въехал через отворённые как и всегда, определил для себя добрый, вскоре вынужденный остановиться в заторе покинутых, обратился к проходившему сбиру с трёхлинейной С. И. Мосина. Что там за буги-вуги? Абел опять явился открывать, короткий без поворота головы в мою. Кивнул, уравновесил фонарный лошадью, стал путь на стены. Благодаря малым фортеции прошёл две узкие, оказался у самой толстой, выходящей на океан. На верхнем парапете собралось много, по большей части проезжий вроде меня (учитывая дальнейшее, страшно представить, за общество), чьи колымаги затор на площади. Обсценнили, потрясали куркулями в сторону воды, учтиво приподнимали шляпы, развёртывали лозунги, мочились со стены, обменивались реноме. Через два ряда блестевших от пота лысин, шевелюр и шляп разглядел два корабля Ост-Индской, не рейд в миле от острова. Одинаковые суда без точной, нечто среднее между лоцманскими и фрегатами. Не все-на-одно-торговые, в этом и есть их ошибка. Абел Янсзон Тасман приплыл открывать остров, в третий на памяти, если принять её за отзеркаленную вселенную. Громогласное «готовьсь!!!». Пацифисты на стене закрыли уши, артиллеристы пошире рот, предпочёл совместить. На нижнем боевом парапете дюжина солдат светочи к пушкам и грянул залп. Подумал, с залпом ничего нельзя, кроме грянуть, если ожидается в округе залп, непременно, не ударит и не раздастся. Желая прослыть нетривиальным с особинкой, поневоле рискуешь в академистах или даже в… ладно ну да. В галеасы проникло два или три. Махали белыми, ласкар на рангоуте силился на языке мановений, нас нельзя умолить и внизу раздалась команда. Предполагал, солдаты намеренно смещали (так больше шансов на дно не в одиночестве), с каждым прицел ближе к, имея намерения лишь. В случае особенного упорства, комендант именовал настырностью, пошли бы. Абел Тасман очень настырным пионером, понял, как понимал в отрочестве чтение. Пришлось провести в форте несколько до мглы, пока не развернули бушприты к своей лютьегастдыре. Благодаря неуступчивости капитана сильнее обычного, к удовольствию публики на стене. Из форта затемно, заночевать в Хобарте, продолжить агитпоход. Колдыхал за большим белым фургоном, хозяин подвесил два срубленных лантерна, спереди и сзади, делало другом, регулярно произносил ругательство на всю окрестность, громогласно, в такие предпочитал отставать. Досадная случайность (моя сбила и захромала) остановиться и сильно замешкаться на половине от человечества в обе стороны. Пропилеи форта заперты, не оставалось ничего, либо стремиться в Хобарт, либо на стезе, либо представить, я джокер в этой колоде, либо, используя удобный научить брабансона говорить «меня здесь нет». Пока силился заключить копыто между колен, мимо несколько кибиток, кто-то предложил, отказался, субтильно или на арго-ж, будучи централизован на своём. Удача на месте, странно скособочена. Тут побрали дьяволы, коих, сколько успел, было трое.

В глаза бросается поляна, кругом уже не знающего как изгалиться костра, подвешен котел-копоть с кипящим, трое джентльменов в одинаковых клетчатых и серых котелках. Лапсердаки и рейтузы в красно-чёрную клетку, через зады сливались с природой, рассчитывая, заползёт ангиостомид или олигодон покороче, на нос ночной коконопряд. На уполовиненной ходуле сколько могла бесшумно в наибольшую, притаившись за раскидистым оноклеи, принимать звуковые волны. Отчего же ты сжалился над ней, и не дал умереть своей смертью? Да какая жалость, так, прихоть художника смерти. Не мог ждать, когда она издохнет. Неизвестно сколько сил, а у нас сам знаешь, вечерняя поверка. Зачем тебе было ждать? Так должен же я был распилить ей голову. Вот ты и попался. На живую она крепче, что ли? Ну помучилась бы, что ж такого? А ты сперва облагодетельствовал сердце. Ха-ха-ха. Верно ты его уел. Сжалился, ха-ха-ха. Давеча трёх до смерти затоптал, а тут сжалился. Но тогда иные обстоятельства. Вот ты попался и второй ногой. Вывод: стариков и старух тебе жалко. Ну жалко малость и в чём переадресация? Я помню собственных, которые кое-что претерпели дожив до сотни. Осмелюсь заметить, что если у человека есть бабка и уж наипаче дед, вовсе не мудрено, что они пребывают в почтенном. Ха-ха-ха. Ловко ты, Нет ну каков нахал, Какого быстрого нашёлся подбрил. Ты, Больной но не весь, с каких пор у нас больной? – Нет ну каков нахал. Сколько не думал над этим, всякий раз выходит, что с рождения. А почему же? Родители нездоровы были? Да нет, здоровые родители. Я, вероятно, здоровей и не видывал. Понимаю, только ты у них больным получился. Да что я, ты возьми в рассмотрение братца. Да уж, братец у тебя был что надо. Только зачем ты его ночью палкой своей забил, по сию пору мне невдомёк. А чтоб он, очко надутое, на чужое добро пасть свою не разевал. Я барышню выкрал, а он с ней любезничает. Разве тебе жалко? Всё равно бы померла не под тобой, так под ним. Выходит, что жалко. А отчего это мне не должно быть жалко? Я разрабатывал план похищения, а он любезничает. Видишь, Нет ну каков нахал, и Больному но не всему жалко бывает. Ты, Какой быстрый нашёлся, не при тут на меня со своими изворотами, мне не так жалко, как тебе. И вправду, не так ему жалко, Нет ну каков нахал. Ему жалко по-хорошему. Из такой жалости расцветают букеты в честь Венеры. А из твоей, Какой быстрый нашёлся, только праздник легавым. Виноват, Нет ну каков нахал, понимаю, что виноват. Давлю в себе, а всё равно лезет. Прочих во всех смыслах нисколько, а если какого-то старика убивать, так рука не поднимается без мотивационного домкрата. Ведь он же жил, силы тратил, старался, карабкался, а я его тростью по голове. Трость, в первый палкой, у каждого из своя. На одно лицо, из в тон маскарадам гофера, с харалуговыми, румбы и смертоносны (это только со временем). Смычки одесную, в случае чего пущены в с превосходным. Виноват, так мы измыслим наказание, Нет ну каков нахал, но с умом, многозначительно вверх палец, прощупав подбрюшье окрестного кислорода. Будет и кара, и перевоспитание ценностей в едином котле. Тут как раз и случай. Ведомо ли вам, бедные мои друзья, что нас с вами самым бессовестным образом? Подло, скрытно и вероломно, в лучших традициях гомеровских циклопов. Нет ну каков нахал не оборачиваясь, сохраняя прежнюю, совокупил трость с воздухом, тупым концом по адресу куста, устроилась Герда. Не успела даже разгерметизироваться, в лоб несоразмерно со лбом тяжёлое, из глаз легкомысленные зачатки, осознание происходящего оставило. Пала в темноту лесного полога, пригодную для идей фикс и семенной жидкости. Очнулась не видя ничего кроме двух-трёх выходов из создавшегося. Обозрению прочего мешковина, помещена, ворованная с левады рамбулье, собирательный капиталистического цилиндра. Смердело соответственно. Лишившись зрения, оставалось лишь, вот и принялась. Лет ей, как я мыслю, очень и очень, Нет ну каков нахал. Старая как само время, я и не подозревал, такая старая может быть. Так что тебе, Какой быстрый нашёлся, в самый. Если ты одноногую убьёшь, прочие старики будут казаться тебе младенцами или в крайнем случае юношами. Этой столько лет, что так цепляющая тебя кинетическая энергия зашкаливает. Ладно, Нет ну каков нахал, знаю я, что так будет лучше, только давай уже после дозаправки я её пристукну. Вот уж верно. У нас там всё, как будто, подоспело. Жрать охота. Ну уж дудки. Забьёшь старуху, тогда и станем угождать внутрь. Чтоб все сегодняшние были окончены. А то мне никакого счастья не доставит, а ведь я тоже мешал. Услыхала противоестественный шум. Донёсся не спереди, фобурдоны джентльменов, с правой света, с куст папоротника, при всех расчетах не стал имманентным равелином. Чем в то, Готлиб, была готова, на геликоптеры древних греков шли отрезанные уши африканских тумбослонов. На предмет ловкости Гримо не питала, хотя иной была склонна, вспомнить помянутый цистоптерисный равелин. В случае (а он, как понятно, постучал в) если её джентльмены врасплох, рохлю сгребут вернее неверного. Вот бы Готлиб, ещё. За годы торговли останками святой инквизиции, вылезал из колетов и схулов, протискивался через дуплини и во многие эхопутаницы (отчего-то профессора и приват-доценты полагают, осталось мало-во-плоти), драться будто свора трезвых викингов с видной через кожаные штаны опалесценцией, когда-нибудь беспременно явятся и поберут, и врать, подворачивался случай, единственный при рождении, превосходно. Такого враля как, разобраться, не осознанно не встречала, если и (допустим на это место мог Изамбард), так славно, всё приняла за чистую (сомневалась даже в прификсе на валежник, сама назначала). Засел в лоховине неподалёку от старухи, джентльмены резко переменили. Что-то долго сегодня. Мозги у той леди густые, вот никак не разварятся. Ты, Какой быстрый нашёлся, откуда её взял? Из книжного хранилища она. Я к ней два дня присматривался, чуть абонемент не получил. Из хранилища, ха-ха-ха, вот я и говорю, мозги дюже жёсткие, сколько книжек поглотила через чтение. Так радуйся, Больной но не весь, сам умнее станешь, а то и вовсе выздоровеешь. Ну так что, достаём бабку, Какой быстрый нашёлся ей голову мозжит, в самый раз и похлёбка подоспеет. Не поверите, вы мне не поверите, друзья, но подле нас снова оказался, помолчав, прислушавшись, Нет ну каков нахал. Прячется под тем же злополучным, что же сегодня за нашествие такое? Покажись нам, вероломный шпион, не то придётся извлекать тебя самому. Папоротник зашевелился, Гримоостолоп на поляну. Нда, этот не столь стар, его я, пожалуй, и сам убью. Зачем ты подслушивал нас, сообщи перед смертью? Я вас не слушал, слишком много бреда, спокойный ответ. Я искал среди вас старуху. Она пошла сюда и не возвратилась. Так старушка тоже твоя знакомица? Так она у нас вот. Вон, в мешке отдыхает. Мы как раз собирались. На это ничего. А много вас таких у поляны кружит? Нет. Хотелось бы знать точное число, поскольку в вас угадывается человек с образованием. Скажите, любезнейший, не знаете ли вы, раз уж вы здесь, как открывается карта? Что-что открывается, карта, вы говорите? Уж не знаю, о какой карте идёт речь. Об игральной разве что? Так переворачивайте её к низу рубашкой, к верху картинкой, вот вам и откроется. Карта, значится реинкарнационный через земли. Как её открывать, вы не знаете? Как её, не знаю. А куда ведёт сказанный? Не к сокровищам ли? К сокровищу, не задумываясь о вопросах понятийности в феноменологических интерпретациях (а тут впору говорить о соцреляционизме). Джентльмен вообразил вроде гроулеры золота (столь распространено, не действует банальность) и драгоценных (разнообразны и оттого универсальны). Пожалуй, убивать вас мы повременим. Давайте поговорим об этом сокровище. Большую ли оно имеет ценность? Очень большую. Великолепно, получившееся признано мною удачным, а где, вы говорите, помещена эта карта? Герда её с собой. Она ведь её. Герда это… – Нет ну каков нахал со всем доступным вероломством индивидуализировал мешок. Да, так зовут старуху. Сильные руки обольстителя установили вдоль дерева и развязали. Диспозиция. Гримо по левую, по правую Больной но не весь, за костром Какой быстрый нашёлся, Нет ну каков нахал застыл перешагивая через, с любопытством взирая и поигрывал универсальной в постижимости. Когда махну рукой, сделай так, чтоб они хоть на сколько-нибудь вылупили бесплодно, позади Герды невесомый. А кто это там у нас ещё объявился? – себя ждать Нет ну каков нахал, страдает хоть кто-то харпаксофобией в этой окрестности? А это я, вот хожу здесь… грибник, одним словом, в круг света. И много ль насобирал? Да ни одного. Все будто под землю утянуло. Вы, стало быть, из одной шайки (хотя сам с теми двумя был из одной шайки)? В нашей карте они балбесы, Гримо, после чего обернулся к Герде. Так вот, о вашей карте, Нет ну каков нахал, ба, давай, предъявляй. Да хер тебе, у меня шишка, мокрая от пота старуха. Мысленно готовилась, велел Готлиб, ещё к некоторым вроде марьяжа дочери и последнего пути, это сугубо мысленно. Не зря в паспорте эристиковедьмой, для могущественного телекинеза требовались многие, здесь требовались немногие. Наковыряла из ворованных фейерверков, ногти всегда при ней. Может до той степени, руки устанут тереть глаза и до степени когда период полового созревания сына останется незамеченным. Вкралась корреляционная загвоздка, изложена далее: не переходящее во взрыв горение параллельными слоями ослепит всех кто есть на. Тогда глаза зажмурьте. Как же мы взглянем на карту, когда зажмурим глаза и как мы можем знать, что вы настолько благонадёжны? Или вы это… поздно сообразил, мозгляк. Махнул, резко своей. Заполнился крупицами порошка. Трость Нет ну какого нахала в Готлиба со стороны пирамиды, Герда одним заскорузлым о другой, нестационарная форма искры. Стояла зажмуренной, приготовила лоб, вспыхнуло. Ярко, чрез зажмуренные резануло по, а уж как резануло по ушам. Ни хрипов, ни чмокающего, где-то далеко сзади, нечто о нечто. Значит Готлиб, прохвостливый варёный репей, сумел, угодила во что угодно (будто кроме деревьев ещё проходила Всемирный паноптикум и строился Бостонский маяк), не в его бесценную. Жалюзнула одно веко, на всякий отскочила в катет от ближнего, пригнулась, полагая, совершено своевременно. Все предосторожности напрасны, ослепление не хуже чем Василию Болгаробойцу. Зрячим Готлиб и она, прочие вокруг ни зги, пропущенные через страуса кроты. Нет ну каков нахал, раскорячив цирлы, выставил связи, перед, отрабатывая кон в жмурки. Больной но не весь стоял и тёр и Гримо. Какой быстрый нашёлся впрямь очень скоро далеко от алоди, не все инжиры в лесу суждено миновать. Пал на политрихум и сделал вид, затих. Расправились с Больным но не всем. Готлиб, беспременно неутрачиваемый кинжал, снова горло понять не может, отчего оно в проскрипции первым. Кровь из рассечённой плоти площадной водожилой, воспетой не выходя за пределы провинции. Нет ну каков нахал попытался в переговоры, ссылаясь, кое-что сберегли за жизнь и готовы предоставить. Готлиб бросился в ноги, повалив, Герда рухнула протезом в рот, проломив одонтопагусы и затылок (вот эти двое и вступили в дело, выказав, отчасти, части своих натур). Трёх джентльменов в определённой семантеме не стало. Криптоархеолог великодушно добивать бессознательного, старуха к Гримо, беспрестанно тёр, ослеплённый порошка, обходительностью Готлиба, якобы мирными Драгутина Дмитриевича.

Сэр порошком копыта орловца. Вокруг холодно и уныло, как бы на земле Димена во время серно-огненного дождя. Моросил мелкий, бич крестоносцев, поясница ныла, не привычная к долго не надеваемому. Ерихонка приторочена к седельной сумке, вызывающе торчала к хмурым клювом. Звенья хауберка холодили круп. Конгломерат под подолом Мелюзины в месте переправы. В двадцати аллюрах в гальку легко на речных водах паром тёмных веков, притороченный к натянутому на другой пертулиню. Предстояло аннуитетно разделиться. Их восемь. Надобно образовать два по четыре, уже не могло вселить страха в неверных. Сэр решил, лучше всего интенции похода. Знал, леди, сэр, леди как и сам захотят освобождать Святую. Знал, сэр не пойдёт за, у него аллергические на всё сакральное. Вероятнее захочет отправиться умертвлять дракона. Так и вышло, что так и вышло. Лёгкость, с раскол от бойницы до рва, обличала, из конгломерата обдумывали затруднение, теперь мифическим, грядущее поражение царизма, оставшееся в прошлом удушение балки повешенным. Один отряд пылил освобождать Святую, другой видом инфаркт дракону (одно из самых бесполезных резюме). В последний сэр, сэр, леди и леди. Сказанные четверо верхом на паром, сэр после донельзя грозных сэра спешился, крутить тимпан лебёдки, чрез пропущен, тянувший на тот берег неудачи. Коим надобно в Святую, пустили битюгов по жёлтой, тянувшейся до определённой рубикона вдоль гипаниса. Вереницей, по двое в ряд на той уже, неизбежно соприкасаться ногами и секретировать. Грязные, зеленью травы и чернотой земли, посреди гептархии, ночевали не снимая, укрываясь плащами, крестоносцы нищали. Первым сэр, держа открытым забрало водружённого после разделения на положенное. Чередуясь, леди с леди. Замыкал грузный сэр, роль в меру надёжного тыла. Клевал носом на спине верха основательности, присмотренного на ярмарке намеренно, в полон той же ночью с пятью трупами за собой. Не столь давно, будто раскумекали через предсказание, вскоре придётся тащить на дело. В поводу у сэра ещё, телегу с турнирной снастью и зеркалом. Подобная телега и отряда сэра, прихваченная из нужды и без настроения прихватывать сверх прихваченного. Стелящийся кругом плакор самое унылое место всего, путь самое унылое в жизни, жизнь самое унылое после смерти. Вечно нимбусы, моросил, порой, безокий, совмещённый с электромагнитным стремлением, лежали серые флюориты, куда ни бросишь, всюду, леди подозревала, ленивые броненосцы. Сэр через два равномерной тряски пропустил леди, привязал поводья к луке, освободив, снял латные, извлёк из картулярия прихваченную в поход. Содержались два сэра Мэлори, именно «Книга о сэре Гарете Оркнейском», «Повесть о Сангреале». Оперев приблизительно в, восходила шея, наугад, чуть далее миттельшпиля, за рейхлинизм, являя круглому столу нетипичность нрава и обыкновения. Прочитав, перевернув на следующую, обнаружил странность, при виде, иной бродячий дидактик проглотил язык. Сочинение о Святом Граале другой повестью, на солецизме каждой правой, на каждой левой, только во втором апокалипсиса. Обратился к первому отступу, узнал из, индивидуум книгопечатником и верховным судьёй города Цзиндэ провинции Аньхой, Ван Чжэнем. Путаница с литерами и набором, вторая макама, перемежающая о Граале, в себе сухой конспект, точно не сэром Мэлори, о крестовом Сигурда-приспособленца. Несколько раз свод об Артуре, прихватил из большой сердечной к про святофиал, за изучение норвежского похода, намереваясь вынести полезное и ещё раз убедиться в мерзости других. Чем далее вникал в латинократические выверты, больше ужасался. Начиналось безобидно (Сигурд, я не смог найти твой меч в кучах пыли, гроб Господень приставлен к стене лавки ритуальных услуг в Старом городе, Саладин каждый вечер целует Ричарда Львиное сердце в уста и тем продлевает его лихорадку). Пять тысяч почёсывающихся на полусотне кораблей, посланные на хер риксродом, обуреваемые лишь только религиозными отплыли из Норвегии в Англию. Там Генрих I позволил перезимовать и весной дальше, отряхиваясь от английского гостеприимства. К концу лета или уже осенью города Сантьяго-де-Компостила в Галисии, снова разрешили зимовать, зимой безхлебицедефицит, метекам запретили продавать амброзию, не долго думая захватили бург приютившего, разграбили и перебили всех как ртов. Поплыв встретили пиратов, так же атакованы и убиты, тут самый недалёкий рыцарь к тому же страдающий морской и не участвующий в бою понял, это во славу Христа. Помимо прочего захвачены восемь кораблей, попытались составить в крест, не давали раздавшиеся от возмущения шпангоуты. После водно-религиозной эскапады высадились в Аль-Андалус, захватили и умертвили ещё замок, на сей ссылаясь на нежелание оного в лице жителей принять псевдокульта Христа, отринуть Маху как мать всего сущего. Воевали в Лиссабоне, в Алентежу, в Алкасер-ду-Сал, почти всю янакону. В этой части о мотивах мало. Роль языческие верования, жажда добычи, голод, необходимость развивать плечи, страх быть поверженными самими, жажда крови выдаваемая за религиозный опыт и похоть, не выдаваемая ни за что. Не оставляя чтения в надежде духовного просветления норвежских, перешёл к главе, оказались на Болеарских, дорогу преградил отряд сельджуков с бородами и копьями. Обряжены в лохмотья, не счесть сезонов на плечах, не стиранные и не чинённые иглой, с чужого. Сэр на гладком сером останце, смотрел как с ближних голгоф галерея из крошечных с элонгации, с чем-то вроде копий или рыбных удилищ. Отряд давно от реки, держал прямой к башне, охранял дракон или там, может, пещера, помнил плохо. Уточнить у товарок, леди и леди. Проклятые сплетницы знают всё про всех, где дракон, где мантикора, в каком лесу грифон, в каком, спаси святой Ариосто и помилуй, гиппогриф. Думать не желалось и не думалось. Об отряде с холмов, сельджуков, определил сэр, они. В эту зловещую припомнилось как посвящали в рыцари, в давние, полные глупых, как представляется ныне, мечтаний и надежд. У сэра были надежды. Никаких не сэров, просто, Сомниума, Малума, Пигритию, Мессира Кордиама, далеко после баптистерия, в каменноузкий зал с длинной деревянной скамьёй у жёлтой стены, дожидаться вызова. Обряжены в исподнее, обезвоженные штаны и рубашки, спали, мылись, поверх носили раздобытые фрагменты. Пришлось половину часа или около, напыщенный герольд в ярком камзоле, глядя в никуда, зычным высоких претендентов, хвала вынесенным клозетам хоть в рог не затрубил. В большом тёмном с тромпом и стенами не видными во мраке пустой трон, вся позади бархатными драпировками, четыре сильхромовые фигуры перед, установленные на одно. Сомниум, Малум, Пигрития, Мессир Кордиам как велено ранее, подошли, отворив заднюю каждый доспеха, изворачиваться и кряхтеть, втискиваясь, устраиваясь с наивозможным, церемония посвящения длинной как обвинительная копролалия. Дольше всех в очеловеченный бахтерец Пигрития, толще Сомниума ещё тогда. Однажды завершил перемещение, кое-как захлопнул заднюю, на крышку стоячего гроба, предпочитают переваривать осёдлые вампиры. Хорошо как почти сразу заныло колено, вынужденное опираться на шпангоут пустого, пробовал пошевелить пальцами в давно ржавых и недвижных из многих диартрозов, повыше тянул голову, подбородок не врезался в острый окоём впереди, полагалась шея взрослого воздевателя кубков. Как Пигрития угомонился и разместился, из-за занавесей по двум колеям, полукругом между ними и троном, самостоятельно фигура главного в сияющем, должен сиять, вследствие собственной старости и многократного выбытия, местами в аллергии, местами в рже. Скрипела до обличения всего на разведке, деваться некуда. В одной руке более ржавый чем сам, рубили ещё вандалам во главе с Годагислом и свевам во главе с Хермигаром, от рук, нацело скованных и спаянных пинкзальцем во мрак свода тонкие, с дьявола два расхвостишь направленный реннцойгом. Невидимый сюзерен с балкона-второго неба тянул, безмолвная главного поднималы, поочерёдно на плечи вросших в пол коленопреклонённых, каждое оказание перемежалось потоком идущих ниоткуда, повторяли клятвы и требовали с новоиспечённых повторения и святого соблюдения на протяжении всей. Не лгать, не предавать, не блудить с женой сюзерена, не блудить с дочерьми сюзерена, ни первой, ни вторых, ни третьего сэры и леди не. Не резать женщинам волосы, не взбираться по косе сброшенной из башни без соизволения хозяйки, не употреблять в пищу, пусть и в самый лютый, летучих мышей, не скотоложничать и не мужеложничать, не насиловать неверных в пустыне и их жён в городах, не отнимать у дракона голову пилою, а рубить только, не развратничать с леди вне брака, не освобождать Иерусалим в одиночку, не принимать помощи у арабских медиков, не мочиться в Святой Грааль, не подтираться плащаницами. Пикет из дюжины оборванных сельджуков с копьями и бородами в ста шагах. Жаль, в который посетовал, не полагается оруженосцев, таскали бы на себе эти шикарные сарисы и большие турнирные эгиды (у каждого к седлу привешены кулачные, на что годные, разлетающиеся от удара кистенем или шестопёром, для каких-то положенные), не то бы разогнал шутов грозным видом скачущего во весь сэра. Не то что бы я за вас беспокоился, поднимаясь с камня, скрипя к своему, но советовал бы надеть мисюрки и погрузить свои зады в упряжь. Это сельджуки, они не знают фобий и ненавидят рыцарей. Обе уже в сёдлах, сэр, медленно, ненавидя джигитовку. Сначала попробую сговориться, опуская забрало. Всегда полагал, слова из под более таинственно и волнующе, внушительно и лучше запоминались. Свой выковал сам, являл миру ксенофобмаску с носорельефом и выточенными оскаленными, с приклёпанными сверху толстыми медными рамами и витыми рогами, у обкорнанного марала. Могло забрало в виде всего лица, отдельно очки.