Текст книги "Свинцовые тюльпаны"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Но кровь-то остановить надо! Не так уж ее и много в организме. Если по его собственному весу считать – около пяти с половиной литров всего. И если две трети быстро вытекут – каюк Вовке.

В голове после испытанной паники наступило прояснение. Новиков вспомнил, что он врач. И что нервничать – значит, усиливать кровотечение.

– Перевязочный пакет дай, – решительно сказал он Баюну. Зубами разорвав упаковку, вынул оттуда ватно-марлевые «подушки» и, не разворачивая, сунул за пазуху.

– Черт! – не сдержался он, прижав повязку к месту ранения. Бинтовать за неимением времени и желания не стал. Зажал повязку локтем и, слегка пошатываясь, встал на ноги. – Идти могу… наверное. Где мой пистолет?

Баюн оглядел его критически:

– Садись в машину, ходок! Потом ствол отдам.

Сам подошел к начавшему подавать признаки жизни Бешинкулову, взял за шиворот грязной куртки, поднял и запихал на заднее сиденье. На перепачканного взлохмаченного летеху, пытавшегося взобраться на высокое кресло при помощи одной руки, долго любоваться не захотел, подпихнул снизу. Сам прыгнул за руль.

Через пару минут, наорав на подозрительного прапорщика, который не хотел открывать ворота, спецназовцы на «уазике» уже мчались по бетонной дорожке к лагерю.

11. Пригород Бишкека

– Эй, кто там?!

Сухопарый дедок в гимнастерке без погон, поверх которой была надета серая ветровка, стоял у гаража со старой двустволкой в руках и кричал в темноту. Мелкая собачонка, лохматая, как Боб Марли, заливалась писклявым лаем перед узким проходом между строением и забором. Сама туда заскочить не решалась, звала хозяина.

– Эй! А ну-ка, выходи, а то стрелять буду! Кнопка! Замолчи!

Сторожевая собака по кличке Кнопка на секунду прикрыла пасть и отскочила к деду, виляя хвостом и привскакивая на задние лапы. Словно спрашивала: «Здорово я охраняю, правда? Хочешь, покажу, как я еще умею? Хочешь?» Собачка дышала часто-часто, с маленького красного язычка крупными каплями стекала слюна.

– Антоша! – негромко позвала мужичка с ружьем появившаяся на крыльце супруга в одной ночной рубашке и накинутом на плечи пуховом платке. – Зайди в дом! Простынешь!

Дед даже не взглянул в ее сторону:

– Уйди, мать! Мне это хулиганье надоело! Сейчас я со́лью как в мягкое место садану, чтоб неповадно было по чужим дворам шастать!

Из-за гаража донесся странный звук.

– Чи дите плачет? – всплеснула руками бабулька на крыльце.

– Сама ты дите! Кнопка, уйди!

Перекрестившись, хозяин с оружием наперевес приблизился к забору. Долго вглядывался в темный проход между стенами – туда не доставал яркий свет фонаря, укрепленного над крыльцом. Потом опустил «горизонталку» с затертым до дерева прикладом, растерянно почесал седую макушку.

– Кто там, Антоша? – спросила переживавшая за него благоверная.

Дед пожал сутулыми плечами:

– И правда дите. Мальчуган какой-то. Эй, ты как здесь очутился? Ты чей?

Собачонка снова заверещала и закрутилась юлой вокруг хозяина. Тот цыкнул на нее, сурово сдвинув седые взлохмаченные брови. Повесил ружье на плечо и, опираясь ладонями в колени, склонился к забившемуся в щель ребенку.

– Как тебя зовут, мальчик? Ты где живешь?

Ответом послужил детский испуганный плач. Дедок резко выпрямился, Кнопка снова запрыгала, оглушая окрестности тонким, чуть хриплым голоском. Пришлось старичку ее прижучить, строго погрозив пальцем. Только после этого храбрый страж, ворча и оглядываясь, отступил к дому.

Дородная бабуля с длинными седыми волосами, прибранными в простую косу, и добрыми, лучистыми от морщин глазами отодвинула своего мужа с сторону.

– Выходи, внучок, не бойся! – проворковала она. – Дед тебя не тронет! И Кнопка тоже. Иди сюда, иди!

Плач затих, послышался несмелый шорох, а потом из тени показалась стриженая мальчишеская голова. Первоначальный цвет олимпийки и джинсов, перепачканных в пыли, разобрать было невозможно. Майка выбилась из штанов и топорщилась пониже спины. Слезы на смуглом лице прочертили грязные дорожки, которые малыш тщательно размазывал по щекам.

Женщина всплеснула руками:

– Да это ж Болотка, талдыбаевский сынок. Слышь, дед? Погляди сюда! Да ты ж моя кроха! Иди сюда, иди, маленький!

Дедок потер небритый подбородок.

– Это что ж выходит: малец из соседского дома? Из того, что разграбили? А болтали, что всех бандюганы увезли…

– Всех, да не всех! – затрещала его супруга, подхватывая на руки мальчика и торопливо унося его в дом. – Видать, спас его Боженька от напасти такой. Как же ты, родненький, убежал от этих иродов проклятых? Да куда ж тебя теперь, а? Где ж мамку-то твою искать? Продрог небось, оголодал… Ну, ничего, ничего, сейчас я тебя, голубя, отогрею. Молочком-кашкой накормлю!

Старичок подождал, пока за женой и ребенком захлопнется дверь, вздохнул, подозвал собачонку. Та, радостно повизгивая, примчалась к нему, вскочила передними лапами на штанину. Пушистый хвост вертелся со скоростью пропеллера. Дед погладил Кнопку по ушам – та вертела головой, пытаясь лизнуть шершавым языком пальцы хозяина.

– Такие вот дела, Кнопа, – задумчиво сказал старик. – Вот так вот бывает в жизни… Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

Его философствования прервал окрик из приоткрытого окна кухни:

– Дед! А дед! Хорош лясы точить! Помог бы лучше…

– Иду уже, – проворчал мужичок, поправил ружье, приосанился и направился внутрь.

Его бабуля уже вовсю суетилась. Наспех умытый ребенок был укутан в шерстяной плед, сидел за столом и с упоением трескал лепешку, запивая разогретым молоком. В кастрюльках «дымила» вода, аромат еды разносился все сильней и сильней. Громыхая посудой, хозяйка выудила из кладовки таз, метнулась в комод доставать полотенце.

– Ты это, – замялся дед, присев на стул и миролюбиво наблюдая за бурной деятельностью своей дражайшей половины. – Слышь, мать? Чего делать будем дальше?

– А чего делать: купать, кормить да в постельку укладывать. Ты матрас из мешка достал бы, чем сидеть без дела!

Старичок нахмурился:

– Не пустозвонь! Достану я матрас. Я не про это, я про… – Многозначительно скосив глаза на сидящего за столом мальца, он перешел на шепот: – Надо ж позвонить куда-нибудь. Родителей его отыскать или другую родню. Ты как считаешь?

Женщина остановилась и уперла руки в бока:

– Звони. Чего ж ты у меня спрашиваешь? Звони!

– А куда?

– А я почем знаю?! В милицию, наверное!

Дедок пересел к столу, подлил молока в фарфоровую кружку гостя, себе плеснул и, уткнувшись локтями в цветастую скатерть, озабоченно подпер голову руками.

– В милицию – без толку, – принялся он размышлять вслух. – Милиции теперь не до нас. Им бы свои шкуры спасти. Надо куда-нибудь еще обратиться…

Бабуля в его мозговом штурме не участвовала – у нее своих забот теперь хватало. Надо было мальчишке одежду раздобыть – его-то собственная была грязна, как поросячье копыто. Потихоньку ахая и охая, женщина разбирала вещи: штаны, колготки, кофту.

– А это чего у тебя, внучок? – спросила она, доставая из одежды яркую коробочку с диском. – Игрушка твоя, что ли?

Мальчишка, жуя полным ртом, протянул худенькую ручонку. Доброта, тепло и пища сделали свое дело – ребенок уже не выглядел таким несчастным, как раньше.

– Это мультики, – безмятежно сказал он. – Я их у папы в кабинете нашел.

12. Авиабаза «Кант»

Баюн и Злой подхватили вяло протестующего доктора с двух сторон за руки и потащили к отдельной палатке, куда он так недальновидно свалил все имущество, толком не разобрав. Электрический провод от генератора бросили туда еще при развертывании лагеря, и теперь свет пробивался узкой полоской через неплотно задернутый полог. Перед самым порогом, словно из-под земли, вырос командир.

– Как дела, доктор? – с легкой ноткой настороженности в голосе поинтересовался он у медика.

Новиков ожидал чего угодно: разноса, нагоняя, едкой иронии, недовольства, в конце концов. Но только не этого простого вопроса, пригвоздившего язык к нёбу. Растерянно хлопая густыми ресницами, он сделал попытку пожать плечами. Вернее, одним – здоровым. Прижатой к раненой стороне туловища конечностью шевелить он не стал – боль обжигала бок при каждом движении.

– Понятно, – чуть погрустнел Иванов. – Придется тебя самого к местным эскулапам тащить. А я-то собирался тебе прямо по специальности работенку подкинуть: человечка одного осмотреть да полечить… Ладно, придумаем что-нибудь. Отведете его в палатку – свяжитесь с местным начмедом. Пусть подскажет, где и как тут принято помощь оказывать.

Доктор заволновался еще больше. Наконец-то майор обратился к нему как к специалисту, а отдачи не получил. Теперь он вообще будет считать врача никчемным и бесполезным придатком отряда и поставит на нем крест.

– Не надо никакого начмеда, – стиснув зубы и пытаясь освободиться от цепких захватов помощников, возразил он. – Я сам справлюсь!

Командир, уже развернувшийся, чтобы уходить, оглянулся.

– Справишься, конечно. Как только выздоровеешь.

Новикова бросило в жар от обиды и огорчения.

– Я сам себе окажу помощь! – упрямо повторил он, раздувая ноздри и тяжело дыша.

Тень недовольства промелькнула на лице майора – не нравилось ему терять время на обсуждение собственного приказа.

– Риск должен быть оправданным, – чуть устало произнес он. – Мы не на необитаемом острове и не на подводной лодке. Пусть все будет, как должно быть.

– Товарищ майор! – с рыком выдохнул отчаявшийся доктор. – Это моя обязанность! Я ж не умер. Я живой и в сознании. И диагнозы устанавливать, и перевязывать еще могу!

Возникла короткая пауза, во время которой Батя изучающе оглядывал Новикова с головы до пяток.

– Дайте мне шанс сделать мою работу, – уже без надежды на то, что командир изменит свое решение, попросил Владимир. – Я не камикадзе. Если увижу, что все серьезно и одному не потянуть, – первым подмогу вызову…

Двое из «группы поддержки» молча ожидали развязки разговора, уже не так крепко сжимая раненого. Падать тот, по всей видимости, не собирался, раз такие речи пламенные завел.

– Полчаса тебе хватит? – все тем же ровным голосом уточнил Иванов.

– Ну, да, – спохватился Новиков, от волнения подзабывший о своем ранении. – Хватит.

Растревоженная ночной суетой людей, на ветвях соседних вязов затрещала сорока. С неба снова посыпались мелкие неприятные капли. Луна окончательно зарылась в облака, напоследок блеснув в стеклах грязно-серого «Опеля», брошенного рядом с микроавтобусом.

Владимир пригнулся, чтобы пройти под приподнятым товарищами брезентом. В ногах ощущалась неприятная слабость, в ушах появился слабый, но весьма неприятный шум. Под ноги попался большой квадратный рюкзак – укладка первой врачебной помощи. Новиков аккуратно сел на него.

– Что делать, док? – раздался за спиной голос Баюна. – Командуй, мы поможем.

Новиков слабо улыбнулся:

– Спасибо! Вон те два ящика сдвинуть бы и на них носилки из того угла положить.

– Операционный стол, что ли, будет? – Злой с легкостью циркового силача переместил тяжелые зеленые коробки, которые и вдвоем таскать нелегко было.

– Типа того.

Новиков осторожно высвободил здоровую конечность из рукава бушлата. Баюн подсобил ему со вторым рукавом. Пропитанная кровью повязка, кувыркаясь, полетела на пол.

Чуть повернувшись к лампе, Владимир аккуратно пощупал камуфлированную куртку. Вокруг небольшой дыры во все стороны расползлось черное пятно, хлопчатобумажная ткань отяжелела и загрубела – кровь уже успела подсохнуть.

– Блин, – вырвалось у доктора. – Неудобное место, видно плохо. Зеркало нигде не найдем, а?

Таджик, не говоря ни слова, вышел наружу.

Доктор сидел на тюке полусогнувшись. Туловищем двигать не хотел из-за боли и опасения, что едва притихшее кровотечение начнется с новой силой. Работая одной рукой, он с трудом справился с пуговицами. Вращая плечом, со второго или третьего раза скинул с него непослушную, прилипшую одежду. Остановился передохнуть.

Сослуживец, наблюдавший за упражнениями врача, удивленно повел бровями, привычным движением вынул из-за пояса нож с матово-черным лезвием и буднично, словно занимался этим сутки напролет, вспорол камуфлированную ткань.

– Зачем?! Она ж новая… – возмутился Новиков. От движения клинка рядом с кожей по телу у него промчались «мурашки».

– Не шевелись, нож острый, – посоветовал ему Злой, таким же варварским способом расправляясь и с нательным бельем. Рассеченная одежда повисла крупными лохмотьями.

Убедившись в надежности и простоте такого метода раздевания, Владимир даже попросил резануть еще в одном месте и остался сидеть с голым торсом, придерживая выкроенный кусок кровавых тряпок, приставших к ране. Весь левый бок был буро-красным от свежей и старой крови, которая тонкими струйками продолжала сочиться в штаны.

Взяв поданную Злым склянку, Новиков зубами содрал с нее закатанную алюминием резиновую крышку, выплюнул ее и плеснул прозрачной жидкости на рану. Перекись водорода зашипела, запузырилась, соприкоснувшись с человеческой плотью, потекла красной пеной.

– А-а-а! Мать твою! – зажмурился Новиков. – Жжет-то как! Сколько раз больным раны обрабатывал, но никогда не думал, что это так больно…

Рыжеволосый боец обеспокоенно заглянул в побледневшее лицо доктора.

– Может, тебе анальгетик из аптечки шарахнуть? – предложил он. – Полегче будет.

Тот отрицательно замотал головой:

– Там же наркота. Я соображать нормально перестану, чего-нибудь не то с собой сделаю. Давай лучше это местно обезболим новокаином.

Злой огляделся кругом.

– Где он?

– Там же, где перекись брал. Только этикетка синяя. И шприц нужен. И еще спирт. Много.

Габаритный спецназовец по-доброму усмехнулся:

– А от спирта соображать нормально будешь, да? Хотя вас, медиков, еще в институте его пить учат.

Новикову стало как-то не до шуток. Мелькавшие перед глазами искры улеглись. Вытянув шею, он пытался разглядеть, какой ущерб понес его организм.

– Где ж зеркало?!

Злой подошел ближе. Наклонился.

– Дай я гляну. Я ран много повидал разных.

– Смотри, – пробурчал Владимир, разрывая зубами перевязочный пакет. Не имея возможности контролировать процесс глазами, он промокал рану марлевой салфеткой на ощупь.

– Эк тебя! – уважительно крякнул Злой, любуясь на развороченный клинком бок. – Хорошо бил, в сердце. С правой руки, снизу. Чтоб наверняка ухлопать.

– Но-но! – поспешно осадил друга врач. Выслушивать дифирамбы своему вероятному убийце было, по крайней мере, неприятно. – Знаешь что? Если бы в сердце попал, мы б с тобой уже не разговаривали!

Вояку аргумент не убедил.

– Всяко бывает, – уверенно заявил он. – Сам не сталкивался, но от верных людей слышал, к примеру, что боец своими ногами сутки ходил со штыком под лопаткой. Бригадные доктора только покрепче нож к спине прибинтовали, чтоб не болтался. Да зеленкой полили – против заразы. Так в госпиталь и доставили.

Новиков исподлобья зыркнул на товарища:

– Ты меня страшилками такими не пугай. Я сам могу миллион жутких историй вспомнить. Не задето у меня сердце, понял? Кровища хлестала бы знаешь как! Наружу или внутрь – все одно, вытекла бы вся уже. Или тампонада приключилась…

От последней мысли у него похолодело внутри. И даже как будто дышать стало труднее. В памяти всплыла картина с дежурства в студенчестве – тогда у парня, доставленного в городскую клинику с малюсенькой дырочкой под левым соском, все окончилось плачевно. Не успели спасти его хирурги, и реаниматологи не помогли. Пробитая насквозь сердечная мышца, накачав в свою «рубашку» крови, сдавила сама себя и остановилась.

Замолкнув и уйдя на некоторое время в себя, он прислушался к собственным ощущениям. Потом с сомнением покачал головой. Нет. Не похоже. Не должно быть ничего похожего.

– Сердце… Ты вообще ранение сердца когда-нибудь видел? – снисходительно поинтересовался Владимир. Его сослуживец ответил просто и не задумываясь:

– Ага.

Новиков осекся. Совсем крыша поехала – нашел у кого спрашивать. Наверняка спецназовец такую травму не только лицезрел, но и не раз устраивал подобные неприятности врагу.

Круглолицый богатырь смущенного молчания доктора не понял. Озабоченно вглядываясь в повреждения, он напомнил:

– Док, я, конечно, не врач и советовать не могу, но кровь надо как-то остановить. Ты как считаешь?

Еще как надо! Все последнее время Новикова занимал именно этот вопрос. Примененные им временные методы – тугое прижатие раны, орошение перекисью водорода – должного эффекта не дали. Необходимо было предпринять что-либо более существенное.

– Давай все-таки новокаин, обколем, – вздохнув, принял решение врач. – А потом поковыряем рану, найдем порезанные сосуды и перевяжем их. Только для этого надо достать инструменты и… черт… обжечь их, что ли. Или прокипятить хотя бы.

В палатку неслышной тенью скользнул Баюн, гордо неся в руках открученное с микроавтобуса зеркало заднего вида. Узрев доктора, он присвистнул:

– Ничего себе! Док, тебе и правда в больничку надо. На, смотри. Только не пугайся и сознание не вздумай терять. Как поставить лучше?

– Не дождетесь! – устало огрызнулся Новиков. – Хватит меня хоронить из-за какой-то царапины. Не стойте как истуканы. Поможете мне или нет? Если да – давайте работать. Нет – прошу очистить помещение!

Злой обиженно пробасил:

– Зря ты так, Вова. Мы ж как лучше хотим.

– Вот именно. Завязывайте с лирикой, – поддержал его Баюн. – Времени на перебранку нет. Еще раз скажи, что нам делать?

Лицо у врача подобрело. Даже выдавил хоть и кислую, но улыбку.

– Для начала вымойте руки. И покажите мне, наконец, дырку в моем туловище!

Приспособиться к новому видению мира через зеркало оказалось не так-то просто. Легко и непринужденно это давалось лишь Льюису Кэрроллу и его героине Алисе. Как выяснилось, надо было не только установить зеркальную плоскость так, чтобы в ней отражалась именно рана, а не потолок, не ботинки Злого и не другие замечательные, но мало интересные в данной ситуации вещи. Предстояло еще каким-то образом поймать свет от тусклой лампочки и направить его именно в нужное место.

То, как глядя в зеркало, он будет шить собственное тело, Владимир представлял себе смутно. Но отступать было некуда.

– Погоди, не так! – проворчал Новиков. – Ты держи, а я буду поворачивать. Ага… вот… сейчас… Е-мое!

Последний возглас относился к масштабам повреждения. В принципе, рана не была громадной. Наискосок снизу вверх на протяжении сантиметров пятнадцати кожа разошлась широкой полосой, в которой под темно-красными сгустками виднелись рассеченные мышцы и жировая клетчатка. А из дальнего от глаз угла алыми разводами бодренько подтекала свежая кровушка.

– Кишки вроде бы не лезут, – прокомментировал свои параллельные наблюдения Баюн. – А кровь можно прижиганием остановить. Пороху засыпать в рану и поджечь.

– Спасибо! – проскрипел Владимир, легонько тыкая пальцем вокруг раны. – Это самый гуманный способ отправить меня на тот свет… Давай без советов обойдемся, лекарь!

Баюн пожал плечами:

– Всегда получалось. На себе испытано было дважды. Больновато, конечно, но терпеть можно.

– Потому что у тебя кожа, как у носорога, – огрызнулся доктор, взялся за приготовленные друзьями инструменты.

И вдруг вздрогнул от неожиданно зазвучавшего над самым ухом женского голоса:

– Давай помогу!

Задрав голову, он увидел склонившуюся над собой блондинку и не по-детски струхнул. Побледнев еще больше, он почти жалобным голосом протянул:

– Баюн! Злой! Мне, наверное, конец приходит. У меня… глюки уже… от анемии и кислородной недостаточности…

– Э! Э! – обеспокоенно окликнул его таджик и направил свет лампы, которую снял с гвоздя и держал теперь в руках, раненому в лицо. – Хорош помирать! Это не глюк никакой, это гостья наша. И твоя пациентка, насколько я понял. Так что не вздумай сознание терять.

– Пациентка? – недоверчиво переспросил Владимир и снова глянул на изголовье. Одетая в чей-то камуфляж, превышавший ее хрупкие габариты размеров на пять, там стояла девушка.

– Инструменты подавай! – сказала она Злому, прибирая выбившиеся локоны в хвост на затылке. – Я медработник. А зовут меня Юля.

Всей компанией они с грехом пополам обработали и зашили рану.

13. Авиабаза «Кант». Палатка командира

– Очнулся, герой? – Бородатый молодой человек в камуфлированной одежде бесцеремонно потрепал Бешинкулова по грязной щеке, не обращая внимания на рассеченную губу и распухшую отливающую синевой скулу. – Открывай глаза и слушай сюда! Сядь прямо, не дергайся. Говорить будем.

С этими словами он рывком поднял киргизского милиционера на ноги и посадил его на ящик. Тот, словно пытаясь избавиться от наваждения, затряс головой. Застонал. Сознание возвращалось вместе с раскалывающей черепную коробку болью.

В неярком электрическом свете постепенно проявлялись очертания предметов. Сначала мутные, словно на глаза надели запотевшие очки, потом все более четкие. Совсем рядом с собой омоновец разглядел аккуратно составленные шеренгой рюкзаки с притороченным к ним альпинистским снаряжением. Чуть поодаль – зеленые ящики с боеприпасами. Дальше тени сгущались, и пространство большой палатки казалось бесконечным. Бешинкулову даже почудилось поначалу, что он сидит в каком-то ангаре. Пленник несколько раз крепко зажмурил и раскрыл веки, сбрасывая мутную пелену. Пора было определяться с собственным местонахождением и понять, что вообще происходит.

Представления, где он очутился, не было совершенно никакого. Милиционер напрягся, пытаясь восстановить последние события. Но, кроме конфликта с русским десантником, вспомнить ничего не получалось. Как ни старался. Словно кто ластиком по памяти прошелся.

«Почему русские? Зачем? У-у, шайтан!» – подумал Бешинкулов. Мысли, словно загустевшее масло, текли медленно и тягуче. Гудело в ушах.

Неожиданно в поле зрения попался складной приклад автомата. Обычный приклад, каких Муратбек насмотрелся сотнями, но вчерашние приключения вдруг начали восстанавливаться одно за другим, возвращая с собой злобу и желание мести. И инцидент на мосту, и сожженный автомобиль с братьями по оружию. Но снова все обрывалось неудавшимся допросом на берегу канала.

Крепкая рука бородатого парня, державшая за шиворот и страховавшая от падения, грубо приподняла и встряхнула пленника. Бешинкулов озлобленно обернулся к своему конвоиру.

– Ты охренел? Руки развяжи! – грубо потребовал он. – Быстро развяжи мне руки, чего стоишь?

Бородач и не подумал помочь ему. Тогда милиционер сам попытался освободиться от пут, стягивающих его запястья и щиколотки. Не вышло – тонкая веревка плотно облегала конечности и не растягивалась, как он ни пыжился и ни извивался. Узлы на ней затянули качественно.

– Ты, ублюдок, не слышишь, что ли?! Ты знаешь, с кем связался? – Собственная беспомощность стража порядка бесила, как никогда. – Да я тебя самого завтра вот так свяжу и голым в камеру с сифилитиками кину, слышишь? Ты нарвался, урод! Хана тебе! И всем вам ха…

Его гневный монолог оборвался на полуслове. Физиономию перекосило от боли, а шею свело судорогой – спецназовцу надоело слушать мрачные пророчества, и он ткнул разбушевавшемуся менту пальцем в ямку над ключицей, в нервное сплетение. Подержал немного в воспитательных целях, потом отпустил.

Бешинкулов, обретя возможность снова дышать и двигаться, заорал с утроенной силой:

– Я тебя урою! И мать твою, и…

Бородач вернул палец в прежнее положение. Несколько секунд понаблюдал, как омоновец корчится и пыхтит, не в силах даже вдохнуть. Потом склонился к его уху и негромко предупредил:

– Веди себя тихо, ладно? А то до утра так и будем в «гестапо» играть. С тобой поговорить хотят, только и всего. Понимаешь меня?

– Развяжи его, – раздался еще один голос. Высокий человек в камуфлированной форме подошел к плененному киргизу и сел перед ним на один из рюкзаков. Долго и молча смотрел на тяжело сопевшего от обиды и ярости милиционера. Завязки с рук и ног по команде подошедшего были срезаны мгновенно, и теперь местный блюститель порядка разминал затекшие кисти и сидел, сгорбившись и вяло озираясь по сторонам. Кожаная черная куртка, вся в серой подсохшей грязи, казалась великоватой на несколько размеров. Отвернувшись и глядя куда-то в пустоту, он процедил:

– У вас большие неприятности. Вы поняли, кого похитили?

– Конечно, господин Бешинкулов, – ответил спецназовец. – Я навел справки о вас. Очень неплохой послужной список и характеристики.

Киргиз усмехнулся. Даже в такой ситуации слышать подобное было приятно.

– Вот как? И вы надеетесь, что все вам сойдет с рук?

– А в чем, собственно, вы нас обвиняете? – прищурился Иванов. – Вы что-то имеете против нас конкретно или это просто шовинистские настроения?

Киргиз озлобился. Ухмылка с его лица пропала, уступив место прежней угрюмой гримасе.

– Из-за вас погибли мои друзья! Вы подставили ребят, а сами трусливо спрятались за их спинами!

Русский майор укоризненно склонил голову набок:

– Ай-яй-яй, господин начальник отряда. Какие высокие слова! Какие жестокие обвинения! Речь идет о сгоревшей патрульной машине, верно? Это в ней находились ваши друзья?

Милиционер уже вполне пришел в себя, понял, что находится в военном городке, и в его поведении появилась надменность. Что могли сделать с ним русские? Плевать на них, пусть попробуют что-нибудь предпринять! Посчитав, что сказал уже достаточно, он предпочел проигнорировать вопросы русского офицера.

Иванова такое поведение гостя не удивило.

– Давайте посмотрим на проблему с другой стороны, господин Бешинкулов, – предложил он. – С моей точки зрения, это вы, что называется, попали. Причем по самое не балуйся.

Киргиз только фыркнул.

– Считайте сами, – майор выставил вперед крепкий кулак и принялся один за другим разгибать пальцы. – Попытка незаконного проникновения на военный объект другого государства – раз. Похищение иностранного офицера, обладающего статусом неприкосновенности, да еще и с применением оружия – два. Покушение на убийство – три. Еще перечислять?

– Бред! – все так же спесиво отозвался омоновец. – Это все ваши фантазии. А вот за то, что меня сюда притащили, – вам крышка.

Иванов впервые за встречу улыбнулся. Так, как улыбаются при виде несмышленых детишек. Вступать в прения с высокомерным представителем местной власти ему страшно не хотелось. Но и оставлять чрезмерную заносчивость безнаказанной он не собирался.

– Уважаемый, не надо меня запугивать, – попросил он. – Я уже не молод и устал. Еще немного вашей чванливости – и вы мне станете неинтересны. Я прекращу беседу и пойду спать. А вы отправитесь в последнее путешествие по Большому Чуйскому каналу. Немножко мертвым. Я понятно излагаю? Если вы умный человек, в чем я не сомневаюсь, то поймете, что шутками здесь и не пахнет.

Киргиз заиграл желваками и стиснул кулаки до белизны в пальцах.

– Что ж раньше не грохнул, а? – прохрипел он яростно. – Зачем весь этот спектакль? Значит, нужен я тебе. Так?! Только хрен ты угадал.

Командир группы спецназа ответил очень серьезно. И усомниться в его словах было невозможно. Даже Бешинкулову в его шатком положении.

– Один из моих офицеров истекает кровью. Виноват в этом ты. Если бы не мой приказ, тебя убили бы на месте. Ничто не помешало бы – ни погоны, ни звания. Единственная причина, по которой ты жив, – твоя репутация. Но у меня все меньше надежды на то, что ты – честный мент, а не продажная тварь, какими были твои расстрелянные вчера коллеги. Бегалиев, например. Знал такого?

Омоновец переваривал информацию туго. Он продолжал сверлить своего собеседника ненавидящим взором. Иванову пришлось его «подстегнуть»:

– Я спрашиваю, ты был заодно с Бегалиевым, когда он продавал колонну бандитам?

– Продавал колонну? – скривился от недоверия мент. – Что за хрень ты несешь?

– Три машины с оружием и десяток крепких рабов, из тех, кто выживет после налета. Неплохие деньги хотел получить твой дружок. А тебе какой процент обещал, а?

Для Бешинкулова такие новости действительно были неожиданными. Обмякнуть он не обмяк, но гонору слегка поубавилось.

Майор достал из кармана диктофон, развернул его динамиком в сторону пленника и нажал на кнопку воспроизведения:

– Послушай-ка вот эти телефонные переговоры. Благо у нас была возможность их записывать. Иначе сгинули в горах бы наши грузовички и солдаты.

Из маленькой коробочки сквозь помехи, но довольно отчетливо пробились голоса покойного толстяка и покупателя оружия.

Командир ОМОНа прикрыл глаза и побледнел. Характерную для друга детства манеру говорить подделать было сложно, и не узнать он ее не мог. Получалось следующее: готовилась засада на колонну, и русские спасали своих. К ним претензий никаких. А вот к нему…

– Ты все еще настаиваешь, что в сгоревшей машине ехали твои друзья, Муратбек? – поинтересовался Иванов. – И как мне к тебе относиться? Как к сообщнику? Или организатору?

Мент выпрямился, задышал тяжело и часто.

– Да… Бегалиев был… моим другом, – медленно и с трудом произнес он, словно каждое слово крючьями цеплялось за его горло, не желая вылетать на волю. – С детства… Однокашником… Но я ничего не знал о сделке… клянусь… Иначе я остановил бы его…

– Почему я должен верить твоему слову? – с сомнением спросил спецназовец.

Бешинкулов уронил голову и обхватил ее руками. Что тут скажешь. Никогда в жизни его не обвиняли в предательстве. Это было на самом деле страшно. И противно до тошноты.

– Знаешь что, майор? Отправь меня в канал, – осипшим голосом попросил он. – Только не предавай огласке свою запись. Пусть дети Бегалиева не знают позора.

Иванов грустно усмехнулся:

– Все мы когда-нибудь окажемся «в канале». Каждый в своем. Не торопись туда, Муратбек. А если серьезно – семья твоего однокашника вряд ли в чем-то виновата. Он сам получил сполна, а наказывать еще кого-нибудь – не мое дело.

– Спасибо, – хмуро, но вполне искренне пробурчал омоновец. Потом недоверчиво покосился на бородача, возвышавшегося чуть в стороне. – А от меня-то что нужно было?

– У тебя есть шанс поквитаться с урками. С нашей помощью, разумеется. Или нам с твоей, как угодно.

Мент встрепенулся и вопросительно поднял редкие брови.

– Ну, может, не совсем с теми гадами, кто нажимал на спусковой крючок, – поспешил уточнить майор. – Но, уверен, к этому делу они наверняка причастны.

Спецназовец поднялся со своего места. Бешинкулов тоже, слегка пошатываясь, встал. Теперь ему приходилось задирать подбородок, чтобы видеть лицо майора.

– Как-то все странно, – больше для себя, чем для окружающих, пробормотал он. Видя его сомнения, Иванов протянул недавнему пленнику руку:

– Не стоит привередничать, гражданин начальник. В конце концов, мои люди спасли сегодня твою жизнь: еще чуть-чуть, и десантник, которого ты ранил, прострелил бы тебе голову из табельного пистолета. Да, да.

Омоновец потер затылок, по которому те же самые «люди» хорошо настучали чем-то тяжелым, и виновато осведомился: