Текст книги "Крестовый перевал"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Куда? – снова заорал напарник, завидев глухую пробку перед выездом на широченный проспект.

– Это Садовое кольцо. Давай опять вправо – в переулок!

– Но мы же и приехали с той стороны!

– Плевать! Нам, главное, оторваться от этих козлов! Паял я их маму…

Кривая улочка оказалась Большим Козловским переулком. За ним последовали такие же забитые стоящим транспортом улочки, названия которых смешались в Юркиной голове в одну густую кашу. Больше всего он боялся мостов через Яузу и путепроводов через железку. Почему-то ему представлялось, что там непременно поджидала засада. Но, в конце концов, он запутался до такой степени, что швырнул атлас назад и направил внедорожник наугад, интуитивно…

Юркая «Нива» мчалась то на юг, то на запад; то, крутанувшись вокруг утопающего в зелени квартальчика, сменила направление на сто восемьдесят. С четверть часа сумасшедшего слалома привели их на широкий проспект, а тот прямиком выстрелил на мост через реку. Не успев испугаться, Ткач понял, что мост позади.

Развернувшись назад, он долго всматривался в поток. И вдруг радостно сообщил:

– Баз, а ментов-то вроде нет. Оторвались!

– Чо, правда?!

– Точно говорю! Ныряй в укромное местечко – сдерем эту эмчээсовскую хрень с капота и выбросим форму.

«Нива» послушно свернула вправо.

И первое, что они увидели, оказавшись на Верхней Радищевской улице, – столб черного дыма с невероятным скоплением прохожих, зевак, а также специальных автомобилей: пожарных, медицинских, милицейских.

– Что там? – взволнованно спросил Ткач.

– Горит что-то, – вытянув шею, пробормотал Баз. – Пожар…

Два встречных потока, управляемые парой гаишников, медленно двигались мимо затора, образовавшегося из-за приехавших на пожар спецмашин.

Друзья переглянулись. Деваться некуда. Слева тянулась бесконечная колонна легковушек, за колонной здание метро «Таганская» и красная церквушка с белым орнаментом. Справа виднелось двухэтажное строение – тоже старое и тоже красное. К тому же длинное – аж на полквартала. За ним виднеется уходящий вправо проулок, но он был дальше, чем помахивавшие полосатыми жезлами гаишники.

– Не дергайся, Баз. Езжай спокойно, – процедил сквозь зубы Ткач. – Им не до нас. Эти ребята здесь из-за пожара…

И они двинулись вместе с потоком вперед. Двинулись, и через минуту у обоих перехватило дыхание и округлились глаза от ужаса…

Глава четвертая

Россия, Саратов

Наше время

Мы проходим с Серафимой мимо грандиозной стройки. Огромное, чернеющее на фоне серого вечернего неба недостроенное здание похоже на исполинский куб. Или на заброшенный заводской корпус.

– Когда-то меня водил за руку по этой улице дедушка, – посмеиваясь, поглядывает на долгострой Серафима. – Водил и мечтал о том, как мы с ним пойдем на спектакль в новый сияющий волшебным светом Театр юного зрителя.

Один бок и часть фасада здания отделаны зеркальными стеклами с магическим, синеватым отливом. Отделка произведена так давно, что замечательным стеклам грозит участь козырька из стальных конструкций. Практически готовый козырек приговорили и уничтожили за моральную старость.

– Наверное, мне исполнилось тогда лет пять или шесть, – вспоминает девушка. – Значит, дедушкиному обещанию – четверть века. Представляешь? Мой дедушка давно умер, а недостроенный ТЮЗ так и стоит вечным памятником людским порокам…

Сильно подмечено. Оттого гости и называют наш многострадальный город «Гадюкино», что ничего в нем не меняется к лучшему. Старый советский аэропорт, со всех сторон окруженный городскими кварталами; допотопный мрачный вокзал, умирающие очаги культуры… Но что поделаешь? Мы же не варвары, чтобы за воровство отрубать руки! Мы народ гуманный, добрый, жалостливый. Вот и терпим.

Усмехаюсь:

– Вообще-то, эта стройка старше меня. А мне уж скоро стукнет сорок.

– Сорок? Ах, ну да – ты же ровесник Андрея. С ума сойти – стройке сорок лет! Нужно послать заявку в Книгу рекордов Гиннесса.

– Будет тебе, Серафима. В современном миропорядке многие вещи вызывают недоумение с острым желанием материться. К примеру, шлюхи, поющие со сцены о любви, или политики, молящиеся Богу в церкви…

Мне удалось вторично вытащить ее на прогулку по вечернему городу. Она не сопротивлялась, не отыскивала веских причин для отказа. Просто согласилась и спросила, где я буду ее ждать.

Планов у нас никаких. Посидели часок в кафе, а теперь просто болтаемся по центру и говорим, говорим, говорим…

В гарнизоне под Ставрополем у меня имеется подружка – симпатичная блондинка по имени Наташа. Кстати, ровесница Серафимы. Но у нее муж, дети и домашние животные в ассортименте. Она все еще красива. У нее великолепные глаза азиатки и бешеный темперамент. Она дважды рожала, но сохранила стройное и упругое тело семнадцатилетней школьницы. Наши отношения развивались стремительно, пока не достигли интимной близости. Лежа в постели после исступленного секса, я вдруг отчетливо осознал: этого вполне достаточно, и ничего, кроме секса, мне от Наташки не надо. Похоже, и она была того же мнения. Мы не виноваты – это рефлекс, стереотипная реакция.

Здесь же совершенно другое. Всякий, пообщавшись с Серафимой, непременно заметит чувство собственного достоинства, высокую породу и невероятную красоту ее внутреннего мира. Я хоть и провел большую часть жизни в обществе с ограниченным запасом слов, но искусство и красота – вещи понятные любому неандертальцу. Есть такие женщины, рядом с которыми даже мужланы, похожие на диких зверей с сомнительным налетом разумности, преображаются: ищут урну, чтобы выбросить окурок; шарят по карманам в поисках платка, коего там отродясь не бывало; роются в лексиконе, выбирая выражения помягче, покультурнее…

Это тяжелый труд и большое искусство – быть такой женщиной. Серафима именно такая. И поэтому я не удивлялся своему желанию как можно чаще находиться рядом с ней.

Памятник долгострою остался позади, а вместе с ним ушли и неприятные мысли о глупости, ненасытности и жадности нескольких поколений саратовской власти. Да и не стоит власть того, чтобы о ней долго думать и говорить.

В сумочке у Серафимы звонит телефон. Коротко переговорив с кем-то, она смотрит на горящий экран, листает странички. Вздохнув, прячет аппарат и невесело сообщает о недавнем телефонном разговоре с тетей Дашей.

Настороженно интересуюсь:

– У нее что-то случилось?

– Как сказать?… Плакала. Жаловалась на Юру, просила поговорить с ним.

– А где он, кстати?

– Не знаю, – пожимает она плечами.

– Вот и я не знаю. Второй день пытаюсь дозвониться…

– Безуспешно?

– Этот охламон просто сбрасывает звонки.

Молча проходим мимо цирка и работающего фонтана в виде одуванчика. Небольшая площадь полна молодежи; отовсюду доносится музыка. От Крытого рынка направляемся к дому Серафимы.

Искоса поглядывая на расстроенную спутницу, беру ее под руку и заверяю:

– Ладно, не грузись – сейчас провожу тебя и заеду к Дарье Семеновне. Выясню.

– Но тебе придется идти домой за машиной.

– Я на такси. Так получится быстрее.

– Перезвонишь мне тогда, ладно?

– Конечно…

Конечно, перезвоню. Когда доберусь до района, где находится квартира тети Даши и Юрки. А это не так уж близко…

Расставшись с Серафимой, иду сквозь темную арку с твердым намерением поймать такси – пешочком нагулялся до одури. Да и время недетское – Дарья Семеновна скоро досмотрит последний сериал и уляжется спать.

Помня о странных встречах под аркой, сбавляю шаг и невольно прислушиваюсь…

Никого. Во дворе и на улице – пусто.

Добравшись до оживленной трассы, вскидываю руку и с удовольствием усаживаюсь на заднее сиденье тормознувшей рядом «десятки». Ехать минут двадцать, если не упереться носом в пробку. Однако для серьезных пробок слишком поздний час, и мы движемся по городу достаточно быстро.

Расслабленно взирая в окно, размышляю о младшем Ткаче. О его студенческих увлечениях написанием троянских программ, о взломах неприступных немецких сейфов; об отсидке в колонии; и нынешних увлечениях странными сайтами; о необъяснимой нервозности…

Где его носят черти? Задумал очередную пакость или отрывается по полной, как и положено молодому холостяку? Завис у Ирэн или опух от бухары и отлеживается у друзей-собутыльников?…

Я частенько ворчу в адрес Юрки, и лишь воспоминания о собственной веселой молодости остужают эмоции, заставляют сменить гнев на милость – ведь мои юношеские увлечения были ничуть не лучше и немногим чище его увлечений. Короче говоря, я готов был простить ему многое, только не возврат к старым грешкам. Любой человек вправе совершить ошибку. Но разница заключается в том, что умный их не повторяет, а безалаберный дурак только тем и занят, что наступает на одни и те же грабли…

Перед поворотом на улицу Чернышевского – одну из немногих широких магистралей Саратова мы все-таки застреваем в небольшой пробке, растянувшейся на квартал-полтора, и оказываемся зажатыми со всех сторон. Справа огромный автобус, впереди «Газель», слева иномарка. Назад оглядываться лень – там тоже тарахтит чей-то двигатель. В открытые окна начинает просачиваться едкий запах выхлопных газов…

Наконец, проехали пробку, и транспорт, подобно вскипающему шампанскому, с ускорением устремляется на свободу. Мы обгоняем нескончаемый поток автобусов, а мощные иномарки не оставляют нам шансов и резво уносятся в сторону Заводского района. Я радуюсь относительно свежему воздуху, коим наполняется салон легковушки.

На дороге становится свободнее, и быстрая езда убаюкивает внимание к происходящему вокруг. Рассматривая залитые светом рекламы тротуары, я не обращаю особого внимания на появление рядом с «десяткой» современного мотоцикла с двумя седоками в глухих черных шлемах. Сейчас таких мотоциклов – сотни в каждом областном центре.

Очнуться заставляет хлопок, прозвучавший слева. И не только очнуться, но и мгновенно уловить главное: это не случайный звук; это выстрел. Уж что-что, а пистолетный выстрел я узнаю в любом звуковом наборе.

Бросаю короткий взгляд на мотоциклистов и вижу в руке пассажира пистолет, направленный в сторону нашей машины.

Какая прелесть.

Под звуки следующих хлопков падаю на сиденье. Одновременно тянусь к правой дверце, нащупываю ручку, тяну на себя.

Чувствую, как «десятка» виляет по дороге; то притормаживает, то ускоряется. Затем резко подпрыгивает и через секунду во что-то врезается. Грохот, шум осыпающегося стекла под предсмертный вой искалеченного двигателя…

Согласно законам физики мое стокилограммовое тело обязано было вылететь сквозь опустевший лобовой проем и планировать над голубой планетой метров десять-двенадцать. Однако от дальнего полета спасают спинки передних кресел. Открытая мной правая дверка от сильного удара оказывается вывернутой вперед.

Не теряя времени, выскакиваю из машины и первым делом оглядываюсь по сторонам в поисках стрелявших мотоциклистов. Парней в глухих шлемах нет. Пока «десятка» юзила по проезжей части, скакала по бордюру и таранила деревья, их и след простыл.

Машина стоит на газоне, въехав носом в толстый ствол старого тополя. Водила, уткнувшись лицом в руль, неподвижен. Наклоняюсь над ним, пытаюсь нащупать пульс на шее…

Бесполезно. Молодой парень мертв.

Ну, а раз так, то и мне здесь делать нечего. Если останусь дожидаться оперативной группы, то потом затаскают на допросы в качестве свидетеля. А что я могу сказать следствию? Я даже не знаю, в кого именно стреляли: в меня или в несчастного парня.

В общем, встречаться с правоохранительными органами мне не хочется, и пока проезжающие мимо зеваки не успели меня хорошенько запомнить, я легкой трусцой перемещаюсь по тротуару в направлении ближайшего закоулка.

В голове зреет мысль отложить визит к тете Даше до лучших времен и в спокойной рабочей обстановке разобраться в сложившейся ситуации.

Уж больно нехорошее это совпадение, когда по тебе стреляют.

Глава пятая

Россия, Москва

Наше время

Черный дым с белыми проседями водяного пара густыми клубами валил из разбитого, лежащего на смятой крыше автомобиля. Пламени не было – его успели сбить из брандспойтов расчеты двух пожарных машин. Однако по серебристому боку с торчащим куском оплавленной пластиковой полосы друзья опознали машину.

Это «Форд». «Форд» Толика.

– Юр… Юра… – жалобно заверещал Базылев, впившись взглядом в пожарище.

Ткач на секунду закрыл глаза; бешено заходили желваки на скулах…

Потом нащупал плечо друга и сильно его сжал.

– Тихо, Баз. Тихо… Я все вижу. Лучше смотри на дорогу…

Они медленно миновала гаишника с палкой – тому и вправду не было никакого дела до красующейся на капоте «Нивы» атрибутики МЧС. А метров через двадцать поток снова встал, и друзья по воле судьбы оказались точно напротив «Форда».

Вначале их внимание привлекли два лежащих в сторонке тела.

– Это что, Юра? Это кто там лежит, а? – то ли прошептал, то ли просипел Базылев.

Юрка молчал. Поскольку видел, как два пожарника волокли за ноги третье безжизненное, обгоревшее тело. Видел и понял, что это мертвый Гобой. То, что от него осталось…

Вероятно, узнал его и Базылев. Он отвернулся, уронил голову на руль и подозрительно затих…

Стоящая впереди «Тойота» потихоньку отъехала, а «Нива» все продолжала стоять.

– Баз, – легонько толкнул его Юрка. – Поехали, Баз.

Тот поднялся, отрешенно посмотрел сквозь лобовое стекло и машинально включил скорость, вдавив педаль газа до упора. Автомобиль тронулся слишком резко и догнал корму «Тойоты». Послышался глухой удар.

– Что ты творишь?! – стал трясти его Юрка. – Очнись же!

Из салона «Тойоты» вышли двое.

Но это было еще полбеды. Хуже то, что дорожное происшествие привлекло внимание нескольких сотрудников милиции, дежуривших неподалеку от дымящего «Форда».

Удар все же вывел Базылева из шока. Он воткнул заднюю скорость и вопросительно посмотрел на друга.

– Рви! – крикнул тот. – Рви, или нас повяжут!

Ожесточенно работая рулем, полноватый и нескладный молодой человек вывернул из потока вправо и, едва не задев одного из пассажиров «Тойоты», помчался по тротуару мимо шарахающихся прохожих, каких-то дверей и афиш.

Когда наперерез, точно черт из табакерки, выскочила милицейская машина, Юрка растерялся. Зато напарник успел принять единственно верное решение – «Нива» с заносом и визгом покрышек шмыгнула в едва заметную улочку, уходившую куда-то в глубь квартала сразу за чередой старых двухэтажек.

Сзади доносилась какофония звуков: крики, рев двигателей, вой сирены, хлопки…

Но Базылев хорошо припустил – и «Нива» стремительно унеслась по улочке от затора. Впереди виднелся поросший зеленью двор, а перед ним резкий левый поворот вокруг высотного жилого дома. Машина плавно притормозила, чтобы вписаться в него, но скорость была слишком велика – высокая «Нива» наверняка перевернется. Или, проскочив поворот, влетит в могучие стволы столетних деревьев.

– Баз! Баз!! – вцепился Юрка обеими руками в кресло.

Друг не отзывался.

– Баз!!! – заорал Ткач и попытался вывернуть руль влево.

Поздно. «Нива» снесла жиденький заборчик, задела бортом первое же дерево, перевернулась и беспорядочно кувыркнулась, подмяв под себя кусты сирени…

* * *

Юрка потерял сознание на первом же кувырке. Впрочем, он и сам толком не понял, что это было – кратковременная потеря сознания или секундный шок от краха последней надежды.

Ударившись о металлическое сооружение, похожее на ангар, «Нива» остается лежать на правом боку. Рядом, словно в насмешку над разработчиком и исполнителями операции, падает эмчээсовским гербом вверх новенький и почти не поцарапанный капот.

Ткач морщился от боли в правом плече, выплюнул изо рта стеклянный осколок и осмотрелся. Над ним завис на привязных ремнях Базылев, с головы которого прямо на Юркино лицо капает кровь.

– Баз, – тронул он его. – Ты слышишь меня, Баз?…

Друг не ответил. Но еще дышал: тяжело, с хрипами и клокотанием в груди.

Юрка расстегнул ремень, вылез наружу. Развернувшись, вытащил из машины неподъемное тело Базылева.

Кое-как справившись, он встал и осмотрелся сквозь уцелевшие кусты сирени в сторону поваленного забора. К пролому успела подкатить милицейская машина; по улочке с включенной сиреной несется вторая.

– Очнись же, Баз! – затряс товарища Ткач. И вдруг снова увидел кровь на его шее и коротко остриженном затылке.

Для осмотра и выяснения характера ранения времени не оставалось – от перевернутой «Нивы» до милицейских машин было всего метров девяносто-сто. Не больше.

Поднять Базылева мешала разница в весовых категориях. И тогда Юрка попросту схватил его за руки и поволок к темному зданию, вплотную примыкавшему к зеленому сумрачному двору и отделявшему его от бойкой улицы.

Он затащил База за высокий густой кустарник и вдруг, вспомнив о кожаной папке, побежал обратно.

А от пролома уже шли вооруженные автоматами милиционеры.

Ткач подполз к машине с противоположной стороны, протиснулся в салон через откинутую заднюю дверцу и наткнулся на свою папку среди россыпи битого стекла.

Ужом он выполз обратно и увидел, как вооруженные парни расходились цепью. Теперь незаметно к кустам уже не прорваться.

К отчаянию добавился животный страх. На грани истерики Юрка шарил вокруг взглядом, ища выход…

Рука наткнулась на разбросанные гаечные ключи, выпавшие из набора инструментов, что Базылев возил в багажнике. Идея пришла сразу. Не то чтобы спасительная, но… другого он придумать был уже не в состоянии.

Спустя мгновение ключ взмыл в небо, описал дугу и с грохотом упал на полукруглую крышу ангара. Грохот весьма напоминал топот быстро бегущего по тонкому металлу человека.

Сотрудники милиции все, как один, остановились и уставились на ангар…

Этого было вполне достаточно. Пока офицер давал какие-то указания подчиненным, Ткач ползком прорвался к заветным кустам и уже через секунду, держа папку в зубах, потянул Базылева к темнеющему зданию.

Надрываясь и тихо матерясь, Юрка видел, как вокруг разбитой и перевернутой «Нивы» метались люди в форме и бронежилетах; слышал, как офицер докладывает начальству информацию по рации. И продолжал тащить по изумрудной траве бесчувственное тело…

В мучительных попытках спасти друга и спастись самому прошло несколько ужасных минут. Ткач двигался к двери подъезда, в надежде спрятаться внутри нависшего над двором бесформенного кирпичного строения. То ли производственное сооружение, то ли… бог знает что. Но не жилой дом – это точно.

Нужно было торопиться. К пролому в заборе подкатило еще несколько машин, а во двор вбежало пятнадцать-двадцать омоновцев в касках и черных бронежилетах. Менты рыскали возле «Нивы» и прочесывали кусты, густо растущие вокруг металлического ангара.

– По кулеру вам всем в анус! – прошептал Юрка пересохшими губами, замечая отчетливый кровавый след, тянувшийся за ним по траве.

Оставив на минуту товарища, он подбежал к двери подъезда и отчаянно дернул за ручку.

Заперто. В другой ситуации хлипкий замок из эпохи развитого социализма вызвал бы у него одну ухмылку, но сейчас не хватит ни времени, ни сил.

Ткач стоял в растерянности: дверь закрыта, а все окна первого этажа забраны крепкими решетками.

Метавшийся взгляд наткнулся на другую дверь – под покатой крышей. Обычно такие крутые проходы используют для спуска в подвал. Он подбежал к ней, дернул раз, другой, третий… В отчаянии сделал последнюю попытку, толкая от себя. Будто издеваясь над ним, судьба сделала ему одолжение: дверь поддалась.

Юрка вернулся и потянул тяжелое тело Базылева к подвалу…

И вдруг, сделав два шага, остановился. То место, где лежал затылок товарища, было буквально пропитано кровью. Кровь на зеленой траве, на пожухлой прошлогодней листве. Крови очень много.

– Зачем же я его туда тащу? – Юрка упал на колени, припал ухом к груди товарища, слушая…

И не различил ударов сердца. Не прощупывался пульс и на запястье. Если Баз был жив, то ему срочно нужна врачебная помощь. Срочно! А чем он поможет ему в подвале? Нет, Базылева нужно было оставить во дворе. Здесь его обнаружат через минуту-две и обязательно вызовут врачей!..

Самое время было рвать к открытой подвальной двери. Но Ткач продолжал стоять на коленях, по щекам текли слезы. А губы беззвучно звали единственного настоящего друга:

– Ба-аз. Ба-а-аз…

* * *

Щербатые ступени старой лестницы; длинные мрачные коридоры, едва освещенные тусклыми лампами; бесчисленные помещения с трубами и фантастическими механизмами…

Юрка бродил по подвалу, находясь в прострации, как в полусне. Все перепуталось в сознании: детали операции, над которыми корпел весь последний месяц; возможные последствия, о которых, увы, приходилось помнить ежеминутно. Ну и, конечно, неистовый сумбур событий последнего часа. Шмыгая носом и размазывая по лицу слезы, он ругал себя за трусость.

– Надо было сразу остановиться. Сразу… Этот вариант предусматривался в случае провала. Предусматривался! Ведь я сам писал ту проклятую программу, самоуничтожающуюся после перевода денег. Сам! Они не сумели бы доказать! Или доказали бы через пару лет. А я… Вместо того чтобы остановиться и спасти друзей, испугался…

Из прострации выводят тени, медленно крадущиеся навстречу по подвальному коридору. По контурам этих теней Ткач узнает омоновцев, одетых в каски и бронежилеты.

Он был растерян. Но через мгновение растерянность сменилась паническим страхом. И это уже другой страх – не тот, что охватил на улочках Москвы, когда удирали от погони. Теперь с него спросят за все: за гибель четверых друзей, за бешеную гонку по городу. И за кражу денег со счетов нефтяной компании, будь она проклята…

Прижав к груди кожаную папку, Юрка стремглав побежал назад. Где-то во мраке закоулков он наткнулся на ведущую вверх лестницу. Не ту, по которой Ткач спускался с улицы. Другую…

Заглядывая в многочисленные закутки и комнаты, Ткач метался по лабиринтам коридоров. На первом этаже омоновцев даже больше, чем в подвале – видно, успели просочиться с улицы через нормальный вход. Едва не налетев на парочку амбалов с автоматами, он успел юркнуть на короткий лестничный пролет; по ступенькам взлетел наверх и с разбегу едва не выскочил на сцену.

Да-да, безобразное с виду здание на поверку оказалось театром. Каким именно – Юрке по барабану. Лишь бы не поймали. Лишь бы не нашли.

Он скрылся за толстой портьерой и перестал дышать. Грохот тяжелых башмаков приблизился…

Омоновцы прошли мимо. А за ними решительным и скорым шагом промаршировала толпа гражданских товарищей. Артисты вперемешку с театральным пролетариатом возмущались:

– Это же надо?! Накануне премьеры!

– Какая наглость – сорвать генеральную репетицию!!

– То пожарники, то санэпидстанция! Теперь милиция оцепила все здание! Вконец обнаглели!..

Осторожно выглянув из-за пыльной портьеры, Ткач шепотом повторил:

– Милиция оцепила все здание…

Зажмурив в отчаянии глаза, он представил, будто все происходящее – страшный сон, что ничего этого на самом деле ни с ним, ни с его друзьями не было. Стоит ущипнуть себя или громко крикнуть и…

И он собирался громко крикнуть, но в последний момент снова услышал шаги. Гулкие. Неторопливые. Сначала по каменным ступеням лестницы, потом по деревянному настилу сцены. Звук шагов становился громче – человек один и ходил где-то рядом…

Вот он остановился. Наверное, осмотрелся и гадал, где мог укрыться беглец. И направился точно к портьере, за которой прятался Юрка.

Шаг. Второй. Третий…

Молодой человек в ужасе попятился. Нога за что-то предательски зацепилась – он выронил папку на пол, сел на пятую точку и снова уставился в темноту… Пока не стукнулся затылком о невидимое препятствие.

Ладони судорожно ощупали твердое…

Стена. Глухая, холодная, шершавая стена. Уходила в обе стороны – на сколько хватает длины вытянутых рук.

Шаг. Второй. Третий…

Ткач в изнеможении упал, прижался спиной к стене, подтянул к животу колени. И закрыл ладонями лицо…

Частота шагов не менялась. Идущий по следу человек как издевался над ним. Словно четко знал, где искать Юрку и что ему никуда не деться. Поэтому не тропился.

Шаг. Второй. Третий…

Когда рядом по полу полоснул луч света от мощного фонаря, Юрка не выдержал и обернулся. И тут же уперся лбом в ствол автомата.

– Сиди и не дергайся, парень, – оглушил его ровный бас, – или схлопочешь пулю в голову, как твой дружок. Кивни, если понял.

Тот кивнул. И зажмурился от яркого света.

Луч долго исследовал его лицо. Очень долго – до сильной рези в глазах. Потом фонарь погас.

В полном мраке тот же ровный бас неожиданно спросил:

– Твоя фамилия Ткач?

– Д-да.

– Старший брат есть?

– Есть. То есть был.

– Служил в спецназе?

– Д-да.

– Брата Андреем звали?

– Точно, Андреем…

Фонарь снова вспыхнул, осветив пол и кусок светлой стены. Автомат уже висел на плече омоновца, а сам он присел перед Юркой на одно колено. Он огромен, плечист; по широкому лицу с крупными чертами блуждает улыбка. Не надменная, не злая – обычная человеческая улыбка.

Растерянность Ткача достигла апогея.

Он почувствовал, как от напряжения затряслись руки, а в висках отдавал каждый удар трепещущего сердца. Кажется, он уже был готов ко всему. Даже к смерти.

Однако происходящее дальше не предполагал и во сне.

– Ну, давай знакомиться, – протянул омоновец здоровенную, как саперная лопата, ладонь. – Моя фамилия Волков. Слыхал, наверное, от братана?…

После череды жесточайших испытаний судьба все же сжалилась над Юркой и отправила ему небывалой щедрости подарок: нашедший его омоновец оказался тем самым Волковым, некогда служившим с Андреем в отдельной десантно-штурмовой бригаде. И огромная доля счастливой случайности заключалась в том, что в пыльном сумраке театрального закулисья память Волкова безошибочного распознала сходство затравленного паренька с пропавшим без вести сослуживцем.

На этот раз замешательство не было долгим. Вернее, быстро прийти в себя помог новый знакомец.

– Вот что, парень, – сказал он, легко подняв его за шкирку и поставив на ноги, – обрисуй-ка мне вкратце свои планы.

– Чего?

– Желания, говорю, свои обозначь. Намерен еще погулять на свободе или пойдешь сдаваться?

– Я бы лучше погулял.

– Тогда прекращай жевать сопли. Держи, – сунул он Ткачу его кожаную папку, – и слушай сюда…