355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Зверев » Тайное становится явным » Текст книги (страница 6)
Тайное становится явным
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 02:18

Текст книги "Тайное становится явным"


Автор книги: Сергей Зверев


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я прошлась по всем углам, закоулкам. Подвал представлял собой замкнутую территорию, не имеющую ни тайников, ни потайных ходилищ. Я не обнаружила никаких ящиков. Ни дисков, ни записей, ни прочих документальных подтверждений слов архивариуса. Значит, шмон все-таки имел место. Профессиональный. И проводил его не кто иной, как «Бастион». В чем была железная логика. Туманов в руках орденоносцев. Первый же допрос с применением гипноза, препарата, страха смерти, чего угодно – и история с архивариусом, собравшим на Орден великолепное досье, а значит, и подлинная история возникновения пластиковой папки встает во главу угла. Если раньше старика можно было контролировать – хватало навязчивого присутствия Зои Ивановны, – то теперь в этом пропадал всякий смысл. Уничтожению подлежало все: архивариус, архивы в доме, засекреченная агентесса, ставшая обузой…

Создавалось впечатление, что еще не осень, а цыплят уже посчитали. Игра в разгаре, две силы, «кипучие, могучие», повоевав на поле брани, схлестнулись на невидимом фронте, и вновь затрещал лес и полетели щепки. И вновь удел невиновных – искать друг друга и отстаивать свое право на существование между двух катков…

Ватные ноги вынесли меня из дома. Я не должна была светиться. Но тяга к истине оказалась сильнее тяги к жизни. Надвинув черные очки, я перешла дорогу и, сделав губки бантиком, постучалась в соседскую калитку. Какая-то костлявая девица с ногами от ушей, одетая в мушкетерскую шляпу и практически телесного цвета бикини, ела с грядки викторию. Видок у нее был такой, будто тяжелее и монотоннее труда не существует. На мой стук она подняла голову и оторвала задницу от пяток.

– Вы к нам? – удивилась девица.

– Здравствуйте, – сказала я. – Прошу прощения, что отрываю вас от дела, но это какое-то безобразие! Служба «Транссервис». Ваш сосед напротив заказывал машину – увезти в Раздольное срочный груз. На шесть вечера. Приехали люди, никого не застали. В шесть тридцать он перезвонил, извинился, перенес заказ на восемь. Сейчас опять никого нет. А кто будет оплачивать два ложных вызова? Ребята, между прочим, через весь город пилили.

– А где машина-то? – девица вытаращилась за ограду.

Да, действительно, машины там не было.

– За углом, – буркнула я. – По вашим буеракам сами ездите.

– А я тут при чем? – продолжала удивляться девица. – Я Ивана Михайловича вообще сегодня не видела. Он обычно на крылечке сидит, а сегодня вот не появлялся. Может, ушел куда?

– А кто его видел?

– Я не знаю, – девица сделала ладошки рупором и крикнула:

– Сережа!

– Что, родная? – на крыльце появился блаженно щурящийся толстяк в шортах.

– Ты Ивана Михайловича сегодня видел?

– Не-а.

– Вот видите, и Сережа тоже, – девица глуповато улыбнулась. – Нам, знаете, некогда. Мы поженились позавчера, у нас это… мероприятие. Крепим святые узы брака, – девица жеманно хихикнула.

«Операция «Золотой пенис», – уныло подумала я.

Из открытого окна чердака раздался шум. Показался пышный бюст и перезрелая физиономия свежесостряпанной тещи. Или свекрови – в зависимости от того, чья из молодоженов она мать.

– У них затычки в ушах, – пояснила мадам на всю улицу. – А на глазах шары. Только ниже пояса у них ничего нет. Стыдоба. Родную мать на чердак загнали… Опоздали вы, душечка.

– Это в каком смысле? – удивилась я.

– Приезжали уже сегодня к Иван Михалычу. Самого, правда, не видела и внучонка его, Алексашку, не видела, но машина приезжала. Точно говорю. На ней еще надпись была «Перевозка грузов населению», и мужички, такие крепенькие, ящички таскали деревянные.

Притворяться дальше не имело смысла.

– Спасибо, почтенная, – искренне поблагодарила я, развернулась и чуть ли не бегом припустила с улицы Бестужева. Хоть убейте, не могла я придумать, что станет делать «Бастион», когда обнаружит меня – живую и сбежавшую.

Кровавая суббота подходила к концу. Кровавого воскресенья я бы уже не выдержала – слишком велико напряжение, чтобы пережить повторение событий. Я мечтала о покое. О любом подобии комфорта – чтобы выспаться и подумать. Оставался только один человек, к которому я бы могла обратиться, но именно этот вопрос меня и смущал. Не сотворю ли я глупость, вторично подставив невиновного?

Деньги таяли, как снеговик на солнцепеке. Отдав две «сотки» водителю умирающей «зебры», я вошла в подъезд и, убедившись, что лифт в этом доме штука декоративная, побрела на седьмой этаж. Впервые почувствовала одышку. И тоска пилила – просто смертная. «Дурь сентиментальная, выкинь из башки, – увещевала я себя. – Ты счастливейший человек. Ты вольна над своей свободой и несвободой. Ты можешь действовать по настроению, по уму, по совести. А каково Туманову? А каково бы было вам всем, схвати они еще и тебя? Ты человек феноменальной удачи, Диночка Александровна. Посмотри, как много в мире отзывчивых и порядочных людей. Чесноков-пьянчужка, Шура, мент в аэропорту (банальный мент – а ведь человек!), теща с чердака, координатор Зуев… Их при любом раскладе выйдет больше, чем подонков. Они помогут. И стартовать, и финишировать. Ты только отличай их от плохих, не путай…»

Двери снова открыла эта толстая женщина с буграми на ногах и запахом сивушных масел. Почему-то я не чувствовала к ней неприязни. Возможно, причиной были глаза, в которых монолитом застыла перенесенная недавно трагедия.

– Вы уже пришли… – она как-то неловко всплеснула руками. – А мы пельмени лепим назавтра… Вот, мяса купили.

– Явились не запылились, – проворчала Алиса, вытирая белые руки о джинсы. Потом увидела, что я одна и какая-то не такая, – широко распахнула глазенки. – А где Туманов?

– Уехал по важному делу, – я спохватилась и, сделав обычное лицо, вошла в квартиру. Уж что-что, а врунья из меня отменная, в любой ситуации справлюсь (да мне всегда проще соврать, чем сказать правду). – Он правда очень занят, Алиса. Несколько дней Туманова не будет, ты уж потерпи. Так надо.

– Алиса может пожить у меня, – быстро вмешалась хозяйка. – Мы с Дениской не против.

Спелись, подумала я. Слава богу. Алиса нахмурилась, но промолчала.

– Пожалуй, – сказала я и подмигнула хозяйскому мальчишке – шалопаю лет десяти с открытой мордашкой.

– Вот и славненько, – хозяйка оживилась. – Сейчас пельмешков сварим, посидим, бутылочка есть…

– Простите, Света, – я умоляюще прижала руку к груди. Образ дымящегося блюда с пельменями как-то не вязался с образами покойных и покалеченных. – Вы кушайте без меня, хорошо? Я устала дико, спать хочу – просто на ходу сны снятся… Можно у вас переночевать?

– Да вы еще спрашиваете… – Света услужливо засуетилась.

Мне постелили в дальней комнате, у дальней стены, обклеенной какими-то детскими календариками. Потрясающе – весь вечер качало, грезилась подушка, чистые простыни и полное умиротворение. А стоило все это обрести, как сон испарился. Я лежала дура дурой, таращась в неровный потолок, и думала о своей веселой жизни, поддерживать которую до недавнего времени помогало лишь чувство юмора. Да еще вера в судьбоносный миг. А что теперь? От юмора остались крохи, от веры – осколки. Про надежду и любовь вообще молчим. Интересно, какими резервами я питаюсь?

Посреди ночи призрачным Каспером в комнату впорхнула Алиса. Я уже дремала.

– Тетя Дина… – она села передо мной на пол и положила ручонки на колени, – я не верю, что с Тумановым все в порядке. Вы хорошо врете, но у меня есть интуиция. Она подсказывает – произошло плохое, и вы боитесь в этом признаться.

– Мы плохо сработали… – прошептала я сквозь дрему. Зачем обманывать привидение? – Но все будет хорошо, девочка… Мы переживем эти неприятности, не уроним древка… Я знаю один хороший афоризм, тебе не грех его запомнить: «Кто хочет побеждать, тот должен уметь проигрывать». Как руководство к действию, понимаешь?

– Я понимаю, тетя Дина… Давайте, я вам тоже расскажу один афоризм. Я не помню, откуда он. Но вам пригодится, слушайте. «Проще всего побеждать тех, кто не воспринимает вас всерьез». Вы улавливаете, что я хочу сказать?

– Неплохо, – прошептала я. – Очень неплохо. Я понимаю – нужно выглядеть круглой дурой, и только так мы победим. Ты умная девочка, Алиса. Одно плохо – ты… всего лишь девочка. А времена детишек-камикадзе еще не наступили.

– Как жаль, – грустно вымолвила Алиса. – А мне так нравилось вас спасать.

Через минуту я открыла глаза. В комнате был полумрак, дрожала люстра, мерцали обои, ветерок проникал в раскрытое окно и трепал марлевую занавеску. А была ли девочка?

– Вы влипли в историю? – поинтересовался «рукокрылый» Серафим из китайского отдела.

– Это заметно по голосу? – проворчала я.

– Это, Любочка, заметно по нездоровой суете, царящей в наших рядах. Вы не хотите излить душу?

Больше всего на свете я хотела излить душу. Прореветься, попросить помощи. Встряхнуться, наконец, от ледяной тоски. Доколе я буду походить на натюрморт из битой птицы? Но как можно доверить свою душу представителю «Бастиона», которого и знаешь-то без году неделя? Нельзя ему доверять!

– А голосок у вас и в самом деле неважнецкий, – совершенно справедливо заметил Пургин.

– Какой есть… – прошептала я и замолчала.

– Ладно, Любаша, хватит прикидываться колоском, прибитым градом. Это не в ваших правилах. Немедленно берите билет и прилетайте в Иркутск. И никаких отговорок, вы слышите?

– Я боюсь выходить на контакт, – со всей откровенностью врезала я. – Никуда не поеду.

– Выходит, вас хорошенько прижали, – задумчиво изрек Пургин после долгой паузы и вновь впал в задумчивость. Потом встрепенулся: – Я хорошо понимаю ваши терзания, Любаша. В свое время я прошел через аналогичные. Открою по секрету – лично меня можно не бояться. Вчера вы звонили Зуеву из энского аэропорта, через два часа перезвонили с Главпочтамта. У филиала прямая связь с Энском – вас могли задержать в любую минуту. Мало того – прошедшую ночь вы провели в квартире некой Светланы Губской – вдовы погибшего оперуполномоченного Железнодорожного РОВД. Признайтесь, Люба, – разве вам не дали выспаться?

Я молчала. От такой неразберихи поневоле замкнешься. Кто друг, кто враг? – злодеи сменяются своими в доску, свои оборачиваются злодеями…

– Мне и Веберу (начальнику иркутского филиала) вовсе не хочется приносить вас в жертву, Любочка, – убаюкивающе продолжал Пургин. – Даже невзирая на то, что вы провалили последнее задание. Обстоятельства были выше вас, допускаю. Врагов больше, вас меньше… Ну что вы молчите, как неживая? Я мог арестовать вас и не арестовал – согласны?

И сейчас может…

– Согласна, – процедила я сквозь зубы. Кольцо физически ощутимого ужаса сжималось вокруг горла. Я не могла его разорвать. Нужен любой друг. Пусть странно, пусть опасно, но телефонный абонент оставался единственной связующей ниточкой между мной и Тумановым.

– Необходимо встретиться и душевно поговорить, Люба. От вас не убудет, обещаю. Ничто так не сближает, как общие враги.

– Я боюсь ездить без почетного эскорта, Серафим Яковлевич…

Пургин сегодня был воистину покладистым дядечкой.

– Хорошо, я прилечу, Люба. Уйдите из вдовьей ночлежки и больше в ней не появляйтесь. Сейчас десять утра. В восемнадцать ноль-ноль по местному времени находитесь… Э-э… Помните свое увлечение? Ну, клуб по интересам?

– Конечно, Серафим Яковлевич…

Гимнастика тайцзицюань. Не было у меня в Иркутске иных увлечений.

– Та же улица – она есть в любом населенном пункте свыше сорока дворов. К номеру дома добавьте четыре.

– Я поняла, Серафим Яковлевич.

– Умничка. Не опаздывайте. И не забывайте, Любочка, – на прощание Пургин позволил себе пошутить, – что время, которое у нас есть, – это деньги, которых у нас традиционно нет…

Пургин прибыл на рандеву не один. Его сопровождали крепкие ребята – то ли верные «делу демократии» сотрудники энской конторы, то ли в разовом порядке завезенные из соседнего региона – меня не волновала их «прописка». Девочка созрела. Будь что будет, решила я, а повезет – там и помолишься. Суровые личности с физиономиями, говорившими, что у их обладателей присутствуют все положительные мужские качества, кроме интеллекта и чувства юмора, впихнули меня в невзрачный микроавтобус и долго возили по городу, избавляясь от возможного хвоста. В конечном итоге привезли куда-то в район бывших обкомовских дач, где не было никого и ничего, кроме густого запаха хвои, неухоженных аллеек и молчаливых особняков да одинокого дворника – медитирующего мужичонки лет тридцати пяти, наглядно изображающего, как не надо работать метлой.

Пургин встретил гостью на пороге однообразно роскошного особняка, по-отечески приобнял (папочка…) и, шлепая штиблетами, сопроводил в отделанную мореным дубом гостиную. Домик явно недавно расконсервировали. Основная часть мебели оставалась в чехлах, оголили большой диван, два кресла да журнальный столик, накрытый в полном соответствии с особенностями национального гостеприимства. То есть много всего, а есть нечего.

– Без выпивки, конечно, никуда, – пробормотала я.

– А что за негр без банана? – расплылся Пургин. – Присаживайтесь, Любочка. Разговор будет долгим и насыщенным. Если, конечно, вам есть что сказать.

Я присела. Диван прогнулся, приняв мою форму (или я приняла форму дивана), и сразу навалилось расслабление. Расклеились мозги, ослабли мышцы. Нет, не дураки его сюда поставили. Вовремя подсунутый диван, снабженный соответствующей набивкой, – это мощнейшее психологическое оружие.

– Вы отлично выглядите, Любочка.

Надо отдать ему должное – Пургин не страдал замашками заносчивого эфенди. Боевое партизанское (читай, пуританское) прошлое не отразилось на нем с отрицательной стороны. Серафим Яковлевич просто искренне не понимал, что такого благостного в роскоши, и почему все без исключения, кроме него, ее хотят. Он скромно сидел на краю кресла, одетый в простой тряпочный пиджак, и курил никому не нужные в наши дни папироски «Север», добываемые им через родственников в Северной Эвенкии, имевших выход на еще не иссякшие склады госрезервов.

– Спасибо, – кивнула я. – Я в таком возрасте, Серафим Яковлевич, что если не буду каждый день отлично выглядеть, через год стану никому не нужна. Даже «Бастиону» – в качестве безымянной жертвы.

– Я не понимаю, о чем вы, – Пургин пожал плечами. – Ваши шпильки больно ранят, и, увы, они не по адресу. «Бастион», если вы еще не поняли, понятие многомерное и весьма многоэтажное, чтобы применять к нему обобщающие выводы. Давайте пойдем от простого, – Серафим Яковлевич пересел в кресло поближе к столику. – Что вы предпочитаете: портвейн, коньяк, «Либфраумильх», джин с тоником?

– Предпоследнее, – подумав, выбрала я, – в отчаянно малом количестве.

– Ну уж нет, извините. Гулять так гулять, – Пургин вынул уже отштопоренную пробку и налил доверху в длинноногий фужер. В свой капнул – как из пипетки – «Арагви». – Буду с вами откровенен, Люба. Очень хочется вас напоить – чтобы вы забыли о своих страхах, доверились мне и рассказали, как на исповеди, свою печальную историю.

– Всю?

– Всю. Без утайки.

– С сопливого детства?

– С того дня, когда «Бастион» впервые поимел на вас виды.

Я рассказала все (обстановка в приглушенных тонах располагала). С того судьбоносно-злополучного дня, когда в моей квартире на Путевой раздался телефонный звонок, чуть не заставивший меня выронить отказавший утюг, и гэбэшник от бога некто Сизиков (по имени Борька, по кличке Гулька) поинтересовался, как мои дела. А закончила вчерашним визитом к старику-архивариусу, смертоописанием действующих лиц и похищением ящиков с архивами. Нет, не оттого я ему рассказала, что не производил Серафим Яковлевич впечатления пустобреха и неумейки. И не оттого, что боялась мер воздействия. Проще. Я облегчала душу. По мере повествования за окном темнело. Зажглись настенные канделябры (один в форме диадемы, другой кокошника). Со стороны Оби хохотали вечерние водоплавающие, где-то на соседних дачах играла музыка. Падал уровень коньяка в бутылке. Пока я сидела, голова работала, и состояние казалось терпимым. Но в том и подковырка слабого алкоголя – его можно поглощать ведрами, пока не встанешь. А встанешь – рисуй на себе крест. Земля не удержит.

– Да вы сущая «краснокнижница», Дина Александровна. Можно я вас буду называть настоящим именем? – задумчиво вымолвил Пургин, созерцая на свет «кокошника» золотистые переливы в фужере. – Таких, как вы, надлежит лелеять и всячески оберегать, труженица вы наша.

– Таких, как я, надлежит отпускать на пенсию по первому их требованию, а не отправлять в расход по малой нужде, – дерзко ответила я.

– По большой нужде, – помолчав минутку, обрадовал меня Серафим Яковлевич. – По малой нужде агентов вашего пошиба в расход не отправляют… А сама тема, между прочим, интересная, – Пургин задумчиво потрогал перебитую карателями переносицу. – Разумеется, нам известно и про Орден, как вы его величаете, и про спевку Японии с Китаем… Но, по совести сказать, не знаю, – Пургин пожал плечами. – Лично мне из союза двух последних большой беды не видится. Может, я мало вникал в масштабы происходящего? Все может быть. По японцам диссертаций не защищал. Китаизация – другое дело. Она идет стремительными темпами, и уже через пару лет текущая экспансия даст такие удивительные всходы, от которых мы все дружно прослезимся. И я считаю это направление приоритетным. Но настаивать не буду. Япония тоже не подарок к Рождеству. К тому же, если экспансия началась, как вы говорите, несколько месяцев назад, мы могли проворонить основные моменты. У китайского отдела своей возни хватает. Возможно, Японию курируют… К сожалению, наша организация не клановая структура, где каждый знает про всех, а все про каждого. Есть «московская» группировка, есть «северная», «сибирская», «дальневосточная» – со своими тайнами, со своей методикой работы. В том и суть неразберихи. Чем и пользуется враг, проникая в наши ряды и сводя на нет бледненькие завоевания. Вот я, к примеру, совершенно не представляю, чем занимается «северная» группировка, кто ею руководит и чего от нее больше – вреда или пользы. То же самое и они про меня. Наверное, шибко умный человек сооружал столь растяжимую структуру, раз без поллитровки в ней не разобраться.

– С поллитровкой в ней тоже не разобраться, – улыбнулась я. – «Бастион» создавал Орден. По образу и подобию кружка декабристов. И если отдельные структуры «Бастиона» берут на себя смелость выступать против создателя – то это не естественный ход событий, а досадное упущение «орденоносцев», оставивших дитя без глаза. Вся наша возня давно кем-то предрешена и запротоколирована… Кстати, что вам известно про базу?

Мой рассказ не оставил Пургина безучастным. Он заметно посмурнел.

– Не буду щеголять энциклопедизмом, Дина Александровна, но кое-что известно. По стране разбросано с десяток секретных объектов – мы знаем о некоторых, но увы – не все входит в нашу компетенцию. База есть, а что там происходит – мы не знаем. Три-четыре года назад из ряда крупных городов начал пропадать бродячий элемент. В массовом порядке. «Санитары» мероприятия остались неизвестными. Да и кто мог провести расследование? У власти стоял НПФ, а курировали его действия люди свыше, так что концы в воду… Бичи сгружались в эшелоны и увозились в неизвестном направлении. Бытует мнение, что они-то и участвовали в возведении так называемых баз Ордена. В качестве грубой копающей силы. Технику завозили вертолетами, громоздкую – в разобранном виде; оборудование, инженерный персонал, обслугу – тем же способом. Режим секретности, созданный в крае, позволял многое. Местность оцеплена, посторонние разворачиваются, воздушных линий над тайгой нет и не предвидится. А то, что американцы через спутник подглядывают, – да и бог с ними. Что хотим, то и делаем. Наша земля. По окончании работ бичи уничтожаются – вариантов тому несколько: кремация в оборудованном помещении, братская могила в котловане, замуровка в специально отведенных склепах – территория приводится в порядочный вид, завозится постоянный контингент, и начинается работа. При грамотной организации труда, включающей трехсменку, на строительство базы уйдет максимум год. Возможно такое?

– А почему бы и нет? – я пожала плечами. – Если вы, конечно, не сооружаете новое прокрустово ложе, подгоняя непонятные факты под удобное объяснение.

– Не буду с вами спорить, – улыбнулся Пургин.

– Я могу надеяться на вызволение Туманова? – спросила я.

Пургин вскинул глаза. Я добавила:

– Пусть не ваша «группировка» планировала операцию по заброске документов, порочащих союзников Ордена. Не совсем уверена, но пусть. Но вам ведь лишняя информация не лишняя? Согласно выкладкам Воробьева, по стране гуляет до шести тысяч идеальных бойцов, которых в скором времени пристроят в дело. Вы не собираетесь полностью утерять контроль над страной?

Он молчал.

– Не сомневаюсь, Серафим Яковлевич, вы представляете серьезную группу. Я не требую от вас купеческой благотворительности. Готова помочь знанием и опытом.

– Вы полагаете, мы хотим уничтожить базу? – искренне удивился Пургин. – А зачем?

– Правильно, – согласилась я. – Незачем. Но контроль над происходящим на базе, полное переподчинение лояльным командирам, овладение технологиями обработки людей и, наконец, перспектива поставить в строй шесть тысяч безупречных солдат удачи – не иной ли коленкор, как вы думаете?

Он молчал непозволительно долго, и у меня даже родилась мысль, что С. Я. Пургин – тугодум. Наконец он встрепенулся, рассеянно выпил коньяк из фужера и как бы нехотя вымолвил:

– Вам придется несколько дней пожить на этой даче. Под охраной. А мы наведем справки и определимся. Не сочтите за арест.

– Сочту, – сказала я.

Три дня я металась тигрицей в клетке. На четвертый явился Пургин в сопровождении седовласого господина печального образа, представившегося Дымовым, и провел со мной разъяснительную работу. Вернее, проводил работу седовласый господин, а Серафим Яковлевич вставлял по ходу ценные междометия. В частности, господин Дымов сказал:

– История с документами Воробьева – самодеятельность московских товарищей, если не хуже. Мы не имеем к ней ровно никакого отношения. Люди, держащие вас в плену, работали на центр. Мы не знаем никаких архивариусов, не знаем, правдивы ли эти документы и откуда они взялись, но кое-что выяснили. Программа, схожая с той, которую вам обрисовал Воробьев, действительно проводилась Комитетом государственной безопасности в течение ряда десятилетий. Отвечал за нее генерал-лейтенант Топляков, формально приписанный к Четвертому управлению. Он скончался в 88-м году, – как сообщила официальная медицина, от «прободения желудка». Там же в конце 80-х проект заглох – так считали. Никто не знал, что выполнение программы перехвачено другими людьми и переведено на более качественный уровень. Причем ваш архивариус отчасти ошибся: задействовали не только четвертое поколение. Многие из него еще подростки – какой с них прок? Иногда используется третье – по крайней мере, не достигшие сорока.

– Это я… – вырвалось у меня.

– Совершенно верно, – кивнул Дымов. – Но вас не тревожили. Повторю – задействуют не всех. Возможно, вы не подошли по определенным критериям. Скажем, эмоциональная возбудимость…

– Как осуществляется тренировка?

– Вот и подходим к главному, – Дымов сочувственно улыбнулся. – Вы не обращали внимания, сколько развелось всевозможных школ выживания, «экстремальных» секций, русских единоборств, сибирских единоборств?

– Есть даже школа боевого украинского гопака, – вставил Пургин. – Зрелище, конечно, восхитительное. Шаровары, усы а-ля Тарас Бульба, оседелец, кушак. Бьются дрынами. Красиво, но ничего нового. По сути ушу.

– Естественно, – поддержал Дымов, – плагиатом страдают. Но каждый спортсмен мечтает стать чемпионом. Плох солдат, не вожделеющий… и так далее. Вакантных мест мало, но есть выход – стать чемпионом в виде спорта собственного изобретения. Например, «чемпион по карате» звучит неплохо и сексуально престижно, но сколько здоровья надо угробить, пинаясь на ринге с такими же выскочками? Долго, тяжело, опасно. Но можно слегка поменять правила, выдумать название – и вперед. Куда уж проще: школа карате такая-то сделает вас настоящими бойцами! И сделает. Ежегодно появляется не меньше двадцати чемпионов мира по карате. А если к чемпионским амбициям добавить комплекс национальной исключительности, то древо боевых школ будет ветвиться особенно пышно. Зачем ходить в лейтенантах, если можно пролезть в генералы? Ездить на сборы, соблюдать режим, потеть, лечить переломы и растяжения – почему бы разом не заделаться сэнсэем?

– Только не школа Кадочникова, – вмешался Пургин.

– Согласен, – кивнул Дымов, – одна из методик подготовки спецназа существовала давно, «краснодарский монстр» вне конкуренции. Но другие проходимцы… Сперва – славяно-горицкая борьба, основатель не стал мелочиться с подведением идеологической базы – восстановил на Руси язычество. По следам – псковский «скобарь», тверская «буза», «лесной воин». И такая бешеная популярность, что изобретатели российских школ карате и ушу оказались далеко в аутсайдерах. Но надо наводить глянец. Правило бизнеса. Кроме теоретической базы важна историческая. Понятно, школе рукопашного боя иметь историю короче тысячи лет как-то неудобно. Основателями, недолго думая, объявили вещего Олега, Святослава, Пересвета, Мономаха, Йорика, кого угодно. Ну и, естественно, школа должна быть универсальной. То есть готовить ко всему – к учению, лечению, путешествиям. При школе боя появились школы выживания – методику для которых собирали где могли. Газеты и столбы запестрели своего рода дацзыбао: «Семинары школы выживания такой-то – ваш путь к познанию совершенства». И прочая лабуда. Выкладывай монету и поезжай – хочешь в степь, не хочешь – в тайгу. Можно в тундру. Или в горы. Кто платит, тот заказывает. А в офисе – прошу обратить ваше внимание, Дина Александровна, – где записывают желающих и оформляют путевки, сидит человечек. К трем спискам групп добавляет еще один – в направлении, тренерами не предусмотренном. Поскольку на дворе двадцать первый век, человечек не пером по бересте скрипит – на клавиатуре печатает. В шесть уходит. Не так уж сложно сделать лишний ключик и наведаться в «офис» – две комнатенки в ДК авиастроителей, – вызвать меню и поменять в четвертом списке одну фамилию «путешественника» на другую. А то и две. А конкурентов – убрать.

– Почему две? – спросила я.

– Для надежности, – опять вмешался Пургин, – вам доверяют, дорогая Дина Александровна, но не до такой же степени, чтобы в омут головой.

– Неужели так просто вмешаться в список? – озадаченно спросила я.

Дымов снисходительно улыбнулся:

– Просто, если знать, для чего он предназначен. Непосвященному нет смысла вмешиваться. Можно прийти и официально записаться в одну из групп, да и вообще, про этот список знают лишь лица в него входящие и «отцы-основатели».

– И вы.

– И мы, – согласился Дымов, – секции единоборств и школы выживания всегда патронировались нашими людьми. Оказалось, не зря. В чем наглядное упущение Ордена. Но если прежде организациям таежных туров не уделялось должного внимания, то нынче – напротив.

– Но меня вычислят… – прошептала я. Душа застонала и стала съеживаться.

– Как? – манерно удивился Дымов. – Группы постоянно тусуются. Они не знают друг друга ни по именам, ни в лицо. В конце концов, вас никто не тянет за уши. Вольному воля. Вместо вас поедет другой.

– В чем состоит задание? – пробормотала я. Нет, положительно – то, о чем так долго я мечтала, нечаянно сбылось и оказалось ужасным.

– Сбор информации. Структура, контингент, слабые места. А в ваши амурные дела мы не вмешиваемся. Но одно не должно мешать другому.

– Так вы согласны? – Пургин наклонился в мою сторону и пытливо посмотрел в глаза.

Я издала нечто вроде предсмертного стона:

– И что же из этого будет?..

– А будет сентябрь, – Пургин улыбнулся краешками губ. – Вы поедете за границу, а мы закончим без вас.

Стоит ли говорить, что я ему не поверила?

Туманов П. И.

– Понимаете, в чем дело, – говорил маленький серенький человечек, сжимая и разжимая «домиком» холеные ладошки, – если клиент не против того, чтобы из него делали героя, мы стараемся не применять к нему нестандартных мер воздействия. И правильно, химия, фу, – это так противно, – серенький шкодливо подмигнул. – А если клиент не хочет быть героем, мы вынуждены прибегать к целой серии непопулярных мер. Для начала поражается воля, потом стираются электрошоком, а то и ультразвуком, ненужные воспоминания, дабы ностальгия по прошлому не помешала приблизить лучезарное будущее. Дальше отключается восприимчивость к боли. Как рубильничком – хрясь, и свет погас…

– Я хочу быть героем, – прошептал Туманов.

– Нет, не хотите, – человечек огорченно покачал головкой, похожей на сморщенную заплесневелую луковицу. – Такие, как вы, не хотят быть героями. Приборы констатируют – а их не обманешь – вам подавай покой, уединение, отрешенность от наших недостойных мирских дел.

– У вас неправильное понимание… И приборы у вас неправильные. Я хочу быть героем.

Полное «шизэ», как сказала бы Алиса.

– Весьма сомнительно, молодой человек. Ваше настоящее имя Павел Игоревич Туманов. Послужной список – на трех листах, «рекомендации» – наимощнейшие. В принципе, уже герой, но с другим знаком. Менять полярность – неблагодарное дело. Без химии с физикой очень сложно. Фу, какая гадость эта наша химия…

Туманова безудержно лихорадило. Голова разрывалась на мелкие кусочки. После трех часов в ледяном «спичечном коробке», после двух – в духоте обильного аммиачными испарениями пространства организм начал вести себя самым подлым образом. В экстремальных условиях терпел, в обычных – проняло.

– Фигурант списка «Гамма», вдвойне приятно. Почему же вы не женились-то, Павел Игоревич? У вас родились бы исключительной одаренности детишки.

– Еще не поздно исправиться…

Человечек разлепил ладошки и потер пальцем веко.

– Поздно, Павел Игоревич. Ближайшие ваши годы уже расписаны, да и раньше надо было думать. Какой нынче прок с ваших детишек? Покуда вырастут, отгремят великие сражения…

Этот неторопливый болтун нещадно действовал на нервы. Сморщенная физиономия с белесоватыми невыразительными глазками покачивалась не далее как в полуметре. Но не было возможности по ней звездануть: руки висели и не слушались. Укол чуть ниже шеи обездвижил верхние конечности и ослабил нижние. Создавалось впечатление, что ему усиленно мстят. В частности, вот этот «репчатый реваншист», которого он впервые видит, но который так и норовит опустить его ниже пола. Не иначе заказ выполняет. Уж не человека ли по имени Александр Николаевич – того самого, со спущенными штанами?..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю