Текст книги "Забудь дорогу назад"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Двое… – Чуть ухо не откусила.

– Ты уверена?

– Да, представь себе, я отлично считаю до двух… Не видно ни зги, но эти голоса… Один говорит, что ехать осталось минут пятнадцать, а второй – что давно бы уже приехали, если бы – цитирую: «Ты, олень якутский, не проворонил поворот у Востряжино». Без мата общаются, странно…

Да, встречаются еще в стране интеллигентные и воспитанные люди.

– Схема тут такая, Соколова. – Я прижался губами к ее уху. – До пункта назначения мы доехать не должны. Там и сгинем. Уж поверь, с привычным миром мы расстанемся раз и навсегда. Сейчас ты начинаешь колотиться в окошко и кричать дурным голосом.

– О, это я умею… – Она обрадовалась.

– Но кричать ты должна не абы что, а исключительно в тему – чтобы они остановились. Например, «мужик помер, вы везете мертвеца», или что-нибудь в этом духе. Держу пари, остановятся. Начинай, Соколова, соберись с духом, у тебя получится…

Уши бы мои не слышали, что она орала. Приличная с виду девчонка, а такие загибы! И как с ней в постель ложиться? Впрочем, в постель с этим чудом я уже не планировал. Машина подпрыгнула, встала, послышались недовольные голоса. Хлопали дверцы, а я уже протискивался вниз головой в узкий проем. Я был уже на земле, глотал невкусную российскую пыль, выпутывался из каких-то приспособлений, произрастающих под днищем, когда слева и справа протопали двое, заскрежетала скоба, створки кузова пришли в движение. Мне не стыдно перед дамой за свое дальнейшее поведение. Я полз, как ящерица, а когда вспыхнул фонарь, был готов к действию. Да здравствует военная прокуратура! Первым делом я бросился к тому, что стоял в стороне от кузова с пистолетом на изготовку. Вывернул руку, разбил коленную чашечку, сместил ребром ладони пятый от черепа позвонок. Ничего оригинального, но сработало. Похититель невинных россиян кулем повалился в пыль. Второй отшатнулся от кузова, резко повернулся. Но я уже летел к нему на шею, повалил и серией мощных оплеух выбил душу. Излишне говорить, что после упомянутых действий я чувствовал себя примерно так же, как эти парни.

Я собрал в поясницу остатки воли, сползал за фонарем. В изнеможении уселся посреди дороги.

– Ну, ты и выступил… – оценила Анюта, сползая на землю. – Ты кто, киборг? Ты точно долбанутый на всю голову…

– Есть такая особенность, – проворчал я. – Но не тот я уже, вступаю в возраст, когда не следует портить борозды, уставать сильно начал… Оценила воздух свободы, Соколова? Как чувствуешь себя?

– Зашибись, – неуверенно сказала путана. – Чувствую себя пацаном. Странно, приятель, даже не знаю, как тебя зовут… Впрочем, вру, бородатый дядька в гостинице, которому ты сделал пластическую операцию, назвал твою фамилию. Я ее запомнила. Ты – Луговой.

«Теперь придется ее убить», – подумал я.

– Это одна из моих фамилий, – вздохнул я. – Эмигрировать из страны я планировал под фамилией Кохенбродер.

– Ничего себе фантазия у преступных элементов, – умилилась путана. – А звать тебя как – Арзамас Христофорович?

– Глупая. Это немецкая фамилия. Да и та осталась в прошлом.

– Не расстраивайся. – Анюта доковыляла до меня на подгибающихся ногах, свалилась и прижалась к плечу. Я приложил усилие, чтобы мы оба не упали. – Я буду звать тебя Луговым. Ведь это настоящая твоя фамилия?

Какая разница? Двигатель машины прерывисто работал. Тела не шевелились. Мы застряли на проселочной дороге в стороне от населенных пунктов. Пахло луговыми травами. Посвистывал ветер. Тучи кубарем катились по ночному небу. С обеих сторон обочины простиралось поле – рослая трава, отдельные кусты, не способные похвастаться обилием листвы. Справа выделялась полоса леса. Если развернуть машину, можно добраться до него за несколько минут.

– Поехали… – Подниматься было сложно – приходилось поднимать двоих. – Оттащим этих гавриков в кювет и попробуем оседлать железного коня. Пока нам с тобой не холодно, но это дело нескольких минут…

– Предлагаешь стать соучастницей преступления?

– А ты еще не стала?

Не хотелось мне знакомиться с этими «гавриками». Меньше всего меня волновало, как они выглядят, из чего стреляют и какие документы носят в карманах. Я осветил для порядка их лица, не отметив в них ничего выдающегося или знакомого, стал оттаскивать в водосток. Анюта больше мешалась, чем помогала. Один из «пострадавших» начал что-то выражаться – она тут же предположила, что парочка пуль ему не повредит, но сама смутилась своей кровожадности. Я знал несколько способов, как на несколько часов удалить человека в астрал, попросил ее отвернуться и применил один из способов. Вероятно, она подглядывала, потому что с этой минуты стала помалкивать. Я вооружился новым стволом – относительно компактным ПСС (предыдущий трофей у меня, понятно, изъяли), закрыл кузов, мы сели в дрожащую и чихающую машину (Анюта вышла из задумчивости и заявила, что эта машина одержима бесами), развернулись и поехали к лесу.

Осинник был густой, имел высокий подлесок, хорошо скрывающий машину от ищущих взглядов с дороги. Я оставил включенным двигатель, активировал белесый свет и провалился в прострацию. Не знаю, как долго там находился – вывело меня из прострации робкое покашливание. Я вспомнил, что не один, открыл глаза. На приборной панели старенького грузовичка мигали лампочки. Пространства было немного, колени упирались в крышку бардачка. Я покосился налево. Женщина не пропала. Грязная, как чушка, волосы дыбом, в глазах нездешний блеск. Сомкнула коленки, защемив себе ладони, смотрела на меня, как счастливый обладатель синдрома Дауна – с открытым ртом. Я проглотил смешинку – ситуация, в общем-то, серьезная. И как мне избавляться от этого «подкидыша»? Пинком из машины?

– Ты ведь не собираешься меня убить? – спотыкаясь, спросила она.

– Занятно, что эта мысль пришла тебе в голову. Что-то натолкнуло?

– Не знаю. – Она пожала худыми плечами. – У тебя такое лицо, будто ты оставил дома включенным утюг, но точно в этом не уверен.

– Я просто нерешительный.

– А я дура. И ничего, живу как-то с этим.

Нечасто встретишь женщин, применяющих в быту самокритику и самоиронию. Из любопытства я открыл бардачок и извлек оттуда скомканную сумочку Анюты.

– Держи, вахлачка. Радуйся – документы не придется восстанавливать. Впрочем, проверь, на месте ли твой серпастый-молоткастый.

– Ага, уже веселее, – обрадовалась Анюта, вырвала у меня сумку и принялась в ней копаться, издавая оптимистичные междометья. Стальная труба, как видно, была на месте. Помимо дамской сумочки, в бардачке имелись тряпки, пачка «Кента» и початая бутылка кизлярского коньяка. Стало еще веселее, хотя я рассчитывал на что-то другое.

– Подержи. Но смотри, не пей.

Я выбрался из машины и с помощью рычага приподнял водительское сиденье. В тесном ящике я нашел именно то, что хотел – собственную сумку плюс пятилитровую канистру (возможно, с бензином). Я вернул сиденье на место, уселся… и с возгласом возмущения отобрал у Анюты бутылку. Она пила из горлышка – жадно, быстро. Коньяк потек по дрожащим губам, формирующимся в жалкую улыбочку.

– Ты алкоголичка?

– Некогда. – Она сыто облизнулась.

– Серьезно? И чем же мы таким заняты? Ну, кроме этого твоего… – я помялся. – Апартаменты, выезд, дорого…

– Да никакая я не путана, – обиделась Анюта. – Всего четыре раза успела за деньги…

«Какая славная женщина», – подумал я.

– Ага, стало быть, ты у нас на испытательном сроке.

– Да ну тебя. – Она оскорбилась, поджала губы. – Кстати, ты мне должен сто пятьдесят долларов. Пока не отдашь, не отстану.

«Хорошо, что больше не требует, – подумал я. – А ведь могла бы – за массу причиненных неудобств». Расстаться с четырьмя тысячами рублями было гораздо приятнее, чем расстаться с жизнью.

– Клево, – обрадовалась путана и спрятала деньги в лоснящееся от грязи декольте. Я хлебнул из бутылки и откинул голову. Коньяк побежал по сосудам, нормализуя протекающие в организме процессы. Стало легче, жизнь обретала смысл, и даже болтовня «компаньонки» сносилась вполне терпимо. А после следующего глотка я даже заслушался. Анюту прорвало – обычное дело в стрессовых ситуациях. Не везло ей в этой жизни. То с инфантом судьба сведет, то «зоофилией» заболеет – влюбится в полное животное. Замуж однажды ходила – муж ей, в принципе, нравился, но зарплата мужа – абсолютно нет. И любовница, которой он обзавелся через год счастливой семейной жизни, совершенно Анюте не понравилась. Не сложилась жизнь – а ведь не глупая, не страшная, как ядерный гриб, и с юмором все в порядке. Бывают такие неудачницы. Не любит их Господь. Высшее образование, работа в центральной городской библиотеке (культурного багажа – аж с прицепом), служила секретаршей у крупного босса в нефтегазовой отрасли. Но тоже не сложилось – отправил в «отставку», заменив на молодую и сговорчивую. С дальнейшим трудоустройством откровенно не везло, а тут еще тетка прибыла на ПМЖ – в крохотную однокомнатную квартиру. У тетки дом сгорел, не выгонять же? А работать родственница не умеет и не умела никогда, но аппетит у нее волчий, язык острый и габариты такие, что ванная комната в ужасе содрогается, когда тетка в нее заходит. Странно устроилась жизнь: расходы есть, доходов нет. И ударило однажды Анюте в голову – а почему бы не попробовать легкого заработка? Попался кандидат каких-то наук, летящий из Н-ска в Стрежевой, – добрый, круглый, как глобус. Помидоры завяли, а всё туда же. После кандидата были мелкий (очень мелкий) коммерсант, штурман отечественной авиации, получивший срочное полетное задание и не успевший добежать до жены; истыканный наколками бандит-геолог – преобразователь природы, сто чертей ему в бороду – просто задавил Анюту своей тушей. Она и не почувствовала ничего – правильно, что почувствуешь в обмороке? Потом решила ванну с солью принять – отойти от стресса, соль насыпала, не дождалась, пока растворится – попу до крови расцарапала…

– Ты был пятым, – заключила она. – Но вмешались… как их… роковые обстоятельства. Теперь не знаю, как жить дальше. Страшное ремесло.

– Даже не знаю, что тебе посоветовать, – пробормотал я, припадая к бутылке. На дне еще что-то плескалось. – В принципе, проституция – не самое почетное занятие.

– Серьезно? – изумилась путана. – Ты открываешь мне глаза. Послушай, – она решительно сменила тему, – ты что-то говорил про рабство? А к чему ты это говорил?

А дальше я не понял, что нашло. Размяк, потек, принял алкоголь – достаточно, чтобы развязался язык. Да еще эта девчонка, присутствие которой, глупо признаться, взывало к откровению. Или не откровение это было вовсе, а дурная привычка размышлять вслух? В общем, нашло, и я начал изливать душу. Рассказывал все, что со мной было. Лаконично – сжатыми тезисами. Начал с того, что жил на свете некий старший следователь военной прокуратуры Луговой Михаил Андреевич, которому так же не повезло с работой, – сослало руководство в богом забытый Марьяновский район на севере Иркутской области. И с личной жизнью не сложилось – жена приделала рога и скрылась. И работу подкинули незавидную – сопровождать роту военнослужащих, преследующих двух дезертиров, с помпой сбежавших из части. У рядового Райнова папа переехал на работу в Кремль, и решил он в этой связи вытащить сына из армии. А пацаны-то не знали, вот и рванули, не стерпев издевательств. При этом прекрасно знали, куда бежать – подсказал один хитроватый товарищ. Дескать, имеется неподалеку страна всеобщего равенства и счастья… Действительно, имелась страна. Государство в государстве. Большая аномальная зона, в которую трудно попасть, еще труднее из нее выбраться. Каратай. Республика дезертиров. Загадочное урочище километров восемьдесят в поперечнике – с юга ограниченное непроходимой горной страной, с севера – топяными болотами. Та самая легенда, о которой больше века ходят слухи по Сибири. И самое обидное, что никто к этим слухам не относится серьезно. Дезертиры знали о тропе в скалах. Открыли огонь, когда подразделение ракетчиков взяло их в клещи. И пропали… Нескольким несчастным, среди которых был и следователь Луговой, удалось взять след. Мы гнались за преступниками по подземным галереям, попали в обвал. Бурная река вынесла нас на поверхность и бросила на камни. Красивее места в Сибири я не видел. Территория, покрытая мраком таинственности… Мы пытались вырваться из этой красоты, но только увязали. Нас водили лешие, гнали дикари, бородатые вооруженные громилы из сказаний о Кудеяре. Мы вступали в стычки с работниками спецслужб, имеющих в Каратае собственный интерес – в виде никем не контролируемых алмазных приисков. Предприимчивые люди держали здесь армии рабов, выращивали наркоту. В долинах с благодатным климатом произрастал даже опиумный мак. Плодились секты – местные феодалы умудрялись держать их в узде. Контрабандные тропы тянулись через Каратай, за проезд по оным взималась плата. Держу пари, здесь творилось много чего и похуже – я просто не успел это выяснить в силу кратковременности «командировки». Сам факт существования закрытого анклава, о котором никто не говорит, – разве не напоминает таинственный эксперимент с неизвестными целями, проводимый неизвестными лицами и организациями? Мы пытались вырваться из этой трясины, теряли людей. Я застрял на две недели в концлагере Саула – хозяина Лягушачьей долины. Подавляющую массу рабов составляли люди с физическими и умственными отклонениями, тайно завезенные в Каратай. Местный правитель, некто Благомор, радеющий за свою безопасность, вербовал меня в свою команду, но я был против. Надвигался передел – он это чувствовал. Мы бежали из концлагеря – я набрал себе в команду достойных людей. Вырвались из ада и вновь скитались по урочищу. Предательство – как гром среди ясного неба. Участник заговора против Благомора все время находился рядом с нами! Сообщник капитана Орлеги, которого мы умыкнули из жилого городка алмазного прииска… В этой мясорубке уцелели только мы с Орлегой (не умею я приканчивать безоружных). С этого часа мысль об уходе «за пределы» становилась идеей фикс. Я бежал, прихватив с собой коллегу Павла Викторовича Булдыгина, застрявшего в «республиканском» лазарете. Доставил жене, снабдил деньгами на первое время… и растворился на просторах необъятной страны. Кочевал из города в город, из региона в регион. От мысли о возвращении в Каратай волосы вставали дыбом. Уж лучше сразу в топку. А за мною мчался по пятам… Уж лучше бы исполнительный лист. Я даже не задумывался, какие люди и организации на меня поставили и почему именно на мне пересеклись векторы их интересов. Я бегал, как заяц, и вот сегодня ночью чуть не добегался. Эти демоны везде. Не хотелось бы думать об этом, но, боюсь, и завтрашний день не принесет результата, на который я рассчитываю…

Я закончил свой сумбурный рассказ и замолк. Осторожно скосил глаза. «Благодарная слушательница» смотрела на меня с неприкрытым страхом и, похоже, решала дилемму – сразу сбежать или пока остаться.

– Что? – вздохнул я.

– Это… мистика? – тихо спросила она.

– Физика, – разозлился я. И по какой нужде тут, спрашивается, распинался?

– Ну, ничего, ничего. – Она погладила меня по руке. – Будет о чем поговорить с психиатром…

– Ладно, поговорили уже, – отрубил я. – Кстати, Соколова, давно хотел тебя спросить. Ты случайно оказалась в баре гостиницы? Знаешь, не могу избавиться от тягостного ощущения, что ты хорошая актриса.

Воцарилось гнетущее молчание. Только ветер шумел в кронах деревьев – гудел, подвывал, как далекий паровоз. Анюта беспокойно шевельнулась.

– Ты в каком это смысле?

Я внимательно следил за ее лицом. Прояснилось в голове, алкоголь не мог пошатнуть мой разум. Некоторым женщинам, о чем свидетельствовал горький опыт, свойственно в минуты опасности проявлять повышенную резкость.

– Да уж не в библейском, Анюта, – это я про смысл…

– Тьфу ты. – Она расслабилась. – Ты подумал, что я с ними заодно… Льстишь, Луговой. Ты точно сумасшедший… Тараканы в голове чего-то празднуют? Может, права мне зачитаешь? Их, знаешь ли, не так уж и много…

– Ответь на вопрос, Соколова.

– Кретин! – взвизгнула она. – Ты же сам подошел ко мне в баре!

– А как к такой не подойти… – Кровь прилила к щекам. Скрипнув зубами с досады, я завел «одержимый бесами» грузовик и начал выдергивать его из леса.

Я остановился на краю поля, задумчиво поглаживал рычаг трансмиссии. Кто бы объяснил, куда ехать. Пределы Томской губернии мы, наверное, еще не покинули. Я нашел Полярную звезду под ковшом Большой Медведицы. И какая польза с этого точного ориентирования? Подводил меня мой «светлый» ум. В свете фар мерцала развилка – от проселочной дороги отпочковывалась аналогичная и по широкой дуге тянулась к темнеющему справа лесу. А та, что слева, убегала к поселку за перелеском – горели огоньки в домах полуночников. Тучки понемногу рассеивались – в разрывах между лохмотьями мерцали звезды, показался спутник Земли, озарил заросшее разнотравьем поле. Часы показывали начало третьего. Неторопливо протекала ночь. Я испытывал сомнения, колебался. Не должен был я этого делать! Я обязан быть решительным и твердо знать, чего хочу!

Анюта помалкивала в ожидании вердикта.

– Ладно, подруга, – решился я. – Прости за все, не знаю, кто ты такая, и знать не хочу. Не сочти за бессердечие, но дальше ты со мной не поедешь. Это опасно прежде всего для тебя, а не для меня. Прогуляешься, жирок растрясешь – зато останешься в приятной компании живых людей. Будь здорова, хорошо провели время. И моську не забудь помыть, – добавил я, – прежде чем с людьми общаться станешь.

Она вздохнула – тяжело так, драматично. Потом еще раз. Давила на больные струны.

– Только не жалоби, – предупредил я. – К прениям не переходим. Деньги у тебя есть. Попросись на постой к добрым самаритянам. Утром спросишь, где тут ближайший автобус до областного центра. Топай, Соколова, топай. Славная ночка. Не мотай мне нервы.

– Сука ты, Луговой, – резюмировала Анюта и стала выбираться из машины.

Оценка была резковатой. Но, в сущности, справедливой. Я молчал. Угрюмо смотрел, как она уходит по дороге – шатаясь, припадая на левую ногу, волоча сумочку – та подпрыгивала за ней в пыли, как миниатюрные санки. Гордая – не оглянулась. Миновала развилку, ушла влево. Бороться с последствиями этой ночи нужно было решительно и сразу. Я снял машину со стояночного тормоза, доехал до развилки, повернул направо, прыгал по кочкам, обеспокоенно прислушиваясь к веселому дребезжанию под капотом. Темный лес неторопливо приближался. Мне требовался план хотя бы на ближайшую неделю. Просто сесть и подумать. Вариантов множество. Напиться до зеленых соплей, удалиться в ближайший скит и слушать, как растет борода, записаться в Иностранный легион…

Да что со мной происходило?! Я ударил по тормозам и начал ждать, пока противоречия разорвут меня окончательно. До леса оставался какой-то пустяк! Но я сидел, как полное ничтожество, проницал черноту за окном, ждал, пока в хранилище совести, запрятанном глубоко в желудке, создастся критическая масса. Выдал в пространство непечатную тираду и… принялся разворачивать машину.

Через несколько минут я догнал Анюту – она брела по дороге против ветра, вся такая гордая, недоступная. Даже не покосилась в мою сторону.

Несколько минут я ехал рядом, свесившись из окна. Ждал, пока она что-нибудь скажет. Она молчала. Я тоже молчал. Наконец, она не выдержала, повернула голову.

– Чего смотришь? Даму под парусом не видел?

– Садись, – сказал я, – яхтсменка. Считай, разжалобила. Довезу тебя до какого-нибудь приличного места, а там уж, извини. Мэри Поппинс, как говорится, до свидания.

– Не сяду, – фыркнула Анюта. – Я уже в непосредственной близости…

– От непосредственной близости, – кивнул я. – Ладно, прости, погорячился, бросил тебя одну в трудную минуту. Садись, говорю!

Я резко остановил машину. Она вздохнула, кое-как обошла капот, застряла в дверях. «Порвали парус?» – хотел я съехидничать, но в горле застряло. Зря я орал на нее. Она качалась от усталости, нога срывалась с подножки. Пришлось обойти машину, подобрать слетевшую туфельку, подсадить. Мы ехали молча. Миновали поселок, где в нескольких домах горел свет, потряслись по полю, свернули за покатый холм. За возвышенностью проселочная дорога влилась в щебеночную, и стало веселее. Показались крыши большого селения. Мы проехали заправку, состоящую из цистерны и сломанной колонки, миновали околицу. Потянулись дома барачного типа. Поселок спал – ни одного огонька. Под капотом древнеяпонского грузовичка происходили какие-то метастазы. Двигатель начал всхлипывать, чихать, плеваться. Замигала красная лампочка на приборной панели. Я плавно выжал тормоз.

– Странно, – пробормотала Анюта. – Раньше эта штука не плевалась.

– Раньше в этой штуке был бензин, – проворчал я.

Я выбрался из машины, извлек из-под сиденья канистру и отправился искать отверстие бензобака. Бензин сливался неторопливо, я успел осмотреть окрестности – погруженные во тьму бараки, кучку сараюшек перед примыкающим проулком, гору битых кирпичей, сваленные в беспорядке брусья. Скрипнула автомобильная дверца, Анюта – типичная зомби – не видя, что творится у нее перед носом, протащилась по траверсу и застучала в железную дверь.

– Не стучи, – буркнул я. – Это трансформаторная будка. Куда тебя понесло? По нужде приспичило? Так сходи под машину – резина стерпит.

Она упорно стучала – видно, решила это делать до образования румяной корочки. Я выбросил пустую канистру, завинтил крышку бензобака и отправился спасать боевую подругу. Обнял за плечи, увел от трансформаторной будки. Она протяжно засопела – сложила головку мне на плечо и уснула. Я почувствовал что-то тянущее в костяшках левого кулака. Эту соню было проще донести, чем довести. Я поднял ее на руки, подхватил сумочку.

Но даже не донес! Развязка подкралась незаметно, с выключенными фарами! Откуда она взялась, из переулка? У этих японских джипов мотор работает абсолютно беззвучно!

– Ну, хватит, Луговой, – прозвучал насмешливый мужской голос. – Побегали уже. Аккуратно положите женщину и медленно поднимите руки. К вам не будут применять мер физического воздействия.

Шея перестала гнуться. Тоска в груди – не продохнуть. Эх, отмотать бы обратно… Я повернулся вместе с повисшей на плече Анютой. Громада внедорожника возвышалась в двадцати шагах. Двое приближались – медленно крадучись.

– Не надо геройствовать, Луговой. Вам женщина мешает. Положите ее – хоть в машину, хоть на землю, будьте же благоразумны.

Не хотел я быть благоразумным! Коленом распахнул дверцу, пристроил женщину на сиденье. Она спала – хоть бы что. Не смог бы я – по вполне понятным причинам – перевалить через нее за руль, дать по газам и с триумфом умчаться. Но где-то был пистолет…

– Давайте не дергаться, Луговой. У вас оружие, мы знаем. Медленно поднимите руки и сомкните за головой. Чувству вашего достоинства ничто не угрожает. Мы не та компания, что пыталась прикончить вас в гостинице.

Существовали, насколько понимаю, три компании, имевшие на меня виды в связи с событиями в Каратае. Одна компания, ведомая Орлегой, хотела отправить меня к праотцам; другая, в коей значился «его величество» Благомор, собиралась предоставить мне «работу»; а третья, зная, что вторая компания рано или поздно предоставит мне «работу», была не прочь переманить меня к себе и сделать поставщиком информации. Ни с одной из этих компаний мне было не по пути (особенно с первой).

В голове проматывались варианты. Имеет голова такое свойство – вести кипучую деятельность в безвыходных ситуациях. Я медленно отошел от машины и поднял руки. Заводить их за голову не спешил, перед этим нужно было выбросить Анютину сумочку, висящую на ремешке. Двое приближались.

– Проблемы со слухом, Луговой? – Голос второго мужчины был значительно резче. Он и стал будильником для Анюты. Истошный визг забился в кабине! А кто виноват? Предупреждали – уходи, не жалоби, нельзя нам быть вместе! И сразу все переменилось, пришло в движение. Первый притормозил, второй шагнул ко мне. Я тоже не стоял. Взметнулась сумочка, я перехватил ее в правую руку – отменная праща! А если учесть кусок трубы – просто убойный материал! Была у меня в начале вечера неясная мысль, что если в первом акте на стене висит ружье…

И послал ее с удивительной точностью! Агрессор получил по челюсти и рухнул, как подкошенный. А я нашляпил. Вместо того, чтобы выхватить пистолет, я кинулся ловить столь незаменимую в ратном деле сумочку, поскользнулся на брошенной мною же канистре и с воплем, на удивление созвучным с воплем Анюты, растянулся на земле. За секунду до удара пистолетной рукояткой успел подумать: вот и подошел к концу мой затянувшийся квест…

Пробуждение было странным, отрывочным, частичным – в нем участвовали отдельные органы чувств, но не зрение. Я лежал парализованный, кружилась голова. В горле было сухо, по лбу катился пот, но, несмотря ни на что, я чувствовал себя вполне сносно и был не прочь поболтать.

– Вот вы и с нами, Михаил Андреевич, – вкрадчиво говорил незнакомый голос. – Побегали, пора и домой. Вы же не беспризорник какой-нибудь.

– О, да, – ответствовал я. – Дом, милый дом… Вы не представитесь, уважаемый?

– Излишне, Михаил Андреевич. С вами беседует… хм, не автоответчик, скажем так – специалист среднего звена, пребывающий в курсе нашей темы и знающий вопросы, на которые вы дадите ответы. Вы же не прочь пообщаться?

– А как я откажусь? У нас сегодня «амиталовое» интервью?

– О, вы читали «Пособие по психиатрии для инакомыслящих» под редакцией Буковского? Вы образованный человек, Михаил Андреевич. Стоит ли забивать себе голову? Совершенно не важно, какое вещество вам ввели – кетамин, пентотал, амитал-натрий или скополамин. Оно в любом случае подавляет вашу волю и лишает способности спокойно врать. А еще поднимает настроение, согласитесь.

– Оно не вредное?

– О, нет. На ваше богатырское здоровье данная прививка никоим образом не повлияет. Здоровый сон – и будете как огурчик.

– Позвольте усомниться, уважаемый… Насколько я знаю, последствия сродни с осенним гиповитаминозом – зрение садится, усталость прогрессирует, ногти ломаются… Зря вы так. Информация, коей я владею, не стоит того, чтобы жертвовать моим неповторимым здоровьем. Могли бы и так попросить – я бы охотно поделился.

– Сожалеем, но такой порядок.

– Неправильный у вас порядок…

– Лучше неправильный, чем никакого.

– Где женщина, что была со мной?

– Хм, нехорошо, Михаил Андреевич. Здесь не викторина, не свадебный конкурс, вопросы задаю я. Забудьте про женщину, она никто, пройденный этап. Использовали, расплатились и выбросили из головы. Но чтобы вы окончательно не расстроились, скажу – ее не убьют. Сами виноваты – зачем вы так откровенничали с ней в машине? Пусть она и не поверила вам, но пускать это дело на самотек мы не можем. Предвосхищаю ваш второй нетактичный вопрос – как нашли вас в сельской местности в тридцати верстах от томского аэропорта. Сами, наверное, догадались: в машине был маячок. Машина нашей организации, понимаете? Подержанная, но надежная и в глаза не бросается. В кабине имелся не только маячок, но и микрофон, так что мы примерно были в курсе происходящего. Вас хотели взять без шума, но вы же не можете без шума – вы обожаете спецэффекты и членовредительство. На ваш след вышли еще в Барнауле, но не светились, поскольку заметили конкурирующую организацию, проявляющую к вам интерес…

– Капитан Орлега? Гнусный заговорщик… Он еще не расстался с компанией, планирующей свергнуть с трона вашего царька?

– Нет, их намерения с каждым месяцем становятся все более угрожающими. Но давайте поговорим о другой компании – есть еще и третья сила, не забыли? В ноябре месяце вы имели беседу с господином, занимающим ответственный пост в Управлении ФСБ по Н-ской области…

– Вы про Пал Палыча?

– Хм…

– Да уж, славно мы поиграли тогда в пятнашки… Он нашел меня во второсортной пельменной на Советской улице. Каков он из себя, вы и сами знаете. Удостоверение, уверен, подлинное, но я в него не заглядывал. Зовут ли его Пал Палычем, не знаю… Господин выразил уверенность, что скоро меня найдут люди, не имеющие к его организации никакого отношения, и сделают настойчивое предложение. Бегать господин не советовал. Предлагал поработать двойным агентом. Собирать информацию… на новом месте работы.

– Каким образом предполагалась связь?

– Банальная телефонная. Мне бы ответили в любое время суток.

– Не подкинете телефончик?

– С удовольствием. Признаюсь честно, ни на кого не собирался работать. Ни на их дядю, ни на вашего. Пустился в бега, и хочу похвалиться – семь месяцев жил нормальной кочевой жизнью…

– Телефончик, пожалуйста.

Я продиктовал несколько несложных цифр.

– Спасибо, Михаил Андреевич. А номерок-то сохранили в памяти…

– А он простой. Рад бы забыть, да не могу.

– Разумеется. Что еще сказал ваш несостоявшийся куратор?

– Ох, как давно это было… Пал Палыч пытался меня убедить, что его компанию меньше всего волнуют алмазные рудники и прочая коммерция, процветающая в Каратае. Лукавил, конечно, но вдруг и вправду не всё так прямолинейно? Говорил про какой-то «испытательный полигон»…

– Простите?

– Эксперимент, благополучно свернутый несколько десятилетий назад. Чужие слова – за что купил, за то и продаю. «Совет мудрецов», набившая оскомину конспирология, все такое… Слышали про утопию? Модель идеального общества, несбыточно красивая мечта о будущем. Страна, где все по справедливости, граждане реализуют свои способности, получают по потребностям, где все общественные противоречия успешно разрешены – ну, типа коммунизм… Научный опыт – именно так он и сказал. Эксперимент продолжался почти век, но потом… как-то не срослось.

– Несбыточно красивая мечта? – недоверчиво переспросил собеседник. – Но вы же были в Каратае, Михаил Андреевич, вам не приходит в голову, что эта большая аномальная дыра, сопряженная с практически голливудским хоррором…

– Да нет, уважаемый, ужасы вполне российские. И с тихим библейским раем действительно не смыкаются. Думаете, я размышлял над словами Пал Палыча? А вдруг он обычный сумасшедший?

– Ну, хорошо, – помявшись, сказал собеседник. – Спасибо за откровенность. Мы разберемся с информацией – как бы дико она ни звучала. Позвольте вас еще помучить, не возражаете? Расскажите всё, что случилось с вами прошлым летом. Как попали в Каратай, как бежали оттуда, с кем общались по мере вашей увеселительной прогулки по урочищу. Это важно, Михаил Андреевич. Любая информация из ваших уст может иметь значение.

Полагаю, особое значение для них имела информация, связанная с заговором. У меня не было оснований что-либо утаивать. Он ни разу не перебил, не одернул, когда меня заносило в лирику. Тема иссякла, но я не стал молчать.