Текст книги "Наследник чемпиона"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

«Я у тебя втора-йя, первую звали Ра-йя…» – пела, улыбаясь Роме, Вика.

– Значит, так, – заключил тот и вынул из кармана спортивных брюк телефон. – Коля, завтра скажешь Майдану, чтобы он к вечеру нашел Хорька. Что за мужик такой? Пятый десяток человеку идет, а ведет себя, как тридцать лет назад. К золоту тянет, как магнитом. Что в ломбарде, что на бабах… – Прижал трубку к уху: – Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, Костин сегодня дежурит? Дежурит? Пригласите, будьте любезны… – Заметив, как один из командированных купил у постоянно слоняющейся по кабаку цветочницы три алых розы и направился к сцене, Рома поморщился, но тут же оживился. – Алло, Леша! Привет! Слушай, у меня к тебе вопрос есть. Мимо тебя сегодня на изумрудной «девяточке» никто из ребят спортивного телосложения не проскакивал?.. Останавливал даже?.. Как мило…

Рывком выдернув из другого кармана блокнот, Гул вытянул из него ручку и забегал ею по листку.

– Ага… Мартенсон… Откуда?! Из США?! Что ж он так… – Чернила стремительно разукрашивали бумагу причудливой вязью. – В чужой-то стране… У нас только начали отношения налаживаться… Да нет, ничего… Леша, если он обратно ехать будет, ты «отморозь» его минут на двадцать и звякни мне, не сочти за труд, ладно?

Телефон и блокнот вернулись в соответствующие карманы костюма. Казалось, дремота навсегда покинула крепкое тело авторитета. Он улыбнулся Вике.

– Ой, кто пришел! – радостно расплывшись в улыбке, воскликнул Крот. – И кто бы мог подумать, что он появится здесь и именно в этот час?

Информаторы из стана врага оказались правы: Гарик Халсанов сегодня вечером придет в ресторан «Садко» отмечать свой тридцать пятый год жизни. И пришел. Как водится, не один. Следом за ним в ресторан ввалился десяток кавказцев. У ары праздник, оно понятно…

С приходом Гула к действительной власти в городе, в киоски по ремонту обуви, на цветочные, фруктовые и овощные базары, а также в бригады асфальтоукладчиков и маляров вернулись все те, кто в период временного безвластья предался иллюзиям относительно своего правового статуса – черные. Два года назад бывшие маляры стали напрягать сутенеров у гостиницы «Сибирь», бывшие асфальтоукладчики зачастили в кабинеты управляющих банками, а бывшие сапожники из будок пересели в «Ауди» и принялись пугать держателей меховых и кожаных салонов. Дошло уже до того, что в учетах руководителей Управления по борьбе с организованной преступностью стали появляться странные записи, типа – «Армянская ОПГ, лидер – Манукян», «Азербайджанская ОПГ, лидер – Калмиев», «Чеченская ОПГ, лидер – Чироев»…

Рома Гулько никакой бумажной статистики не вел. Всю бумагу он разделял на три категории: денежные знаки, туалетная и доверенность на право управления транспортным средством. Во внешних признаках, разделяющих граждан на национальности, он тоже разбирался слабо. Также плохо разбирался и в цветовой гамме, видя мир лишь в черно-белом изображении.

О том, как менялась криминогенная обстановка в Новосибирске в связи с перечисленными пертурбациями, можно судить по строительству новой автотрассы из Новосибирска в аэропорт «Толмачево». Пока в городе жил авторитет, предшественник Гула, дорога ползла, как голодная кобра – быстро и упрямо. Авторитета посадили. Кобра умерла. Некоторые склонны винить в этом мэра, мол, средства зажал, области задолжал, «дорожникам» платить нечем… Полная чушь. Так судить может лишь ничего не соображающий в экономике дилетант.

А мост через плотину на ОбьГЭС? Расшатался сволочь – пятьдесят лет всего без ремонта, а расшатался! К сентябрю мост должен функционировать в полную силу! – дал команду мэр. Никак не можно! – отреагировали мостостроители – понимаете, технологии, ГОСТ, человекочасы… К ноябрю! – поправили они. Мэр не согласился, но мост построили к июлю. Горожане решили на следующих выборах голосовать за прежнего мэра.

А при чем тут мэр? Просто приехал Рома Гулько на стройку, подозвал главного инженера и спросил, щелкая семечки да посматривая на вялую возню полупьяных рабочих под опорами:

– Ты знаешь, сколько у меня киосков на том берегу?

– Нет, – признался главный инженер.

– Сто восемьдесят четыре. Поэтому если через месяц по этому мосту на ту сторону не переедет первая машина с товаром, я тебя продам вьетнамцам. Будешь сидеть в подвале на цепи. Шелушить рис за пятьдесят центов в день. А твои замы будут, как индейцы, мой товар на лодках на тот берег доставлять.

Гул многое умел и почти все мог. С этим уже все давно согласились, но всегда найдется кто-то… Это как крошки на постели. Сколько ни стряхивай…

Гарик Халсанов в последние месяцы вел себя вызывающе, полагая, что если он не попал под первые месяцы «чистки», то это не по причине занятости Гулько, а по какой-то другой. Возможно даже, по причине его, Гарика, величия и бессмертия. Поэтому шел к ближайшим столикам с кавказской уверенностью и спокойствием. Справедливости ради нужно заметить, что о присутствии в ресторане, где он собирался праздновать именины, Ромы Гулько он даже не догадывался.

А тот, лукаво ухмыляясь, вынул из кармана колоду красочных пластиковых карт и жестами матерого каталы стал выкладывать на столе пары, тройки, покеры и вееры. Молниеносным жестом собирал, и двумя движениями раздавал на четверых. Собирал и одним жестом раздавал на троих по четыре карты, по пять, по семь… Тасовал между пальцами, раскатывал спиралью и снова собирал. Эта профессиональная игра с самим собой, больше похожая на мистику, привлекла десятки глаз вокруг, и девчонки с молодыми людьми, осторожно показывая взглядами направление, призывали спутников полюбоваться вместе с ними.

Этого мелькания цветного пластика не замечали лишь поглощенные предвкушением праздника азербайджанцы. Гогоча между собой, они занимали три столика кряду, жестами и щелканьем подзывая всех официантов сразу.

Внезапно в кармане Гула запищал телефон. Остановившись на мгновение, он вынул трубку и прижал к уху.

– Да?

Покачал головой.

– Хорошо, сейчас пришлю за ним людей.

– Хорек? – справился Крот, разминая под столом кисти рук.

Рома снова покачал головой, только теперь уже отрицательно, созвонился с кем-то и вернул телефон в карман. И только потом повернулся в сторону Халвы и, не глядя на него, задорно крикнул:

– Гарик, здравствуй, дорогой! Каким ветром?

В зале словно у всех пропал слух – тишина была настолько мертвенна, что слышалось, как на кухне шкворчат на сковороде котлеты.

– И тебе здравствуй, Рома, – справившись с оцепенением, проговорил Гарик. Он знал, на чью территорию залез, когда требовал дань с продавцов меховых изделий, и сейчас нужно было всем дать ответ на последний вопрос – возможен ли подобный кураж в тот момент, когда рядом сам Гул.

– Присядь ко мне, дружище, – пригласил Гулько, продолжая раскатывать на столе узоры. – Пульку распишем. Я тебя с годовщиной поздравлю. Надеюсь, не с последней.

– Я в карты не играю, – Гарик пришел в себя окончательно и, увидев, что рядом с заклятым врагом всего двое, вновь почувствовал в руках поводья.

– Почему же?

– Потому что всегда полагаюсь на свой ум, а не на случай.

Острота ответа была поддержана азербайджанской стороной.

– А в картах именно на ум и нужно полагаться, – возразил, теряя улыбку, Гул. – Наверное, именно поэтому ты в карты и не играешь. Хотя если бы пятилетку отмотал, тогда, может быть, и катать научился, и думать. Но ты ведь не «заезжал» ни разу, верно?

Гарик думал, где его обидели. Не поняв, сделал вид, что понял.

– Ты, Гулько, привык людей оскорблять…

– Как ты меня назвал? – перебив, прищурился Рома.

Не привыкший к блатным зацепкам азербайджанец пропустил вопрос мимо ушей и решил закончить собственную речь.

– Или ты по привычке все делаешь? Забываешь, что время идет и люди меняются? – Халва развязался окончательно, и его понесло. – Зачем со мной сейчас так говоришь? Я сам так с тобой поговорить могу.

– Ну, иди, если мужчина, поговори, – Рома пнул из-под стола четвертый, свободный стул.

Секунду подумав, Халсанов встал, что-то буркнул спутникам и, подойдя к троим в спортивных костюмах, отвалился на спинку ресторанного стула, больше похожего на офисное кресло.

– Ну, и что дальше?

Вместе со стулом к столу пробрался еще один азербайджанец и уселся рядом с Халвой.

– Тебе кто позволил за стол садиться? – сверкнул взглядом Рома. – Ну-ка, исчез отсюда!

Темная гвардия рванулась с места, но Халва остановил ее одним движением руки.

«Гыр – гыр – гыр – гыр!» – словесно подтвердил он свой жест, и все вернулись на место, поблескивая своими, похожими на маслины, глазами.

Более благоразумные сторонние посетители стали покидать ресторан. Вскоре из едоков и веселящихся остались лишь противоборствующие стороны, группа музыкантов с Викой и троица подпитых командированных, один из которых все еще на что-то надеялся.

– Не зли моих людей, Рома, – угрожающе попросил Гарик.

Гулько чуть заметно дернул веком.

– Ты трезвый, Халва?

Тот до ответа не снизошел.

– Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь, Халва? Ты знаешь, кто я?

– Рома, я знаю тебя. Но и тебе пора меня знать. Бросай свои привычки, Рома, я свои брошу. Обижать я тоже умею. Не лучше ли нам миром и любовью порешать, как Новосибирск делить? Все равно рано или поздно придется.

Первым не выдержал Крот. Он расхохотался с такой истерикой в голосе, что Вика забыла припев, а командированный отвалился на спинку и, выудив глазами источник помех, рявкнул:

– Ну, что?! Подойти, успокоить, что ли?!

Двое спутников усадили его обратно, пробурчав что-то о том, что «набить им морду никогда не будет поздно».

– Рома… – Халва окрысился и оголил несколько фарфоровых зубов. – Я своих людей успокоил, успокой и ты своих.

– Я успокою, – подтвердил Гул. – Ты тут что-то насчет наших с тобой привычек говорил? Только ведь они у нас разные, Халва. Я тебе расскажу, что такое привычка. Две недели назад двое моих корешков – они сейчас граждане США – зачалились в кабачке, в Оклахоме. Сидели, пили и никого не трогали. Вдруг откуда ни возьмись появляется какая-то херня в джинсах и начинает у стойки куражиться. То барменше что-то вякнет, то по голове одного из моих корешков похлопает, то виски на пол, свинья, выльет. Мои терпели, терпели, а потом один из них и говорит – мистер, мол, фак ю, гондон рваный, нельзя ли успокоиться да заодно прощение за такую неслыханную фамильярность попросить? А он кричит – ай эм ин спешл форсес служил! И в наколку на плече тычет – коршун ихний, на баклана похожий, череп в руках держит. А мой руку заголил и на кота синего показывает – а это, мол, видишь? Тот – вот из зис кэт, фак ю?! А мой парень и говорит – зис партак, обсосок, не кэт, а Коренной Обитатель Тюрьмы. А тот – всех, кричит, порву! Ай эм рядовую Лич спасал! Ай эм Эн-Насирию брал, ай эм Багдад брал, ай эм Киркук тоже брал… Короче, пока он до Сочи не дошел, мой корешок его отметелил, как торчка зоновского, полтинник баксов забрал, часы да вот эту «библию» в пятьдесят два листа. А тот плачет – не бей, не бей… Спросили, кем до войны был, оказывается – мойщик на автостанции. Пожалели, на такси десять долларов чухану оставили. Вот такая история.

Гул улыбнулся и снова раскатал перед азербайджанцем пасьянс.

– Вот та «библия», что у америкашки отняли. Корешок, как в Россию приехал, в подарок подогнал. Смотри, картинки какие! Туз пик – Хусейн, остальные – тоже красавцы статные. Черти черные. Генералы, советники, подсосники… Весь сброд Месопотамии.

– И к чему ты мне это рассказал? – зло спросил Гарик.

– А к тому, что спросил я тогда корешка – зачем «котлы»-то двадцатидолларовые со спецназовца ихнего снимал? Чтобы из-за них потом на собственном «Бентли Азуре», стоимостью в триста семьдесят тысяч, аж до самого Коннектикута задницу от копов уносить? И он ответил: «Привычка, мать ее». Вот это – привычка, Халва. И эту привычку я принимаю.

У Ромы опять дернулось веко.

– А то, что какой-то чушкан с мойки начинает вдруг в баре пушиться да под общую тему косить – это, Халва, не привычка! Это стрем, за который обязательно придется отвечать. Поэтому я еще раз спрашиваю тебя: ты понимаешь, с кем сейчас разговариваешь? Ты не пьян?

Внезапно дверь в ресторан распахнулась, и внутрь вошли четверо. Точнее было бы сказать – трое вели четвертого.

Халва посмотрел на них и чуть нахмурился. Кажется, в полку Гула прибыло. Трое плюс трое – уже шестеро. Четвертого Халва не знал. Кажется, он был не из их стана.

Глава 6

Павловск встретил Андрея Петровича так тепло и ласково, что он на минуту даже растерялся. Злобный «гаишник» на посту, наверное, был единственным, кто имел в этом городе отрицательную энергию и питал ею всех.

Где-то здесь и военное училище – наверняка на околице, и тот самый станкостроительный техникум. Приглядевшись, Мартынов заметил торчащие на конце города трубы. Кажется, направление к техникуму найдено безошибочно. Где техникум, там практика, где практика, там станки. Завод, а рядом обязательно должен быть техникум, где на станках учат строить станки.

Через тридцать секунд первый же вышедший из проходной мужик указал Мартынову на здание, расположенное в двухстах метрах от стены завода. Андрей Петрович поблагодарил и быстро прикинул на глаз возраст пролетария.

– Слушай, друг, ты не этот техникум заканчивал?

– А здесь все этот техникум заканчивали. Я простым наладчиком устроился, а сейчас уже мастер.

Восхищения от этого сумасшедшего продвижения по служебной лестнице в глазах незнакомца рабочий не обнаружил. Зато пришлось отвечать на вопрос, в каком году он закончил эту площадку для карьерного взлета.

– Ну дак, это… В девяносто втором.

«Бац! – и в точку», – решил Мартынов.

– Тогда, наверное, ты знаешь одного человека. Вы ведь четыре года в технаре пыхтели?

– Четыре пыхтели, – подтвердил мастер.

– Значит, этот человек учился с тобой. Его фамилия Гулько. Знаешь такого?

Тот рассмеялся.

– Гулько – это авторитет в Новосибирске! А других Гулько здесь я не знаю.

В райотделе пришлось снова раскрывать удостоверение журналиста. Деревенская милиция менее подозрительная и к чужакам относится более теплее и доверительней, если правильно обосновать свое появление в городке, пахнущем парным молоком и свежим навозом. Что-что, а обоснование своего совершенно не обосновываемого появления – это конек Мартынова. Еще одна бутылка коньяка, авторучка с логотипом статуи Свободы, которая на 96-й стрит стоит пятнадцать центов – и ответ на мучивший вопрос найден.

Роман Сергеевич Гулько, воспитанник новосибирского детского дома, осужденный Павловским райсудом за умышленное причинение телесных повреждений средней тяжести на два года, с отсрочкой приговора на два года, выпал из поля зрения местных правоохранительных органов сразу после объявления приговора.

Резко взяв со стоянки, он выехал на трассу, ведущую в обратном направлении. Впереди был Новосибирск, и в нем, вполне возможно, оба Ромы. Гулько и Метлицкий.

О том, что попасть в Новосибирск быстро не удастся, Мартынов понял, увидев на дороге знакомого «гаишника». «День Сурка» какой-то. Гулько не найден, Метлицкий не обнаружен, а на посту ГИБДД перед носом опять машет полосатой палкой тучный старшина.

Не узнать «девятку», водителя которого всего несколько часов назад проверял по всем имеющимся базам, старшина не мог.

– Слушай, командир, – заговорил Мартынов, выйдя навстречу стражу дорог. – Мы же взрослые люди. Я, наверное, сразу не понял, что нужно делать. Ты уж, извини, дорогой. В Америке этой зашился в делах. Вот двадцатка баксов в качестве признания вины.

– Гражданин, пройдемте, – не взглянув на купюру, молвил старшина. – Я мзды не беру, за державу обидно.

– С ума сойти… – пробормотал Мартынов, добавляя к первой двадцатке еще одну. – И с такими принципами до сих пор – старшина? Это же не взятка, командир. Это штраф на месте. Нас никто не видит, не слышит и даже не чувствует.

– Пройдемте, – повторил старшина голосом Василия Али-Бабаевича, просящего у Доцента червонец на керосинку.

Мартынов не верил своим ушам.

– Куда пройдемте?

– Проверим вас, ваши документы.

– А днем ты что делал в будке с моими правами? Или думаешь, что за четыре часа меня в розыск успели выставить?

– Пойдемте, гражданин, – настойчиво и даже угрожающе повторил «гаишник». И добавил: – США. Не воспрепятствуйте действиям должностных лиц.

– Мать моя, – пробормотал Мартынов, понимая, что в данной ситуации лучше всего быковать и ссылаться на то, что знаком с консулом и министром сельского хозяйства. – What is you whant, cop? I dont undestund you. I am citizen of United States!

– Чего? Чего Юнайтет Стейтс? Довольно под импортного прихериваться. Пошли в будку!

Мартынов в будку пошел, потому что старшина послал недвусмысленный взгляд в сторону стоящих у обочины «Жигулей» с синей полосой по борту. Там откровенно скучал его напарник.

Сидя и наблюдая, как старшина куда-то звонит, по буквам диктует номер и серию паспорта, номер водительского удостоверения, Мартынов отошел к окну и стал размышлять, куда податься сразу после того, как приедет в Новосибирск. Сколько его еще будет иметь этот толстяк? Ну, двадцать минут, ну, тридцать. Потом отпустит, окончательно испортив настроение, и успокоится, решив, что служебный долг выполнен и сатисфакция за недавний испуг получена. А потом куда?

Поглядывая на часы, Мартынов понял, что мент решил «оторваться» на полную катушку. Прошел целый час после того, как он вошел в эту будку. Час! Шестьдесят минут! И самое противное то, что при этом нельзя качать права и нарываться на грубость. Старшина, судя по всему, настроен решительно и сейчас ждет только одного – выпада со стороны Мартынова. Едва выпад последует, он тут же придумает что-нибудь еще более коварное. Например, «сопротивление сотруднику милиции при выполнении тем служебных обязанностей». А это, извините, «срочная» статья.

Что ему здесь, в России, не хватало, так это угодить на нары по «быковской» статье. Глупее не придумаешь.

Неприятное чувство закралось внутрь Андрея Петровича сразу же, едва со стороны Новосибирска к стоянке у поста ГИБДД подъехал синий «Мерседес». Подъехал и остановился, чернотой своей тонировки сохраняя тайну о том, сколько пассажиров привез в своем чреве.

Молниеносно оценив реакцию на этот приезд старшины, Мартынов почувствовал, как екнуло под сердцем.

– Хорошо, гражданин, – вдруг согласился с правотой Мартынова старшина. – Все в порядке. Езжайте, но больше не нарушайте. Везде должен быть порядок. Что у нас, в Павловске, что в Юнайтед Стэйтс.

Приняв права, Мартынов подошел к стеклянному витражу и сверху посмотрел на «Мерседес».

– Хорошая тачка, – не отрывая от него глаз, он спрятал документы в карман пиджака. – У нас такая двадцать тысяч стоит. Здесь, наверное, сорок. У нас такую может позволить любой, имеющий работу, здесь – только бизнесмен крепкой руки или бандюк. Только что здесь делать, в Павловске, у зассанного с тыльной стороны КПП, бизнесмену крепкой руки? Я бы на вашем месте, старшина, проверил салон этой помойки на предмет наличия… Ну, ты знаешь, чего.

– Мне, напротив, кажется, что у вас в багажнике, в ящике для инструментов, присутствует наличие… Ну, вы знаете, чего. Может, попросить вас раскрыть его?

– Нет у меня ящика в багажнике, – едва слышно проговорил Мартынов, направляясь к выходу. – У меня ничего нет в багажнике, кроме сумки с запасными трусами и зубной щеткой. Бывай.

Мартынов спустился по лестнице вниз и, держа «Мерседес» в поле зрения, подошел к своей «девятке». Попинал колеса, поднял капот, покачал головой. Сел за руль и выехал со стоянки.

Произошло то, что и должно было произойти. Следом за ним выехал «Мерседес» и взял курс на Новосибирск.

Отъехав от КПП с десяток километров, Мартынов утопил педаль подачи топлива в пол и посмотрел на спидометр. Стрелка сделала полный круг и прижалась к ограничителю. Через две минуты гонки Мартынов скорость сбросил, потому что ответ был получен. Водитель «Мерседеса» повторял все трюки водителя «Жигулей». Он делал все точно так же, с единственным исключением – он не напрягал двигатель чрезмерными нагрузками, когда доводил скорость до ста шестидесяти километров в час.

Именно ста шестидесяти, потому что, несмотря на коварный разгон Андрея Петровича, «Мерседес» неумолимо приближался.

– Сто семьдесят, не меньше… – пробормотал Мартынов, отводя глаза от зеркала заднего обзора и переводя его на лежащую рядом фомку.

Неужели милицейский «спецзаказ»? Не верится до такой степени, что даже смешно.

«Мерседес» догнал «девятку» Мартынова, когда до города оставалось километров сорок. Обойдя слева, подрезал и стал вилять кормой, как пьяная проститутка.

– Ччерт!.. – яростно прошипел Андрей Петрович, стараясь удержать машину на дороге.

«Мерседес» сбрасывал скорость, притормаживала и «девятка». Так перехватчики сажают заблудившиеся бомбардировщики на свой аэродром.

Полная остановка заняла не более минуты времени и пятисот метров расстояния. Подтянув к себе фомку, Мартынов дернул ручку и ногой распахнул дверь. Он очень не хотел, чтобы то, что сейчас, по всей вероятности, произойдет, произошло. Однако был настолько спокоен, что даже не чувствовал, как в груди бьется сердце. За годы работы у Флеммера он привык к неприятностям. Это не тот случай, когда его будут стремиться убить. Скорее, отволтузят до полусмерти, проколят колеса и сломают в замке ключ зажигания. Чтобы – наверняка. По полной программе.

Пыль еще не успела осесть, как из иномарки вывалились четверо. Среднего роста братки в цветастых рубашках навыпуск, черных очках. Бычьи шеи, округлые бицепсы, походка вразвалку, словно яйца у них не человеческие, а страусиные… Все это было, было… Было раньше, есть сейчас и будет потом. Отмороженная российская братва-молодняк, не имеющая представления об истинном блатном поведении.

Выходить с фомкой в руке Мартынов передумал сразу после того, как увидел в руках одного из бычков помповое ружье без приклада, а в руках второго – «ТТ». Еще двое были безоружны, но первой пары вполне хватало для того, чтобы им не только не вооружаться, но и не вмешиваться в разговор.

– Черт… – снова пробормотал Андрей Петрович, выбираясь из машины.

– Ну, в чем проблема? – он показал парням пустые руки. – Не надо железа, я не лох. – Быстро расстегнув белую сорочку, он обнажил синий собор с семью куполами, расположенный между крутыми мышцами груди. – Я пять лет через «решку» седой уральский снег рассматривал, а потом в Хатанге «семерик» отходил. Заделать вам меня сейчас, конечно, труда не составит, только что потом люди скажут? Ой, ля-ля…

Молодняк на секунду опешил, ибо, судя по всему, такого расклада никак не ожидал, но потом стало происходить что-то невероятное. Вместо «пресса», или, на худой конец, «развода» и «базара», двое братков затолкнули его в «Мерседес», туда же сел и третий, а четвертый направился к «Жигулям». Через минуту колонна тронулась дальше.

Поняв, что вокруг него в «Мерседесе» сидит «пехота», Мартынов по старой зоновской привычке замолчал, ожидая главного. Ни один авторитетный не позволит себе разговаривать с «шестерками», пытаясь у них выяснить суть происходящего.

Он ничего не понимал. Его везли туда, куда он ехал – в Новосибирск.

Реклама, вывески, магазины, «Аллегро-фудс», шопы…

«Мерседес» резко качнулся, затормозив, и Мартынов уперся плечом в переднее сиденье.

– И куда мы приехали? – пробормотал он самому себе, вглядываясь в горящие вывески вокруг.

Самой подходящей для последующего развития событий была большая, светящаяся огромными буквами «САДКО», вывеска ресторана.

Он не ошибся. Придерживая под локоток, как невесту, его повели внутрь.

Мартынов уже совсем потерялся в догадках.

«Я слишком долго не был в России», – усмехнулся Мартынов, когда один из бычков распахнул перед ним ресторанную дверь внутри здания.

Очень интересная картина. На сцене вертится певичка. Окинув взглядом ее фактуру, Андрей Петрович пришел к выводу, что спеть с ней дуэтом он не отказался бы. Только петь ему сейчас придется, судя по всему, соло…

В пустом зале происходила самая настоящая «стрела». Типичная, агрессивная, русская, динамичная, и, если верить опыту Мартынова, она близилась к развязке.

Две бригады, сидящие по обе стороны зала. С одной стороны – десяток кавказцев, с другой – двое русичей огромных размеров. Посреди них сошлись, как Пересвет с Челубеем, светловолосый мужик лет тридцати двух – тридцати трех и черноволосый крепыш в пиджаке, как и положено таким черноволосым крепышам – на два размера больше необходимого.

Профессионально и быстро оценив состояние чужих дел, Мартынов пришел к выводу, что главенствует в этом разговоре именно светловолосый. Он и «муравейник» не стал с собой тащить на «стрелку», и взгляд понаглее, поспокойнее, и повадки поувереннее.

«Черныш» прихватил на «разбор» кучу малу, пытаясь ориентироваться не на понятия, а на количество. Под их пиджаками, провисающими на плечах, Андрей Петрович безошибочно определил оружие. Троица же напротив сидела в расстегнутых спортивных куртках и всем своим видом демонстрировала убеждение в том, что оружие им ни к чему. Ну, если, конечно, не считать шаров в руках одного и карт в руках «центрового»…

Мартынова подвели к столику основного разговора в тот момент, когда высокий русич говорил что-то о привычках. Не себе говорил, а своему визави. Заметив, как у стола появился незнакомец, в которого один из бычков трижды ткнул пальцем, светловолосый кивнул и сделал жест рукой – «Пусть неподалеку посидит, я сейчас закончу»…

Мартынову указали на стул в пяти метрах от главного столика. Андрей Петрович молча сел, осмотрелся и, поддерживая зоновские привычки, стал осматривать вокруг все, кроме этих двоих. Если бы этот молодой бычок был хоть чуть-чуть при понятиях, он ни за что не посадил бы его так, чтобы он слышал разговор. Дела основных не касаются никого, тем более, незнакомцев. Тем более – незнакомцев, с которыми сейчас будут разбираться. Но бычок усадил его именно здесь, и Мартынов, стараясь всем своим видом показывать, что чужие разговоры не для него, стал нагло хозяйничать на столе. У него складывалось ощущение, что кто-то только что сделал заказ, но оприходовать его не смог. Два «горячих» – котлеты «по-киевски» с картошкой фри еще дымились, мясное ассорти, штоф водки.

Ковырять котлету Мартынов, понятно, не стал, а вот до штофа дотянулся. Если уж день заканчивается таким образом, что нужно изображать из себя не аккуратиста-американца, а бывшего зэка, и второе делать гораздо проще, то пусть все будет по всей программе.

Сняв с графина стеклянную пробку, он подтянул к себе фужер для вина, наполнил его до половины, вернул пробку на место, выпил, закинул ногу на ногу и стал рассматривать потолок.

Я не лох, ребята, не «мужик» и не «карась», которого можно подоить или испугать. Я Мартын с Хатанги. Хочу забыть об этом вот уже десять лет, да только никак не удается. Нет-нет да напомнит кто-нибудь.

Он прислушался к разговору и понял, что развязка наступит если не через минуту, то через две – точно. Причем та развязка, которая, по всем законам зоновской логики, неминуемо приближалась, заставляла его волноваться. События развивались таким образом, что скоро нужно будет искать пространство, которое не смогут пронзить пули или проникнуть ножи. Кавказцы, да без ножей? Ха… Будь они хоть с пулеметами, в штанах обязательно хранится нож.

Приглядевшись, местом исчезновения из зала он выбрал дверь, ведущую на кухню. «Девятка» стоит у кабака, но вот ключи, к сожалению, у одного из бычков. Сколько нужно будет времени, чтобы сломать замок зажигания? Минуты хватит. А вот на белоснежной скатерти и предмет, которым он будет ломать. Тупорылые щипцы для ломки лобстерного панциря.

Сделав все подсчеты, он прислушался к разговору…

– А то, что какой-то чушкан с мойки начинает вдруг в баре пушиться да под общую тему косить – это, Халва, не привычка! Это стрем, за который обязательно придется отвечать. Поэтому я еще раз спрашиваю тебя, Халва, ты понимаешь, с кем сейчас разговариваешь? Ты не пьян?

– Я понимаю, ну, а ты-то понимаешь, с кем ты разговариваешь?

– Да, знаю. Вот, смотри сюда, – Русич поднял со стола колоду и стал тасовать в ладони карты, как в миксере. – Вот это – жизнь, Халва. И я в ней – ничтожество. Она меня крутит, вертит, ломает, через конец перебрасывает, с дамой сводит… Потом – видишь – разъединяет, снова бросает, дальняя дорога, казенный дом, напрасные хлопоты, вальты – суки вислоухие, торчат на дороге, как пни…

Он работал с колодой так, что его движениями залюбовался даже Андрей Петрович. По молодости, во время первой отсидки, он знал одного «каталу», но по сравнению с «работой» этого статного светловолосого парня тот был просто стажер.

– Вот так она меня крутит, Халва! Вот так! Дарит, отбирает, казнит, милует… Вот так, вот так… Но я все равно остаюсь тем, кем был раньше и кем буду потом!!

После удара о столешницу колода подскочила и выбросила из себя одну-единственную карту. Карта отлетела в сторону и упала, перевернувшись крапом вниз.

Взору Мартынова предстал король черви.

– А ты, Халва… Ты о правилах поведения не имеешь ни малейшего представления! Ты только вчера сменил масть рыночного цветочника на твидовый пиджак, и носишь его летом! Ты смотришь в бездну, не догадываясь, что это бездна смотрит на тебя. – Светловолосый сделал несколько характерных движений половинками карт друг в друга. – И жизнь твоя вот так же тасуется! Какой пиджак на тебя ни натяни и как тебя ни крути, масть у тебя одна и та же!!

Хлопок о стол – и на стол, крапом вниз, упала еще одна карта.

Мартынов понял, что из той минуты, которую он себе выделил, осталась секунда.

Перед носом кавказца лежала шестерка треф…

– Шшшакал!! – взревел кавказец и грудью рванулся на стол…

Грохот выстрелов, мелькание теней перед глазами и режущие слух крики…

Секунду после того, как раздался резкий хлопок рукава спортивной куртки светловолосого. Никто не смог поймать это движение. И вряд ли кто-то вокруг даже догадался о том, что за тысячные доли секунды тот смог сделать. За этот отрезок времени, за который нормальный человек не успеет даже рассмотреть темноту перед глазами во время моргания, он поставил одну ногу врага в могилу.

Мартынов знал, что может сделать зажатая между пальцами, отточенная до остроты бритвенного лезвия пластиковая карта…

Кровь резким шипящим фонтаном вырвалась из горла кавказца, и он, вскочив со стула, пытался сдержать ее руками. Шок, во время которого человек начинает делать самые глупые в своей жизни движения…

Он завертелся на ногах, как юла…

Понимая, что случилось страшное, кавказцы опоздали всего на несколько секунд. Все их внимание приковано было к их авторитету, пытающемуся зажать рукой порез на горле длиною в ладонь…