Текст книги "Наследник чемпиона"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Если бы Захар сейчас плакал, вор покривился бы и отошел к машине, давая возможность своим людям закончить все быстро и без заморочек. Но Большой не рыдал и не молил о жизни. Он молил о стакане водки и минуте хмеля.

– Налейте ему стакан, – велел Гул.

Дожидаясь, пока отстучит триста секунд, он закрыл глаза и подставил лицо пробивающемуся сквозь чащу ветру.

– Матери не дайте в нищете жить…

Рома едва заметно качнул головой, и Большой понял, что с его матерью все будет в порядке. Ее сын уедет на Север, и потом, вместе с телеграммами, будет ежемесячно слать ей до самой смерти деньги. Старушка знает – на Севере много зарабатывают. Она будет лишь жаловаться соседкам, что сын, такой-сякой, не может найти недельку, чтобы погостить. Так и преставится в тоскливом ожидании…

Глава 3

Новосибирск…

Пройдясь по комплексу детского дома, Валентин Игоревич окончательно испортил себе настроение. Здание рушилось, до выборов – целый год, в кладовых заканчиваются продукты, а те деньги, на которые следовало закупить очередную партию, ушли на оплату рабочим-калымщикам, отремонтировавшим потолки в отделении для младших ребят. Детский дом был на грани расформирования…

Он вернулся в кабинет.

Раздумья прервались коротким писком громкоговорящего устройства, прикрученного к столу (прикручивать директор стал с прошлой осени, когда двое воспитанников аппарат украли, продали, а деньги пропили). Глубоким голосом секретаря – Инны Матвеевны – устройство осведомилось:

– Валентин Игоревич, вы не заняты?

Да, он чрезвычайно занят. Размышлениями о том, как начать осень так, чтобы его же не посадили за растрату.

– Нет, а что случилось? Махров опять камень в окно райотдела бросил?

– Слава богу, нет. Дима на занятиях. К вам посетитель.

– Пусть войдет, – сдвинув в сторону вертушку с визитками, директор застегнул на пиджаке пуговицу и сложил руки «по-президентски» – обе руки на столе, и одна ладонь – на другой. Для вящей убедительности в чрезмерной деловитости можно было еще слегка склонить голову набок, но, вспомнив, что на счету детдома три тысячи двести пятьдесят рублей и сорок копеек, решил, что это будет чересчур.

Поначалу посетитель Валентина Игоревича разочаровал. Прическа какая-то непонятная и вызывающая – «под Бэкхема». Для возраста гостя, который директор визуально определил как сорок три – сорок пять лет, не очень серьезно… Однако льняной, дорогой костюм и мягкие мокасины впечатление слегка подправили. Потом, у вошедшего в руках был кейс, и если это не налоговый инспектор, то кто…

Впрочем, если бы – инспектор, Инна Матвеевна бы знала и, как могла, предупредила.

– Бедновато живете, – безапелляционно заявил гость.

– Надеюсь, вы не воспитывать меня пришли?

– Что вы… – поморщился виноватой улыбкой полузащитник «Манчестер Юнайтед». – Я так прямо говорю, потому как делать вид, что ничего не происходит, на мой взгляд, подло. Подло, потому что речь идет о десятках бедных детишек. Зайди я в мэрию – глазом бы не моргнул. Раз так живут, значит, нравится. Однако они не бедствуют, я только что оттуда. Не знаете, Валентин Игоревич, зачем секретарю Волосюка два компьютера?

Услышав фамилию мэра, Крутов слегка расслабился.

– Не знаю, зачем, – вздохнув, признался Крутов. – Я всегда думал, что два седла для одного наездника – это много…

Бэкхем рассмеялся. Смех, как и прическа, у него был, словно пневмония, заразительный. Настолько, что директор не выдержал и улыбнулся сам.

– Надо записать, – вытирая слезы, прокряхтел гость и вынул из кейса блокнот.

– В следующем номере обязательно использую.

Дописав перл директора, на который тот сам не обратил бы никакого внимания, он вдруг отложил перо и протянул Крутову руку.

– Мартынов. Андрей Петрович Мартынов. Журналист из питерской газеты «Северная звезда».

– Партийный орган коммунистов, что ли? – озадаченно произнес директор, удивившись тому, что партийцы начали избирательную кампанию за год до срока. Так можно все блага раздать, а электорат эти устремления успеет позабыть. Впрочем, до благ дело сейчас еще не дошло, поэтому удивление Крутова не выглядело, как оторопь. Просто – удивление.

– Упаси бог, – даже возмутился Мартынов. – Подальше от этой каши! Независимая газета, которую недолюбливают в Питере. Работаем, как можем, рассказываем людям правду, вскрываем болячки…

– Можете открывать блокнот, я сейчас снова говорить буду, – предупредил Крутов. – Неужели на том конце страны все стало так хорошо, что вы за ними полезли на второе седло?

Гость снова взорвался хохотом.

– Да у нас тут целый номер получается! Но вы оказались не правы. Не правы… А смысл моего прихода сразу станет для вас ясен, едва я начну рассказ.

Дотянувшись до кейса, журналист Мартынов залез в него и вынул блокнот побольше. Полистав, нашел нужное и поднял на директора глаза.

– В Питере сейчас проживает человек, зовут которого Яков Николаевич Басов. Вы знаете такого?

Директор почувствовал, как у него дернулось где-то под сердцем.

– Яшка?! Он жив?! Он же… Мы же с ним… Девять лет в одном детдоме! У вас есть его телефон?!

– Конечно, есть, – Андрей Петрович лукавым взглядом осадил директора на место и помахал рукой. – Все по порядку. Я тут ради вашей встречи. Редакция решила посвятить месячный выпуск бывшим детдомовцам Петербурга. Знаете, воспоминания, беседа, встреча… Это сейчас так важно для подрастающего поколения. Особенно для тех, кто растет в детдомах… Я сейчас расспрошу вас о Якове Николаевиче под диктофон, а после мы побеседуем о главном, хорошо?

Главное началось через сорок пять минут. Столько крутилась одна из сторон кассеты внутри маленького аппарата.

– Мы хотим проследить жизнь и судьбу тех, кто вырос в детских домах. Сороковые, «шестидесятники», нынешнее поколение. Чем они разнятся, что у них общего? Вот цель целой подборки наших сентябрьских номеров. Знаете, с Яковом Николаевичем… Ах, какой он милый человек, правда?!

Крутов заметно растерялся. Молодой человек сбивал его с мыслей своей, бьющей ключом энергией. Заметив это, журналист решил помочь.

– Давайте так… Вы мне рассказали о человеке своего поколения, и это очень хорошо. Теперь давайте вспомним кого-нибудь, кого выпускали вы. Ну, скажем… – Мартынов задумался. – …Год эдак… Восемьдесят восьмой, а?

– Ну, вы задали задачу!.. – выдохнул Крутов. – Я плохо помню, кого в девяносто восьмом выпускали, а вы… Вы знаете, как у нас архив хранится?! В прошлом году комиссия приехала, искали Зябликова, которого сейчас пытаются из Бразилии экстрадировать, так документы о направлении из детдома только через четыре часа нашли!

– Об этом и говорил Яков Петрович! – опять рассмеялся Мартынов, чем привел Крутова в замешательство. – Это вам. Редакция расщедрилась на пару устройств, так что примите без всяких расписок.

Директор удивленно рассматривал серый корпус новенького, в целлофановой упаковке, ноутбука.

– Так невозможно… Нам нужно будет на баланс поставить… Закрепить…

– Вот и закрепляйте. От имени неизвестного благодетеля. Нам афиша ни к чему, лишние отчеты перед налоговиками. Так мы можем документы посмотреть?

– Там сотни папок, кто вас интересует? – директор растерялся.

Мартынов постучал ручкой о столешницу.

– Сделаем так. Один из наших сотрудников тоже детдомовский. Сергей Мансур, не слышали? Жаль, толковый журналист. Он говорит, что учился в институте с одним парнем из Вереснянска, который воспитывался в детдоме. Знаете, удар судьбы, неудачно легшие карты… Его увезли в Новосибирск и поместили в один из детских домов… Может, повезет, и окажется так, что он учился у вас?

– Как фамилия парня?

– Мальков. Артур Викторович Мальков.

Директор восхищенно покосился на ноутбук, развел руки и встал из-за стола.

– Знаете, при иных обстоятельствах… Но поскольку я впервые вижу человека, который дарит детдому дорогую вещь, и при этом не является ни бабушкой-блокадницей, ни детдомовским, и предвыборная гонка еще не началась… Я помогу вам во всем, о чем просите. Инна Матвеевна!..

Крутов, оставшись один, присел на краешек стола и тяжелым взглядом уткнулся в плотный целлофан упаковки ноутбука. И даже не обернулся в сторону вошедшего секретаря.

– Странно, Инна Матвеевна… Знаете, мне два года назад звонили однокашники и сказали, что Яшка Басов умер от инфаркта… Жив, курилка, выходит? Вы что-нибудь в компьютере понимаете?

– Можно найти того, кто понимает. Вот подарок, так подарок… – Потеребив мочку уха, она представила себя за компьютером последней модификации. – Куда поставим?– Да я вот думаю… Сколько он, по-вашему, стоит? Может, продать, да продуктов купить? Так смотришь, и до выборов дотянем?

Глава 4

Коломиец. Эх, Коломиец… Сколько лет ему сейчас? Восемьдесят? Прямо не хочется рассуждать о том, что происходит с памятью в этом возрасте. Неужели придется переписать всех этих, двадцать двух, из списка выпуска восемьдесят восьмого года? А потом по одному вычеркивать: умер, азиат, группа крови не совпадает? У кого-то окажется, родители живы, просто родительских прав лишены… Сколько же времени на это уйдет? Ох, беда…

Кто мог подумать, что возникнет такая лажа с детдомом? Нужно будет связаться с Флеммером, сказать, что ситуация осложнилась, следует и вопрос о гонораре пересмотреть. Десять-пятнадцать процентов к оговоренной сумме будет вполне приемлемо. От их миллионов не убудет, а новая машина в Вегасе для Эндрю Мартенсона лишней не будет.

Дом на Станиславского Мартынов нашел быстро.

– «Северное сияние»…

– Наш общий друг Крутов сказал, что…

– Да вы что? Боже, какое горе. Не в коме? Просто плох? Выберется, обязательно выберется. Раз сталинские лагеря пережил, то тут уж… Я обязательно приеду через неделю, справлюсь о здоровье. Ну, надо же, такое горе…

– Да чтоб тебя скрутило, пень старый!! – вырвалось у Андрея Петровича, когда он вышел из квартиры, в которой проживал Коломиец. – Чтоб ты… Но только не сейчас, дед, не сейчас…

Мартынов заставил себя успокоиться. Негоже терять спокойствие тогда, когда все только еще начинается. А все из-за чего? Та причина, по которой он из России уехал, сейчас его и выводила из себя. Оставаться спокойным в России профессионалу очень трудно. Но никто и не говорил, что будет легко.

Халат и стетоскоп он нашел на первом этаже, в оставленном, по старому русскому обычаю, незапертом кабинете врача-офтальмолога. Зачем офтальмологу стетоскоп? Хотя это – Россия. Написано – «Офтальмолог», а кабинет вполне может занимать терапевт. А кабинет терапевта заставлен каталками с окоченевшими телами – в морге кварцевание.

Не помешала и маска. В эпоху вируса Эбола и азиатских ОРЗ с летальным исходом вполне оправданный элемент формы одежды.

Не нужно никого тревожить вопросами. Во-первых, если ты врач клиники и при этом не знаешь, где находится кардиологическое отделение, то уже через пять минут ты сам будешь отвечать на вопросы. Во-вторых, как выглядит Коломиец, он знает. Фотокарточка старика стояла на столике в тот момент, когда его сморщенная будущая вдова плакала и указывала дорогу до клиники.

То, что положение осложняется еще больше, Мартынов понял уже на входе в отделение с изображением сердца и соответствующей надписью на огромной табличке, больше похожей на транспарант. У дверей стоял молодой человек в форме сержанта милиции и, едва Андрей Петрович двинул свое мощное тело в проем, тут же преградил дорогу.

– Вы к кому?

– К завотделением.

– Кто вы?

Мартынов раздраженно уставился на сержанта презрительным взглядом.

– А, может, мне в кабинет сбегать за дипломом выпускника Тауэрской медицинской академии? Не узнаете меня в гриме? Когда ваш начальник договаривался со мной о выставлении тут поста, он, скорее всего, не имел в виду тот факт, что в отделение не будут запускать и меня тоже. Как вы думаете?

Сержант сделал шаг назад, но Мартынов не торопился.

– Молодой человек, я же просил, чтобы ваши люди были на посту в халатах! Это кардиология! А вы своими пыльными ботинками… Накиньте халат, натяните бахилы. Я же просил…

– А где я все это возьму? – удивился сержант.

Пообещав прислать сестру-хозяйку со всем необходимым, Мартынов спокойной походкой двинулся вдоль коридорных дверей.

Первая палата. Ничего похожего…

Вторая. Три тетки и одна бабка…

Он был похож на главврача, осматривающего собственное хозяйство.

Третья… Оп! – Мартынов резко закрыл дверь. Трое мужиков в зеленых халатах махали двумя утюгами с проводами над чьей-то волосатой грудью. Волосы черные, густые, значит, молодой. Значит, просто не повезло…

Коломийца он нашел в пятой по счету палате. Старик лежал, уставившись полузакрытыми глазами в место соединения потолка со стеной напротив. Различия между оригиналом и фото были незначительны.

– Коломиец, посмотрите на меня!

Старик медленно повернул голову в сторону звука.

– Коломиец, вы меня видите?

– Все хорошо, доктор… У меня есть шанс?

– Есть. Небольшой. Если ответите мне на один вопрос.

– Конечно, доктор…

– Куда делся Артур Мальков?

Старик хотел опереться, но рука соскользнула с кровати и повисла плетью. От неловкого движения он изменил положение и сейчас почти полностью развернулся в сторону Андрея Петровича. Его лицо отражало неподдельный страх. Возможно, некоторую часть ужаса в это выражение добавило нынешнее состояние старика.

– Кто… вы?

– Я рад, что вы в состоянии соображать. Я видел вашу жену, она нынче очень несчастный человек. Думаю, она не переживет, когда до нее сегодня долетит весть о вашей кончине. Но может и не долететь. Где Мальков? В кого вы его клонировали, Коломиец?

Мартынов поднял руку больного и аккуратно положил ее ему на грудь.

– В августе семьдесят восьмого ваш бывший коллега по Бодайбинским лагерям привез вам маленького мальчика, сына известного в то время советского боксера. Вы приняли его у себя. Я знаю, что приняли именно вы! И сейчас хочу знать, в кого преобразовался тот семилетний ребенок и где он находится. Коломиец, не мучайте меня. И жену.

Бывший директор детдома стал искать на груди сердце и в ходе этих поисков бросил мимолетный взгляд на висевшую над их головами капельницу.

Время шло. Ответа не было.

Мартынову такое течение разговора не подходило ни по каким статьям.

– Не заставляйте меня быть извергом, Коломиец. Где Артур?

– Неужели… вы даже сейчас не можете… оставить его… в покое? Мальчик хлебнул…

– Все хлебнули, – перебил Андрей Петрович. – Где он?

– Что вам от него нужно?

Мартынов посмотрел на капельницу.

– Сейчас я выну из вас иглу, и у вас останется не больше минуты, Коломиец. Кем сейчас является Артур Викторович Мальков и где он находится? Быстрее…

На губах старика стал появляться фиолетовый оттенок.

– Я… изменил его документы…

– Это я сегодня уже понял. Дальше.

– Рому…

Мартынов поджал губы.

– Рому… ищи… Дай лека… рство…

– Рому? – Андрей Петрович посмотрел в окно. – Рома… Вот оно что… Был такой, кажется. Как фамилия?

Губы старика одеревенели. Он молча, без единого звука хватал воздух и тянулся рукой к таблеткам на тумбочке.

– Фамилия? Как его фамилия?

Через мгновение Андрей Петрович понял, что не будет ни фамилии, ни дальнейшего разговора. Пилюли нужно было давать старику раньше…

Проследив агонию до конца, Андрей Петрович вынул носовой платок, протер спинку кровати, на которую опирался, заглядывая в лицо больного, и вышел из палаты.

Сержант стоял и наблюдал, как из палаты, соседней с той, в которой находился подследственный, вышел привязчивый главврач. Тот держал у уха телефонную трубку и растолковывал что-то невидимому собеседнику.

– Да, да, Ирина Павловна, внутривенно два куба ноотропила, кавинтон также внутривенно, физраствор… Можно семакс по капле в каждый носовой ход. Нет, антибиотики исключены.

Получивший за время боксерской карьеры что-то около десяти сотрясений мозга, Мартынов знал названия только упомянутых лекарств, не имеющих к кардиологическому отделению совершенно никакого отношения. Сержант же, помнящий лишь «ацетилсалициловую кислоту» по причине того, что «аспирин» было запомнить труднее, с уважением посмотрел на Мартынова.

Остановившись подле стража порядка, продолжающего караулить в дверях покой какого-то больного, Андрей Петрович еще раз строго посмотрел на высокие ботинки стража порядка.

– Сейчас вам принесут бахилы и халат. Но вы уж, пожалуйста, соблюдайте правила…

Халат и стетоскоп он скинул в мусорный бак по пути в детдом, даже не выходя из машины. Протянул руку и выбросил.

Некоторое время на душе лежала тяжесть, но вскоре она сошла.

Вечер наступил гораздо раньше, чем на это рассчитывал Мартынов. За делами время пролетело незаметно, и теперь, когда на часах половина девятого, нужно суметь вовремя остановиться. Мера – главное, что должно двигать человеком, занимающимся негосударственным розыском. А это означает, что ехать домой к Крутову, возвращать его в детский дом для продолжения поиска документов – чрезвычайно глупое и опасное мероприятие. Мужик он, как пришлось убедиться, внимательный. Никак не мог совместить воедино прическу и костюм. Значит, делает выводы, значит, мыслит рационально.

Еще раз посмотрев на часы, Мартынов решил проехаться по городу и найти самую неприметную гостиницу.

Приглянулась было гостиница «Север», но она кишела китайцами, как кухня алкоголика тараканами.

В «Сибири» оказался отдельный пост милиции при гостиничном комплексе, а в этом случае не могло даже идти речи о том, чтобы здесь останавливаться.

Хотел приютиться в «Уюте», и даже стал вынимать паспорт гражданина России на имя Белозерцева, но вдруг откуда-то сбоку подвалил какой-то ханыга и заявил, что единственное свободное место в этой «дешевой харчевне» – это в его номере. Он очень рад этому, и у него припасена, специально для этого случая, бутылка перцовки. Администратор подтвердила оба факта, после чего Мартынов молча поднял сумку и вышел наружу. Последний раз он пил перцовку на «строгаче» в Хатанге, и от одного только слова «перцовка» у него возникала устойчивая изжога. Хотя дело, конечно, было не в ней…

В гостинице технического университета до него не было никакого дела, и это радовало. Огорчало лишь отсутствие горячей воды, о чем сообщалось в коротком коммюнике на стекле дежурной по этажу. Развернувшись, Мартынов еще полчаса разъезжал по улицам города, после чего совершенно случайно наткнулся на гостиницу под названием «Центральная». И это заведение устроило американца по всем параметрам.

Быстро раздевшись, Андрей Петрович встал под душ. Он не выходил из него около получаса, нежась под тугими струями горячей воды и тщательно смывая с тела четырехдневную грязь. Последний раз он мылся дома, в Вегасе, и каждый раз воспоминания об этом заставляли побыстрее сделать дело и покинуть страну, где в коридорах гостиниц бродят сутенеры с проститутками… Нет, он не ошибся, когда семь лет назад поменял гражданство. Нет, не ошибся… Ничего тут не изменилось.

Спустился в ресторан, сделал заказ.

Размышления ни о чем были прерваны скрежетом стула слева от стола.

– Брат, не помешаем, если присядем?

Мартынов поднял глаза. Перед ним стояли два амбала и быковато таращились на его ресторанную котлету и бутылку мартини. Андрей Петрович указал руками на оба свободных стула и быстро оглядел зал. Действительно, в гостиничном ресторане свободных мест было мало.

– Вина, ребята?

«Ребята» прервали свое затяжное молчание и развернулись на голос. Могло показаться, что они молчат, потому что самым внимательнейшим образом кого-то высматривают в ресторане. Но, когда они развернулись вдвоем, Андрей Петрович понял: ничего не делают. И никого не высматривают. Скорее свалили с улицы, чтобы не мозолить кому-то глаза.

Секунду смотрели, потом, как два телка, замотали головой. А еще через минуту начался этот разговор, который с первых слов был настолько бессмысленным, что Андрею Петровичу поначалу почудилось, что по обе стороны от него, жующего, растут два тополя и о чем-то шумят на ветру.

– У Волохи был?

– Был.

– А у Геныча?

– Ага.

– И у Свеклы?

– Ну.

– И че?

– Ниче.

Андрей Петрович ковырнул предпоследний кусок и осторожным взглядом скользнул по двум собеседникам. Он не хотел этого делать – воспитанный блатной школой российских зон характер велел никогда не интересоваться чужими делами, но любопытство взяло верх.

Амбалы по-прежнему сидели боком друг к другу, шатали взглядами стулья в зале и крутили в руках предметы. У одного в ладони блестела связка ключей, по брелоку на которой Мартынов быстро вычислил марку машины – «Лексус», а второй ключей не имел. Он с ловкостью фокусника крутил в мощной пятерне тройку небольших стальных шариков. Движения были настолько молниеносны, что не было слышно ни одного металлического звука.

Выводы появлялись один за другим и наматывались на понимание, как веревка на локоть. Нервничают. Смотреть такими стеклянными глазами на толпу и, одновременно, вращать в руке шары – признак чрезвычайной сдержанности. Второй перебрасывал на пальцах ключи. И перебрасывал, и перебрасывал… И смотрел точно таким же взглядом в зал. Нервничают, но держатся.

Это не быки, это серьезные люди.

Котлета доедена. Разговор вышел на новый уровень.

– Что делать будем?

– Сидеть.

– Смешно сказал. Сейчас, или вообще?

– У Зверобоя шифер посыпался. После Большого он теперь на меня «мошну» вешать начинает. Типа, это я к москвичам дорогу пробивал. Да этот еще, Метла… Сука страшная. Вчера звонил, спрашивал, когда я в последний раз Захара видел.

– И что ты сказал?

– Неделю назад, говорю, в кабаке встретились.

– Да-а-а… Метла – это серьезно. Второй год кружит.

Мартынов решился. Подтянув левый рукав так, чтобы были видны пять точек на запястье, он громко забулькал мартини в пустом стакане и, как бы между прочим, поинтересовался:

– Браты, может, вы мне поможете?

– А?

Заметив зоновский «партак», один из страдальцев слегка размяк и повторил:

– А?

– Я издалека, – направил мысли собеседников Мартынов. – Парня одного ищу.

Они еще раз, только теперь уже более тщательно, рассмотрели незнакомца. По их подсчетам, все было нормально: костюм на пять милицейских зарплат – значит, не «мусор». «Партак», значит, при понятиях. Если соединить все вместе, то получается очень прилично и даже авторитетно. Если бы еще не эта стрижка… Малопонятная, честно сказать, стрижка. Блатной себя так не взлохматит, а фраер под стильного косить не станет. Если бы не кулаки пудовые да взгляд уверенный, можно было даже предположить, что «голубок»… Однако, свалив все в кучу, двое собеседников твердо уверились в том, что мужик при деле и авторитете. Вероятно даже, при большом авторитете, если позволяет себе носить на голове мелированное сорочье гнездо.

– А как фамилия?

– Мальков.

– А имя?

– Артур.

– Высокий?

– Не очень, – быстро нашел правильный ответ Андрей Петрович.

– Он на «двенашке» ездит? Или на сером «Опеле»?

– Возможно.

– Не, не знаю, – уверенно заявил тот, что с шарами.

– А низкого Артура Малькова знаешь?

– И низкого не знаю.

– А на «Опеле» разве не он ездит?

– Не. Это наш футболист из «Олимпика». И он не Артур. Он Дима. Хоть и не очень высокий.

Мартынов как-то летал из Вегаса в Одессу, чтобы присмотреть за менеджерами Кличко, и там едва не сошел с ума, разыскивая улицу Ворошилова. Пять подряд остановленных теток вели приблизительно такой же разговор, после чего дом он нашел сам, личным, что называется, сыском.

– А если мне очень нужно найти? Вполне возможно, что я даже рассчитываю потратить на это некоторую сумму.

– Ты знаешь Артура Малькова? – спросил тот, что с шарами, того, что с ключами.

Тот покачал головой, и напарник перевел, специально для Мартынова:

– Он тоже не знает.

Андрей Петрович допил мартини, расплатился с официантом и вышел вон.– Интересный тип, – заметил, проводив его взглядом в спину, один из братков. – Прям Незнайка из Солнечного города. Он, наверное, думает, что, перед тем как идти в кабак, новосибирская братва таблетки откровения хавает.– А ты знаешь Артура Малькова?

– Первый раз слышу. А если бы и знал, то что, сказал бы, что ли?

– Знаешь, Крот, – задумчиво проговорил второй. – У меня в груди такое реальное чувство, что мы его еще увидим.

Кое-что из ресторана, помимо насыщения, Мартынов все-таки вынес. Братки – завсегдатаи ресторана – раз. У кого-то пропал общак – два, и сейчас за него «положенец», или даже вор, снимает шкуру со всех подряд. Самые близкие к этой малоприятной процедуре – эти двое. Раз общак «вешали» на какого-то Большого, а теперь не «вешают», значит, вешать больше уже не на кого. «Положенцу», или даже вору по кличке Зверобой сейчас нужно срочно найти крайнего, пока крайним не стал он. Кто-то без росписи Зверобоя замесил тесто со «столичными», спустил общаковые бабки, и сейчас идет разбор полетов на уровне стратосферы.

Нет, правильно Флеммер сделал, что послал именно его. Расшифровка такого ресторанного базара – только для русского зэка. Или мента. Кстати, кто такой Метла, который в Новосибирске самая что ни на есть страшная сука?

Одним словом, утра бы дождаться.

Зайдя в номер, Мартынов, действуя по привычке верно рассчитывать силы, разделся, лег в постель, пахнущую дешевым стиральным порошком, закрыл глаза и тут же уснул.

Проснулся в восемь, позавтракал в пельменной на Красном проспекте, купил газету, почитал, заметил явные расхождения во мнениях между штатовскими и российскими журналистами, закинул «Российскую газету» в «бардачок» и погнал машину к детскому дому.

Уже через полчаса он вместе с Крутовым спустился в подвал и через тридцать минут вышел оттуда в состоянии, близком к шоку.

– Послушайте, Андрей Петрович… – напоследок придержал Мартынова за рукав директор. – Я хотел спросить вас… Мне полгода назад звонили друзья и сообщали, что Яков Басов, о котором вы вчера говорили… Как бы так сказать, чтобы не накликать…

– Умер, что ли? – сообразив, улыбнулся Андрей Петрович. – Это приступ был. Очень тяжелый. Ветеран в коме находился, а наша местная журналистская братия перепутала «клиническую» смерть с «биологической». Басов жив и здравствует!

Мартынов гнал машину в Павловск.

Гнал, стараясь выдерживать установленную знаками скорость, через минуту приходил в себя, сбрасывал скорость, а уже через минуту, забывшись, снова ее набирал.

В подвале он нашел старую книгу с выцветшими чернилами, в которой были обозначены все данные на выпускников детского дома 1988 года. А потом, просмотрев все десять журналов, с 1978-го по 1988-й, почувствовал легкое потрясение.

Имя Рома значилось под двумя фамилиями. Метлицкий и Гулько.

Это и было потрясение.

Он все еще думал, что шок не наступит. Но, сверив журналы за 1977 год и 1978-й, его все-таки испытал. Оба Романа, об одном из которых говорил у края могилы Коломиец, поступили в его детский дом во втором классе. В одно время. В один день. Семнадцатого августа одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.

А это означает, что теперь ему предстоит искать не одного Рому, а двух. Чтобы выяснить, кто из них есть Артур Мальков.

Это и был шок.

Оба после выпуска уехали в Павловск поступать в учебные заведения. Метлицкий – в военное училище, Гулько – в станкостроительный техникум.Андрей Петрович гнал по трассе и слышал, как над его головой хохочут бесы.

Глава 5

Настроение не поднималось, оно кисло вместе с пивом в высоких стаканах. Даже Вика Соловьянинова, которая пела для Ромы, только для Ромы, и ни для кого больше, Вика, казавшаяся раньше идеалом женской красоты, теперь раздражала и не вызывала больше никаких эмоций.

Гул, Крот и Фома сидели в глубине ресторанных сумерек и разговаривали о делах. Рома смотрел на Вику, Вика пела и смотрела на Гула, Фома крутил шары и рассматривал троих приезжих, разогревшихся до состояния безобразия, а Крот, занимающий в коллективе Гула статус главы администрации, проводил короткий пресс-релиз.

– Халва вчера, как мне донес источник, вызывающий доверие, опять публично заявил на рынке, что отныне все меховые ряды будут башлять именно ему. Второе… Гул, можно я ему брови отрежу?

– Зачем? – осовело спросил Гул, которого информация об очередном безумии азербайджанца по кличке Халва никак не впечатлила. – Он сейчас здесь появится, я сам с ним поговорю.

Как будет выглядеть разговор, все прекрасно знали. По этой причине они и зашли в этот ресторан в спортивных костюмах. Правда, о том, как Роман Гулько будет «поговорить» с Гари Халсановым, не знал никто из посетителей, потому как если бы знали, то постарались бы от этого места удалиться как можно дальше.

Но Гул ошибся. Выражая желание отрезать не совсем пригодные для этого физиологические человеческие приспособления, Крот имел в виду вовсе не зарвавшегося «азера».

– Ты не понял, Рома, – поморщился Крот. – Я не о Халве. Я же сказал, Халва – первое. Теперь второе… Я о втором.

– А кто второй? – заинтересовался Гул. – Ты, Коля, попроще, попроще говори. Вовчик от непоняток твоего базара уже ушами прядает. Что там опять не так?

– Вчера видели Хорька. Он опять заходил в ломбард и от твоего имени забрал на реализацию «цацек» на пятьдесят тысяч.

– Долларов?

– Не, рублей. Но все равно. Зло такое берет, что Халву просто убить хочется.

– А Халва что, с Хорьком был? – изумился Рома.

– Не, Халвы не было. С какого хрена Хорек с «черными» вязаться будет? Халва тут совершенно не при делах.

Фома не выдержал первым. Глядя, как Крот пьет пиво, он рявкнул:

– Я тебе сейчас шаром в роговой отсек врежу – дурь, она сразу вылетит!.. При чем здесь Халва?! Зачем его убивать нужно?!

– Халва сейчас придет! – взвился Крот. – А Хорька попробуй поймай! Пока найдешь, вся злоба пройдет.

У каждого своя логика. Тучи над Халвой сгущались и сгущались…

– Эй, там, на Камчатке!! – завопил через весь зал один из троицы гостей. – Потише там!

Завсегдатаи, сидящие вокруг, отвернулись. Лучше сделать вид, что они не видели, как какие-то лохи рыкнули на авторитета. За свидетельство можно и пострадать. Программа защиты свидетелей в этом случае не работает.

– Давай дальше, – попросил Крота Рома. – Что еще произошло за текущие сутки?

– Да все, пожалуй… – покусав губу, Крот задумался. – Правда, на Павловской трассе какой-то бык Леву и Таракана покалечил. У Левы ухо, как у Чебурашки, а Таракан как уехал к стоматологу с утра, так до сих пор там сидит.

– А что случилось? – Рома дотянулся до стакана и отхлебнул пива. – Бунт дальнобойщиков?

– Не. Какой-то черт на изумрудной «девятке» дорожный налог платить отказался. Ищут. – На секунду задумавшись, Крот опять взорвался. – Нет, ну, Халва… Сука-то какая!

– Эй!.. – опять развернулся в их сторону пьяноватый командированный.

Его почти хором поддержали двое друзей. Их нетрезвый слух и зрение были зачарованы красотой и пением Викуши Соловейчик…

– Что за бычье, в самом деле?! Не умеете в культурном месте отдыхать – ступайте к себе в хлев!..