Текст книги "Избранные произведения"

Автор книги: Сергей Павлов

Соавторы: Надежда Шарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

– Трансурановые элементы, Алеша! – многозначительно напомнил он. – Главное в этом.

Трансурановые… Казалось, я никогда не смогу увязать всю эту массу разрозненных данных в единое целое, осмыслить их тесную взаимосвязь. В цепочке моих рассуждений явно не хватало какого-то мелкого, но очень важного звена…

Решение пришло само собой, неожиданно.

Это случилось в тот день, когда Акопян и Шаров устроили генеральную проверку системы управления «Бизоном». Сняв стенки пультовых покрытий, они самозабвенно ползали на четвереньках, разглядывая светящиеся схемы комплексных блоков, то и дело втыкая в специальные гнезда многоштырковые колодки контрольных приборов. Веншина в салоне не было: он ушел на вахту в смотровой отсек.

Вдруг послышались длинные гудки внепрограммного центра защитной системы корабля. Такими гудками центр предупреждает о том, что требуется дополнительный расход энергии на усиление защитного поля. Акопян и Шаров прыгают в свои кресла за пультом, некоторое время изучают показания приборов, о чем-то переговариваются. Затем Шаров включает аппаратуру связи и говорит в телефоны:

– Алло, Веншин! Протонная атака! Рекомендую вам немедленно покинуть смотровой отсек и вернуться в салон.

– Это приказ? – раздается голос Веншина, усиленный громкоговорителями.

– Если хотите, да, – отвечает Шаров.

Протонная атака! Я машинально включаю записывающую аппаратуру и возвращаюсь к столу. Протонная атака… Вот оно!

Заложив в компьютер необходимую информацию и обработав все возможные варианты заданных программ, я через несколько часов смог представить Веншину окончательный вывод. Теперь я мог гордиться простотой и изяществом новой гипотезы. Во-первых, Солнце является своеобразной ловушкой для метеоритного вещества: мощное притяжение, с одной стороны, и световое давление – с другой, приводят к тому, что мельчайшие из метеоритных пылинок скапливаются в узкие ленточные облака, вытянутые вдоль эквптэра. Во-вторых, атомы захваченного вещества, подвергаясь непрестанной бомбардировке элементарными частицами высоких энергий, в частности – протонами, изменяют свою структуру. Поэтому «пепловые поля», интенсивно обработанные солнечной радиацией, содержат значительное количество трансурановых элементов. Корональная область нашей звезды – самый производительный цех в трансурановой металлургии!..

СОЛНЕЧНАЯ ЛУНА

Время от времени сквозь пятислойный корпус салона слышится гул. Это автоматически включаются моторы, корректирующие движение «Бизона» по многовитковой спирали, направленной к Солнцу.

Постепенно мы должны приблизиться к поверхности Солнца настолько, насколько это позволит защитная система «Бизона».

Сумев разгадать мое увлечение астрофизикой, Веншин резко повысил требовательность. Теперь он упорно старался развить во мне способность к обобщению накопленных фактов и не скрывал своего недовольства, если я допускал хотя бы малейший промах. Его короткие, но емкие по содержанию лекции, а также самостоятельная работа над трудами по астрофизике открывали передо мной горизонты новых для меня знаний. С каждым днем я становился уверенней в себе, как будто вместе с новыми знаниями черпал новые силы.

Наконец, Веншин высказал мнение, что одновременная вахта для нас – непозволительная роскошь. И мы стали сменять друг друга. Уступая мне рабочее место, он лаконично излагал условия очередной программы исследований и бывал доволен, если я не нуждался в дополнительных пояснениях. Сегодня он подсунул мне спектрогелиограммы, снятые в лучах кальция:

– Попробуй выявить закономерность распределения кальция в разных слоях фотосферы. Работа кропотливая, трудная, не обольщайся кажущейся простотой.

Шаров готовился сменить Акопяна.

– До завершения витка остается восемь минут, – предупредил Акопян. Поднялся с кресла, несколько раз присел, чтобы размять затекшие ноги.

Внезапно я ощутил легкий толчок. Второй, третий… Веншин и Шаров переглянулись, Акопян настороженно вытянул шею. Гул орбитальных моторов перешел в угрожающий рев. «Бом-бом»… – раздались звонкие удары, будто в колокол: «растерявшиеся» автоматы призывали человека на помощь.

Шаров стремительно повернулся к приборам.

– Локатор!

На экране проступили бледные, неясные пятна, зигзаги помех и ничего больше. Указатели напряженности электростатического поля выбрасывали чудовищные цифры, гравитометры лихорадило, глухо ревели моторы. «Бом-бом, бом-бом…» Автоматы вели неравный поединок с неизвестным противником, и никто не знал, чем им помочь…

Тревожным воем сирены центральный пост корабля предупредил о включении пространственных двигателей. Я видел, как у Веншина на мгновение расширились зрачки. На смуглом лице Акопяна проступила заметная бледность. Шаров жестом приказал нам занять кресла, но было поздно. Сильный толчок швырнул меня кому-то под ноги, и мы кубарем покатились к стене. Я лихорадочно вспоминал, удалось ли мне дернуть рукоять включения оптического модулятора. Невероятная тяжесть сковала руки, навалилась на грудь, голову.

Почему-то вспомнились Азорские острова, горячий песок, сверкающая синева океана, чайки и наша лихая ватага спортсменов-глубоководников. На пятисотметровой глубине мы тоже чувствовали себя неважно… Интересно, удобно ли Веншину лежать на мне поперек? Черт бы побрал эту тяжесть! На островах было лучше… А рукоять модулятора я все же, по-моему, дернул…

Давящая тяжесть исчезла. Я вскочил на ноги и помог подняться Веншину. Акопян сидел на полу, обхватив голову руками.

– Мне кажется, – заговорил он, потирая ушибленные места, – мы сравнительно легко отделались. Вот только от чего, не знаю… Вы не подскажете, Веншин?

– Между прочим, я первый раз в этом районе, – невесело отшутился Веншин. На лбу его кровоточила ссадина.

– Ну, а все же?.. – поддержал Акопяна Шаров. Он сидел у навигационного пульта, выверяя курс. – Может быть, прозевали протуберанец или какой-нибудь внеочередной выброс?

Настойчивость Шарова производила неприятное впечатление. В этом «мы прозевали» звучал плохо скрытый укор, потому что прозевать могли только я и Веншин, и в основном Веншин. Вопреки ожиданию, он не смутился и ответил так, как привык отвечать, – обстоятельно и подробно:

– Масса вещества протуберанцев занимает колоссальный объем, и гравитометры отметили бы завихрения гравитационного поля еще задолго до того, как прозвучал сигнал опасности. Однако мы стали свидетелями…

– Жертвами, – поправил Акопян, ощупывая разбитый нос.

Веншин посмотрел на него невидящими глазами:

– Я думаю, сейчас мы нуждаемся в более или менее приемлемой рабочей гипотезе, которая помогла бы нам разобраться…

– Сейчас вы больше нуждаетесь в медицинской помощи, – не выдержал я. – Вы и Акопян обязаны уделить мне несколько минут.

Веншину я наложил биомидную повязку. Акопяну, кроме того, пришлось сделать рентгеновский снимок лицевой части черепа. К счастью, мои опасения оказались напрасными.

– Продолжайте, – сказал Шаров, когда все процедуры были закончены. – Итак, вы считаете, что происшествие не связано с эруптивной деятельностью Солнца?

– Увы, только предполагаю.

– Понятно… Ну, и что вы предлагаете в качестве рабочей гипотезы?

Я болезненно ощущал подоплеку этой атаки. Дескать, мы, звездолетчики, ведем корабль туда, куда требует твоя астрофизика, рискуем головой в интересах этой самой астрофизики. Потрудись же в таком случае по возможности правильно определить характер мели, на которую мы наскочили, пересмотреть свою астрофизическую лоцию с тем, чтобы избавить нас в дальнейшем от подобных неприятностей. Шаров, безусловно, прав. Но и Веншин не заслужил, чтобы его подгоняли как школьника. Обстановочка!..

Веншин исподлобья оглядел всех по очереди.

– Это была небольшая планетка или солнечная луна.

– Н-да… – первым заговорил Акопян. – Истории известны случаи, когда планеты открывались с помощью гусиного пера, но я впервые слышу, чтобы такого рода открытия были основаны на изучении собственных синяков и шишек. Нам остается придумать имя для новой планеты… Стоп, нашел! Веншиния! Звучит? Или может быть, Глебия?

– Акопяния, – предложил Веншин, – Так, по-моему, лучше.

– Почему бы и нет? Польщен и тронут.

– Подождите, – остановил их Шаров. – Ты хочешь что-то сказать, Алеша?

– Да, мне кажется, я успел включить съемочную аппаратуру модулятора…

– И ты молчал до сих пор?! – удивился Веншин. – Немедленно готовь запись к просмотру!

Экраном для демонстрации магнитных фильмов служил вогнутый потолок салона. Запрокинув головы, мы застыли в ожидании. И вдруг – словно раздвинулся занавес – мы увидели: клубящиеся струи раскаленных газов медленно сплетались в грандиозные букеты махровых гвоздик. Огненное великолепие! Каждый раз, оказываясь лицом к лицу с Солнцем, я чувствовал себя взволнованным и восхищённым. На огненном фоне появился темный диск. Веншин привстал. Диск быстро увеличивался в размерах, слегка покачиваясь из стороны в сторону и, наконец, закрывает собою экран.

– Фильтр! – крикнул Веншин.

Я понял, что он имеет в виду, и мгновенно отключил предохранительную систему, ослабляющую яркость. Прежде чем изображение исчезло, мы успели разглядеть слабосветящийся красноватый шар.

– Поздравляю, – сказал Шаров. – Вы действительно открыли новую планету.

– Так-то оно так… – задумчиво ответил Веншин, запуская пятерню в свои редкие белокурые волосы. – Но эта проклятая… луна существует вопреки всем законам небесной механики.

Акопян мастерски изобразил на лице горестное недоумение:

– Вы хотите закрыть только что открытую планету?

– Нет, зачем же закрывать? Напротив…

– Издеваетесь, да?

– Это – неустойчивое образование! – высказал я догадку.

– Верно, Алеша, – поддержал меня Веншин. – Те из метеоритов, комет или даже небольших астероидов, которые в силу каких-то причин потеряли устойчивую орбиту, могут оказаться пленниками Солнца. Это известно давно. Следовательно, нет ничего сверхъестественного в том, что Солнце время от времени создает для себя из этого материала недолговечные игрушки наподобие той, которую нам посчастливилось только что встретить. Высокий процент содержания железа и никеля хорошо объясняет мощь гравитационного поля этой луны. Верны ли наши предположения, нам предстоит выяснить.

– Уж не хотите ли вы организовать погоню? – спросил Акопян.

– Именно так.

Мне показалось, что Акопян побледнел.

– Веншин, оставьте луну в покое.

– Мы обязаны детально изучить солнечный феномен.

– Несокрушимая логика! Но вы никак не объяснили резкого повышения напряженности электростатического поля. А ведь это опасно…

– Поздно спохватились. Об этом нужно было думать на Меркурии…

– Намек понятен, отвечаю: я готов. Ешьте меня под соусом ваших идей, закусывайте пробутеранцами. Думаете, за себя испугался?

Шаров знакомым жестом погладил подбородок. Все трое уставились на меня.

– Мы напрасно теряем время, – сказал я, пожимая плечами.

Глаза Шарова на секунду прищурились, потом вдруг стали жесткими, и холодными.

– Добро! – сказал он медленно, но веско, и в этом слове, тяжелом, как удар молота, обозначилась сила его внутренней собранности. – Маневр сближения поручаю Акопяну. Веншин берет на себя программу научных наблюдений. А вам, Морозов, надлежит собрать в контейнер дубликаты исследовательских материалов для отправки их в сторону Меркурия.

Командир впервые назвал меня по фамилии…

Я недоумевал: зачем Шарову понадобилось вручную тащить контейнер так далеко, если люк шахты подъемника находился прямо в салоне. Закованные в защитные скафандры тяжелого типа, мы выволокли толстый блестящий цилиндр в переходную камеру. Пока нагнеталась аргоновая атмосфера, я с интересом разглядывал зеркальную фигуру командира: огромные плечи, мощная, слегка сутулая спина, вместо головы – плавно сливающийся с плечами бугор, вместо глаз – продолговатая щель перископа. Какое-то фантастическое чудище! Промелькнула жутковатая мысль: а что., если это не Шаров? Что, если рядом со мной стоит бездушный, таинственный робот?.. Я рассмеялся. Смех прозвучал хрипло и не очень уверенно.

Тяжелый щит медленно съехал в сторону.

– Пойдемте, Морозов, – слышу я голос Шарова.

После привычной тесноты салона внешняя полость корабля кажется удивительно просторной. Еще бы: шаровидный салон занимает здесь столько же места, сколько грецкий орех в глубокой тарелке. Все остальное пространство заполнено агрегатами противорадиационной защиты. Словно лопасти гигантской турбины, закрученные в одну сторону, разметали свой широченный размах спирально-вогнутые металлические крылья, красные от жара едва ли не на половину длины. В промежутках между крыльями виднеются отдельные участки внешнего корпуса корабля. Раскаленный корпус излучает довольно яркий свет. В разных направлениях змеятся широкие ленты теплопроводов, нарушая четкую геометричность систем многочисленных трапов, балок, труб и шахтных стволов. В специальных углублениях тускло мерцают верхние диски лямбда-преобразователей. Это благодаря им «Бизон» окружен защитным полем, обезвреживающим яростный натиск солнечной радиации. От их безупречной работы зависит успех экспедиции.

Кружным путем мы выходим к стволу подъемника. Я закладываю контейнер в камеру, и Шаров нажимает рычаг. Все. О дальнейшем пути контейнера позаботятся автоматы. Слышно, как аргоновый вихрь уносит камеру вверх по стволу к широкому конусу почтового корабля. Взвыли сервомоторы, огромный конус тронулся и плавно двинулся по рельсам. Через минуту «почтальон» умчится в сторону Меркурия, и там его встретят корабли-перехватчики…

Я вздрагиваю от пронзительного крика сирены. Мне кажется, что в крике машины, вдруг зазвучавшем в этом царстве багровых отблесков, я улавливаю тягучие ноты прощания, жалобы…

Сирена смолкает, «почтальон» исчезает за створками кормового отсека. Слышится вибрирующий свист… Пошел…

Мы опускаемся вниз. Шаров останавливается и неуклюже топчется на месте, осматривая оборудование, проверяя надежность креплений. Теперь я понимаю, зачем ему понадобилась эта экскурсия.

– Как ты думаешь, Алеша, где находится наша ахиллесова пята?

«Тур» и «Мустанг» были оснащены не хуже «Бизона», но они не вернулись, и Шаров мучительно ищет причину их гибели. Я не отвечаю ему. Зачем? Ведь он и не ждет ответа.

С круглых площадок свисают черные щупальца. Мы обходим их стороной. Эти машины, похожие на огромных спрутов, создают искусственное поле тяготения, к ним приближаться опасно. Впереди поблескивают глянцевые бока орбитальных моторов. Моторы деловито гудят.

Винтовая лестница приводит нас на небольшую площадку, обнесенную крепкими поручнями. Отсюда хорошо видны громадные цилиндры пространственных двигателей. Шаров делает мне знак остановиться.

– Мы остаемся здесь… на всякий случай.

Взглянув на радиометрические датчики, я заметил, что радиация возросла втрое. Обращаю на это внимание Шарова.

– Вижу, – ответил он. – Близость луны оказывает влияние на защитное поле «Бизона». Ну что ж, приготовимся к встрече. Закрепить поясные леера!

Я хватаю кольцо карабина и пытаюсь правильно соразмерить длину стального троса. В этот момент загрохотали моторы, настил рывками стал уходить из-под ног. Я вцепился в поручни. Шаров проехал мимо меня на спине. Грохот внезапно прекратился, но настил под ногами продолжал раскачиваться. Отпустив поручни, я бросился к Шарову. Моторы снова взревели, меня швырнулс лицом вниз и потащило по ступенькам винтовой лестницы. «Интересно, чем кончится эта акробатика?»– успел подумать я. Ответом был страшный удар в спину, в глазах замелькали радужные пятна. Наконец мне повезло: я застрял между какими-то трубами. Скоро на помощь пришел командир – он помог мне подняться на ноги и спросил, все ли в порядке.

– Не знаю… – буркнул я, стискивая зубы от боли. – Мои кости в порядке, но за целость кронштейнов трубоподвески не ручаюсь.

Поддерживая друг друга, мы с трудом взобрались на свою площадку. Сначала мне показалось, что все вокруг запорошено хлопьями зеленоватого света. Однако хлопья перемещались с места на место, меняли форму, слипались в какие-то странные, блуждающие комки, которые тут же расползались по поверхности предметов бледными струйками.

– Как ты находишь, Алеша, красиво, а?

В голосе Шарова звучала тревога.

– Похоже на блуждающие заряды.

– Похоже… – мрачно согласился Шаров.

Он стоял, широко расставив ноги, неподвижен, как статуя. Я рванул его за плечо и указал на датчики:

– Радиация достигает критических величин! Надо немедленно уходить!

– Вы быстро теряете чувство юмора, Морозов.

Какой там еще к черту юмор?!

Ослепительно сверкнул зигзаг зеленой молнии. От ужасного треска заложило уши. Еще зигзаг, еще… Молнии били в блестящую оболочку салона, плясали на массивных радиаторах теплоприемников, змеились среди переплетения труб и распорок. Сплошное сверкание и треск, треск, от которого можно оглохнуть… Внезапно рядом с Шаровым вырастает огненный жгут. Шаров клонится набок и медленно сползает в сторону. Руки его, закованные в панцирь, торчат вверх…

Не помню, как мне удалось дотащить командира до переходной камеры салона. Перевалившись вместе с ним через высокий порог, я на четвереньках подполз к щиту и привел в действие запирающий механизм… Щит тронулся, и в этот момент среди треска разрядов я услышал тонкий, вибрирующий свист; такой свист могли издавать только пространственные двигатели. Тело быстро наливалось свинцом – не менее четырех «же» ускорения… Значит, уходим от этой проклятой электрической луны. Кажется, я теряю сознание…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СТРАШНАЯ ВАХТА

Счастливо отделавшись от коварной луны, мы вернулись на прежний курс. «Бизон» исправно накручивал виток за витком, приближаясь к внутренней короне, которая простиралась едва ли не на половину солнечного радиуса от поверхности океана огненных бурь.

У Веншина участились стычки с командиром по поводу рабочего времени – ему было мало восемнадцати часов в сутки. Акопян, сам перегруженный работой, старался урвать минутку, чтобы немного развлечь нас, и если в салоне вдруг раздавался дружный смех, то этим мы были обязаны только ему. Кстати сказать, под его редакцией довольно регулярно выходили номера светогазеты «Солнечный удар». В последнем номере он поместил карикатуру, где были изображены Шаров и стиснутые между его колен участники нейтринного эксперимента. Недвусмысленные позы наказуемых и поднятая для удара кассета с надписью «Нейтринный успех» весьма своеобразно, но точно передавали полный драматизма эпизод. Однажды Акопяну удалось уговорить всех послушать маленький концерт легкой музыки. К сожалению, по моей вине концерт не состоялся. Как-то, совершенно случайно, я использовал кассету фильма-концерта для записи радиоизлучений Солнца, и сейчас вместо музыки стереотремы изрыгнули чудовищную порцию рева, похожего на злобное рычание рассерженных львов. Озадаченный Акопян перечитал этикетку: «Если мы вдвоем. Брикли. Твой поцелуй… Серия «К», фильтр 08/6-РГД, 450 мегагерц!» Никогда не забуду испепеляющего взгляда, которым он меня одарил.

Наши с Шаровым прогулки во внешнюю полость корабля стали отличаться регулярностью. Командир выглядел все таким же спокойным, он лишь чаще обычного сосредоточенно поглаживал подбородок. Короче говоря, все шло своим чередом вплоть до той удивительной «ночи», которой Суждено было нарушить наше в общем-то безмятежное бытие…

За ужином, кроме отлично прожаренных бифштексов, Акопян угостил нас рассказами о печально знаменитой экспедиции Снайра. Я слушал его с интересом, хотя с самого начала так и не мог понять, шутит ли он, или живописует действительные события пятнадцатилетней давности. О том, что он и Шаров – участники этих событий, я знал. Знал, что их первое знакомство состоялось в красной марсианской пустыне при очень драматических обстоятельствах. Однако в передаче Акопяна трагизм положения первых марсопроходцев как-то терялся среди забавных мелочей.

– …Что тут было! Мы еле держались на ногах, а десантникам – наплевать. Они дурачились, как щенята, валили нас на песок, топтали ногами, демонстрируя на наших ослабевших организмах приемы дзюдо. И все это к вящему удовольствию джед-джедаков, которые спешили к месту происшествия целыми семьями.

Акопян отправил в рот кусочек бифштекса и аппетитно причмокнул.

– Но Снайра им положить не удалось – слабо! Он с восторгом выколачивал пыль из скафандров спасателей – особенно доставалось Шарову – и от радости мычал что-то нечленораздельное. Н-да… Алеша, налей мне, пожалуйста, виноградного соку… Спасибо. Когда мы вернемся домой, я угощу тебя настоящим кавказским вином. Веншин, предложите командиру салат, вы по рассеянности съели его яичницу… Так вот. Любопытные джед-джедаки расселись на ближайших барханах, как в театре. Они, подобно нашим пингвинам, редко упускали возможность понаблюдать за деятельностью двуногих гостей из другого мира, там и сям возникали ссоры из-за лучших мест в партере. Они одобрительно стрекотали, если находили ситуацию забавной, и лениво водили всеми своими шестнадцатью щупальцами с набалдашниками на конце, если им делалось скучно. Н-да… Но тогдашний спектакль проходил под аншлагом. Наиболее восторженные зрители лезли на сцену. Один из таких смельчаков приковылял к Шарову и с немым обожанием застыл у его ног. «Ну, что ж, будем знакомы!» – сказал Шаров и протянул ему руку. Джед-джедак протянул щупальце с наиболее крупным из своих набалдашников. Возможно, он хотел потрогать незнакомый предмет, но Шаров почему-то решил, что это сделано в знак особого к нему расположения, и с чувством пожал «ладонь» марсианина. Вы бы видели, как позеленел от злости представитель марсианской фауны! Он подпрыгнул, вырвался и припустился бежать, оставив Шарова в недоумении. Я стоял ближе всех и тихо наслаждался растерянностью десантника. Но надо же объяснить человеку в чем дело. «Ты, дорогой, совершил поступок, который считается величайшей бестактностью не только в нашей галактике, но, вероятно, и далеко за ее пределами», – сказал я. «Не понимаю, – признался Шаров. – До сих пор я считал, что крепкое дружеское рукопожатие… Может быть, я сильно сжал ему лапку?» – «Вовсе нет! Ты дружески крепко пожал ему голову».

Смеялись только я и сам рассказчик.

– Болтовня, – отмахнулся Шаров.

– А вы что скажете? – спросил Акопян у Веншина.

– Оставьте меня… э-э-э… в покое. Ваша словоохотливость мешает мне сосредоточиться.

Акопян ткнул меня в бок и повертел пальцем у лба:

– Старик, кажется, того… Ты присматривай за ним, это по твоей части.

Двадцать один ноль-ноль условных суток относительного времени. Шаров и Веншин о чем-то шепчутся, затем Акопян и Шаров сдают вахту и расходятся по своим спальным нишам. Веншин подходит ко мне, трет ладонью бледный лоб, словно припоминая что-то. Он явно в затруднении, желая выбрать тему для моей работы полегче.

– Энергообмен обращающего слоя и хромосферы, – подсказываю я.

– Вот, вот, именно! – кивает он и спешит к своему столу. Но вдруг останавливается. – Ты справишься с этим, Алеша?

– Думаю, да. Зачем вы скрываете, что плохо чувствуете себя? Завтра же устрою вам внеочередной медосмотр.

Веншин пожал плечами:

– Как знаешь. Да… расчеты требуется произвести с особой тщательностью. Я воспользуюсь конечным результатом для новой методики наблюдений. Целиком полагаюсь на твою… добросовестность, проверять некогда. Тема чрезвычайно сложная, желаю удачи.

И он забывает о моем существовании. Я торопливо осматриваю свое хозяйство. Все в порядке, аппаратура работает нормально. Отбираю нужные мне материалы и погружаюсь в расчеты.

Проходит час. Несмотря на занятость, я совершенно независимо от своей воли ухитряюсь следить за окружающей обстановкой. Уши сами слушают, глаза сами отмечают малейшие изменения в комбинациях световых сигналов – привычка, выработанная необходимостью. Внезапно ощущаю запах гари. Поднимаю голову, принюхиваюсь. Нет, показалось. Но чувство чего-то тревожного уже не покидает меня. Мерно тикают отметчики времени на стенде регистраторов, тонко поют приборы, лениво перемигиваются цветные огоньки на пультах. Как будто ничего особенного.

Стоп! Опять этот противный запах… Что за ерунда?!

– Вы не чувствуете запаха гари? – спрашиваю Веншина.

Веншин не отвечает. Поворачиваюсь к нему. Он… спит. Спит прямо за столом, положив голову на руки, и блаженно посапывает во сне. Ну и пусть отдыхает. В наших условиях сон – это, пожалуй, самое необходимое лекарство для него. Нервное истощение…

Бросаюсь к приборным стендам: датчики перемалывают привычные цифры, зеленые лучики выписывают на экранах знакомые графики, шкальные блики дрожат на обычных местах. Правда, чуть-чуть изменилась характеристика поля гравитации, но в пределах допустимого. И вдруг… вдруг я замечаю, что регистраторы все, как один, точно сговорившись, указывают нуль радиации! Не сон ли это? Приборы вышли из строя? Все сразу?.. Не может этого быть! Надо будить командира.

Случайно мой взгляд останавливается на странице бортового журнала. Почерк Шарова. Читаю: «Радиация падает… (колонка цифр). Параметры протонного потока… (следуют символы, цифры). Чужеродное магнитное поле… Вспышка… Водородный флоккул…» Гм, значит он знал об этом… Сажусь в кресло центрального пульта и вопросительно смотрю в большие желтые глазища-блюдца электронного лоцмана. «Глаза» успокоительно мигают – желтоватое сияние то разгорается, то угасает. Внезапно в глубине этих громадных зрачков улавливаю какой-то красноватый, дьявольский отсвет. Вглядываюсь пристальней: на выпуклой поверхности «глаз» медленно передвигаются отблески двух красных колец. Что-то знакомое чудится мне в их замедленном, плавном движении… Торы!!!

Сердце сжалось до боли в предчувствии непоправимой беды. Я понял, что вижу отражения торов… Но я не мог заставить себя обернуться.

Наконец оцепенение прошло. Я вскакиваю с кресла… Там, под самым потолком салона, где секунду назад плавали кольца, медлен-то тает оранжевая дымка. Чушь, просто мне показалось!..

Поворачиваю голову, чтобы взглянуть на спящего Веншина, и содрогаюсь: он лежит на столе все в той же позе, но его хитро прищуренные глаза с любопытством следят за мной… Мне становится жутко.

– Вы спали? – спросил я, чтобы услышать звук собственного голоса.

– Нет, я не спал. – Веншин направляется ко мне.

– А я был почему-то уверен…

Он жестом прерывает меня и долго молчит, разглядывая свои руки, словно впервые их видит.

– Меня считают здесь сумасшедшим, – говорит он и вертит пальцем у лба. – Ну что ж, я ухожу…

– Куда?.. – спрашиваю одними губами.

– Я ухожу к Солнцу, – отвечает Веншин и смущенно смеется.

Чувствую, как по спине ползут холодные капли пота.

– Нельзя так шутить!

– Шутить?.. – взгляд его становится укоризненно-скорбным. – Я знаю: вы все боитесь идти со мной. И ты, и Шаров, и Акопян. Ведь правда? Ну что ж, прощайте, мне пора!..

Хочу крикнуть: «Вы действительно потеряли рассудок!», но вместо этого глотаю застрявший в горле комок. Веншин страшно бледнеет, закрывает глаза, голова его безжизненно свешивается на грудь. Он куда-то уходит, точно плывет. Я смотрю ему вслед, но мне мешают видеть слезы и легкое головокружение…

Глаза электронного мозга перестали мигать, в желтых зрачках застывает тупая покорность, на сигнальных панелях пробегает судорога зеленых огоньков. Мне почудилось, будто лязгнула крышка люка выходной шахты. Оглядываюсь – Веншина в салоне нет.

Я бросаюсь к люку переходной шахты и всем телом налегаю на рычаг.

Рычаг не поддается. Значит, Веншин успел накинуть внутренние замки! Что, если он надумает открыть выход из переходной камеры?!

Меня пробирает дрожь.

– Вернись! – ору изо всех сил и колочу кулаками металл. Ну почему я не сумел заранее распознать его недуг?! Даже

Акопян заметил!.. Но что же я медлю! Тревога! Тревога!!!

Вот спальная ниша Шарова. Рывком отодвигаю перегородку:

– Командир, просни…

Крик застывает в горле, холодеет кровь. Ниша командира пуста… Внутри, возле сердца, обрывается что-то и рассыпается тысячью звенящих осколков.

Ниша Акопяна пуста…

Это выше моих сил!..

Не знаю, сколько времени я просидел в кресле с закрытыми глазами, обхватив ладонями виски. Не открывая глаз, думал: «Какой, однако, нелепый сон. Смешно».

Открываю глаза. По-прежнему тихо в безлюдном салоне.

Я вяло удивился, что навязчивый сон продолжается. Протянул руку и взял со стола циркуль-измеритель. Холодный, гладкий, имеет вес… Стальные иглы вонзились в тело, и я почувствовал боль. Нет, во сне так не бывает.

Оставалось признать себя сумасшедшим. Эта мысль показалась мне забавной. Попробовал скорчить идиотскую гримасу. Получилось. Горло перехватила судорога отвращения.

– Мида, иди ко мне, – позвал я.

К моему креслу подкатил небольшой белый ящик на мягких колесиках. Холодные щупальца электродов обвили руки, шею, забрались под одежду.

– Нервный шок, – констатировала Ми да размеренным голосом. – Необходим полный покой, глубокий сон… Рекомендую принять снотворное.

Вот глупая! Разве я не сплю?

– Марш на место!

Ящик послушно укатился прочь.

Я брожу по салону и думаю, думаю… А может быть, и не думаю ни о чем, только бесцельно брожу и трогаю руками все, что ни попадется на пути. Скопище безмозглых автоматов… Неужели «Бизон» все еще послушен им?! Впрочем, какая мне разница, мчится ли он по точно рассчитанной кривой или беспорядочно падает куда-то?.. Одному он мне не нужен. Да и я ему не нужен один…

Липкая мгла безудержного страха застилает сознание. В приступе ярости бью кулаками о стены, катаюсь по полу, кусая руки. Быть может, даже кричу… По моим щекам струятся слезы.

Мне жаль себя, и я плачу навзрыд, как ребенок. Ох, как мне жаль себя!..