Текст книги "Бронебойщик (СИ)"

Автор книги: Сергей Коржик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Нашли товарищ, командующий стрелка который эсэсовского генерал с неба свалил.

– Зашёл следом, мать моя женщина тут генералов штук пять, а вот и толстый хряк Хрущёв, ну который из них главнее?

– Невысокий генерал помог мне сам вышел на встречу.

– А посмотрите на молодца генералы, прямо любо дорого посмотреть, стать, ордена, усы. Гренадёр. А расскажи ка нам старшина, как ты подстрелил эсэсовца?

– Да просто товарищ генерал. Я ведь охотник. Любил понимаете утиную охоту, берёшь упреждение, бац, – утка наземь. С самолётами то же самое, чутьё у меня, товарищ генерал, я этих самолётов насшибал штук десять, этот одиннадцатый. Кроме того я товарищ генерал на другой день ещё минимум двоих их них генералов завалил. Там же. Приехали суки понимаешь попрощаться с покойным, ну я их и отправил вслед за первым.

– Что прямо на передовую приехали немецкие генералы, вмешался Хрущёв.

– Зачем на передовую в тылу у себя они были, да ружьишко у меня именное под меня сделано на заводе, я из него на полутора километрах в грудь немцу как вам в глаз отсюда попаду. Ответил я Хрущёву.

– Ох и льёшь ты пулю старшина, вступил в спор еще один генерал.

– Так проверить же элементарно, удивился я. Поспрошайте пленных. Послушайте немецкое радио, а насчёт пули так пойдем, выйдем. Ружьишко со мной, покажите цель, я стрельну. У меня всё вот в снайперской книжке все поражения записаны, да покойный комзвода не подписал. Говорил, лично не видел, пописывать не буду. Теперь небось с теми генералами разговаривает, пробурчал я уже по тише.

– А действительно, Иван Петрович, обратился командующий к какому-то полковнику, распорядись проверить слова старшины. Эта информация может оказаться очень существенной. Так говоришь показать тебе цель? Снова обратился ко мне генерал. А пойдём ка на улицу. Всей гурьбой мы вышли во двор. Это был другой двор. Над ним была натянута маскировочная сеть и из этого двора просматривалась Волга, над которой барражировали немецкие пикировщики, но отсюда до самолётов было далеко. Через Волгу буксиры толкали баржи, на них же безнаказанно пикировали немецкие самолёты. Столбы взрывов бомб вставали вкруг барж были и попадания. Смотреть на это было страшно.

–Товарищ генерал пошлите со мной офицера, пусть доведёт меня до берега вон в том направлении, постоит рядом посмотрит на настоящую охоту, потом вам доложит, отсюда стрелять смысла не вижу.

– Добро, Забелин проводи старшину до берега, проследишь за стрельбой, потом приведёшь его обратно и доложишь результаты.

– Разрешите выполнять?

– Действуй.

– Мы с майором вернулись на пост я надел на себя разгрузку, на ремень нацепил кинжал, в кобуру сунул трофейный пистолет, Воеводин Взял сидор карабин и сумку с боеприпасами к ПТР.

– Готов товарищ майор.

– Ну пошли снайпер. Мы сели в ту же полуторку и через полчаса стояли на берегу Волги. Недалеко по реке плыли обломки деревянной баржи, за которые из последних сил держались оглушенные и окровавленные солдаты. Кто-то грёб одной рукой к берегу кто-то бессильно лежал на обломках. А в небе закручивали спираль смерти в поисках добычи стервятники, мои давние враги Ю-87. В четыре движения, я скинул разгрузку и собрал „Мою Прелесть“.

– Обойму прохрипел КАА.

– Стёпа вставил обойму и приготовил следующую. Метра в ста от нас баржа воткнулась в берег носом, пехота горохом сыпанула за борт. Но ещё надо было спустить две пушки, катер придерживал баржу, прижимая эту дородную тётку в бок к берегу, а на них уже падала с диким воем пара стервятников.

– Врёшь сука не возьмёшь, я бросился к полуторке, упёр ствол о борт кузова, поймал взглядом самолёты, зрение обострилось неимоверно, я видел голову лётчика в кабине самолёта, выстрел, стёкла кабины окрашиваются в красный цвет, выстрел, и у второго самолёта оборвало звук работающего двигателя. Первый самолет, не выходя из пике, воткнулся в воду, метрах пятидесяти от баржи, второй воткнулся в берег метрах в трехстах метрах правее нас.

– О.Х.Р.Н.Е.Т.Ь. раздельно по буквам произнёс майор.

– Я, товарищ майор здесь на берегу останусь вы, как хотите, только просьба есть одна патронов мне на 14,5 мм, а то у меня последние восемнадцать штук. А самолётов сам видишь как ворон осенью в поле. И поесть, не ели с вчерашнего вечера, и уже не обращая внимания на майора, обратился к второму номеру, – Степан собирайся айда позицию выберем получше.

– А где тут получше? Стёпа закрутил головой. Я же пройдя метров двадцать подошел к сгоревшей перевёрнутой полуторке, пристроил опорные ножки ружья на порваном в клочья колесе, покрутил стволом вправо влево вверх вниз и сказал:

– Здесь Степан, вот причал, сюда баржи идут, вот здесь и прикроем их как сможем. Имущество сложи, лопату доставай и вот здесь три на метр на полтора глубиной. И не отвлекайся, я прикрою. Баржу уже разгрузили, и катер поволок её на тот берег. На пустую баржу, немцы не отвлекались, ища себе более аппетитные на их взгляд цели. Майор уехал я так думаю на доклад, с приказами Командующего не шутят. И я очень надеялся что он не забудет про патроны и еду, воды была целая Волга. Мимо нас протащили низкие длинноствольные пушки, прошагали мокрые до пояса солдаты, мы вроде остались на берегу одни. Но по берегу к нам поднялся лейтенант. Я как младший по званию представился:

– Старшина Кожемяка, прикрываю переправу товарищ лейтенант.

– Видел я, как ты ссадил этих гандонов старшина. Знай жив останусь детям передам, а те может, передадут внукам, что батьку ихнего, сёдня спас ты, старшина Кожемяка. Я командир противотанковой батареи Есаулов Семён Васильев сын в этом тебе клянусь. Даст бог ещё встренемся. Жду вот вторую ходку баржи, ещё две пушки должны переправить. Если что старшина, помоги чем можешь. По моему глазомеру между берегами было километра полтора, прикинув хрен к носу понял, что метрах в трёхстах от берега я уже могу давить бандерлогов. С ориентировался по солнцу. Оно сука в зените. В небе ни облачка. Единственное что может мешать немцам это блики на воде, и как тут мне ориентироваться? Только по ходу пьесы. Эх очёчки бы мне. Катер поволок баржу к нашему берегу. Осталось ему как в песне Высоцкого „пройти две трети пути“ и я приму его под свой хилый зонтик. Но кто-то там видать был сильно невезучий, едва отойдя от берега, пройдя всего сотни две метров, на баржу упала бомба с караулившего её самолёта. И нихера я не смог сделать. Лейтенант выматерился, махнул рукой и сказал на прощанье,

– Конечно две пушки не четыре, но я им и этими двумя дам прикурить. Прощай старшина. Даст бог встренемся. И ушёл. В это время за сигналила машина, из кабины полуторки выскочил взъерошенный майор и заорал:

– Старшина ко мне! Я подошёл, майор напоминал мне кота после драки.

– Блядь, старшина, если бы ты знал, как меня имели во все дыры полчаса назад. Нет не командующий, а член военного совет товарищ Хрущёв, очень сильно меня отодрал. Понимаешь, есть люди приказы, которых надо исполнять до буквы. Ну, вроде чего проще? Отвези, посмотри, привези. Чего уж проще. Будет мне наука! Давай в кузов! Поехали к Командующему. Не повезло Семёну, окоп не докопал. Мы собрали оружие, вещмешки, отряхнулись, залезли в кузов, майор глядя на часы всё подгонял нас, быстрее, быстрее бойцы. Машина, завывая мотором и скрежеща передачами, рванула с места в карьер, как будто за нами гнались немцы. Доехали до первого поста, бегом до второго. Личное оружие долой, обойму разрядить, ПТР взять с собой. Нам приказали мы сделали, опять Стёпа остался на часах, а я в разгрузке и с пустой обоймой уже в кабинете Командующего.

– Проверили твои слова старшина, – Командующий прервал доклад майора и отпустил его жестом. Ты там не только двух генералов уложил, но двух полковников. Начальника медслужбы армии генерал-майора и командира панцергренадёрского полка тоже генерал майора. Полковники тоже не простые. Гитлеру придётся поломать голову кем их заменить. Да и сегодняшняя твоя утиная охота. Решено! За два самолёта орден „Красной звезды“ За каждого генерала извини по медальке, но „За Отвагу“. В следующий раз будешь знать, генералов надо брать в плен. Заработаешь сразу Героя Советского Союза. Я переспросил:

– За пленного немецкого генерала дают Героя? И не ожидая ответа, нет товарищ Командующий, я согласен на медаль.

– Десять суток отпуска лично от меня! Получишь ордена и в дорогу. Доволен?

– У меня товарищ генерал две просьбы, первая, у меня есть второй номер, пацан еще, но добрый мне помошник, есть и его заслуга в этом деле.

– Как фамилия бойца?

– Боец Воеводин Степан Ильич.

– Запиши и ему отвагу бросил генерал лейтенанту.

– И вторая просьба, гнул я свою линию, из госпиталя я всего две недели, там наотдыхался до чёртиков, можно мне отпуск, после войны? Какой сейчас отпуск у бронебойщика товарищ генерал? Самый же сенокос. А танк что бы вы знали товарищ генерал, это не только двадцать тонн металлолома Родине, но и пятьсот рублей премии бронебойщику и хабар с экипажа, учил я генерала прозе жизни. Вода, еда, курево, оружие. Опять же снайпер я, вот немцы меня заочно судом к расстрелу приговорили, так мне на всякий случай надо поболее встречающих на тот свет отправить. Что бы не стыдно перед богом встать.

– Ты, что верующий?

– Как сказать товарищ генерал? Вообще-то комсомолец, но был со мной случай, бомбят, лежу в окопе и угораздило меня поднять глаза вверх. Смотрю, бомба от самолёта отрывается и летит сука прямо мне в окоп, я ей пионерский салют и говорю, пролетайте мимо, хрена! Летит ко мне, я ей из устава комсомола первый абзац, летит. Уже близко! Тут я вспомнил Отче наш ежи еси на небеси, да святится имя твое и перекрестился, не поверите? Бомба ахнула метров в полста от меня. Смеялся не только Командующий, все члены военного совета и даже Хрущёв ржал в полный голос.

– А теперь покажи ка мне свою чудо пушку.

– Я не торопясь показал генералу приёмы сборки ружья.

– Как отдача?

– Чуть сильнее мосинки товарищ генерал.

– А давай стрельнем.

– Отчего ж не стрельнуть, прикажите только укладку мою с боеприпасами принести.

– Пошли во двор, патроны сейчас принесут. Вышли во двор, генерал взял в руки ружьё, крякнул, – однако.

– Что есть, то есть, тяжеловата, но и птицу какую бьёт, да и танку умеючи если к делу подойти, то кисло ему очень. Принесли патроны. Я зарядил десяток в обойму, объясняя командующему:

– Ружьё мне сделали на заводе по моему заказу, Статья обо мне в газете „Красная звезда“ была. Корреспондент расписал, как я самолёты сбивал, танки гасил из бронебойного ружья, вот они и подсуетились типа „именное“ тебе старшина радуйся. Ну, я им сказал. Братцы ружьё мощное, но лягается… мне плечо выносит, а как другим кто не такой конституции телом? Десять дней строгали пилили, пока получилась „Моя прелесть“, так я её обозвал. Ну что я стреляю?

– Давай! Выстрел. Меня слегка качнуло.

– Так давай сюда. Командующий перехватил ружье, поднял ствол в небо и сделал три выстрела. Действительно отдача чуть сильнее мосинки. А это что?

– Это место где крепится оптический прицел товарищ генерал. Вот с прицелом я на полтора километра и загасил тех немцев, тут же выстроились очередь из генералов пострелять из невиданного до сих пор ПТРС, каждый стрельнул, патроны кончились.

– Ты хочешь сказать, что это ружьё в единственном экземпляре?

– Не знаю, товарищ генерал, мне оформили по нему пару изобретений, я оплатил в кассу изготовление оружия и ухал на фронт. Что там дальше, мне не доложили.

– Постой как оплатил? Из каких денег?

– Так премии мне за убитую немецкую технику, за инвалидность, за ордена доплата, набежала денежка. Хватило, ещё и осталось, в детский дом остатки перевёл.

– Так ты ещё и инвалид?

– Ранен был, мина в ногах взорвалась, в госпитале полгода пролежал. Дали инвалидность, но я вылечился сам, ну и дед знахарь помог, Шрамов на спине как на коту весной, но прошел медкомиссию, признали годным без ограничений. А поначалу да инвалидность, и литер до Красноярска, а я после двух контузий не помню ни где родился, ни на кого учился.

– Значит, просишься на передовую?

– Так точно товарищ генерал.

– Нет, просто отпустить такого молодца я не могу. Уж извини. Придумал я тебе службу. Числиться будешь в роте охраны штаба фронта, тебя там поставят на довольствие. Но будешь свободным охотником. Мы, скорее всего, останемся в осаде, и фронт Кожемяка будет по всему городу. Тут тебе и танки, тут и самолёты, и немцев как собак нерезаных, охоться в удовольствие. Приказ о твоём статусе охотника передадут начальнику охраны. Что там приказ и награды герою готовы? Обратился он к адьютанту,

– Так точно!

– Найдите второго номера и приступим. Вручили ордена и медали, потрясли руку и проводили. Степан шел, зарабатывая косоглазие глядя на медаль. Привели к давешнему майору, что возил нас к Волге. Передали сопроводительные документы, майор слегка поморщился. Но что его две шпалы, против двух звёзд. Это как плотник, супротив столяра. Подняв трубку, вызвал капитана Вардияна начальника караула и видимо своего заместителя сказал тому:

– Прими Армен, старшину и рядового, вот ознакомься с приказом, поставь на довольствие, организуй помывку, определи где будет спать. И патронов ему добудь.

– Что значит „свободный охотник“ объясни старшина, обратился ко мне капитан.

– Пришёл, ушёл, убил кого увидел, подписал книжку у кого смог, пришёл поел поспал и опять ушёл. Так вкратце описал я свои обязанности.

– Хорошо устроился старшина, пришёл – ушёл. Сам себе хозяин, хочу сплю, хочу стреляю. Эх, мне бы такую службу.

– Так кто ж против товарищ капитан? Только вот на мне висит приговор германского военно-полевого суда. При взятии в плен расстрел на месте. Как вам эта сторона медали?

Немцы вдавили в город отступающие перед ними полки и дивизии, теперь война шла за каждый дом, улицу, квартал. Наши цеплялись за каждый горелый камень. Но немцы даже меняя трёх своих на одного нашего давили и продвигались. Наконец наступил предел. Фюрер писал кипятком, пиная и меняя генералов, но город упёрся руинами в берег Волги и перемалывал все резервы подходящие немцам. Ночью и только ночью катера и баржи сновали с берега на берег увозя раненых и подвозя боеприпасы и продовольствие. А днём армии занимались взаимным истреблением, но уже видна была разница в настроении в войсках, если немцы утратили кураж и сражались как бы по обязанности, то наши этот кураж перехватили и дрались с чувством рыбака подсёкшего крупного тайменя и вываживающего того к берегу. Азарт. Убил сегодня одного? Надо исхитрится и убить завтра двоих. Вот это скажу я вам была Охота. Забудьте про 200 300 метров. Стрельба велась практически в упор, из окна дома, полуподвала, из развалин. Сверху вниз. Снизу вверх! Вот тут панцеры у меня поплясали. Немцы, меняли практику применения танков городе, хер им это помогало. Я отстреливал наиболее опасных для меня атакующих немцев из винтаря с глушителем, потом жирная точка, танк или транспортёр. С экипажем разбирался поднатаскавшийся в стрельбе Степан. Через месяц на нашем счету было десять танков и сотня немцев. На меня начали охотиться как на опасного зверя вражеские снайпера. Но „чуйка“ меня не подводила. Учуяв снайпера, я уползал вглубь развалин и определял с какого направления, мне грозит опасность, намечал ориентир, и отползал ещё дальше, потом целый день посвящал внимательному изучению направления, иногда это было и два и три дня, потом делал один единственный выстрел. Пуля такого калибра разрывала немца на куски. Если мог, добирал его второго номера. После одной из такой дуэли мне достался отличный прицел. Немцы опять завели шарманку про суд и расстрел, я разозлился, устроил им засаду и перестрелял говорунов. Так как немецкого не знал, написал мелом по-русски прямо на борту передвижного радиорупора.

– Бандерлоги, я убил трёх генералов, пятьдесят два офицера, пятьдесят унтеров и фельдфебелей и сто двадцать два солдата. Двадцать пять танков и четырнадцать самолётов. Мне ли бояться смерти? Бойтесь вы суки! Я целюсь сейчас в тебя Ганс. И подписался К.А.А. Ранил около этой машины пулемётчика, а всех кто его пытался спасти убил. С тех пор как обрезало, немцы перестали меня пугать смертью. Вот так переходя из одного района в другой то тут, то там я охотился на солдат и офицеров вермахта. И вот однажды недалеко от своей лёжки. Я услышал чей то бубнёж, потом миномётный выстрел. Один. И снова бубнёж. Так стрелял только один мой знакомый Яша Гомельский. Вылез из укрытия подошёл к копошившимся минометчикам, которые разбирали миномёт и сказал:

– Что Яша, таки поменял калибр? Два бойца бросили миномёт и с раскрытыми объятиями бросились ко мне.

– Товарищ старшина! В одном я узнал Вольцова, второй конечно был Яков.

– Так бойцы собрали свою музыку и айда ко мне. У меня тут полуподвал обжитой, перекусим, по стопарику за встречу, ну и поговорим. Война сегодня не кончится, немцы от нас не убегут. У тебя как Яков со временем и командирами.

– Кочующий расчёт у меня, разведчики ищут цели, дают координаты, и я их обстреливаю. Придумали чтобы не рисковать всей батареей. Рассыпались и лупим гадов. По одной цели может бить шесть минометов, но с разных точек. Немцы сломают себе мозги засекая нас. Сделали два три выстрела, собрались и ушли.

– Ну а ты всё также, одна мина одна цель?

– Ну миномёт всё же мощней товарищ сержант и цели покрупней конечно же.

– Ладно, собрались? За мной, и я привёл их своё логово. Вольцов ревниво осмотрел Степана и заметив у того только медаль как бы ненароком расстегнул ватник выставляя свой орден. Заметив стушевавшегося Степана я сказал ему:

– Знакомься Стёпа, мой бывший второй номер Павел Вольцов, мы с ним год назад подвиги совершали, ордена заработали. Потом меня ранили, госпиталь думал, потерял однополчан, ан вот одни нашлись. А это Яков Гомельський, виртуоз миномётчик, из бывших студентов, математик.

– А мы про вас в газете читали. Хвалились что с вами знакомы, да нам мало кто верил. Вольцов светился радостью встречи. Да и здесь слышали, немцы вас по радио хвалили. Всё стращали вас судом и расстрелом. Вы товарищ старшина их слышали?

– Не только слышал, но и уговорил больше этой хернёй не мучиться. Вредно для здоровья, отравление свинцом можно получить. Ладно всё про меня да про меня,

– Стёпа доставай консервы, бутылки. Выпили закусили, ёще раз и снова закусили. Всё же война, и не дай бог нарвёшься на служаку командира, хлопот не оберёшься. Но нас двое, миномётчиков пятеро, да под хороший закусь в два приёма бутылка кончилась.

– Всё бойцы, не на рыбалке в мирное время. Уши надо держать на макушке. Народ согрелся, потянулся за табаком, но я обломал куряг выгнав их на улицу. Яков с Пашкой не курили и унас начался вечер воспоминаний. Оказалось старшина, тоже был ранен и отправлен в госпиталь, Максименко погиб три дня спустя.

– Яков, обратился я к Гомельскому, у тебя карта есть? Покажи.

– Есть товарищ старшина и Яков достал чуть ли не самодельную карту.

– Выбрось эту каку из рук Яша, вот тебе твой старый друг предлагает настоящую карту. Я передал ему одну из затрофеинных карт. Смотри сюда, я указал ему на небольшую площадь и здания вокруг. Давно наблюдаю, но подобраться близко не могу. Но! Тут появился ты и твой миномёт. Там на эту площадь Яша раз в три дня приезжает куча легкового немецкого транспорта. Что там может быть Яша? Только не говори шо там бордель, я тебя умоляю. Там штаб Яша! Штаб большого генерала. И если ты и твои коллеги хорошо прицелившись, накроете эту площадь в момент когда они начнут разъезжаться. Будет красиво Яша! Будет очень красиво. Но Яша ты давай посоветуйся со своими начальниками, а я со своими. Будет просто гениально, если в оркестр вступят стволы покрупнее. Как тебе мой план? Встретимся здесь же через три дня.

На другой день я поделился своими наблюдениями с капитаном Вардияном, тот со своим начальником и через час я стоял перед начальником всех разведчиков и диверсантов фронта.

– Где говоришь засёк штаб? Я достал „свою“ немецкую карту и ткнул карандашом в точку на плане города.

– Вот здесь товарищ полковник. Часа в четыре после обеда, съезжаются до двадцати автомобилей, через два часа разъезжаются. Я тут договорился со знакомыми миномётчиками, обещали накрыть площадь в момент разъезда.

– Никакой самодеятельности старшина! Мы месяца два искали этот штаб, вы всё испортите, там надо работать серьёзными калибрами. Завтра с тобой пойдёт майор, он встретится с командирами миномётчиков и всё им объяснит. Понял старшина!

– Да чего тут не понять товарищ полковник, приведу майора, тот разъяснит миномётчикам политику партии и правительства.

– Везучий ты старшина вскрыл штаб, орден заслужил. Как у тебя с наградами?

– Да есть маленько. Все ордена я нацепил на запасную гимнастёрку, на мне была пара медалей.

Если подтвердится информация сверли дырку  под „Знамя“.

И поехало, понеслось, выловили Якова и его расчёт, он привёл к своему командиру. Тот уже доложил о выявленном штабе в дивизию. Еле всех успокоили. Через день проверили мою информацию, через два подвезли артиллерию, и в четыре часа третьего дня в самый разгар немецкого сабантуя, немецкий штаб накрыла дальнобойная артиллерия. Как мне рассказывал потом при награждении начальник разведотдела армии, немцы объявили трёхдневный траур. А в это время слева и справа от Сталинграда, до поры, спрятанные в степях армии, взломали линию фронта, и погнали оставленных без командования немецкие дивизии, загоняя их в котёл. Где они поварились еще полгода и сдались сломленные голодом, холодом, и упорством русского штыка.

Сменился Командующий. Он пришел со своими людьми, со своим батальоном охраны. А старый собрал узелки и на передовую, Для нас со Стёпой это значило только одно. Конец нашей вольной жизни. Батальон влился в полк тот в дивизию та в армию и вперёд отвоёвывать то, что потеряли. Оставив несколько дивизий охранять котёл из деморализованной армии так удачно погибшего Паулюса, остальные силы были брошены в сторону Ростова и Мариуполя, дабы отсечь немецкие дивизии, застрявшие в горах Закавказья и окружить их по возможности в новом котле. А Мариупольское направление отсекало котлы от центрального и западного фронта немцев, выдавливая их к Курску и Харькову. Из Закавказья мигом поумневшие немцы успели сбежать в Крым, а под Курском и Харьковом решили получить реванш за Сталинград. Тем боле, что те танковые дивизии, которые не смогли прорваться к Паулюсу, откатились в те края. Там они зализывали раны, пополняли выбитую в боях технику, туда же пошли новые немецкие танки и самоходки Тигры, Пантеры, Фердинанты. Ещё в Сталинграде, я был неприятно удивлён столкнувшись с Т-4 обеих модификаций, с длинным и коротким стволом. Кроме своей брони они несли ещё дополнительную, плюс экраны в наиболее опасных местах. Проще было поджечь его бутылкой КС, чем подбить его из ПТР. Правда, на мою долю оставались ещё пехота, автомобили, пулемёты, бронетранспортёры. Ну и самолёты. Тоже немало, да и не все же танки поменяли, и с гранатами стало полегче, а уж бутылок с КС, пей не хочу. Долго ли коротко, оказались мы возле города Поныри. Окопались, слева и справа, спереди и сзади подходили и также окапывались и опутывались колючей проволокой войска. Противотанковые пушки, пушки, пушки, прямо рядом с пехотой, что говорило о скором наступлении немцев. Подвозились боеприпасы, и складировались с запасом прямо в расположении частей. В небе злыми шершнями носились самолёты, короткий бой и кометой в землю. Редко расцветал ромашкой парашют, который тут же гасился короткими очередями победителей. Наконец, кто то на той стороне посчитал, что готов ради победы принести в жертву тысячи жизней, скомандовал – „в Атаку! . Наши ждали этого момента и по-скифски коварно предупредили бросок твари броском копья. Арт подготовка за полчаса до атаки по изготовившимся войскам поубавила им прыти, где то дезорганизовала, а где-то и хорошо потрепала. Но не остановила. Остановить эту тварь должны были мы. И мы её остановили! Рвали зубами артиллерии, кололи своими танковыми контратаками, пехота своя и чужая вела свою войну, где штык или сапёрная лопатка иногда решало дело. Не помогли немцам ни новые танки, ни новые самолёты ни новые дивизии с звучными названиями, мы их перемололи и погнали на Запад. Под Понырями погиб Стёпа. В штыковом бою на него вышел молодой эсэсовец, обманул движением руки с автоматом и заколол Степана на моих глазах кинжалом. Мгновением позже я метнул в него лопатку, которая вошла ему под подбородок и практически отрубила голову. Степана это не вернуло. А дальше как в угаре. Вот я не батарее, знакомое лицо, Есаулов. Нас трое, потом двое. И танки. Блядь. Только вроде упокоишь одного, из за него вылезает следующий, следующий, следующий. Пала ночь. А с ней пришла относительная прохлада. Мы сидели, прислонившись к последней целой пушке на батарее, последние её защитники. Ночь скрыла нас от врагов, а врагов скрыла от нас, где-то на горизонте ещё сверкали зарницы, слышались вздохи разрывов, но это не относилось к нам, как бы было в другой реальности.

А утром на позицию пришёл генерал, низенький с палочкой, все вытирал лицо платочком и обращаясь к нам двоим извиняющимся голосом говорил:

– Надо было выбить у них танки, во чтобы то ни стало, надо было выбить танки. Величко достаньте ордена, обратился он к ординарцу. Тот достал две красные коробочки отдал их генералу, а уж тот сунул нам их каждому в руки и сказал, – Всё что могу, это только за то, что остались живы. Величко запишите фамилии. И ушел.

Я дошёл до Берлина. 300 немцев и 172 единицы техники валялись за моей спиной. Двадцать шесть танков, БТР и автомобилей, ещё несколько самолётов я добрал на дальнем востоке. Война закончилась, а долг в два танка остался за мной.

Мне девяносто шесть, жил в Ростове. Так жизнь распорядилась. Дети внуки. Как без этого. Хожу скриплю зрение ослабло но воробья на крыше вижу до пёрышка. И вдруг, совсем рядом война, стравили суки. В новостях польские „Леопарды“ с ещё виднеющимися крестами на русской земле! Древний КАА шевельнулся в груди, поднял голову и спросил, – Бандерлооохи? Охоота? – Да, сказал я, – ты же помнишь у нас долг. Собрался быстро, а что мне собирать? Гимнастёрку, трусы, носки, полотенце, бутылку воды в сидор и в автобус. Никто не обратил на бредущего обочиной старика с котомкой за плечами. Вот он дошёл до блокпоста минут пятнадцать тому попавшего под артналёт укропов. Две „Рапиры“ одна в хлам, вторая вроде целая. Раненые и контуженые, ополченцы лежали и стонали вокруг. Дед вытащил из котомки гимнастёрку, одел её и присел за панораму, потом проверил заряжено ли орудие снова присел, прильнул к окуляру. В прицел вползал „Леопард“, „Огонь“ скомандовал он себе и дёрнул рычаг спуска. Подкалиберная смерть вошла точно между башней и корпусом танка не оставив тому шансов на железную жизнь,

– Снаряд! Кто-то лязгнул затвором. Дед повел стволом следующую цель:

– Огонь! И следующий зверь здох рядом с первым. Остальные, выпустив стену дыма рванули назад, оставляя своих собратьев догорать в Украинской степи.

– Добрая была охота, я отдал долг, расслышали рядом стоящие бойцы. У деда закрылись глаза, обострились черты лица и он умер. Когда его тело оттащили от пушки, все обратили внимание на гимнастёрку и его награды. Три ордена Славы, ордена Красного знамени. Четыре ордена Красной Звезды, три медали За Отвагу. За оборону Сталинграда, За взятие Берлина, за победу над Японией. И ни одной юбилейной. Похоронили его на самом высоком кургане Саур-могиле. На могильной плите выбили последние его слова: „Добрая была Охота“ и фамилию: Кожемяка А.А.