355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Городников » Нарвский дьявол » Текст книги (страница 5)
Нарвский дьявол
  • Текст добавлен: 11 сентября 2016, 16:17

Текст книги "Нарвский дьявол"


Автор книги: Сергей Городников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Положив шпагу на край стола, комендант подхватил из рук денщика влажное полотенце и принялся стирать пот с раскрасневшихся лица, шеи. Затем тем же полотенцем растёр под расстёгнутой белой рубашкой мужественно волосатую грудь. При этом он вышагивал по комнате, обходил гостя, который по‑хозяйски сидел за его столом и с вялой задумчивостью делал неторопливые глотки красного вина, налитого из откупоренной бутылки в серебряную кружку. Между глотками гость отщипывал кусочки жареной курицы, которую принесли на серебряном блюде, и без какого‑либо выражения отправлял их в рот. Комендант отдал полотенце денщику, жестом приказал ему удалиться.

– Утром я получил сообщение из Стокгольма, – остановился он против сановника, когда за денщиком плотно закрылась толстая дубовая дверь и они остались вдвоём. – Король, наконец‑то, проявил волю к войне. Но почему в Польше, а не здесь? У меня не такой уж большой гарнизон, всего две с половиной тысячи солдат и офицеров, а он требует отправить ему тысячу. Молю бога, чтобы не узнали русские. Мне просто не с кем и не с чем будет защищать город, не говоря уже о наступательных действиях.

– Но, но, полковник, не преувеличивайте! – возразил сановник и вяло указал на оружие, которое он принёс с занятий. – У вас такая славная шпага.

Ганзейские купцы накануне привезли для гарнизона первые огурцы из Восточной Пруссии, с десяток наиболее свежих были в корзине на жёстком стуле. Комендант взял один, с хрустом надкусил. Сановник отметил про себя, что зубы у него крепкие и белые, с такими, действительно, самому хочется наступать и вцепиться в глотку какому‑нибудь врагу.

– Русские узнают, – сказал он. Тяжело вздохнул и сыто откинулся на стуле с подлокотниками. На удивлённый взгляд прекратившего жевать коменданта, продолжил: – Я щедро плачу за ценные сведения. И получаю их. Агент царя уже здесь. Весьма ловкий малый. В Риге получил доступ к тайным планам генерал‑губернатора графа Делагарди. Поверите ли? Через его жену. И мы даже не знаем, что он вообще успел разузнать.

– Слава богу, моя жена в Стокгольме, – рассеянно пробормотал комендант.

Понял, что сказал глупость, нахмурился и, забыв про огурец в руке, вновь зашагал по комнате.

– Что же мне делать, если русские решат напасть на Нарву?

На этот вопрос сановник ответил позже, когда после обстоятельного обсуждения других тем, комендант провожал его за пределы крепости. Миновав занятых во дворе муштрой офицеров и их подчинённых, они вышли за ворота и спустились к рукаву реки, туда, где сановника поджидала лодка с двумя солдатами. В нескольких шагах от лодки он приостановился, отчего остановился и полковник.

– Моя миссия завершена. Увы, уезжаю, – высказался посланник шведского правительства. – Теперь я могу представить королю доклад о том, что видел, а не услышал. Но не рассчитывайте, что король изменит решение о месте начала кампании и роли в ней вашего гарнизона. Вы спрашивали, что же в связи с этим решением делать вам? Я бы посоветовал оградить утечку сведений об отбытии части нарвский войск. В первую очередь тянуть с оплатой товаров русских купцов. Пусть это их удерживает здесь, как подвешенная на верёвке кость голодных псов. – Он на всякий случай пояснил коменданту, что имел в виду: – Вдруг кто‑то из них через ваших поставщиков нечаянно вынюхает, насколько изменились закупки для гарнизона и сделает свои выводы. И захочет продать их русским воеводам. – К полудню от тумана не осталось и росы на траве, из облаков проглянуло тёплое солнце, и сановник как будто на минуту отвлёкся, полюбовался весенними красками природы. Затем продолжил: – Но делать это надо умно, с толком. Впрочем, – он слабо отмахнулся от чего‑то невидимого, – какой уж там толк, когда начинается война. Она всё спишет.

Комендант сумрачно кивнул в подтверждение, что совет хорош и он примет его к сведению.

– А как быть с вашей польской подругой? – спросил он.

Сановник ответил не сразу. Он, словно опять забылся, наслаждаясь видом, какой являли ухоженный, всем обликом процветающий город по ту сторону рукава, голубая чистая гладь самой реки с её шаловливой игрой отблесками солнечных лучей, и буйная свежая зелень, которая разрасталась повсюду.

– Пусть отдохнёт в здесь, – распорядился он сухо. – Отъявленная интриганка со связями во многих дворах Европы. И предана своему королю душой и телом. Не знаю уж, чем больше.

Полковник воспринял распоряжение дословно, как приказ, и вспомнил про надкушенный огурец, который всё ещё держал в руке, с досады отбросил его в реку.

– Прощайте, полковник, – сказал переступающий в лодку сановник. – У меня в городе ещё одна важная встреча, и всё, отбываю в столицу.

Большая лодка с солдатами на вёслах быстро и легко поплыла к городскому берегу. Там сановника ожидала карета коменданта, которая не бросалась в глаза внешними излишествами. Поднявшись от берега к этой карете, он залез внутрь, устроился на жёстком заднем сидении, как будто не замечая, что в ней взъерошенным и понуро свесившим клюв вороном уже сидел чёрный пастор с опушенной головой. Не поднимая головы, не показывая укрытого широкополой шляпой лица, пастор закрыл дверцу, защёлкнул её и задёрнул занавеску на оконце. Кучер хлестнул кнутом над парой серых лошадей, и карета покатилась. Только после этого Лёвенхаупт откинулся и взглянул на того, кого воспринимал главным начальником.

– Наблюдаю за всеми местами, где можно узнать о численности отправляемых в Польшу солдат, – без предисловий, вполголоса сделал он краткий доклад знатному собеседнику. – Но пока ничего подозрительного не обнаружил.

Сановник не отвечал, и он тоже почтительно умолк.

– И лошадей, – задумчиво подглядывая в щель за занавеской, подметил сановник, когда они миновали кузнечный двор с весёлым перестуком молотков, точно сами по себе работающих над большим и выгодным военным подрядом.

Лёвенхаупт понял, что он имел в виду, и согласно кивнул, молча удивляясь, отчего сам не догадался об этом. Карета завернула за угол к городским воротам, и кучер в соответствие с полученным ранее распоряжением приостановил лошадей. Капитан Лёвенхаупт сдвинул шляпу на лоб, запахнулся в чёрный плащ и выскользнул из кареты. Она тут же рванулась вперёд, и, казалось, мягким толчком невидимой руки сановника откинуло на неудобном сидении.

– И лошадей, – пробормотал он повторно, размышляя, все ли ловушки приготовлены для поимки царского агента, на которого ему хотелось бы глянуть до своего отплытия.

К кузнечному двору, который привлёк внимание проезжающего в карете шведского сановника, спустя четверть часа после того, как карета миновала его, приблизился озабоченный Удача. Он шагал медленно и часто оглядывался на ведомого за поводья жеребца, тот следовал за ним, заметно прихрамывая. Они свернули с улицы во двор, под жестяную вывеску с отчеканенной мордой лошади, которая весело скалила зубы, сжимая ими подкову и как бы намекая, что вырвать прибитую здесь подкову не удастся ни при каких обстоятельствах.

Часть двора перед кузницей занимала карета польской графини, с её гербом и женскими изысками на сдвинутых, открывающих дверные оконца занавесках. Сама она сидела за оконцами на заднем, обитом синим бархатом сидении и всем видом показывала, что скучала в одиночестве. Но как заподозрил приятно удивлённый Удача, навострив уши, внимательно прислушивалась к разговору двух дородных бюргеров.

– ... А мой зять говорит, – уверенно и громко утверждал бюргер с надёжно прикрывающей лысину коричневой шляпой, – они получили срочный приказ наново подковать именно двести лошадей.

– А я говорю, шестьсот, – раздражаясь его ослиному упрямству, с не меньшей убеждённостью отстаивал своё мнение второй, упираясь в бока красными и волосатыми кулаками скотобойца и колбасника. – Они скрыть хотят, сколько желудком увезут на кораблях, чтобы мы не возмущались. Заказов от гарнизона станет меньше, а налоги повысят.

– Так может, шестьсот солдат, а двести лошадей? – насмешливо встрял в их разговор Удача, когда беспечно остановился возле кареты.

Бюргеры разом смолкли, посмотрели на чужака в их городе. В белой свободной рубашке и с фиалкой в петлице лёгкого камзола он, в их глазах, был похож на влюблённого или прожигателя жизни, не внушая ни доверия, ни уважения. Оба с гордым видом подданных шведского короля, достойных знания самой важной из военных тайн, покинули двор, вышли на улицу.

Графиня выглянула в оконце кареты, чтобы молодой человек её обязательно заметил. Он отпустил поводья жеребца, небрежно облокотился о дверцу, но вместо того, чтобы заговорить с ней, вдохнул запах фиалки.

– Сколько хорошеньких бюргерш останется вскоре без внимания солдат и офицеров, – прервала она молчание, которое становилось многозначительным. – В ухаживании за ними больше жизни, чем в свободе.

Она не скрывала, ей важно, каким будет ответ.

– В свободе меньше лжи, чем в обещаниях женщины, – он окинул её красивое лицо взором, в котором был намёк на скорбный упрёк.

– Не могу подковать лошадь, – вдруг забеспокоилась, стала объяснять женщина. – Бедняжка сбила копыто, а мой кучер ушёл и не возвращается.

Он вынул цветок из петлицы и, обращаясь только к лепесткам, сделал вывод:

– Какова госпожа, таков и слуга. Вчера она ушла в костёл и тоже обещала вернуться. А сама исчезла.

Графиня неожиданно для себя слегка покраснела.

– Но у неё могли быть свои маленькие женские тайны, – возразила она вполголоса. И вдруг забрала у него фиалку. – Так ты согласен служить мне? – И не дожидаясь ответа, как будто вопрос был задан между прочим, глянула в сторону кузницы, где раздавался звонкий стук молотков и молота по железу на наковальне. – Тогда докажи, что я в тебе не ошиблась. Узнай, куда отправляют часть гарнизона?

– В Польшу.

Ответ был небрежным, как если бы он не догадывался, зачем ей это понадобились.

– Вот как? – Ударив молодого человека цветком по носу, она насмешливо предупредила: – С сегодняшнего дня твои представления отменяются. – И тихо пообещала. – Тебе не придётся жалеть об этом.

– Отныне, моя госпожа, вы будете единственной зрительницей моих представлений. Что я должен для вас сделать в первую очередь?

Она засмеялась его шутливому поклону с приседанием и откинулась на подушки.

– Сейчас мне хочется узнать, так кто же был моим спасителем на лесной дороге? – Она из кареты следила за выражением его лица и глаз, надеясь, если не услышать, так обнаружить ответ и на этот вопрос.

Однако Удача не успел изобразить непонимание, обернулся на злобное рычание оскалившей клыки дворовой собаки. Бурая шерсть зашевелилась на спине псины, которая напряглась, уставилась на кучера графини, с кнутом в руке выходящего из полумрака кузницы. Привычный к войне с собаками, тот с угрозой взмахнул кнутом в её сторону, и она отскочила на безопасное расстояние, а злоба её вмиг переросла в полный ненависти захлёбывающийся лай.

– До завтра осматривать подковы не будут, – хмуро сообщил толстозадый кучер своей хозяйке главное из того, что удалось разузнать.

Не желая замечать Удачи, он залез на козлы.

– Не спросил, почему? – строго потребовав более полного отчёта, графиня наклонила голову к оконцу кареты.

– Заказ срочный. Всю ночь будут работать, – В подробности кучер вдавался с откровенной неохотой. – А почему, не говорят, ругаются.

– Видно, и мне не удастся заказать новую подкову, – заключил Удача. Он погладил морду жеребца. – Придётся тебе похромать до завтра.

Он повёл коня со двора, и на улице их шумно обогнала карета графини. Проводив её взглядом до конца улицы, он тихо заметил жеребцу:

– Любопытно. У какой же из лошадей сбита подкова? А?

Затем приподнял ногу, на которую припадал жеребец, выдернул у самого копыта сухую колючку. Неожиданно он почувствовал за спиной неладное. Вполоборота повернул голову и, скосив глаза, увидел капитана Лёвенхаупта в пасторском одеянии. Тот приостановился, внимательно и подозрительно следил за его действиями, затем подбородком указал на него однорукому отставному солдату, который выглядывал из раскрытого окна через улицу. Соглядатай кивнул, как будто подтвердил, что запомнил молодого человека, и отстранился в полутьму за занавеску.

Удача не спеша повёл коня прочь от кузнечного двора, размышляя над задачей, как можно выяснить нужные сведения иным способом.

Поздним вечером хозяин большой кузни сам зашёл в пристроенный к кузнечному дому тесный загон, намереваясь вывести последнюю из тех десяти лошадей, которым перековывались все копыта. В сарайчике с остатками прошлогоднего сена царила темень, и седеющий, крупный телом кузнец вздрогнул. Навстречу ему чёрным привидением выступил мужчина с надетой на голову личиной.

– Я готов хорошо заплатить за одну цифру, – холодно и глухо предупредил он широкоплечего и сильного кузнеца, когда оказался напротив, и их не могли услышать посторонние уши. – Мне нужно знать число лошадей, которые будут подкованы по распоряжению коменданта.

Кузнец отёр тёмным рукавом с красного и круглого лица обильный пот. Странный незнакомец не торопил его, ждал, давая время обдумать своё предложение. Как кот лапой, кузнец ладонью потёр за правым ухом. Затем сквозь зубы тихо назвал сумму.

– Это очень много, – возразил незнакомец, глядя на него в прорези личины светло‑карими глазами, давно приученными видеть опасности и убийства, и положил левую ладонь в перчатке на рукоять боевого ножа в простых ножнах.

– Меня повесят без суда, если узнают, что выдаю такие сведения тому, кого следует выдать городским властям, – невольно отступая от незнакомца, начиная его побаиваться, всё же твёрдо настаивал краснолицый хозяин. – На меньшее не согласен.

Удача несколько секунд рассматривал его пристальным, изучающим взглядом.

– Ладно, – согласился он, поняв, что торговаться бесполезно. – Завтра к этому же часу деньги будут. Встретимся в твоей конторке.

Во двор заводили очередной десяток гарнизонных лошадей. Хозяин кузницы быстро вышел, чтобы не пустить солдат в загон, не позволить им заметить его похожего на разбойника гостя. А когда обернулся, с близким к мистическому испугом бросился обратно. Незнакомца не было ни в загоне, ни в сарайчике, как если бы ему являлся сам дьявол искушения. Правда, рама окна сарайчика, вроде как от порыва ветра, открылась и пристукнула о стену, однако он не мог представить себе человека, который был бы столь ловок, чтобы успеть добежать до неё и вылезти наружу в тихий проулок.

Проулок за сараем кузнеца выводил на соседнюю улицу. И на той улицы как раз в это самое время скоро шла простая горожанка, на беглый взгляд ничем не напоминающая польскую графиню. В накинутом на голову капюшоне она уже подходила к двухъярусному каменному дому польского священника, в котором уже была однажды, тогда именно, когда отправляла в Москву гонца с тайным письмом. Темнело, в домах загорались свечи и светильники. Убедившись, что кривая улица безлюдна, она мягко, одним пальцем постучала в окно возле парадной двери. В окно выглянула горничная и исчезла из виду, и дверь тихонько приоткрылась. Она без промедления вошла в мрачную прихожую. Худая, похожая на мышь, горничная юркнула из прихожей в гостиную, и оттуда быстро вышел ксёндз. Он приблизился к графине с плохо скрываемым беспокойством.

– Что произошло? – живо прошептал он, как будто ожидал услышать, что за ней гнались вездесущие недруги святой церкви. – Почему вы пришли?

Графиня глянула под лестницу. Они были одни.

– Это жилище верных католиков, – выглянув в окно и убедившись, что там нет ни души, успокоил её иезуит уже вполголоса.

– Из Нарвы отплывает к берегам Польши не меньше полка. Эти сведения точные, их мне удалось выведать у адъютанта коменданта крепости. Их подтвердил тот, – она на мгновение запнулась, – кому, кажется, можно верить. Адъютант сам не знает в точности, куда именно и начало ли это войны. Но надо срочно предупредить короля. Здесь краткие подробности, – она протянула иезуиту сложенную в полоску бумагу, уже опечатанную на стыке концов её личным перстнем. – Завтра должны прибыть корабли для погрузки солдат. Надеюсь, мне удастся разузнать новые сведения. Если даже мы не сможем увидеться, послезавтра не ждите меня, поезжайте в моей карете. Отправляйтесь с ранним открытием городских ворот. Вас, как слугу римского престола, они пока не посмеют задержать.

Она выражением голоса нарочито сделала упор на замечании, что его " пока не посмеют задержать",и иезуит невольно вспомнил ощущения от резкого дуновения ледяного сквозняка и поёжился. И всё же он ревниво изучал её, как будто засомневался в искренности женщины, смутно заподозрив в желании отделаться от него.

– Такой оборот – подарок царю, – наконец уступил он не столько ей, сколько услышанным от неё доводам. – Польский король должен узнать это неприятное известие как можно раньше. Но вы остаётесь среди еретиков‑протестантов! – Он сцепил толстые пальцы перед нагрудным крестом, как будто заклинал её одуматься, взвесить последствия ещё раз. – От них с началом войны можно ждать любого насилия!

– И чем вы мне поможете? – холодно возразила она. – Тем же, чем при нападении разбойников? Поезжайте же. А я постараюсь здесь кое‑что предпринять, как следует досадить царю. А потом... мне кажется, я смогу рассчитывать на чью‑то настоящую помощь. – Она с удовольствием и хищницей улыбнулась своим мыслям, и снова посоветовала иезуиту: – Поезжайте рано утром. И скорее. Король щедро наградит вас за такую услугу.

Последний довод, казалось, окончательно перевесил чашу сомнений ксендза.

– Вы правы, я должен ехать, – заволновался он, увлекаясь соображениями о необходимости приготовлений к дальней и опасной дороге.

8. Прибытие боевых кораблей

Начиная войну, начинай её со всей возможной внезапностью – таким было правило римлян. Опираясь на опыт стольких предшественников на престоле, которые огнём и мечом расширяли границы Швеции, Карл Х высоко ценил именно это правило. Он отдал приказ, и генералы начали быстро раскручивать маховик войны, вовлекая в него новые и новые силы во всех частях королевства, сосредотачивая их для решающего удара в одном месте.

Три крупных боевых корабля прибыли к причалам Нарвы, бесцеремонно потеснили торговые суда у лучших, самых удобных к загрузке стоянок. Они должны были за сутки забрать, что король посчитал излишним в городском гарнизоне, но полезным для укрепления своих сил вторжения в северные приморские воеводства Польши. Нарва покорно внимала лихорадочной деятельности, которая развернулась у этих кораблей. В них загружали бочки с питьевой водой и водкой, клетки с курами и мешки с самой разной едой и с крупами для множества здоровых мужчин, сено для сотен лошадей. И мужчин и лошадей надо было через две недели доставить к месту начала войны в боевом настроении, в готовности выполнять любые приказы короля и его генералов.

Охрана никого не подпускала к причалам, где стояли военные корабли, погрузку производили сами моряки и солдаты. Оживлённая муравьиная суета на тех причалах была хорошо видна из обращённого к реке окна низкого домика на пригорке близ пристани. В нём находилась расчётная контора самого богатого нарвского торгового посредника, перекупщика русских товаров, составлялись ведомости по приходу и расходу денег при заключаемых сделках. К полудню этого дня в конторе остался единственный служащий, щуплый остроносый приказчик, и он сам поражался своей смелости, потому что возражал кряжистому темноволосому купцу, которого знал, как одного из зачинщиков большой драки на недавнем празднике города. Купец бушевал с яростью разозлённого медведя, а приказчик сидел за грубо сколоченным широким столом, припёртый к кирпичной кладке стены, и проход между боковым краем стола и другой стеной с окном был слишком узок для того, чтобы выскочить прежде, чем купец перекроет его протянутой рукой. Приказчик бледнел, и мурашки пробегали по его спине, но он отказывался принять от купца бумагу.

– Нет такого города – Ругодив! – он опять ткнул дрожащим указательным пальцем в развёрнутую на столе бумагу. – Есть шведский город Нарва...

Замечание лишь подлило масла в огонь, кровь хлынула в краснощёкое, с грубоватыми чертами лицо купца.

– Ах, Нарва, сучий сын?! – взревел он и с размаху стукнул кулачищем по столу, да так, что взвизгнули, треснули две доски.

Приказчик побелел, как мел, губы его затряслись. А купец разошёлся.

– Нет такого города! Есть русский город Ругодив! Мой дед его строил, пёс чухонский! Я всегда так пишу! И до сих пор не было никаких придирок! Где хозяин?! Что он дурочку строит?!

Как молниями, сверкая глубоко посаженными серыми глазами, он пронзительно уставился в приказчика.

– Хоз‑зяина н‑н‑нет в‑в городе...– едва слышно пролепетал тот, на каждом слове непроизвольно клацая мелкими зубами.

Купец плюнул в стол, уходя вон, в ярости затопал по скрипучему полу. На выходе хлопнул дверью, отчего вздрогнули стены. Приказчик ошалело, не веря, что остался цел, смотрел на светлые штаны, на расползающееся в подоле мокрое пятно.

Купец же зашагал прочь от конторы.

– Савелий Никитич? – окликнул его самый молодой и бойкий из пятерых купцов, которые мрачно обсуждали у причалов необычное поведение раньше всегда надёжного посредника. Отделившись от товарищей, он скорым шагом и перебежками нагнал кряжистого тёмноволосого купца, больше чем когда‑либо похожего на заматерелого лесного зверя, неизвестно с какой целью направляющегося к городской улице.

– Савелий Никитич! – догнавший приспособился к его тяжёлой походке. – Тебе он тоже не хочет платить? – Не получив ответа, ничуть не смутившись, продолжил: – Мы тут подумали, решили. Вряд ли свой брат купец, пусть и швед, задурит и подстроит такую подлость. Приказали ему, не иначе. Как считаешь?

– Чухна приблудная, – медведем проворчал хмурый Савелий Никитич. – Мой дед крепость строил, а я под их дудку играй?

Он сплюнул под ноги, как будто там строил ему рожи упомянутый чухонец, и на ходу наступил на плевок, раздавил его в пятно. Молодой купец сообразил, что толку от него сейчас не добьётся, и отстал, повернул назад, к причалам, где купеческое товарищество не подпускали ни к складам, ни к судам и где завидно кипела работа по погрузке в нутро каждого из боевых кораблей подвозимых к ним припасов.

Возвращаясь улицами к большому гостиному двору, в котором останавливались все русские купцы, Савелий Никитич постепенно успокаивался, отходил лицом и настроением. Он удивился, как быстро очутился в подворье. Замедлив шаги в столовом помещении каменного двухъярусного дома, он поднялся к своей спальной комнате, где от него шарахнулся половой, который принёс начищенные жиром сапоги. Купец хмуро закрыл за собой дверь на засов и пнул жёсткий стул, и тот шумно отлетел в угол.

– Ивашка! – крикнул он в спальню, в три шага подходя к ней. Замер на пороге и рявкнул от неожиданности: – Что за леший?

За обращёнными к востоку окнами подступали сумерки, и он притих, перекрестился на икону в дальнем тёмном углу спальни, под которой на широкой лавке свободно, чёртом сидел странный незнакомец в чёрном одеянии и с личиной на голове, с тёмной бездонностью зрачков в глазных прорезях. Купец зажмурился, с замиранием сердца приоткрыл веки, но незнакомец не исчез.

– Савелий Никитич, – как ни в чём не бывало, незнакомец поднялся с лавки. Из кармана внутри камзола вынул свиток письма, сорвал печать, положил на стол у открытого для проветривания окна. – Прочтите. Это расписка от надёжного человека.

Купец в каком‑то тумане рассудка послушно взял письмо, развернул и, страдая дальнозоркостью, вытянул руки, чтобы на бумагу падал уличный свет. Прочёл написанное раз, другой, для верности, третий, постепенно вникая в смысл написанного. Затем проверил оттиск перстня на сломанной сургучовой печати.

– Нет денег, – оказываясь на привычной для себя почве деловых отношений, угрюмо выговорил он. – Перекупщик не хочет за товар рассчитываться, тянет...

– Я знаю, – любезно прервал его незнакомец. – Но расписка человека государственного. Шутить он не любит. А вернёт с наваром.

Савелий Никитич имел достаточный жизненный опыт, чтобы верно оценивать тех, с кем приходилось вступать в спор о деньгах. Он сразу понял, что скрыть от странного гостя, что тому понадобилось, затруднительно, только добавишь неприятностей на свою голову, а просто так от него не отделаешься. Но отделаться очень даже хотелось... Приличия ради тяжело вздохнув, он расстегнул пуговицу за пуговицей свой кафтан зелёного бархата, развязал концы пояса из свиной кожи, после чего вытряхнул из него на столе ряд золотых червонцев. Треть честно отделил и подвинул к необычному посетителю. Однако тот без тени сомнения ребром ладони прихватил от остальных не меньше половины, сгрёб вместе с отмеренной купцом третью в карман своего камзола. Затем присвистнул в окно. На свист отозвалось мягкое топтание копыт, и купец опять перекрестился, не в силах избавиться от мыслей о нечистом. Посетитель слишком уж ловко и легко сел на подоконник, перекинул наружу ноги в чёрных сафьяновых сапожках и обернулся. Выражение лица Савелия Никитича вызвало у него весёлый смешок, с этим смешком он и спрыгнул вниз.

Когда купец решился выглянуть на улицу, он увидел только спину молодого плечистого мужчины в чёрном плаще, но без личины на голове, а жеребец под ним, вышагивая без понукания, заворачивал за угол соседнего дома. Савелий Никитич трижды плюнул в ту сторону и настороженно перекрестил письмо с распиской. Ничего из написанного на бумаге ни размылось, ни пропало. Он уже спокойнее опустился на край жёсткой кровати, щипнул себя за бороду. Затем обстоятельно свернул бумагу и сунул в нагрудный карман рядом с серебряным крестиком.

– И зачем этому чёрту понадобилось столько денег? – буркнул он и, припомнив о стольких отобранных золотых монетах, ещё раз плюнул в открытое окно, но попал в раму. День был неудачный донельзя.

Он бы расстроился сильнее, если бы узнал, в чьи руки переходили взятые незнакомцем червонцы.

Шум от кузницы неугомонно продолжался за стенами и плотно закрытой дверью, однако уже какой‑то усталый и ослабленный в небольшом помещении до приглушённого звучания. На улице темнело, но в конторке при кузне свеч не зажигали. Красное лицо широкоплечего хозяина, который сидел за столом напротив оконца, даже в бледном полумраке представлялось неизменно чумазым, оно словно навечно прокоптилось жарким пламенем горна. От него буквально несло потом и свежим дымом жарко пылающего огня: грязно‑серая рубаха с закатанными на мускулистых и волосатых руках широкими рукавами липла к его телу из‑за влажных разводов пота на ней, а грудь, живот и штаны прикрывал длинный кожаный передник с россыпью прожжённых искрами дырочек. Почувствовав в мозолистой ладони приятную тяжесть кошеля с затребованными монетами, он произнёс шепотом:

– Всех отобранных для перековки лошадей двести восемьдесят. У десятника узнал. Он мой старый знакомый, не врёт.

В отличие от незнакомца в личине, он не успел подняться с массивного стула в тот же самый миг, когда внезапно послышался топот сапог бегущих по двору солдат. Во дворе раздались выкрики приказов:

– Окружить! Хватай его!

Кузнец неуклюже распрямился, принял спиной удар распахиваемой ногой двери конторки и невольно закрыл собой вход и выход. Его вдавили в помещение и опрокинули животом на стол, а сверху навалились сразу несколько человек и накинули на голову мешок. Он стал отбиваться, пытаясь стряхнуть с себя цепких солдат, а в ответ получал болезненные тычки в бока, в спину и голову, слыша вокруг тесную возню, крики:

– Вали его! Ах, собака, ты кусаться?! На тебе!

Казалось, будто в крохотную коморку залетела на свой шабаш нечисть всей округи. С грохотом удара лавки о раму вдребезги разлетелось окно, на мгновение конторка погрузилась в темноту от выскальзывающего через окоём необычайно ловкого мужчины, шум переместился на улицу и с чьим‑то вскриком боли там оборвался. И наконец, когда кузнец перестал сопротивляться, всё завершилось торжествующим возгласом:

– Ага?! Попался!!

В конторку внесли светильник.

– Узнаёшь? – Капитан Лёвенхаупт осветил поваленного на пол и крепко удерживаемого солдатами мужчину, сорвал с него мешок и увидел разбитую и поцарапанную физиономию бюргера. – Дьявол! – выругался он в сердцах. – Это кузнец, олухи! – и рявкнул на лежащего: – Где он?!

– Н‑не знаю, – снизу вверх забормотал хозяин кузницы. – Угрожал ножом, деньги требовал...

– Обыскать рядом все укрытия! – прорычал Лёвенхаупт. – Не пропускать даже собачьей щели!

Пока солдаты выполняли его распоряжение, рыскали по всем укромным подвалам, чердакам и углам строений возле кузнечного двора, виновник суматохи удалялся другой улицей. Вскоре он уже был возле пристани и притона с дурной славой. Вновь надев личину, он в тени дома приблизился к навесу над чёрным ходом, у которого его нетерпеливо ждал рыжеусый унтер‑офицер. Молча получив от Удачи три червонца, по звону признав в них золото, унтер‑офицер выловил за пазухой сложенную вчетверо бумагу.

– Здесь всё. Сколько отплывают солдат, сколько офицеров, – вполголоса отчитался он за свой незаконный заработок.

Говор выдавал в нём чухонца и отъявленного плута.

– Сведения точные?

– Сам писал, – сказал он с обидой.

– Хорошо, – похвалил Удача. – Прощай.

Унтер‑офицер схватил его за руку.

– Если ещё что понадобится? За деньги, пожалуйста.

Кивнув ему, что понял, Удача скользнул за угол и скорым шагом скрылся в узком, плохо освещаемом переулке. Унтер‑офицер тоже заслышал приближение дозорной стражи, быстро обошёл мрачный дом и спустился к входу в полуподвал. Ему не пришлось открывать грязную дверь, она сама распахнулась наружу ударом отброшенного тела, и он предпочёл укрыться за нею. Пьяные молодые солдаты клубком сцепившихся щенков вывалились из притона и не заметили того, кто был им не нужен. Подождав, пока драка переместилась на улицу, он вошёл в заполненный солдатами и их подружками пивной чад, осмотрелся, как мужчина, у которого появилась наличность для удовлетворения любых прихотей.

Дым крепкого табака клочьями повис под низким сводчатым потолком большого полуподвала. Рассекая его рыжеволосой головой, унтер‑офицер уверенно пробрался за угловой замызганный стол, подсел к лениво перебирающей струны лютни простоволосой и пышногрудой девице, которая откровенно скучала.

– Дружок, – оживилась она, когда увидела, как он выложил на липкую от разлитого вина столешницу золотой червонец. – Может тебе спеть?

– И спеть, и всё остальное, – легко согласился он и громко позвал толстуху, потную и краснолицую хозяйку заведения. – Пива всем! Угощаю!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю