Текст книги "Краткий курс манипуляции сознанием"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Это изменение критерия жизнеустройства противоречило тем непреодолимым ограничениям, которые накладывали географическая и геополитическая реальность, доступность ресурсов и уровень развития страны. Согласиться на такое изменение значило отвергнуть голос здравого смысла.

Шопенгауэр в книге "Афоризмы житейской мудрости" свел главные советы мудрых людей всех эпох. Вот с чего он начинает раздел "Правила общие": "Первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанное Аристотелем в Никомахейской Этике (XII, 12) положение, которое в переводе можно формулировать следующим образом: "Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий"… Нет худшего безумия, как желать превратить мир – эту юдоль горя – в увеселительное заведение и вместо свободы от страданий ставить себе целью наслаждения и радости; а очень многие так именно и поступают".

2. Как пример успешного продвижения по пути увеличения наслаждений идеологи перестройки дали советским людям Запад, представленный светлым мифом. Активная часть населения приняла этот пример за образец, оценив собственное жизнеустройство как недостойное («так жить нельзя!»).

Отвращение к своему образу жизни, внушенное в ходе перестройки, было так сильно, что при опросе в 1989 г. 64% ответивших через "Литературную газету" (это в основном интеллигенты) заявили, что "наша страна никому и ни в чем не может служить примером". Никому и ни в чем! Действуя на чувства и воображение людей, идеологи растравили старые раны и обиды, воззвали к мщению и сведению счетов – поставили мирную уже страну на грань гражданской войны (а кое-где подтолкнули перейти эту грань).

Воздействие на массовое сознание было столь эффективным, что образ Запада к концу 80-х годов стал поистине вожделенным, что было немыслимо еще за пять лет до этого. Такая массовая зависть к идеализированному образу «чужого дома» с самоотрицанием своего дома – признак разрыва со здравым смыслом. При ее внедрении в политическую практику она неизбежно должна была повести к национальной катастрофе.

Шопенгауэр в "Афоризмах житейской мудрости" говорит так: "Зависть в человеке естественна, и все же она и порок, и несчастье. В ней мы должны видеть врага нашего счастья и всеми силами стараться задушить ее. На этот путь наставляет нас Сенека прекрасными словами: "будем наслаждаться тем, что имеем, не вдаваясь в сравнения; никогда не будет счастлив тот, кто досадует на более счастливого"… Нужно сдерживать свое воображение во всем, что касается нашего счастья или несчастья… Обуздывая наше воображение, необходимо еще запретить ему восстанавливать и раскрашивать когда-то пережитые несправедливости, потери, оскорбления, унижения, обиды и т.п.".

3. Для перехода к жизнеустройству, направленному на увеличение наслаждений, требовалось глубокое изменение в культуре. Поскольку стремление к наслаждениям, связанным с потреблением, не имеет предела, то с новым критерием жизнеустройства оказывались несовместимы два главных устоя нашей культуры – нестяжательство и солидарность. Ведь ресурсы всегда ограничены, и за них приходится конкурировать. Следовательно, сильные в таком обществе должны со спокойной совестью топтать ближних. Поэтому с самого начала перестройки была развернута идеологическая кампания по изменению антропологической модели, по внедрению в массовое сознание нового представления о человеке и его правах.

Чуть ли не главным принципом, который надо было сломать в советском человеке, чтобы совершить "перестройку", была идея равенства людей. Эта идея, лежащая в самой основе христианства, стала объектом фальсификации задолго до 1985 года – как только престарелого генсека окружила интеллектуальная бригада "новой волны". Начиная с 1987 г. в СССР была начата и быстро нарастала кампания по внедрению в массовое сознание жесткого и зачастую вульгарного социал-дарвинизма и даже мальтузианства.

Не будем приводить выходящие за рамки приличий выступления газет типа "Московского комсомольца", но вот широко разрекламированные мысли Н.М.Амосова в журнале "Вопросы философии": "Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу – ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых". В ряду духовных лидеров интеллигенции Н.М.Амосов, согласно опросам, занимал третье место.

Разрушение "культурного ядра" путем внедрения мальтузианских представлений о человеке привело к расщеплению сознания людей. Новая антропологическая модель, воспринятая на уровне идеологии, вошла в противоречие с глубинными уравнительными идеалами, которые не удалось искоренить (это было показано исследованиями начиная с 1989 г.). Расщепление сознания делает его более уязвимым к манипуляции.

4. Посредством дестабилизации сознания и увлечения людей большим политическим спектаклем удалось осуществить «толпообразование» населения СССР – временное превращение личностей и организованных коллективов в огромную, национального масштаба толпу или множество толп. В этом состоянии люди утратили присущее личности ответственное отношение к изменениям жизнеустройства, сопряженным со значительной неопределенностью и риском. Без дебатов, без сомнений, без прогноза выгод и потерь большинство населения согласилось на революцию, когда в ней не было никакой социальной необходимости – на революцию в благополучном обществе. Это несовместимо со здравым смыслом.

Эффективность "захвата" аудитории была такой, что ведущим толпу лидерам даже не приходилось слишком скрывать масштаб грядущих потрясений. Они прямо говорили не об осторожных реформах, а о сломе жизнеустройства. Горбачев сказал совершенно определенно: "Перестройка – многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка – это революция…". Популярный тогда Н.Шмелев уточнил, что речь идет о революции разрушительной: «Революция сверху отнюдь не легче революции снизу. Успех ее, как и всякой революции, зависит прежде всего от стойкости, решительности революционных сил, их способности сломать сопротивление отживших свое общественных настроений и структур».

Обычные люди, не вовлеченные в толпу, обладают здоровым консерватизмом, вытекающим из исторического опыта и способности предвидеть нежелательные последствия изменений. Эти свойства гнездятся в подсознании и действуют автоматически, на уровне интуиции. Этот подсознательный контроль был в СССР устранен из общественного сознания в ходе перестройки.

Шопенгауэр в "Афоризмах житейской мудрости" дает такой совет: "Прежде чем браться за выполнение какого-либо намерения, надо несколько раз хорошенько его обдумать и даже после того, как все нами уже подробно рассмотрено, следует принять в расчет несовершенство людского познания, из-за коего всегда возможно наступление обстоятельств, исследовать и предвидеть которых мы не смогли, – обстоятельств, способных опрокинуть все наши расчеты. Такое размышление непременно прибавит весу на сторону отрицания и скажет нам, что не следует, без необходимости, трогать ничего важного, нарушать существующий покой".

5. За время перестройки в сознание советских людей вошло много прекрасных, но расплывчатых образов – "демократия", "гражданское общество", "правовое государство" и т. д. Никто из политиков, которые клялись в своей приверженности этим добрым идолам, не излагали сути понятия. Принять язык противника или даже друга – значит незаметно для себя стать его пленником. Даже если ты понимаешь слова иначе, чем собеседник, ты в его руках, т.к. не владеешь стоящим за словом смыслом, часто многозначным и даже тайным. Это заведомый проигрыш в любом споре.

Положение советского человека оказалось еще тяжелее – перейдя на язык неопределимых понятий, он утратил возможность общения и диалога со "своими" и даже с самим собой. Логика оказалась разорванной, и даже сравнительно простую проблему человек стал не в состоянии сформулировать и додумать до конца. Мышление огромных масс людей и представляющих их интересы политиков стало нелогичным, люди не могут связать концы с концами и выработать объединяющий их проект – ни проект сопротивления, ни проект выхода из кризиса. Они не могут даже ясно выразить, чего они хотят.

Приняв вместо ясно усвоенных житейских понятий понятия-идолы, идеологические фантомы, смысл которых не был определен, добрая сотня народов СССР оказалась в руках политических проходимцев. Поддерживая или отвергая предлагаемые им проекты, предопределяющие их собственную судьбу и судьбу их детей и внуков, миллионы людей следовали за блуждающими огнями фантазий.

Шопенгауэр в "Афоризмах житейской мудрости" пишет: "Путеводной звездой нашей деятельности должны быть не образы фантазии, а ясно усвоенные понятия. Обычно бывает обратное. При ближайшем исследовании мы убеждаемся, что в конце концов решающий голос во всех наших делах принадлежит не понятиям, не рассуждению, а именно воображению, облекающему в красивый образ то, что желало бы нам навязать".

6. Идеологическая машина перестройки произвела большую работу по разрушению коллективной исторической памяти советского общества. Были очернены, осмеяны, перемешаны символы-вехи национальной истории. Затем был создан хаос в системе мер, оценок и даже временной последовательности событий, образующих историческую картину. Была подорвана способность общества вырабатывать коллективную память даже самых недавних событий – по прошествии всего нескольких месяцев они вытеснялись, стирались из памяти. Общество в целом и каждый человек в отдельности потеряли возможность анализировать прошлое и использовать его уроки для того, чтобы определять свою позицию в конфликтах настоящего.

Один из первых советов Шопенгауэра в его "Афоризмах житейской мудрости" таков: "Чтобы жить вполне разумно и извлекать из собственного опыта содержащиеся в нем уроки, следует почаще припоминать прошлое и пересматривать все, что было прожито, сделано, познано и прочувствовано при этом, сравнивать свои прежние суждения с настоящими, сопоставлять свои задания и усилия с результатами".

* * *

Все указанные приемы воздействия на общественное сознание, делающие человека беззащитным против манипуляции, по завершении перестройки применяются еще более жестко в ходе изъятия и перераспределения общенародной собственности и личного достояния подавляющего большинства граждан и России, и Украины, и других республик.

§3. ОПЫТНЫЙ ФАКТ: СДВИГ В НАСТРОЕНИИ РАБОЧИХ

Вот данные об установках многочисленной и влиятельной социальной группы – рабочих. Эта группа реально была наиболее привилегированной в социальном плане и обгоняла по доходам не только крестьян, но и научно-техническую интеллигенцию. Промышленное развитие СССР было устойчивым, и рабочие имели гарантии полной занятости – недостижимое при рыночной экономике благо. Как же менялась позиция рабочих?

Согласно опросам 1989 г., рабочие отрицательно относились к идее смены общественного строя и перехода к капитализму (даже благополучному, западному – о Бразилии как образце и речи не могло быть). В этом они резко отличались от технической интеллигенции («специалистов»). В отчете по большому исследованию Всесоюзного Центра по изучению общественного мнения ВЦИОМ («Есть мнение», 1990) читаем: «Квалифицированные рабочие демонстрируют умеренно отрицательное отношение ко всем трем видам предпринимательства [частное предпринимательство, привлечение иностранного капитала, кооперативы] – „за“ выступают только 10,8%, 6,4 и 5,6%». Позиция подсобных рабочих и учеников практически была такой же.

Безработица отвергалась рабочими как нечто абсурдное, так что и разговора о ней в 1989 г. не могло быть, и ВЦИОМ даже не задавал о ней вопросов. Горбачев специально пресек всякие опасения, связанные с безработицей, заявив, что в СССР ее не будет никогда.

Какое новое знание о частном предпринимательстве и о безработице получили рабочие с 1989 по 1991 г.? Только отрицательное. Первые же совместные предприятия и кооперативы заслужили дурную славу и оказались всего лишь инструментами для расхищения общественного богатства и дикого обогащения "собственников" и вороватых бюрократов. Иными словами, практический опыт никак не мог содействовать изменению мнения рабочих в лучшую сторону. Но ведь это мнение изменилось радикально (пусть лишь на время, необходимое для проведения приватизации).

Вот данные опроса, проведенного Институтом социально-политических исследований АН СССР в апреле-мае 1991 г. на трех больших заводах в Москве, Тамбове и Шадринске. Самая большая группа рабочих (29%) пожелала идти "по пути развитых капиталистических стран Запада к обществу свободного предпринимательства" (один из респондентов даже приписал в анкете: "Вперед, к победе капитализма!"). За государственную и кооперативную собственность на средства производства высказались 3% рабочих. По этим вопросам рабочие наконец-то заняли позицию, неотличимую от позиции "специалистов" тех же заводов.

Резко изменилось и отношение рабочих к безработице. Теперь 54% согласились с тем, что небольшая безработица полезна и необходима, и лишь треть заявили, что они категорически против безработицы в СССР, т.к. любая безработица вредна и бесчеловечна. "Специалисты", как и раньше, были почти все поголовно за безработицу (96%).

Заметим, что оговорка "небольшая безработица" есть уже прием манипуляции сознанием, и включение такого понятия в опрос – на совести социологов. Для человека не существует большой или малой безработицы, она для него всегда тотальна, абсолютна. Или ты работаешь и получаешь законный доход – или ты безработный. Работа тайком, урывками, на теневых контрактах разрушает человека как социальную личность почти так же, как безработица.

Каким же образом можно было достичь принципиального изменения установки рабочих по самому главному вопросу их социального положения – при том, что все первые шаги к капитализму значительно и наглядно ухудшали их жизнь? Только путем мощного и постоянного "промывания мозгов", интенсивной манипуляции сознанием. Рабочим в массе внедрили желания, прямо противоречащие их интересам.

О том, что они стали жертвой манипуляции, говорят данные того же опроса в трех городах. Они показывают, что мышление рабочих стало внутренне противоречивым. Выступая за переход к капитализму и зная, что это приведет к безработице и резкому социальному расслоению, рабочие вовсе не строили иллюзий относительно своей собственной судьбы. Лишь 25% рабочих были "оптимистами" и надеялись при этом пробиться в "средний класс". 28% "сомневались", а 49% были "пессимистами" – предвидели, что обнищают. На деле пессимистами были обе эти категории – 77% рабочих.

Это самоотречение уже нельзя отнести за счет патриотизма ("пусть я сам и мои близкие пойдем на дно, зато моя Родина станет процветающей капиталистической страной"). Опрос показал именно утрату чувства Родины – 36% рабочих выразили желание поехать на заработки за рубеж, и еще 12% уехать за границу насовсем. Таким образом, поддерживать социальные изменения, которые несут бедствие тебе и твоему сословию, рабочие могли только вследствие идеологического воздействия.

Эту манипуляцию можно трактовать как преступную, поскольку в ней был заложен явный обман. Не только в выступлениях политиков и в СМИ постоянно звучала мысль, что в переходный период рабочих ждут лишь кратковременные трудности, но эту же мысль социологи включали в опрос как гарантированное условие. Говорилось о «мерах преодоления экономического кризиса, которые вначале, в течение одного-двух лет, приведут к снижению уровня жизни людей, а затем к заметному, устойчивому улучшению жизни народа». Это – подлог. Никаких оснований обещать респондентам улучшение через один-два года исследователи не имели, они здесь выступили как манипуляторы, выполняющие политический заказ.

В этом пункте рабочие в основном проявили себя как доверчивые люди. Лишь 26% в принципе отвергли политику, заранее ведущую к ухудшению жизни народа. 60% такую политику принимали "в случае какой-то гарантии, что жизнь затем станет лучше". Какой-то гарантии! Куда уж еще больше гарантий, чем Ельцин, – он же пообещал лечь на рельсы!

Но важна даже не столько ошибочная оценка будущего, сколько заторможенная реакция на настоящее. Ведь в ходе реформы произошло небывалое снижение уровня оплаты труда по сравнению с советским строем. В СССР рабочий получал 1,6 рубля в час. Для удовлетворения основных жизненных потребностей (пища, жилье, транспорт) это было примерно столько же, сколько получал рабочий на Западе (8-10 долларов в час). По автомобилям и видеомагнитофонам не дотягивали, но надо все же брать главное. За час труда на советском заводе человек в 70-е годы получал в среднем цену 9 буханок хлеба или 16 литров бензина марки АИ-93 (в 80-е годы 8 литров бензина). Хлеб и энергия – абсолютные, всеобщие эквиваленты жизнеобеспечения. Сегодня рабочий в РФ в среднем получает около полдоллара в час. Это теперь 2 буханки хлеба или 2 литра бензина. И масса рабочих – не против этого строя! Новосибирск – город с полутора миллионами самых квалифицированных рабочих и инженеров – дважды проголосовал за Ельцина.

Смена главных установок рабочих всего за полтора-два года в направлении, противоположному воздействию практики, должна была бы стать объектом глубоких исследований. Это – признак исключительной неустойчивости общественного сознания важной социальной группы. Сегодня мы можем лишь приблизительно обрисовать всю систему агентов и технологии воздействия на сознание рабочих (например, явно недооценивается огромное и постоянное влияние на рабочих инженерно-технических работников, "специалистов", которые постоянно находятся рядом с ними). Но пока что зафиксируем сам факт: без общественного диалога и без предоставления убедительных доказательств, вопреки уже получаемому практическому опыту, рабочих смогли склонить к поддержке слома всего их жизнеустройства.

§4. МАНИПУЛЯЦИЯ ОБРАЗОМ ТРУДА И БЕЗРАБОТИЦЫ

Одним из главных смыслов, входящих в культурное ядро любого общества, является труд. С ним связаны многие частные стороны экономического и социального порядка, представления о взаимной ответственности государства и гражданина, важные символы и даже религиозные установки. И завоевание гегемонии определенным социально-политическим движением, и подрыв гегемонии определенного государства неизбежно связаны с образом труда и его тенью – образом безработицы.

В перестройке, которую можно считать идеологической артподготовкой к слому советского порядка и присвоению государственной собственности номенклатурой, одной из ключевых тем было право на труд и безработица. В рамках этой темы, как было показано выше, была проведена блестящая программа манипуляции сознанием, и она заслуживает рассмотрения. Высокое качество этой программы подтверждается тем, что отключение здравого смысла удалось не в связи с каким-то отвлеченным вопросом, а вопреки очевидным и осязаемым материальным интересам буквально каждого человека.

Полная занятость в СССР была бесспорным и фундаментальным социальным благом, которое было достигнуто в ходе советского проекта. В обеспечении права на труд было, конечно, много дефектов, идеал "от каждого – по способностям" был далеко еще не достигнут, реальный уровень промышленного развития не позволял привести качество рабочих мест в соответствие с притязаниями образованной молодежи. Но это по важности несравнимо с главным. Отсутствие безработицы было колоссальным прорывом к благополучию и свободе простого трудящегося человека. Это было достижение исторического масштаба, поднимающее достоинство человека. Мы еще даже не можем вполне оценить утрату этого блага – у нас еще нет людей, по-настоящему осознавшими себя безработными и, главное, воспроизводящими безработицу в своих детях, в следующих поколениях. Мы еще живем "наполовину советским" порядком.

Привычность полной занятости превратила в сознании наших людей это чисто социальное (созданное людьми) благо в разновидность природного, естественного условия жизни. Это, разумеется, сделало право на труд как политическую норму очень уязвимым. Люди его не ценили, и никаких активных шагов по его защите ожидать было нельзя. Однако пассивная установка на отрицание безработицы была вполне определенной. Это показывали регулярные опросы социологов. Кстати, сами эти опросы должны были бы встревожить людей, но не встревожили – Горбачев периодически успокаивал: чего-чего, но безработицы мы никогда не допустим.

На деле партийно-государственная номенклатура СССР, начав свой постепенный отход от советского проекта, уже с 60-х годов стала тяготиться конституционным правом на труд, исподволь начав кампанию по внедрению в общественное сознание мифа о благостном воздействии безработицы на все стороны общественной жизни. Эта тема постоянно муссировалась на околопартийных интеллигентских кухнях, в среде хозяйственных руководителей стало хорошим тоном посокрушаться, что, мол, отсутствие в их руках кнута безработицы не дает поднять эффективность производства. Но, поскольку право на труд было краеугольным камнем нашей идеократической системы, подмывание этого устоя велось неофициально, хотя и с явного одобрения верхушки КПСС.

Во время перестройки довольно быстро эта идеологическая кампания стала вестись открыто. Близкий к Горбачеву экономист Н.Шмелев уже в 1987 г. заявил в "Новом мире", что безработица в СССР необходима, а с 1988 г. такие рассуждения заполонили прессу. Эта кампания велась средствами партийной печати с присущей ей тоталитарностью.

Со мной был такой случай. Я попытался ответить на манифест Н.Амосова в пользу безработицы, опубликованный в 1988 г. в "Литературной газете", совершенно спокойной информативной статьей. К моему глубокому удивлению, ни одно из "коммунистических" изданий опубликовать ответа не пожелало ("так как у редакции на этот счет иное мнение, чем у вас"). Меня это заело, и я приложил все усилия, чтобы напечатать статью. Тщетно. Не помогли друзья в ранге зам. главного редактора газет, ни ходатайства влиятельного академика, которого за честь почитала иметь своим автором "Комсомольская правда". Речь шла об идеологической установке ЦК КПСС.

Сильный эффект расщепления сознания был достигнут тем, что пропагандой безработицы занялись профсоюзы – именно та организация рабочих, которая по своей изначальной сути должна быть непримиримым врагом безработицы. В марте 1991 г., еще в советское время Профиздат выпустил массовым тиражом книгу «Рыночная экономика: выбор пути». Среди авторов виднейшие экономисты. Читаем: «Можно сказать, что рынок воспроизводит безработицу. Но возникает вопрос, а является ли безработица атрибутом только рыночной системы хозяйства? Разве в условиях административно-командной системы управления производством не было безработицы? Она имела место, только носила структурный, региональный и в основном скрытый характер. Различие между рыночным механизмом и административно-командной системой управления состоит не в том, что в одном случае есть безработица, а в другом нет, а в том, что в условиях рынка безработица официально признается и безработный получает пособие».

Хороши наши советские профсоюзы, не правда ли? Скрытая безработица! Хитро придумано. Это вроде как скрытая болезнь. Пусть человек здоров, наслаждается жизнью, живет до ста лет – назовем его "скрытым больным", попробуй докажи, что нет. Людей, которые реально имели работу, два раза в месяц получали зарплату, квартиру от завода, путевку в санаторий и т. д., убеждают, что это – "скрытая безработица" и что она ничуть не лучше явной. Что явная безработица, когда нет ни зарплаты (да и ни пособия!), ни перспектив, ничуть не страшнее, чем "скрытая". Конечно, так может говорить только подлая продажная тварь. Но как могли рабочие в это верить – вот ведь загадка века.

Признание безработицы благом или хотя бы нормальным состоянием общества было необходимым условием дальнейшего признания (легитимации) рыночной реформы и приватизации государственной собственности. Поскольку разумных доводов в пользу очевидного социального зла найти было невозможно, вся кампания по пропаганде безработицы в СССР была построена как мистификация и может быть взята нами за хороший пример манипуляции общественным сознанием. В нем можно обнаружить почти все главные признаки сознательно спланированного проекта по манипуляции.

Подмена сложной, многогранной проблемы ее плоской, одномерной моделью

Начиная с 60-х годов, когда идея о благе безработицы была вброшена в кухонные дебаты нашей интеллигенции, либеральным идеологам удалось подменить суть проблемы ее убогим суррогатом. Труд и безработица были представлены как чисто экономические категории, так что предложение создать в советском народном хозяйстве безработицу подавалось как чисто техническое, как обычное социально-инженерное решение, не затрагивающее никаких основ нашего бытия. Это предложение увязывалось исключительно с экономической эффективностью (суть которой, впрочем, никак не объяснялась). Аргумент был простым, как мычание: на Западе есть безработица, и там поэтому все работают, как звери, и в магазинах всего полно.

В действительности труд и отлучение от труда (безработица) – проблема не экономическая и даже не социальная, а экзистенциальная. Иными словами это – фундаментальная проблема бытия человека. Разумеется, она имеет и экономический аспект, как почти все проблемы нашего бытия, но эта сторона дела носит подчиненный, второстепенный характер.

Что вопрос о безработице относится к категории фундаментальных проблем бытия, говорит уже тот факт, что на протяжении всей истории цивилизации он имеет религиозное измерение, в то время как понятие экономической эффективности возникло лишь с появлением рыночной экономики и посвященной ей науки – политэкономии. Иными словами, в новое время, совсем недавно.

В христианстве запрет на безработицу был воспринят уже из Ветхого Завета: каждый должен добывать хлеб свой в поте лица своего. Осовременивая, мы бы сказали, что этой догмой христианство наложило вечный запрет на рынок рабочей силы, который вправе отвергнуть и неминуемо отвергает часть этого "товара", так что безработица – неизбежный и необходимый спутник рыночной экономики. Потому-то духовным условием для ее возникновения и была протестантская Реформация, которая виртуозно разрешила это противоречие. Часть людей (причем неизвестно кто именно) была объявлена отверженными, которым изначально отказано в возможности спасения души. Им нарушение божественного предписания трудиться уже не повредит. Более того, само превращение в безработного приобретает смысл. Утрата работы человеком есть предупреждение, смутный сигнал о том, что этот человек – отверженный.

Что касается Ватикана, то в конце XIX века, озабоченный ростом классовой борьбы, он стал активно выступать в области социальной политики, и папа Лев XIII выступил с энцикликой Rerum novarum. К ее столетию Иоанн Павел II, еще более активный политик и идеолог, издал энциклику Centesimus Annus. В ней он, в частности, говорит: «Собственность на средства производства, как в области промышленности, так и в сельском хозяйстве, является справедливой и законной, когда используется для полезной работы; но является незаконной, когда используется для того, чтобы не дать доступа к работе другим или для получения прибыли, которая не является плодом глобального распространения труда и общественного богатства, а скорее для своего накопления, для незаконной эксплуатации, для спекуляции и подрыва солидарности в трудовой среде». Здесь отношение католичества к безработице, создаваемой разделением труда и капитала (частной собственностью), выражено витиевато, но вполне определенно.

Понятно, что утрата работы является для человека ударом, тяжесть которого совершенно не выражается в экономических измерениях – так же, как ограбление и изнасилование не измеряется стоимостью утраченных часов и сережек. Превратившись в безработного, человек испытывает религиозный страх – будь он хоть трижды атеист. Христианский завет вошел в наше подсознание с культурой, и слово "тунеядец" наполнено глубоким смыслом. Очевидно, что этого не поправить и пособиями по безработице: пособие облегчает экономическое положение, но статус отверженного не только не отменяет, а скорее подчеркивает. В Англии в 30-е годы двадцатого столетия либеральный ученый сэр Джулиан Хаксли предложил, чтобы сократить рождаемость в среде рабочих, обусловить выдачу пособий по безработице обязательством не иметь больше детей, а нарушителей изолировать от жены "в трудовом лагере".

В России, даже когда она в конце прошлого века разъедалась западным капитализмом, сохранялось христианское отношение к безработице. Многие крупные предприниматели (особенно из старообрядцев), даже разоряясь, не шли на увольнение работников – продавали свои имения и дома. Те, кто переводили свои отношения с рабочими на чисто рыночную (западную) основу, подвергались моральному осуждению. Сильный отклик имели статьи Льва Толстого, его отвращение к тем, кто в голодные годы "не дает работы, чтобы она подешевела".

Очень точно выразил бытийный, а не экономический и социальный характер проблемы безработицы Горький в пьесе "Враги". Один из совладельцев и директор фабрики решил ее закрыть и уволить рабочих. Произошел конфликт, и рабочие его убили (случайно). Идет осмысление трагедии, и что же мы видим? Конфликт не классовый, а именно бытийный: морально на стороне рабочих даже семья убитого. Более того, даже приехавший на усмирение жандармский офицер. Как будто фабрикант нарушил какой-то тайный, но жизненно важный уговор, какое-то хранимое в глубинах подсознания табу. Это видно в пьесе даже несмотря на то, что ее трактовка в советских театрах всегда делала акцент на классовой, социальной стороне дела.

Все это – банальные вещи, прекрасно известные и философам, и социологам, и культурологам. Среди них есть честные люди. Почему же не было слышно их голоса? Почему никто не крикнул: "Люди добрые! О чем вы? Ведь безработица – совсем не то, о чем вы говорите!". Именно тот факт, что такого крика общество не услышало, служит надежным симптомом того, что речь идет об акции по манипулированию сознанием. Выполняется следующее условие.

Сокрытие знания и блокирование независимых источников информации

Для успешной манипуляции необходимо сокрытие имеющихся важных сведений и полная блокада всех тех, кто может поставить под сомнение утверждения манипуляторов.