Текст книги "Крах СССР"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

В советское время при покупке новой квартиры через ЖСК 1 м ²стоил в 1986-1987 гг. в Москве 192 руб., что составляло 89% от средней месячной зарплаты по РСФСР. Таким образом, стандартная квартира из двух комнат (18 и 12 м ²) стоила среднюю зарплату за 3 года(при этом оплата жилья производилась в рассрочку на 15 лет без процента или под очень малый процент). При этом квартира сдавалась в полной готовности: с паркетным полом, окраской, оклеенной обоями и с оборудованием (сантехникой и газовой или электрической плитой). В 1999 г. средняя цена 1 м ²жилья составляла в РФ 460% и в 2006 г. 341% средней месячной зарплаты по РФ. В 2008 г. средняя цена 1 м ²в Москве в новостройке в двухкомнатных квартирах была равна 6824 долл. Следовательно, 1 м ²стоил для среднего гражданина РФ ровно годовую зарплату, полученную «на руки». Общество начинает делиться на два резко различающихся класса: тех, кто имеет жилье, и тех, кто вынужден прибегать к его найму, ухудшать свои жилищные условия или становиться бездомным. 46

Приведенные данные показывают, что в течение 70 лет существования СССР выстраивались системы социального и национального бытия, которые следовали представлениям о благосостоянии и справедливости, сложившимся в массовом сознании населения и положенным в основу советской идеологии.

С 60-х годов XX в. в условиях спокойной и все более зажиточной жизни в умах заметной части горожан начался отход от жесткой идеи коммунизма в сторону социал-демократии. Это явно наблюдалось в среде интеллигенции и управленцев, понемногу захватывая и квалифицированных рабочих. Идеологическая машина КПСС не позволила людям увидеть этот сдвиг и поразмыслить, к чему он ведет. Беда в том, что левая интеллигенция, вскормленная рационализмом и гуманизмом Просвещения, равнодушна к фундаментальным, «последним» вопросам. А обществоведы не могли внятно объяснить, в чем суть отказа от коммунизма и отхода к социал-демократии, который мечтал осуществить М. Горбачев.

Глава 6 ЭПОХА БРЕЖНЕВА

Коротко скажем о последнем стабильном времени перед перестройкой. В жизни Советского Союза период 1965-1980 гг. называют «эпохой Брежнева», а на языке перестройки – «периодом застоя». Но в 1990-1991 гг. большие опросы среди граждан разных национальностей СССР обнаружили замечательное явление. Из всех исторических эпох, как их представляли себе жители нашей страны, больше всего положительных оценок получила «эпоха Брежнева», а наихудшим временем оказалась перестройка (только среди евреев она вышла на первое место – но и в этой группе за нее «проголосовало» всего 11%).

Замечательно это явление тем, что именно после завершения эпохи Брежнева массы с жадностью, даже со страстью приветствовали М. Горбачева с его «общечеловеческими ценностями». Как же это произошло? На мой взгляд, Л.И. Брежнев создал идеальные условия для вызревания того нарыва, который прорвался катастрофой перестройки. Когда этот нарыв созрел, люди буквально жаждали прихода Горбачева, чтобы вскрыть его. В чем же тут заслуга – подвести страну к катастрофе, дать вызреть кризису вместо того, чтобы его предотвратить? Это теперь видится так.

Начиная с XVIII в., когда возникла современная энергичная и хищная западная цивилизация, Россия могла выжить только совершая регулярные сверхусилия – чрезвычайные программы модернизации с творческой переработкой заимствованных у Запада технологий. Времени, кадров и ресурсов для этих программ всегда не хватало. Их мобилизация и концентрация на главных, критических направлениях всегда приводили к истощению и загниванию «тылов». Это значит, что быстрое и даже чудесное развитие одной части культуры, которая принимала на себя главный удар очередного исторического вызова, сопровождалось кризисом других частей.

Можно сказать, что каждое поколение, решая главную для него, поставленную именно перед ним историческую задачу, обеспечивало жизнь России еще на целый исторический период, но «готовило» для следующего поколения новый кризис, который также мог стать смертельным. Если Запад научился экспортировать свои кризисы на периферию (в колонии, «третий мир», теперь и в Россию), то нам приходилось экспортировать наши кризисы в будущее, перекладывать их на плечи следующего поколения. Иногда эти «посылки из прошлого» содержали бомбы, хотя и с вынутыми взрывателями. Их активизировали своими неумелыми или злонамеренными действиями реформаторы.

Какому кризису дал вызреть Брежнев и в каком виде он подготовил его к экспорту в наше настоящее? На какой исторический вызов ответило поколение «периода застоя»? Можно ли было разделить эти две сущности эпохи Брежнева и уже тогда разрушить структуру кризиса, не дав ему вызреть в бомбу перестройки? Ответ на эти вопросы и будет оценкой доктрины, которую реализовала собранная Брежневым команда.

Противоречие, которое должен был разрешить «режим Брежнева», заключалось в следующем. Развитие общества и государства требовало осуществления нового цикла модернизации, в том числе обновления той мировоззренческой основы, на которой было собрано советское общество и легитимирован советский общественный строй. Однако модернизация политической и хозяйственной систем одновременно усугубляла кризис мировоззренческой структуры, ядром которой был крестьянский общинный коммунизм, слегка прикрытый адаптированным к нему марксизмом.

Идеальным было бы разрешение этого противоречия через синтез – переход на новый уровень социальной и политической философии, а также антропологии советского общества, обновление и укрепление культурной гегемонии советского строя, модернизация остальных сфер с опорой на новую мировоззренческую базу. Сегодня совершенно очевидно, что сил и средств для такого идеального решения в середине 60-х годов XX в. в наличии не было.

Интеллектуальный задел для этого мы только-только начинаем нарабатывать сегодня, приобретя опыт катастрофы, которая всегда прочищает мозги хотя бы у части общества. В 60-е годы XX в. мы и в малой степени не понимали природы накатывающего на нас кризиса. Мы даже и признаки его трактовали неверно. Более того, прозорливое предсказание И.Сталина о том, что именно на этапе «развитого социализма» у нас вспыхнет классовая борьба, воспринималось как старческое чудачество. Понять этого мы не могли, как римляне не могли складывать большие числа столбиком – цифры у них были не те. Когда сейчас говорят, что Брежневу следовало бы провести демократизацию партии и начать творческий диалог о проблемах социализма, это выглядит наивным детским лепетом.

Ни о какой «свободной дискуссии» тогда и речи не могло быть. Повязанные официальным марксизмом, наши большие и малые сусловы были бы тут же биты знатоками подлинного Маркса, и перестройка была бы приближена на десять лет. Вот это была бы катастрофа без всяких метафор. Задача обновления философской базы без прямого конфликта с марксизмом настолько сложна и нетривиальна, что и сегодня для ее решения не найдено приемлемого варианта. Это видно и по западным левым, и по нашей КПРФ, которая за 20 лет не смогла сказать ничего внятного о будущем «обновленном социализме».

Л.И. Брежнев рассудил настолько разумно, что сегодня это поражает. Это не могло быть сделано по расчету – тут здравый крестьянский смысл помог. Спорить с молодыми философскими талантами не стали, их рассовали в разные башенки из слоновой кости: М. Мамардашвили в Прагу, А. Зиновьева в Мюнхен, с другими тоже как-то договорились. «Подморозили» их. Решили все наличные средства бросить на то, что было поколению по силам, – отстроить и укрепить страну, насколько возможно, до прихода М. Горбачева.

В какой мере удалось выполнить эту программу? В очень большой. Можно спорить по мелочам, находить конкретные ошибки или упущения. Но в целом программу на три пятилетки надо считать удивительно компактной, системной и гармоничной. Вряд ли из нынешних умников кто-то смог бы сладить ее лучше. Это, кстати, видно из того, что «второе Я» Брежнева, исполнительный директор всей этой программы А.Н. Косыгин, за все время перестройки и реформы не получил от умников ни одного замечания. Хотели бы сказать про него гадость, но не нашли к чему прицепиться. Все вокруг да около: «застойный период, застойный период…».

Команда Брежнева-Косыгина выжала все, что могла, из стареющей плановой системы. Правильно сделали, что свернули «реформу Либермана»: если бы стали переделывать хозяйственный механизм, то потеряли бы темп и подошли к перестройке на спаде. А так, на «энергии выбега» системы, успели создать тот запас прочности, который позволяет нам «куролесить» уже в течение 20 лет и даже дает шанс вылезти живыми из этой ямы.

Так что выбор, который был сделан при участии и, видимо, под влиянием личных установок Брежнева, сводился к тому, чтобы перевести кризис мировоззренческих оснований советского строя в режим хронического медленного течения, а все силы бросить на конструктивную работу, задачи которой были ясны и кадры для которой имелись. Этот выбор был стратегически верным. Любой другой реально осуществимый вариант с большой вероятностью приблизил бы крах системы, но в любом случае резко ухудшил бы положение страны и народа в тот момент, когда этот крах наступит.

Вот поэтому наши разумные граждане так высоко оценивают «эпоху Брежнева». Тогда работалось легко, потому что делали заведомо нужные стране вещи. Более того, «казарму» нашего социализма расширили и прибрали так, что людям стало легче дышать, в буквальном смысле жить стало лучше, жить стало веселей. Милиция ходила без оружия, о дубинках и слезоточивых газах читали в газетах и считали это «пропагандой». В Крым и на Кавказ можно было ехать на машине с детьми и жить в палатке. Посмотрите сегодня на карту страхов среднего советского человека в «период застоя» и сравните с нынешней. Это был золотой век, который уже не повторится.

И никакого с этим нет противоречия в том, что люди жаждали перестройки: ведь кризис духовных оснований продолжал развиваться, хотя и в режиме хронической болезни. Его надо было преодолевать, и это была историческая задача нового поколения, которое ее не решило, а сорвалось в катастрофу. Это уже другая история, теперь уж надежда на новых молодых.

Давайте посмотрим, что было сделано за эпоху Брежнева (округлим ее до трех пятилеток 1966-1980 гг). Начнем с самых обыденных вещей. За это время был кардинально обновлен жилищный фонд страны. Было построено 1,6 млрд м ²жилья, т.е. 44% от всего жилья, что имелось в СССР к 1980 г. Новое жилье получили 161 млн. человек за три пятилетки. Если бы не эти колоссальные вложения, жилищный фонд РФ в 90-е годы XX в. просто рухнул бы, ветхие дома не пережили бы реформы, которая оставила жилье страны без капитального ремонта.

За эти три пятилетки было построено 2/3 инфраструктуры городов и поселков: водопровод, теплоснабжение и канализация. Стоимость этих систем такова, что сейчас экономика РФ не может даже содержать их, не то чтобы строить – инфраструктура быстро ветшает, и средств хватает только на аварийный ремонт.

В общем, именно в эпоху Брежнева быт подавляющего большинства граждан был поднят до стандартов самых развитых стран при отсутствии в СССР массовой бездомности, присущей этих самым странам. Другое дело, что «режим Брежнева» не смог объяснить нашим гражданам, чего стоит эта ценность, и они ее выплюнули – но это уже проблема мировоззрения.

В эпоху Брежнева было создано то развитое информационное пространство, в котором советский народ уже дозревал до связности современной нации. Он стал связан интенсивными потоками печатной информации, тираж журналов вырос в 3 раза, а их объем в листах в 4 раза. Сегодня постсоветское информационное пространство приобретает параметры, присущие племенам слаборазвитых стран. Средняя обеспеченность населения газетами снизилась в РФ в 7,3 раза, а, например, в Грузии в 137 раз. Вперед, в каменный век!

Именно за эпоху Брежнева хозяйство и все другие сферы насытились кадрами высокой квалификации и энергетическими мощностями. Пашня страны стала получать удобрений почти достаточно, чтобы компенсировать вынос питательных веществ с урожаем, почва стала улучшаться. Это был эпохальный рубеж в истории России. Мы его сдали и откатились назад, село осталось без удобрений, без тракторов и без электрической энергии. За эпоху Брежнева в стране было создано стадо породистого скота – сейчас оно вырезано на две трети.

За эпоху Брежнева люди обустроились, стали хорошо питаться, расширились социальные возможности: в 3 раза выросло число выпускников полной средней школы, в 2 раза число студентов вузов. Население стабильно прирастало: в РСФСР за эти 20 лет выросло на 20 млн. человек. Почувствуйте разницу…

Именно в ту эпоху были созданы большие системы, благодаря которым мы сегодня держимся на плаву, хотя и пускаем пузыри. Были разведаны, обустроены и введены в строй основные мощности топливно-энергетического комплекса, построена основа Единой энергетической системы. Все большие системы страны, включая армию, были обеспечены научным сопровождением высшего класса. Трудно даже оценить, какие преимущества давал нам статус великой державы, в том числе научной. Даже в сугубо шкурном смысле для каждого обывателя! Сейчас мы этот статус проедаем, и будущее не кажется нам мрачным – пока есть что жевать. Потом придется ускорить темпы сокращения ртов, на всех хватать не будет.

Принципом доктрины Брежнева стали массивные инвестиции в фундамент страны. Наконец-то были сделаны огромные металлоинвестиции: вложена масса металла в машины, мосты, трубопроводы. По величине металлического фонда мы подтянулись к США, что, кстати, вызвало ярость придворных экономистов перестройки. Была обновлена техническая база промышленности: ввод в действие активной части основных фондов (машин и оборудования) за пятилетку1976-1980 гг. составил в целом 41% от имевшихся в 1980 г., а в машиностроении – 49%. Сегодня это кажется фантастикой.

Таким образом, в хозяйстве был накоплен очень толстый слой подкожного жира. Представьте себе, что «рынок» навалился на нас на 15 лет раньше! Не было бы сегодня ни света, ни топлива, ни канализации. Надо к тому же учесть, что тогда был создан промышленный капитал, который в 90-е годы XX в. страна смогла бросить в пасть «новым русским», чтобы утолить их волчий аппетит. Иначе бы они, победив нас в гражданской войне конца XX в., вырезали бы у каждого по фунту мяса из груди как контрибуцию. Ведь такие покладистые народы надо резать или стричь.

Ценность эпохи Брежнева в том, что она наглядно показала: если устроить жизнь в России, не разделяясь на волков и овец, то в материальном плане можно жить вполне прилично всем с большим потенциалом улучшения. Сам этот факт очень важен и вселяет надежду. Ведь он означает, что непреодолимых физических запретов на создание такого жизнеустройства для нас нет. А барьеры, построенные в сфере сознания, разумные люди могут преодолеть. Если, конечно, захотят.

Глава 7 ИЗМЕНЕНИЯ СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА И ПРЕДПОСЫЛКИ КРИЗИСА

Великая Отечественная война была важным рубежом в развитии советского общества. Накопленная в войне энергия, усиленная духовным подъемом в результате Победы, резко интенсифицировала процессы строительства и расширения производства. Война завершила «инкубационный период» индустриализации и модернизации, а завершение восстановительной программы стало порогом, за которым рост промышленного производства стал экспоненциальным.

Происходила ускоренная форсированная урбанизация. В 1950 г. в СССР в городах жили 71 млн. человек, а в 1990 г. – 190 млн. При этом, в отличие от Запада, следствием ускоренной индустриализации в России и СССР стало появление очень большого числа новых городов. В 1990 г. 40,3% всех городов СССР были созданы после 1945 г. (и 69,3% – созданные после 1917 г.). Новые города населялись молодежью послевоенного поколения. Общество быстро менялось: и демографически, и в своей социальной структуре, и по образу жизни. В 1950 г. в СССР было 15 тыс. средних общеобразовательных школ, а в 1990 г. – 70 тыс. Резко увеличилась мобильность населения: за тот же период пассажирооборот общественного транспорта вырос в 12 раз. Тираж журналов вырос в 31 раз и т.д. В составе работников быстро росла доля специалистов с высшим образованием: в 1959 г. в составе населения, занятого в народном хозяйстве, высшее законченное образование имели 3,3 млн. человек, в 1970 г. – 7,5 млн. и в 1989 г. – 20,2 млн. человек (14,5%).

Перемены происходили очень быстро, и общество находилось в состоянии трансформационного стресса. Выделим изменения, которые важны для нашей темы, те, что порождали глухое, неосознанное массовое недовольство граждан, ощущение какого-то неблагополучия.

Один из важных факторов, подрывающих легитимность любого общественного строя, состоит в том, что он не удовлетворяет какие-то фундаментальные потребности значительных частей общества. Если обездоленных людей много и они могут объединиться, политика государства под их давлением изменяется или, при достижении критического уровня, терпит крах. Давайте разберемся, какие стороны советской жизни не удовлетворяли значительные массы людей, кто и чем был обездолен советским строем. Речь идет о важных, бытийных потребностях.

Человек живет в двух мирах: в мире природыи мире культуры.На этот двойственный характер нашей окружающей среды можно посмотреть и под другим углом зрения. Человек живет в двух мирах: мире вещейи мире знаков.Вещи, созданные как природой, так и самим человеком, – материальный субстрат нашего мира. Мир знаков, обладающий гораздо большим разнообразием, связан с вещами, но сложными, текучими и часто неуловимыми отношениями.

Откуда вырос советский проект и какие потребности его создатели считали фундаментальными? Он вырос прежде всего из крестьянскогомироощущения. Отсюда исходили представления о том, что необходимо человеку, что желательно, а что – лишнее, суета сует. В ходе революции и разрухи этот проект стал суровым и зауженным. Носители «ненужных» потребностей частью погибли, частью уехали за рубеж или перевоспитались самой реальностью. На какое-то время в советском обществе возникло «единство в потребностях».

Массивным изменением в жизнеустройстве советского общества в период послевоенного развития стала урбанизация,перемещение основной массы населения из деревни в город, с быстрой и кардинальной сменой образа жизни. Что значит «ускоренная урбанизация»? Города были построены, но становления городского образа жизни, отвечающего явным и неявным потребностям людей, произойти еще не могло. Это – медленный процесс созидания городского пространства и выработки соответствующей культуры.

По мере того как жизнь после войны входила в мирную колею и становилась все более и более городской, узкий набор «признанных» потребностей стал ограничивать, а потом и угнетать разные части общества. Противоречие между материальной средой обитания и типом культуры обитателей переживалось болезненно и было важной предпосылкой для общего кризиса, который постепенно назревал. Взять, например, Набережные Челны. Маленький городок, почти поселок, вырос в большой город с полумиллионным населением. А вся агломерация городов на нижней Каме, возникшая в 70-80-е годы XX в. в типично сельском районе, имеет население около 1 млн. человек.

Ясно, что сформировать городскую культурную среду обитания за такое время было невозможно. А значит, миллион человек, вырванных из своей прежней среды, не могли в этой городской агломерации удовлетворить свои насущные, пусть и неосознаваемые, потребности. Это – основание для острого недовольства, особый тип социального кризиса.

Чем отличается крестьянская жизнь от городской? Тем, что пахота, сев, уборка урожая, строительство дома и принятие пищи, рождение и смерть – все имеет у крестьянина литургическое значение («пахать – значит молиться»).Его жизнь полна этим смыслом. Его потребности велики, но они удовлетворяются внешне малыми средствами. Туман над рекой, роса на траве, песня жаворонка – все это наполняет человека ощущением бытия, неосознаваемым счастьем.

Жизнь в большом городе лишает человека множества естественных средств удовлетворения его потребностей. И в то же время создает постоянный стресс из-за того, что городская организация пространства и времени противоречит его привычным ритмам. Реальностью жизни большинства граждан в СССР стал стресс, порожденный городской средой обитания. Этот стресс давит, компенсировать его – жизненная потребность человека.

Вот пример. Транспортный стресс вызывает выделение нервных гормонов, порождающих особый, не связанный с голодом, аппетит. Приехав с работы, человек хочет чего-нибудь пожевать (это так называемый «синдром кафетерия»). Кажется, мелочь, а на деле – потребность, ее удовлетворение должно быть предусмотрено жизнеустройством. Если же это считается капризом, возникает масса реально обездоленных. Мать, которая говорит сыну, целый час пробывшему в городском транспорте: «Не жуй бутерброд, сядь и съешь тарелку щей», – просто не знает, что ему нужен именно бутерброд, красивый и без питательной ценности. Таких «бутербродов» (в широком смысле слова) советский строй не производил, он предлагал тарелку хороших щей.

Подобных явлений, неведомых крестьянину (и непонятных старшим поколениям советских людей), в городе множество. Вновь подчеркнем, что кроме биологических потребностей, для удовлетворения которых существуют вещи, человек нуждается в потреблении образов. Эти потребности не менее фундаментальны.

Сложность проблемы возрастает, если вспомнить, что мир вещей и мир знаков перекрываются, разделить их трудно. Многие вещи, вроде бы предназначенные для какой-то «полезной» цели, на самом деле дороги нам как образы, знаки, отражающие человеческие отношения. В жизни крестьян потребность в образах в огромной степени удовлетворяется как бы сама собой – связью с природой и людьми, типом труда. В городе эта потребность покрывается производством огромного количества вещей-знаков, «ненужных» вещей. В советское время престарелые идеологи клеймили вдруг вспыхнувший в нашем скромном человеке «вещизм». Стоявшую за ним потребность подавляли средствами государства – и она в конце концов вырвалась из-под гнета уже в уродливой форме.

Люди, страдающие от неудовлетворенных потребностей, искали образы жизни, в которых, как им казалось, их печали были бы утолены. В этих поисках Запад стал казаться идеальной, сказочной землей, где их ущемленные потребности уважаются и даже ценятся. О тех потребностях, которые хорошо удовлетворял советский строй, в этот момент не думали. Когда ногу жмет ботинок, не думают о том, как хорошо греет пальто. Да и никто не думал отказываться от советского строя, просто хотели, чтобы некоторые стороны быта стали «как на Западе» (точнее, «как в кино»).

Запад, создавая «пространство фетишей», воспитал уже особого человека. Возможно, на этом пути Запад зашел в тупик, но временно он ответил на новые потребности человека и «погасил» их изобилием суррогатов. Та культура, которая была создана для производства дешевых и легко потребляемых образов, «овладела массами». Буржуазный порядок завоевал культурную гегемонию. Огромную силу и устойчивость буржуазному обществу придало и то, что оно нашло универсальную (для его людей!) знаковую систему – деньги. Деньги стали таким знаком, который был способен заменить любой образ, представить любой тип отношений. Все покупается! За деньги можно получить любую вещь-знак, удовлетворить любую потребность.

Как же ответил на потребности нового, городского общества советский проект? Большая часть потребности в образах была объявлена ненужной, а то и порочной. Это четко проявилось уже в 50-е годы XX в., в кампании борьбы со стилягами. Они возникли в самом зажиточном слое, что позволило объявить их просто исчадием номенклатурной касты. В действительности это был уже симптом грядущего массового социального явления.

Странно, но мне не попалось ни одного исследования этого явления. А оно было, думаю, исключительно важным. Если бы в нем вовремя разобрались! Ведь это был крик важной части молодежи о том, что ей плохо, что-то не так в нашем советском обществе. Это были ребята из семей важных работников (номенклатуры). Они не знали нужды – и им стало плохо. Но ведь следующие поколения уже в массе своей подрастали, не зная нужды. Стиляги нам показывали что-то, к чему должно было готовиться все общество. Этого не поняли, и их «крика» не стали слушать. Хотя какое-то время они стойко держались, но постепенно превращались в секту и «вырождались». Трудно долго быть изгоями.

Сегодня, если кто и вспоминает про стиляг 50-х годов XX в., обсуждая историю крушения советского строя, то придает этому явлению «классовый» характер – это была «золотая молодежь», первый отряд нарождающейся из номенклатуры будущей буржуазии, «новых русских». Недаром, мол, Сталин говорил об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Эта трактовка внешне соблазнительна, но не ухватывает суть. Скорее, само устройство нашего общества привело к появлению правящего слоя с расщепленным сознанием и двойственным положением. Когда система стабилизировалась и слой номенклатуры расширился, вобрав в себя множество людей из трудовых слоев, он приобрел черты сословия и зачатки кастового (вовсе не классового!) сознания. Но эти товарищи не успели приобрести того аристократизма, который не позволяет проявиться этой кастовости низкого пошиба.

На отцах это сильно не сказалось – они тяжело работали, а многие и воевали. Но дети у некоторых из них такого расщепления не выдержали. Они уже ощущали свою кастовую исключительность, но идеология и отцы обязывали их учиться и работать, будто они такая же часть народа, как и все их сверстники. В ответ на это противоречие часть подростков сплотилась, выпятив свою кастовость и бросив вызов демократической советской идеологии. Это была очень небольшая часть! Большинство таких детей (и большинство самих стиляг) в зрелой юности поступили именно так, как им советовали отцы, – стали нормальными инженерами, учеными, военными. Но то меньшинство, что «бросило вызов», выглядело так вопиюще странно, что все на него обрушились. 47

Я думаю, что те стиляги сошли со сцены непонятые, но не сделав большого вреда стране. Те, кто начал вынашивать идеи перестройки пять лет спустя, с начала 60-х годов XX в., были другого поля ягоды. В них не было ни тоски, ни надлома, они рвались наверх и были очень энергичны и ловки. Это уже были люди типа Е. Евтушенко, Г. Попова и Ю. Афанасьева.

Новым важным измерением в этой структурной трансформации стала смена поколений. Подростки и молодежь 70-80-х годов XX века были поколением, не знавшим ни войны, ни массовых социальных бедствий, а государство говорило с ними на языке «крестьянского коммунизма», которого они сначала не понимали, а потом стали над ним посмеиваться. Возник конфликт, в 1980-е годы переросший в холодную войну поколений. Опереться на общее знание, чтобы вести диалог, не могли. Неявное знание стариков не было переведено на язык новых поколений, а формальное знание общественной науки главных вещей не объясняло.

Положение осложнялось тем, что советское общество находилось под сильным давлением манипуляции сознаниемсо стороны противника в холодной войне. За время после Первой мировой войны общественная наука США вела интенсивные исследования и разработки методов воздействия на массовое сознание. На основе этих разработок сложились новые технологии информационно-психологической войны. Советское общество и государство не были готовы к противодействию этим технологиям. 48

В общем, никак не ответив на жизненные, хотя и неосознанные, потребности поколений молодежи, родившейся и воспитанной в условиях крупного города, советский строй буквально создавал своего могильщика – массы обездоленных.

В 1989 г. 74% опрошенных интеллигентов сказали, что их убедят в успехе перестройки «прилавки, полные продуктов». В этом ответе выражена именно потребность в образе, в витрине. Это ответили люди, которые в целом благополучно питались, на столе у них было и мясо, и масло. Им нужны были «витамины». В 90-е годы XX в. многие из них, реально недоедая, не хотели возвращаться в прошлое с его голодом на образы.

Предпосылки для этой узости советского проекта кроются и в крестьянском мышлении большевиков, и в тяжелых четырех десятилетиях, когда человека питали духовные, почти религиозные образы: долга, Родины. В 50-е годы XX в. даже некоторые преподаватели МГУ еще ходили в перешитых гимнастерках и сатиновых шароварах. У них не было потребности в джинсах, но через пять лет она возникла у студентов. Выход из этого состояния «непритязательности» провели плохо. Не была определена сама проблема и ее критические состояния.

В 70-е годы заговорили о «проблеме досуга», но это не совсем то, да и дальше разговоров дело не пошло. Важной отдушиной был спорт, что-то нащупывали интуитивно (стали делать первые сериалы, «Семнадцать мгновений весны» имел огромный успех). Беда советского строя была не в том, что проблему плохо решали, – ее игнорировали, а страдающих людей считали симулянтами и подвергали презрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то номенклатура образы потребляла), и озлобление.

К проблеме голода на образытесно примыкает другая объективная причина неосознанного недовольства жизнью в городском советском обществе начиная с 60-х годов XX в. – избыточная надежность социального уклада, его детерминированность. Порождаемая этим скуказначительной части населения, особенно молодежи, – оборотная сторона высокой социальной защищенности, важнейшего достоинства советского строя. В СССР все хуже удовлетворялась одна из основных потребностей человека – потребность в неопределенностии выборе, в предвидении и проектировании будущего,в интенсивном активном воображении.Можно сказать, в приключении.

У старших поколений с этим не было проблем: и смертельного риска, и приключений судьба им предоставила сверх меры. Более того, в течение полувека предыдущие поколения практически поголовно были вовлечены в творчество,причем высокого накала, – проектирование новых социальных форм.

А что оставалось, начиная с 60-х годов XX в., всей массе молодежи, которая на своей шкуре не испытала ни войны, ни разрухи, ни поиска форм новой общины (колхоза), ни перебора вариантов строительства школы, армии, большой науки? Для немногих – строительство БАМа, для многих – водка и хулиганство? Этого было мало. Риск и борьба возникали при трениях и столкновениях именно с начальством, с бюрократией, с государством, что и создавало его образ врага.