Текст книги "Россия и Запад. Парадигмы цивилизаций"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

РУСОФОБИЯ: ЗАПАДНЫЙ И ОТЕЧЕСТВЕННЫЙ АСПЕКТЫ

Люди осознают себя как народ только в сравнении себя с другими народами («иными»). Прежде всего с теми народами, которые оказывают наибольшее влияние на их судьбу. Начиная с XVI в. главными иными для русских стали народы Запада, в целом – Западная цивилизация. С Запада приходили теперь захватчики, представлявшие главные угрозы для существования России. К Западу же русские относились с напряженным вниманием, перенимая у них многие идеи, технологии и общественные институты. По поводу отношения к Западу в среде самих русских шел непрерывный диалог и возникали длительные конфликты, так что даже появились два философских течения – западники и славянофилы.

Самосознание русских никогда не включало ненависть к Западу в качестве своего стержня. От такого комплекса русских уберегла история – во всех больших войнах с Западом русские отстояли свою независимость, а в двух Отечественных войнах одержали великие победы. Это укрепило и русское ядро, и ту полиэтническую нацию, которая складывалась вокруг этого ядра в XIX и XX вв.

За исключением части интеллигенции, в сознании русских не было комплекса неполноценности по сравнению с Западом. Да, многое есть у Запада, чем можно восхищаться, но есть и духовная пропасть, возникшая с отходом его от православного представления о человеке. Русские философы даже видели в этом трагедию Европы. Русский националист К.Н. Леонтьев, скорее западник, чем славянофил, высказал глубокую мысль: «И как мне хочется… воскликнуть не от лица всей России, но гораздо скромнее, прямо от моего лица и от лица немногих мне сочувствующих: «О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного твоим заразительным дыханием!» [15]

Но этот упрек с состраданием, которого Запад от русских мыслителей никогда не просил, так что оставим его.

Здесь для нас важнее тот факт, что и Россия была для Запада этнизирующим его значимым иным. Национальное и цивилизационное самосознание Европы во многом отталкивалось от образа русских (вообще россиян) и России. Этот образ рисовался, за исключением коротких исторических периодов, черными красками. Так возникла русофобия Запада – широкий спектр отрицательных чувств и установок по отношению к русским, от страха до ненависти. Она присутствует как важный элемент в основных идеологических течениях Запада и непосредственно оказывает большое влияние на отношение к России и русским и в массовом сознании, и в установках элиты и правящей верхушки. Поскольку Запад является в то же время «значимым иным» в формировании национального сознания русских, игнорировать этот фактор нельзя, он является важным качеством той «окружающей среды», в которой существуют Россия и русские.

Этот фактор надо изучать, следить за его динамикой, стараться на него воздействовать соответственно нашим национальным интересам, но при этом относиться к нему рационально, как и к другим факторам окружающей среды. Нельзя давать волю эмоциям и тем более исходить из эмоций при выработке своих установок и конкретных решений. Обижаться на русофобию, испытывать неприязнь к ее носителям, тем более отворачиваться от их «культурных продуктов» – глупо.

Западная русофобия имеет примерно тысячелетнюю историю и глубокие корни. Это большая и сложная идеологическая концепция, составная часть евроцентризма – лежащей в основе западного мировоззрения доктрины, согласно которой в мире имеется одна цивилизация. Эта цивилизация – Запад (не в географическом, а в культурном смысле). Он берет свое начало от Древней Греции и Рима (Античности) и прошел в своем историческом развитии единственно правильный путь («столбовую дорогу цивилизации»). Остальные народы («варвары») отстали или уклонились с этого пути.

Всякого рода фобии – страхи и ненависть к иным – стали с раннего Средневековья важным средством в формировании самосознания народов Запада. Это были прежде всего фобии к тем, от кого исходил вызов («варвары на пороге»), и к тем, кого Запад подавлял и угнетал – и потому ожидал угрозы, которая до поры до времени таится под маской покорности.

Почему «Россия как зеркало» так возмущала Запад?

Культура России корнями уходит в Православие. Ранним основанием русофобии и стала ненависть к Восточному христианству (Православию), от которого с VII в. стала отходить Западная (католическая) церковь. В 1054 г. римский папа Лев IX и константинопольский патриарх Кируларий предали друг друга анафеме – произошел формальный раскол (схизма). Анафема – это не размолвка двух королей. В Средние века она проводила духовную границу.54

Но расхождение двух больших цивилизаций началось раньше – разделением в IV в. на Западную и Восточную Римские империи. Наследницей Восточной, Византийской, империи и считала себя Россия (в духовно-религиозном смысле Москва в момент становления Московского государства была даже названа «Третьим Римом»).

Еще в XVIII в. все восточноевропейские народы обозначались понятием «скифы», пока историк Гердер не позаимствовал у варваров древности имя «славяне». Славяне долго еще были для западных европейцев скифами, варварами, Востоком.

Систематическая очистка Запада от славян продолжалась четыре века – с кровавых походов короля франков Карла Великого (VIII в.). В хрониках, которые писали сопровождавшие его аббаты, славяне назывались не иначе как жабами и червями. Главы западных учебников всемирной истории о том, как Альберт Медведь и Генрих Лев очищали от славян центр Европы, читать страшно. Хотя моравы, венды и сербы уже были крещены, их уничтожали в качестве язычников. Остановили этот напор Александр Невский на севере и монголы в Венгрии в XIII в.

Православие было объявлено языческой ересью, и норманны опустошали побережья Византии и Балкан, следуя указаниям св. Августина: поступать с язычниками так же, как евреи с египтянами, – обирать их. В XII в. начались Крестовые походы против славян, и дело поставили на широкую ногу. Важнейшим для русской истории стал IV Крестовый поход в 1204 г. – против Византии, христианского государства.

Таким образом, одним из первых истоков русофобии западных европейцев было представление о славянах Руси как религиозных отступниках. Из факта принятия христианства на Руси от Византии выводилось и мнение об «азиатскости» и даже язычестве восточных славян.

В среде просвещенных западников в самой России духовная связь Руси с Византией считалась причиной «умственной незрелости» русских.

Историк Н.И. Ульянов пишет в эмиграции: «С давних пор отшлифовался взгляд на сомнительность русского христианства, на варварство и богопротивность его обрядов, на отступничество русских, подлость их натуры, их раболепие и деспотизм, татарщину, азиатчину, и на последнее место, которое занимает в человеческом роде презренный народ московитов» [16].

Но вспомним судьбу самой Византии. Накал ненависти к ней Запада сейчас понять трудно. В XI т. «Всемирной истории», по которой сегодня учатся на Западе, дается такое объяснение: «При виде богатства греков латинский мир испытывает восхищение, зависть, подавленность и ненависть. Комплекс неполноценности, который будет удовлетворен в 1204 г., питает его агрессивность по отношению к Византии».

Давайте прочтем в XIII т. «Всемирной истории», чем кончился в 1204 г. IV Крестовый поход против Византии. Описан он в хрониках самих аббатов. Вот что было после того, как штурмом был взят и сожжен Царьград: «Наконец рыцари и солдаты дали выход традиционной ненависти латинского мира к грекам. Грабежи, убийства и изнасилования охватили город. Невозвратны были утраты сокровищ искусства, накопленных в стенах Византии за ее почти тысячелетнюю историю. Целиком сжигались библиотеки, из церковных предметов были выломаны драгоценные камни, переплавлено в слитки золото и серебро и разбит мрамор.

Воины, начавшие свой поход как крестоносцы, не уважили религию: монахини были изнасилованы в монастырях; в соборе Святой Софии пьяные солдаты разбили молотками и топорами алтарь и серебряный иконостас; проститутка уселась на трон патриарха и распевала французские песни, вино пили из священных сосудов».

В отдельной хронике описано, как аббат Мартин из Эльзаса, угрожая настоятелю церкви Пантократора смертью, заставил его открыть тайник с реликвиями и «набил карманы своей сутаны» сокровищами. Он вывез 52 бесценные реликвии, список которых прилагается. Венецианцы увезли бронзовую квадригу, которую император Константин установил в своей новой столице. Сегодня она украшает вход в собор Св. Марка в Венеции. Хроники отмечают, что когда в 1187 г. сарацины захватили Иерусалим, они не тронули христианских храмов и разрешили христианам выйти из города со всем их имуществом.

Все это прекрасно знал Александр Невский (многие православные монахи, свидетели дел крестоносцев, ушли на Русь). В 90-е годы в России его поносили за то, что он вел войну с тевтонами. С чем же шли на Русь тевтоны? В булле от 24 ноября 1232 г. папа Григорий IX призвал ливонских рыцарей-меченосцев идти в Финляндию «защитить насаждение христианской веры против неверных русских». В булле от 9 декабря 1237 г., после объединения Ордена меченосцев с Тевтонским орденом, этот же папа призывает организовать «крестовый поход». В походе должны были участвовать датские крестоносцы в Эстонии, тевтонцы и шведские рыцари. В этой кампании и произошла битва со шведами 1240 г. на Неве, за которую Александр получил свой титул. В булле от 6 июля 1241 г. Григорий IX просит и норвежского короля присоединиться к «крестовому походу против язычников».

В Средние века главным цивилизационным признаком была религия, и все эти походы против православных славян надо рассматривать именно как цивилизационную войну.

Это отношение к православию и православным славянам в принципе не изменилось в Новое время, да и до сих пор – оно просто ушло в подсознание. В XIX в. Карла Великого, «очистившего» Центральную Европу от славян, назвали главной фигурой истории Запада – выше Цезаря, Александра Македонского и христианских святых. Когда Наполеон пошел на Россию, его назвали «воскресшим Карлом». В 1942 г. фашисты пышно праздновали 1200 лет со дня рождения «Карла-европейца», а в разгар эры Аденауэра кардинал Фрингс из Кельна назвал холодную войну «реализацией идеалов Карла Великого».

Враждебное отношение к православию и представление об «азиатскости» русских на Западе усилились после монгольского нашествия на Русь. Русских представляли «варварами на пороге», жителями восточной и мифологической непонятной страны. Казавшееся европейцам таинственным освобождение от монгольского ига и быстрое укрепление Руси лишь усилили русофобию – на Востоке вдруг неожиданно возникло огромное государство.

Тогда в Европе стало складываться ощущение восточной границы Запада, за которой находится таинственный чужой. Русофобия стала формироваться как большой идеологический миф. В первой половине XVI в. писатель Возрождения Рабле ставил в один ряд «московитов, индейцев, персов и троглодитов». Большие культурные силы для идейного и художественного оформления русофобии были собраны с началом первой войны России и Европы, получившей название Ливонской (1558-1583). Считается, что эта война окончательно обозначила для западного человека восточные пределы Европы. Европа кончалась за рекой Нарвой и Псковским озером.

Ливония была объявлена «восточным бастионом» цивилизации, в союзе с Ливонским орденом выступили Литва, Польша, Дания и Швеция, много наемников из всей Европы. Русские были представлены дьявольскими силами, наползающими с Востока. Можно сказать, что на этом этапе идеологи русофобии уже отдавали себе отчет в евразийском характере возникающей Российской империи. Во время Ливонской войны татарская конница составляла существенную часть русского войска, а одно время касимовский хан чингизид Шах-Али (Шигалей) даже командовал всей русской армией [17, с. 18].

На Западе было объявлено, что цель России в Ливонской войне – «окончательное разрушение и опустошение всего христианского мира». Был выдвинут лозунг «Священной войны» Европы против России. Тогда была создана первая развитая технология психологической войны. Было широко использовано книгопечатание и изобретен жанр «летучих листков» (листовок). Это короткие иллюстрированные тексты для массового читателя. Они были дешевы, написаны простым образным языком и охватили значительную часть населения. Для создания в листках черного образа русских были применены все художественные средства описания зла, найденные Возрождением. Главные из них такие.

Прямо или косвенно русских представляли через образы Ветхого Завета. Спасение Ливонии сравнивалось с избавлением Израиля от фараона. Утверждалось, что русские – это и есть легендарный библейский народ Мосох, с нашествием которого связывались предсказания о Конце Света. Говорилось, что московиты есть искаженное слово «мосох»: «Потому что Мосох или москвитянин означает, не больше ни меньше, как человек, который ведет страшную жизнь, напрягает, протягивает свой лук и хочет стрелять; то же делают и москвитяне». Или, у другого автора: «Нечему удивляться, т. к. сам народ дик. Ведь моски названы от Месха, что означает: люди, натягивающие луки».55

Другая тема – «азиатская» природа русских. При изображении зверств московитов использовались те же эпитеты и метафоры, как и при описании турок, их и рисовали одинаково [15].

Особо надо сказать о черном мифе об Иване Грозном, который создавался с XVI в. Фигура Ивана IV должна была символизировать российское государство вообще, на все времена. Его устойчиво определяли как тирана, так что слово «тиран» стало нарицательным для определения всех правителей России в принципе. Масштаб этого мифа и его идеологического применения таковы, что, по выражению немецкого историка, он с XVI в. по наши дни составляет «нерв русской истории».

Отметим лишь несколько мотивов этого большого мифа. Первый – патологическая жестокость, невиданная на Западе. Масштабы казней при Грозном преувеличены на два порядка (в десятки и сотни раз). С самого начала была дана и качественная оценка – царь Московитской державы «превосходит своей жестокостью Нерона, Калигулу… и, наконец, всех тиранов, которые описаны и ославлены историками, а также поэтами».

Большая литература посвящена красочным деталям зверстр царя. В первой биографии Грозного, изданной на Западе (1585), говорится, что он любил играть в шахматы и проигравшим отрезал уши, нос и губы. Тех, кто отказывался играть, убивали сразу. В Ливонии царь «сжигал и убивал все, что имело жизнь и могло гореть, скот, собак и кошек, лишал рыб воды в прудах, и все, что имело дыхание, должно было умереть и перестать существовать».

Особый жанр разоблачений «Тирана Васильевича» называется «Тиранство над женщинами». Тут рассказы об изнасилованиях и похищениях женщин. Когда они царю надоедали, их возвращали мужьям, подвешивали над обеденным столом и заставляли бедного мужа кушать за этим столом. На улице знатные женщины при проезде царя должны были задирать подол и стоять так, пока не проедет вся свита.

Третий важный раздел – антихристианский и «азиатский» характер Грозного. Он обычно изображался на Западе в костюме турецкого султана, часто с пикой в руке, на которую насажена отрубленная голова. Писали о его гареме из 50 жен, причем надоевших он убивал самыми изощренными способами.

Конечно, жестокостей и зверств хватало, таковы были нравы. Сам же Иван Грозный в этом каялся. Но так ли отличалась в этом Россия от Запада? Не только западные обыватели в массе своей, но и многие в России уверены, что по сравнению с Европой Россия Ивана Грозного была чуть ли не людоедской страной, где кровь лилась рекой. И это убеждение стало символом веры, его не поколебать разумными доводами. Если такому человеку сказать, что за 37 лет царствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек – гораздо меньше, чем за одну только Варфоломеевскую ночь в Париже тех же лет, он не возразит, но его убеждение нисколько не поколеблется. Нисколько не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Нидерландах было казнено около 100 тысяч человек. В Англии тогда как раз проводилось «огораживание» – сгон крестьян с их земли и «приватизация» этой земли лендлордами (помещиками). Многие согнанные с земли крестьяне уходили бродяжничать. При Генрихе VIII без суда и следствия было казнено около 72 тысяч таких бродяг. Все это известно, но многие не могут отказаться от образа России как «империи зла». Такова сила черных мифов.

На Западе образ Грозного использовали, по контрасту, для восхваления своих государств. Выходили, например, книги о политическом строе – и тут же «симметричная» книга «О Российском государстве» (1583). Автор пишет, что цель – показать противоположный режим: «Подлинное и странное лицо тиранического государства, так непохожего на наше, без истинного знания о Боге, без письменного законодательства, без социальной справедливости».

Заметим, что точно так же использовался образ Грозного и у нас в перестройке.

На Западе изложение «мифа Грозного» часто завершалось планами военной интервенции в Московию – чтобы «освободить народ, ставший жертвой тирана». Эти планы замечательны и местами остроумны. В одном из них предусмотрен такой хитрый ход: в оккупированной России повсюду должны строиться каменные немецкие церкви, а для московитов – только деревянные. Они быстро сгниют, московитам придется ходить в каменные немецкие, и так они незаметно для себя сменят религию.

После Ливонской войны русофобия полтора века питалась наработанными штампами и мифами. Самое популярное на Западе описание России в XVII в. было сделано Олеарием, который путешествовал в поисках торгового пути в Персию. Его отчет был издан по-немецки в 1647 г. и затем непрестанно переиздавался почти на всех западных языках. Олеарий писал: «Наблюдая дух, нравы и образ жизни русских, вы непременно причислите их к варварам». Затем он по шаблону осуждал русских за недостаток «хороших манер» – за то, что «эти люди громко рыгают и пускают ветры», за «плотскую похоть и прелюбодеяния», а также за «отвратительную развращенность, которую мы именуем содомией», совершаемую даже с лошадьми. Он также предупреждал будущих инвесторов, что русские «годятся только для рабства» и их надо «гнать на работу плетьми и дубинами».

Вольтер, проявлявший с 1745 г. большой интерес к Петру Великому и желавший написать историю его царствования, получил этот заказ от Елизаветы. Работа началась в 1757 г., из России Вольтеру доставлялись исторические материалы. Ломоносов писал критические замечания на текст Вольтера и готовил часть материалов, посылавшихся Вольтеру. Исправления, касающиеся фактической стороны дела, Вольтер принимал, но Ломоносов жаловался на общую тенденциозность. В смягченной форме Вольтер следовал той установке, которую выразил раньше в своей «Истории Карла XII, короля Швеции».

Там он писал: «Московия, или Россия… оставалась почти неизвестной в Европе, пока на ее престоле не оказался царь Петр. Московиты были менее цивилизованы, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они, властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел и не разумея пользы оных. Древний священный закон воспрещал им под страхом смерти покидать свою страну без дозволения патриарха, чтобы не было у них возможности восчувствовать угнетавшее их иго. Закон сей вполне соответствовал духу этой нации, которая во глубине своего невежества и прозябания пренебрегала всяческими сношениями с иностранными державами» [19].

Дипломаты, именитые путешественники и писатели сообщали о России самые нелепые сведения. В «Записках о России» (1754), хранящихся в архиве французского МИДа, дипломат говорит о русских: «Поскольку они по натуре своей воры и убийцы, то не колеблясь совершают одно или другое из этих преступлений, если случай представится, и это в ту пору, когда они постятся и даже водки себя лишают. Именно в это время напускной набожности особенно опасно находиться на улице в двух городах, в Москве и Санкт-Петербурге; большой риск, что ограбят и даже убьют. В обычае русских убивать тех, кого грабят; в объяснение они говорят, что мертвые не болтают».

Авантюрист Казанова в своих мемуарах описывает фантастическое зрелище: в праздник Богоявления на льду Невы перед Зимним дворцом строят Иордань, где пьяный поп крестит детей, окуная их в прорубь. Уронив случайно младенца в воду, он говорит родителям: «Другого!»

Даже достоинства русских объяснялись их предосудительными отличиями от цивилизованного западного человека. Д. Дидро написал для большой книги аббата Рейналя «История двух Индий» (1780) раздел о России. Он таким образом объясняет, почему русский солдат столь отважен: «Рабство, внушившее ему презрение к жизни, соединено с суеверием, внушившим ему презрение к смерти». Поразительно, но эта формула XVIII в. почти без вариаций действовала двести лет [20].56

Однако деятели Просвещения некоторое время накануне Французской революции проявляли повышенный интерес к российской монархии как «просвещенной деспотии», от которой ждали радикальной европеизации страны. А. Безансон пишет: «При Екатерине русскому правительству удалось приучить около сотни тысяч семейств к европейской одежде, нравам и манерам; европейцы имели дело только с этими русскими, вкусившими плодов цивилизации (дипломатами и офицерами), и потому признавали за русским дворянством право считаться составной частью европейского дворянства, хотя и отстающей от более передовых его отрядов… Екатерина расширяет состав академий и университета, приглашая ученых-немцев. Дидро, Даламбер и даже мудрый Блэкстоун принимают всерьез законодательные проекты Екатерины и превозносят в ее лице Северную Семирамиду. Эти восторги объясняются не знакомством с реальной Россией, а протестом против неразумного устройства западных государств при Старом порядке» [1].

Сама Екатерина отходила от деятелей Просвещения по мере вызревания Французской революции. Уже с середины 60-х годов XVIII в. она не признавала Руссо, в 1785 г. порвала с Дидро, при известии о штурме Бастилии велела убрать бюст Вольтера из своего кабинета. Взятие Бастилии обнаружило раскол между российской монархией с европеизированной элитой. Посол Франции де Сегюр писал о реакции на новость: «При дворе она вызвала сильное волнение и общее неудовольствие. В городе впечатление было совершенно обратное, и хотя Бастилия не грозила никому из жителей Петербурга, я не могу передать энтузиазма, вызванного среди негоциантов, купцов, мещан и нескольких молодых людей из более высокого класса падением этой государственной тюрьмы, этим первым триумфом бурной свободы. Русские и иностранцы восторженно обнимали друг друга на улицах столицы, поздравляя со взятием Бастилии» (цит. в [22]).

Второй краткий период благосклонности к российской монархии был связан с имперскими амбициями Наполеона. По выражению А. Безансона, «вся Европа поистине теряет рассудок от любви к русскому самодержцу и объявляет его идеальным представителем рода человеческого. Ведь он избавил Европу от тирана Бонапарта, он даровал Польше конституцию. Бентам восхищается Александром, Джефферсон украшает свой кабинет его бюстом, г-жа де Сталь отправляется в Россию, чтобы вдохнуть там «воздух свободы» [1].

Но вскоре после Отечественной войны 1812 г. русофобия принципиально обновилась. Казалось бы, русская армия освободила завоеванную и униженную Наполеоном Европу. Более того, русская армия сразу же покинула оккупированную Францию и освобожденные земли Германии, что было необычно. Но тут же в столицах стали шептать, что Россия планирует создать всемирную монархию и что царь опаснее Наполеона. Стали поминать, что Наполеон перед походом в Россию сказал, что после него «Европа станет или республиканской, или казацкой».

А. Безансон пишет: «Усомнившись в легитимности российского государственного строя, европейцы внезапно осознали, что Россия принадлежит к иной цивилизации. В Европе либеральное мнение почти повсеместно одерживает победу, во Франции свершается революция 1830 года, в Англии происходит реформа избирательной системы, а Россия в это время самым безжалостным образом подавляет восстание в Польше. В сравнении с XVIII столетием европейцы решительно меняют свое отношение к России. Кюстин, Мишле, Уркхарт, Маркс рисуют Россию самыми черными красками. Более глубокими размышлениями делится с читающей публикой Гизо; он утверждает, что История – это процесс, который, посредством создания и укрепления среднего класса, ведет к установлению конституционной свободы; имя этому процессу – цивилизация. Отсюда следует, что Россия – страна, чуждая этому цивилизующему процессу. В России даже находится достаточно независимый мыслитель, осмеливающийся подтвердить этот диагноз, – Петр Яковлевич Чаадаев» [1].

После 1815 г. русофобия стала раскручиваться и реакционерами, и революционными силами Европы. Если в XVIII в. о России говорили как о стране просвещенного деспотизма, то теперь она слывет страной «деспотизма восточного». Революционеры проклинали Россию за то, что она мало помогает монархам, которых они сами пытались свергать. Монархи – за то, что не торопится помочь им подавить революцию. В 1849 г. царь по настойчивым просьбам Австрии послал, согласно договору, войска на подавление революции в Венгрии. Эта акция ничего уже не решала, но возмущение было всеобщим. Как пишет А. Безансон, «после 1848 года Европа начинает относиться к России с особым ожесточением».

Справа пугал реакционный философ Доносо Кортес: «Если в Европе нет больше любви к родине, т. к. социалистическая революция истребила ее, значит, пробил час России. Тогда русский может спокойно разгуливать по нашей земле с винтовкой под мышкой». Слева пугал Энгельс: «Хотите ли вы быть свободными или хотите быть под пятой России?» На попытки русских демократов воззвать к здравому смыслу неслись ругань и угрозы. Дело было не в идеологии – одинаково ненавистны были и русские монархисты, и русские демократы, а позже русские большевики. Об этом периоде пишет Л. Люкс [23].

Ключевой идеей русофобии этого периода становится концепция, согласно которой Россия стремится покорить Европу и увековечить свое «монгольское господство над современным обществом». В развитие этой концепции существенный вклад внес Маркс. Свою неоконченную работу «Разоблачения дипломатической истории XVIII века» (она написана в 1856-1857 гг.) он завершает так: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира… Так же как она поступила с Золотой Ордой, Россия теперь ведет дело с Западом. Чтобы стать господином над монголами, Московия должна была татаризоваться. Чтобы стать господином над Западом, она должна цивилизоваться… оставаясь Рабом, т. е., придав русским тот внешний налет цивилизации, который подготовил бы их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних» [24].57

Прошло десять лет, но этот антироссийский штамп применяется Марксом без изменения. На митинге в Лондоне он произнес патетическую речь: «Я спрашиваю вас, что же изменилось? Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет. Только умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела… Путеводная звезда этой политики – мировое господство, остается неизменным. Только изворотливое правительство, господствующее над массами варваров, может в настоящее время замышлять подобные планы… Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев» [25, с. 206, 208].

Представление России как азиатской империи, стремящейся покорить Европу, – примитивный исторический миф, сложенный в рамках идеологии евроцентризма в XVIII в.

Удивительно, что он был оживлен в конце XIX в. практически без изменений. Руссо писал в работе «Об общественном договоре»: «Русские никогда не будут народом истинно цивилизованным… Русская империя захочет покорить Европу и будет покорена сама. Татары, ее подданные или соседи станут и ее и нашими господами» [26].

Этот миф был очень устойчив. Так, еще при подготовке войны наполеоновской Франции с Россией появилась фальшивка под названием «Завещание Петра Великого». Говорилось, что якобы французский дипломат Д'Эон добыл эти материалы в русских архивах в 1756 г. (изучение этого текста историками показало, что он сфабрикован). Для нас интересен смысл «завещания», в котором излагаются, в частности, такие «планы и рекомендации»: «Ничем не пренебрегать, чтобы придать русскому народу европейские формы жизни и обычаи, и с этой целью приглашать из Европы различных людей, особенно ученых, или ради их выгод, или из человеколюбивых принципов философии… Втайне приготовить все средства для нанесения сильного удара, действовать обдуманно, предусмотрительно и быстро, чтобы не дать Европе времени придти в себя… Среди всеобщего ожесточения… послать по Рейну и морям «несметные азиатские орды». Корабли внезапно появятся для высадки этих кочевых, свирепых и жадных до добычи народов… одну часть жителей они истребят, другую уведут в неволю для заселения сибирских пустынь и отнимут у остальных всякую возможность свержения ига» [27].

В образе России как «варвара на пороге» снова усилился мотив представления русских как азиатского народа. Это сближало образ России с образом другого «варвара на пороге» – Османской империи. Некоторые авторы утверждали, что для Европы «русские хуже турок». У Маркса эта мысль приобрела концептуальную четкость, по его выражению, «Турция была плотиной Австрии против России и ее славянской свиты» [28, с. 247].

В Англии во время русско-турецкой войны соратники Маркса занимались организацией «национальной демонстрации сочувствия Турции и осуждения русской политики». Сам Маркс, находясь на отдыхе, писал им: «Пожалуйста, информируйте меня об успехах, которых Вы добились в этом направлении». Он писал В. Либкнехту (4 февраля 1878): «Мы самым решительным образом становимся на сторону турок…».