Текст книги "Наркомент"

Автор книги: Сергей Донской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

2

– Садиться не предлагаю, – язвительно сказал Геворкян, устроившись в кресле. – Но можешь прилечь на стол, если хочешь. Это место специально для тебя и таких, как ты.

Его свита приглушенно зафыркала, пялясь на меня с кровожадным любопытством. К трем прежним опекунам прибавились два рослых мужчины более солидной наружности. Все зрительские места теперь были заняты, лишь я одиноко торчал на импровизированной сцене. Театр одного актера, подумал я. Последнее действие коротенькой драмы.

Но Геворкян не спешил с экзекуцией. В руках он держал новенькую колоду карт и увлеченно тасовал их, сдавая себе по пять штук. Его лицо, обрамленное идеально постриженной бородой, оставалось при этом невозмутимым, словно он играл в покер против настоящего противника. Четыре туза и джокер выпали Геворкяну на четвертой сдаче. Похоже, он и при игре с самим собой не мог удержаться от передергивания карт.

Удовлетворенно откинувшись на спинку кресла, Геворкян что-то спросил на своем наречии. В его фразе прозвучало слово «Форд», и откликнулся на вопрос рыжий водитель. Насколько я понял, Геворкян поинтересовался, кто сидел за рулем во время бездарной погони, а виновник аварии назвался и начал униженно оправдываться.

– Га? – Этим заискивающим восклицанием рыжий закончил свою оправдательную речь.

– Че! – рявкнул Геворкян, которого, как видно, услышанные доводы не убедили.

Он что-то властно приказал рослому телохранителю, и тот дважды ударил рыжего по лицу, отчего его голова мотнулась слева направо. Со стороны удары казались несильными, вялыми, но щеки Рубена моментально налились нездоровым румянцем.

Не обращая внимания на его жалкий лепет, Геворкян сосредоточил свое мрачное внимание на моей скромной персоне. На столике возле кресла появилось блюдо с фруктами, и Геворкян лениво отправлял в рот сизые виноградины, отщипывая их по одной от аппетитной грозди.

– Проголодался? – усмехнулся он, перехватив мой взгляд, брошенный на блюдо. – Но я тебя угощать не стану. Ты не гость в моем доме. Чужак, который пытался меня обмануть.

– Нет, – не согласился я. – Все получилось случайно. Я же не знал, что тот холодильный шкаф был с сюрпризом. А когда понял, в чем дело, я сам решил вернуть…

Мне не хотелось уточнять, что именно, но Геворкян сам закончил за меня:

– Героин. Двадцать килограммов. Ты хоть представляешь себе, сколько он стоит?

– Миллион? – брякнул я наугад.

– Кх-х, – тихонько засмеялся Геворкян. – Нет, не миллион. В пять раз меньше. Но у тебя ведь и двухсот тысяч нет, верно?

– Верно. – Я с сожалением вздохнул.

– Ну вот. А ты, вместо того, чтобы отдать мне товар, куда-то пропал. Я ведь ждал тебя, Игорь. Ровно в полдень, как ты и просил. Где же тебя носило?

Он оставил в покое виноград и снова взялся за колоду, избавив меня от своего томного взгляда. А я вспомнил, почему опоздал, и желчно сообщил:

– Я был у себя на квартире. А там труп с вилкой в глазу. А к трупу заявились гости. Я не мог выйти, пока они не ушли. Кстати, если не секрет, за что вы его?

Геворкян досадливо поморщился, изучая сданные себе карты.

– Подвернулся под горячую руку, – буркнул он, перетасовывая колоду заново. – Да кому он был нужен, алкаш несчастный?

– Они все алкаши, – неожиданно вставил Карен, вызывающе сверля меня пламенным взором. – Отбросы, шваль. Скорей бы передохли все!

– А мой помощник? – настаивал я. – Водку на дух не переносил. По воскресеньям в церковь ходил. Картины, между прочим, рисовал. Он-то в чем провинился?

– Одним больше, одним меньше, – философски сказал Геворкян, пожимая плечами, явно преувеличенными покроем пиджака, сияющего новизной и белизной.

– Стадо! – не унимался Карен. – Никто и не заметит пропажу одной паршивой овцы.

– Меньше народу, больше кислороду, – подключился носатый Арам, тараща на меня свои кроткие глаза серны.

Ну вот, какой-то пришлый сброд, сбежавший со своей нищей родины, взялся решать судьбу моего народа! Мне ужасно захотелось остаться с кем-нибудь из этой компании наедине, чтобы без помех обсудить сложный национальный вопрос. Уж я бы растолковал тому же Карену, как следует вести себя на чужбине. Научил бы его родину любить. Не мою. Свою собственную. Ту самую, где жить ему было скучно и неинтересно, потому что деньги там ему пришлось бы зарабатывать собственным горбом, а не отнимать у других.

Диспут пришлось отложить на неопределенное время. Геворкян и пятерка его подручных представляли собой слишком многочисленную аудиторию для того, чтобы поддаться быстрому внушению и перевоспитанию. Приходилось терпеть их общество и надеяться, что все это продлится недолго. Я уже твердо решил про себя, что дам запихнуть себя в каменную усыпальницу только мертвым. Потому что не желал, чтобы со мной приключилась метаморфоза, в результате которой человек начинает скулить и ползать на брюхе по-собачьи.

Пока в моей голове бродили эти невеселые мысли, Геворкян успел о чем-то переговорить с соплеменниками и теперь с любопытством поглядывал на меня, склонив голову набок. В своей черной шелковой рубахе и белом пиджаке он напоминал видеопрокатного мафиози, знал это и этим гордился. Даже борода его была кинематографической, как у Аль Пачино в какой-то гангстерской саге. Это мешало воспринимать его всерьез, несмотря на вполне натуральные трупы, которые он равнодушно оставлял на своем пути.

– Ну? – нарушил молчание Геворкян, продолжая развлекаться подтасовкой колоды. – Что мне с тобой делать? Оторвать твою бестолковую голову? Кастрировать? Или для начала отрубить руки?

«Для начала выведи жирное пятно с лацкана своего шикарного пиджака и вытряхни крошки из бороды», – это пожелание осталось невысказанным, как и лихорадочные догадки, роившиеся в моем мозгу. Если бы Геворкян действительно намеревался казнить меня, он не задавал бы этих риторических вопросов. Номера синих «Жигулей» он не знал, как отыскать Леху, не имел ни малейшего понятия. А с сумкой расставаться ему было жалко. И только я один мог помочь Геворкяну завладеть ею.

– Этот парень, который привез меня, смылся по дурости, – медленно произнес я. – Легко представить себя на его месте. Пальба, погоня. А потом сумка, набитая героином. Он захочет вернуть ее, как пытался сделать это я. Он же не догадывается, что я не запомнил номер его «шохи». Сейчас трясется, наверное, от страха. А утром помчится к Дворцу молодежи меня искать. Не думаю, что он попытается присвоить товар и продать его. Не тот он человек.

– Допустим. – Геворкян поощрительно кивнул. – А почему этот твой Леха станет искать тебя возле Дворца молодежи?

– Он меня туда подвозил. К центральному входу. Я сказал, что ненадолго забегу на работу и сразу вернусь. Уж это-то он должен был запомнить.

– Надеюсь, что так, Игорь. И ты тоже надейся, чтобы интуиция тебя не подвела. Сейчас отпущу тебя в Курганск и дам тебе ровно сутки. Карен и Арам за тобой присмотрят, чтобы ты опять неожиданно не исчез. – Геворкян насмешливо прищурился. – А потом вы вместе вернетесь сюда. С товаром или без. И тогда я решу, что с тобой делать дальше. Кх-х!

Смешок в конце тирады не сулил ничего хорошего. Видимо, Геворкян уже мысленно пофантазировал и точно знал, как обойдется со мной в награду за мои старания. Но я не опечалился. Я тоже успел кое-что придумать. Карен с Арамом вернутся в Новотроицк с сумкой, если повезет, – но без меня. Даже если они оба окажутся вооруженными, я вручу им товар в таком месте, где они не отважатся пустить в ход пистолеты. Я-то знал, как людно бывает с утра возле центрального входа во Дворец молодежи. А пустыми угрозами они меня не запугают. Потому что захоронение заживо в стене проклятого подвала страшнее пистолета.

– Я согласен. – Мой тон был ровным, начисто лишенным эмоций.

– Конечно, ты согласен! – радостно прыснул Геворкян. – Разве у тебя есть выбор?

Выбор у меня имелся. Не очень богатый, но все же. Так что жизнь продолжалась. И какой бы она ни была, на потом ее отложить не было ни возможности, ни желания.

3

Мне нравилось ехать ночью. Нравилось бездумно смотреть на ленту пустынной дороги, убегающей под колеса, нравилось, как ровно гудит двигатель, как светятся разноцветные огоньки на приборной доске. Не устраивало меня только вынужденное соседство с Арамом и Кареном.

Слегка помятый «Форд» они сменили на старенькую «Мазду» и находились по этой причине не в самом лучшем расположении духа. Арам всю дорогу бубнил что-то недовольным тоном, а Карен, устроившийся рядом со мной на заднем сиденье, сверлил меня горящим взглядом и не выпускал из руки свой пугач. Размером пистолет несколько превосходил «макарова», из которого мне однажды довелось пострелять по консервным банкам за городом. Внимательно посмотрев на него, я подумал, что не мешало бы и мне обзавестись оружием. Например, этим самым пистолетом.

– Как называется твоя пушка? – полюбопытствовал я. – На вид тяжелая. Кило потянет?

– Девять граммов в сердце, – ощерился Карен, цитируя незабываемую песенку из «Белого солнца пустыни». – Вот сейчас возьму и пристрелю тебя. Скажу, что хотел сбежать.

Я улыбнулся. Пистолет стоял на предохранителе, это раз. Во-вторых, Карен сначала должен был направить его на меня, а я только и ждал этого момента, так как рассчитывал, что он непременно станет тыкать мне ствол в лицо, как в дешевом боевике. Слишком пылким он был, чтобы обойтись без мелодраматических жестов.

– Послушай, Карен. – Я изобразил доброжелательное любопытство. – Почему тебе дома не сидится? Выращивал бы виноград или мандарины. Овец бы завел, коз, детей. А то мотаешься по свету, как таракан, без роду без племени. Хотя у тараканов – и тех свой дом есть. А у тебя что?

– Ах ты, билять такая! – прошипел Карен, когда понял, что я над ним издеваюсь. Потом он перестал коверкать мой язык и перешел на свой собственный, а пистолет приставил мне к самому носу. Что и требовалось доказать.

Вооруженную руку я перехватил левой, а локтем правой снизу вверх заехал Карену в лицо, метя в переносицу. Он успел дернуть головой, но от этого ему легче не стало: удар пришелся в левый глаз, и мне почудилось, что я услышал чавкающий звук, с которым гибнет раздавленная мокрица. Карен завопил то ли от боли, то ли от неожиданности, и я с удовольствием повторил удар, ощутив на этот раз локтем твердое полукружье верхних зубов. Как только противник обмяк и потерял ориентацию в пространстве, я занялся его правой рукой и без особого труда разоружил ее.

Наша схватка на заднем сиденье «Мазды» длилась не дольше пяти секунд. Пистолетом я успел завладеть еще до того, как Арам сообразил, что за его спиной происходит нечто непредвиденное, и начал тормозить.

– Не останавливайся! – гаркнул я во всю силу голосовых связок. – Башку продырявлю!

Громкий крик подействовал на Арама как удар кнута. Вздрогнув, он убрал ногу с тормозной педали и послушно продолжал ехать прямо, втянув голову в плечи. Это ему не помогло. Я достал его беззащитное ухо – рукояткой пистолета. На всякий случай. Чтобы не вздумал вмешиваться в события. А уж потом опять удостоил внимания своего соседа справа, изготовив оружие к стрельбе в упор.

Карен поскуливал, закрыв лицо ладонями. По щеке, обращенной ко мне, медленно сползал комок слизи, оставляя за собой влажный розовый след. В свете встречных фар вытекший глаз напоминал по консистенции ошметок медузы. А еще больше – смачный плевок на щеке.

– Включи освещение в салоне, – приказал я Араму, который боялся не то что оглянуться, но даже встретиться со мной взглядом в зеркальце заднего обзора.

Сначала я полюбовался рубиновым ухом водителя, потом сосредоточился на Карене, страдающем рядом. Не привыкли парни к грубому обращению, скисли. Перестали мнить себя всесильными и безнаказанными. И такими они нравились мне гораздо больше.

– Тебя раньше никогда не били? – осведомился я у Карена. – Бил только ты, да? Когда рядом была твоя кодла. Ну и как ощущения? Поделись, интересно.

Карен открыл рот, но смог выдавить из себя только протяжное:

– Ва-а-а…

Его рот был полон крови, а в середине верхнего ряда зубов образовалась небольшая брешь.

– Теперь ты сможешь свистеть, как настоящий разбойник, – утешил я Карена. – А еще удобно подзывать свистом всяких дрессированных сук.

– Ва! – повторил он без всякого энтузиазма.

Когда его челюсть отвисла, между зубами протянулись тягучие кровавые нити, никак не желавшие рваться. А губы Карена были темно-вишневыми, словно их покрыли жирным слоем эффектной лоснящейся помады. Остальные детали лица оставались закрытыми ладонями, но увиденного вполне хватило, чтобы удовлетворить любопытство.

– Притормози, – сказал я Араму, когда фары выхватили в темноте придорожную табличку с надписью «Курганск». – А теперь выходите из машины, оба.

Они подчинились и обреченно замерли на обочине, явно ожидая выстрелов в затылок. Вместо этого я выбрался из «Мазды» и скомандовал:

– Лечь лицом вниз! Руки за голову!

Обыск не дал никаких результатов. Ни ножей, ни пистолетов. Изъяв обнаруженную наличность, я заинтересовался пакетиком, который выудил из кармана Арама. Он был туго набит использованными презервативами, их было там полсотни, не меньше. Я брезгливо выронил пакетик из разжавшихся пальцев, придвинул его носком ботинка к голове Арама и угрюмо спросил:

– Это еще что такое?

Он на мгновение приподнялся, снова уткнулся носом в снег и сконфуженно прокряхтел:

– Сувениры.

– Что? Что ты сказал?

– Сувениры на память, – повторил Арам немного громче.

Он все еще ожидал выстрела в затылок, и его язык ворочался с трудом. Но я разобрал произнесенное и, невесело усмехнувшись, сказал:

– Можешь забрать свою коллекцию. Когда состаришься, будешь жевать эти резинки и вспоминать наших девушек.

Арам робко захихикал, начиная догадываться, что до смертоубийства дело не дойдет. Я осадил его пинком под ребра и распорядился:

– Пройдите десять шагов вперед и остановитесь. Я позову.

Мне не терпелось как следует рассмотреть свой трофей, благодаря которому роли в нашей маленькой выездной труппе перераспределились. Это был немецкий пистолет, о чем свидетельствовала надпись на стволе. С другой стороны большими буквами было начертано название фирмы – «SIG SAUER». Нажав кнопку на рукоятке, я принял на подставленную ладонь длинную увесистую обойму. Когда я пересчитал все выщелкнутые патроны, их оказалось пятнадцать. В стволе патрона не было. Отведя большим пальцем курок, я плавно нажал на спусковой крючок и услышал сухой щелчок. Конфискованный «зауэр» оказался исправным, хорошо смазанным и ухоженным. Это вселяло уверенность и надежду. Я не ожидал, что наличие оружия так резко изменит мое настроение.

Зарядив пистолет, я кликнул своих недавних конвоиров и усадил их на передние сиденья, чтобы было удобнее держать под прицелом обоих. А потом велел Араму ехать к Дворцу молодежи. Мои планы встретиться там с Лехой не изменились. Зато все дальнейшие шаги теперь можно было не согласовывать с Геворкяном и его гвардией.

4

Ночной Курганск выглядел безлюдным и неприветливым. Большая и наиболее благоразумная часть населения уже попряталась по домам. Вдоль дороги можно было увидеть лишь бесшабашных выпивох, курсирующих между ларьками, замерзших проституток да шумные компании подростков, вышедших на поиски приключений. Законопослушные граждане, попадающиеся на остановках, испуганно жались друг к другу и высматривали в темноте редкий городской транспорт, мечтая поскорее убраться с темных улиц. Казалось, что с наступлением ночи город перешел на осадное положение.

Передо мной маячили понурые головы Арама и Карена. Их затылки и плечи излучали злобу со страхом вперемешку, но они держали свои чувства при себе, даже между собой перестали общаться, когда я запретил им пользоваться их родным наречием, чтобы не допустить возможность какого-либо сговора. Морально и физически они были подавлены, но в каждом человеке есть некая тайная пружина, которая может распрямиться в самый неожиданный момент. А я не мог позволить себе быть застигнутым врасплох. Поэтому меня интересовало, какие мысли бродят в головах, которые торчали передо мной на расстоянии вытянутой руки.

– Карен, – окликнул я. – Повернись сюда.

Он неохотно подчинился и уставился на меня уцелевшим глазом. Второй был заботливо прикрыт носовым платком, побуревшим от крови.

– Хреново тебе? – спросил я, хотя и без того знал ответ. Просто боевой запал давно угас, сменившись чувством вины и непонятной тоской. Я и не ожидал, что моя ненависть к Карену так быстро испарится. Если бы сейчас он вдруг решился на активные действия, я вряд ли заставил бы себя нажать на спусковой крючок. Но он не проявлял воинственных намерений. Лишь смотрел на меня одним глазом, наполненным безмолвной яростью и мукой. Наверное, еще никогда в жизни мне не было так тяжело выдерживать чужой взгляд.

– На послезавтра у меня назначена свадьба, – неожиданно заговорил Карен, когда я уж решил, что не добьюсь от него ни слова. – Приедут родители, братья. Как я им теперь покажусь?

– Парня, которого вы убили на выставке, звали Сергеем, – тихо сказал я. – У него тоже были родители. А еще жена и маленькая дочь.

Карен в ответ оскалился, демонстрируя мне зияющий пролом в зубах.

– Насрать мне на твоего Сергея, на его могилу и на его семью, – прошепелявил он, буравя меня единственным глазом. – Ты тоже скоро подохнешь. А я полюбуюсь, как с тебя заживо будут сдирать кожу!

– Если вконец не ослепнешь к тому времени, – мрачно произнес я.

Презрительно искривив губы, Карен отвернулся с высокомерием испанского гранда. Разговора по душам не получилось. Раскаяние куда-то подевалось так же внезапно, как и появилось. В груди сделалось пусто и холодно. И я не представлял себе, чем стану отогревать свое сердце, когда вся эта история закончится. Не очень-то верилось, что это вообще возможно.

Когда мы добрались до Дворца молодежи, он был безжизнен и мрачен, как затонувший корабль. То, что в громадном здании кое-где брезжил свет, только усиливало его сходство с безмолвной махиной, застывшей в темной бездне. Наверное, так выглядел «Титаник», опустившийся на дно морское.

Площадка перед центральным входом была пуста, если не считать занесенный снегом одинокий грузовик, который торчал на этом самом месте с того самого дня, когда я начал работать в фирме «Айс». Стоянку никто не охранял, к тому же она находилась в паре сотен метров от магистрали, поэтому не находилось желающих парковаться здесь ночью. Только наша «Мазда» подрулила ко входу, оставив на снежном покрове приметный след. Как только Арам заглушил мотор, вокруг стало так тихо, что я услышал шорох мельчайших снежинок, задевающих корпус автомобиля.

– Леха вряд ли появится до утра, но на всякий случай покараулим, – сказал я двум обращенным ко мне спинам. – Вам лучше всего покемарить, чтобы не нервировать меня понапрасну. Я, разумеется, спать не буду, не надейтесь. Если есть необходимость отлить, милости прошу, но по одному. И еще. Стрелять буду без предупреждения. Даже если мне только покажется, что вы задумали какую-нибудь пакость.

– Печку включать можно? – вежливо осведомился Арам.

– Печку включать можно и нужно, – ответил я с не меньшей учтивостью. – Но ты спи спокойно, дорогой товарищ. Как только в машине станет холодно, я дам тебе знать. Все, инструктаж закончен. Еще вопросы есть? Нет? Тогда приятных снов.

Глядя поверх голов своих спутников, которые либо притворились дремлющими, либо действительно решили поспать, я испытывал привычное чувство полнейшего одиночества, такое сильное, что оно напрочь перебивало усталость и голод.

Как всегда по ночам, в голову полезли невеселые мысли о никчемности моего нынешнего существования – куда там Екклесиасту! Следом всплыли воспоминания, такие же горькие, как вкус бесчисленных сигарет, выкуренных мной за долгие бессонные ночи.

Три года назад у меня еще имелась семья, в кругу которой я встретил Новый год, тот самый проклятый год, с которого началось летосчисление моей холостой жизни. Все произошло так же нежданно-негаданно и драматично, как буря сменяет безмятежный штиль.

Моя маленькая семья состояла из меня самого и двух Светлан – жены и дочери. Вообще-то старшая была для меня Светкой, а младшая – Светулей, Светиком. Имя дочурке выбирал я, разумеется, увековечивая свою любовь к женщине, которую с юных лет считал единственной.

Вся беда в том, что очень похожие чувства к Светке испытывал мой лучший друг детства. Раньше я называл этого человека по имени, Пашей. Теперь я предпочитал использовать его совершенно дикую фамилию – Воропайло, и она превосходно вязалась с образом того, кто нагло умыкнул обеих моих женщин, став одной из них законным супругом, а второй – отчимом, которого она училась называть папой, новым папой. Меня, прежнего папу и экс-мужа, все трое вычеркнули из своей жизни, как будто я умер. Когда я изредка появлялся на их горизонте, отчаянно пытаясь напомнить семилетней Светланке, кем когда-то был для нее, и она, и моя бывшая жена с бывшим другом смотрели на меня, как на назойливого призрака. Немножко любопытства плюс сильная опаска и желание поскорее от меня избавиться.

Наверное, Воропайло стал мне достойной заменой. Однажды Светлана-старшая гордо высказалась в том смысле, что чувствует себя отныне как за каменной стеной. Оказывается, ей нужна была не любовь, а прочная опора в жизни. А я таковой не являлся. Перекати-поле, как высказалась она, когда я потребовал объяснений. Я без конца чем-то увлекался, менял места работы, носился с глупыми идеями. Тем временем прагматичная Светлана занималась улучшением жилищных условий, ремонтом квартиры, установкой металлической двери и даже заготовкой картошки на зиму.

Я не подозревал, что назревает опасный кризис. Встретив очередной Новый год дома, я укатил на Шпицберген, куда норвежцы будто бы вербовали добровольцев на нефтедобывающие платформы, платя им около тысячи долларов в месяц. Подряд оказался фикцией. Собрав с искателей приключений деньги на дорогу и трудоустройство, организаторы поездки тут же слиняли, бросив нашу растерянную бригаду вместе с десятками других на незабываемом полуострове Рыбачий. Там, почти лишенные средств к существованию, мы кое-как прокантовались до весны. Это были очень долгие и очень трудные месяцы. Бесконечные драки, технический спирт в качестве утреннего аперитива, кражи всего, что плохо лежит, включая дырявые носки. В общем, суровая школа выживания.

Когда я вернулся домой гол как сокол, приготовившись выслушать все заслуженные упреки и обвинения в свой адрес, таковых не последовало. Я пришелся ко двору не лучше, чем оплаканный и погребенный Лазарь, который вдруг воскрес и явился обратно, пугая родных и близких одним своим видом. Не знаю, как устроил свою новую жизнь этот живой труп, – Евангелие умалчивает о его дальнейшей судьбе, – но Светка посмотрела на меня так, что я почувствовал себя законченным зомби, возвращению которого никто не рад. Мое место успел занять Паша Воропайло, с которым я даже, помнится, машинально обменялся рукопожатием, не сразу сообразив, как и почему он оказался в моей квартире.

Обстоятельный, ухоженный, уверенный в себе Воропайло. Когда я, потрепанный и грязный, присел на корточки, чтобы обнять свою ненаглядную Светланочку, она, брезгливо сморщив носик-пуговку, проворно спряталась за спину моего бывшего друга. И тогда я понял, что за три месяца я вдруг стал лишним в своем собственном доме. Воропайло произнес на прощание вежливую фразу про всегда открытые двери. Светлана-старшая тоже выразилась в этом духе. Но я прочел в ее глазах другое: уходи и не возникай, Игорь, возврата к прошлому не будет. И изменить что-либо было уже невозможно ни нудными выяснениями отношений, ни уговорами, ни даже кулаками, порядком сбитыми за время моих скитаний. Все было кончено. Так уж вышло, старик, сочувствующе сказал Воропайло, когда я уходил с наспех собранными пожитками.

В юности был он отпетым хулиганом и разгильдяем, но впоследствии изменился коренным образом. Занялся боксом, окончил школу милиции, пошел работать в правоохранительные органы. Воропайло зарекомендовал себя отлично и бойко шагал по служебной лестнице. В последний раз, когда я заглядывал домой, надеясь неизвестно на что, он предложил мне обмыть капитанские звезды, полученные досрочно за какую-то успешную операцию. Насколько я понял, Воропайло был назначен старшим оперативным следователем отдела по борьбе с незаконным обращением наркотических средств.

Вот такая ирония судьбы, подумал я, вспомнив об этом обстоятельстве в темном салоне чужой машины. Хорошенькое дельце! Выходит, я теперь стал самым непосредственным клиентом Паши Воропайло, контингентом, с которым он привык работать. Интересно, как бы он повел себя, если бы вдруг я с сумкой героина очутился в поле его зрения? Предупредил бы меня об опасности в память о нашей былой дружбе? Или постарался бы поскорее упечь меня за решетку?

Когда темнота незаметно сменилась непроглядной серостью нового утра, я провел рукой по небритому подбородку и подумал, что вполне заслужил обильную еду с выпивкой, сауну и чистую постель. Оставалось лишь подождать еще немного, потерпеть. Я был готов к этому. Ведь терпеливое ожидание – это не просто удел человека, это тот самый смысл его существования, который тщетно пытаются разгадать философы на протяжении тысячелетий. Ждем неизвестно чего, надеемся непонятно на что – а все вместе называется жизнью. Когда уже не ждешь и не надеешься, это значит – ты умер. Вот и вся разница.