Текст книги "Под шапкой Мономаха"

Автор книги: Сергей Платонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Сергей Федорович Платонов
Под шапкой Мономаха

Предисловие

После кончины знаменитого В.О. Ключевского в 1911 году первым из здравствовавших тогда историков России в представлении многих стал Сергей Федорович Платонов – выдающийся исследователь и знаток прошлого нашего Отечества (особенно XVI–XVIII столетий), первоклассный лектор и наставник в семинарских занятиях, заведующий кафедрой русской истории Санкт-Петербургского университета – создатель научной школы (среди старших его учеников Н.П. Павлов-Сильванский и А.Е. Пресняков), организатор системы образования и учитель гимназических преподавателей. Двое других великих петербургских ученых – академики А.С. Лаппо-Данилевский и А.А. Шахматов, труды которых на исходе нынешнего столетия признаются вершинными достижениями отечественного исторического и историко-филологического источниковедения, – имели значительно меньшую известность в кругах, отдаленных от академической среды.

Ко времени революционного 1917 года обе диссертации Платонова (о России рубежа XVI и XVIII веков) были переизданы, докторская «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время)» – вышла даже третьим изданием. В 1903 году Платонов выпустил отдельной книгой свои статьи по русской истории (за 1883–1902 гг.). В 1911 году в Санкт-Петербурге издали книгу к 25-летию ученой деятельности историка – «Сергею Федоровичу Платонову ученики, друзья и почитатели: Сборник статей, посвященный С.Ф. Платонову». Там же, после списка печатных трудов юбиляря, помещен Сонет, сочиненный в его честь К.Р. – великим князем Константином Константиновичем, президентом Академии наук. Расширенное второе издание «Статей по русской истории» (теперь уже за 1883–1912 гг.) вышло в свет как первый том «Сочинений» Платонова. Неоднократно переиздавался его лекционный курс русской истории, ежегодно – учебники для средней школы.

В советские годы Платонов продолжал многостороннюю научную деятельность, издавал книги («Борис Годунов», «Иван Грозный», «Прошлое Русского Севера», «Смутное время. Очерки истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве в XVI–XVII вв.», «Москва и Запад в XVI–XVII вв.», «Петр Великий. Личность и деятельность», «Далекое прошлое Пушкинского уголка. Исторический очерк»), статьи, документальные публикации. Труды его – и дореволюционные, и советских лет – переводились за рубежом: лекционный курс русской истории – на английский (1925 г.), немецкий (1927 г.), французский (1929 г.) языки. В 1922 г., в связи с 40-летием окончания университета, вышел из печати еще один «Сборник статей по русской истории, посвященных С.Ф. Платонову».

Избранный в 1920 году академиком Платонов вел многообразную научно-организационную работу – был председателем Археографической комиссии, директором Библиотеки Академии наук и Пушкинского Дома; в 1920-е годы фактически руководил деятельностью Академии наук в сфере исторических наук, в 1929 г. стал академиком-секретарем Отделения гуманитарных наук; в первые послереволюционные годы продолжал преподавать в родном ему университете, много внимания уделял краеведческой работе, выступал с публичными лекциями в Ленинграде и других городах. Платонова признавали одним из самых знаменитых деятелей науки: автобиография его была помещена в популярнейшем журнале «Огонек» в № 35 за 1927 год под рубрикой «Страна должна знать своих ученых».

Однако в обобщающего типа советских трудах по русской историографии – и в учебных пособиях, и в академических «Очерках истории исторической науки в СССР» – характеристике жизни и творчества Платонова не отведено особой главы. Не напечатали тогда и ни одной книги об историке [1]1
  Литература о научных трудах С.Ф. Платонова в дореволюционный период в посвященной ему главе книги А.Н. Цамутали «Борьба направлений в русской историографии в период империализма» (Л., 1986. С. 66–133). Характеристика трудов С.Ф. Платонова до 1917 г. в обобщающего типа издании – в учебном пособии А.Л. Шапиро «Русская историография с древнейших времен до 1917 года» (М., 1993. С. 586–594).


[Закрыть].

Объясняется это трагическим завершением биографии ученого. Обвиненный в руководстве контрреволюционным заговором ученых-гуманитариев, имевших якобы намерение реставрировать монархию, Платонов в январе 1930 г. был арестован, а в 1931 г. лишен звания академика и сослан в Самару, где скончался в январе 1933 г. на семьдесят третьем году жизни.

Хотя в 1937 г. издали (уже в четвертый раз!) классическое исследование Платонова «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв.», а Высшая школа пропагандистов при ЦК партии опубликовала (правда, «для внутреннего пользования») фрагменты учебника Платонова для вузов, воздействие которого очевидно обнаруживается и в вышедшем из печати в 1939 г. первом томе вузовского учебника «История СССР» (где имя Платонова не раз упоминается в историографических разделах), в первом издании Большой Советской энциклопедии предпочли вовсе обойтись без статьи о знаменитом историке.

В книге «Русская историография», изданной в 1941 г. Н.Л. Рубенштейном, по сей день остающейся наиболее научно-объективным обобщающим трудом об отечественной дореволюционной историографии, о Платонове написано в уважительно-серьезном тоне, без дешевых политических ярлыков; однако и в 1960-1970-е годы Платонова продолжали характеризовать как «наиболее яркого выразителя идеологии реакционного дворянства» в дореволюционный период [2]2
  Историография истории СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1961. С. 438. То же во «втором, исправленном и дополненном» издании этой книги, рекомендованной уже в качестве учебника(М., 1971. С. 408).


[Закрыть]и выступавшего «спозиции апологета самодержавия» в послереволюционные годы [3]3
  Очерки истории исторической науки в СССР. Т. IV. М., 1966. С. 305.


[Закрыть].

Советские ученые развитие исторической науки сводили преимущественно к развитию общественной мысли, отражению в ней актуальной общественно-политической ситуации. Подходили прежде всего с политико-идеологических позиций: «общественная мысль как процесс борьбы реакционных и революционных течений» [4]4
  Очерки исторической науки в СССР. Т. III. М.,1963. С.355.


[Закрыть]. Их мало занимали философские и тем более нравственные основы мировоззрения историков. Научным предпосылкам, исследовательским установкам, методике исследовательской, а также преподавательской, популяризаторской деятельности не придавали должного внимания.

Период с середины 1890-х годов до революции 1917 г. претенциозно определяли как время «кризиса буржуазно-дворянской исторической науки»; и взгляды историков, да и все их творчество, оценивали в зависимости от их соотношения с развитием мысли тех, кто придерживался воззрений Маркса и особенно Ленина. Платонову отводили место на правом фланге немарксистской исторической науки. При этом «немарксистское» нередко толковалось как «антимарксистское».

Лишь в 1967 г. были полностью реабилитированы осужденные по фальсифицированному делу «О контрреволюционном заговоре в Академии наук», и Платонова посмертно восстановили в звании академика. Но понадобилось еще более 20 лет, чтобы могли появиться первые журнальные статьи не только о последних годах жизни ученого, но и обо всем его жизненном пути [5]5
  Брачев B.C. «Дело» академика С.Ф. Платонова //Вопросы истории. 1989, № 5. С. 117–129; Он же. Сергей Федорович Платонов// Отечественная история. 1993, № 1. С. 111–128; Колобков В.А. Сергей Платонов: год накануне ареста //Источниковедческое изучение памятников письменной культуры в собраниях и архивах ГПБ. История России Х1Х-ХХ веков. Сб. науч. тр. Л., 1991. С. 155–174;Он же. Академик С.Ф. Платонов и его учебник русской истории // Платонов С.Ф. Учебник русской истории для средней школы. Курс систематический. М., 1992. С. 5–15; Фукс А.Н. Сергей Федорович Платонов. Краткий историко-биографический очерк // Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 7–34; Статьи В.И. Старцева «Значение и актуальность трудов С.Ф. Платонова» и B.C. Брачева «Жизнь и труды С.Ф. Платонова»// Платонов С.Ф. Сочинения в двух томах. Т. I. СПб., 1993. С. 5–9,10–33; Шмидт С.О. Доклад С.Ф. Платонова о Н.М. Карамзине 1926 года и противоборство историков // Археографический ежегодник за 1992 год. М., 1994. С. 39–76; Он же. Сергей Федорович Платонов и «Дело Платонова» // Советская историография. М., РГГУ, 1996. С. 215–239; Он же. Сергей Федорович Платонов (1860–1933) в кн.: Шмидт С.О. Путь историка: Избранные труды по источниковедению и историографии. М., 1997. С. 495–553. / То же в кн.: Портреты историков. Время и судьбы. Т. 1. Отечественная история. М., 2000. С. 100–135; (Об этих и других работах автора о Платонове статья Д.М. Володихина «Экзистенциональные мотивы в работах С.О. Шмидта о С.Ф. Платонове» в кн.: Источниковедение и краеведение в культуре России. Сборник к 50　летию служения Сигурда Оттовича Шмидта Историко　архивному институту. М., 2000. С. 484–487.) О Платонове вышла и работа книжного типа В.С. Брачева «Русский историк Сергей Федорович Платонов (СПб., 1995) 2　е «исправленное и дополненное издание» «Русский историк С.Ф. Платонов. Ученый, педагог, человек». (СПб., 1997), неоднозначно оцененная в печати.


[Закрыть]. В 1994 г. издан первый выпуск подготовленного В.А. Колобковым Каталога архива академика С.Ф. Платонова [6]6
  Архив академика С.Ф. Платонова в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки. Каталог. Вып. 1. СПб., 1994.


[Закрыть]. Публикацией «Дела по обвинению академика С.Ф. Платонова» начали многотомное издание следственных материалов «Академического дела 1929–1931 гг.». В приложении к «Делу Платонова» впервые на русском языке была напечатана Автобиографическая записка, написанная историком во второй половине 1920-х годов для немецкого издания «Современная наука в изображении самих ее представителей» [7]7
  Академическое дело 1929–1931 гг. Вып. 1. Дело по обвинению академика С.Ф. Платонова. СПб., 1993. С. 256–288.


[Закрыть](именно на эту Автобиографию в основном опирается В А. Колобков в заключительной статье к настоящему изданию).

В последние годы снова начали печатать и сочинения Платонова – несколькими изданиями вышли его учебники для высшей и средней школы, в престижной академической серии «Памятники исторической мысли» – пятое издание «Очерков по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв.», сопровожденное статьями Е.В. Чистяковой, в 1993–1994 гг. двухтомное собрание сочинений по русской истории, подготовленное В.И. Старцевым и B.C. Брачевым, переиздаются в виде книг и отдельные сочинения С.Ф. Платонова 1920-х годов, в томах «Археографического ежегодника» публикуются тексты Платонова, выявленные в архивах. Запланировано многотомное академическое издание сочинений Платонова силами Археографической комиссии Российской Академии наук и Российской национальной библиотеки; там предполагается впервые ознакомиться и с архивными материалами фонда историка – неопубликованными исследованиями (о земских соборах и другими), рецензиями, воспоминаниями, письмами. Сочинения выдающегося историка возвращаются отлученному от них читателю, обогащая представления и о прошлом нашего Отечества, и об истории его изучения.

Сейчас становится все очевиднее непреходящее значение творчества С.Ф. Платонова в развитии науки (особенно методики исторического исследования) и образования. На рубеже XIX–XX веков Платонов, как никто другой, синтезировал в своем творчестве источниковедческую основательность так называемой петербургской школы историков (специалистов по истории и культуре и России и зарубежья) и широту многофакторных социологических устремлений московской школы В.О. Ключевского. Рано прославившийся как археограф и текстолог-первооткрыватель, описатель, публикатор памятников древнерусской письменности Платонов старался выявить и основные линии общеисторического развития. Методика исторического исследования в его осознании была тесно взаимосвязана с методологией, с понятием о философии истории. В предисловии к магистерской еще диссертации в конце 1880-х годов он писал: «Из нашего университета вместе с навыками научной критики я вынес стремление к отвлеченным историческим построениям и веру в то, что плодотворна только та историческая работа, которая идет от широкой исторической идеи и приходит к той же идее» [8]8
  Платонов С.Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник, 2-е изд. СПб., 1913. С. XV.


[Закрыть].

Но в фундаменте всех построений Платонова – в частных и даже общей схемы в целом – всегда лежат собственно источниковедческие наблюдения. Он побуждал себя к проверке по первоисточникам даже уже осевших в сознании историков положений, сформулированных предшественниками. Задача историка – по его убеждению – не в том, чтобы «исторически» обосновать свои политические или социальные взгляды, а в том, чтобы изобразить главные моменты исторической жизни общества и сделать это с возможной объективностью. Платонов обычно сдержан в суждениях, стиль его отличается ясностью; ему чужды риторические эффекты, нарочитая «красивость».

Оставаясь во всем историком-исследователем, Платонов ощущал себя историком-просветителем, пропагандистом исторических знаний и всегда осознавал при этом, что, войдя в обиход культуры как «художественно-прагматический рассказ о достопамятных событиях и лицах» [9]9
  Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 38.


[Закрыть], история и во все последующие времена сохраняла то же назначение в представлении широкой публики. Однако с развитием собственно науки истории, с совершенствованием ее методики даже в сочинениях и лекциях, рассчитанных на восприятие тех, кто не имел специальной научной подготовки, обнаруживается все больший интерес к ознакомлению с самой системой изучения прошлого – и с первоисточниками знания, и приемами их обработки (сферой науки, ныне называемой источниковедением), и с опытом размышлений о том же предшественников (сферой науки об истории исторической мысли, накоплении исторических знаний, которую теперь именуют историографией). Читатель и слушатель должны были думать вместе с автором не только о характеризуемых им исторических явлениях, но и о путях познания этих явлений. И потому элементы историографии обязательны даже в его учебных лекциях. Это в методическом плане в большей мере сближает сочинения Платонова с современными научными и учебными трудами, чем сочинения великого московского историка, хотя «Курс русской истории» В.О. Ключевского остается никем не превзойденной вершиной историко-литературного (научного и художественного одновременно) мастерства. Но и Платонов как педагог-практик с опытом преподавания гимназистам и студентам, а также и как прирожденный художник слова умел вызвать образное восприятие. Свою задачу он видел в том, чтобы дать и «научно-точную», и «художественную картину». Тем более что придерживался «старинного убеждения»: «Национальная история есть путь к национальному самопознанию» [10]10
  Там же, С. 39–41.


[Закрыть].

С.Ф. Платонов был монархистом по своему воспитанию, сторонником строгой законности на основе государственных постановлений и противником неподготовленных реформ. Историк получил доступ в высшие придворные и правительственные круги, но отнюдь не придерживался реакционных тенденций. В частности, в сфере культуры и образования. И когда ему, имевшему высокий авторитет не только ученого, но и организатора дела просвещения, Председатель Совета Министров В.Н. Коковцов предложил портфель министра народного просвещения, Платонов – как сообщили в газетах – «не возражая против предложения по существу», поставил условием возвращение уволенных в 1911 г. или «вышедших из университета в связи с этой отставкой» профессоров в Петербурге и в Москве, и «переговоры дальше не продолжались». В 1916 г., когда Платонов вышел в отставку, его намеревались вознаградить (особенно за совершенно выдающуюся деятельность в качестве создателя и руководителя Женского Педагогического института) «привычным почетным отличием: сенаторством, опекунством или креслом в Государственном совете»; спрошенный по этому поводу, он ответил: «Я ничего этого не хочу. Я хочу остаться просто русским историком Платоновым». Чувствуя, как ослабевают в предреволюционные годы дорогие ему привычные устои общественно-политической жизни, он утрачивает уважение к правящей династии. Однако Платонов по-прежнему уклоняется от активной деятельности в политической жизни.

Понятно, что провозглашенную Октябрьской революцией программу общественных преобразований Платонов принять не мог, но он не стал участвовать в политической деятельности противостоящих большевикам партий и группировок и не перешел в стан эмиграции. В тех условиях Платонов видел свой долг в том, чтобы сберечь наше культурное наследие и приобщать к нему читателей, дабы не прервались основы связи времен и жизни народа. Такого рода воззрения были характерны для немалого числа образованных интеллигентов первых послереволюционных лет – и в обеих столицах, и в провинции. Они питали, в частности, энтузиазм к работе по охране памятников истории и культуры, а также в области краеведения, развернувшейся в невиданных прежде масштабах: тогда было образовано множество новых музеев, архивов, библиотек, высших учебных заведений, просветительски-экскурсионных станций, общественных объединений [11]11
  Шмидт С.О. «Золотое десятилетие» советского краеведения // Отечество. Краеведческий альманах. Вып. 1. М., 1990. С. 16–17; Он же. Краеведение и документальные памятники. Тверь, 1992. С. 27 и сл.


[Закрыть].

При этом Платонов не склонен был поступиться сложившимися прежде понятиями о ценностях духовных и даже общественно-политических. Сфера российской культуры – а значит, и творческой деятельности российской интеллигенции – оставалась для него прежней. В те годы она включала и эмигрантскую среду (к которой принадлежала к тому же семья одной из его дочерей). Следовательно, читательским кругом оставались все причастные к русскоязычной литературе – и в Стране Советов, и за рубежом, все интересующиеся российской историей. Российские эмигранты справедливо полагали (и писали о том), что историк рассчитывал и на их восприятие новых его трудов. Действительно, за рубежом сразу же появились отклики на его новые книги (причем таких видных ученых и общественных деятелей, как П.Н. Милюков, А.А Кизеветтер, П.Б. Струве), а в русскоязычных школах диаспоры знакомились с историей России именно по его учебникам.

Психологически сотрудничество Платонова с советской властью было облегчено тем, что он сразу же нашел общий язык с первым руководителем советской архивной службы Д.Б. Рязановым – «образованным, благородным и симпатичным человеком» (слова из Автобиографии Платонова, предназначенной для напечатания в Германии, где Рязанов был хорошо известен как всемирно признанный знаток истории марксизма). Рязанов сделал Платонова своим заместителем, а после перевода правительственных учреждений в Москву Платонов стал главой управления архивами Петрограда.

В первой половине 1920-х годов Платонов воспринимался не только как виднейший ученый и преподаватель высшей школы. Показательны «личные впечатления» А.В. Луначарского, которые он формулирует «в ответ на секретное отношение Управления делами Совнаркома» от председателя Совнаркома В.И. Ленина «дать характеристики» некоторым известным деятелям культуры: «Академик Платонов – ума палата. Сейчас, кажется, избран в президенты Академии, замечательный историк правых убеждений. Несмотря на это, сразу стал работать с нами, сначала управлял архивом Наркомпроса, потом привлечен Рязановым в качестве своего помощника по управлению архивом в Петрограде, а сейчас управляет ими более или менее единолично под общим контролем М.Н. Покровского. Держится в высшей степени лояльно и корректно…» [12]12
  Литературное наследство. Т. 80. В.И. Ленин и А.В. Луначарский. М., 1971. С. 258.


[Закрыть]Документ датирован 9 мая 1921 г. И не соответствовавшие действительности слухи об избрании Платонова президентом Академии – показатель того положения, которое приписывало ему тогда общественное мнение.

Эти слова наркома просвещения из «секретного» документа стали известны читателю через пятьдесят лет, а для широкого ознакомления той же весной 1921 г. была опубликована рецензия заместителя наркома Наркомпроса Покровского на книгу Платонова «Борис Годунов». О том же, какое значение придается мнению Покровского, можно было узнать незадолго до того из газеты «Правда», напечатавшей 9 февраля 1921 г. статью Ленина «О работе Наркомпроса», где о Покровском сказано было, что он осуществлял руководство наркоматом не только как «заместитель наркома», но и «как обязательный советник (и руководитель) по вопросам научным, по вопросам марксизма вообще» [13]13
  Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т. 42. С. 324.


[Закрыть].

Рецензия Покровского (в кн.2 журнала «Печать и революция») обвиняла Платонова в тенденциозном изложении материала, в «классобоязни», в нежелании видеть определяющую роль классовой борьбы в истории. Отмечая, что книга «в дни безумного бумажно-типографского кризиса» издана достаточно большим тиражом, Покровский, по существу, отлучает Платонова от советской науки, завершая фразой: «Буржуазия умеет издавать своих. Когда-то мы научимся?» [14]14
  Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов (Историографические очерки, критические статьи и заметки). Вып. 2. М.-Л., 1933. С. 87–93.


[Закрыть]Тональность рецензии воинствующего идеолога новых исторических представлений, возможно, объясняется и тем, что он в книге Платонова тоже увидел то, о чем тогда же писал в рецензии пражского журнала «Русская мысль» (апрель 1922 г.) академик-эмигрант П.Б. Струве: «Роковая моральная аналогия мерзостей Смутного времени с мерзостями «великой революции» неотразимо встает перед умом читателя замечательной книги С.Ф. Платонова, и мы не можем отделаться от мысли, что эта аналогия присутствовала в его уме» [15]15
  Цит. по кн.:Зайдель Г., Цвибак М. Классовый враг на историческом фронте. Тарле и Платонов. М.—Л., 1931. С. 83.


[Закрыть].

Для современников в 1920-е годы именно Платонов и Покровский были самыми заметными фигурами среди историков и самыми известными из них за границами СССР [16]16
  Берендт Л.-Д. «Русская история в самом сжатом очерке» М.Н. Покровского в зарубежных переводах // Проблемы истории общественного движения и исторической науки. М., 1981. С. 178–186.


[Закрыть]. Они олицетворяли разные направления развития науки отечественной истории, разные представления о том, что и как надо изучать: по Платонову, придерживавшемуся традиционной методики, все темы, и по первоисточникам, в зависимости от их фактологической основы; по Покровскому – лишь «актуальную» тематику, преимущественно нового времени, и руководствуясь прежде всего социологическими схемами.

Еще в мае 1923 г. Покровский прочитал курс лекций по истории русской исторической науки с демонстративно подчеркиваемым названием «Борьба классов и русская историческая литература», тотчас же напечатанный. Это – лекции в Петроградском Коммунистическом университете имени Зиновьева, сходном по программе и направленности образования с Коммунистическим университетом имени Свердлова в Москве, где Покровский выступал не раз и где ему приходилось слушателей, зачастую не имевших даже школьного образования, «наспех накачивать марксизмом». В начальной лекции он сообщил, что должно изменить преподавание и на «старых факультетах общественных наук» (в университетах), «понемногу коммунизируя, и, я бы сказал, свердловизируя, и зиновьевизируя их снизу». И для этого Покровский прежде всего старался опровергнуть «ошибку многих очень авторитетных товарищей» (имеются в виду Луначарский, Рязанов и другие более объективно мыслящие ученые-коммунисты), рассуждающих так «Это установлено в науке, это – факты», и ссылающиеся при этом на труды дореволюционных историков. Между тем, по мнению Покровского, это «вовсе не факты», а «отражение фактов» в зеркале с чрезвычайно неправильной поверхностью… в умах людей сквозь призму их интересов, главным образом классовых». Ряд упоминаемых имен таких дореволюционных историков открывает имя Карамзина, а замыкает имя Платонова [17]17
  Покровский М.Н. Борьба классов и русская историческая литература. Пд., 1923. С. 5, 8.


[Закрыть].

Покровский противопоставлял национальному интернациональное, объявляя носителей национального начала в культуре шовинистами [18]18
  Кривошеев Ю.В., Дворниченко А.Ю. Изгнание науки: российская историография в 20-х-начале 30-х годов //Отечественная история. 1994,№ 3. С. 143–158.


[Закрыть], а понятия об общечеловеческом подменял сугубо классовыми, ориентируясь сам (и безапелляционно направляя к тому других) не на критерии общепризнанных традиционных моральных ценностей, а на требования политической конъюнктуры. Покровский – воинствующий лидер историков-марксистов противопоставил себя и своих последователей историкам «старой школы» и все более вытеснял с «исторического фронта» и с «фронта просвещения» так называемых буржуазных специалистов; слово «фронт», подразумевающее и линию разделения одних и других, и тенденцию к наступлению, тогда было особенно в ходу в партийно-государственных постановлениях и в публицистике, внедрялось в язык науки.

Платонов полагал, что его положение в мире науки и в более широкой общественной среде не позволяет ему оставаться безучастным. Свои общественные позиции ученый позднее охарактеризовал откровенно в октябре 1930 г., находясь уже в тюремном заключении. У него первоначально «являлась надежда, что страна постепенно изживет переходный период смуты» (характерно применение именно Платоновым этого термина для обозначения явлений послереволюционных лет!). Ему хотелось «ускорить… процесс оздоровления жизни» и своей работой историка, и организатора науки. При этом он «считал возможным и дозволительным открыто заявлять свои точки зрения немарксистские. Такую свободу мнения и слова… считал допустимым». Но «наряду с впечатлениями оптимистического характера, к середине 20-х годов стали нарастать и иные»; и это побуждало к «противодействию воинствующему коммунизму» [19]19
  Академическое дело 1929–1931 гг. Вып.1. С. 200–201.


[Закрыть]. Признание, так именно сформулированное, можно считать и вырванным насильственно на следствии.

Но мы действительно знаем теперь о примерах публичного противостояния академика Платонова Покровскому в середине 1920-х годов. Это – «Речь» о Карамзине (к столетию со дня кончины историографа в мае 1926 г.) и книга о Петре I. Платонов во многом повторил свою же речь 1911 г. при открытии памятника Карамзину в подмосковном имении графа С.Д. Шереметева Остафьеве. Он написал речь 1926 г. не столько о Карамзине-историке, сколько о том, «как честно следует работать историку», подчеркивая особо непреходящее значение «нравственного критерия», которым руководствовался историограф, и то, «что всегда во всех поколениях и странах писатели и ученые получают свою оценку в соответствии с моральной их физиономией, независимо от того, открыта она или нет». Эти положения намеренно выделены в заключительной части «Речи» [20]20
  Неизданная статья С.Ф. Платонова. Подг. А.Н. Артизов и Б.Н. Левшин. // Отечественные архивы. 1993. № 2.


[Закрыть].

В изданной в том же 1926 г. книге «Петр Великий. Личность и деятельность» обнаруживается прямая взаимосвязь с «Речью»: сходство и поводов к написанию (юбилейная дата), и основной тенденции – противостоять новой точке зрения (неосновательной, по мнению автора, но все шире распространяющейся), и в то же время закрепить в сознании читателей уважение к достигнутым уже прежде выводам науки. Уподобляя себя знаменитому историку рубежа XVIII–XIX веков Шлецеру, Платонов, цитируя его, прямо пишет о плачевном упадке «науки российской истории» за прошедшее десятилетие. И конечно, не случайно он напомнил в книге о Петре I о непреходящем значении суждения Карамзина о том, что «изменять народные нравы можно лишь постепенно» [21]21
  Платонов С.Ф. Петр Великий. Л., 1926. С. 17–18.


[Закрыть].

Покровский не только препятствовал изданию книги Платонова о Петре I [22]22
  Подробнее: Шмидт С.О. Доклад С.Ф. Платонова о Карамзине… С. 59–60, 75.


[Закрыть], но вскоре, в 1927 г., написал не подлежавшую тогда оглашению Записку о необходимости реорганизовать работу Академии наук, особенно Отделения гуманитарных наук, «или вовсе его прикрыть». Там выпады и против руководимых академиком Платоновым научных учреждений, и лично против него: «такая просветительская деятельность», как устройство юбилея Карамзина, объявляется «вредной» и резко подчеркивается, что в деятельности Академии наук, «помимо просто обветшавшего, есть злостно обветшавшее» [23]23
  Покровский М.Н. К отчету о деятельности Академии наук за 1926 год. Публ. М. Юрьевой и Д. Рейзлина // Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М.-СПб., 1992. С. 586, 588–589,592.


[Закрыть].

В последующее время Платонов, поддерживаемый Рязановым (которого, как и Покровского, избрали затем академиком в январе 1929 г.), выдвинул план образования в системе Академии наук исторического научно-исследовательского института. «Для такого института, – писал он, – Археографическая комиссия является готовой ячейкой, от которой может идти дальнейшая организационная работа в построении научного учреждения по технике исторического ведения независимо от вопросов идеологических, для разработки которых СССР имеет уже не одно учреждение» [24]24
  Иванова Л.В. Археографическая комиссия 1917–1931 гг. // Проблемы истории общественного движения и историографии. М., 1971. С. 416–417; Шмидт С.О. Доклад С.Ф. Платонова… С. 69–72.


[Закрыть].

Покровский старался энергично противодействовать этому. И хотя ему не удалось разрушить традиционную практику работы Отделения гуманитарных наук, возглавляемого Платоновым (в этом намерении Покровского не поддержали новоизбранные вместе с ним академики-коммунисты – не только Д.Б. Рязанов, но и Н.И. Бухарин и Г.М. Кржижановский), но сумел добиться решения Политбюро ЦК партии «не развертывать на данной стадии организации гуманитарных институтов» в Академии наук и сам тотчас же организовал Институт истории в возглавляемой им же Коммунистической академии.

Весной же 1929 г. началась интенсивная подготовка к разгрому учреждений гуманитарного отделения Академии наук. Это была составная часть характерной политики года «великого перелома», когда трудности жизни объяснялись обострением классовой борьбы в стране, усилившимся сопротивлением врагов социализма. В июне 1930 г. в докладе на XVI партсъезде среди враждебных сил старого мира Сталин выделил и «верхушку буржуазной интеллигенции».

Поздней осенью 1929 г. произошли первые аресты ученых из ближайшего окружения Платонова, в январе 1930 г. арестовали и самого академика. Арестована была большая группа ленинградских и московских историков, потом и провинциальных. Полному разгрому подверглось историко-культурное краеведение. Против Платонова сначала было сфабриковано обвинение в сознательном утаивании исторических документов большой государственно-политической важности, а затем в руководстве антисоветским монархическим заговором.

Данные о творческой деятельности Платонова в годы советской власти показывают, что она была и интенсивной, и многообразной. Историк, сознательно следуя демократическим обычаям российской профессуры, знакомил со своими новыми изысканиями, с достижениями исследовательской мысли преимущественно в сочинениях научно-популярной формы; и книги его сразу же находили отклик в советской и в зарубежной печати, тем самым обретая в 1920-е годы знаменательное общественное звучание. Они, продолжая традиционную для дореволюционной исторической науки линию развития, противостояли торжеству вульгарной социологии, насаждаемой Покровским и его школой. Еще в большей мере такое противостояние и забота о будущем нашей исторической науки, о судьбе нашего культурного наследия заметны в научно-организационной деятельности академика Платонова послереволюционных лет. Поэтому данные о такой деятельности и восприятии ее современниками важны и в плане изучения истории сопротивления российской интеллигенции навязываемым ей официальной идеологии и системе поведения, защиты ею достоинства науки и интеллигента.

Платонова всегда отличала особая чуткость к современным общественным веяниям и способность быстро распознавать темы, привлекательные для широкой публики и уже тем самым находящиеся в русле воздействия на общественное сознание. Самому ученому особенно интересным казалось то, что ныне называют менталитетом и относят к сфере исторической психологии. Еще в конце прошлого столетия в предисловии к сразу сделавшей его знаменитым докторской диссертации – «Очерки по истории Смуты» – ученый сам отметил, что сосредотачивает «все свое внимание на изображении деятельности руководивших общественной жизнью кружков и на характеристике массовых движений в Смутное время» [25]25
  Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве. 5-е изд. М, 1995. С. 5.


[Закрыть]. А в Автобиографии Платонов писал, что «характеристики исторических лиц вообще составляли мою слабость» [26]26
  Академическое дело 1929–1931 гг. Вып.1. С. 281.


[Закрыть].

Он действительно выступает мастером исторического портрета – людей далеких XVI–XVIII веков, своих учителей университетских лет. При этом образ человека у него всегда и образ эпохи: его галерея исторических лиц – государей России XVI–XVIII столетий – становится широкой, ясной картиной всего Московского царства и первого века Российской империи.

В данном издании собраны книги и статьи разных лет. Пожилой историк, согласно выработанной еще в молодые годы системе, продолжал писать с такой же научной независимостью, даже в той же литературной манере, с умелым вкраплением в ученый текст терминов и словосочетаний живописуемой эпохи, в то же время – с учетом самоновейшей литературы. Потому объединенные в одной книге труды Платонова отличаются единством системы терминологии и литературной стилистики. Они оказываются очень удобными для использования при преподавании истории и всегда захватывающе интересным чтением.

В последние годы мы все больше убеждаемся в том, что Сергей Федорович Платонов прочно вошел в плеяду классиков науки отечественной истории – вслед за В.Н. Татищевым, Н.М. Карамзиным, С.М. Соловьевым, И.Е. Забелиным, В.О. Ключевским.

Председатель Археографической комиссии Российской академии наук, Академик Российской академии образования

С.О. Шмидт