Текст книги "Приговоренный к жизни"

Автор книги: Сергей Дунаев

Сергей Дунаев
Приговоренный к жизни

Вместо предисловия

 
Милый друг, я один и не жду ожиданья
Черной лампой без сна без тебя освещен
Ты возможно хотела иного признанья
Не жалей обо мне, я ведь только твой сон
Вот погасли огни, замолчали трамваи
Далеко покатилась по небу луна
В добрый путь; а что будет со мною – не знаю
Но едва ли тобой я напьюсь допьяна
Никаких состраданий – ни лживых, ни верных
Это было бы против моей же игры
Никогда я не стану безумной вселенной
Добавлять глупых слов.
Будь такой же и ты.
Нам бессмысленны фразы… но только молчанье
И видение с неба вздохнет мне в окно
Чья вина, что оно оказалось печальным
Оно плакало… Но в том не будет никто
Виноват. Нет, не ты… Это лишь ностальгия
Что случилось – неверно считать за судьбу
Все могло быть иначе, но это Россия
Здесь случается то, что желанно Ему
Молодая любовь утонула на взморье
И никто не увидел, никто не пришел
Прошепчи ей «good bye», невеликое горе
Мне она не важней, чем обеденный стол
Сигарета погасла. Как ты – изменила…
Я спущусь в магазин и еще принесу
Мне осталось назвать тебя «все-таки милой…»
Я не плачу, но слезы текут по лицу
 
 
…я иду в темном доме, на лестнице – тени
Я хозяин им всем, что летят из окон
Ты ждала, что я буду смятен и потерян?
Ты была неправа, это только твой сон
 

I. Приговоренный к жизни

1. ОТРАЖЕНИЕ НА ТРЕТЬЕЙ СТОРОНЕ СТЕКЛА

– Любовь – она как одно мгновение между «я хочу тебя…» и ее ответом. Любым ее ответом… Если «да» – то чего еще? «Нет»… – значит, только мучаться головной болью и курить. Но, по-любому, дальше уже не любовь. Интерес быстро проходит, когда становится скучно, и я уже не знаю, чего мне надо…

– Ты так циничен, брат мой?

– А ты так наивен? Ветер бросил листья нам в лицо. Осеннее небо, перелетные птицы, тоска за облаками… Мне показалось, что Даэмон отвлекся от своих многоумных рассуждений и воззрился на Ратушную площадь, где мы и сидели с ним уже битый час. Было скучно и оттого мы просто говорили. Ни о чем, о любви… Просто чтобы занять время, нет, не больше. Этот хренов продюсер, как, мнится мне, совершенно верно назвал его Даэмон, и не думал появляться, а мы провели в Таллинне уже половину дня.

– Он, хрен собачий, и не придет, – резюмировал Даэмон, выпуская клубы дыма сигарет «Парламент». Так, словно было ему все равно. Сорваться из Москвы неведомо куда, отменить съемки, а мне еще и спектакль, потратить деньги на билеты, на гостиницу, на все прочее убожество…

– Пошли гулять, – сказал он, вставая, – мне надоело.

– А если все же придет? – спросил я безо всякой надежды.

– Видеть его не хочу, – потянулся Даэмон за новой сигаретой. Мы отправились гулять по древним камням Рявяла, по его любимой Пикк Ялг. Даэмон знал этот город и хранил где-то на его бесконечных перекрестках что-то непонятное мне, но ему родное. Он был мне хорошим проводником. К вечеру моя досада оставила меня, я рад был тому, что все же выбрался в Таллинн, пусть так бездарно. Зато когда еще можно спокойно и безмятежно погулять…

– Что ты предполагаешь на вечер? Он не сразу ответил. Впервые я подумал, что навязываюсь ему в спутники теперь уж точно безо всякого на то основания. Но Даэмон не собирался бросать меня одного в незнакомом городе:

– Пойдем на Раннамяэ в один ресторан. У меня там… в общем, давняя история. Я не расспрашивал его, но видел, он заметно погрустнел и почти не говорил ничего всю дорогу. Меж тем хотелось уже и есть, оттого идея посетить подобное заведение казалась мне как нельзя более уместной. Если вы бывали в Таллинне осенью, вы, должно быть, помните прощальное великолепие его золотистой листвы, колокольный бой его каменного сердца, его небольшие улицы, наклоненные к небу, его пронзительные готические шпили, его вечернее дыхание в унисон с каким-то едва слышимым… И море, серое и безбрежное, безнадежный поцелуй под туманом холодного балтийского неба, птичьи стаи, потерянные в этом небе навсегда… Даэмон мог ходить здесь с завязанными глазами и бесконечно. Он, казалось, не обращал внимания на дорогу. Я спросил его, как долго он планирует задержаться и есть ли смысл искать того продюсера с труднопроизносимой эстонской фамилией. «Завтра я уеду, наверное…» – вздохнул он, и ничего больше не сказал. Место, куда он привел меня, оказалось маленьким кафе. Народу здесь было совсем немного и оттого стало пронзительно тоскливо, спутник, утром развлекавший меня своей циничной болтовней, совершенно замкнулся и только иногда поднимал глаза к потолку, пытаясь сделать так, чтобы слезы его закатились обратно. Мне было неудобно смотреть, как он плачет, я постарался уйти, сказав, что погуляю, а вечером приду в гостиницу, но он опередил меня:

– Сидите, я сам уйду. До встречи не знаю где… Он ушел, а я еще несколько минут одиноко сидел в чужом и незнакомом городе, опечаленный тем неоспоримым фактом, что так скучать мне придется еще долгое время. Надо хотя бы добраться до ближайшего постоффиса, позвонить в Москву и доложиться друзьям, как успешно я съездил, да и услышать знакомые голоса в этой затерянной дали приятней приятного… оттого я направился искать постоффис, но не торопился и шел достаточно бессистемно. То есть просто шел… Вот ведь бред – заявляется никому неведомый режиссер, то ли псих, то ли просто глюк от некачественного питания, и предлагает ехать за тридевять земель снимать какой-то сюжет в стилистике сюрреализма. По сценарию мы с Даэмоном должны были тонуть в этом самом море, а потом оказаться внезапно в небе высоко высоко. Это конец, а что до этого было – совершенно не помню. Или нет – я тонул, а Даэмон улетал? Или Даэмон тонул? Честно, не помню. А вечером я сидел один в номере гостиницы «Виру», добивал полупустую пачку сигарет, запивая их отвратный дым таллинским ромовым коктейлем (плохим…) Даэмон вошел внезапно, с ним был новый спутник – молодой человек лет двадцати – двадцати пяти, в белом осеннем плаще, с длинными волосами и морскими глазами.

– Это Джордж, – сказал Даэмон, – мы с ним пить собрались…

– Вы тоже из Москвы?

– Петербург. Первое, что тот сказал.

А мне все кажется, было в этом их знакомстве что-то случайное, даже неправильное. Как они могли встретиться в чужом городе? (впрочем, в чужих городах обычно так оно и бывает, и стало быть – я опять неправ…)

– У нас стаканов нет.

– Мы будем истреблять прямо из горла.

– Вы варвар, Даэмон…

– Дыкый, – только и сказал он, убивая бессловесную бутылку штопором. Гость наш сидел молча и даже (неужто?..) – застенчиво. Курил какие-то дорогие породистые сигареты, даже названия их не помню, смотрел себе в окно мечтательно, как денди.

– Чем вы занимаетесь, Джордж?

– Я пишу песни, в Питере их все пишут…

– И как?

– Никак. Иногда читаю свое имя на стенах, чтобы не разучиться читать. Он, однако, улыбнулся, чтобы показать, что это он совсем не в смысле «отстань», а очень даже искренне.

– Херня все! – с выражением сказал Даэмон. Бутылка была открыта. Вино, белое, полусухое. Напиваться – прелестно. Надо только молчать, чтобы не портить чуда гравитационного кружения. Лежишь на полу, а голова твоя летает себе летает по комнате, описывая непостижимые виражи там где последние этажи… А потом туман. Проснулся я ночью, в изумлении от того факта, что упился с вина, да еще как мощно. Пол подо мною вертелся, как вестибулярный аппарат. Или это как иначе называется? Я шатаясь дошел до кухни, выпил воды и понял, что прямо сейчас возьму и рухну на полу. Непристойно. Но сил идти назад не было. Я сел и закрыл глаза. Вертело пуще прежнего, теперь еще не просто вокруг, а куда-то в сторону. Потом представилось мне, будто на всех стенах написаны слова, и даже на потолке. Написаны едва видимой субстанцией, и она тает, тает… только всмотришься в слово, и оно тает, появляется очертание нового, и снова тает… Я пытался прочесть, но не смог. Потом я встал, взял бутылку, там было еще на дне, и пошел обратно в комнату. В коридоре я потерял бутылку, а в комнате – сознание. А дальше я шел по туману в лесу и объяснял двуглавому медведю, как плохо иметь искусственное сердце. И одна голова сказала да, плохо… А вторая раскачивалась в такт чему-то непонятно чему. Из романа просто убрали героя, который любит неправильно пить.

2. ШАХМАТЫ НА КРЫШЕ ВИРУ

Наш не в меру утомленный друг уснул, видать, ему грезились неземные сны, лицо его было от них безумно. Джордж все еще удивлялся, как это возможно охренеть так беспардонно от столь малого количества белого вина, которое не вино даже, но я объяснил, что психика моего коллеги дала сбой после утренних неудач, и он просто по-своему релаксировался. Тут герой поднял голову, посмотрел на нас бессмысленными глазами, и засмеялся, как осел.

– Вы только посмотрите на себя, – давился он, – один в белом, другой в черном! Комедия. Сказав это, он опечалился и счел за лучшее уснуть дальше.

– Смотрите, Даэмон, а ведь он прав. Вы весь в черном…

– И что с того? Впрочем, есть один намек во всем этом. Вы играете в шахматы?

– Немного.

– Значит, вам играть белыми. Поскольку мы оба были пьяны, то хотели выступить как нельзя более экстравагантно, и оттого полезли на крышу гостиницы через пожарный ход. Там было еще светло и совсем чисто, а город улыбался обречено безжалостной смерти осени и оттого на сердце было пусто. И еще мне вдруг захотелось выиграть, не знаю почему, но я представил себе, что проиграю ему эту дурацкую игру и понял, что по мне этот проигрыш больнее всего в жизни. Почему? Сто раз я играл в шахматы, и никогда ни тени азарта не касалось меня. Да и теперь не игра меня волновала, а он. Я не мог проиграть ему, знал я совершенно точно. Я пытался понять сам себя, но не мог. Ведь Джордж мне нравился, он был похож на меня, а это для меня высшая похвала (и единственная). Но чувство подсказывало мне, что я ни в коем случае не должен ему проиграть. Странно… но я уверен, он в эту минуту почувствовал то же самое.

– Даэмон, – сказал он мне, – у меня дурное предчувствие. Я не буду с вами играть. Я встал и пошел по крыше. Что-то случилось со мной, что-то за непонятные чувства томили меня… Я весь словно горел, меня тряс озноб, но едва он сказал это, как я успокоился. Почему-то я не должен соперничать с ним ни в чем, понял я. Со мной это случилось впервые в жизни, но, видит бог, я быстро успокоился.

– Что с вами, Даэмон? – спросил он, – вы похожи на призрак.

– Правда…

– Вы так странно смотрели на меня…

– Не знаю в чем дело, поверьте. Дело не в вас.

– Можно и на ты…

– Не в тебе. На меня просто нашло что-то чудное, ты прав, играть нам не стоит. Можно просто погулять по крыше. Я чувствовал, что теряю контроль над собой, а этот человек его, напротив, приобретает… Наверное, он знает что-то, подумал я. Впрочем, все это, возможно, результат переутомления…

– Странно, Даэмон, мне кажется, вы постоянно лицедействуете…

– Отчего же? – я попытался улыбнуться, получилось кисло.

– У вас глаза такие отсутствующие, смотрите вы совсем не сюда… и глаза ваши – печальны.

– Верно, я и не говорю, что рад.

– Кто рад, глуп. Да я не об этом. – Джордж встал напротив меня, между мной и парапетом крыши, смотрел мне прямо в лицо.

– Посмотри на меня, пожалуйста… А ты можешь меня отсюда столкнуть, прямо сейчас?

– Что?.. Ты что говоришь?

– Значит, не можешь? – он отошел в сторону, – это я так, к примеру. Не обращай внимания. Мне показалось, он заметил, что я уже смотрю на него влюбленно безумно, и наклонил голову:

– Пойдем вниз. Дальше неинтересно.

Мы пили с ним до утра и совсем мало говорили, где-то слово в минуту. Я не привык к людям и впервые был рад, что встретил себе подобного. Обычно собеседники либо достают, либо смотрят в рот, все скучно. Сейчас же мне было странно, именно странно, слушать его. Джордж говорил о театре, где играл в Питере, он, оказывается, тоже играл.

– Знаешь, я не думал тогда ни о чем. Просто перевоплощаешься, не психологически, а телом. Как воплощение языческое. Я мог… думаю, что мог. Труднее всего поверить, труднее – это им, я же давно во все верю.

– Во все?

– Да, я верю во все. Я мог быть осенним цветком, умирающим не столько от холода даже, сколько от неизбежности смерти, камнем на забытой дороге, ребенком, девушкой, птицей в небе, мог даже быть тем, кто я есть сейчас – все это только память моих воплощений, прошлых, будущих, невозможных, – оттого мне в театре было просто. Артистизм – просто осознанный анамнесис, слово из Платона, очень умное.

– Воспоминание…

– Именно. Так что я ничего не играл, – я просто вспоминал и тогда воплощался в новое тело.

– Для меня такое умение – скорее порок. По-настоящему артистичный человек способен к притворству, а значит ему обязательно будет что скрывать. Он уже одним этим виноват. Впрочем, порок для меня – это комплимент, не упрек…

– Это я сразу по тебе понял. Но ты не сможешь быть лучше чем есть, хотя… ты не так уж и плох, наверно. Джордж налил себе джин-тоника и лег на пол.

– Скажи, а ты уверен, что способен чувствовать любую роль? Он молча кивнул мне.

– И можешь ощущать себя и Октавианом Августом, и слесарем Сидоровым, и принцессой Грез?

– И даже белым медведем. Причем мертвым.

– А Богом? Вопрос мой прозвучал как выстрел. Я не осмеливался подумать об этом, но это было неостановимо. Мой меланхоличный собеседник встал и закурил, храня молчание.

– Я смог бы. Наверно… Мне было бы интересно испытать себя. Я даже думаю… это единственный спектакль, где мне интересно играть…

– И дьяволом?

– Артист должен быть способен почувствовать себя таким. Поверить, что это он, только он. Но ценой может стать…

– Сумасшедший дом?

– Или он и вправду окажется тем, кого играл… – Джордж рассмеялся, – хочешь попробуем? Я буду богом, ты будешь дьяволом… С этого утра.

– У меня только один вопрос, – предвкушал я решающий удар, – совсем небольшой, но, думаю, главный.

– И что же? – ему уже было неинтересно. Я понял, что это судьба. Впрочем…

– Почему ты будешь богом? – я понимал, что вопрос мой либо глуп, либо безумен…

– Потому что я в белом! – ответил Джордж.

3. КЭТТИ И ПУСТЫЕ КВАДРАТНЫЕ КОРОБКИ

Я спустился от Даэмона рано утром, прямо в бар. У меня болела голова, хотелось домой, но я вспоминал, что я бог, и тем утешался. Странно, как я раньше не замечал за собой этого? Потом я подумал – ведь если я и вправду… то я все могу, даже склеить ту девицу в дальнем углу. Она была не по-здешнему прелестна, порочный ангелочек, мне были ведомы ее фантазии, болезненные, как цветы за секунду до увядания, как тонущие в безжалостном море фрегаты, как туманный идеал, о котором разве что только перестали грезить, как хрустальная кружка с ослепительно алым вином, падающая в грязь с самого последнего этажа Эмпайр Стейт Билдинг… Все о прилетающих с неба богах с безумным взглядом, дарящих ее непристойно сильными объятиями… Я заметил, она встала и направилась к выходу, впрочем, с другой стороны, это давало мне шанс рассмотреть ее более подробно. И это было ей в плюс.

– Девушка, – сказал я голосом пропащего алкоголика, – ты мой похмельный бред и потому должна сидеть тихо. Она обернулась даже более грациозно, чем я предполагал. И сразу пошла ко мне, сев прямо напротив.

– Зовут меня Джордж, – сказал я печально и тихо, – я тут теперь бог.

– Очень приятно, – голос ее тоже был весьма волнующим, – а меня Катя, я из Москвы и еще я последняя тварь. Можешь купить мне водки.

– Почему водки?

– Хочется… Неуловимый жест, и она села почти также, но немного, совсем немного иначе (чтобы я мог видеть больше?) Она курила «Кент» и читала английские надписи на стенах, она хотела сказать, но ничего не сказала.

– Ты ждешь кого-то?

– Угадал.

– А зачем?

– Я всегда жду. У меня чудесная жизнь, сплошные видения. У меня обольстительная внешность и ноги ничего (да это слабо сказано, подумал я). И еще я тебе нравлюсь.

– Именно. Мне тоже надо что-то говорить?

– Просто объясни себе сам, почему ты не получишь того, чего хочешь…

– Ты так уверена, что не получу?

– К сожалению – твоему, да.

– Тебя все достали. Она подняла на меня удивленный взор. Могу поручиться, удивленный. Она не думала, что я угадаю.

– Юная леди, ты не поняла. Я не могу не получить то, чего хочу. У тебя не может быть иной воли, я же сказал, ты мой похмельный бред.

– А что чувствует бог? – только спросила она.

– Тоску и ничего больше. Я и сам потерялся здесь… будь мне проводником.

– Куда?

– Например, до твоей комнаты.

– Пойдем, – сказала она, но словно и не мне.

Кэтти поведала, что живет не в гостинице, а в приморском кемпинге. В двухместном коттедже одна с тремя картонными ящиками, которые приехали с ней из Москвы и которым она читает по ночам сказки, чтобы не было скучно.

– Кому – им?

– Даже ты не поймешь, – отвечала она с сожалением, – в этом есть свой смысл, честное слово.

– Вполне верю. Возможно, только в этом он и есть…

– Я сумасшедшая, безнадежная и опасная, – сказала Кэтти, – но мне это все нравится. Там, где были возвышенности – будь то низкий каменный бордюр или высокая приморская баллюстрада – она пренепременно забиралась наверх. На поворотах, когда высокие лестницы кончались, я снимал ее, как звезду с неба. Она нравилась мне все больше, ведь вела себя именно так, как я хотел. Она даже целовалась совершенно кстати, безучастно. Я ненавижу в женщинах страстность, и Кэтти пленила меня этой своей идеальностью. Я следил за ее движениями, интонациями, взглядами, все больше понимая, насколько она совершенна. Или просто просыпался после бессонной ночи, или начинал трезветь, потому что отчетливо помню момент, когда неожиданно и внезапно осознал, что иду по незнакомым местам с невероятно красивой девушкой, и туманно вспоминаю, где и как я с ней познакомился. Теперь я посмотрел на нее украдкой и подумал, что мне повезло. Она опять забралась куда-то наверх и опять дошла до обрыва. Мне оставалось принять ее в объятия, ведь оттуда можно было только соскочить. И тогда она слетела ко мне с порывом ветра, незнакомая и прелестная.

– Кэтти, – сказал я (на трезвую голову), – я люблю тебя. Поэтому давай проведем эту ночь вместе, или на крайний случай напьемся до бесчувствия.

– Любовь исключает трах, – отвечала она неожиданно назидательно, – так что выбирай.

– Что бы ты сама предпочла?

– Честно, мне все равно. Ты красивый мальчик, а я делаю все так, как ты хочешь. Меня не надо просить, но я и не бросаюсь на шею. Тебе ведь это нравится?

– Секс, говорят, для здоровья полезен, – сказал я ей.

– Значит, это плохое дело.

– А любовь?

– Любовь должна быть несчастной…

– Ну почему?

– Потому что мне так хочется.

– Тогда, наверное, секс.

– Как скажешь, – ее поведение едва изменилось. Томность ее и болезненная заторможенность исчезли, и теперь она была просто мила и прелестна. Мы уже полчаса шли куда-то по этому бессмысленному городу (терпеть его не могу), но с ней идти все же было несколько приятнее.

– Я играю в твою игру, – сказала вдруг она, – но могу сломаться. Знаешь, я совсем не за этим сюда приехала. Я ищу одного человека, он мне нужен.

– Человека?! Наивно-то как…

– Нет, ты не понял. Он необыкновенный просто. И еще – он играет в мою игру.

С ней было славно. Нет, слабо сказано. С ней было очень по-новому. Обычно теряешь интерес к такой добыче, когда она совсем твоя. С ней было иначе. Первый эксперимент этого утра удался, а ведь я так много поставил на него. Картина мира дала сбой, или я просто поверил и смог… Раньше мне надо было не хотеть девицу, чтобы получить ее. Сегодня же утром я получил то, что захотел, захотел откровенно. Более того, она оказалась таким чудом и все это делала так мило… Мы обедали с ней часа в четыре опять у меня в отеле. На лестнице появился Даэмон, вдребезги разбитый алкоголем. Дьявол спускался по лестнице, спускался, как старый больной пес. Еще и небрит. Первый тур проигран, маэстро спиритуале. Ты сам отравил меня интересом к окружающему, я почувствовал боевой азарт. Она сидела к нему спиной, Даэмон уставился на нас и недолго думая подошел к столу.

– Подумаешь, герлу склеил – сказал он громко и презрительно. Кэтти резко обернулась на его голос. Потом бросилась навстречу.

– Это ты!!! – словно стон.

И опустилась перед ним прямо на пол.

4. МОРЕ ТОПИТ ГАЛИОНЫ

Поначалу я хотел было зашвырнуть в него симпатишной ресторанной тарелкой. Потом в нее. А потом я подумал, что это будет несолидно и такая реакция еще больше все испортит. Даэмон поднял ее с колен.

– Ах, юная Екатерина!.. – произнес он насмешливо, – ты второй раз в моей жизни оказываешься как нельзя кстати. Вот этот самый дядя пытался тебя склеить? Дядя плохой.

– Это мой друг, Джордж. О нем я и говорила, – сказала мне Кэтти, глядя на темного архонта с непристойным благоговением. Как она преобразилась – того гляди укусит.

– Вы хоть покушайте со мной, – сказал я неуверенно.

– Вина, – сказал Даэмон, – вина за чудесную встречу. Кэтти, ты выиграла для меня раунд, причем я-то при том спал. Но алкогольный сон тяжел и нелеп, как форейтор верзила. Нынче же в мою карету запряжена не в пример более великолепная лошадка. Он тоже вошел в роль. Глаза его блестели. Его поведение слегка переходило грань современных приличий, я имею в виду, что он делал с Кэтти на виду у всех. Фактически, это уже и не было обычной лаской.

– Джордж, вы похожи на тучу. Мне даже стыдно перед вами становится.

– Кэтти, откуда ты его знаешь? – я не хотел говорить с ним.

– Это мой сказочный принц, – сказала она, – кажется, мы всегда были знакомы.

– Вы пообщайтесь пока, – примирительно изрек Даэмон, закуривая, – я пойду погуляю…

– Сиди здесь, – резко сказал он Кэтти, порывавшейся было встать за ним следом, – развлекай человека светскими беседами… Человека он проговорил особенно выразительно. И смылся.

– Это московский артист с выдуманным именем, причем именем дурацким, с карманами набитыми фантиками для дешевых фокусов… Что ты могла в нем найти?

– Я просто один из этих фантиков, – она говорила теперь с прежним мечтательным видом, от которого съезжала крыша, – и не вздумай больше говорить о нем плохо.

– Прости… Можешь рассказать, как вы познакомились? Ты с ним случайно оказалась, мне кажется. Никак не мог бы подумать, что есть в нем что-то для тебя притягательное.

– А я знала, что его встречу…

– Вот как… Она проснулась и оглядела мир совсем другими глазами, будто увидела что-то…

– Нет, ты не думай, все это совсем обычно для глупой девочки, которой взбрело в голову обратить на себя внимание кого-нибудь не такого… как все. Просто взяла однажды и пошла гулять в мини, далеко от нашей улицы, чтобы мама не видела и глупые одноклассники… Не знаю, с чего бы это. Все произошло сразу – а они так и липли ко мне, но я удивленно глазами хлоп-хлоп, в смысле – вам чего, джентльмены? Она рассеянно закурила свой «Кент».

– …И знаешь, сразу ведь подействовало. А потом я пошла гулять по ночной улице – неужели, думаю, никто особенный мне сегодня не встретится? Почти ночь уже была. И тут возник Он. Садится себе в автобус, дверь закрывается, и только теперь он замечает меня. Помахал ручкой, а я ему. Автобус тронулся, и вдруг останавился, и открыл дверь. Даэмон медленно подошел ко мне.

– Неразумно махать рукой первому встречному. Ну а к последствиям ты готова?

– Как ты смог остановить автобус? – только и спросила я.

– У меня часто некие парапсихологические способности наблюдаются. Ладно, пошли, мне тут холодно чего-то. Мы пошли по маршруту. Он славный, мне понравился, обезбашенный такой…

– А последствия? – спрашиваю я.

– Просто будешь сегодня ночевать у меня. И все. На меня даже не посмотрел, что я скажу, только курит и глядит в сторону. Потом поймал тачку и мы поехали к нему в центр. Дома он мне говорит – ложись здесь. Так говорит – я даже подумать не могла, что можно его не послушаться, начала раздеваться. Свет был погашен, дверь хлопнула. Он ушел… странно, правда? Через пять минут зазвонил телефон, я взяла трубку. Его голос.

– Прости, юная леди, я, конечно, оценил твой пыл. Но сегодня не могу, мы с тобой еще… Не фига себе, какой стиль! Утром я ушла, просто захлопнув дверь. Приехала домой, там скандал, конечно. А мне только он и снился все это время, даже днем… Потом позвонил, нескоро, правда. Даже не представился, просто сразу спросил, не хочу ли я… заняться сексом по телефону. Кэтти нервно посмотрела на меня, стряхивая пепел:

– Ты чего?

– Я слушаю.

– А мне пора. Она быстро встала и ушла.

…Нет, это было не все.

– Любезная Катерина, – заявил тогда Даэмон, – вот презабавная история это все.

– Тебе было интересно? – сказала она, чтобы что-то сказать.

– Этого слишком мало. Заинтересовать меня тебе еще предстоит. Верно?

– Наверно, – уклончиво ответила она, – только все должно остаться между нами.

– Это я тебе обещаю. Но остальное обещай ты.

– Что мне надо будет делать?

– Все. И он замолчал.

– Где мы встретимся? – спросила Кэтти.

– Я тебя найду, ты только стой на той остановке каждый вечер. Надеюсь, помнишь ее… Два дня она ходила туда, но Даэмона не было. Дешевый трюк, но очень успешный. Когда он появился, Кэтти уже будто ощущала себя героиней таинственного авантюрного романа. А появился он внезапно из-за угла, как чертик из табакерки. Просто сильно обнял ее, неслышно подойдя сзади и потащил куда-то.

– Будешь пить со мной? – спросил Даэмон, уже покупая джин-тоник. Она не отвечала. Зачем?

– Люблю очень алкоголь, – сказал Даэмон, – только денег мало на хороший. Тебе не холодно? Она помотала головой, нет.

– Ну ладно. Посмотрим, какая ты послушная. Снимай колготки. Кэтти вздрогнула, так неожиданно все это…

– Что? – только и могла спросить она.

– Вон там подъезд, где в ранней юности я, бывало, предавался разврату, – сказал он задумчиво, – и там ты снимешь колготки. Сейчас же.

– Если так надо… А мы можем поехать куда-нибудь в дом? Ты же обещал.

– Не то уйду, – сказал он тихо.

– Я сделаю как ты скажешь, – Кэтти пожала плечами, – а что дальше?

– Какая разница… Они почти вошли в подъезд, Кэтти обернулась:

– Ты хочешь со мной?

– Я хочу смотреть. Дверь громно бабахнула. Она поднялась на полпролета вверх и бросила сумку на пол. Даэмон сел на подоконник и снова закурил. Закусив губы, она подняла юбку… Даэмон соскочил с пролета и пошел вниз. На улице март сказал ей, что он еще только март. Ей и пять минут назад было холодно, теперь стало просто противно. Зачем он сделал это? А он что-то высматривал себе на улице, и эта безразличность странно завораживала маленькую Катю. Он шел по улице не оборачиваясь, он забыл про нее…

– Холодно? – обернулся Даэмон. Ведь знал, что она идет следом…

– Очень.

– Зато ты сейчас одна во всем этом мире одета по-летнему. Оцени это и садись в машину. Откуда она здесь?.. Но в салоне было тепло и еще сидел невзрачный водитель. Она очутилась сзади и почувствовала, как Даэмон заваливает ее на заднее сиденье (так рассеянно и в то же время непреклонно). И рука его на колене, как-бы кстати… Кэтти как зачарованная смотрела вокруг – на немого водителя, который даже не обернулся на нее, на Него…

– Согрелась? – спросил Даэмон, не ожидая ответа. Она поняла его, она молчала. А он трогал ее совсем грязно и непристойно, как она подумала бы раньше. Но не теперь.

– Куда мы едем? – прошептала она с улыбкой, словно некая тайна была доверена ей и осветила ее лицо радостной догадкой. Неужели…

– Далеко не историческая сенсация, – ответил он на незаданный вопрос, – хочешь теперь стать моей драгоценностью?

– Да-а, – подняла она голову, улетая вниз. Он коснулся пальцами ее губ – она поцеловала эти пальцы. Машина все неслась по заснеженно-грязному городу, похожему на растоптанный торт… Она потянулась к нему и поцеловала:

– Сегодня я буду исполнять все твои желания…

– А завтра? – только и сказал он, как-бы нехотя отвечая на поцелуй.

– И завтра…

– Тебе понравилось быть соблазнительной?

– Очень.

– Я так и думал… Так произошло их эпохальное знакомство, видно, нужное кому-то в этой невнятной картине мироздания.