Текст книги "Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара"

Автор книги: Сергей Дмитриев

Всего лишь за 15 лет – короткий миг по меркам истории – Россия безвременно, жестоко и предательски потеряла самых ярких своих гениев – Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, да в придачу еще и такие поэтические таланты, которым где угодно в мире была бы уготована слава, как К.Ф. Рылеев (1826), А.А. Дельвиг (1831), А.А. Бестужев-Марлинский (1837), А.И. Полежаев (1838) и А.И. Одоевский (1839). "Становится страшно за Россию при мысли, что не слепой случай, а какой-то приговор судьбы поражает ее лучших сыновей: в ее поэтах", – записал в свой дневник через несколько дней после гибели Лермонтова Ю.Ф. Самарин. Месяцем позже он же заметил: "Эта смерть, вслед за гибелью Пушкина, Грибоедова и многих других, наводит на самые грустные размышления". Эти размышления об "одиночных" выстрелах в русскую культуру продолжали П.А. Вяземский ("В нашу поэзию стреляют удачнее, нежели в Луи Филиппа…") и друг Пушкина поэт В.К. Кюхельбекер, которому суждено было провести в тюрьме и на поселении в Сибири более 20 лет:

 
Горька судьба поэтов всех племен,
Тяжеле всех судьба казнит Россию…
 

А.И. Герцен, вынужденный прожить 23 года в эмиграции, думал о том же самом: «Ужасный, скорбный удел ожидает в России всякого, кто поднимет голову выше уровня, начертанного императорским скипетром, – будь то поэт, гражданин, мыслитель. Всех их уводит в могилу неодолимый рок…» Во второй раз этот же самый «неодолимый рок» вырвал из жизни всего лишь за 20 лет новых «страдальцев русской поэзии», ушедших из жизни или насильственно, или под «топором недугов и катаклизмов» – А. Блока (1921), Н.С. Гумилева (1921), В. Хлебникова (1922), А. Ширяевца (1924), С.А. Есенина (1925), Ф. Сологуба (1927), В.В. Маяковского (1930), О.Э. Мандельштама (1938), П.В. Орешина (1938), М.И. Цветаеву (1941)…

Лермонтов так и не исполнил свое намерение написать роман о Грибоедове, его будущие планы, в пересказе разных лиц, были весьма разнообразными, имея связь с "кровавым усмирением Кавказа, персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране". Лермонтов – такой же "странник русского слова", как и министр-поэт, – бесстрашно шел путями своей судьбы до самого предела. По словам Белинского, в последние годы жизни "уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать трилогию, три романа, из трех эпох русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющих между собой связь и некоторое единство". И не приходиться сомневаться, что, если бы этот замысел был осуществлен, одним из героев трилогии, связывавшем разные эпохи, стал бы именно Грибоедов. Для этого утверждения есть очень весомые основания, которые подтверждаются явными намеками, зашифрованными поэтом в главном своем детище.

Смерть полковника Верховского. Иллюстрация М.Ю. Лермонтова к повести А.А. Бестужева-Марлинского «Аммалат-Бек»

Почти в завершающих строках «Героя нашего времени» Печорин таким образом выразил основное отличие странника, отделяющего его от обычных людей (со скрытой отсылкой к образу Чацкого): «Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера – напротив; что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает». Вот так же смело шли вперед и Грибоедов, и Пушкин, и Лермонтов. А чем же кончил свой путь «странник Печорин»? «Журнал Печорина», а иначе, его дневники, начинаются следующим весьма знаменательным предуведомлением публикатора этих дневников: «Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер». Далее публикатор, а по сути, сам Лермонтов, написал: «Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам».

Ах, хоть бы одним глазком заглянуть в "толстую тетрадь" Печорина. Что же он делал в Персии, где и в каких городах странствовал по "персидскому миру", что увидел гам и пережил, нашел ли он на Востоке свою любовь и вдохновение, не свела ли судьба его, наследника "персидского странника", с самим Грибоедовым, когда и почему, наконец, Печорин умер? Эти вопросы так и останутся тайной лермонтовского гения…

ПОД ВЛИЯНИЕМ ГРИБОЕДОВА: ОТ ДЕРЖАВИНА ДО ЕСЕНИНА

Так получилось, что подвиг Грибоедова и его «жизненный вектор» в сторону Востока и Персии, оказал огромное влияние на многих русских поэтов, которые не только бредили Ираном, желая посетить эту страну, но и не раз отдавали дань памяти великому поэту и дипломату. «Персидский магнит» притягивал к себе не только русских поэтов «самой высшей пробы», его притяжение включало в свою орбиту, по крайней мере, с начала XIX века по 20-е гг. XX века, почти весь поэтический мир России, и не важно, суждено ли было тому или иному поэту побывать в Персии, или «персидская струна» вдруг начинала звучать в его творчестве как будто сама по себе.

Г.Р. Державин. Художник В. Боровиковский

За 100 лет, которые вобрали в себя и Золотой, и Серебряный века русской поэзии, трудно найти даже одного поэта, который хотя бы косвенно, хотя бы мельком не коснулся «иранской темы», будь то подражание персидским лирикам, переводы их творений или просто восточные напевы в собственных стихах. Достаточно перечислить здесь имена Г.Р. Державина, Ф.И. Тютчева, А.А. Шишкова, А.Ф. Вельтмана, А.Н. Майкова, А.К. Толстого, И.А. Бунина, Н.С. Гумилева, Вячеслава Иванова, Юрия Терапиано, Константина Бальмонта, Сергея Городецкого и Велимира Хлебникова (подробнее о теме «Русские поэты и Персия» смотри в книге автора: Дмитриев С. Персидские напевы. От Грибоедова и Пушкина до Есенина и XXI века". М.: Вече, 2014).

В К. Кюхельбекер. Гравюра И. Матюшина. 1880-е г.

Дмитрий Владимирович Веневитинов (1805–1827) даже собирался, подобно А.С. Грибоедову, отправиться послом в Персию и там «на свободе петь с восточными соловьями». Тем более что он, как и Грибоедов, служил некоторое время в Азиатском департаменте Коллегии иностранных дел. Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797–1846), понимая важность освоения опыта чужих культур, писал в своей статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие»: «При основательнейших познаниях и большем, нежели теперь, трудолюбии наших писателей Россия по самому своему географическому положению могла бы присвоить себе все сокровища ума Европы и Азии. Фирдоуси, Гафиз, Саади, Джами ждут русских читателей». Кюхельбекер был очень близок с Грибоедовым и часто беседовал с ним в Тифлисе о персидской поэзии. Поэт посвятил своему другу неоконченную поэму «Уже взыграл Зефир прохладный…», датируемую 1822–1823 гг. В ней он, в частности, упоминал героинь поэм Джами «Юзуф и Зулейка» и Низами Гянджеви «Хосроф и Ширин» – Зулейка, Мириам и Ширин.

Любопытно, что Андрей Николаевич Муравьев (1806–1874) – русский литератор, путешественник и религиозный деятель был хорошим знакомым А.С. Грибоедова. Они повстречались в Крыму в 1825 г. и несколько раз подолгу общались. Позже Муравьев утверждал: «Многим обязан я Грибоедову…». И, вероятнее всего, именно тот повлиял на будущие паломнические путешествия Муравьева именно по направлению на восток, где поэт вдохновлялся вот такими строками:

 
Аллах дает нам ночь и день,
Чтоб прославлять его делами;
Светило дня – Его лишь тень —
Виновных обличит лучами.
Аллах керим! Аллах керим!
 

К Востоку обращал свой взор и русский лирик Яков Петрович Полонский (1819–1898), служивший несколько лет в Тифлисе, написавший драматическую поэму «Магомет», цикл стихов на исламские мотивы, а также поэму «Н.А. Грибоедова» о любви Нины Чавчавадзе и Александра Грибоедова. Особо следует упомянуть о Платоне Григорьевиче Ободовском (1803–1861) – писателе, педагоге, драматурге и путешественнике, почти совсем забытом в наше время. Однако он еще в 1825 г… задолго до многих других поэтов, затронул «восточную тему» в своем «Персидском романсе»:

 
Приди под шелковый намет,
Усни на мехе неизмятом!
Здесь скорпионов вредных нет,
Здесь розы дышат ароматом
И в чаше искрится шербет,
Взойди на светлый холм со мною,
Окинь глазами пышный сад!
В нем роскошь с милой простотою
Твой прояснят суровый взгляд.
 

А в «Отрывках» из персидской повести «Орсан и Лейла» поэт вспомнил и об Исфахане, и о дворце персидского шаха, и о «райских вратах»:

 
Преданье было в Испагане,
Что души праведных царей,
И всех умерших в царском сане,
В час обновления луны,
Исходят из гробницы мирной
В врата восточные страны,
Одеты ризою эфирной;
С луной по небесам плывут
В предел безоблачного края;
И Персы те врата зовут
Вратами радостного рая.
 

Поэт Лукьян Андреевич Якубович (1805–1839) – один из ярких представителей ориенталистской струи в русской поэзии, написавший много стихов о Кавказе, так же как и Ободовский или Полонский, обращался к Корану и «улетал» в своих мечтах в Персию. Ему принадлежит настоящий гимн стране великой истории и поэзии под названием «Иран», где упокоился Грибоедов:

 
Ликуй Иран! Твоя краса
Как отблеск радуги огнистый!
Земля цветет – и небеса,
Как взоры гурий, вечно чисты!
 
 
Так возлюбил тебя Аллах,
Иран, жемчужина Востока,
И око мира, падишах,
Сей Лев Ислама, меч Пророка!
 
 
Твой воздух амброй растворен,
Им дышит лавр и мирт с алоем;
Здесь в розу соловей влюблен,
Поэт любви томится зноем.
 

В том же ряду поклонников Востока следует назвать и Василия Андреевича Жуковского (1783–1852) – «первого романтика» в русской поэзии, чья звезда блистала еще в допушкинский период. Его стихотворная повесть «Пери и ангел», которая была написана поэтом в 1821 г., представляла собой перевод второй части «Рай и Пери» из поэмы Т. Мура «Лалла Рук». Как объяснил Жуковский, «Пери – воображаемые существа, ниже ангелов, но превосходнее людей», которые «не живут на небе, но в цветах радуги… и подвержены общей участи смертных». В своей повести он воспроизвел многие пестрые приметы восточной жизни, вспоминая и Персию. «Я знаю тайны Хильминара…» – так писал он о развалинах Персеполя – древней столицы этой страны.

В.А. Жуковский. Художник О.А. Кипренский

А в 1846–1847 гг. поэт написал, как он сам это обозначил, «Персидскую повесть, заимствованную из царственной книги Ирана (Шах-наме)» под названием «Рустем и Зораб» с подзаголовком в оглавлении «Вольное подражание Рюккерту». Эта поэма представляла собой переложение перевода немецким поэтом Фридрихом Рюккертом (1838) одного из эпизодов поэмы «Шах-наме» (или «Шахнаме») великого персидского поэта Фирдоуси. «Шах-наме» или «Книга царей» – это грандиозная эпопея иранской истории, основанная на народных преданиях и письменных источниках. В ней рассказывается о сменявших друг друга династиях, о царях и богатырях, о различных иранских народах. В качестве главной в поэме проходит тема борьбы иранцев против туранцев, воинственных племен, живших на северо-востоке от Ирана, что олицетворяло свойственное учению зороастризма понимание извечной борьбы двух начал – добра и зла, света и тьмы, Ормузда и Ахримана.

Персия еще не раз упоминалась в творениях поэта. Процитируем лишь отрывок из его стихотворения "Бородинская годовщина" (1839), доказывающий, что он внимательно следил за битвами на Востоке и схваткой с Персией, в которой сложил свою голову Грибоедов (кстати, поэты прекрасно знали друг друга и даже собирались в 1828 г. вместе отправиться в путешествие в Париж):

 
Много с тех времен, столь чудных,
Дней блистательных и трудных
С новым зрели мы царем;
До Стамбула русский гром
Был доброшен по Балкану;
Миром мстили мы султану;
И вскатил на Арарат
Пушки храбрый наш солдат.
И все царство Митридата
До подошвы Арарата
Взял наш северный Аякс;
Русской гранью стал Аракс;
Арзерум сдался нам дикий;
Закипел мятеж великий;
Пред Варшавой стал наш фрунт,
И с Варшавой рухнул бунт.
 

«Северным Аяксом» поэт называл Паскевича, и не случайно он упомянул об Арзеруме – месте странствий Пушкина. Немаловажно, что любовь Жуковского к истории Востока сочеталась у него с тягой в этот мир в качестве путешественника.

Однако самый яркий пример "духовного и жизненного порыва" в Персию по следам Грибоедова проявил уже совсем в другую эпоху Сергей Александрович Есенин (1895–1925). (Кстати, он родился ровно через 100 лет после Грибоедова и как бы получил от него трагическую эстафету яркой поэтической судьбы.) Несколько раз побывав на Кавказе в 1924–1925 гг., поэт ехал туда не просто для отдыха и новых впечатлений, а. как он сам признавался, для того, чтобы вступить в своеобразную поэтическую перекличку с великими русскими поэтами, находившими на Кавказе новые творческие силы. В стихотворении "На Кавказе" (сентябрь 1924 г.) он так прямо и написал:

 
Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.
 
 
Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
"Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной".
И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо брата…
 
 
И Грибоедов здесь зарыт,
Как наша дань персидской хмари,
В подножии большой горы
Он спит под плач зурны и тари.
 
 
А ныне я в твою безгладь
Пришёл, не ведая причины:
Родной ли прах здесь обрыдать
Иль подсмотреть свой час кончины!
 

Поэту так и не суждено было попасть в Персию, хотя он несколько раз порывался уехать туда и даже пытался купить билет на самолет до Тегерана. Так получилось, что в пригородном к Баку поселке на северном побережье Апшеронского полуострова Мардакянах Есенину выпало ощутить себя словно бы в Персии. Не увидев в своей жизни ни Тегерана, ни Исфахана, ни Шираза, ни иранских горных дорог, Есении сумел с помощью своего поэтического гения проникнуть в саму сердцевину персидского мира и отразить его пестрые приметы в непревзойденном цикле стихов «Персидские мотивы», пожалуй, лучшем из того, что он создал в последние годы своей жизни. А и нужно-то было поэту всего лишь поддержка и добродушие пригласивших его людей, внешние атрибуты восточной экзотики, общение с местными жителями и деятелями культуры, чтение персидской лирики и присутствие рядом заботливой супруги – Софьи Толстой… И стихи полились как живая вода из благодатного восточного кувшина. Ах, какие новые шедевры родились бы под пером Есенина, если бы он все-таки ступил на персидскую землю!

Портрет С А. Есенина. Художник В. Радаман

Внутри Дома-музея С.А. Есенина в Мардакянах, где поэт создавал свой цикл «Персидски емотивы»

И, конечно, Есенин написал свои «Персидские мотивы», в том числе, и в память о Грибоедове, который первым среди русских поэтов не только посетил Персию, но и нашел там «героическую гибель».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Удивительна судьба русских поэтов и писателей. Очень часто их творчество и самые известные произведения просто затмевают собой жизненные коллизии авторов, как будто написанные, пусть даже гениальные творения ценнее человеческих судеб. А ведь главное богатство русской литературы, без сомнения, это не столько романы, стихи и поэмы, а именно судьбы писателей-творцов. Это убеждение я выстрадал давно и выразил в своем стихотворении «Писатели и их герои»:

 
Жизнь всегда причудливей, богаче,
Чем любого вымысла текстура,
И не появилась бы вообще иначе
Наша русская литература.
 
 
Карамазов, Чацкий и Печорин,
Фамусов, Онегин и Каренин —
Биографий лишь чужих узоры
И реальности обычной тени.
 
 
Ведь творцов самих пути земные
Интереснее бывают, чем герои!
Это годы доказали нам шальные
Тех, кто жил писательской игрою.
 
 
Грибоедов, Лермонтов и Пушкин,
Достоевский и Толстой, и Чехов —
Сами судеб неразгаданных игрушки
И истории отечественной вехи.
 
 
Жизнь писателей подчас ценнее,
Чем их яркие произведенья.
Вот та самая не новая идея,
Что мне подтвердило вдохновенье.
 

Именно так случилось и с Александром Грибоедовым, чья комедия «Горе от ума» долгие годы затмевала фигуру автора. Интерес к его насыщенной бурными событиями и победами дипломатической и государственной деятельности, к его воинским подвигам был все равно ничтожно мал но сравнению с тем, что удалось сделать поэту-дипломату за 10 с небольшим лет его активного служения Отечеству. Надеюсь, что 220-летний юбилей писателя, который будет фактически открывать 2015 год – Год литературы в России, послужит делу дальнейшего исследования его биографии и увековечиванию его памяти. Россия опять, как и во времена Грибоедова, стоит сегодня на трагическом переломе, переживая эпоху исторических потрясений и испытаний. И черпать ей силы для выживания и победы, как всегда, придется из истории, которую на протяжении многих веков озаряли достойные и героические сыны нашего Отечества, к числу которых может быть по праву причислен – в самых первых рядах – и Александр Сергеевич Грибоедов.