Текст книги "Ключ от Дерева"

Автор книги: Сергей Челяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Выздоровление затянулось надолго. Друиды искусны во врачевании, и они спасли мальчику руки и пальцы на ногах, сильно почерневшие и уже потерявшие чувствительность. Только голос вернуть лекарь не смог, хотя его познания в человеческой природе были поистине безграничны. Он только сказал мальчику, что голос может со временем вернуться, и тот молча кивнул в ответ. Он не поверил лекарю, и друид почувствовал это. Оставался только один врач – время.

В скитах жили еще несколько детей, судьба здесь у всех была одна. Воспитанники обучались ручным работам и ремеслам, с течением времени наиболее прилежные стали приобщаться к травным и лекарственным делам, единицы – к тайным искусствам. Немой, которого сверстники прозвали Русым то ли из-за цвета волос, то ли по имени народа, к которому он принадлежал, учился понемногу, но все больше смотрел, слушал, мычал себе под нос что-то потихоньку. Учителя у него не было, поэтому он набрался разных отрывочных знаний и приемов, не требующих словесного выражения. Лучше всего получалось у него с растениями – травами, цветами, деревьями. Кровотечение любое останавливал травяной повязкой, а несильное – просто втыкал свежесорванную ветку ивы или пушистой вербы глубоко в землю, и кровь останавливалась, загустевала на глазах. Русый умел отличать буйное дерево, одна щепка которого могла расшатать, завалить крепкий бревенчатый дом. Иногда его брали с собой в деревни лекари помогать врачеванию, однако до его родной деревни он ни разу не добирался. Места, где он теперь жил, были ему незнакомы и, очевидно, лежали далеко от земель его детства. Отрочество пришло неожиданно, и мальчик смотрел на мир жадно, замечая изъяны и выпуклости, цвета и формы окружающего; он еще не мог понять смысл вещей и предметов, но чувствовал их суть, естество. Одного он не мог – сказать о том, что он видит, слышит, осязает; ему нужно было выговориться – так птица в восторге расплескивает утренние трели; он забыл слова, он давно уже думал не словами, а неясными образами, придумав себе свой язык цветов и оттенков, не очень понятный даже ему самому. К нему относились бережно, как к увечному, женщины в деревнях жалели, норовили сунуть вареное яйцо или ломоть хлеба в тряпице. Так продолжалось, пока он не попал в Лес.

Мальчик сам не понял, как это произошло. Однажды он сильно простудился и рано лег спать в своей землянке. Он долго ворочался с боку на бок, сильно тянуло ноги, словно он целый день просидел без движения, и чисто физическое ощущение неудобства не покидало его. Мальчик попытался играть в цвета, мысленно переливая их между собой, придумывая новые оттенки мерцающего и светящегося, но сон не шел. Неожиданно сильно захотелось пить. Русого бил легкий озноб, обычный предвестник горячки и жара, но жажда была невыносима, и он стал одеваться, стуча зубами от холода.

Наверху стояла ранняя весенняя ночь, и он удивился, заметив, что из-под двери пробиваются редкие лучики света. Русый выбрался наружу и попал в непроглядную темень. Даже лунное сияние не достигало земли, растворяясь где-то над головой в кронах могучих деревьев, окружавших скиты со всех сторон. Мальчик думал об этой странной несуразице с ночными струйками солнца, когда пил из колодезного ковша вкусную студеную воду, попробовать которую не суждено никому, кроме друидов или воспитанников Круга. Так с ковшиком в руке он и очутился на тропинке желтого леса, пронизанного мягким сентябрьским солнцем.

На поляне поблескивали капельками росы широкие паутины, протянувшиеся между голыми стебельками синецвета-цикория. Утро еще не успело растаять в ослепительно голубом мареве неба. Мальчик осмотрелся, вытер губы рукавом и задумался на минутку. Затем сел на пригорок и снял легкие оленьи сапожки, тщательно перемотал портянки и обнаружил, что неприятные ощущения в ногах прошли. Через минуту он уже решительно шагал по тропе в глубь лесной чащи.

С тех пор он стал часто бывать в Лесу. Это всегда случалось во сне, но после гуляния по лесным дорогам он просыпался свежий и отдохнувший. Мальчик не понимал до конца, спит ли он, когда бывает там, или просто переносится в какой-то иной мир, но память о лесных походах хранилась и копилась в нем новыми знаниями, навыками, опытом. Лес открывал неизвестные ему маленькие секреты земли и травы, животных и птиц, но он не мог постичь законы лесной жизни, пока у него не появился попутчик.

Он узнал его сразу, молодого друида, который нашел его когда-то под деревом морозной ночью, полузамерзшего и почти без сознания. Тот встретил мальчика на развилке у поваленной ольхи, где, похоже, уже давно его поджидал. «Это ты?» – спросил мальчик и прикусил язык, неожиданно услышав звук собственного голоса. «Я! – ответил Камерон. – Не бойся, в этом лесу говорят все, здесь открыты многие чувства! – Он подошел к мальчику и, улыбнувшись, взял его за руку. – Я тебя уже давно здесь жду. Пойдем?» «Пойдем, – ответил мальчик. – А куда?» Друид насмешливо прищурил хитрые глаза. «Хороший вопрос… Ну, для начала выясним, кто обидел эту ольху, может, медведь или поглупее кто! Идет?» И они отправились уже вместе, увлеченно беседуя и внимательно присматриваясь друг к другу.

Так началось ученичество, и мальчик получил новое имя. Старое, данное родителями, он вспомнить так и не смог, и Камерон, заметив явную склонность ученика к растениям, предложил ему именно эту тропинку в Лесу Друидов. Дети Круга, его сверстники, по-прежнему звали его немым. Дар речи он обретал только в Лесу, и он не мог понять, на каком языке он говорит во сне и думает, когда бодрствует. О снах он никому не говорил, Пилигрим запретил строго-настрого. Зато у них был лес на двоих, и он спешил туда каждую ночь. В Круге Камерона не было уже три года, и его начали забывать, однако он слыл не сгинувшим, а пребывающим в Служении. Так минуло два года.

Однажды он случайно заметил в лесу незнакомого человека. Прежде он не встречал здесь никого, к тому же неизвестный явно прятался в кустах, не желая встретиться с Пилигримом. Мальчику и в голову не могло прийти, что следить могут и за ним. Проснулся он без приключений, но сразу после утренней трапезы его вызвали к старшине скита. Оттуда мальчика повели в скит, стоявший обособленно от остальных посреди большой дубовой рощи. Воспитанники и ученики сюда никогда не допускались. Его привели в дом, где в просторной светлой комнате с высокими окнами сидели четверо пожилых друидов высшей касты и совершенно седая женщина в ритуальной одежде; что-то совиное привиделось мальчику в ее чертах лица, острого и сурового. Женщина осведомилась, давно ли он посещает Лес и кто его привел туда. Старшина Круга тут же наклонился к ней и сказал на ухо несколько слов. Старуха задумчиво пожевала губами и обратилась к одному из друидов, высокому костлявому Смотрителю с вытянутым, лошадиным лицом:

– Где сейчас Камерон?

– Он в Лесу, уже третий год, – последовал ответ. Старуха нахмурилась, смерила взглядом мальчика и быстро спросила:

– Где именно?

– В Сентябре… – загадочно ответил друид. Та кивнула сивой головой и сухо приказала:

– Завтра он должен быть здесь. Здесь же будет ждать и ученик.

Смотритель наклонил голову и, согнувшись почти пополам, быстро вышел из комнаты. Друидесса закрыла глаза и откинулась на спинку мягкого соломенного кресла, давая понять, что разговор закончен.

Наутро его снова привели пред очи старухи и ее свиты, только в углу горницы сидел еще и Пилигрим, обхватив руками колени. Появление человека из сна ошеломило мальчика; несмотря на приказ карги, как он за глаза окрестил старую друидессу, где-то в глубине своей маленькой души он сомневался в реальности своего учителя. К горлу подкатил давящий ком, он почувствовал, как дрожат руки и губы, и забился в самый угол неудобного низкого кресла, как на грех поставленного прямо напротив сидящей старухи. Та тихо беседовала со Смотрителем, изредка посматривая на мальчика быстрыми птичьими глазками. У Пилигрима на губах играла глуповатая улыбка, и вид он имел совершенно легкомысленный.

«Это маска. Он в чем-то провинился и теперь сам перед собой храбрится…» – подумал Русый.

У мальчика на душе заскребли кошки, он чувствовал, что все происходящее каким-то образом связано с его лесной жизнью – так он для себя назвал мир своих ночных бодрствований, в котором он вырывался из душных тенет немоты физической и стремился неутомимым ручьем вперед, к мудрому молчанию лесного озера, молчанию осознанному и естественному, как небесный снег, недвижно висящий за окошком лесной избушки.

Эту избушку он часто видел в своих лесных снах, когда дремал с Камероном где-нибудь на тенистой поляне, утомившись после долгой прогулки. Они часто рассказывали друг другу сновидения, пытаясь разгадать смысл цветных картинок, которые изредка мягко навевал Лес. Видения Пилигрима поражали мальчика замысловатой вязью фигур, которые передвигали невидимые игроки, да они были бы и неуместны на сцене, щедро усыпанной красно-желтой угольчатой листвой кленов. Они прятались за тонкими ширмами, таили им одним понятные страсти от зрителей, и логика их поступков была необъяснима на фоне таинственной и непостижимой игры фигур и клеток, а игра раскручивалась все сильнее и быстрее, и Камерон смотрел ее, а мальчишке иногда становилось страшно за него, но друид только посмеивался, и лишь капли пота предательски поблескивали на лбу друида. Русый словно перелистывал во сне разрозненные отрывочные картинки, и среди них он часто видел себя в лесной избушке с окном, занавешенным снежными кружевами. Камерон говорил, что это могут быть кусочки будущего или прошлого, но только в зимней сторожке мальчик видел во сне себя самого.

– Когда ты привел его в Лес? – Мальчика вернул к действительности неожиданно ясный и звучный голос старухи. Вопрос был обращен к Пилигриму, и тот улыбнулся друидессе, как внук доброй бабушке.

– Я не приводил его. Он сам туда пришел.

– То есть как это – сам? Он каких кровей? – сердито зыркнула глазами друидесса на долговязого Смотрителя.

Тот проворно наклонился к старухе и что-то зашептал ей на ухо. Карга некоторое время внимала ему, болезненно сощурившись, что придавало ей сходство с птицей-белокрылкой, клюнувшей кислой ягоды, затем в недоумении уставилась на вытянувшегося перед ней друида.

– Эти народы не имеют Посвященных и никогда не имели. Им ведомы волхвование и тайные ремесла, в их краях процветают знахарство и серое ведовство, но только наши речные и озерные братья вхожи в земли славенов и их восточных соседей.

Она проговорила эту тираду, задумчиво поджав губы, словно внутренне не соглашаясь сама с собой. Друиды почтительно молчали, на мальчика, казалось, никто не обращал внимания.

– Как бы то ни было, он умудрился туда попасть. Что ж, время покажет, к худу или к добру это. Но ты отдал ему часть Дара, или я ошибаюсь?

Она пристально взглянула на Камерона, и мальчику показалось что в ее глазах мелькнули искорки недоверия.

– Все остальные средства я исчерпал, а медлить было нельзя, – ответил молодой друид и улыбнулся старухе.

– Ишь ты, – прищурилась друидесса, – все средства…

Пилигрим продолжал улыбаться старухе, и мальчику стало боязно за молодого друида, который так легкомысленно ведет себя с этой явно могущественной колдуньей.

– Ну ладно, тогда так тому и быть, – властно молвила карга и встала из кресла. Следом поднялись все остальные, их взгляды были устремлены на Камерона.

– Он не прошел обряд Посвящения, – мягко напомнил Смотритель.

– Не беда, – сказала старуха и простерла руку к молодому друиду. – Ты принес ему часть своего Дара, и это больше того, что люди называют родством. Теперь этот немой мальчишка – твой ученик. Провидение свело вас в трудный час, возможно, вы встретились и не случайно. Эту ночь ты проведешь в моих покоях, нам есть о чем поговорить, да и срок твоего служения завершен. Мальчика с завтрашнего дня начинайте готовить к Посвящению.

Смотритель увел мальчика, и с этого дня началась его другая жизнь. Спустя три года к нему вернулся голос, но к тому времени он уже мог изъясняться без слов. Он даже не воспринял это как чудо, ибо был уверен, что это когда-нибудь все равно случится. Юный Травник понял, что единственным настоящим чудом на свете является то, что друиды называют Даром, то, чем Камерон поделился с ним не задумываясь, то, что отпущено ему самому неизвестно в какой мере. Имя ему – Жизнь.

ГЛАВА 5
НОЧНЫЕ СЕМЕНА

Ян сидел на бревнышке, окунув ноги в чистую прибрежную воду, и изредка вскидывал руку, норовя поймать шаловливую стрекозу с чернильно-синими крыльями. По дну ползали серые пескари, искали ручейников, от легкого течения подрагивали бурые водоросли, стряхивали случайные пузырьки воздуха, позабытые водяными пауками, которые уже начали строить свои серебряные колокола. Травник расположился рядом, разложив на широком плоском камне содержимое своего мешочка, который в обычное время висел у него за поясом. Быстрые пальцы перебирали бурые, черные и зеленые семена, маленькие цветочные луковицы и белые сухие корешки, шелушили и сортировали их, раскладывали на просушку. Со стороны казалось, что два приятеля уселись на зеленом бережку посудачить поутру да заодно проветриться после пирушки. Вид у одного из них был хмурый, неулыбчивый, другой же, напротив, весело насвистывал незатейливый мотивчик, мешая ладонью семечки да стебельки на белом речном валуне. Так они, наверно, могли выглядеть со стороны на берегу реки ранним весенним утром. Но сейчас каждый был для другого загадкой, и конца разговора никто из них предугадать не мог.

– Объясни все же, зачем я вам нужен теперь? Ты нарассказал столько всего, что у меня кругом голова идет. А зачем мне-то это все знать? Не моего это ума дело.

Ян взволнованно говорил, путаясь и запинаясь от отчаянной неразберихи в голове и горячего желания если не понять, то хотя бы расставить все по местам в этой странной истории, в которую он так неожиданно угодил.

– Тебе-то зачем знать? – в тон ему ответил Травник, подняв голову от своих семечек и корешков. – Причина этому проста. Ключ, который я нашел на твоем подоконнике.

И он протянул Яну большой заржавленный ключ, с которым друид просидел сегодня полночи, изучая и рассматривая его.

– Это то, о чем написал в своей предсмертной записке Камерон.

Ян негодующе отмахнулся от ключа.

– Если он такой важный и ценный, то почему я его не нашел, а тем более – тот молодой старшина? Судя по твоим словам, он обладает недюжинной силой, я-то уж в этом успел убедиться, хоть ты и считаешь, что все это фокус, мираж.

– Это не простой ключ, как ты выражаешься. Он – дар, причем дар последней воли, и в этом прежде всего его важность и ценность. Посиди в горах рядом с умирающим кобольдом и можешь смело ходить по ущельям и долинам, никто тебя не тронет, даже камнепады обойдут стороной. А дар друида может объяснить только друид, а такого, как Камерон, – боюсь, даже мне не под силу. – При этих словах Травник пожал плечами, словно и не бился он над этим ключом столько бессонных часов, не бродил задумчиво ночью под высокими черемухами, мокрыми от теплого дождя.

– Ты и не мог увидеть ключ, здесь нужен Знающий или хотя бы Видящий. Что же до твоего гостя, старшины, как ты его называешь, то он действительно показал тебе фокус, кстати, не самый трудный. Он ведь даже не потрудился продлить его во времени.

Ян вспомнил пучок сухой травы на окне. Некогда оживший, зеленый и сочный, теперь он вновь превратился в душистое сено с легким запахом тления и осени. А перед глазами нет-нет да и возвращалось видение: его теперешний собеседник держит на раскрытой ладони маленькое бурое семечко из своего узелка, оно шевелится, раскачивается из стороны в сторону, поперек дольки бежит трещина, лопается шкурка, и вот уже вверх медленно тянется нежно-зеленый росток, разворачиваются скрученные листочки, и росток тихо движется по ладони друида. Очутившись на краю руки, маленький кустик замирает, затем переползает через палец и падает в траву. Ян наклоняется поднять его и с удивлением обнаруживает, что росток не поддается, прочно сидит в земле. Дудка осторожно тянет и дергает, но маленькое растение упирается корешками, уже показавшимися из вывороченной земли. Ян удивленно смотрит на маленькое зеленое существо, а вокруг хохочут друиды: смеется рыжий Лисовин, заливается хохотом молодой Збышек, хихикает толстый румяный Снегирь, улыбается Книгочей. А росток гневно размахивает скрученными салатовыми культяпками, словно грозит Яну.

– Есть старая проверенная истина: если кто-то – фокусник, он показывает фокусы. Но если кто-то показывает фокусы, это еще не значит, что он – фокусник. Он может им быть в большей или меньшей степени, он может им не быть вовсе. Но это может оказаться и его наименьшей мерой. Сам я, между прочим, склонен подозревать последнее. Камерон скрыл свой дар от чужих глаз, и к тому же, если ищешь потаенное, иногда можешь не обратить внимание на то, что лежит открыто, на виду.

Травник подул на сухую шелуху и сбросил ее с ладони в речную воду. Течение лениво подхватило крылатки семян и понесло в сторону сосновых рощ на другом берегу. Друид проводил их долгим взглядом и повернулся к Яну с отсутствующим выражением на лице.

– Да… – задумчиво проговорил он, словно подведя черту под каким-то трудным внутренним диалогом с неизвестным Яну собеседником. – В большей или меньшей степени…

Друид встал, вошел в воду и некоторое время расхаживал по кромке прибрежной травы, причем маленькие пескари и серебристые уклейки храбро шныряли у самых его ног, ничуть не боясь Травника, который, казалось, их совсем не замечал.

– А если я не соглашусь, что вы тогда будете делать? – Ян испытующе посмотрел на босоногого повелителя трав и цветов. Тот остановился на мелководье и пристально взглянул на Коростеля.

– Мы-то? Мы пойдем дальше, куда ведет нас наша судьба. А вот что будешь делать ты? Что ты будешь делать с даром величайшего из Зеленых друидов, даром, который сейчас кажется тебе пустой безделушкой? А ведь у каждого ключа есть где-то свой замок, и этот замок может оказаться чем угодно. Что скрывает этот замок, куда ведут эти двери – этого ты уже никогда не узнаешь. И хорошо еще, если ты так и доживешь свой век спокойно, без странных и страшных гостей, хотя дары друидов редко покоятся в мире без употребления.

Ян с тревогой поглядел на Травника, силясь проникнуть в его истинные намерения. Тот горько усмехнулся в ответ.

– Не волнуйся, я не собираюсь тебя запугивать, тем более что в мире есть более талантливые мастера по этой части. Я одному удивляюсь: как тебя не волнует, почему именно тебе оставляет свой посмертный дар совершенно незнакомый человек, да еще друид, каких мало было на земле. Как он вообще оказался у твоего дома, да еще на мертвом коне?

– На мертвом коне? – У Яна глаза округлились от удивления. – Как это может быть?

– А ты разве не знаешь, что все друиды – большие любители разъезжать по лесам на мертвых лошадях, да с дырками от мечей в груди! – Травник зло сверкнул глазами на Дудку, и таким Ян увидел друида впервые. – Конь под ним уже несколько часов как мертвый был, когда он до тебя добрался. Я по следам в твоем дворе определил.

Коростель раскрыл было рот, но вовремя осекся. Он уже убедился, что друиды могут многое, недоступное простым смертным.

– К тебе он попал как раз, когда он уже начал развоплощаться, еще бы несколько часов – и все… Ты знаешь ли, есть на земле вещи пострашнее, чем смерть. Камерон сумел снять морок, и ты ему в этом помог. Эти же… люди… – он сделал паузу, – я пока не знаю, как их именовать, они и есть напавшие на него в лесу. Хотел бы я увидеть этот бой…

– Они его… убийцы? – потрясенно прошептал Ян.

– Они на него напали, – поправил его друид. – Судя по тому, что я слышал в последнее время о Пилигриме и что знаю сам, убить его они могли вряд ли. Хотя о них я только могу догадываться… похоже, его ранили, и он сам предпочел смерть.

– Предпочел чему? – не понял Ян.

– Это знал только он, – ответил Травник. – И они. Но я это узнаю.

Он подхватил рукой мягкие оленьи сапоги и быстро зашлепал босиком в дом. Коростель почесал в затылке и тоже отправился за ним – от вопросов у него шла кругом голова.

Вечером они пили чай у огня. Окно было открыто, и в него залетали ночные бабочки, мохнатые и серые, как пепел. Ян рассказывал о своей жизни и детстве в крепости Аукмер. Травник заинтересовался его родителями.

– Они пропали, когда я был еще маленьким. Помню, что отец был офицером городской стражи, приходил вечером усталый, мать кормила его, а он иногда мог заснуть за столом. Я бросался его будить, он меня щипал, и в доме начиналась кутерьма. Отец никогда не брал меня с собой в крепость, и я не знал, был ли он командиром, командовал ли каким-нибудь отрядом. У него был меч, маленький и широкий, я иногда держал его в руках. Наверное, он был не из последних, потому что по дороге на службу его всегда сопровождали солдаты. Они жили рядом с нами в белом флигеле, специально чтобы его охранять. Я очень гордился этим, а родители охранников не любили, хотя при мне старались это не показывать.

– А что с ними случилось? – спросил Збышек.

– Я не знаю, – просто ответил Ян, будто речь шла не о его родителях, а о соседях или прохожих. За долгие годы его одинокой жизни в лесной заимке память о родителях выцвела, подернулась дымкой прошлого; боль, некогда острая, притупилась. Дудка давно уже свыкся с мыслью о том, что он сирота и всегда им был. – Однажды утром меня подняли с постели какие-то две женщины в серых платках, такие в городе никто не носил. Пока они меня одевали, я увидел, что в доме был настоящий разгром: мебель перевернута, одежда разорвана и разбросана по комнатам. Родителей в доме не было, зато повсюду были следы крови. На мои расспросы никто ничего не отвечал. Вечером меня увезли из города в деревню и там отдали на попечение одной доброй женщине, которая не задавала вопросов. Я тогда был уверен, что моих родителей убили, но за что – я не знаю.

Друиды еще долго сидели у огня, вспоминали разные случаи, пили чай с вареньем. Когда стали расходиться спать, Травник вышел с Яном на крыльцо.

– Мне нужно с тобой поговорить, Ян, – сказал друид, доверительно кладя собеседнику руку на плечо. – У меня есть для тебя предложение, только сразу не пугайся и не отказывайся, договорились?

Ян озабоченно кивнул – все его мысли уже были заняты предстоящей утром возней в собственном огороде.

– Очнись-ка, я тебе завтра в случае чего помогу, – легонько встряхнул его друид. Дудка вздрогнул от неожиданности, ведь друид словно подслушал его мысли.

– Да-да, я слушаю тебя, Травник, – рассеянно пробормотал Коростель.

Травник уже просил сегодня Яна проводить их вдоль реки. Дудка обещал ему поговорить с кем-нибудь из деревенских, хорошо знающих окрестные леса. Через день гости собирались продолжить свой путь, а у него накопилось множество дел по хозяйству, да и огород не ждал. Травник здорово помог ему с семенами, научил отыскивать в оврагах целебные травы, сам посадил в его огороде несколько растений, подробно объяснив, как за ними ухаживать, когда поливать и какой водой.

– Я слушаю тебя, – повторил Ян извиняющимся тоном, – я просто задумался насчет завтра. Что ты мне хотел предложить?

С минуту друид молчал, внимательно глядя на парня, что-то мысленно взвешивая, затем, видимо, решился и пригласил Яна движением руки присесть на лавку.

– Помнишь, я рассказывал тебе о северном посланнике, что разыскивал Камерона?

Ян кивнул. В первую памятную ночь, когда они только познакомились, Травник до утра рассказывал ему о своем учителе и о себе. Ян никак не мог понять причину неожиданной откровенности совершенно незнакомого ему человека, который был и старше, и неизмеримо опытней его, простого деревенского парня, играющего по утрам на речном берегу на дудочке и ничего не знающего о земных премудростях. Тогда друид рассказал ему о посланце из северных земель, окутанных туманом недоброй тайны. Отправлен он был одним из северных правителей, и судьба столкнула с ним друидов неожиданно.

Каким-то непостижимым образом северянин сумел обойти все заставы и проникнуть в глубь страны лесных полян, после чего он углубился на восток в сторону светлых и радостных дубрав Лесноречья. Спустя неделю – двигался он фантастически быстро – посланец вышел к синим рекам литвинов, все больше приближаясь к своей цели. Он должен был встретиться с друидом, которого в его краях знали под именами Клест или Снегур. Друид тоже знал о посланнике и шел ему навстречу неизвестно из каких краев, направляясь к старой крепости литвинов Аукмер. Об этом стало известно из записки, найденной у посланца, схваченного городской стражей в Аукмере. Узнав об этом, друид Травник собрал своих людей и спешно выступил навстречу Клесту, потому что он знал его и под другим именем. Встреча с посланником врагов бросала на Пилигрима – а это был именно он – серьезную тень, к тому же он уже несколько лет жил у северных шхер в краях озерных чудинов и ольмов, врачуя и пользуя жителей местных разоренных и опустошенных войной земель. В Союзе стали раздаваться даже обвинения в предательстве, тайном сговоре с заклятым врагом, и маленький отряд Травника разыскивал Пилигрима по всем лесам, рассылая подвластных Кругу соглядатаев в лице людей и даже зверей и птиц – всех, кто мог заметить ночью или днем одинокого путника, умеющего скрывать свою дорогу от посторонних глаз и не оставляющего следов на тропе. В результате друиды вышли к берегу реки, неподалеку от дома Яна. Они и не подозревали, что Камерона разыскивал кто-то еще.

– Так вот, я не сказал тебе тогда одной вещи. Этого посланника я знал прежде, когда-то мы встречались, и не могу сказать, что наши встречи были из числа приятных. В записке были план города, место и время встречи. Я видел записку, но самого посланника увидеть мне не удалось.

– Как? – удивился Ян. – Вы отправились на поиски бог знает куда, даже не удосужившись поговорить с этим человеком, ведь он единственный знал что, куда и зачем? А мне, которого ты совсем не знаешь, ты уже нарассказывал столько всего, что можно на всю жизнь потерять покой и сон.

– Это хорошо, что ты так думаешь. – Друид пристально посмотрел на Коростеля, и глаза его стали узкими холодными щелочками. – Я думал, что ты уже сложил за это время некоторое представление обо мне, во всяком случае, в неблагоразумности меня трудно упрекнуть.

Ян опустил голову. Друид положил руку ему на плечо.

– Мне не удалось увидеть северянина, и это, к сожалению, не зависело от меня, хотелось мне того или нет. Я тебе уже сказал, мне знаком этот посланец, и, поверь мне, он не принадлежит к числу тех, кто сдается в плен. Его узнали на городском рынке, выследили и окружили. Я не завидую страже, сколько бы их ни было. Северянин владеет тайными искусствами нападения и обороны, которые в наших краях неизвестны. Точнее будет сказать, владел. Он убил несколько стражников, и тогда на него навалились все разом. Даже он не смог устоять, и его зарубили алебардами. Впрочем, он вряд ли бы что-то сказал, даже если бы его и захватили живым. Записку нашли у него на теле, а умирая, он назвал имя Камерона.

– Когда ты просил меня проводить вас вдоль реки, ты говорил, что вам нужно увидеть посланца, – сказал Ян. – Как же теперь понимать твои слова, если его убили в Аукмере! Он что же, пошел домой пешком как ни в чем не бывало?

– Пойти он, конечно, не мог. Ниже по реке от твоего дома есть заброшенное воеводское кладбище. Там в войну хоронили неопознанных убитых и умерших от ран и болезней, в том числе и северян. На это кладбище и отвезли убитого посланца, закопали где-нибудь на окраине в бурьяне. Туда я и просил тебя нас проводить. Понимаю, у тебя сейчас, конечно, много своих забот, но сегодня вечером, когда ты рассказывал о своих родителях, я решил еще раз предложить тебе стать нашим проводником, хотя бы на время. Я могу предложить тебе шанс, которого у тебя в жизни никогда не будет, и для этого нужны лишь твои вера и мужество. Попытайся поверить тому, что я тебе сейчас скажу, – продолжал друид. – Нас учат с детства ремеслам, о которых ты и не слыхивал, да ты уже успел в этом убедиться. Среди них есть и особые искусства, доступные не каждому друиду или волхву. А в их числе есть те, которые используются только в особых случаях или при крайней нужде. Мы здесь, у тебя, – это и есть тот случай крайней нужды, когда ни время, ни обстоятельства не позволяют обойтись привычными средствами. Истинная цель нашего похода – найти посланца и узнать от него все о Пилигриме Камероне, и самое главное – что у него могло быть общего с нашим врагом. Выслушай! – резко остановил друид удивленное восклицание Яна. – Мы, друиды, владеем умением вызывать из страны мертвых, это искусство древнее и небезопасное даже для Посвященных. Нам нужно вызвать Посланца и добиться у него ответа. Конечно, если он еще не ушел далеко… – задумчиво добавил Травник.

Ян потрясенно молчал. Он вдруг понял, что его не обманывает этот странный седой человек, который по возрасту годится ему в старшие братья. Но на такие темы с ним еще никто не говорил ни разу в жизни…

– В уплату за твои труды мы можем спросить о твоих родителях, если, конечно, они там, где ты думаешь. Может быть, удастся узнать, что с ними случилось…

– Кто на земле может сказать об этом? – горестно проговорил Ян.

– На свете, безусловно, кто-то об этом знает, хотя бы те, кто в этом повинен, – ответил Травник. – Но мы спросим не у земных хозяев. Этот Привратник хорошо осведомлен о делах в своей епархии. Мне кажется, что он уже ждет нас. Вот только Камерона он для нас отыскать не сможет, это даже ему неподвластно, потому что друиды – не обычные люди. Их высота глубже, глубина же выше, чем у других, так мне это видится. Ну, что ты на это скажешь, Ян Коростель?

– Думаю, пока я не могу тебе ответить, – тихо сказал Ян.

Травник понимающе кивнул.

– Вы уходите завтра, вот утром я и скажу, – пробормотал Коростель и испытующе взглянул на друида. На душе у него было тяжело, как в воздухе перед темной грозой. – А ты можешь мне ответить на один вопрос, только честно?

– Отвечу, Ян, отвечу честно на любой твой вопрос! – сказал Травник.

– Хорошо!

Ян, казалось, собрался с духом, но почему-то никак не мог высказать то, что накипело в душе, что он ощущал внутренним, каким-то звериным чутьем, о существовании которого у себя он уже начал подзабывать за недолгое время мирной жизни со своим домом и огородом.

– Мне кажется, Травник, я тебе нужен не только как проводник. Ты бы не стал возиться со мной, рассказывать столько всего. Ты узнал у меня все, что хотел, и вы бы уже давно ушли.