Текст книги "Ключ от Дерева"

Автор книги: Сергей Челяев

– Где Патрик и Казимир? Что произошло? – повторил Збышек, с отчаянием вглядываясь в лицо товарища, словно пытаясь прочитать что-то в его потускневших, наполненных страданием и тоской глазах. Вновь приподнялась ладонь, и Молчун сделал несколько жестов. Эгле вскрикнула, и друиды тут же как один замолчали, словно оцепенели.

– Это правда, Йонас? Повтори! Это правда? – изменившимся голосом тихо сказал Травник, и на этот раз Молчун нашел в себе силы кивнуть. Затем глаза его медленно закрылись, и он лишился чувств, повиснув на руках и обрубках ветвей.

– Что, что он сказал? – проговорил снизу Ян. Он сел на колени, бледный, ничего не понимающий и тревожно переводил взгляд с Травника на Марта и Эгле.

– Он сказал, что это были зорзы… – тихо пояснил Травник. Март, стоявший рядом с ним, был больше всего похож на скорбное бронзовое изваяние. Эгле уцепилась за его руку, а поодаль, у ствола, стояли, нахмурившись, оба стражника.

– Еще сказал, что они напали внезапно, и был бой, – продолжил друид. – Оба взяты на корабль, что пристал неподалеку. Видимо, он ждал их наготове.

Друид невесело присел рядом с Коростелем, обхватил колени руками. Затем посмотрел Яну в глаза, положил руку ему на плечо.

– И еще, Ян… Молчун показал, что один из них убит.

– Кто? – Коростель чуть не вскочил от неожиданности, но ноги его не держали, и он, побледнев, со стоном опустился на песок.

– Кто, Симеон?

– Мы не знаем. И Молчун не знает, – ответил Травник. – Он только показал: один мертвый, другой живой. Вот так, брат…

В этот миг Молчун вновь тяжело задышал, приходя в себя, и друиды стали решать, что теперь делать. Стражники предлагали вынуть из его тела обломки ветвей, но Эгле строго-настрого запретила, чтобы не было еще большей потери крови, которой Молчун и без того лишился немало. Из срубленных Жигмонтом ветвей и одного из плащей Травник с Мартом быстро соорудили носилки, и на них осторожно переложили Молчуна, который лежал в забытьи. Дудочка Коростеля остыла, с нее опали увядшие листья, и Ян осторожно уложил ее обратно в футляр, предварительно вытряхнув из нее всю бурую зелень. О том, куда нести Молчуна, рассуждали недолго: Коростель решить попросить помощи у Паукштисов, дом которых был по дороге. Он помнил, что Рута, по ее словам, преуспела во врачевании благодаря урокам, которые ей давал старенький лекарь на практике, объясняя причины и методы лечения заболеваний, с которыми к нему обращались страждущие квартала торговцев. Ян почему-то был уверен, что земляк дядька Паукштис не рассердится на него, и к тому же так не хотелось тащить Молчуна к чужим людям.

Пятрас и Жигмонт вызвались донести Молчуна до заставы, но дальше идти отказались – они и так порядком забросили службу. Стражники уже взялись за длинные концы веток, служившие ручками самодельных носилок, когда Травник попросил их подождать, вернулся к дереву и поднял с песка нож с полосатой стеклянистой ручкой.

– Добрый нож, – одобрительно хмыкнул долговязый стражник. – Мужик, что воткнул его в это треклятое дерево, был, должно быть, силен – еле вырубили его топором из ствола.

– Не только силен, но и не очень меток, – добавил Травник, засовывая клинок за пояс, и Коростель в ту же минуту вспомнил, чей это был нож. Он всегда висел на поясе у Снегиря, отдельно от перевязи, в которой Казимир держал свои метательные ножи. Видимо, не случайно: нож был гораздо массивнее остальных, и Снегирь никогда не швырял его на тренировках или ради забавы. Знал Ян и другое: Снегирь никогда не метал ножи попусту, но если доходило до демонстрации его искусства – не промахивался никогда, иногда из чистого бахвальства запросто всаживая второй нож в ручку первого. Но у этого клинка ручка была не деревянная, а из чего-то, напоминающего стекло или слюду, и Ян никогда не видел таких веществ прежде.

– В кого же целил Снегирь? – задумчиво проговорил Коростель, вертя в руках нож с полосатой ручкой.

– Это пока знает только он. – Друид кивнул на Молчуна, утонувшего в носилках из ветвей. – Но мы узнаем, непременно узнаем. Что-то у меня сердце ноет, не иначе, будет гроза.

Стражники взялись за ветки, разом подняли самодельные носилки и скоро зашагали по песку, выходя на дорогу, ведущую в рыбацкий поселок. Нужно было спешить – раны Молчуна снова начали кровоточить.

ГЛАВА 10
МОРСКАЯ ЗВЕЗДА

Ян не ошибся в земляках. Старина Юрис сразу разбудил слугу и отправил его к лекарю, у которого училась Рута. В доме Паукштисов нашлась небольшая свободная комнатка, светлая, с большим окном, куда хозяева и поместили раненого. Переноску в квартал торговцев немой друид перенес плохо: Молчун метался в беспамятстве и бредил и у него открылись кровотечения. Оставив его на попечение Гражины и Руты, которые тут же принялись хлопотать над раненым, друиды собрались в комнате Юриса.

Настроение у всех было хуже некуда. После всего произошедшего Ян чувствовал себя полностью разбитым, во всем теле была вяжущая слабость, сковавшая все члены, и хотелось сидеть или лежать в неподвижности, как замерзший путник, отогревающийся в теплой избушке после изнурительной зимней дороги. Но обо всем этом Коростель только устало размышлял, помогая разбирать вещи пропавших Книгочея и Снегиря.

В заплечном мешке Казимира не было ничего особо примечательного, кроме запасной обоймы метательных ножей. Одежда, одеяло, немудреный походный скарб друида, привыкшего скитаться по лесам в любое время года. Травник и Март аккуратно разложили вещи Снегиря на кровати, стремясь не пропустить ничего важного. Но вещи краснощекого толстяка мало что говорили о своем владельце, в мешке было только все самое необходимое. Ян же разбирал заплечную котомку Книгочея, и первое, на что он наткнулся, была знаменитая книга, которую Патрик всегда доставал в любую выдавшуюся минуту отдыха и покоя. Книга, откуда он черпал пищу для своих раздумий и размышлений, в которые никого не посвящал. Книга, которая заменяла Книгочею все остальные на свете, книга, в которую не удалось заглянуть еще никому из его товарищей. Ян даже в руки ее взял с опаской – вдруг здесь заключены такие секреты магии, которые нельзя видеть простому смертному, или же на ее страницы наложено запретительное заклятие, сулящее большие неприятности тому, кто дерзнет заглянуть в нее без дозволения владельца. Но интерес был велик, и когда Травник решил посоветоваться с товарищами, как поступить, все дружно поддержали его в том, что книгу надо посмотреть, вдруг она содержит что-то такое, что прольет свет на эту мрачную историю. Все сгрудились вокруг кровати, на которой Коростель раскладывал вещи из заплечных котомок пропавших друзей, и Ян, затаив дыхание, раскрыл темную кожаную обложку. Первый лист был пуст, и Ян принялся листать книгу Патрика.

К глубочайшему удивлению и разочарованию друидов книга была пуста. Кое-где на первых десяти или двадцати страницах были изображены маленькие фигурки или значки, но не было ни одного предложения, ни одного слова и даже ни одной буквы. Пролистав книгу до конца, Коростель в недоумении поднял голову.

– Я понял, – медленно проговорил Симеон, словно все еще внутренне советуясь сам с собой. – Патрик, сидя со своей книгой, просто думал. Мы думали, что он выискивает в своей колдовской книге бездны знания и ищет ответы на вопросы, которых немало возникало во время нашего похода. Но нет на свете ни одной книги, которая могла бы дать ответы на все проклятые и мучительные вопросы, которые нет-нет да и всплывут в голове такого человека, как Патрик. Книги только учат думать и ни в коем случае не отчаиваться, если попадешь в затруднительное положение. Я, конечно, говорю только о хороших, полезных книгах. А Книгочей думал, он это умел, отгородившись от праздного любопытства окружающих своей книгой. И у него всегда был дельный совет на все случаи жизни. Он…

Травник запнулся, почувствовав, что заговорил о Книгочее в прошедшем времени, хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой и вышел в сени, туда, где сочувственно притих дядька Юрис. Тот что-то сказал, Травник ответил, и они стали говорить о чем-то. Между тем из светелки вышла Рута, но тут же остановилась в дверях, увидев Эгле и Марта, пытливо смотрящих на нее.

– Сейчас дядюшка Гайдис вынет ветки, обработает раны, и вашему товарищу будет легче, – тихо сказала она и направилась в кухню, где уже была приготовлена горячая вода. Эгле увязалась за ней, и обратно они вернулись уже вместе, неся бинты, тазик кипятка, ведро воды и кувшин. Ян и Збышек хотели последовать за ними, но на пороге светелки, где врачевали Молчуна, девушки остановили приятелей и, успокоив их на словах, решительно закрыли перед самым носом Марта дверь. Оттуда через некоторое время раздались стоны, вздохи, оживленные разговоры и стук чего-то железного, наверное, лекарских инструментов, после чего все стихло. Посидев немного, молодые люди отправились в сад, где уже сидели за беседой Травник и Юрис.

Лекарь все сделал в лучшем виде: промыл раны Молчуна, обработал и зашил их, наказав ни в коем случае пока не беспокоить раненого. Он долгое время отказывался от вознаграждения, уверяя, что наградой ему стал опыт, приобретенный во врачевании этого необыкновенного случая, однако все же уступил, и в его кошель перекочевало несколько звонких монет. Уходя, он обещал навещать больного, потому что Юрис и Гражина согласились оставить Молчуна у себя в доме до его выздоровления, видя, в какое отчаянное положение попали друиды. Большую роль в этом решении сыграла, конечно, Рута, заявившая, что будет ухаживать за больным и быстро поставит его на ноги. Ян еще раз подивился удивительной простоте и гостеприимству родителей Руты, на что тетка Гражина заявила, что они теперь Яну «за родню» и что по возвращении он непременно должен остаться в Юре – «земляки в этой жизни всегда помогут». То, что друиды и Ян отправляются на Север, Паукштисы поняли сразу, узнав о несчастье, случившемся с двумя товарищами Яна. Травник от лица всех гостей сердечно поблагодарил хозяев, оставил, несмотря на протесты Юриса и Гражины, деньги и массивный золотой перстень – «на лекарства и снадобья» – и, прощаясь, что-то шепнул на ухо Руте. Девушка выслушала с самым серьезным видом, кивнула в ответ и тоже сказала что-то, но так тихо, что Коростель, стоявший позади друида, не расслышал ее слов. Травник улыбнулся, поклонился Юрису и Гражине, и друиды вышли из дома.

– Смотри же возвращайся скорее, – и робко, и строго одновременно сказала Рута Яну, когда они спустились с крыльца. – Ваш старший обещал, что будет тебя беречь и ты скоро вернешься, целый и невредимый. А то вон какие с вами страсти приключаются!

Рута расправила воротник на куртке Коростеля и лукаво усмехнулась.

– Платочек-то мой цел?

– Цел, – весело ответил Коростель, чувствуя, что Травник и Март отвернулись, делая вид, что заняты разговором, и только Эгле смотрит ему в спину. – А зачем ты мне платок дала, это же, говорят, примета плохая, к разлуке или еще там чему?

– А кто в приметы верит, тот… – И Рута, как в детстве, вдруг быстро проговорила ему озорную детскую присказку, которых она всегда знала несчетное количество.

Ян рассмеялся, не столько даже от того, что девушка без заминки употребила крепкое выражение из детского жаргона, а от того, что Рута, оказывается, мало изменилась со времен их деревенской дружбы, и у него даже сердце отчего-то на секунду сжалось – нахлынуло прошлое.

– За вашего человека не беспокойся, выхожу, – решительно поджала губки девушка и одними глазами указала Коростелю за его плечо. – А она у вас кто такая?

– Эгле? – догадался Ян. – Она внучка одной очень важной старой друидессы, даже, по-моему, правнучка.

– А-а-а, – непонятно для Коростеля протянула девушка, искоса глянув на Эгле, которая тут же отвернулась. – Вот пусть она и ворожит там, колдует, как у них, у друидов этих твоих, принято, да только на тебя не поглядывает.

– Ладно, – усмехнулся Ян, – так ей и передам.

Рута тут же показала ему язык и, опомнившись, виновато улыбнулась, а за спиной послышалось вежливое покашливание Марта. Ян махнул рукой на прощание Паукштисам, которые с довольным видом смотрели на него, неловко пожал руку Руте, повернулся и пошел по улице за товарищами – те уже шли не спеша, ожидая, когда Коростель их догонит.

Сборы на постоялом дворе были недолгими, и через полчаса трое друидов и Ян уже спешили по булыжной мостовой мимо деревянных заборов, аккуратных домиков и маленьких садиков яблонь, слив и груш к северной городской заставе. Путь их лежал в сторону моря.

День, который так трудно начался, не принес особой радости и дальше. Погода, еще вчера такая ясная и солнечная, переменилась, задул сильный ветер, солнце скрылось, и небо было белесо-серое, с мелкими рваными облаками, быстро ползущими вдаль, к линии горизонта. Из-за серого неба было плохо видно впереди, и Ян никак не мог разглядеть долгожданного моря, близостью которого была пронизана вся жизнь морского форпоста. По дороге они переговорили на заставе со знакомыми стражниками. Те указали им дорогу к заливу и сообщили, что, по всей видимости, моря не видно из-за того, что начался отлив. Путь к заливу лежал через пески, но друиды, несмотря на множество следов в начинающихся дюнах, никуда не сворачивали – они были уверены, что Книгочея и Снегиря скорее всего увезли на лодке или корабле. То, что они не нашли мертвого тела одного из них, не прибавило друидам надежды. Они знали, что зорзы вполне могли прихватить с собой и мертвого друида, если верить рассказам о жутких некромантских деяниях, которые якобы творили в землях ольмов, ладов и чуди люди, очень похожие по описаниям перепуганных местных жителей на слуг Волынщика.

Между тем друиды дошли до кромки бывшего берега, но моря не было видно по-прежнему. Напрасно всматривался вдаль зоркий Март, напрасно напрягала зрение Эгле, напрасно оглядывались по сторонам Коростель и Травник – моря не было. Симеон был молчалив, он, казалось, даже не прислушивался к репликам, которыми обменивались его более молодые спутники. Между Мартом и Эгле в какой-то миг словно кошка пробежала – фразы, которые они теперь бросали друг другу, были бы, наверное, ироничны и даже язвительны, если бы не общее подавленное настроение от известия о смерти одного из их товарищей. Нерадостен был и окружающий пейзаж: чахлые кусты, гнилая древесина остатков старых рыбацких лодок и песок, песок без конца и края. Вокруг было немало воды, но это были только следы ушедшего и заплутавшего где-то моря.

Через два часа друиды остановились. Теперь уже было ясно: дело не в отливе. Каким-то непостижимым образом море ушло от своих берегов, и судя по озабоченному виду Травника, друиды не были знакомы с магией, которая была властна над гигантской толщей воды и всеми ее обитателями. Зато с ней явно были знакомы зорзы, и теперь где-то далеко впереди люди Птицелова уводили в плен двоих товарищей Яна. Или одного, мрачно думал Ян, слушая, как друиды тихо совещаются между собой. Направление пути они знали – Коростель уже давно убедился, что Служители Леса каким-то непостижимым для него образом чувствуют друг друга, словно между ними существует некая мысленная связь. К удивлению Яна, речь на привале шла главным образом о ноже.

– Это точно нож Снегиря, такой есть только у него, – горячо убеждал Травника и Эгле Март. Ян присел на старую замшелую корягу, пытаясь уловить суть разговора.

– Ты точно уверен? – Травник задумчиво вертел в руке нож с полосатой рукояткой, который они вытащили из дерева, взявшего в плен Молчуна.

– Конечно! – запальчиво воскликнул молодой друид. – Помнишь, он еще рассказывал, как ему досталось это вещество, из которого сделана ручка?

– Получается, он либо выронил нож в пылу схватки и кто-то из зорзов им воспользовался, либо… – Травник в неопределенности покрутил пальцами.

– Либо он сам метнул нож в Молчуна, – докончил за него Збышек и даже присвистнул от очевидности этого вывода.

– Да, верно, Казимир никогда не теряет свое оружие, ни при каких обстоятельствах, как бы ни складывался бой, – подтвердил Травник.

– Что же тогда произошло? Ведь Снегирь никогда не промахивается… – задумчиво проговорил он, оглядывая товарищей, как бы ища у них ответа.

– А я не очень понимаю пока, при чем здесь этот злополучный нож, – сказал Коростель. – Кинул ли его зорз, или это была рука самого Снегиря – я не вижу пока особой разницы, ведь причины мы не знаем.

– Это верно, – заметила доселе молчавшая Эгле. – Причины мы не знаем, но дело в том, что есть еще и третья возможность.

– Какая, девочка? – оживился Симеон, а Март посмотрел на внучку друидессы недоверчиво.

Несколько мгновений девушка молчала, словно приводя в порядок мысли в голове, но, похоже, она просто ловила языком случайно попавшую в рот шерстинку или волосок. Она сняла двумя тонкими пальцами что-то с кончика языка, коротко глянула на пальцы и сбросила соринку неожиданно широким и плавным жестом.

– Заклятие, – пояснила она. – Он закрепил заклятие.

Друиды и Ян молча и с интересом смотрели на Эгле.

– Тот, кто бросил нож, – пояснила девушка. – Нож, воткнувшись в ствол, закрепил наложенное на дерево заклятие, поэтому его и не могли вытащить.

– Такое возможно, – согласился Травник. – Очень возможно. Остается только выяснить, кто бросил нож – зорз или Снегирь.

– Нож бросил тот, кто наложил заклятие, – безапелляционно заявила Эгле. – У вашего Снегиря ведь не было повода убить Молчуна, верно?

– Думаю, да, – согласился Травник.

– Значит, нож бросил зорз, – подытожила внучка друидессы.

– Зачем же тогда они оставили Йонаса тут? – не согласился Март. – Им было бы проще либо убить его, либо забрать с собой. Накладывать заклятие на дерево – путь очень долгий и уж слишком изощренный.

– Но ведь они и собирались предложить нам не самый короткий путь к смерти, – скептически пробормотал Коростель. – Если так, тогда все это – в их духе.

Некоторое время все молчали, анализируя сказанное. Затем Травник встал, давая тем самым знак продолжать путь.

– Там все было очень быстро, – сказал Симеон, – я знаю Патрика и тем более – Казимира. Если мы узнаем, как все было на самом деле, мы поймем и принцип их хваленой Игры. Но уже то, что Птицелов, если только он тоже был с ними, кого-то забрал с собой, говорит о том, что они пытаются нас как-то отделить.

– От кого? – не понял Ян.

– Я неверно выразился, – ответил друид, и Март согласно кивнул. – Не отделить, а, скорее, разделить. А сделать это можно только по какому-то принципу.

– Или признаку, – добавил Збышек, и от этих слов Ян невольно поежился.

– Согласен, – подтвердил Травник. – А теперь – вперед. Должен же этот проклятый песок когда-нибудь кончиться.

Друиды и Ян подхватили заплечные мешки и вновь тяжело зашагали по влажному и вязкому песку вслед за ушедшим морем.

Между тем миновал полдень, час, другой, третий, а они по-прежнему шли. Странное дело: если поначалу маленькому отряду под предводительством Травника попадались большие лужи, вода в которых была солона на вкус, в чем они убедились, решившись умыться в одной из них, большие пучки гниющих водорослей и длинные плети морской травы с запутавшимися в ней грязными ракушками, то мало-помалу почва под ногами становилась все суше и суше и кое-где даже начала трескаться. Казалось, время повернулось вспять, и, наступая на пятки ушедшему морю, путники словно удалялись от него все дальше. Глядя на озабоченные лица друидов, Ян осознавал, что его спутники еще ни разу не встречались с подобной магией, магией столь невероятной силы, способной, похоже, повернуть вспять даже ход всесильного времени. Если утром по небу еще бежали мелкие рваные тучи и изредка принимался накрапывать дождик, то теперь серое небо было чистым и холодным, как поздней осенью, когда природа в последний раз прибирается в ожидании снега и зимних морозов. Последние два часа перед очередным привалом путники шли по твердой и сухой потрескавшейся земле, которую лишь с большим трудом можно было принять за бывшее дно холодного и бурного моря Балтии. Изредка им попадались вросшие в темно-серый песок целые остовы кораблей. Выглядели они жутковато: казалось, в их сгнивших трюмах или где-то в песке, под трухлявыми днищами, обитает кто-то, кто сейчас злобно смотрит на бредущих мимо вконец измотанных людей, и только отсутствие ночной темноты мешает ему сейчас выползти из старых морских гробов, окружить, напасть и разорвать на клочки любого, кто осмелился потревожить его тленное одиночество. Так думал Ян, с трудом передвигая ноги вслед за маячившей перед ним спиной медленно бредущего Марта и угрюмо взирая на гнилые корабельные доски последних упокоищ бывшей флотской славы Балтии. На самом-то деле кладбище кораблей, конечно, было необитаемо, и здесь правил только ветер, который к вечеру усилился и уже задувал все сильнее. На ближайшем привале было решено часок отдохнуть – идти по сухой почве вперемешку со слежавшимся песком было легче, чем утром, но все уже просто выбились из сил, и тело каждого настойчиво требовало отдыха.

– В карман они засунули это проклятое море, что ли, – тихо ворчал Збышек. Эгле на протяжении всего пути не упускала случая подтрунить над своим приятелем, что, конечно же, не придавало молодому друиду дополнительного оптимизма. Девушка явно с большим удовольствием болтала с Яном, но тот порядком устал и неохотно поддерживал разговор, думая о себе, о детстве, о родителях, о Паукштисах и Руте. Иногда Март начинал говорить на ходу вслух: сокрушался о тяжело раненном Молчуне, строил версии, где сейчас могут быть старина Лисовин и братец Гвинпин. О Снегире и Книгочее друиды и Ян в разговоре теперь почти не упоминали – говорить было нечего. Травник большей частью молчал, изредка отвечая на вопросы спутников короткими и отрывочными репликами. Наконец он сделал знак остановиться, посмотрел в сторону Марта, возившегося с лямками своего заплечного мешка, и улыбнулся.

– Ни одно магическое искусство не способно поддерживать долго столь мощные чары, парень. Рано или поздно мы их нагоним.

– Скорее бы, – поджала пухлые губы Эгле.

– Лучше поздно, чем никогда, – философски заключил Коростель, и все почувствовали, что теперь уже никому не хочется говорить ни о песке, ни о море. Все темы иссякли сами собой, и виной тому были безмерная усталость людей и пробирающий душу ветер. Они расстелили два плаща – песок был прохладный, но не холодный, – укрылись парой походных одеял, которые всегда лежали у каждого в заплечных котомках, и смежили веки. Каждый из друидов умел при желании заснуть на пятнадцать – двадцать минут и проснуться – нужно было только перед сном дать себе команду завести внутренние «часы». За время странствования со Служителями Леса Ян тоже выработал в себе это умение, поэтому он спокойно закрыл глаза и задремал. Небо понемногу темнело – опускались сумерки.

Ночь не привела отряд Травника к цели. В темноте, не переставая, дул сильный и сухой ветер, забираясь в складки одежды, холодя ноги и высушивая лица. Путники молча брели, кляня проклятый суховей и напряженно вглядываясь вдаль – не зачернеет ли впереди большая вода. Но все было по-прежнему, не слышен был и плеск волн, который задолго до побережья оповещает по ночам о близости моря. Пришлось даже одеться потеплее – ходьба уже не согревала.

Понемногу прояснилось, и пришел безрадостный рассвет. Друиды молчали, и только Март принялся высвистывать какую-то грустную мелодию, затихая и принимаясь вновь свистеть, словно он находил в этом занятии что-то важное для себя. Настроение было уже даже и не подавленное – в душу понемногу забиралось отчаяние от бессилия помочь своим, а горизонт все так же терялся в маленьких песочных и земляных холмиках. Они остановились вновь – после бесконечного ночного пути ноги отказывались идти дальше.

– Чего это ты свистишь, Збышек? – вяло поинтересовался Ян. У него самого губы настолько пересохли, что он часто прикладывался к объемистой фляге с чистой водой, которую набрал в фонтанчике на одной из ночных улиц Юры.

– Да так, несколько строчек, – смутился Март и сразу перестал свистеть.

– Спой, Збышек, – неожиданно сказал Травник и откинулся на спину, явно приготовясь слушать.

– Да тут не всем нравится, как я пою, – пробурчал Март.

– И вовсе даже нет, – лукаво заметила Эгле. – Вот когда ты поешь – мне очень нравится. Не нравится мне, только когда ты задираешь нос.

Они переглянулись с Травником, и тот подмигнул девушке. Коростель между тем улегся на спину, обернувшись плащом, подложил руки под голову и тоже приготовился слушать.

– Ну ладно, – махнул рукой одновременно и смущенный, и польщенный Март. – Только чур строго не судите – это только так, несколько строк.

Он уселся поудобнее, закутался от ветра в одеяло, помолчал несколько мгновений, словно припоминая слова, и затем тихо, мелодично и очень чисто запел.

 
Заносит белый мой, песчаный голый край – там был вчера я
А утром вновь пролив разбудят крики чаек – далеко ушел корабль
 
 
Скорей бежим, скорей, ты бейся в парус, брат мой, Ветер
Я побегу вперед – вон там скала, и к ней на грудь упасть…
Прости, сестра
 
 
Мне моря штиль преградой стал – я так устал
А над землею гордо реет суховей
 
 
Повисли паруса, уже не бьет волна, и умер ветер
Прозрачны небеса, не слышно криков чаек – далеко ушел корабль…
 

Песня кончилась, но всем почудилось, что они даже ощутили далекий плеск волн, словно дыхание моря приблизилось к ним и было сейчас где-то рядом, за спиной.

– По-моему, здорово, – подал голос со своей импровизированной лежанки Коростель. Он словно наяву представил картинку из дешевой потрепанной книжки, которую они в детстве часто разглядывали с Рутой: море, чайки над волнами и далекие паруса уходящего куда-то в синеющую даль маленького корабля.

– Точно, – подтвердил Травник. – В твоих словах словно магия заключена, вот только грустно немного.

А Эгле вскочила с колен, подбежала к Марту и неожиданно звонко чмокнула его в щеку, так что все рассмеялись, а молодой друид в мгновение ока залился краской. Девушка тут же скорчила ему рожицу и стремглав вернулась на свое место подле Симеона. Ян сразу вспомнил Руту, и на душе у него заскребли кошки.

– Что ж, пора в путь, – заключил Травник, с сожалением вставая с песка и потягиваясь всем телом. – Зорзы не ждут.

– Где же это море… – сокрушенно вздохнул Збышек, и Эгле тяжело вздохнула тоже.

Коростель с трудом привстал, скатал плащ и вдруг увидел в земле, на которой он только что лежал в изнеможении, маленькое полузасыпанное песком отверстие, наподобие маленькой норки. Из него выглядывал уголок чего-то непонятного, красно-коричневого, с зубчиками, и острого, как треугольный луч. Не долго думая, он ухватился за кончик этой штуки и неожиданно вытащил из песка маленькую живую морскую звезду. Все ее пять лучей нервно подрагивали, и звезда сокращалась всем телом, пытаясь вырваться из ладони Яна.

– Смотрите, звезда! – воскликнул Ян.

Все обступили его, разглядывая удивительную живую находку. Животное притихло, но Коростель ладонью отчетливо ощущал, как в этом странном, облепленном песком и илом теле, щекочущем руку, тихо и испуганно пульсирует жизнь, или, как друиды говорили, Дар.

– Она пережидает отлив, – промолвил Травник. Он обвел взором своих друзей – Марта, Коростеля, Эгле – и вновь повторил: – Она пережидает отлив. Она знает, что море вернется. Это хороший знак.

Они посмотрели на Травника все: Март, Коростель и Эгле. Лица их были запыленные, припорошенные песком, с потрескавшимися от злого ветра губами. Вокруг простиралась земля пополам с песком, кое-где из нее торчали стебли чахлых кустиков, а шелесту песка вторил в небе над головой холодный ветер-суховей, словно подхватив слова песни Марта: далеко ушел корабль… далеко ушел… корабль… далеко… ушел… корабль… далеко…

– Это хороший знак, – повторил Травник, словно убеждая в этом себя, друзей, а может быть, недобрую судьбу. – Будем считать так.

Ян держал на ладони красно-коричневую морскую скиталицу, и ему казалось, что где-то вдали он слышит волны – тихий, еле уловимый шепот прибоя.

– Мы ведь найдем их, Симеон? – тихо спросил Збышек, приглаживая растрепавшиеся волосы и незаметно смахивая слезу неуловимым движением, чтобы никто случайно не подумал, что она вызвана не этим бесконечным, иссушающим душу и сердце ветром.

– Найдем, – ответил Травник. – Непременно найдем. Море вернется.

В ушах у Яна вновь тихо зашумело, потом этот звук вдруг усилился – в нем было что-то зовущее, требовательное, заливающее тихим шелестом воображаемого прибоя сердце. Коростель отстранил рукой Симеона и нетвердыми шагами, спотыкаясь и проваливаясь в песок, побрел вперед, к высоким дюнам, туда, куда его неустанно звал древний и вечный неодолимый зов – зов моря, которого он никогда не слышал.

Когда Ян одолел несколько шагов, Травник издал тихое восклицание и, обернувшись, указал друидам на песок, по которому только что ступал Коростель. Несколько следов глубоко вдавились в песок, и в образовавшихся ямках медленно выступала вода. Глаза Эгле в мгновение ока стали удивительно большими и круглыми, и лицо ее буквально просияло. Травник закричал что-то Яну, но тут же закашлялся от налетевшего порыва пыльного ветра и, не дождавшись ответа, тяжело двинулся за ним вслед. А Ян Коростель по прозвищу Дудка все шагал и шагал по песку, осторожно держа в руке колючую морскую звезду, и пальцы его сжимались все сильнее и сильнее, и он чувствовал, как колючки ее жестких лучей давят и царапают ладонь мелкими иголочками, и от этой малой боли, казалось, уходила боль из души, боль большая, огромная, невероятная, вместе со страхом и отчаянием ушедшего дня. А звезда была крепка, как камень, остра, как иглы, и она словно вела, вела его вперед, туда, где пряталось, заплутало, провалилось это проклятое, это ненавистное, это величественное и невозможное море.

И только Март стоял недвижно, словно оцепенев. Плащ упал к его ногам в песок, и дорожная котомка свешивалась с плеча, норовя соскользнуть на землю. Март, прищурившись, напряженно всматривался вдаль, туда, за спины бредущих Яна, Травника и бегущей за ними Эгле. Обветренные губы молодого друида что-то неслышно шептали, а по запыленной щеке Марта, оставляя грязную дорожку, теряющуюся в уголке рта, медленно ползла влажная полоска – снова начинался ветер.