Текст книги "Метро 2033. Мраморный рай"

Автор книги: Сергей Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 2. Гость

Разбудили его ноющие ноги. Надо было не полениться и скинуть с себя ботинки, которые он не снимал уже несколько суток. Черт возьми, как же сейчас там внутри, наверное, воняет. Сергей лениво и нехотя поднялся, усевшись на краю койки чувствуя тот самый дискомфорт, который ощущает, наверное, каждый, долго проспавший в одежде и ботинках. Даже потеряв все блага цивилизации и элементарный комфорт, людям все-таки было предпочтительнее спать в уютных постелях, раздевшись и зарывшись под теплое одеяло, уткнувшись головой в мягкую подушку.

Он повернул голову, морщась и растирая затекшую шею ладонью.

У входа сидел в инвалидном кресле пожилой седой человек с морщинистым лицом и глубоким шрамом на левой скуле. Он задумчиво разглядывал отметины на рюкзаке Маломальского, что оставили когти летающей твари.

– Здорова Казимир. – Хрипло буркнул Сергей. Первое слово после долгого и глубокого сна всегда звучало как-то странно, словно не своим голосом.

– Как же ты напугал, Бумажник, – вздохнул Казимир, укоризненно качая головой.

– В смысле.

– Да тут уже никто не надеялся, увидеть тебя живым. Да и вообще… Увидеть.

– Ну, брось, – Сергей зевнул. – Я же везунчик. Все знают об этом.

– Ага. Я когда-то тоже так думал про себя, – невесело усмехнулся старик и принялся растирать ладонями обрубки своих ног, от которых ни осталось ничего ниже колен. И коленей тоже не осталось.

Казимир в прошлом сам был опытным сталкером и тогда именно он, будучи наставником Сергея, учил его их нелегкому ремеслу. Именно от него Маломальский перенял глубокое убеждение, что самый удачливый сталкер – это одиночка. Это могло выглядеть парадоксально и нелепо, но именно в том, что отправляться на выход в одиночку безопаснее, чем в группе, Сергей был глубоко убежден. И хотя со временем Казимир пересмотрел свои взгляды и признал эту аксиому не самой верной, Бумажник все-таки придерживался именно этого правила. Когда ты один, тебе не надо следить за товарищами, чтобы те не попали в беду. Один человек меньше привлекает внимание всей той нечисти, что оккупировала внешний мир их планеты. И если попал в беду, то рассчитывать надо именно на себя и больше ни на кого, кто мог бы не оправдать надежд, подвести или сам попасть в беду, утянув за собой в непоправимость смерти и тех остальных, кто кинется ему помогать. Хотя, если уж быть до конца честным перед самим собой, то еще не факт, что он сидел бы сейчас на своей койке, не встреть его у входа на станцию группа сталкеров с пулеметами и огнеметом. Все-таки это правило, порой давало сбой.

– Ладно, дружище, не капай на мозги. Я ведь вернулся в полном порядке. – И Сергей, улыбнувшись, подмигнул Казимиру.

– Ты да. А вот группа Лося нет.

Сталкера словно ударили обухом по голове. Он с раскрытым ртом уставился на своего бывшего наставника.

– То есть как?!

– Да вот так. Они вышли прочесать окрестности. По твою, кстати, душу и по душу этого раздолбая Кубрика. И не вернулись. Потом дозоры с южного и северного портала поднимались и обследовали все рядом с входом. Никого. Углубляться в город не стали, чтобы и самим не сгинуть. Еще и полнолуние это… – Старик вздохнул.

– Погоди, но ведь это они меня встретили у входа. Лось сказал, что Кубрик где-то в районе Нагатинской в руинах плачь детский слышал и пошел смотреть. Может они за ним пошли? Сколько времени прошло?

– Часов восемь, – Казимир пожал плечами.

– Но ведь это не срок. Чего раньше времени ребят хоронишь? – Сергей нахмурился. Он вдруг подумал, что если бы не его задержка, то и им не пришлось бы подниматься в полнолуние из метро. Хотя… Был же еще Кубрик…

– Да не хороню я. Но все равно. В полнолуние выйти. Это, знаешь…

– Знаю, черт тебя дери. Я там был в полнолуние. И ничего как видишь.

– А что там с Кубриком, говоришь? Плач детский? У Нагатинской?

– Так Лось сказал.

– Занятно. Это станция ведь заброшенная. – Задумчиво хмыкнул Казимир.

– Да, но слышал-то ребенка он на поверхности. В руинах.

– А что если на поверхности живут где-то люди?

– Да ты совсем что ли? – усмехнулся Маломальский. – Как такое может быть, скажи?

– Ну, хорошо. Допустим. – Казимир лизнул указательный палец и извлек из внутреннего кармана своего старого сюртука военного пошива сложенный вчетверо лист плотной бумаги из школьного альбома для рисования. Старый потрепанный листок, на котором Казимир, еще, будучи сталкером, а не покалеченным инвалидом, нарисовал карту их мира. Это была схема-путеводитель московского метрополитена. Очень похожая на те, которые печатали когда-то, в другой жизни на оборотной стороне рекламных проспектов или вешали в вагонах электропоездов. Только карта эта отражала реальную действительность их новой эры. Там были отмечена станции «Ганзы» к которой так же относилась и Тульская. Красная линия коммунистических станций. Полис и Четвертый рейх, где окопались неофашисты. Другие группировки. Различные угрозы. Обвалы. Белые пятна, которые предстояло исследовать. Периодически Казимир вносил туда коррективы, когда где-то менялась власть или жилая станция вдруг становилась вымершей, как это случилось, например, давным-давно с Тимирязевской, опустошенной лавиной крыс. Многие и очень многие желали иметь такую карту, где во всех подробностях было видно, что ждет на той или иной станции, в том или ином тоннеле. К Казимиру порой приходили целые делегации от различных группировок, диггеров, охотников, сталкеров. Казимир иногда перерисовывал карту, правда не так красиво и аккуратно как на этой единственной, что принадлежала лично ему, и с которой он не расставался даже тогда, когда стал прикованным к одной единственной станции из-за отсутствия ног, и продавал свою работу. Сейчас он тем и жил, что рисованием карт. Благо, он был в большом авторитете среди сталкеров и охотников практически всего метро и Казимир своевременно узнавал от них о тех или иных изменениях в геополитике их подземного мира, чтобы вовремя вносить изменения.

– Вот посмотри, – сказал деловито старик, развернув карту. – Мы вообще, когда последний раз Нагатинскую проверяли? Глухой кордон стоит и все. А что если она опять населена?

– И кем? – Сергей скептически усмехнулся. – Да и кто ее мог населить? Разве не через нас они должны были туда пройти?

– Зачем именно так? А если крюк сделали? С Автозаводской, через Каширскую, Варшавскую, Нахимовский проспект.

– Глупость полная. С Автозаводской, вот тут, пути на поверхность выходят. – Сергей ткнул пальцем в карту.

– И что? Неужто невозможно пройти этот участок?

– А смысл? Не проще через нас? У нас тут шпиономании нет. Это не красная станция. И не рейх. Договориться и пройти нет проблем.

– Ну а если причины были?

– Да какие там причины? – отмахнулся Бум.

– Ну, хорошо, упрямый ты наш. Откуда тогда плачь детский?

– Да черт его знает. Мало ли что. Я вот давеча видел, как скелет в костюме и шлеме встал и пошел.

Казимир засмеялся.

– Это глюки, Сереж. В полнолуние бывает.

– Но я же видел.

– Глюки, на то они и глюки…

– Ай, ладно, – Сергей досадливо махнул рукой. – Давай похаваем чего-нибудь, а? Мне на пустой желудок триндеть с тобой как-то не с руки. А за едой разговор самый тот.

Казимир снова засмеялся. На сей раз тихо и по-доброму.

– Хорошо, Сережа. Пойдем ко мне. Покормлю. И чаем напою кстати.

– Чаем? – Сергей удивился.

– Именно. Вчера челноки приходили. Чай с ВДНХ приволокли.

– Ого. Ближний свет. Дорогое удовольствие. Неужто и вправду угостишь?

– А я когда для тебя чего жалел? – с укором в голосе покачал головой старик. – К тому же мои карты тоже кое-чего стоят. Особливо для барыг этих, челноков. – И он, развернувшись, стал крутить колеса своего кресла, двигаясь на выход из палатки.

* * *

Палатка старика была рядом. Между ними они очень давно соорудили столик, за которым в праздный день любили посидеть за чарочкой или просто трапезничать вместе, наблюдая за жизнью на станции и ведя различные беседы. Сергей любил этого старика. Уважал его. И не было для него ничего теплее таких вот посиделок и бесед, в промежутках между путешествиями по метро и выходами на поверхность.

Маломальский так же выволок свой рюкзак, чтобы между делом Казимир мог осмотреть его трофеи. А трофеи Бумажника отражали его извечную страсть к книгам и чтению. Маломальский был, наверное, единственным сталкером, который охотился исключительно за печатным словом. Собственно, потому его бумажником и прозвали. А всякое оружие, одежду, посуду, прочее бытовое имущество, добывал лишь в довесок. Обычно сталкеры искали книги лишь по контракту с Полисом. Администрация Полиса хорошо за них платила. А вот Сергей искал книги сам. Сейчас он вальяжно развалился на скрипучем стуле, неторопливо ел корнеплоды и попивал горячий отвар из этой выращенной на ВДНХ дряни, что ценилась во всем метро. Он то и дело кивал и улыбался тем из снующих по станции людей, что проходили мимо и бросали на него взгляд, махали рукой. Кто-то, похоже, специально проходил мимо, чтобы убедиться в недостоверности слухов о его гибели на поверхности.

Казимир, как это обычно бывало, рылся у него в рюкзаке.

– Ты и мыло добыл? Вот это молодец!

– Возьми себе два куска. – Кивнул Сергей.

– Да ну брось ты.

– Возьми, возьми. Специально для тебя и брал. А вообще все забери. Продавать мыло я не собираюсь. Но хранить у себя в палатке не хочу. Сопрут пока меня не будет.

– А ты собрался куда? – старик поднял на него взгляд своих невероятно светлых серых глаз.

– Ну, как же. В Полис пойду. Книги понесу им. Парочку оставлю себе почитать, остальное на продажу.

– Далось тебе переться туда? Отправь через челноков. Они еще здесь. Завтра обратно по станциям пойдут.

– Ну конечно, – Сергей поморщился. – Будто не знаешь, какую они накрутку дерут. Нет. Я уж сам. Без посредников. Мне побольше маслят надо. Поиздержался я в свой последний выход.

– Куда же ты два рожка выпульнул? – усмехнулся Казимир.

– А что, забыл как там наверху весело? – Сергей усмехнулся в ответ.

– Да нет. Не забыл. Скучаю даже по былым походам. – Старик вздохнул и снова стал массировать обрубки ног в зашитых камуфлированных штанинах. – Ладно. Поглядим, что ты там для любителей всякого чтива набрал. – Он извлек первую книгу. – Букварь?

– Ну да. А что? Детей ведь надо азбуке учить.

– Согласен, – хмыкнул старик и раскрыл книгу. – Только вот посмотри. Буква «А». И арбуз нарисован. Сколько времени надо убить, чтобы объяснить детям, что такое арбуз. А?

– Ну, это ведь не моя забота. Преподаватели пусть и объясняют. – Отмахнулся Сергей. – Ну, или пусть заменят арбуз на ад. Или там… Александровский сад. Арбатская. Алексеевская.

– Ну, хорошо, – старик улыбнулся. – «Б». Береза. Дети, по-твоему, знают, что такое береза?

– Боль. Беда. Баррикадная. Библиотека имени Ленина. Боровицкая. Бауманский альянс.

– Ловко выкрутился, – засмеялся Казимир и, отложив букварь, извлек следующую книгу. – Ох, ты!

– Чего там? – Маломальский приподнялся на стуле, заглядывая в мешок.

– Ты сам не знаешь, что приволок?

– Темно было, знаешь ли. Чего там за книга такая большая?

– Майн Кампф. Вот ее ты не в Полис продавай. Отнеси ее в Четвертый рейх. Они тебе кучу маслят отвалят за нее. Соответственно, на кучу патронов у фашистов станет меньше. Что в принципе хорошо.

– Это Гитлер которую написал?

– Ну да. – Старик кивнул.

– Она на русском языке что ли? – Маломальский удивился, взяв ее в руки и раскрыв.

– Ну да. А что тут странного?

– Кому взбрело в голову издавать ее в стране, которую он хотел уничтожить?

– Ну, родились же в этой стране люди, которые вскидывают руку и кричат «хайль Гитлер». Чему ты удивляешься после этого?

– Нда. И то верно.

– Так. Ладно. Что там дальше. Занимательная физика. Нужная штука. Ремонт автомобиля своими силами. Нда… Надо постараться чтобы найти заинтересованного в такой литературе. Фотошоп для чайников. Вообще никому не нужна нынче. Ремарк. Классика это хорошо. Только тоскливо читать про былой мир. Дюма. Лукьяненко. Стругацкие. Донцова. Донцова. Донцова. Опять Донцова. Сколько их тут? Серега, за Донцову едва ли навар хороший будет.

– Хреново без фонаря, – покачал головой Сергей. – На ощупь брал. А насчет май кайфа, это ты мне толковую идею подкинул. Прямиком нацикам продам.

– Дерзай, – Казимир улыбнулся и отпил чай. – А вообще жаль, что уходишь сейчас.

– Это почему.

– Тут администрация наша рейд хочет организовать разведывательный. Ты бы пригодился с твоим-то опытом.

– Да? И куда рейд?

– Рядом. На станцию Нагатинскую.

– Тю. Я то думал на поверхность. Ты же знаешь, не люблю я рейды по метро. Не то это. Тут чутье мое дремлет. Свой мир все-таки. Вот когда на поверхность выхожу, другое дело. Весь организм мобилизуется. Шестое чувство включается. Удача со мной. Потому что знаю, чужой это мир. Нечисти мир. А в метро нет. Скучно.

– А думаешь, в метро нет нечисти? – прищурился старик.

– Да брось. Чего тут? Крысы и только. Если и встречаешь нечисть, то в человеческом обличии.

– А черные? – Казимир многозначительно посмотрел на своего товарища.

– Ой, – Сергей поморщился и махнул рукой. – Перестань, а. Неужто ты тоже веришь в эти байки?

– Да как сказать. Скептически относился. Но недавно я с Хантером виделся. Аккурат после твоего ухода на поверхность он заявился. Привет тебе передавал.

– Ну, спасибо. И что Хантер?

– Так вот он говорит, что угроза это реальная. Нешуточная. Он как раз на ВДНХ отправился. Разобраться в деталях.

Сергей тихо засмеялся.

– А знаешь, Казимирыч, что я тебе скажу? Эти твои черные, это просто политика и экономика.

– В каком смысле?

– Да в прямом. Ты слышал, что ВДНХ ведет тайные переговоры с Алексеевской и Рижской? ВДНХ их прибрать хочет под свою власть, понимаешь? А чем не повод? Угроза жутких черных.

– Что же это за тайные переговоры, что ты о них знаешь, находясь на другом краю мира, – усмехнулся Казимир.

– Ну, знаешь ли. Подземелье слухами полниться. Попомни мои слова. Они альянс создадут. А рулить ВДНХ будет. И цену они себе набивают товарам своим. Вот, дескать, дорогие вы наши жители метро. Мы тут – первый и последний рубеж обороны перед натиском черной нечисти! Мы вас защищаем. А еще и успеваем обеспечить нашим непревзойденным чаем. А не подкинете ли вы за наш чай побольше патронов, чтобы мы могли успешно сдерживать натиск мутантов и вы, спали спокойно, попивая наш чай?

– Резонно, – кивнул Казимир.

– Вот и я говорю… Погоди. В Нагатинскую рейд?

– Серега, либо ты стареешь, либо совсем устал после своего выхода, – смеясь, проговорил Казимир. – Я же пол часа назад тебе об этом сказал.

– А чего вдруг? С чем это связано?

– Вот послушай. Минувшей ночью, к внешнему посту ребенок пришел. Маленький совсем. Годика четыре. Заплаканный весь и не говорит совсем. Но в одежке. Неказистая, правда, одежка. Лохмотья и только.

– Ребенок. С Нагатинской. – Пробормотал Сергей задумавшись. – Погоди, но ведь Кубрик в том районе детский плач слышал. Нет тут связи случайно?

– Вот и я думаю. Ты как сказал, я не сразу вспомнил про это. А сейчас сижу и думаю. Ведь никто не знает что там за дела с Кубриком. Только ты. А ты как вернулся, спать завалился.

– Может малыш знает, что с Сеней? – Маломальский уставился на старика.

– Может и знает. Но он глухонемой.

– И где он сейчас?

– Да Вера, санитарка наша, к себе его забрала. Ну, в карантинных целях, это правильно. Но и по-людски понять бабу можно. Ее дочку годовалую, помнишь, крысы загрызли. А тут чадо ничейное.

– Ну да. Понять ее можно конечно, – кивнул Сергей.

– Но это еще не все.

– Да? А что еще?

– Через несколько часов на тот же пост пришел человек. Взрослый. Странный такой. В одежде, наверное, размеров на десять больше чем надо. Вышел на свет и стоял минут сорок неподвижно. К свету вроде привыкал. К нему даже подойти не решались. Нетипично это, чтобы человек мог неподвижно стоять сорок минут. Потом он сам подошел. Улыбается постоянно и бормочет что-то бессвязное. Юродивый, одним словом.

– И где он сейчас?

– Да по станции околачивается. Его допросили, но как стало ясно, что он юродивый, так и отстали. Ничего сказать толком не может.

– Что, вот так просто околачивается? – повысил голос Сергей. – А если он чумной?

– Да нет, – махнул рукой Казимир. – Он не больной. Его осмотрели. Просто мозг на уровне младенца. Бродит, разглядывает все, как в первый раз увидел и улыбается. Ну, конечно, приглядывают за ним. А что с ним делать еще? Мы же не фашисты, чтобы юродивых на удобрения пускать. Вот и заинтересовалась администрация. Откуда люди эти взялись. Ну, ясное дело, вышли из туннеля, что к Нагатинской ведет. Но станция эта, и те, что за ней, заброшенные давно.

– Любопытно, – хмыкнул Сергей, потирая, светлую щетину на подбородке. – Особенно история с ребенком и возможная взаимосвязь с Кубриком.

– Да. – Старик кивнул и внимательно посмотрел на сталкера. – А знаешь что еще любопытно?

– Что?

– За сутки до твоего возвращения, пришел с поверхности Вавилов. Он сказал, что вы пересеклись с ним на Серпуховском валу. Потому Лось со своей группой и вышел, когда стало ясно, что беда с тобой приключилась. От Серпуховского вала ведь пять минут ходу до северного портала. А тебя не было сутки. Почему, Сережа?

Маломальский тяжело вздохнул и повернул голову, глядя в сторону других жителей станции. Теперь вздохнул и Казимир.

– Ты опять ходил к ее дому, да?

– Да.

– Почему, Сергей. Почему ты никак не можешь смириться?

– Послушай. Это ведь не так просто… И я тебе не хотел говорить кое-что…

– Что?

– Ну… Ты ведь знаешь нашу историю, как я молодой еще совсем, еще в той жизни, другой, до катастрофы, с вечеру до ночи околачивался у ее дома и глазел на ее окно. Как там свет горит. Как тень ее мелькает. А потом она гасит большой свет. Горит ночник. Девочка книжку читает, значит в кроватке своей. – Маломальский грустно улыбнулся, – Я, наверное, так месяцев шесть ходил к ее дому и вахтил под окном, все, не решаясь подойти и признаться. А потом смеялись с ней вместе над робостью моей.

Слушая это, Казимир прикрыл глаза и поджал сухие тонкие губы.

– Но шесть лет назад. Когда я только начинал ремесло свое. Я впервые после катастрофы оказался у ее дома. Вокруг руины. Тьма. Ветер сильный тучи черные гонит. Твари городом правят. Остовы обрушенных зданий. Некоторые здания целее. И ее дом не сильно повредило. И я смотрю на ее окно тогда. А в нем свет горит! Обычный свет как в обычной квартире в той еще жизни! Понимаешь?! И тень ее мелькает! Я тогда бежал оттуда. Это было тогда самым большим моим кошмаром! А потом я стал возвращаться к дому. Но такого больше не было. Пустой выгоревший дом без стекол. Черные до жути окна. И все. Но я не могу не ходить туда, понимаешь? Я до сих пор простить себе не могу, что в тот первый раз не решился забежать в этот дом и выяснить, почему там горит свет и мелькает тень. Как такое вообще может быть. Не решился, как тот молодой парень, что полгода в любви признаться не мог и торчал под домом до глубокой ночи.

– О господи, – выдохнул Казимир, – Сережа, ты сердцем видел этот свет. Не глазами и не разумом. Ты видел то, что запало в душу тебе с той жизни. Видел то, что хотел видеть. Понимаешь?

– Почему ты хочешь вытравить из меня эту веру, Казимир? Ты ведь и сам черти во что веришь. В то, что мы не единственные на земле.

– Моя вера, рациональна, Сергей. Я верю в то, что мы не единственные выжившие потому, что на земле были еще города, в которых была подземка. Питер. Минск. Екатеринбург. Другие. И там должны быть люди.

– Ну, хорошо. Допустим. Я не против. Я даже обеими руками за то, чтобы еще кто-то выжил на планете. Но насколько рациональна была тогда твоя вера, что ты решил, будто в состоянии дойти по поверхности этого мира, – Маломальский ткнул указательным пальцем вверх, – до другого города? Ведь безумная слепая вера и приступ отчаянья повели тебя в тот поход. Так вот и на меня иногда находит отчаянье и слепая, безумная вера. Тянет меня к ее дому.

– Да. Безумная вера и отчаянье. – Казимир кивнул. – Только вот не следует тебе забывать, что, бросившись в поход до Питера, я уже через два квартала потерял почти всех своих товарищей и обе ноги. Хорошо, что не жизнь. Так разве ты не понимаешь, что в своих бесполезных вылазках к ее дому можешь сгинуть почем зря?

Бум покачал головой и вздохнул.

– Это верно. Ладно. Давай замнем эту тему, Казимир. И вообще… Прости что я тебе о Рите напомнил.

Старик с невероятной тоской и болью в глазах посмотрел на Сергея и произнес:

– А я о своей родной дочери никогда и не забывал.

* * *

Бойкая торговля на временно установленных лотках, которую организовали с разрешения администрации челноки, набирала обороты. Людей становилось больше. Даже как-то притупилось осознание того, что не вернулись Кубрик и группа Лося. Хотя, возможно, после того как вернулся уже объявленный пропавшим Маломальский, люди верили и надеялись, что так же будет и с этими мужиками. Сергей молча наблюдал за торговлей. Они не говорили и не смотрели друг на друга уже минут тридцать. Потом Казимир укатил за новой порцией кипятка. Конечно, ему тяжело было вспоминать о дочери. И всегда чувствовал себя виноватым, что когда-то ушел из той семьи в другую. И мало общался с дочерью до катастрофы. Сергей тоже думал о ней. Разумеется со временем, горе потери притупилось. Как и все беды уходят в туман по прошествии некоторого времени, после того как они произойдут. Но иногда, какой-то мистический ветер разгонял эту непроницаемую дымку и, зарубцевавшаяся некогда рана снова начинала кровоточить. Вот и сейчас. Он пытался вспомнить ее лицо. Улыбку. Это было трудно. Легче было вспомнить свет в окне и тень. Потом он вспоминал свое видение шесть лет назад. Потом вспоминал только что закончившийся выход, когда на Серпуховском валу, в двух шагах от своей станции, он вдруг решил дойти до ее дома. Как он потратил гораздо больше на это времени и не успел вернуться в метро до рассвета. И задневал в том здании…

– О, кстати, – вздохнул Сергей и стал извлекать из обширного внутреннего кармана куртки, сложенную карту поверхности. Мысль о том доме, о горгонах, о вое в шахте лифта, вернула его в действительность. Он разложил карту на столе, отодвинув подальше опустевшую кружку и миску с недоеденными корнеплодами и свининой. Стал задумчиво вглядываться в улицы и геометрические фигуры зданий. Красноватые трезубцы, рассыпанные по всему городу и обозначавшие стоянки горгон…

– Чего там высматриваешь? – спросил вернувшийся с чайником Казимир.

– Да вот, дом тот хочу отметить, где день пережидал.

– Что-то интересное в нем?

– Ну да. Во-первых, там гнездо этой стервы летающей. Согласись, не каждый день обнаруживаешь логово этой твари. Она, правда, издохла благодаря Лосю и сотоварищам. Но вот выводок ее, в количестве девяти яиц, еще там. Еще хрень какая-то воет в шахте лифта, и носиться вверх-вниз. А по ночам шарится по подъезду топотун какой-то. Никогда не слышал таких шагов.

– Ну, правильно. Такой дом надо отметить и информацию по сталкерам пустить. Еще зайдет кто ненароком.

– Так-то оно так. Но дом не горел. Мебель сохранилась в хорошем состоянии кое-где. Вот, хочу эту информацию Смердюку продать. Заскочить надо будет на Павелецкую к нему.

– Да он барыга и жмот еще тот.

– Я знаю. Но ведь он большой спец по мебели. Вот пусть и таскает. Ничего, сторгую ему инфу эту. Черт, да где же этот дом? Что за улица вообще была? Может Мытная?

– Это рядом совсем. – Произнес Казимир, разливая новую порцию чая.

– Ну да. Черт. Запутался. А может Павловский переулок?

– Их три было.

– Да я знаю, – Сергей стал испытывать раздражение. – Но ведь там еще улица уходила на восток. Вся в воронках. А там высотки разбитые. Где тут высотки?

– Ну, может, не восток это был. Перепутал впопыхах. Это бывает.

– Ну, черт возьми, ты же знаешь, что я очень хорошо ориентируюсь.

– Никто из нас не идеален. Бывают ошибки, – успокаивал его старик. – Да плюнь ты. Все равно за дом с мебелью много со Смердюка этого не возьмешь. Да и не полезет он туда, где гнездо вичухи. Ссыкун он. Ссыкун и жмот. Людей неопытных за копейки отправит и погубит. Забей.

Сергей вздохнул.

– Ладно. Но все равно не успокоюсь, пока не соображу где этот дом. И вот еще что.

– Что.

– Горгоны ходят.

– Чего-чего? – Казимир удивленно уставился на Маломальского.

– Я говорю, горгоны теперь ходить умеют. Я сам видел.

– Как? Как это они могут ходить?

– Ну, вот так, – Сергей стал перебирать указательными пальцами обеих рук перед собой, пытаясь наглядно показать манеру передвижения горгона. – Червячок такой вроде был. Сначала носом ткнется в землю. Зад поднимет. Задом ткнется. Нос поднимет.

– Да быть такого не может, чтобы горгоны двигались.

– Говорю, видел. Своими глазами. Только не надо мне опять про глюки.

– Я что-то ни от одного сталкера про такое не слышал.

– А много шансов у сталкера, который понял, что горгон ходит, вренуться живым? – невесело усмехнулся Сергей.

– Но ты же вернулся.

– Я везунчик. Да не в этом суть. Просто знаешь, что это значит? – Он взял карту обоими руками и стал трясти над столом. – Это значит что вот этим, теперь подтереться можно.

– Ну, чего ты кипятишься? Я сегодня же кличь пущу по сталкерам, что горгоны ходят. Не переживай ты так.

– Да просто, – Бум сложил раздраженно карту и убрал обратно в карман, – просто как теперь на выходы ходить? Где дерево, где пень, столб? Что из них горгон затаившийся?

– Ну да, – Казимир вздохнул. – Это конечно многое усложняет.

– То-то и оно. – Сергей снова взглянул на толкотню у торговых лотков челноков. Вот женщина примеряет потрепанные лайковые перчатки. Натягивает на ладонь одну. Растопыривает пальцы. Разглядывает. Чуть в стороне стоит высокий мужчина, чья внешность как-то не позволяла судить о его возрасте. Он был невероятно худым и большеглазым. Одежда при этом на нем висела так, что казалось, туда можно засунуть еще одного такого высокого дистрофика. Взгляд его огромных черных глаз выражал совершеннейшую идиотию. Он широко и глупо улыбался, разглядывая людей. Черные волосы на голове, были прилизаны так, словно нарисованы черным углем. Глядя на женщину, он также поднял перед собой свою широкую ладонь с длинными тонкими пальцами. Растопырил эти пальцы и стал с изумлением их разглядывать, не переставая улыбаться. Развернул ладонь. Снова разглядывает. Понюхал указательный палец. Затем вдруг сунул его себе в нос и зажмурился, будто от удовольствия. Попытался сунуть палец в нос женщине, но та взвизгнула и влепила ему пощечину. Тот отшатнулся и стал ощупывать свою бледную впалую щеку. Развернулся на сто восемьдесят градусов. При этом его руки болтались вдоль туловища, как обрубки канатов. Теперь он уставился на одного из охранников челноков. У того на плече висела двустволка, дулами вверх. Странный человек неуклюже сжал правую ладонь в кулак, затем оттопырил указательный и средний пальцы. Посмотрел на них, улыбаясь. Понюхал. И сунул в стволы охотничьего ружья.

– Казимир, глянь, что это за чудак?

Старик взглянул в сторону дурачка, который на голову был выше всей толпы.

– А, – Казимир усмехнулся, – Так это и есть тот самый наш гость с Нагатинской. Я же говорю, юродивый.

Тем временем охранники стали бранить этого человека и гневно размахивать руками. Тот в ответ улыбался, и казалось, пытался повторить их жесты. Вооруженные люди все-таки прогнали его и, отойдя на несколько шагов он снова развернулся. Там, в стороне от торговых лотков, игрались несколько детей с новыми игрушками, что принесли на станцию челноки. Это были цилиндры, спаянные из мелкозвенчатой стальной сетки с запаянным торцами. Внутри этих цилиндров были живые крупные крысы. Дети с радость катали цилиндры по полу, тыкали через ячейки куски проволоки и радостно смеялись, дразня крыс и, слушая, как те пищат. Как только в поле зрения юродивого гостя попали дети, он вдруг преобразился. Замер и пристально смотрел своими большими черными глазами на детей. И это уже был не взгляд человека больного идиотией. Он был пристальным и сосредоточенным. Не мигая, юродивый буравил детей этим взглядом, который очень насторожил сейчас Сергея.

– Слушай, Казимир. Не нравится мне этот наш гость.

– Почему?

– Ты посмотри, как он на детей смотрит. Тут что-то не то.

– Ты что же думаешь, он из этих?..

– Ага, из католических священников, – И Сергей ухмыльнулся, поднимаясь со стула.