Текст книги "Ужас приходит в полнолуние"
Автор книги: Сергей Белошников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
Глава 15. МИХАЙЛИШИН
Я правда знал.
Я вспомнил, чей это нож, сразу же, как только увидел рукоятку, торчащую из груди Гуртового. Пластмассовую красную рукоятку в форме рыбки, которую я видел позавчера на рынке у почтамта. В руках у Головкина. У Головни, который кромсал им грибы на глазах у нас с Николаем Сергеевичем.
– Так чей же это нож? – негромко повторил Волкодав.
Я жутко волновался, но быстро и коротко, стараясь не сбиваться на детали, рассказал о своей встрече с Головней на рынке в райцентре. Волкодав внимательно меня выслушал.
– А ты уверен, что это именно его нож? – спросил он, когда я закончил. – Не ошибаешься?
– Нет, товарищ майор, не ошибаюсь, – твердо сказал я. – У меня очень хорошая зрительная память. Больше я такого ножа ни у кого в поселке не замечал. Да и Николай Сергеич этот ножик у Головни в руках видел, наверняка сможет подтвердить. Все сходится, товарищ майор.
Волкодав задумчиво пожевал нижнюю губу, помолчал. Кивнул Коле Бабочкину:
– Коля, ну-ка быстро проверь по своей части: нет ли на рукоятке пальчиков. Вряд ли, конечно, остались, не такой уж он дурак, но все равно – проверь.
Бабочкин тут же пулей бросился выполнять майоров приказ. В комнате повисло напряженное молчание. Все, включая Волкодава, ждали результата. Колдовал Коля над ножом, аккуратно вытащенным из груди убитого, совсем недолго.
– Есть, Петр Петрович! – повернулся он к майору. Вид у Коли был слегка ошарашенный. – Ей-богу, есть! Да еще какие четкие, просто загляденье!..
– Угу, – невозмутимо буркнул майор. – Хватай вещдок, Коля, и вместе со мной в контору. Если это действительно Головня, у нас в картотеке его пальцев больше, чем блох у кобеля. Михайлишин, Поливалов, вы тоже со мной. Поехали!
Терехин с неожиданным для его грузного тела проворством стремительно выскочил из машины, едва только джип притормозил у входа в ОВД. И пока мы с Сашей Поливаловым вылезали следом за ним, Терехин вместе с Колей, со всех ног поспешающим за майором, на всех парах ворвался в здание. Дверь за ним захлопнулась с пушечным грохотом, и тут же послышался мощный майоров бас, возвещая всем имеющим уши, что прибыл сам Волкодав.
А дальше…
Дальше все выяснилось буквально в считанные минуты. Да, на ноже оказались отпечатки пальцев Владимира Головкина. Он же Головня, он же Вова Лесной. Уголовник, дважды судимый за хулиганство. А теперь докатился и до убийства. Немного странно: Головкин, несмотря на его отсидки, никогда не тянул на матерого преступника, способного вот так, за здорово живешь убить человека. Вернулся из зоны домой, не подался в какую-нибудь полулегальную преступную группировку. Осел у нас. Да и денег у него, видать, не густо – иначе не стал бы грибами на рынке торговать. Или это – хитрый ход для отвода глаз?.. Временно лег на дно, чтобы не привлекать внимание, а сам…
Нет, если Головня истинный убийца, на котором повис уже четвертый труп, значит, он попросту свихнулся. Нормальный человек не будет убивать направо и налево, да еще с такой невероятной жестокостью. И ни за что ни про что. Не похоже это как-то на злостного хулигана Головню.
Так что у меня были определенные сомнения.
А вот у майора их не было: все сходилось – нож, отпечатки, да и личность самого Головни: с него вполне могло статься убить Гуртового, да и остальных. Так он считал. Ведь Головня был местный, и поэтому спокойно мог узнать о том, что сегодня Гуртовой останется ночевать в усадьбе один, без телохранителя.
Но главное было другое, то, что рассказал нам майор по дороге от бывшего детдома до райотдела. Оказывается, и Головня, и Гуртовой, оба были воспитанниками Николая Сергеевича. Более того, возраст у них примерно одинаковый, и значит, они жили в детдоме в одно время и обязательно должны были знать друг друга. Поэтому-то Головня и смог вплотную приблизиться к Гуртовому – старые знакомые, как никак, – чтобы изловчиться и засадить нож тому в сердце. Поливалов поинтересовался было у майора, что же за мотив был у Головни для убийства, но Волкодав сердито его оборвал:
– Деньги, скорее всего. Зачем еще миллионера убивать? Может быть – ссора.
– А остальные убийства? – встрял я в разговор.
– Не знаю, потом выясним, – отмахнулся майор. – И вообще, сынки, не порите херни: если это он, нам бы успеть его повязать, пока в бега не ударился. Ищи потом ветра в поле. Был бы убийца, а мотив всегда сыщется.
По последнему пункту я был не совсем согласен с Волкодавом, но мнения своего конечно же не высказал – оно его наверняка не интересовало. Волкодав вышел на свежий, четкий след и сбить с него майора было невозможно. По крайней мере сейчас. Едва стало понятно, что убийца – Головня, как сразу же, словно по мановению волшебной палочки, в кабинет к Волкодаву, где сидел и я, как бы случайно стали заглядывать не скрывающие восхищения Волкодавовы коллеги. Каждый ловил момент, чтобы поздороваться и хотя бы мимоходом восхититься классной работой Волкодава. Волкодав же на все поздравления только бурчал под нос что-то типа:
– Рано, рано. Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь.
А еще через несколько минут Волкодав, услышав, что группа захвата готова, а Головня обретается у себя в хибаре, с веселой злостью прорычал:
– Пора, пора, сынки, пошевеливайтесь. А то еще, чего доброго, наш дружок за грибами смоется.
И я пулей вылетел из райотдела на улицу. Потому что Волкодав взял меня с собой на задержание Головни. А на задержание преступника вместе с Волкодавом я ехал первый раз в жизни.
Старая алкоголичка Поливаниха, у которой Головня снимал комнату, жила почти у самой станции, в одноэтажном полуразвалившемся деревянном доме с мезонином. Рядом был большой огород и плотная стена разросшихся неухоженных кустов сирени вдоль высокого щелястого забора. Дом Поливанихи стоял чуть на отшибе, метрах в ста от других домов. Сразу за забором начинался лесок: деревья почти совсем скрывали дом. И, естественно, его обитателей. Но пока там было тихо. Я посмотрел на часы: восемь двадцать шесть. Бронежилет, который приказал мне надеть Волкодав, непривычно оттягивал плечи: я уже успел позабыть это ощущение, когда-то такое знакомое по армии.
Волкодав приказал ни на шаг не отходить от Саши Поливалова. Что ж, майор был прав: если Головня действительно убил всех четверых, то, значит, он чрезвычайно опасен. Поэтому сейчас я был рядом с Сашей, у которого опыта в таких захватах не занимать. С пистолетами на изготовку мы присели у забора и сквозь широкие щели следили за домом со стороны леска, куда выходили подслеповатые окошки и черный ход. Сам майор с парой своих орлов должен был подобраться с другой стороны – вплотную ко входной двери.
Волкодав заранее всех проинструктировал. И теперь только короткие команды отдавал по рации. Милиционеры и оперативники окружили дом таким плотным кольцом, что через него уже никто не смог бы уйти. Я знал, что рядом с нами, в кустах, невидимые отсюда, засели двое автоматчиков с жестким приказом майора: если придется стрелять, то только по ногам – Головня нужен был ему живой.
В руке у Саши ожил и еле слышно зашипел «уоки-токи».
– Второй, ты там не спишь? – послышался из него негромкий голос Волкодава.
– Не сплю, первый, – так же тихо ответил Саша. – Жду вашей команды. Мы на месте, готовы.
– С твоей стороны все спокойно?
– Да.
– Начинаем через тридцать секунд… Время пошло.
Я почувствовал, как сердце заколотилось быстрее, и невольно облизал губы. Саша уставился на часы. Он, конечно, тоже был в бронежилете.
– Пора, – шепнул Саша, вставая во весь рост. – За мной!
Следом за Сашей я ринулся к пролому в заборе. Саша ловко проскользнул в него, я – за ним, и мы, пригнувшись, помчались через огород к черному ходу в дом.
Дальнейшее происходило в невероятно стремительном темпе. Саша взлетел по ступеням невысокого крыльца, с разбега всей массой – а он мужик не хилый, под девяносто килограммов весом – врубился во входную дверь черного хода, и ее словно сдуло с петель. Мне даже показалось, что только потом, после исчезновения двери, раздался глухой удар и треск дерева.
С другой стороны дома тоже послышался топот, удары, звон разбитого стекла и жуткий рев Волкодава:
– Не рыпайся, гнида! Мозги вышибу!
Потом грохнул один выстрел, второй, раздался чей-то пронзительный вопль, и тут я следом за Сашей через короткий коридорчик ворвался в большую комнату, где уже толпились оперативники. На полу мордой вниз, мыча, лежал полуодетый Головня. Он и не думал рыпаться. Волкодав крепко прижал его коленом к полу: в одной руке майор держал «макаров», приставив его к затылку Головни, а второй рукой ловко и быстро защелкнул наручники на заведенных назад руках рыжего. И сразу же рывком поднял Головню и швырнул на стул, стоявший возле стола, заваленного объедками, окурками и уставленного пустыми бутылками. Тут же за спиной Головни встал один из сыскарей Волкодава. Головня ошалело крутил башкой, видно еще до конца не понимая, что такое с ним приключилось.
А сверху, из мезонина, двое дюжих оперативников по внутренней лестнице волокли матерящегося дурным голосом здоровенного мужика. Я его видел впервые – не местный. Залетный дружок Головни, видать. Мужик уже был в наручниках. На его правом плече, на светлой рубашке, расплывалось пятно крови – явно от пулевого ранения.
Волкодав вопросительно посмотрел на оперативников.
– За топор схватился, сука, – объяснил один из оперативников, Боря Ефремов, происхождение кровавого пятна. – Пожалел гниду. Надо было пристрелить его к ебеней матери, и дело с концом!
Ефремов с размаха врезал рукояткой пистолета мужику между ребер:
– Закрой пасть, гнида!
Мужик, коротко взвыв от боли, действительно сразу закрыл пасть. Тем более что Боря тут же подсек ему ноги и толкнул – мужик сунулся носом в грязный пол и затих.
– Больше в доме никого нет? – спросил майор Борю.
– Только Поливаниха. Там, – кивнул Боря в сторону второй комнаты.
– Давай ее сюда. И понятых тоже.
Волкодав придвинул к себе стул. Не торопясь, основательно уселся, повернулся к Головне и вкрадчиво спросил:
– Ну что, милок? Допрыгался до сто второй «бэ»?
Майор имел в виду расстрельную статью Уголовного кодекса – умышленное убийство из хулиганских побуждений. Так что, если учесть прошлые подвиги Головни, теперь ему вполне реально светила вышка. От майоровой реплики Головню аж затрясло, он попытался было встать, но Волкодавов сыскарь с силой пихнул его обратно и за плечи придавил к стулу.
– Ты что, охренел, начальник?! Мокруху шьешь? Не выйдет! Что вам от меня надо, волки позорные, за что повязали?! – заорал Головня, с ненавистью уставившись на майора. – Да я вас, сук гнилых…
И дальше пошла сплошная матерщина, перемежаемая невнятными угрозами.
Волкодав с любопытством смотрел на беснующегося Головню и молчал. В этот момент Боря Ефремов ввел в комнату Поливаниху – судя по ее опухшему сизому лицу, она гудела уже дня три, не меньше. За ней вошли понятные, две насмерть перепуганные бабульки – соседки Поливанихи. Поливаниха и бабульки остановились у дверей, явно боясь идти дальше – Головня продолжал вопить, как резаный.
– Заткнись, Головкин, надоел, – лениво процедил Волкодав, и Головня в ту же секунду послушно умолк. По его бледному лицу катился пот, зрачки были расширены; он часто, прерывисто дышал, облизывая пересохшие губы, – я все это хорошо видел, потому что стоял в паре метров от Головни, за спиной майора.
– Гражданка Поливанова, подойдите поближе, – попросил майор Поливаниху.
Та робко приблизилась к майору, стараясь дышать в сторону. Волкодав протянул руку вбок, к одному из оперативников, и сразу же в ней очутился прозрачный пластиковый пакет. В нем лежал длинный окровавленный нож с красной пластмассовой рукояткой в форме рыбки. Волкодав положил пакет с ножом на стол перед Поливанихой.
– Вам знаком этот предмет, гражданка Поливанова? – обратился майор к Поливанихе. – А если знаком, то кому он принадлежит?
Та наклонилась, разглядывая лежащий в пакете нож. Выпрямилась и с явным злорадством сказала:
– А как же, знаком, знаком. Вовкин это ножик. – Поливаниха кивнула на Головню. – Вовка завсегда с ним по грибы ходит. А чегой-то он весь в кровище? Неужто убил Вовка кого?
– Знать ничего не знаю, падлы! Ну и что из того, что перо мое? Не пришьете мокруху, менты поганые! Ничего вам не скажу, суки!!! – завизжал, задергался на стуле Головкин, и оперативник, уже не церемонясь, удушающим приемом сдавил ему шею. Головня захрипел, рожа его покраснела.
– Тихо, милок, тихо, – удовлетворенно проворчал Волкодав и, отдуваясь, поднялся со стула. – Споешь ты мне сладкую песенку, споешь, никуда не денешься.
Глава 16. КИРИЛЛ
Впереди в утренней серости и тумане плыл осинник, гулко отдавались среди деревьев чьи-то далекие голоса. Я стоял на открытом месте, поросшем высокой, застывшей в безветрии травой. Я стоял неподвижно, не прячась, смотрел на осинник и чего-то ждал. Я был безоружен.
Это существо появилось бесшумно, откуда-то из тумана: выросло как из-под земли и остановилось чуть сбоку.
Но я словно оцепенел: никак не отреагировал на его появление, даже не повернул головы и все так же смотрел вперед. Сердце бешено колотилось в груди.
Это лохматое уродливое существо с вытянутым вперед зубастым рылом напоминало гигантского то ли волка, то ли обезьяну и вроде бы выбежало из тумана на четвереньках. Но потом неторопливо выпрямилось, и узкие ярко-красные глаза оказались на уровне моих глаз – боковым зрением я видел это.
Огромная мохнатая лапа плавно поднялась, блеснули странно изогнутые, длинные и тонкие когти, похожие на хирургические инструменты, и эта лапа мягко легла на мое правое плечо. Я, по-прежнему не двигаясь с места, повернул голову и увидел, как медленно погружаются в мое тело эти острые ножи, как на куртке проступают темные пятна крови, но боли я почему-то не чувствовал. Так мы и стояли рядом друг с другом.
Не выдержав, я повернул голову. На морде существа появилось нечто вроде улыбки: темно-коричневые узкие губы раздвинулись, обнажив белоснежные кривые клыки.
– И что дальше? – тихо спросил я его, по-прежнему не ощущая боли и надеясь, что все это – только сон.
– Жив – и слава богу, – ответило оно.
И только тогда я по-настоящему проснулся.
Сердце действительно стучало так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Я приоткрыл глаза. Яркое утреннее солнце пробивалось сквозь щелку в шторах. Я повернул голову.
Стаси рядом не было. Я лежал в постели один, мокрый от пота и по грудь – к счастью – укрытый одеялом. Почему к счастью? Да потому, что в дверях комнаты стоял как всегда тщательно и элегантно одетый Николай Сергеевич и внимательно, без улыбки смотрел на меня. Словно хотел сказать что-то очень важное.
– Что-что? – спросил я, все еще окончательно не придя в себя.
– Жив – и слава богу, – сказал он.
Я сел на постели и осторожно потрогал затылок. Повязка чуть сползла на лоб. Голова почти не болела, и чувствовал я себя вполне прилично. Единственное неприятное ощущение – затекла правая рука, которую я отлежал во сне.
– Станислава мне рассказала только, как и где нашла тебя, – чуть помедлив, сказал старик. – Ну, а остальное ты поведаешь после завтрака. Сам встать сможешь?
– Конечно, – кивнул я.
– Тогда поднимайся. Мы ждем внизу.
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Я огляделся. На стуле возле кровати лежала моя аккуратно сложенная одежда.
Я сполз с кровати, стараясь все же не делать слишком резких движений, и стал одеваться.
По пути из ванной в столовую я посмотрел в зеркало: тот еще у меня был видок – перевязанная голова, слегка подплывший левый глаз – видно, ударился, когда грохнулся, получив по башке.
Старик и Стася уже сидели в столовой за большим овальным столом, накрытым крахмальной скатертью; в распахнутые окна врывалось солнце, на скатерти были расставлены приборы, попыхивал парком электросамовар. Меня ждал завтрак по полной программе, более чем обильный, а они только пили кофе. В ответ на мой недоуменный взгляд Стася, улыбнувшись, сказала, что они завтракали уже часа три тому назад. Я посмотрел на настенные часы – половина двенадцатого. Действительно, дело шло к обеду.
Я сначала было подумал, что кусок в горло не полезет – голова побаливала, да и смущался я слегка после нашего с ней утреннего свидания в моей комнате. Но едва уселся за стол, как почувствовал зверский голод и принялся сметать все подряд – и яичницу с колбасой, и бутерброды, и салат. Стася только успевала подкладывать мне в тарелку.
Во время завтрака мы не обсуждали мои ночные похождения – как я понял, старик не хотел выяснять все при внучке. Мы вообще почти не разговаривали. Так, перебрасывались дежурными фразами. Да и не хотелось мне при Стасе лишний раз вспоминать о своем позоре: тоже, понимаешь, знатный охотник, егерь. Показал себя. Развесил уши, не почуял элементарной опасности у себя за спиной. Короче – грош мне цена.
На Стасю я старался не смотреть. Мне до сих пор было не совсем понятно – как же она оказалась у меня в постели? Положа руку на сердце, могу сказать, что это было здорово. Но я подозревал, что для нее это было минутной слабостью, что она в тот миг была до полусмерти перепугана и просто нуждалась в, скажем так, разрядке. А тут подвернулся я. Но теперь все стало по-прежнему: у нее своя жизнь – у меня своя. Тем более что Стася ничем не показывала мне, что помнит о том, что мы делали ранним утром в полутемной комнате на втором этаже этого старого дома. Вела себя естественно, улыбалась, спокойно на меня смотрела: ее взгляд ничего особенного не выражал.
И это было для меня вдвойне мучительно.
И я понял: для нее это было ничего не значащим приключением, перепихоном со здоровым провинциальным мужиком, заскочившим на пару дней к ее деду. Будет о чем рассказать московским подружкам: так, случайный любовник одноразового пользования, внезапный порыв, который никогда не получит продолжения. А если попробую напомнить ей о том, что произошло между нами, – она мигом поставит меня на место.
Поэтому после недолгих раздумий я решил не высовываться: всяк сверчок знай свой шесток.
Все рано или поздно заканчивается. Закончился и мой поздний завтрак. Стася собрала со стола и отправилась на кухню мыть посуду. Старик посмотрел вслед внучке, подождал, пока она закроет за собой дверь. Мы наконец остались одни. Он неторопливо закурил и коротко сказал:
– Рассказывай.
И я рассказал. Все, как было, подробно, стараясь не упустить мельчайших деталей: и про свою засаду, и про Михайлишина, и про то, как я лопухнулся. Когда я закончил, а закончил я, естественно, на том, что Стася уложила меня и ушла спать, старик только хмыкнул. Скептически. К чему его хмыканье относилось, я не понял: то ли к моему охотничьему провалу, то ли к тому, что у него появились подозрения по поводу моего вранья насчет скорого ухода Стаси.
– Сегодня ночью я снова пойду. Найду и пристрелю к чертовой матери этого сукина сына, – зло сказал я.
– Не пойдешь.
– Почему это? – Я даже привстал со стула.
– А потому, что убийцу уже поймали, – спокойно сказал Николай Сергеевич.
Вид у меня, видимо, был тот еще, потому что старик довольно ухмыльнулся и добавил:
– Спокойно, спокойно. Садись и пей кофе, а то остынет. Хороший кофе. Сам варил. И слушай.
Теперь уже он начал рассказывать. Оказывается, пока я дрых без задних ног, к ним заехал донельзя счастливый Михайлишин. Он поведал подробности об убийстве Гуртового. Потом рассказал о том, как участвовал сегодня утром в задержании его убийцы – уголовника по прозвищу Головня.
– Это тот рыжий бугаина, которого ты вчера вырубил возле магазина, – уточнила вернувшаяся в столовую Стася.
Я укоризненно посмотрел на нее – зачем при старике? Мы же договорились не болтать о драке на площади. Она пожала плечами:
– У меня от деда секретов нет. Тем более после того, что Антон нам поведал. Теперь-то чего скрывать, раз этого урода арестовали?.. Вот я деду и рассказала. Обо всем.
Интересно, о чем еще она ему рассказала?..
– Я думаю, кстати, потому-то Головня и напал на тебя сегодня в лесу. За вчерашнее мстил, – добавила Стася.
Я покосился на старика. Он невозмутимо молчал.
– А что, этот самый Головня признался в остальных убийствах? – спросил я его.
– Антон говорит, что тот пока что молчит, – сказал Николай Сергеевич.
– Расколется, расколется. Этот душка майор Терехин живо из него добровольное признание выколотит, – злорадно вставила Стася.
Я посмотрел на нее.
– Тебе что, жалко этого бандюгу? – удивилась она.
– А вы-то сами поверили, что он убил остальных? – снова повернулся я к старику, оставив Стасин вопрос без ответа.
– Нет, не поверил. Ни на секунду, – невозмутимо ответил Николай Сергеевич.
У Стаси приоткрылся рот. А я, между прочим, был почти уверен, что он так ответит, – уж больно спокойно, без особой радости он рассказывал про поимку убийцы.
– Но ты же сам говорил, дед, что теперь все кончено, убийца пойман и… – начала было Стася.
– Говорил, – согласился старик. – Но говорил я при Антоне, милая, не забывай. Убийство Гуртового – да, допускаю. И то с массой натяжек. Нападение на Кирилла? Возможно, хотя скорее он собрал бы с десяток человек с ножами или кастетами, а не нападал бы в одиночку после того, как Кирилл так его проучил. Но в любом случае он постарался бы обойтись без убийства. Или попытки убийства. Избили бы тебя, – ткнул старик в меня пальцем, – до полусмерти и бросили бы в лесу… А что касается остальных убийств – нет. Не верю, что это Головня. Увольте. Неубедительно.
– Почему, дед? – спросила Стася.
– Потому что Гуртовой не был охотником. А трое убитых, и даже мальчишка Скоков, – все заядлые охотники. Семенчук, кстати, тоже часто ружьишком баловался. Ваня Пахомов сам мне рассказывал.
– Эка невидаль, – пробурчал я. – И у вас в поселке, и в райцентре мужики, считай, через одного охотники. Что же они теперь – все до единого кандидаты в покойники?
– Про райцентр я не говорю. А про поселок – возможно. Хотя сейчас здесь осталось всего человек тридцать – сорок, остальные уехали. Но дело не в этом. Если я прав, и Головкин ни при чем…
– Кто? – переспросила Стася.
– Владимир Головкин. Рыжий уголовник по прозвищу Головня, якобы убийца Гуртового, – пояснил старик. – Мой бывший воспитанник, кстати. Так вот, если я прав в своих рассуждениях и тот, настоящий убийца выбирает только поселковых охотников, то у меня возникает резонный вопрос: почему, Кирилл, он напал на тебя?
– Естественно, потому что Кирилл тоже охотник, – быстро ответила Стася.
Старик помолчал, глядя на Стасю, а потом сказал:
– Верно. Но о том, что Кирилл охотник, а не геолог, как я его всем представлял, знали только я и ты, моя милая внучка.
– Ч-черт! – вырвалось у Стаси. – Но я-то никому не говорила! Да у меня просто времени не было кому-нибудь даже по глупости ляпнуть, ведь я узнала про ваши тайны только вчера вечером, перед уходом Кирилла.
– И я не говорил, – сказал Николай Сергеевич.
Я ошеломленно посмотрел на старика:
– Значит, либо он откуда-то узнал, кто я на самом деле, либо…
– Да, – кивнул Бутурлин спокойно. – Либо я прав. Он просто узнал тебя. И хочет убить.
– Но этого не может быть! – почти закричал я. – Это же мой брат! И значит, тогда он знает, что я – его брат. Я бы тоже обязательно узнал его…
– Мы уже говорили с тобой об этом, – терпеливо продолжал Николай Сергеевич. – Он наверняка сильно изменился. И узнать его совершенно точно можно было бы только по этому…
И старик почти ткнул пальцем мне в грудь. Я машинально посмотрел вниз: из-за жары рубашка у меня была расстегнута, и на правой стороне груди четко выделялось родимое пятно в форме перевернутой пятиконечной звезды.
А я и забыл про него.
– Ведь у твоего брата точно такое же родимое пятно, – сказал Николай Сергеевич.
Я невольно посмотрел на пятно. Потер его. Застегнул рубашку на все пуговицы.
– Значит, мне надо было не по лесу шататься, а в местную баню ходить, – криво усмехнулся я. – Или на пляж…
– Но это еще не все, – не обращая внимания на иронию, продолжал Бутурлин.
– Постойте, – попросил я. – Все равно возникает куча вопросов. Я все же не могу поверить, хотя постоянно об этом думаю: если это действительно мой брат, то почему он хочет меня убить? Почему он напал на меня? И раз напал, то почему не добил?
– Не знаю. Но мне кажется, ты ему сейчас очень мешаешь. Он обхаживал мой дом, сомнений нет. Потому что следующей жертвой выбрал, судя по всему, меня. А тут появляешься ты. Этой ночью ты ему помешал. Но ведь ты не собираешься навсегда переселиться ко мне, хотя я совершенно не против твоего присутствия, Кирилл. Так что, к сожалению, рано или поздно он до меня доберется…
Старик замолчал. И мы со Стасей молчали.
– Так что же делать, дед? – вздохнув, спросила Стася.
Николай Сергеевич неожиданно весело улыбнулся и сказал:
– Как что? Перехитрить его.
