Текст книги "Ужас приходит в полнолуние"
Автор книги: Сергей Белошников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
В общем, так я ничего толком и не понял. Но с одеяла поднялся. При этом меня вдруг ощутимо качнуло в сторону. Проклятое вино! Все же я удержался на ногах. Вроде бы никто ничего не заметил. А я сделал вид, что просто ногу отсидел.
Дожевывая на ходу бутерброд, я пошел следом за Аленой. А она, между прочим, за это время успела отойти довольно далеко. Я пошел, а народ принялся дальше выпивать и закусывать.
Честно говоря, я не понимал, за какими такими грибами отправилась Алена. Потому что был совершенно уверен, что в той стороне не может быть никаких грибов. Там высился только непролазный ельник, где и днем-то всегда темно, как в подвале. Я знал: максимум, что там может вырасти, – это бледные поганки. Ну, может быть, еще свинухи или пара черных груздей, да и то хилых. Не грибное место.
Я заторопился. Алена шла, не оглядываясь, хотя наверняка слышала, что я ее догоняю. Она миновала стайку берез на поросшей высокой травой опушке и остановилась возле ельника: сплошная мрачная стена могучих лап и стволов. И только тогда обернулась и посмотрела на меня. Гляжу, так же, как давеча на платформе, на лице ее появляется загадочная улыбка.
Я подошел поближе и остановился.
– И где же обещанные грибы, Андрюша? – спрашивает Алена негромко.
Смотрит она на меня, чуть склонив голову, покусывает ровными белыми зубами травинку. Я сразу заметил – это у нее такая привычка. А она продолжает:
– Здесь одни елки. Никаких грибов.
Я оглянулся. Поляна осталась далеко позади. Ребята развели костер – в той стороне виднелось чуть оранжевое в подступающем сумраке вечера пламя. Голоса-то еще слышались, но слов уже было не разобрать.
– Ну, вообще-то грибов тут действительно нет, – объясняю я Алене. – Я совсем другие места имел в виду. Но они подальше… Долго топать придется.
– Значит, ты меня обманул, – говорит Алена, а сама на меня смотрит строго и, кажется, даже неприязненно. Прямо как мой тренер, Павел Сергеевич, когда он не в духе.
Я испугался. А что, если она сейчас меня пошлет куда подальше, а сама уйдет? Что же делать?! И тут мне в голову приходит просто замечательная мысль. Я и говорю:
– А знаешь, вон там, не очень далеко, – и показываю рукой вправо, – возле озера есть классный малинник. Хочешь, туда пойдем?
– Пошли, – коротко говорит Алена и протягивает мне руку. Как тогда, в бору возле платформы.
Я осторожно взял Алену за руку и повел ее по еле заметной тропинке вдоль ельника. Мы все больше удалялись от места пикника.
К этому времени солнце уже побагровело и начало скатываться сквозь тонкие перистые облака к рваной линии леса, видневшегося на другой стороне озера. Завтра, наверное, снова тепло будет. В темнеющем воздухе заплясали облачка мошек. Но было по-прежнему жарко и безветренно – черная гладь озера застыла, словно слюдяная.
Глава 13. УБИЙЦА
Обнаженный человек все еще неподвижно стоял в комнате. Глаза его были закрыты. Он походил на мраморную статую. Но на самом деле все мышцы его тела были напряжены до предела. На виске лихорадочно пульсировала тонкая жилка.
Человек был в отчаянии, граничащем с безумием.
Потому что до прошлой ночи он надеялся, он был почти уверен, что ЭТО ушло навсегда. И никогда, никогда уже к нему не вернется.
Ведь с тех пор как он, подчиняясь неумолимому приказу, исходившему откуда-то из неизведанных глубин его (его ли?) существа, убил человека, прошло уже целых семь лет: это случилось давным-давно, в другой, забытой жизни, когда он сам был совсем другим – нечеловеческим существом. Он скорее смутно догадывался, чем помнил, что и до этого, последнего убийства были другие убийства, много убийств – и все безнаказанные; был пряный запах крови, и вопли ужаса, и предсмертные хрипы жертв, и хруст костей на острых клыках. Он догадывался обо всем этом, но не более того. ЭТО, засевшее в его мозгу, всегда услужливо стирало практически все подробности убийств, которые он совершал, будучи нечеловеком. Более того, он не помнил никого из жертв: ни лиц, ни имен, ни тем более фамилий и обстоятельств их смерти. ЭТО неизменно ставило в его сознании психологический барьер, заставлявший его сразу же после возвращения в человеческое обличье забывать все случившееся. Не будь этого барьера, он наверняка бы давно спятил или покончил с собой, потому что ужасающие подробности тех многочисленных убийств непременно свели бы с ума любого нормального человека. А он, пока в него не вселялось ЭТО, был абсолютно нормален.
Он никогда не мог вспомнить, что он делал, будучи нечеловеком. Более того, не помнил, какой именно нечеловеческий облик он принимал.
Да, после того, как его посещало ЭТО, к нему неизменно возвращалось человеческое обличье. Рано или поздно. Но что именно с ним происходило, что и как он совершал, когда ЭТО вытесняло из сознания его самого, – он либо совсем не помнил, либо помнил весьма смутно, коротко вспыхивающими в мозгу обрывками, разрозненными кусками. При любой попытке составить хотя бы приблизительное целое из этих мозаичных кусков у него начинались дикие головные боли, такие, что пару раз он терял сознание. Поэтому он давно оставил подобные попытки и даже на уровне подсознания не возвращался к воспоминаниям о том, что он делал с людьми в ночи полнолуния.
Но делал ли он это действительно? Может быть, все было только галлюцинациями, следствием таинственной болезни, угнездившейся у него в мозгу?..
Нет. Он знал – нет.
Но, в любом случае, внутри него таились два разных существа. Человек, который жил обычной, не отличимой от других людей жизнью. И ЭТО, которое вообще не было ни на что похоже.
Сколько же всего их было, этих кровавых ночей полнолуния?.. Не важно. Он забыл. За прошедшие семь лет он сумел обо всем этом забыть. Он никого не убивал: минувшее – кошмарные сны, не более того. И он постарался забыть о существовании ЭТОГО. И ему почти удалось это сделать – загнать ужасные воспоминания об ЭТОМ в такие глубины памяти, где они, казалось, были похоронены навсегда.
До прошлой ночи он надеялся, что больше никогда не почувствует себя убийцей, что ЭТО ушло из него и теперь он стал таким же, как все люди.
Он устал от убийств.
Потому что на самом деле человек в нем никогда никого не хотел убивать. Всегда хотело убивать и убивало ЭТО, а он с ЭТИМ ничего не мог поделать. К своему ужасу, он все прекрасно понимал. Не помнил, но понимал.
И вот ЭТО снова вернулось.
Человек глубоко вздохнул. Он не хотел двигаться с места, не хотел выходить из дома и бежать туда, куда вот-вот – он предчувствовал – неизбежно позовет и направит его ЭТО. Потому что знал: чтобы хоть ненадолго избавиться от ЭТОГО, он обязательно должен был кого-нибудь убить. Сегодня.
Человек стоял и прислушивался к себе.
Он ощущал, как лихорадочно колотится в груди сердце, как подрагивают кончики пальцев, как в ушах шумит быстрый ток крови. Он все же надеялся, что ничего не произойдет, что ЭТО его отпустит. Хотя бы сегодня. Что ЭТО попросту не придет. Человек снова медленно и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить бешеный бег крови по жилам. Но вдруг почувствовал, как начали медленно неметь кончики пальцев и тут же в мозгу, в самом его центре, родилась и стала все сильнее и жарче разгораться ослепительно яркая горячая звездочка. Человек мгновенно покрылся липким холодным потом, и леденящий ужас сковал его по рукам и ногам: к сожалению, он прекрасно помнил, как ЭТО приходит, – не в первый раз он проходил через кошмарный сон перевоплощения. И ощутив все мощнее расцветающую хрустальную звезду в своем мозгу, он с тоскливым прозрением понял: ЭТО его не оставило, оно пришло снова.
Сияние внутри него нарастало болезненно пульсирующими толчками. Он почувствовал, как часть его мозга начинает плавиться, уплотняться и превращаться в один большой кристалл. В нем вспыхивали и тут же угасали невероятно яркие видения: какие-то дергающиеся голые люди с искаженными страданием лицами; потрескавшаяся от удушающей жары, высохшая земля, по которой ветер, пахнущий солью и степной травой, гнал спутанные шары перекати-поля; заснеженная бескрайняя тундра, пересеченная крутящимися змеями поземки, черное, изгибающееся полусферой небо, усыпанное кровавыми сгустками звезд и косматыми хвостами комет, и еще многое и многое, чему он не мог подобрать ни слов, ни определений.
Сияющая волна накатилась. С чудовищной болью, отдавшейся во всем теле, захлестнула его и смыла остатки человеческого разума.
Человек обессиленно опустился на колени.
Взгляд его остекленел, и зрачки расширились почти во всю радужку. Тоненький ободок радужной оболочки приобрел странный алый оттенок. По всему телу пробежала дрожь. Кожа продолжала покрываться мелкими капельками пота и вздрагивала от частых судорог, сотрясавших изнутри мышцы тела.
Потом человек как-то по-собачьи встряхнул головой, медленно поднялся с колен и подошел к шкафу. Походка у него стала неловкой, дерганой, как у игрушки, работающей на батарейках. Человек передвигался, глядя в пустоту, словно лунатик.
Он открыл створку шкафа, вытащил одежду и стал ее на себя натягивать. Неуклюже влез в черный комбинезон на молнии и надел черные кожаные, вроде ичигов, сапоги на мягкой подошве. Натянул обтягивающую голову шерстяную шапочку, тоже черного цвета, а на руки – тонкие перчатки черной кожи. Все так же скованно двигаясь, он снова подошел к узкой бойнице окна и уставился на круглую серебряную луну, уже довольно ярко выделяющуюся на ультрамариновом небосводе.
– У-у-у-убить, – вырвался из горла человека свистящий шепот, переходящий во все тот же постепенно угасающий волчий вой. Тембр голоса его резко изменился и напоминал поскрипывающее шипение старой заезженной пластинки: в нем не осталось ничего человеческого, теперь он принадлежал неземному созданию.
– У-у-у-би-и-и…
Шипение стихло.
Человек, словно робот, четким механическим движением развернулся и подошел к люку. Открыл его, спустился по лестнице на второй этаж, закрыв за собой люк. Потом он пошел на первый этаж. В коридоре уверенно распахнул дверь и прошел в большой, без окон захламленный чулан. Взял с полки электрический фонарик. Наклонился, сдвинул в сторону ящик с тряпьем и садовыми инструментами и распахнул квадратный люк, обнаружившийся под ними в полу. Вниз, в непроглядную черноту вела короткая, в пять ступенек лестница.
Человек спустился по лестнице и захлопнул за собой люк.
В темноте подвала раздался негромкий щелчок. Из фонарика вырвался неяркий желтый луч. Он осветил низкое пустое помещение и маленькую дверцу в обшитой заплесневевшими досками земляной стене. Все так же уверенно человек распахнул дверцу, за которой открывался длинный, теряющийся во мраке, аккуратно прорытый в земле узкий ход. Из него пахнуло мертвенным холодом и затхлой сыростью. На неровных стенах блестели капли грунтовой воды. Наклонив голову, чтобы не стукнуться о низкие своды, человек вошел в подземный ход и уверенно зашагал вперед, светя себе под ноги фонариком. Его неестественно раскачивающаяся фигура быстро удалялась по подземному ходу, пока, наконец, не растаяла в темноте.
Он шел убивать.
Разросшиеся кусты и непролазный мелкий осинник вплотную подступали к невысокому штакетнику, отделяющему большой неухоженный сад от леса. А сразу за кустами и осинником начинался лес охотхозяйства: дом этот стоял на отшибе, последним на улице.
Сад располагался сразу за домом, крыша которого отсюда едва виднелась за кронами яблонь и вишен. Возле штакетника, еще на территории сада, возвышался невысокий холм, поросший гигантской крапивой. Он был надежно укрыт сенью обступивших его старых развесистых кленов. Это был заброшенный погреб. С одной стороны холм был выровнен и там виднелась покосившаяся деревянная дверца, едва различимая в сумерках накатывающейся ночи.
Внезапно раздался негромкий скрип, дверца медленно открылась, и из темного зева погреба бесшумно выскользнул человек в черном комбинезоне с фонариком в руке. Человек нажал на кнопку, и фонарик погас. Человек приостановился, застыв расплывчатой призрачной тенью. Он настороженно вслушивался в неясные звуки леса и сада. Человек стоял неподвижно. Двигались только расширенные, непрозрачно-черные глаза. Но ничто не предвещало опасности: он не ощущал поблизости присутствия других живых существ. Тогда, оставив фонарик и прикрыв дверь погреба, человек одним невесомо легким движением перемахнул через штакетник и, согнувшись, углубился в осинник. Миновав его, человек быстрым шагом вошел под своды леса.
Неведомый инстинкт упорно гнал его куда-то вперед, сквозь сумрачную чащу. Его гибкая, хищная, черная фигура сливалась с черно-зеленым лесом. Человек ускорил шаг и почти побежал легкой упругой рысцой по еле заметной тропинке, безошибочно обходя рытвины и перепрыгивая через замшелые стволы поваленных деревьев.
Он бежал навстречу своим будущим жертвам.
Глава 14. АНДРЮША
Ну, вы конечно знаете, что малина лучше всего растет на припеке. И поэтому в малинниках всегда, даже вечером, душно и жарко и над зарослями висит плотное облако ягодного аромата. Издалека его почуешь, ни с чем не спутаешь, особенно если ветер дует в твою сторону.
А этот малинник был особенно клевым. И вот почему. Вездесущие ягодники сюда каким-то образом еще не добрались, и малины в нем оказалось полным-полно.
Я в эту непролазную колючую чащобу не полез – боялся перепачкать свои новехонькие, в первый раз надетые джинсы. Между прочим, я за них в фирменном магазине, что в Столешниковом, семьдесят шесть гринов отдал. Это вам не пять копеек.
Поэтому я плюхнулся на сухой ствол поваленного дерева и стал наблюдать за тем, как Алена то появлялась из массы зелени, то снова исчезала в ней. И тогда только колыхание кустов и легкий шорох напоминали о ее присутствии. У меня слегка кружилась голова и в какие-то моменты весьма ощутимо начинало двоиться в глазах. То ли от запаха малины, то ли от вина. А скорее всего, от того и другого вместе. Я потряс головой, отгоняя непривычное и очень неприятное ощущение. Похоже, бутерброды с ветчиной ни черта мне не помогли и я все-таки набрался. Не в зюзю, конечно, но все же прилично. Но разобраться со своими ощущениями я не успел. Гляжу – кусты затряслись, словно медведь ломится, раздвинулись и из зарослей выбирается Алена. Страшно довольная и с полными пригоршнями переспелой малины. Подходит ко мне и спрашивает, а сама сует мне ягоды прямо под нос:
– Хочешь?
– Хочу, – признаюсь я и тяну руку к малине.
Но Алена отводит мою руку и подносит ладошки к моим губам:
– Давай, ешь.
Ух ты! Я, конечно, не дурак отказываться: осторожно так стал брать малину губами с ее ладошек. Ем и ем себе. Она мне скормила все до последней ягоды. Облизала измазанные соком пальцы. Потом вздыхает так тяжело и говорит:
– Жарко. Искупаться хочется.
Я недоуменно пожимаю плечами:
– Ну так в чем же дело? Искупайся.
– Я купальник не надела. Он у меня там остался, в сумке, – говорит она.
– Да?..
– Ага. Вот ведь незадача какая, – снова печально вздыхает Алена, глядя как-то вбок и явно избегая моего взгляда.
Понятное дело, раздосадована. Я молчу. Может быть, она меня сейчас за купальником попросит сбегать? А чего – я сгоняю, мне нетрудно: тут всего-то с полкилометра. Ну, может, чуть больше. Может, предложить ей, думаю, а то она поди стесняется меня грузить. Но тут она говорит негромко:
– Разве что только голышом.
Я и обалдел. Даже подумал, что мне показалось.
– Что – голышом? – переспрашиваю.
– Искупаться голышом. А чего такого особенного? Здесь на берегу есть какое-нибудь укромное местечко, чтобы меня аборигены не увидели?
Я ни фига не понимаю:
– Какие такие еще аборигены?
– Ну, дачники там или мальчишки, – поясняет мне Алена.
Нет, вино все же здорово на меня подействовало, и соображал я туго.
– А-а… Есть тут одно местечко, – отвечаю я, подумав. – Там сейчас наверняка уже никого нет. Да и вообще сюда, в смысле на Марьино, мало кто ходит. Далековато. Но если ты хочешь, пойдем, покажу.
И я, стараясь по возможности ступать ровно и не качаться, повел ее в обход ельника к берегу озера.
Минут через пять мы вышли к небольшому заливчику, узким языком вдававшемуся в берег озера. Заливчик этот был со всех сторон, кроме воды, укрыт непролазным кустарником и низко склонившимися над водой старыми-престарыми ивами. На глаз – лет по сто, не меньше. Только небольшой, свободный от кустов проход вел к воде. Там, сразу же за неширокой полоской прибрежного песка, дно резко уходило вниз, в непрозрачную глубину. Я огляделся. Тихое место. А тем временем на Марьино озеро и лес быстро опускались сумерки. Но оно и к лучшему.
Гляжу – Алена подошла к кромке берега. Скинула кроссовки, сняла носки и попробовала ногой воду.
– Теплая какая, – говорит мне.
– Это у берега, – честно объясняю я. – А дальше она будет холоднее.
– Почему?
– Там ключи со дна бьют, – говорю.
Смотрит она на меня из-под своей челки, молчит-молчит, а потом и говорит:
– Ключи, говоришь? Страшные подводные течения?
Ее и не поймешь – когда она серьезно говорит, когда шутит. Но на всякий случай я подтверждаю:
– Да. И течения тоже есть.
А она мне в ответ:
– Знаешь, Андрюша, тогда я одна боюсь. Я плаваю не очень хорошо. Давай вместе искупаемся, а?
Не понимаю. Она меня на вшивость проверить решила, что ли? Интересно, как она себе представляет: я в плавках, но с ней, с голой, поплыву по озеру?
– Ты что? Тоже плавки забыл? – спрашивает она.
– Да нет, – отвечаю.
Я же знал, когда на пикник собирался, что мы обязательно купаться будем, поэтому плавки сразу надел, еще когда собирался. Чтобы не таскать с собой в кармане или, там, в пакете.
– А тогда в чем же дело?
Ну что мне сказать? Что я стесняюсь? Признаться, что никогда с голыми девушками не купался? Я молчу, пытаюсь придумать что-нибудь поправдоподобней. И придумываю!
– Они намокнут, – говорю я ей. – Потом пятно на джинсах останется. Или придется ждать, пока высохнут. А солнце уже почти село, значит, считай, не высохнут.
А она мне:
– А ты сделай, как я. Тоже купайся голышом. Нудисты, вон, толпами на пляжах собираются – и ни у кого никаких проблем.
За кого она меня принимает?
– Но я же не нудист, – говорю.
– Ты Андрюша, я знаю, – соглашается Алена серьезно-серьезно, а у самой-то, вижу, чертенята в глазах пляшут.
Понятно.
Смеется надо мной, значит, умная взрослая девушка Алена. За тупого малого принимает. За спортсмена. Знаю я, что они о нас думают: одни, мол, дубы безмозглые в спорт идут. А в бокс тем более – там, мол, и последние мозги вышибут. Ну, у меня сразу настроение и испортилось, хотя я это стараюсь скрыть. Но она, видно, все тут же просекла, потому что засмеялась, затормошила меня:
– Ты что, обиделся?
– Нет… – говорю, а сам жутко обиделся.
– Ты что, меня стесняешься? Да брось ты! Знаешь, как классно голышом плавать? – не отстает она. – Давай так. Я отвернусь, а ты разденешься и залезешь в воду. Потом ты отвернешься, а я догола разденусь и в воду пойду. Ну что? Договорились?
Я старался не смотреть на нее. Потом все же собрался с духом и сказал:
– Договорились.
Слово свое она сдержала.
Как и обещала, отошла в сторонку и отвернулась. Я, путаясь в штанинах, быстро стянул джинсы. При этом меня снова качнуло, я потерял равновесие и боком свалился на траву. Так что от футболки и плавок мне пришлось избавляться, уже сидя на земле. Я покосился в сторону Алены – она честно играла, не подсматривала.
Освободился я, значит, от одежек. Поднялся с земли и тут так мне стало не по себе, ну, так, что я аж крючком согнулся. И такой вот раскорякой доковылял до озера и с размаху шлепнулся в воду, только брызги полетели.
– Ух, здорово! – заорал я от восторга: вода была прохладная, просто кайф!
Вот черт! Она оказалась права: голым, как ни странно, купаться намного приятнее, чем в плавках. Я сразу же отплыл от берега и, перебирая руками и ногами на месте, стал ждать, когда Алена тоже войдет в воду. На берег я не оборачивался. Ждал, ждал, что раздастся плеск воды. Но – ничего. Ни шороха, ни всплеска.
В общем, плаваю себе потихоньку, а сам жду. Долго ждал. Но с берега – ни звука. Ничего не понятно. Так что в конце концов я не выдержал и оглянулся.
И от обалдения чуть было камнем не пошел ко дну. Потому что большего потрясения я, наверное, за всю свою жизнь еще не испытывал.
Алена была совершенно голая.
В тот самый момент, когда я обернулся, она как раз осторожно начала входить в озеро. Просто финиш. Я даже отсюда отчетливо видел и неожиданно крупные, полные для ее маленькой фигуры груди с коричневыми сосками, и темный треугольник внизу живота. Мать моя! Все я видел и глаз не мог отвести. А она сделала пару шагов и остановилась по колено в воде, с опаской глядя себе под ноги, как будто крокодила увидела. А то, что я, как дурак, во все глаза смотрю на нее, вроде и не замечает.
Я судорожно выплюнул изо рта воду – сам не заметил, как хлебнул. Потому что помимо пары виденных у Сани, моего приятеля по команде, немецких порнушек да журнала «Плейбой», который я однажды, чуть не сгорая от смущения, купил в Москве у лотошника, я вообще-то впервые в жизни видел живую обнаженную женщину. Да еще какую! И так близко.
И что же мне было делать в этот момент? Я ведь уставился на нее и глаз не мог отвести даже под страхом немедленного расстрела. А она спокойно так говорит:
– Слушай, а глубоко-то как! Тут что, дна вообще нет?
И бросает на меня эдакий бесхитростно-наивный взгляд. Я уже совсем понять не могу: то ли она страшно бесстыдная, то ли наоборот. А может, она еще девушка?!
А сам хриплю ей в ответ и толком не соображаю, что несу:
– Есть, еще как есть, у меня тут все есть.
– Что – все? – переспрашивает она, как будто не понимая. Да я и сам не въехал, что же я такое сказал.
– Дно тут есть, – поясняю, наконец еле-еле сумев отвести от нее взгляд.
– Что-то я его здесь не наблюдаю, – говорит Алена и пожимает плечами. – Слушай, помоги-ка ты мне войти в воду, а то я боюсь.
Ну, вообще!
– Ты что, меня стесняешься? – удивляется она.
– Кто, я?
– Ты, ты.
– Вовсе я не стесняюсь, – говорю я.
– А чего ж ко мне не плывешь?
– Я плыву.
– Нет, не плывешь, – говорит она.
И правильно говорит: ни черта я к ней не плыву, а медленно плаваю, держась на одном и том же месте. А она мне мстительным тоном добавляет:
– Вот я сейчас нырну, утону, и твоя Стася тебя за меня убьет.
Очень интересно: почему это Стася моя?
– Она не моя, – говорю я ей.
– А чья?
– Не знаю. Но не моя.
Я вижу: терпение у Алены на пределе. Только я рот открыл, чтобы добавить – мол, мы со Станиславой только дружим и все, а Алена как рявкнет:
– Так ты мне поможешь или нет?!
Ну, и что прикажете делать?
Я и поплыл к ней. Но упорно старался смотреть куда угодно, но только не на ее обнаженную грудь, которая с каждым гребком становилась все ближе и ближе. Наконец я подплыл к Алене совсем близко и встал на ноги. Вода в этом месте доходила мне до плеч. Идти дальше я, конечно, не решился: что мне, у нее на виду причиндалами трясти? На Алену я по-прежнему старался не глядеть. Но белеющее в сумерках стройное тело все равно настойчиво лезло в глаза. Стою, значит, и молчу. Тут Алена требовательным жестом протягивает ко мне ладошку:
– Давай руку. И если что – спасай.
Я помедлил-помедлил, но деваться некуда. И осторожно взял ее за руку. Алена тут же уцепилась за нее, шагнула вперед, легла на воду и охнула, окунувшись по шею. И, сразу же выдернув руку, поплыла мимо меня от берега не очень умелым брассом. Я, честно говоря, не долго раздумывал – а что, если она действительно станет тонуть? Вот и ринулся за ней: буквально в два гребка догнал Алену и поплыл рядом, на расстоянии вытянутой руки.
– Неважная из меня пловчиха, да? – поворачивается она ко мне.
– Ничего, – говорю, – не бойся, я буду рядом.
А вода в нашем озере, между прочим, только на первый взгляд выглядит черно-коричневой. На самом-то деле она настолько прозрачна, по крайней мере в верхних слоях, что краем глаза я отчетливо видел, как Алена разводит и сводит длинные ноги, как ритмично двигаются мышцы под загорелой кожей ягодиц.
А знаете, что меня больше всего потрясло?
То, что вся она – от плеч до щиколоток – была покрыта ровным коричнево-золотистым загаром. Ни малейшего намека на белые полоски от купальника.
Понятно, на что я намекаю?
Ну, в общем, мы молча миновали заливчик и поплыли дальше. На озере – ни души, ни одного купальщика, кроме нас с Аленой. Дачники давно ушли домой. И теперь, скорее всего, сидели на открытых верандах у телевизоров, попивая чай или чего покрепче. Только почти на середине озера, метрах в трехстах от нас виднелась плоскодонка. В ней черной закорюкой застыла фигура какого-то донельзя упертого рыбака. Но он был достаточно далеко и при всем желании не мог бы не то что узнать, а даже как следует рассмотреть нас с Аленой.
Проплыли мы еще с десяток метров, тут Алена вдруг ко мне поворачивается и, чуть задыхаясь, радостно сообщает:
– Сейчас утону!
– Ты чего это? – перепугался я. Ну, я сразу забыл про стеснение, подплыл к ней и подставил плечо. – Давай, давай, держись крепче!
Она протянула ко мне руки, обняла за плечи и почти легла на меня, вы представляете?! Я просто всей спиной, всей кожей почувствовал ее почти невесомое в воде тело. Ну, словно ребенок у меня на спине примостился. И, стараясь продлить это новое, до этой минуты неизведанное и, честно говоря, невероятно приятное ощущение, я размеренно, как можно медленнее поплыл к берегу.
