Текст книги "В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В»"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Они подошли к третьей парте, ряд у окна. И Валя вдруг оказалась не очень уж крохотной, довольно уверенно тянула Ольгу за палец. Нет, она маленькая была, но всё же не такая Дюймовочка, как рядом с Ветровым. Они уселись за парту. Ольге было не очень-то удобно. Одна нога не поместилась и осталась стоять в проходе, как чужой сапог.

– Ну, покажи мне свои тетрадки, – сказала Ольга очень мягко. – Покажешь?

Валя сидела молча, опустив голову. Потом тихо-тихо прошептала: «Нет, не покажу!» – и заплакала. Не громко и настырно, как плачут уверенные в себе дети – Родька, например, – а тихо так и привычно. Слёзы у неё были где-то совсем близко.

Слёзы надо чем-нибудь неожиданным сбивать. Ольга уже на Родьке это натренировала.

Она шепнула:

– Да нет, я же для крокодилов!

– А?! – Валя посмотрела на неё синими круглыми глазами. Губы ещё прыгали в разные стороны. Но в то же время при случае могли бы и улыбнуться.

И здесь перемена кончилась. По школьным этажам грохнул звонок.

– Я приду после пятого урока. Ты где будешь? – сказала Ольга.

Ветров оторвался от своего журнала:

– У них продлёнка начинается. Обед, прогулка… Приходи после шестого.

Ольга кивнула. Где-то ей надо убить целый час. А дома Лёнька некормленый будет!

– Ну я побежала, – сказала Ольга. – Увидимся после прогулки.

– А крокодилы?.. – Видно, Валя подозревала здесь какую-то игру и уже улыбалась.

– Ах, крокодилы? Крокодилы… А ты как думаешь?

– Не-е зна-ю! – протянула Валя и так искренне пожала плечами.

Ну, дело пойдёт, подумала Ольга, пойдёт дело! Она уже была у двери, но вдруг повернулась к Вале:

– Они знаешь где живут? В зоопарке и в книжке «Крокодил Гена».

– И ещё в кино «Крокодил Гена», и в болоте! – закричала Валя. – «Солнце красное, солнце краденое. Крокодил, крокодил наше солнце проглотил!» – И засмеялась тоненько, как мышка.

* * *

Кончились уроки. В школе было пусто. Сейчас высунься в коридор, глянь налево, направо – ни души! Ни души, наверное, на всём третьем этаже. Одни только Ольга да Валя сидят в классе шестого «В» за Ольгиной партой. Чтобы Вале было удобно, Ольга подложила ей парочку своих учебников, что потолще.

Всё пока вроде хорошо. Они посмотрели Валины фантики и значки. Припомнили утренних своих крокодилов и ещё двух прибавили: того, который с Тотошей и с Кокошей по аллее проходил, и большую Крокодилу, которая в зубах держала кусочек одеяла. Потом из Валиного портфеля вылезла книжка с картинками «Финист – ясный сокол». В общем, Валя изо всех сил развлекала Ольгу – что угодно, лишь бы тетрадки не доставать.

Ах ты Валька-Валька!.. Вся её крохотная хитрость была теперь как на ладони. И Ольга, может, посмеялась бы над нею, если б не чувствовала, что хитрость эту подгоняет страх.

Ольга не хотела торопиться. Но когда-никогда, а ведь надо!

– Ну ладно уж, давай, а? – очень мягко сказала Ольга. Как будто попросила.

– А можно ещё одну-одну минуточку?

– Нет уж, пожалуйста, Валя. А то у нас время скоро кончится. (Она договорилась с воспитательницей, что берёт её на час.)

– Хорошо, – тихо согласилась Валя. Она открыла парту. Вдруг подняла руку, будто здесь в классе был Ветров.

– Ты чего? – удивилась Ольга.

– А можно выйти в туалет?

– По правде хочешь?

– Ой, очень хочется! – И Валя так сжалась натурально…

Прошло минут пять, ещё немного. Ольга отправилась за Валей. Как-то глупо она себя чувствовала. Неуверенно сказала в раскрытую туалетную дверь: «Ва-ля!» Ни ответа, ни привета. Ах ты господи! Заглянула внутрь – никого!

Не помня себя, Ольга помчалась на второй этаж… Валя преспокойно сидела за партой в своём классе, готовила чтение.

– Ты зачем убежала?! – спросила Ольга тихо, но решительно.

– А я… знаете, можно я… я можно сегодня здесь. А завтра уж…

И так она говорила это, будто перед дверью к зубному врачу. Бровки бесцветные, испуганные, глаза большие, и под глазами синяки – плакала.

– Ну хорошо, – сказала Ольга растерянно. – Идём хоть за портфелем сходим.

– А вы идите, идите, – попросила Валя. – Я сама после сбегаю, после чтения. И уроки сама, у нас уроки сегодня лёгкие… Вы идите домой.

Воспитательница – кажется, звали её Зоя Васильевна – занималась в это время в другом углу класса. Ольга взглянула на неё, почему-то струсила и поскорей улизнула.

* * *

Итак, первый день был плохой. И не утешила её поговорка, что, мол, первый блин комом. Кого она утешит! Но всё-таки Ольга решила сама с собой, что расстраиваться очень сильно не стоит, потому что, в конце концов, ещё ничего не ясно. Может, завтра получится!

Она принялась за свои собственные уроки. Но перед началом, вместо того чтобы привычной рукой открыть дневник сразу на нужной страничке, стала листать его с самого начала. Безрадостная это была картина!

В какой-то книжке она читала, как полководец обходит поле боя – кажется, Кутузов или Наполеон. Уже сражение кончилось, убитые лежат неподвижно, а раненые стонут из разных концов…

Так и Ольга – грустно ей было осматривать страницы дневника своего, недельные поля сражения. Там стонет тройка, там двойка – мёртвая отметка.

Алгебра да геометрия!.. А из-за них иной раз и по другим не выучишь, рукой на всё махнёшь с отчаяния и… Но учителя, они буквально это чуют. Как не знаешь (может, всего один раз в неделю!) – ну-ка, голубка, марш к доске!.. А после ей долбят на совете отряда:

«Ну хорошо, Лаврёнова! По математикам не соображаешь, а географию-то могла вызубрить?!»

Что тут ответишь? Как им объяснишь, этим счастливчикам, которые живут без двоек?! Ведь они вроде бы и правы…

Она пролистала так весь свой дневник от первого сентября до сегодня. Ещё раз поглядела на могучую, боевую четвёрку по истории и на невидимую двойку… Вдруг она подумала: «А вот меня бы – заставь кому-нибудь это показывать!.. Оля, мол, давай-ка твой дневник посмотрим. Да я бы не знаю что! Что угодно, лишь бы не это!..»

Она только головою покачала, когда представила себе, какие муки бедной Вальке пришлось пережить. Небось заглянет-заглянет в тетрадку и ужаснётся: «Нет, не покажу ни за что! Ко мне старшеклассница придёт, Оля Лаврёнова из шестого класса, как же я ей двойки покажу?!»

Надо к ней, к этой Вале Силиной, совсем незаметно, совсем на цыпочках подобраться. Надо, чтоб она мне поверила как-то. Чтоб она меня не стеснялась!

Тут Ольга опять представила себя на её месте. Что же это должен быть за человек, чтобы Ольга ему свои отметочки «золотые» не постеснялась показать?.. Да такого и человека-то нет. На всём целом свете нет такого человека. Прямо с ужасом Ольга подумала, до чего же она одинока из-за своих двоек. Аж сердце захолонуло. И тут же в голове пронеслось: а Вальке-то бедной каково?!

* * *

Но, как говорится, утро вечера мудренее. На самом-то деле не мудренее, а просто спокойнее. На математике ей ничто не угрожало. Все другие уроки выучены – вот вам и хорошее настроение. А что?.. Много ль человеку надо! Теперь, несмотря даже на дождь, ей казалось, что у неё очень много друзей. Не важно, что они как будто бы внешне не дружат. Главное, что они один отряд, одна школа. Взять хотя бы того же Лёньку Шуйского. Он совершенно ведь не злой, но дело в том, что ему всё в жизни слишком просто даётся.

Хорошее настроение усилилось ещё и оттого, что она легко, можно сказать запросто, помирилась с Машкой. Сперва спокойным голосом наврала ей, что записку её потеряла (мама называет это святой ложью), потом рассказала про Ветрова, про Валю, про то, как Валька исхитрилась улизнуть.

– Ой, ну надо же! – смеялась Машка. – Ну и девица! Ты с ней, Олька, гляди! Она тебя живо-два…

Машка любила слушать, как Ольга рассказывает. А про обличительное то письмо, про «предательство» Тамары Густавовны уже никакого разговора не было. Может, и Машка кое-что поняла. Или… а впрочем, кто его знает. Ольга об этом старалась ей не напоминать и сама не вспоминать – ни к чему!

Из переписки на уроке географии

«Здравствуй, Люда!

Я знаю, кого спросят сегодня по физике! Я случайно открыл журнал, когда нёс из учительской. Там стоят против фамилий точки – Семьянин, Горелов, Жужелица и Пашка. А если точки, это верняк! Как ты думаешь, им надо сказать? Мы по успеваемости и так карабкаемся.

Ты председатель, ты и решай! А я не знаю».

«Марин, хорошо, я согласен. Только давай не в три, а в полчетвёртого. Потому что я обещал маме помыть пол. А успеем мы так и так: там же начало в шестнадцать десять.

Марин! Зря ты взяла жевательную резинку у этого Князя. Я же тебе сказал, что я прочитал рецепт настоящей сибирской смолки. Очень тебя прошу: ну неужели ты не можешь без жевания прожить два дня?»

«Жужа! Тебя спросят по физике. Из достоверных источников! Выучи хотя бы этот урок – перед школой стыдно!

Записку порви. Если кто-нибудь узнает, вломим! Доброжелатель!»

* * *

Перед четвёртым уроком она пошла на малышовский второй этаж. Первым, кого она увидела, был, конечно, Ветров. Он стоял посреди чинно гуляющей малышни, словно Останкинская телебашня. Красная повязка на рукаве придавала ему особую торжественность – он был сегодня дежурным учителем.

Ольге идти больше было некуда, кроме как к нему: такая фигура заметная! И казалось, он тоже всех видит.

Вдруг длинная вереница пар поломалась, быстро натекло небольшое озерцо народа. И из середины его раздался громкий писк:

– Сергей Геннадиевич! К нам Оля Лаврёнова пришла!

Ветров повернул голову, улыбнулся, отыскал взглядом Валю. И вот они уже стояли – учительница и ученица – перед громадным Ветровым.

– Ну что, занимались вчера? – послышался с высоты его голос. Не строгий, но всё же какой-то значительный, потому что звучал он оттуда, откуда обычно звучит радио.

Ольга собралась уже пространно объяснять, как было дело. И тут почувствовала: в её руке тихо дрогнула Валина ладошка. Ольга быстро глянула на свою ученицу. Валя стояла, опустив белобрысую голову с крысиными косицами, и возила носком тапочки по паркету…

Так, ясно.

– Мы занимались, – с некоторой запинкой произнесла Ольга, – и… очень… в общем, хорошо позанимались.

Валентина сразу начала кивать, потом, осмелев уже, подняла голову – запрокинулась на Ветрова, как на звёзды.

– Занимались, значит? – переспросил Ветров. – А я вот результатов что-то не заметил.

Он глядел Ольге куда-то в макушку. Ольга прямо кожей чувствовала этот взгляд. Словно кто-то поставил ей в середину головы ножку циркуля. Вот врать-то оно как выходит! Валентина сегодня опять, видно, отличилась.

– После прогулки обязательно меня жди! – довольно строго говорила Ольга. Они стояли теперь у окна, уже вдали от Ветрова.

– Я даже раньше пойду, руки помою и сяду! – с готовностью согласилась Валя. Она, так сказать, «ела глазами начальство». И недаром: они были окружены кольцом любопытных и явно завидующих младшеклассных рожиц. Ольге даже неловко стало: ну подумаешь, что она за царица!

– Ладно, Валечка, я пойду? – сказала Ольга смущённо.

– Нет, пожалуйста! – прошептала Валя. – Давайте один кружочек прогуляемся!

Весь этот «кружочек» – туда и обратно по коридору в медленной веренице пар – Валька висела у неё на руке и неискренне болтала всякую чушь: уж не смешно было, а она опять принялась через силу хохотать над вчерашними их крокодилами. В общем, она «развлекала» Ольгу и ещё старалась, чтоб все это видели: вот какая у неё покровительница!

И смех и грех, думала Ольга, вот уж правда и смех и грех!..

Как-то всё это было ненатурально и жалко. Совсем не того она хотела!..

А после шестого урока, когда Ольга явилась в продлёнку, Зоя Васильевна ей объявила, что «Силина давно ушла домой. У неё бабушка заболела».

«Странно… странно», – подумала Ольга и спросила:

– Она вам записку показала, да?

– Я своим детям верю, – сухо ответила Зоя Васильевна. – А бабушка её писать не умеет. Коли ты вожатой стала, не худо бы это знать.

У неё были очки, бледное лицо, тонкие, заметно накрашенные губы и завивка мелкой волной, которую уж лет сто никто не носит.

* * *

И опять у неё оказалась куча времени на собственные уроки. Она долбила математики. Решила про себя: пусть я не так уж понимаю, но можно и просто выучить. Как вон в бурсе учили, в книге «Очерки бурсы»… Правда, там математик вроде не было.

Часа за три с половиной она одолела все уроки. Математические знания сверкали и торжественно плыли по воздуху, словно радужный шар. Внутри него Ольга была хозяйка: и задачку любую разберёт, и пример (неважно, что они все были на одно правило). Но вот выходить за пределы шара не разрешалось. Там было безвоздушное пространство. Как бы открытый космос.

И к тому же её шарик очень хрупкий был, как ёлочный: чуть обо что-нибудь стукнется, например о чужую задачу, – и дзын-ля-ля!..

Но зато ох же торжественный он был! Всё-таки очень хорошо что-нибудь знать наверняка. Пусть даже самую кроху, а уже такое удовольствие! Всё логично, всё математично – правда, что как в космическом корабле.

Чтоб окончательно укрепиться в своём торжестве, она сама себе придумала задачу и решила её! Живём! Стало быть, математика не такой уж лютый зверь.

И вот надо ей было, не подумавши и секунды, перевернуть несколько страничек учебника назад, в прошлое, прочитать условие первой попавшейся задачки и… Так надеялась она проскочить на своём космическом кораблике сквозь математические эти дебри.

Куда там! Углы, биссектрисы, бесконечные прямые, чёрные точки. Неживые роботы A, B, C, стерегущие голые горные вершины математики. И всё это вместе!.. И кораблик её – дзынь-блям! Полетели вниз сверкающие осколки. Ольга прямо с ужасом захлопнула учебник. Выскочила из комнаты.

Мама ругала Лёньку, что он за тридцать пять минут расправился со всеми уроками: «Видишь, как Оля старается!»

Ольга пошла в столовую, врубила телевизор. Вот правильно папа смеётся, что «телевизор – опиум для народа!». Его, если только слабоволие проявить, будешь смотреть целый вечер без отрыва. И вот что странно! Вот его смотришь – вроде и переживаешь за какое-нибудь там наводнение, не оторвёшься, а вроде бы и чайку попить можно.

Во время телевизора все твои тревоги спят себе да спят. Только за это и у него есть одно условие: ты должна смотреть всё без разбору – мультик, новости, интервью, постановку…

Пришёл папа. Ольга с ним поздоровалась, не отрываясь от экрана.

– Ты замечала, Наташа, – сказал отец со значением, – если наша дочь эдак хищно смотрит телевизор, значит, у ней что-нибудь не того… – И потом тихо: – Ты дневник… – В этот момент мама, видимо, кивнула.

Ольга сразу встала, выдернула вилку из розетки.

– Ты что?! – чуть не крикнул папа. – Сейчас хоккей, третий период!..

Вот уж для кого телевизор действительно опиум! Хоть сам же и смеётся над этим.

Ольга пошла к себе в комнату, медленно разобрала постель, сложила книжки и тетради на завтра. В голове была каша из пустоты… Ольга умылась, легла. Мысли потихоньку стали приходить в порядок. Но, так и не придя до конца, засыпали.

А пускай! Если она завтра опять убежит, я пойду к ней домой, и всё.

Это было последнее, что мелькнуло в голове.

* * *

На геометрии она целый урок всё понимала! Все задачи могла бы решить. Но рука будто магнитом к парте примагничена! Не поднималась. Как задачу решать начнут, Ольга думает: «А вдруг я неправильно, вдруг я…» Глядит – правильно. Так обидно, что побоялась!

Даже Елена заметила, говорит на свой обычный манер, то есть немного с ехидством:

– Что с тобой, Лаврёнова? Ты чего вертишься?.. Кто тебе там жить не даёт?

Шуйский повернулся, глянул в Ольгину тетрадь и торжественно объявил на весь класс:

– Лаврушка задачу решила! Это надо отметить!

Что тут смешного-то? Но класс, конечно, грохнул.

Ольга покраснела. Ну что ж это такое? Хоть учись, хоть не учись, всё равно ты виновата!

И вдруг Машка крикнула с места:

– Почему вы ему всё разрешаете, этому любимчику?!

Эх, Машка! Отчаянный ты, верный человек. А тебе бы не надо с Еленой ругаться. Ты и сама по алгебре с хлеба на квас, троечку еле натягивают.

Елена брови надвинула:

– Цалова, встань! После урока дашь дневник… Учить надо не меня, а математику!

Машка встала, по возможности громыхнув конечностями. Для возмущения.

– А ты, Шуйский, – продолжала Елена грозно, – выйди из класса! И совету отряда я бы рекомендовала…

Во время всей её дальнейшей речи класс сидел притихший. Кто Шуйского жалел: всегда, мол, из-за этой Лаврушки. Кто наоборот – Машку и Ольгу: подумаешь, какой гений нашёлся – людей оскорблять! А кто просто думал: меня не касается, а там и ладно!.. Что говорить, класс у них разный: есть и принципиальные ребята вроде Бори Сахаровского, а есть такие… говорить не хочется! Вон Петров, например.

И вдруг гром громыхнул среди ясного неба. Елена сказала:

– Дай-ка, Лаврёнова, тетрадь. – Посмотрела классную задачу, посмотрела домашние: – А вот эти две ты зачем решала?

Ольга покраснела опять и плечами пожала.

– Просто…

– А эта задача откуда?

– Сама придумала, – тихо сказала Ольга.

– Хм! Молодец. Очень интересная задача. Ну-ка давайте все решим задачу Лаврёновой. Запишите условия… – Тут она окинула класс своим спокойным и ясным взглядом: Шуйский толокся у двери в надежде не выходить, Машка краснела и бледнела, стоя у себя за партой. – Садитесь оба. Да будьте скромнее!..

К доске пошёл Дима Соколов и стал решать Ольгину задачку. Такого вроде раньше и не было никогда!

Отметку Елена ей, правда, не поставила. И это жалко. Но, как Лёнька любит кричать, уговор дороже денег! Раз от двоек ты спасена, то и на четвёрки пока тоже не рассчитывай.

Так рассудила Ольга, сказать по правде, очень довольная собой. А в классе, куда ни глянь, видны были одни только повядшие над тетрадками головы. Все решали её, Ольгину, задачу. Рядом, под боком, пыхтела Машка. Ольга от щедрот своих уж собралась было ей даже подсказать. И вдруг увидела, что по ряду прямо к их парте идёт Елена.

– А я и тебе, Лаврёнова, советую приглядеться к задаче. Я там кое-что в условии… чтоб и тебе не скучно было.

Ольга подняла глаза на доску. Всё-таки не умела Елена быть доброй до конца!.. Неприятное предчувствие кружилось над Ольгой, словно коршун. Она прочитала условие, сразу заметив, где были подложены мины. Прилежно переписала условие к себе в тетрадь.

Весь класс решал! Уже слышалось победное гудение: дотумкивали потихоньку. Одна Ольга не знала. Она столько не знала в этой математике! Вон как Соколов уверенно: «Треугольники ABC и DBE подобны, так как угол BCA и угол BED…»

Для Ольги те подобия промелькнули когда-то очередной неприятностью, очередным «спросят – не спросят». А Соколов знал, и все знали… Все, кроме отпетой троицы: Лаврёнова, Жужина да знаменитый Паша Осалин, сверстники которого уже, наверно, восьмой класс кончают.

* * *

После пятого урока Ольга пошла в буфет. В это как раз время продлёнщики кончают обедать. «От меня она бегает, – решила Ольга, – но от обеда уж вряд ли!..»

Она ещё раз повторила про себя это умозаключение, показавшееся ей остроумным и точным.

И вот она стоит в дверях столовой, гремящей, как заводской цех, переполненной народом… Впрочем, каким там народом! Малышнёй!

Слева у окна столы Валиной продлёнки. Детки уже допивают компот. Допьёт, ложечкой вишню выскребет и поставит стакан на поднос, чтоб дежурному проще убирать. Ольга оглядела один стол, второй, третий. За третьим вместе с детьми сидела Зоя Васильевна – сидела очень важно, с поджатыми тонкими губами. Ребятки кругом вели себя тихо.

А Вали не было нигде… Может, дежурная? Ольга отыскала глазами дежурных. Опять нету!

Вот, значит, как. Ольга повернулась и пошла неизвестно куда. Все тревоги и неудачи дня, которые со времени геометрии малость поприутихли, теперь снова крались за нею, словно свора тайных соглядатаев.

Ольга поднялась на второй этаж, открыла уже знакомую дверь. Но и тут Вальки, конечно, нет… Лишь за столом громоздится Ветров.

Он сидел над огромною стопкой детских книжек – в высоту, может, метр не метр, а сантиметров-то шестьдесят уж было!

Ветров поднял голову, сразу поймал Ольгины глаза:

– Что, бегают от нас ученики-то? (Ольга сумела лишь растерянно улыбнуться в ответ.) А ведь это плохо, что бегают, а?

И опять Ольга промолчала. Уже готова была ответить этому Ветрову, но промолчала почему-то.

– Да, плохо! – продолжал Ветров жёстко. – Девочка тебя не слушается. А то и побаивается: вдвойне плохо!

– Она не меня, – сказала Ольга и покраснела. – Не меня, а двоек своих побаивается. И даже боится!.. Что я над ней смеяться стану!

– Ну, правильно. А почему, собственно, такой тон обличительный?

«Потому и обличительный, – сказала Ольга, но не вслух, а про себя, – потому и обличительный, что Валю в классе так воспитали. А класс – ваш!..»

Однако ничего этого вслух она не произнесла. И Ветров тоже молчал. Видно, непроизнесённые Ольгины слова всё же каким-то образом дошли до него.

Наконец он сказал:

– Тебе надо тщательнее продумывать свои поступки… Если ты хочешь, конечно, этим заниматься. Если тебе это надо! – Он машинально перелистнул несколько страниц в книжке, которая лежала перед ним. – Слушай, а у вас там, случайно, мальчишки не нашлось бы?

– Какого мальчишки? – улыбнулась Ольга.

– Чтобы вот тоже вожатым не возражал.

– А зачем вам? Я могу девочек…

– Я говорю – парня! Педагогика и так вся «девочками» забита. Что ни школа, то всё женщины, женщины, женщины… А в педагогику парни нужны! Срочно.

– Ну, если б нужны были, – пожала плечами Ольга, – так и были бы!.. Значит, не очень по ним педагогика умирает.

– Тэк-с. И это всё говорит мне человек, который во многих вопросах, как я понимаю, не вырос из трёхколёсного велосипеда… Не всё так просто, дорогая моя, как представляется по твоей схеме… Ладно! Скажи-ка мне лучше, что ты собираешься делать с Валей Силиной?

– Я к ней домой хотела…

– Так, – одобрительно кивнул Ветров. – Много любопытного повидаешь. Ладно. А там что? Как себя поведёшь?

– Не знаю! – честно призналась Ольга. – Приду, так увижу…

Но Ветрову такой ответ не понравился.

– Плохо, – сказал он жёстко. – Плохо, что не знаешь. (Сердце Ольгино заныло.) Просто так туда не ходи. Только испортишь! Придумай что-нибудь… к завтрашнему дню, скажем… И я подумаю. Тогда и пойдёшь! Поняла?

Ольга только дёрнула плечом в ответ. Ветрову это опять не понравилось.

– Нет, погоди, дорогая моя, – сказал он. – Тамара Густавовна, конечно, Тамарой Густавовной, но запомни: мне абы какие помощники не нужны!

* * *

Она вышла из школы недовольная Ветровым, недовольная собой и вся сжатая этим недовольством, напряжённая. Только портфель сзади хлопался у неё по ногам.

На дворе были шум, сутолока. Малышовские продлёнки возвращались с гулянья, кое-как строились у дверей школы. В толкучке этой, как ледоколы, двигались старшеклассники – кончился шестой урок. Ольга и сама была одним из таких ледоколов.

Вдруг она заметила Зою Васильевну: в берете, газовом шарфе и синем пыльнике – теперь такое увидишь, пожалуй, только в старом кино! Вокруг Зои Васильевны толпилась Валина продлёнка.

И Ольга вдруг быстро пошла к этой кучке галдящих и смеющихся цыплят. Она кивнула Зое Васильевне. Та довольно благосклонно улыбнулась ей в ответ тонкими своими губами. Это приободрило Ольгу.

– Ребятки! – громко сказала она. – Кто знает, где Валя Силина живёт?

Малышня сразу приутихла – то ли от незнакомого голоса, то ли оттого, что Ольга им крикнула необычное слово «ребятки». Ольга и сама удивилась, как оно выскочило на свободу. Странно: этим словом она называла Лёньку и Родьку…

– Да я знаю! – бойко крикнул мальчик с чёрными быстрыми глазами и с таким чубчиком, с одного бока стоячим, про который говорят: телёнок зализал. – Я знаю! Она в нашем дворе живёт, только в третьем подъезде. А этаж вроде второй. Там у них написано, на табличке железненькой.

Он остановился перевести дух, глянул на Ольгу. Один глаз у него косил, незаметно убегал куда-то под веко. Ольга наклонилась над этим мальчишкой.

– Только ты дом мне позабыл сказать и улицу. – Она вдруг самым сердцем ощутила, какая она старшая рядом с ним!

* * *

Улица Зелёная была хорошо Ольге знакома: это здесь совсем недалеко – минут семь ходу. Она шла и думала о Ветрове. О Ветрове, который ей запретил идти к Вале.

О Ветрове!..

Что ни школа, то, видите ли, всё женщины да женщины… Ну и что? Вон медсёстры почему-то тоже всё женщины да женщины. И никого от этого в жар не бросает. А футболисты всё мужчины да мужчины… Жаль, что тогда ей это в голову не пришло. А теперь уж – толкуй не толкуй сама с собою…

И она довольно мстительно припомнила Ветрову, что, мол, когда ребёнок отметок своих боится – это от учителя зависит. От вас, Сергей Геннадиевич!

Но тут же довольно некстати пошла на справедливость, сама с собой заспорила: от учителя? Разве? Уж какая у них Тамара Густавовна хорошая, а Ольга всё равно боится! Хоть она и не ребёнок уж давно.

Вдруг Ольга прямо споткнулась на ровном месте. Встала поражённая. Она боится и Валя боится – одинаково! Значит, нужно, значит… ах ты господи!.. чтобы Валя хотя б её не боялась, и я знаю, что надо… Она чуть ли не бегом припустилась к Валиному дому.

А дом был, между прочим, самый обычный: белый, в пять этажей, блочный, с одинаковыми окнами, со строем тоненьких инкубаторских липок. Теперь листья с них совсем облетели. И они торчали, похожие на метёлки, которые по старости отдают снеговикам.

От Валиного дома до следующего такого же тянулся строительный пустырь, просторный и запущенный. Через многие-многие субботники и воскресники он должен был превратиться в сквер. А пока были бугры да нечёсаный бурьян под ветром. Старая труба, как старая пушка, торчала из не зажившей после стройки земли…

Только посредине пустыря, но всё-таки ближе к этому дому, стояла в бурьяновых волнах деревянная беседка, словно маленький кораблик. И в этой беседке… Ольга увидела Валю! Она стояла, крепко держась за деревянные перила, и боялась, что Ольга её заметит, и никак не могла отвести взгляд.

Задевая чулками колючую траву, с бугра на бугор, Ольга пошла к беседке. Будто цепкой ниткой они были связаны взглядом – Валя и она.

Хорошо, что во дворе никого не было (старшие уроки делали, а младшие сидели по продлёнкам или по детсадам), потому что бывают на свете такие минуты, когда любой, даже самый хороший, человек может помешать.

Ольга подошла уже совсем близко, так близко, что можно было услышать шелест листьев или человеческий шёпот.

– Я больше не буду! – прошептала Валя. Она боялась.

Ольга покачала головой.

На деревянной лавке в беседке сидела маленькая кукла, лежал фантик с ярким цветком, стёклышко, железка, удобная для копания… Она же секрет хочет делать!..

Мигом Ольга вспомнила давно забытое, волнующее. Как крадёшься, чтоб никто не видел, в тайный угол двора. И копаешь ямку, и укладываешь фантик, и остекляешь аккуратно… Вот и теперь, оказывается, это делают!

– Пойдём, – сказала Ольга, – пойдём! Где ты хотела его устроить?

Они взяли с лавки все принадлежности. А куклу и Ольгин портфель оставили. Валя раз-другой недоверчиво глянула на Ольгу. Но, видно, что-то было в Ольгиных глазах особенное, и Валя поверила, что Ольга не врёт, что ей правда интересно.

Они обошли беседку и присели на корточки. Теперь из ближнего, Валиного дома их совсем не было видно. А дальний стоял далеко и совершенно безопасно, как на другом берегу широкого озера.

И тут Валя расчистила одно стёклышко, второе, третье – прежние секреты. В двух были фантики, а в третьем цветок георгин. Уже какой-то привядший, погибший… Подумалось: вот такие в могиле бывают. И сердце на секунду остановилось.

Она быстро вынула из плаща брошку – подарок Машки Цаловой: чёрный пластмассовый овал, а на нём пластмассовый женский профиль (как будто древнегреческий или древнеримский) с развевающимся пучком курчавых волос на затылке. Брошку эту носить, конечно, было нельзя – неудобно. Она лежала в кармане плаща и больно колола пальцы, как забудешься, за чем-нибудь полезешь неосторожно.

Теперь Ольга без спросу разорила секрет, выкинула цветок, положила брошку, аккуратно примяла пальцами бока ямки, закрыла опять стеклом. Чуть-чуть (таинственно, но чтоб и видно оставалось) припорошила стекло землёю…

– Ой-я! – прошептала Валя. – А как же она здесь?

– Да не бойся, – тоже шёпотом ответила Ольга. – Пусть остаётся. Ничего!

Валя смущённо и неловко стала рыть новую ямку.

– Никому про это не будем говорить, да?..

И тут Ольга сказала себе: «Ну, пора! Не трусь!..»

– Погоди! – Она быстро обошла беседку, вынула свой дневник, вернулась на место. Положила дневник на землю перед Валей: – Хочешь покажу?

Валя сперва ничего не поняла. Она медленно читала имя и фамилию на обложке. Потом посмотрела на Ольгу: мол, зачем это?

Ольга открыла первую страницу…

За месяц с небольшим много двоек не нахватаешь. Теперь Ольга даже испугалась, как бы их не оказалось слишком мало. Поэтому старалась помедленней переворачивать каждую страничку. Она уже будто забыла, что это ведь стыдно – показывать двойки.

Но почему-то не было стыдно! Даже вообще она не думала об этом. Только одного она хотела: чтоб Валя ей поверила!

Вот кончились в дневнике все прожитые недели. Но Ольга всё-таки ещё раз перевернула страницу, как бы на всякий случай – а вдруг… Теперь на них обеих глядела белая неизвестность будущих дней.

– Никому не скажешь про это? – тихо спросила Ольга. (Валя быстро-быстро замотала головой.) – А будешь со мной… – Она не знала, как сказать: «заниматься» или «дружить»? Но Валя, не дождавшись конца, закивала головой – опять быстро-быстро.

Из дневника

Я сегодня припомнил одну историю, которую почти что забыл. Я подумал: зачем я вообще стал писать дневник? И всё вспомнил. У нас, по-моему, многие пишут.

Это было давно, ещё до Тамары Густавовны, когда у нас была одна учительница на все предметы – Ирина Родионовна. Конечно, никакого отношения к Пушкину она не имела. Но всё равно у неё было прозвище «Няня». Она старая была. Как нас отдала в старшие классы, так сразу ушла на пенсию.

Один раз Няня нам дала задание – вести дневники. Говорит: «Ведите дневники в течение одного месяца, а потом мне покажите». Кто-то спросил: «А как вести?» Она говорит: «Так же, как пишете письмо своему товарищу или подруге. Только без обращения. Описывайте, что с вами произошло за день. Вот и вся премудрость».

Я, конечно, про дневники слыхал и до неё. Но сам не вёл. Только в позапрошлом году писать научился – как же его вести. И вот я представил Горелова Кольку, как будто его в классе не было, и стал ему писать. У меня как-то сразу дело пошло. Я быстро понял, что это всё же не письма получаются, а другое. Теперь-то я знаю: дневник получался. А тогда не знал и думал: «Ого! Молодец я какой!» Сердце так и захватывало.

И вот прошёл месяц. Даже больше, потому что время выпало как раз на весенние каникулы. И под конец я стал волноваться: как же я дневник покажу?! Я хоть и маленький тогда был, но всё равно у меня дневник получился настоящий, а не для показа. С дневниками всегда так! Если для показа, то получается дрянь. А если по-настоящему, то показать никому невозможно!