Текст книги "На прорыв времени! Дилогия (СИ) "
Автор книги: Сергей Артюхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Экономите на обороноспособности? Нам жизненно необходимы тяжелые танки! Жизненно! Восстановите уже это производство, мне неважно как!
– Но…
– Никаких «но»! Я что, должен, что ли, вникать во все тонкости? А вы, Тодт, займитесь производством этих новых танков! Выпускайте как можно больше! Хватит их испытывать, у нас на это нет времени!
– Но, мой фюрер, мы не сможем одновременно выпускать достаточное количество тяжелых танков и средних. – Министр вооружений попытался вразумить Гитлера.
– На нас вся Европа работает! Хотя теперь, как видим, это уже не совсем так. Почему так долго тянули?!
– Так ведь не было образцов, достойных серийного выпуска.
– А почему у Сталина они были? Сколько воюем, а сейчас узнаем, что образцов не было?! Хватит мне лгать! Немедленно ставьте их в производство! Теперь вы, Кейтель. Докладывайте.
– Обстановка критическая, мой фюрер. Русские практически полностью захватили Польшу, стягивают «котел» вокруг Кенигсберга. Сейчас нависла угроза и над Данцигом. После падения Мариенбурга мы остановили их у Черска, но долго удерживать его не сможем.
Румыния также фактически у них под контролем. Михай со дня на день выйдет из войны. Но это уже не слишком важно, поскольку большевики уже в Венгрии, где сейчас идут ожесточенные бои. Отмечается стягивание сил для удара в направлении на Врутки и на Мишкольц. Кроме того, Советы начали наступление из‑под Кракова на Истебно. Боюсь, сразу две наши армии находятся под угрозой окружения. Предлагаю оставить их нынешние позиции, отступив на линию Истебно – Врутки – Гудинин.
– Как отступить?! – взвился Гитлер. – Кейтель, вы в своем уме?! Мы же фактически теряем Венгрию и здоровенный кусок протектората Богемии и Моравии! А нам как никогда нужна промышленность последнего!
– Но, мой фюрер, в противном случае мы можем потерять до ста пятидесяти тысяч солдат!
– Сталин никогда не додумается до такой операции, а его тупоголовые командиры и комиссары, командующие дивизиями, – тем более! И даже если додумается – все равно не сможет ее осуществить. Поэтому, Кейтель, из района Мишкольца готовьте контрнаступление в направлении на Дебрецен, понятно? Или вам пора в отпуск?
– Понятно, мой фюрер.
1 мая 1942 года. Окрестности города Браунсберг.
Гвардии старший лейтенант Никита Голенко начала этого боя ждал спокойно, без нервов. Что, в общем‑то, и неудивительно после пережитых боев. Однако тупое сидение в засаде и ожидание боя вот уже в течение часа начинало раздражать. Сегодня с утра сводный отряд из батальона тяжелых танков и батальона «тридцатьчетверок» обогнал отступающих к Кенигсбергу немцев и затаился в засаде на одной из дорог.
Вдруг ожила рация, коротко прошипев знакомым голосом:
– Зубр‑Один, я – Орел‑Два, прием!
Практически сразу послышался голос комбата:
– Я – Зубр‑Один, слышу вас, прием!
– Вижу колонну бронетехники противника… до батальона танков и бронетранспортеров! Повторяю, бронетехника противни… на встречном кур… удаление до двух киломе… я –… прием!
– Понял вас, Орел‑Два. По нашей дороге? Прием!
– Да, удал… двух километров, прошли перекресток, прием!
– Понял, Орел‑Два. Что окрестности? Прием!
– …нор… Два. Прием!
– Не понял, я – Зубр‑Один, Орлу‑Два, повтори! Прием!
– Окр… льно… нет… повторяю, с флангов никого… рием.
– Понял, Орел‑Два. Спасибо! Прием! – закончил общение с наблюдателем комбат.
И через несколько секунд добавил:
– Я – Зубр‑Один, всем! Полная готовность!
Голенко весь подобрался и быстро перепроверил готовность своего взвода.
Последние минуты ожидания тянулись дольше, чем весь предыдущий час. И вот наконец появилось охранение колонны – обычные несколько мотоциклов, известных любому любителю послевоенного кино.
Однако рация зашипела лишь после того, как из‑за поворота выползла уже значительная часть всей колонны.
– Я Зубр‑Один, всем! Огонь через пять секунд!
– Четыре… три… два… один… – Отсчитывающий последние секунды Никита вздохнул и на выдохе коротко рявкнул:
– Огонь!
Глухо ухнула пушка, чей снаряд прошил броню «тройки» насквозь. С фатальными для экипажа последствиями. Буквально полсекунды спустя в пылающий танк влетел еще один гостинец – все‑таки цели рота разобрать не успела.
– Бронебойный!
– Готово!
Голенко прицелился правее и всадил мощнейший снаряд в очередную жертву, после чего, еще немного переместив башню, начал наводить орудие на следующую машину. Но за мгновение до выстрела лейтенанта красующийся в его оптике танк сполна получил от кого‑то из ИСов. Сдетонировавший боекомплект разорвал «немца» на куски, отшвырнув длинноствольную танковую пушку далеко в поле. Последний из выживших фашистских танков, скрываемый встающими вокруг него фонтанами земли и дыма от рвущихся снарядов русских гигантов, пытался отступить и даже почти преуспел, получив свое, уже скрываясь за поворотом.
Больше отсюда целей не было видно. Головную часть колонны уничтожили секунд за тридцать‑сорок, а остальные танки и бронетехника были скрыты за поворотом. Снова зашипела рация:
– Зубр, я – Орел‑Два, прие…
– Чего тебе? Прием!
– Задние еще не поняли, в чем де… Колон… уплотняется. Прием!
– Зубр‑Один, я – Зубр‑Два, фланговую атаку, прием! – В эфир вылез бывший комиссар Шульга.
– Сам разберусь! Орел‑Два, смотри за флангом! Прием!
– Понял… рием!
– Я – Зубр‑Один, Дубу. Играй, повторяю – играй!
– Я – Дуб, принял. – В ход пошли ждущие своего часа «тридцатьчетверки».
ИСы, форсируя моторы, помчались вперед. Перед вылетающими из‑за поворота советскими танками открылось во всей красе скопище фашистской бронетехники. Немецкие броневики и танки активно лезли на поле, спешно пытаясь развернуться в подобие боевого строя. Едва увидев советские машины, вся эта орда открыла встречный огонь.
Бумкнувший по броне снаряд тряхнул железного коня лейтенанта, из‑за чего Голенко едва не откусил себе язык, но командовать подчиненными не прекратил, отметив про себя, что бойцы неплохо держатся и даже попадают, даром, что это один из их первых боев.
По броне звякнуло еще пару раз. Никита начал уже волноваться – попадут еще в гусеницу или каток, – когда огонь открыли «тридцатьчетверки».
И немецким танкистам сразу стало не до драки с наступающим батальоном «Сталиных». Появления советских танков в своем тылу эсэсовцы из «Мертвой головы» совершенно не ожидали и закономерно скатились в панику, после чего ни о каком сопротивлении речь далее уже не шла – воины СС развернулись все как один и обратились в бегство.
Гнаться на тяжелых ИСах за немцами, удирающими по шоссе, было бы идиотизмом и в планы комбата не входило. Поэтому третий Отдельный танковый полк Особой армии быстро добил бронетранспортеры и застрявшие и заглохшие «Панцеры», после чего, пройдя насквозь поле битвы, заставленное дымящейся техникой, встал. Ехавшая следом на БМП пехота уже прочесывала дорогу и окрестные поля, выискивая раненых и прячущихся немецких солдат. Очередной день войны только начинался…
2 мая 1942 года. Москва, Кремль.
– Пока что нашим войскам не удается взять Мишкольц, товарищ Сталин. Немцы нанесли там контрудар, отбросив наши войска обратно к Тисе. Дальше они не продвинулись, но наступление на Врутки, похоже, придется приостановить. – Василевский развел руками, словно оправдываясь.
– Это нэхорошо, товарищи маршалы. – Сталин недовольно покачал головой. – Какой у нас рэзэрвный план?
– Вернуться к изначальному плану товарища Тимошенко, – ответил поднявшийся Шапошников. – Следуя ему, мы, может, и не уничтожим разом две армии вермахта, но потихоньку вытесним противника в Чехию. – И, секунду помявшись, маршал добавил: – Есть и еще один план, товарищ Сталин. Но он несколько рискованный.
– Давайтэ послушаем, Борис Михайлович. Вернуться к плану товарища Тимошенко мы всегда успеем.
– Идея в том, чтобы высадить на вскрытый разведкой полевой аэродром между Банско‑Бистрицей и городком Лученец – рядом с Зволеном – две воздушно‑десантные бригады. После чего нанести ими удар по расходящимся направлениям – одной бригадой собственно на Банско‑Бистрицу, а второй – на Крупину. Одновременно с этим изменим направление удара Первой Гвардейской армии – вместо города Врутки будем наступать на Брезно и далее на Банско‑Бистрицу, для соединения с десантниками…
– Как‑то у вас, Борис Михайлович, все больно легко выходит, – заметил Сталин. – Хотя даже десантирование двух бригад в условиях противодействия нэмцев – уже исключително трудная задача.
– Собственно, именно поэтому десантирование будет производиться ночью.
После подобного заявления в кабинете мгновенно стало очень‑очень тихо. Отходящий к окну Сталин приостановился и, повернувшись и помахав неизменной трубкой, с удивлением спросил:
– Что ви имеете в виду, товарищ Шапошников? У нас две бригады будет прыгать ночью?
– Нет, товарищ Сталин. Замысел предусматривает транспортировку личного состава посадочным способом. Диверсионные группы захватывают аэродром и подсвечивают его для наших самолетов. Ну, а они уже спокойно приземляются и высаживают солдат.
– Интэрэсная мысль, Борис Михайлович. Ми все должны ее обсудить и внимательно рассмотреть, ведь так, товарищи? – И, не дожидаясь одобрительного гула, вождь пригласил Шапошникова поближе к карте.
8 мая 1942 года. Полевой аэродром, местечко Зволен, Чехословакия.
Выдернутые с разных фронтов лучшие разведывательно‑диверсионные группы осторожно собирались вокруг нацистского аэродрома. Снайперы уже заняли свои позиции, группы прикрытия – тоже, а штурмовые отряды только‑только выходили на предназначенные им планом места.
Непосредственно командующий операцией майор Антонов занял свою позицию уже с час назад, внимательно высматривая в прицел полюбившейся ABC перемещающихся часовых.
Коротко шепнула рация:
– Пятый, вот и еще одна штурмовая группа на месте. Осталось еще три.
Накануне прошел дождик, и от мокрой земли тянет сыростью. Но Владимир не шевелится, хотя его крайне сложно заметить в полуночной тьме.
Еще три слова. Каждое – номер готовой группы. И атака.
Старший сержант Сергиенко не рискнул подбираться с ножом к немецкому часовому. Лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя, могли захлюпать под ногами в любой момент.
Поэтому в ход пошел «наган» с глушителем. Хлопок – и часовой оседает в грязь. Аналогичную операцию проводят еще несколько человек.
На территорию аэродрома прошли без шума. Короткий рывок – и штурмовые группы у назначенных зданий. А потом, уже не скрываясь, одновременно вломились в казармы, на КП и склады. Короткие очереди, грохот переворачиваемой мебели – и вновь тишина.
В темпе обыскав аэродром, штурмовая группа начала установку осветителей, взятых у групп прикрытия, постепенно, по одной, подтягивающихся к летному полю.
Антонов, передав сигнал за линию фронта, слегка расслабился, не теряя, впрочем, бдительности.
И меньше чем через три часа на взлетную полосу стали садиться первые ТБ‑3 и «Дугласы», несущие в себе солдат двух бригад ВДВ.
Самолетами также были переброшены минометы и соракапятимиллиметровые противотанковые пушки. И даже несколько легких бронеавтомобилей – в качестве «последнего аргумента».
Десантники, уже два часа спустя захватив Зволен, оседлали трассу между Банско‑Бистрицей и Крупиной и повели наступление в двух направлениях. 214‑я бригада ударила на север, к Бистрице и Брезно, в то время как воины 201‑й бригады по этой же дороге двинулись в другую сторону. И те и другие по пути уничтожали как встреченные обозы, так и мелкие группы немцев.
Неподалеку от Крупины солдаты отдельной разведроты перерезали недавно выстроенную немцами железную дорогу, по которой из Остравы снабжались части вермахта, воюющие в Венгрии. Едва это произошло, как один из дозорных сообщил о приближении поезда. В темпе подорвав часть колеи, десантники приготовились к встрече дорогих гостей. Подкативший буквально сразу паровоз оказался настоящим подарком.
Когда с немногочисленными обороняющимися было покончено, майор Аленький с удивлением узнал, что захваченный его бойцами эшелон вез к фронту боеприпасы.
О том, что недостаток именно этих самых снарядов и патронов в критический момент привел к сдаче немецкими войсками Будапешта, майор так и не узнал.
9 мая 1942 года. Бразилия, Рио‑де‑Жанейро.
Президент Альверде был в задумчивости. Внимательное изучение всей доступной информации приводило к однозначному выводу – у СССР тоже имеются пришельцы из будущего. Причем пришельцы не хилые – раз так накатили Гудериану и K°.
Был, правда, и еще один вариант: они попали в прошлое не своего мира, а параллельного. Этот вариант был удобнее. Но интуитивно генерал понимал, что, вероятнее всего, произошло именно первое.
И теперь во всей красе перед президентом Бразилии стоял извечный русский вопрос: что делать?
О положении своей страны генерал иллюзий не имел, реалистично оценивая возможности освоения новых технологий. Захват Аргентины и Уругвая, конечно же, серьезно увеличил промышленный потенциал Великой Бразилии, но в сравнении с потенциалом США или других промышленных монстров он выглядел, мягко говоря, слабовато. Даже с новыми технологиями.
Стране были нужны станки. Американцы согласились поставлять некоторое их количество в обмен на каучук и другие важные ресурсы. Но этого было недостаточно. Абсолютно и совершенно недостаточно.
Альверде с некоторой дрожью вспомнил, какого труда стоило организовать производство не самых сложных образцов бронетехники – самоходок, весьма сильно напоминавших немецкие «Хетцеры», – и винтовок. На нечто большее он, несомненно, замахивался, но очень‑очень медленно и аккуратно.
Попробовать поторговаться с русскими? Не очень удачная мысль. Если Советы еще не догадались о присутствии в Бразилии иновременных пришельцев при наличии своих таких же, то вскоре догадаются. И вряд ли захотят растить себе противника.
К США генерал тоже не питал особо теплых чувств, прекрасно понимая, что те им попросту попользуются и кинут при первой же возможности.
Кто у нас остается? Япония? Им уже явно не до Бразилии. И хотя они вроде как успешно сопротивляются американцам, но чем все кончится – прекрасно известно.
Германия? Те тоже уже не жильцы. Стоп. Не жильцы? Именно! Пока есть возможность, можно аккуратно договориться с немцами. Тогда, в прошлом варианте, они здорово помогли Аргентине, особенно с военной промышленностью. Те даже свой реактивный самолет умудрились сделать. Так, может, предложить им убежище и воспользоваться немецкими научным и промышленным потенциалом и опытом?
С другой стороны, если это всплывет, все может закончиться еще хуже. Тот еще вопросец…
10 мая 1942 года. Городок Крупина, Чехословакия.
– Жопа к нам приходит, жопа к нам приходит, жопа к нам приходит, полная жопа‑а‑а. – Дурацкая переделка мелодии из рекламного ролика про кока‑колу и Новый год с самого утра крутилась в голове Антонова, выводя его этим из себя.
Учитывая, что атаки одной из отступающих пехотных дивизий немцев, пытающихся прорвать кольцо окружения, также продолжались с самого утра, поводов для радости было как‑то маловато.
– Гоги, а ты можешь доказать теорему Пифагора? – услышал Владимир разговор нескольких солдат, отдыхающих в недолгом перерыве между боями. Несмотря на то что эту подколку молодого грузина он уже знал, майор все равно продолжал слушать.
– Канэчно, могу. Правда. – Парнишка никак не мог понять, что тут смешного?
– Ну докажи?
– Она правылная. – Безапелляционное заявление грузина вызывало улыбку.
– Почему?
– Мамой клянусь!
Послышался смех. Антонов усмехнулся. Несмотря на молодость и некоторый недостаток знаний, грузин был неплохим солдатом. Не то что те, на Второй Грузинской.
Полезшие в голову воспоминания о прежней жизни прервал рванувший неподалеку снаряд. Свист осколков как‑то не оставлял места для ностальгии. Очередная атака немцев только начиналась.
12 мая 1942 года. Окрестности города Кенигсберг, Восточная Пруссия.
– Голенко! – Обернувшийся танкист увидел направлявшегося к нему майора Колобанова. Уже подходя к замершему танкисту, комбат бросил:
– Никита, отбой своим парням дашь. Сегодня в атаку не пойдем.
– Так точно, товарищ майор. А почему не пойдем‑то?
– Да черт его знает. Вроде как Гитлер город неприступной твердыней объявил. Вот, наверное, командование и хочет его так взять, чтоб весь мир увидел, что с «неприступными твердынями» бывает.
– Нет таких крепостей, которых не могут взять большевики! – присоединился к разговору политрук Шульга. Никита терпеть не мог этого сорокалетнего мужика. Сам не знал, почему.
– Вот‑вот, Петр Матвеевич. Врежем немчуре так, чтоб они не то что костей, пепла не собрали. Как под Минском! – Майор Колобанов и Шульга хохотнули, вспоминая бой их тогда еще роты, в котором они сожгли полсотни фашистских танков. Зиновий Колобанов именно после этого Героя получил. Шутка ли – двадцать два танка за один бой!
– Я с Говорковым говорил. Им еще боеприпасов довезли. Так что еще пару деньков расхреначивать Кенигсберг артиллерией будут.
Чего Шульга не знал, так это того, что несколько последних ночей в район Кенигсберга доставляли многочисленные РСЗО, в том числе и оснащенные новехонькими трехсотмиллиметровыми снарядами. «Андрюши» вместе с «катюшами» должны были в очередной раз продемонстрировать всему миру бессмысленность сопротивления Красной Армии.
Советское командование не намеревалось класть десятки, а то и сотни тысяч солдат в лобовых атаках на превращенный в крепость, опоясанный рубежами долговременной обороны и забитый ненамеренными сдаваться частями вермахта город.
15 мая 1942 года. Кенигсберг, Восточная Пруссия.
«Ну, вот и еще один день начался. Как же достало это утомительное ожидание ночных обстрелов». – Йохан Таль передернул плечами. Ночная прохлада заползала под шинель, не давая уснуть.
«Город окружен. Нам крышка. Но этот дебильный фон Ляш слушает Гитлера, распахнув рот. Идиот! Не зря папа говорил, что с русскими лучше не связываться. И Бисмарк то же самое говорил. Вот уж кто точно был великим человеком, не то что этот бесноватый урод. Дерьмо! Ну почему мы все так верили этому шизоиду!» – Мысли немецкого солдата явно не отличались восторженностью.
«Может, попробовать сбежать? Наверняка ведь все, что говорят, – пропаганда и ничего больше. Черт, а вдруг правда? Ну хоть на сколько‑то? И меня ведь в Сибирь отправят… а там жутко холодно и страшные медведи. У них даже в европейской части такие морозы, что вообще кошмар. А что же тогда в Сибири? Может, даже и хорошо, что нас выпнули из Белоруссии. А то мы до Москвы точно не дошли бы – поперемерзли бы все по дороге. Всей долбаной армией». – Мысль Таля была прервана грохотом разрывов.
«Ну вот, опять началось. И зачем устраивают эту свистопляску? Ведь постреляют час‑другой, твари. И чего они добьются? Пока в крепости сидит фон Ляш – город вы не получите», – думал немец, заползая в укрытие. На всякий случай.
Удобно устроившись на предварительно захваченном покрывале, Йохан даже закурил. Затянувшись пару раз, он с недовольством посмотрел на полупустую пачку.
«Черт, надо еще сильнее экономить. Скоро кончатся». – Солдат уже неделю курил только в караулах, чтобы не делиться сигаретами с менее запасливыми сослуживцами.
Грохот бьющей по городу артиллерии нарастал. Это было необычно. Советская артиллерия на той неделе обстреливала город с регулярным темпом, словно никуда не торопилась.
Йохан напрягся. Что‑то было не так. А потом среди рева рвущихся снарядов он различил знакомый свист.
– ??!!!! Дерьмо!! Это же полный… – Немец орал во все горло все ругательства, которые знал, попеременно смешивая их то с богохульствами, то с молитвами.
Жуткий вой ракет, подкрепленный взрывами снарядов крупнокалиберной артиллерии, сводил с ума.
Бросив винтовку, Таль скрючился на земле, обхватив голову руками. А страшный грохот не прекращался, становясь все громче и громче.
В ужасную какофонию тем временем вплетались новые, незнакомые звуки – стошестидесятимиллиметровые минометы и трехсотмиллиметровые «андрюши» в боях еще не применялись.
На глазах Йохана в один из домов влетел снаряд, мигом превративший каменное здание в груду щебня.
Появившиеся над городом бомбардировщики, сбросившие термобарические бомбы вперемешку с напалмовыми, не были даже замечены.
Красивый старый город, перепахиваемый вглубь и вширь всеми видами оружия, созданного советскими конструкторами, прекращал свое существование. Красная Армия давала настоящий ответ за Минск и другие уничтоженные нацистами города, сталью и огнем показывая, что ждет сопротивляющихся.
16 мая 1942 года.
Передовица газеты «Правда». «Падение Кенигсберга. На очереди Берлин!»
«Вчера ночью закончились последние бои в одном из могучих бастионов нацистов – Кенигсберге. Доблестные советские войска, ведомые замечательными командирами и приказами нашего любимого вождя, товарища Сталина, сломили последние остатки сопротивления в „неприступной твердыне“, снова продемонстрировав народам Европы и мира неотвратимость победы великого и могучего Советского Союза!
На протяжении многих столетий Восточная Пруссия была рассадником самого жуткого варварства. Прусские короли короновались не в своей столице – Берлине, а именно в нем, павшем вчера бастионе – Кенигсберге. Прусские алчные юнкеры, эти потомки кровавых псов‑рыцарей, олицетворяющие все самые темные стороны германской истории – насилие, ложь, непомерное высокомерие, служили главным оплотом германской реакции и милитаризма. Их политика была политикой хищников без традиций, не признававших ничьих прав и никаких обязательств. Они участвовали во всех войнах в Европе, стремились награбить как можно больше добычи. Они сыграли роковую роль в кровавых планах Гитлера. Восточная Пруссия, протянувшаяся далеко на восток, была для них цитаделью, бастионом, выдвинутым вперед плацдармом для разбойничьих набегов на нашу любимую Родину.
Гитлер убеждал весь мир и немецкий народ, что Кенигсберг не может пасть. В который раз советские солдаты, летчики и моряки показали, что кровавый выродок, правящий Германией, – лжец. Бойцы Красной Армии шли по пятам врага и той самой земле, по которой около двухсот лет назад, в Семилетнюю войну, победоносно шли на столицу Восточной Пруссии – Кенигсберг – русские полки – шли так, словно это было недавно! За двести лет здесь не смог простыть след русских войск. Красноармейцам казалось, что впереди во тьме ночи дымят костры русских бивуаков. Потомки шествовали по стопам предков.
И не посрамили их! Во время штурма Кенигсберга было написано множество полных ярких примеров мужества и отваги страниц истории Красной Армии, под предводительством великого Сталина приведшей в исполнение приговор истории над прусскими милитаристами!
note 3
Гнусному режиму Рейха осталось недолго. Уже скоро Красная Армия победоносным маршем пройдет по улицам Берлина. Уже скоро советский народ будет праздновать Победу над самым страшным врагом в истории человечества! Ведомые волей товарища Сталина и учением великого Ленина, мы справимся с величайшей задачей построения коммунизма! И, как доказывает падение Кенигсберга, перед нами нет непреодолимых препятствий и „неприступных твердынь“! Никто и ничто не сможет остановить единый Советский народ!
Кенигсберг пал. На очереди Берлин!»
17 мая 1942 года. Город Мишкольц, Венгрия.
– Эй, Лень! Леонид! Майор Васильев, мать вашу! – Наконец услышавший сквозь рокот танковых моторов крики майора Шимазина, Леонид обернулся:
– Товарищ майор?
– Ты чего, оглох, что ли? Чуть горло не сорвал, пока докричался.
– Надо было подойти и спокойно сказать, а не вопить с другого конца города, – недовольно буркнул уставший Васильев.
– Да ладно, я ж так, показать тебе чего хотел. Топай давай за мной. – И, приглашающе махнув рукой, Шимазин зашагал туда, откуда появился.
– Эй, Терентий, а чего там такого? Важное что или как? Мне еще с танкерами договариваться насчет совместных действий.
– Забей на танкеров. Нашему полку две роты «суворочек» выделили.
– Скорее уж «сучек», note 4– бросил один из танкистов, прислушивавшихся к разговору.
– Ну, это кому как, – мягко заметил Васильев, наспорившийся с танкистами насчет методов взаимодействия и не желавший спорить теперь еще и на эту тему.
– И чего они нам их выделили? – поинтересовался Леонид, идя вслед за Шимазиным. – Я в том смысле, что нам‑то чего напрягаться? Сегодня выделили, завтра заберут…
– А ты не слышал, что ли? Нашу дивизию скоро в тыл отправят. Последняя операция – и назад. Пополнение получать и технику. Нас «мотострелками» делать будут.
– Ты‑то откуда знаешь? – укорил комбата Васильев.
– Да мой шурин сейчас в такой дивизии воюет под Кенигсбергом. А начинал также в обычной стрелковой.
– И ты решил, что нас будут переформировывать? С чего?
– А зачем еще нам «сушки» прикреплять? И говорить при этом что‑то типа: «Привыкайте. Будете теперь богато воевать»? Я это сам от комдива слышал.
– Да, мож, шутковал генерал?
– Родимцев в таких вещах не шуткует. Да еще и при Малиновском.
– Где самоходки‑то? Ты ж говорил, они в пяти минутах? А мы уже точно больше десятка топаем!
– Да пришли уже. Вечно ты, Васильев, всем недовольный.
– Не недовольный, а неудовлетворенный! – Леонид улыбнулся.
Шимазин, покосившись на выражение лица Васильева, задумчиво добавил:
– Ага. Точно. Бабу тебе нужно. Но тебе ж у нас абы кто не нужен, так ведь? Тебе звезду Голливуда подавай. – И, едва сдерживая рвущийся наружу смех, Терентий с самым серьезным видом погрозил майору пальцем.
– Я вам, товарищ майор, когда‑нибудь голову оторву, вот честное слово.
– Ну, бравого майора Шимазина для подобной экзекуции еще догнать надо, а он завсегда быстрее некоего Васильева бегал. – И оба рассмеялись.
Капитан, командовавший одной из рот самоходок, долго не мог понять, над чем хохочут эти два усталых человека.
Простая реакция на грязь и кровь войны.
18 мая 1942 года. Город Мишкольц, Венгрия.
– В целом задачи и цели понятны? – Полковник Гнатюк, с неизменной кружкой в руке, внимательно смотрел на командиров батальонов.
– Да чего тут понимать? Топаем во втором эшелоне после танкистов. Занимаем позиции и ждем немчуру. Как какие серьезные проблемы – зовем «сухарей». – Майор Ляпичкин пожал плечами.
– Вы, товарищи командиры, все же не забывайте – командарм Малиновский лично со мной говорил. Просил удержать контрудар. Мы – лучший полк в дивизии генерала Родимцева. И должны это доказать! – Гнатюк одним глотком допил чай и с силой стукнул кружкой по облезлому столу. – Вы уже знаете, что это – наша последняя операция как стрелковой дивизии. После нее – в тыл. Отдохнем, получим пополнение и технику. Так что лучше бы нам не опростоволоситься.
– Товарищ полковник, справимся мы, я уверен. Не подведем! – Шимазин оптимистично улыбнулся.
– Надеюсь, товарищи, надеюсь, – полковник вздохнул. – Ладно, все свободны. Идите, ставьте задачи ротным. Выходим через три часа.
19 мая 1942 года.
Васильев устало опустился на землю. Сил у него больше не оставалось. Шимазин сидел так уже несколько минут, в перерывах между затяжками продолжавший выговариваться старому другу:
– Не, ну ты представляешь, Лень, эта сука про Женевскую конвенцию кричала? Эсэсовский урод. Когда они наши деревни в Белоруссии и на Украине сжигали целиком, вместе со всеми жителями, они про конвенции не вспоминали. Или когда расстреливали наших политработников. Как там? «Евреи и комиссары – два шага из строя». Твари.
– Эсэсман – он и есть эсэсман. Чего с него возьмешь? Зато танкист нормальным оказался. Честный солдат.
– Это который «сухарей» ненавидит?
– Ага. Только ненавидел. Его при третьей контратаке кончило. Он, кстати, «сухарь» «ратш‑бумом» называл.
– Чего? – переспросил Васильева Шимазин.
– «Ратш‑бумом», – повторил майор, небрежно ткнув рукой в темноту, изредка разрываемую далекими вспышками.
– Пускай привыкают, – Терентий передернул плечами, – у нас их все больше и больше с каждым днем. – И он коротко и нервно хохотнул.
Где‑то вдалеке прогремела серия взрывов.
– Немецкие легкие самоходки. – Шимазин выбросил сигарету и, встав, начал разминать шею. – Недалеко. Так что скоро опять наша очередь лезть в бой.
– Когда Малиновский ударит уже?
– Ночью мы должны нащупать слабые точки, а Малиновский контратаковать будет утром.
Немного помолчав, майор добавил:
– И хотя это логично, мне как‑то надоедает быть постоянной морковкой перед немцами. А то кто знает, что они придумают в следующую секунду.
– Хуже, чем в Варшаве, скорее всего, не будет. Это уж наверняка. – Поднявшийся на ноги Васильев похлопал друга по плечу. – Ты‑то чего здесь остался? Тебя ж зацепило, Терентий? Сидел бы уже в госпитале при штабе.
– Обижаешь, Лень. Здесь, конечно, не гостиница, а грязный окоп в мокром лесу. Но я сам должен командовать своими парнями. Не первый раз, в конце концов. В финскую бывало и не такое. Я обстрелянный солдат, товарищ майор, а не какой‑нибудь мальчишка. Обидно только, что командарм, наверное, где‑нибудь в другом месте по немчуре врежет, а мы не увидим и не услышим.
– Да ладно, не парься, – Васильев хмыкнул. – Если Малиновский устроит наконец свой любимый «Большой Бум», то все прекрасно слышно будет.
– Слушай! Вот мы уже давно вместе служим. А ты вообще сколько в армии?
– С тридцать восьмого, – сказал Леонид после некоторого молчания. – Я даже на Халхин‑Голе повоевал. Но Испанию я не застал. Хотя хотелось тогда туда отправиться.
– А чего не поехал?
– Молодой был, в училище еще учился. Командир толковый был, услышал, как мы с друзьями это обсуждаем, по ушам надавал, типа «вам учиться и учиться еще, не фига всякой дурью маяться». Хороший был мужик.
– Был?
– Еще в финскую в землю лег.
– Вон оно как.
Два командира помолчали, тревожно вслушиваясь в предрассветную тьму.
– Товарищ майор! – прервал их молчание появившийся словно из ниоткуда якут.
– Да, Федор! – Васильев кивнул, разрешая говорить.
– К роще немецкие танки идут. Много.
– Много – это сколько?
– Темно, товарищ майор, трудно посчитать. Но где‑то тридцать‑сорок.
– Не фига ж себе. Видать, не понравилось им, чего мы с их эсэсманами сделали.
– Товарищ майор, – прервал Шимазина Охлопков, – я точно не уверен, но это какие‑то новые танки.
– В смысле?
– Здоровые. Как KB, а то и больше. Я таких раньше не видел.
Два комбата обеспокоенно переглянулись.
– Терентий, посмотри, чего там за танки и вообще че, как, а я людей организую! – Шимазин согласно кивнул.
– Давай, веди меня, товарищ Охлопков. Разберись тут, Леня. – И майор, пригибаясь, побежал за якутом.
Раздав указания расчетам четырех соракапятимиллиметровых противотанковых орудий и нескольким бронебойщикам с РПГ, Васильев стал ждать возвращения Шимазина.
