Текст книги "Убей меня!"

Автор книги: Сергей Булыга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Любо! Любо!

И я кричал. Зачем? Кто я такой? Что я здесь делаю? Чему я радуюсь? Зачем мне тот триумф – я разве заслужил его?!

Но, повторяю – это же все сон! И потому я пил во сне, как все, кричал, как все...

А если все это не сон, а я и впрямь уже не руммалиец, не Нечиппа, а Барраслав, ярл варваров и сам такой же варвар, веду себя по-варварски и говорю по-варварски, смеюсь по-варварски и думаю... А говорили ведь: нельзя учить их варварский язык, иначе превратишься...

Да! А все Гликериус! Урод, подлец! Где, кстати, он? Гликериус...

...А утром я проснулся очень поздно, ибо уже было светло, а здесь, на севере, зимой день очень короток...

А лежал я на мягкой пуховой перине и был накрыт таким же мягким и пуховым покрывалом. А горница, в которой я лежал, была просторная. На стенах там и сям было развешено богатое оружие и черепа хищных зверей. На полу – руммалийский ковер. Скамьи вдоль стен. Сундук. А меч...

На месте, как всегда, под головой. Я сел, взял меч, задумчиво огладил лезвие.

Хотя, по правде говоря, мне ни о чем не думалось. Вспомнил вчерашнее и отмахнулся. Нет! Сон это, хмельное наваждение. Забудь о нем, Нечиппа...

Барраслав! Да, я – это ярл Барраслав, есть у меня своя Земля, есть храбрая дружина. Я поклоняюсь Хрт, Хрт мне благоволит. И это справедливо! Ибо у каждой Земли свои боги, и чтят только своих богов. Живя в Руммалии, я поклонялся Всевышнему, живя в Ярлграде, поклоняюсь Хрт и подношу ему дары рабов и золото, – и Макью чту, и сыновей ее, и дочерей, чту и Подкидыша, страшусь тени Чурыка, кляну его и проклинаю его именем врагов, а в бедствиях зову на помощь Хрт и свожу пальцы крестиком, но если в этот миг солгу, то эти пальцы мне уже не развести, они скукожатся и слипнутся, отсохнут, и, значит, лук уже не натянуть, я стану беззащитен, и пусть тогда меня убьют, зарубят, пусть даже бросят псам – все это будет справедливо, ибо как я, сын Хрт, его наследник и надежда, смел преступить...

Ф-фу! Тяжело. Лоб мой пылал! Да, я когда-то вправду был Нечиппой, и было у меня фамильное поместье, был секретарь, добрейший Иокан, был Кракс, учитель фехтования, и был я там первейшим среди первых воинов, то бишь архистратигом, и были у меня сражения, триумфы, был Великий Поход по Великой Пустыне – и было облачко над самым горизонтом, и это облачко вселило в нас надежду, что вот еще чуть-чуть, и мы, преодолев бескрайние безводные пески, войдем в Счастливую Страну, в которой, говорят...

Да что ни говорили бы, теперь мне все равно! Та жизнь прошла и не вернуть ее, да и не надо, ибо там все чужое, а здесь все свое, я Барраслав, ярлградский ярл, пусть нечестивцы называют меня варваром и пусть смеются надо мной, а вот до смеха будет ли, когда я к ним приду и приведу с собой на сорока по сорок кораблей свою дружину?! Великий Хрт! Коль ты меня отметил, так дай же мне и силу, чтобы рука моя была тверда, а меч остер, чтобы враги мои всегда были храбры, чтобы вода была высокая, весла легки, а ветер – сильный и попутный!

Однако и пора уже! Я встал...

И мне опять подумалось: а я и вправду здешний ярл, ибо здесь все кругом мое, привычное, вот я сейчас, как уже много лет подряд, окликну...

И окликнул:

– Тихий!

Вошел слуга.

– Тихий, – сказал я, – накрывай.

– Уже готово, господин, – с поклоном сказал Тихий.

Я щелкнул пальцами – и он пошел из горницы. И я пошел за ним. В соседней горнице, которую мы именуем верхней трапезной, стоял накрытый стол. Я сел. Тихий подал мне квашеную рыбу, посыпанную луком с чесноком. Лук был нарезан крупно, как попало. Я указал на это. Тихий повинился.

Но зато рыба была очень хороша – и мягкая, и сочная. Наевшись досыта, я взял у Тихого рушник, утерся и спросил:

– Пришел народ?

– Маленько собралось.

– Маленько – это хорошо.

Я не люблю судить. Да и кого судить?! Свободный человек не должен приходить на чей-то суд, свободный должен сам ответить за обиду, ибо когда имеешь меч, тогда мечом и разговаривай, а судятся лишь те, кто нем, труслив и лжив: раб, пахотный наймит, закуп, срочный холоп и прочие. Ну а свободный человек, как я уже вам объяснял...

Но так я могу только думать, а вслух о том не говорят, ибо народу, пусть даже свободному, жить без закона нельзя. Закон – это набольший меч, меч всем мечам, его сам Хрт вложил мне в руки. И я сужу так, как судили до меня и как после меня будут судить. Вот я схожу по лестнице, вот выхожу и восседаю на крыльце – а там уже стоит почетная скамья, я на нее сажусь и смотрю вниз. Там, у нижней ступени крыльца, толпятся истцы. Они кричат, их унимают, бьют, они опять кричат, их снова бьют, они опять и их опять, тогда я поднимаю руку...

И наступает тишина. Потом я начинаю их расспрашивать, а если надо, то и переспрашивать, они клянутся, лгут, они – как дети малые, им кажется, что я не замечаю их неловкой лжи, а я просто молчу, мне скучно. Мне, если честно, все равно, кто из них прав, кто виноват, и потому я наблюдаю за толпой – и кому она благоволит, кому больше сочувствует, тот обычно и бывает мною оправдан. А посрамленный отвечает по закону. В законе все указано, какая вира и какое полувирье, и сколько деньги в рост, а мед в настав, а хлеб в присып, но чтоб не более чем в треть, и сколько пеня за татьбу и сколько за навет, а конокрада – в рабство на чужбину, и как испытывать железом и водой, и как вести правеж, и что бесчестие свободному, и что бесчестие рабу, так и разбой: бывает в драке явно на пиру, и это вполовину, но если тайно и в нощи да и еще...

Вот так я и судил. Еще раз говорю: я не любил судов. Да и пиры я не любил. Я на пирах молчал, почти не пил, а то и вообще не досидев вставал и уходил. А в спину мне шептали:

– Словно Хальдер!

А что?! Ведь мы и действительно во многом с ним схожи. И он чужак, и я чужак. Он не любил пиры – и я их не люблю. Он мрачен был – и я не говорлив. Его терпели – терпят и меня. Вот только он был белобров, а я, как говорят про руммалийцев, темнорож. И вот еще: он возвышался много лет, и подкупал, интриговал, и воевал, и бунты подавлял, а я... Вошел в кумирню, посидел, а вышел – я и ярл. А Хальдер ярлом так и не назвался – не решился. А я о том и не просил, оно само собой так вышло.

И вот я – ярл; утром встаю и принимаю воевод, а после вершу суд, после пируем, а то и выезжаем на охоту, а то – на новолуние и четверти и полнолуние – мы ходим на кумирню и славим Хрт и воздаем ему дары, Белун их принимает, а мы, вернувшись, вновь садимся пировать. Они все называют меня ярлом, пьют, пляшут в мою честь, даже сражаются без панцирей – и падают в крови.

Но я же понимаю – я не ярл! Вот Верослав был ярл. И Айгаслав был ярл. И Ольдемар, а тот особенно, был ярл! И он первым Ярлград и возвысил, и подчинил себе соседних ярлов, а после Хальдер подчинил и остальных, а Айгаслав... А Айгаслав бежал. Я даже знаю, как он это сделал – я ж ведь живу теперь в той самой горнице, в которой прежде жил и Айгаслав. Так вот, когда они схватились на пиру и воеводы кинулись на ярла, он прибежал сюда, отодвинул сундук, ему открылся тайный лаз – я проверял, тот лаз ведет к реке и, может быть, мне еще пригодится... Так вот, и Айгаслав бежал вверх по Нипару, а Верослав не мог его преследовать – он лежал с перебитой ключицей. Он, кстати, так и не поправился – кости срослись неправильно, рука усохла, потеряла силу, и когда я явился сюда и привел легионы, ярл Верослав безмерно гневался, все проклинал, но меч держать не мог, так и ушел к себе в Тэнград, сказав, что по весне еще вернется, чтобы посчитаться. А Айгаславу не вернуться никогда – его увел Хвакир, так мне сказал Белун.

И он еще много чего рассказывал об Айгаславе. А обо мне он ничего не говорил. Да я и не расспрашивал, хотя, конечно, понимал, что здесь что-то неладно. Ибо какой я ярл? Ведь у них как: и Ольдемар из рода Хрт, и Верослав, и даже Айгаслав – так сам Белун сказал, хоть и болтают, будто Айгаслав подменыш. А я кто? Я совсем чужак, мало того – я враг, пришел и сжег Ярлград. А после ярлом стал? Зачем им такой ярл?!

А мне зачем такая честь? А, может, это и не честь! Что, если... Да! Вот, я опять о ярле Айгаславе. Все говорят: поднявшись по Нипару, он повернул на Ржу, такая есть река, и там его схватили рыжие, злобный, дикий народ, и объявили Белой Глиной. Быть Белой Глиной – это много чести. Все наилучшее, все наисладкое, все наиценное – тому, кто именован Белой Глиной. Его в дни празднеств носят на руках, ему и поклоняются, и он же вершит суд, и он же первый на пиру, первый у женщин. Но вот приходит срок, Небо зовет его – и он безропотно восходит на костер. А может, и взошел уже – ярл Айгаслав. И так, я думаю, и я, как Айгаслав, но только не у рыжих, а в Ярлграде.

И чтит меня Ярлград! А я молчу. Я властвую, я сыт и пьян, мне хорошо, сам Хрт благоволит ко мне – когда я воздаю дары, он всякий раз кивает, улыбается.

Да, улыбается! В это, я понимаю вас, трудно поверить, но это так когда я подхожу к нему, то его каменные губы начинают расплываться в... благосклонной, как здесь полагают, улыбке. А мне в ней видится какое-то зловещее предзнаменование. И даже более того, мне чудится, что Хрт не улыбается, а шепчет... Нет, вот об этом я пока что промолчу – потом скажу. Я и тогда об этом не рассказывал. И вообще, ни о чем особенном я с ними не разговаривал. Ну а на капище тем более молчал – да там так и положено. Воздав дары, мы каждый раз сразу уходим, приходим в терем и пируем.

А в тот – самый обычный, кстати – день, когда, как и всегда, мы, возложив дары, собрались уходить, я сказал Белуну:

– Я останусь.

Белун вопросительно посмотрел на меня, и тогда я добавил:

– Меня ждут в Хижине. Я чую – ждут.

К тому времени я уже знал, как надо разговаривать с варварами и как, если захочешь, сразу добиваться своего. Так было и на этот раз: Белун не решился меня ни о чем расспрашивать, а, повернувшись к остальным, властно сказал:

– Идите! А ярл пока задержится. Благие Прародители ждут его в Хижине. Им есть о чем поговорить!

И мы ушли. Прошли мимо Бессмертного Огня, потом, уже возле крыльца, я бросил "кость" Хвакиру, потом, сняв шлем, вошел.

Благие Прародители смотрели на меня, а в очаге горел огонь. Этот огонь и впрямь бессмертный, ибо в него никогда не подбрасывают дров. И колыбель здесь необычная – когда она качается, то, значит, по всей стране мир и покой. Еще она качается, когда ждут рождения нового ярла, а также и тогда, когда уже одна его душа, без бренной оболочки, уходит в здешний рай. Но есть еще одно поверье: если вдруг колыбель упадет, то, значит, жизни здесь уже больше не будет. Да и не только здесь, в Ярлграде, а вообще по всей стране! Остановившись возле колыбели, я положил руку на рукоять меча. Веревки, поддерживающие колыбель, срубить легко – можно одним ударом. Я, если захочу...

Но я не захотел. Прошел и сел к столу. Меч положил на стол. Меч сразу прикипел к нему, теперь его уже не стронуть. И не надо! Я не за тем пришел. Я посмотрел на Белуна – тот, как всегда, сел на лежанку. Я сказал:

– Ты говорил, что никогда не лжешь. Да здесь и лгать нельзя!

– Нельзя, – кивнул Белун. – Ты хочешь спросить у меня что-то очень важное?

– Да, – сказал я. – Скажи: что шепчет Хрт, когда он улыбается?

– Шепчет?! – Белун даже привстал. – Что?

– Я и спрашиваю: "что?".

– А ты... Ты, значит, что-то слышишь?

– Да. Вполне отчетливо. И каждый раз одно и то же.

– Что?

Я задумался. Потом ответил так:

– Я все скажу. Но не сейчас. Ибо сперва ты мне расскажешь, кто я такой и почему такой.

– Ты – ярл...

– Я это знаю! Но почему я ярл?

– Так Хрт решил. Мы ему покорились. Да ты ж об этом сам прекрасно знаешь! Тебе об этом столько раз было рассказано!

– Кем? – усмехнулся я. – И как? Да, говорили мне, что вы сошлись на капище и кланялись ему, воздавали дары, а он молчал, молчал... А после возгласил: "Ярл! Барраслав!" А больше ничего они не знают. Да и не могут знать – здесь все решаешь ты!

– Не я, а он, – Белун кивнул на Хрт. – И мы к нему пришли и, возложив дары, спросили, кто же теперь должен стоять над нами. Ведь Айгаслав ушел. И Верослав. И Хрт – после предолгого раздумья – назвал тебя. И я тогда пришел сюда и подал тебе меч, мы вышли к градским. А дальше ты все знаешь.

– Да, это так. Но прежде было что? Ведь я же здесь сидел без малого два месяца. И встать не мог! Рукой не шевельнуть! И... Х-ха! – я засмеялся. – Я спрашивал у них: "Где был я? Что со мною было?" А мне они: "А ты – это не ты. Тот руммалийский ярл сразу сгорел, когда вошел в огонь. А ты – наш ярл, ярл Барраслав, хотя и впрямь сильно похож на руммалийца, но ты – это не он, забудь о нем, и мы..." И прочее! И прочее! И... А! – и я махнул рукой. – Чего с них взять?! Но мы же с тобой знаем: я не сгорал, я здесь сидел, руки не поднял, головы не повернул. И без меча я был – того еще, легионерского. Ты же забрал его, унес. Где, кстати, он?

– Мы поднесли его. Хрт поглотил его. И нам была дарована победа никто из руммалийцев не ушел, все полегли под Ровском.

– А я, – сказал со смехом я, – живой. Зачем?

– Хрт так решил.

– Так! – гневно сказал я. – Я вижу, ты неразговорчив. Ладно! Тогда...

И я глянул на меч, на Хрт...

Хрт снова улыбнулся! Его рубиновые губы приоткрылись, и он опять шепнул – я не скажу, о чем...

И я взялся за меч. Меч мне легко поддался! И я схватил его, встал и пошел из-за стола, остановился возле колыбели. И изготовился...

И только тут Белун, не выдержав, воскликнул:

– Я вспомнил! Вспомнил! Только отойди! А лучше сядь!..

– Нет, – сказал я. – Я буду здесь стоять. И слушать. А ты расскажешь мне, кто я такой и почему и как это случилось. Говори!

И он... Заговорил:

– А было это так. Когда ты беспрепятственно прошел через Бессмертный Огонь, а после и Хвакир тебя не разорвал, и ты явился в Хижину и, сев за стол, окаменел... мне показалось, что я понял, что же замыслил Хрт: он заманил тебя, лишил их головы! Теперь, подумал я, мы без труда с ними расправимся, а уже после выведем тебя на капище и воздадим в дар Прародителям. И это будет знатное, достойное их подношение. Ведь ты первейший руммалийский воевода. Такого сжечь – ого! И я тогда... Сперва я показал твоим рабам твой меч, сказал, что ты сгорел, и это их немало напугало. Потом они, взяв наше золото, ушли. Потом, уже в дороге, разделились – ибо как раз в тот день твой меч был отдан Хрт, и он его сожрал. И дал их перебить – Гурволод и Стрилейф твоих рабов и перебили. Потом они пришли сюда – Гурволод старшим, а Стрилейф при его стремени, встали на капище и начали бросать в огонь добычу. Хрт быстро пожирал ее и требовал еще, еще, еще. Тогда Гурволод повелел: "Веди их наиглавного! Хрт, видишь, голоден!" И я пошел. Прошел через огонь, прошел мимо Хвакира. А в Хижину... не смог войти! Я стоял на пороге, молил, заклинал, но Хрт не пожелал меня впускать! Тогда... здесь лгать нельзя!.. тогда, выйдя на капище, я так сказал: "Нечиппы-ярла нет! Хрт его сжег, а Макья съела пепел!" Да-да, ярл Барраслав, уже тогда я кое-что стал понимать... А они гневались, они мне не поверили! Гурволод мне грозил, кричал, что быть того не может. Тогда я, осерчав, сказал: "Иди и сам смотри!" Он и пошел. И с ним пошел Стрилейф, Шуба пошел, Чурпан... Ну, словом, только те, кто ведет свой род от Хрт, ибо других не пропустит Бессмертный Огонь.

И Белун замолчал, стер пот со лба и тяжко перевел дыхание.

– А Хальдер? – спросил я. – Он же входил в кумирню. А тоже был чужак как я.

– Хальдер, – сказал Белун, – это совсем другое. Хальдер ходил к Источнику, пил из него, спас Айгаслава. И Хрт отметил Хальдера, и взял себе в приемыши.

– Как и меня теперь?

Белун зло глянул на меня... но промолчал. Тогда я взялся за веревку колыбели – и он опять заговорил:

– Так вот, я им сказал "смотрите сами" – и они пошли. Но они не только не вошли в Хижину, а даже не смогли миновать Бессмертный Огонь – так он тогда разбушевался. И они отступили. О, это было грозное знамение! И я сказал: "Хрт вас не принял, уходите!" Гурволод почернел, меч выхватил, хотел меня убить. А я сказал: "Воля твоя. Но есть и воля Хрт – и если он тебя сейчас не принял, то не примет и впредь. А, значит, не бывать тебе Ярлградским ярлом". Все это слышали. Все, онемев, молчали. Гурволод же... Меч опустил, велел подать коня. И съехал в Ровск. А после, в тот же день, ушел и Стрилейф. Ярлград стоял без ярла. И я, сам словно пес, сидел здесь, на крыльце, возле Хвакира, а в Хижину войти не мог. Я долго думал. Я о многом думал. И воеводы собирали Круг, рядились. Люд волновался: как же нам без ярла? Но только назовут кого, придут, спросят у Хрт, а он молчит. И ты сидел, и встать не мог. И я войти к тебе не мог, ибо тогда еще не знал, что говорить тебе. Потом мне голос был. И я призвал их, говорил: "Хрт сжег Нечиппу, Макья съела пепел, Нечиппы нет, но Макья разродилась – и нам дарован новый ярл, ярл Барраслав, который, как Нечиппа, лют и славен в ратном деле, но, как и Айгаслав и Ольдемар, он наш, да вы сами увидите: ему здесь все привычно и знакомо, он всех нас знает, чтит наши обычаи, он..." А! – Белун махнул рукой и помолчал. Потом сказал: – Хотя все было, я тебе скажу, не так. Не то мне Хрт сказал.

– А что?

– Зачем тебе? Ты – ярл, ты принят всеми нами, Хрт тебя чтит, и Макья тебя любит. А что еще? Вот разве что... Я знаю те слова, которые он тебе шепчет. Но ты не верь ему, ибо бывает и такое, когда и боги ошибаются. Хрт очень стар, устал, и вот ему и кажется... Не верь ему – верь мне!

А после, помолчав, спросил:

– Может, чего еще хочешь услышать?

– И этого довольно, – сказал я и опустил меч в ножны.

– Довольно, так довольно, – тихо сказал Белун. – Ступай, сын мой.

И я ушел, вернулся в терем. И пировал, как все, и разговорчив был, даже порой смеялся. И не вставал из-за стола, когда они пошли рубиться, а, как и все, "любо!" кричал и славил Хрт. А он опять мне на ухо шептал...

Но я ему теперь уже не верил! Хрт стар, а старики, известно, мнительны, прав был Белун, не нужно его слушать, а нужно показать ему, что рано он... Ведь кто я?! Барраслав, ярл всей здешней Земли. Хрт сжег меня, а Макья съела пепел, а после понесла, а после... Варвары – как дети! Они наивны, верят в чудеса. Ярл Ольдемар, последний здешний настоящий ярл, пал от руки коварных заговорщиков. Они же, эти заговорщики, убили и его наследника, младенца Айгаслава, и обезглавили его, и бросили в Нипар. Казалось бы, все кончено. Так нет! Уже через какую-то неделю в Ярлград является тогда еще никем не почитаемый чужак по кличке Хальдер, привозит с собой мальчика, как две капли воды похожего на убитого ярлича, и утверждает, что этот мальчик и есть Айгаслав. И что? Да то, что все они тогда с великой радостью поверили тому, будто их ярлича спасла вода всесильного Источника. В этот Источник, кстати, верили и Полиевкт, и абва.

Абва! Исчез, словно сквозь землю провалился. И я, ярл Барраслав, трижды престрого спрашивал...

Но что мне абва! Я об Айгаславе. Так вот, тот Хальдеров подменыш был всеми признан настоящим ярлом. Все верили, что будто и действительно вода всесильного Источника способна приживить отрезанную голову. Но ладно Айгаслав – никто ведь ничего толком не знает, где Хальдер взял его, откуда появился шрам на его горле, – но Верослав! Ведь тут все было на виду: Айгаслав перебил Верославу ключицу, кости неправильно срослись, и Верослав не мог взяться за меч... Но все уверены: не Айгаслав – Хрт покарал его! Хрт не желал, чтоб Верослав, взял под себя Ярлград! И Верослав, хоть просидел два месяца на Ольдемаровой скамье, но так и не был признан здешним ярлом, Хрт отвернулся от него и градские ушли – и оттого Ярлград был пуст, когда я взял его. Вот так-то вот: то с Айгаславом чудеса, то с Верославом...

А теперь и со мной! И я уж не знаю, как они это себе представляют, но вижу: они и действительно верят в то, что я вначале был сожжен, а после возродился, и что теперь я их, ярлградский. И, как ни удивительно, но кое в чем они правы, ибо порой мне кажется, что я и впрямь родился здесь, и что все их обычаи – мои, и сами все они – мои, и я их знаю всех – кого только в лицо, ну а кого и лучше. Так, например, мне хорошо известен норов Тихого, но я его терплю. И знаю, что и где он у меня ворует. И знаю, отчего хромает Шуба. И помню, как пять лет тому назад здесь был пожар, и как тогда Чурпан... Ну, и так далее.

Но помню я, конечно же, и Теодору, Тонкорукого, свое поместье, и свой первый поход, и свой первый триумф. Но почему-то все это меня теперь нисколько не волнует. И вообще, как будто это не мое, а так – приснилось, что ли. Или же привиделось. Порой я думаю: возможно, уже умер Тонкорукий, Держава ждет меня и все гадают обо мне – жив или нет. Гликериус бы точно им ответил: "Жив". Да только неизвестно, жив ли сам Гликериус. Он как исчез тогда, во время битвы, так больше и не кажется. Я, Барраслав, уже неоднократно спрашивал о нем, самым подробным образом описывал его приметы, я даже посулил триста диргемов за его поимку. Мало того, я говорил: в Ярлграде есть лазутчики Державы, посол об этом намекал, так их надо схватить – и на потеху псам! Да, я так и сказал тогда:

– Псам! Псам!

И гневен был! Ибо кто я? Ярл Барраслав! Это моя Земля и мой народ, мои обычаи, небо мое, мой Хрт! Да, стар он стал, устал, и оттого и шепчет мне... Но правильно Белун сказал: "Не верь ему!" – и я не верю. И потому не делаю того, о чем он просит, а лучше докажу ему, что слишком рано он...

Вот так примерно я и рассуждал после беседы с Белуном. Так размышлял я на пиру, так размышлял я ночью после пира. А утром встал и, наскоро позавтракав, велел, чтобы ко мне призвали воевод. Когда они пришли, я вышел к ним в кольчуге, в шлеме. И сказал:

– Вчера Великий Хрт предупреждал меня. Он говорил, что честь Ярлграда пошатнулась и что нас ждут тяжелые и постыдные времена, если мы не одумаемся. И вот я думал день и думал ночь, а нынче говорю: острых мечей! храбрых врагов! и доброго мороза!

Они меня прекрасно поняли, а вам я на всякий случай объясню: зимой мы ходим на санях, а в оттепель дороги раскисают так, что по ним ни пройти, ни проехать, вот почему зимой добрый мороз нас всегда радует. Итак, я им сказал то, что хотел, потом еще два дня ушло на сборы. На третий день мы двинулись на Ровск. И мы не скрытно шли – вперед отправили гонца, чтобы он вызвал Гурволода в поле. Гурволод вышел, ждал. Не выходить к своим – это позор. Это когда нагрянут нечестивцы, Нечиппа или кто еще, тогда не стыдно укрыться за стенами. А тут, когда зовут свои, то хочешь или нет, а выходи!

Гурволод вышел, ждал. И его люди даже утоптали снег, чтобы нам удобней было биться. Я – через бирюча, конечно же, не самолично – приветствовал Гурволода и передал ему дары, а после выстроил свою дружину клином, ударил – и пробил их центр, а с флангов тут же подоспела наша кавалерия, и мы рубили их, рубили и рубили! Ну что ж, прямой таран, двойной обхват – все в точности, как в руководстве по стратегии, классический пример. И длинный Любославов меч меня порадовал, я славно накормил его. А после этим же мечом я обкорнал Гурволоду всю бороду и бросил ее в жертвенный костер, а самого Гурволода привели на веревке в Ярлград, и там уже...

Ну, скажем так, обратно к себе в Ровск он уже не вернулся. Да и не он один – Хрт был нещадно голоден! И вновь кивал мне и шептал.

И, может, он был прав. Да нет, я уже чувствовал – он прав! А я не прав – я мщу за легионы, которые легли под Ровском. Я, Барраслав – мщу за врага; позор! Я...

Нет! Навет! И я опять собрал всех воевод, опять сказал, и был добрый мороз, мы пошли на Стрилейфа и взяли его, и обкорнали ему бороду. А вот в Ярлград его не повели – я так велел, хоть было много недовольных. Вернулись и кормили Хрт, и Хрт опять шептал, но я опять его не слушал. А градским так сказал:

– Теперь – на Верослава!

И мы пошли. И взяли бы Тэнград. Но кончились морозы, сугробы пали, началась распутица, на реках ледоход, и мы остановились. Мне было стыдно возвращаться без победы, и я стоял и ждал, чтобы хоть немного подсохла земля и можно было идти дальше.

И вдруг прибыл гонец от Верослава. Тэнградский ярл прислал мне грамоту, в которой признавал мое безусловное старшинство над собой и тут же срочно призывал к себе на помощь, ибо, как он писал, на его земли идет криворотый народ, и одному ему этого свирепого и многочисленного врага не одолеть. Х-ха! Криворотые, слыхал я о таких. Когда-то это был грозный народ, их прежний ярл, дед нынешнего ярла, был весьма удачлив, многих побил и данью обложил. Однажды он даже ходил на Руммалию и взял немало крепостей. А после криворотые его то ли убили, то ли предали, потом опомнились, весьма о том жалели – и стали почитать его как бога, приписывать ему чудесное рождение, дар ясновиденья, способность к перевоплощению – как будто днем он человек, а ночью превращался в волка, ибо как будто он родился в волчьей стае и даже был якобы вскормлен волчьим молоком... Ну, и так далее. А силы у них нет! Ушел их полуволк, держава развалилась, живут они в землянках, голодают, и никого не трогают – боятся, а если вдруг и совершат набег, то тотчас же спешат обратно, восвояси. Их земли – это Шеломяни, места холмистые, непроходимые леса, глушь, беднота.

А Верослав как оробел! Мои воеводы над ним насмехались. А мне сразу подумалось, что здесь что-то не так, и потому я принялся расспрашивать гонца. Однако же гонец сам толком ничего не знал, а только говорил:

– Идут они. И очень много их. Все, говорят, идут, всем народом.

– Зачем же всем?

– Здесь жить хотят. А нас всех перебить. А что мой ярл? И пятисот мечей не наберет. Вот он и говорит: пусть де приходит Барраслав и отстригает мою бороду и, если хочет, отрубает мою голову – так это же хоть свой отрубит, а не криворотый!

А сколько их, тех криворотых, и почему они вдруг поднялись, гонец не знал. А, может, не хотел нам говорить или ему было не велено. А, может, вовсе лгал – все, от начала до конца. И грамота лгала, лгал Верослав, чтобы заставить нас идти по бездорожью, завлечь в засаду и накинуться, и перебить всех до единого, и... Знаю я! Мой дед, правда, в совсем других местах, так потерял четыре легиона и сам там же погиб, но так как его тела не нашли, то мой отец был вынужден предстать перед Синклитом и за него, за своего отца, выпить чашу цикуты. А через двадцать лет я, заложив имение, за полмиллиона номисм купил себе право вернуться туда – и разбил змеегорцев! И честь вернул...

Нет, то не я был, а Нечиппа. А я – ярл Барраслав. Ярл Верослав зовет меня встать за ним заодин. И, может, он не лжет. И, может, я, подумавши, и двинулся бы на Тэнград. Но в тот же вечер был еще один гонец – ярлградский. Он краток был. Сказал:

– Белун зовет тебя. Хрт требует. Не медли, ярл!

Я не посмел ослушаться. В ночь собрались и ночью же и двинулись. В пути гонец рассказывал:

– Хрт подал голос. Что-то говорит. А что, нам не понять. А Макья плачет. Да, ярл! Из камня текут слезы. Град оробел, не знаем, что и думать. И если б это все, так нет! На Плотницком Углу было видение: как будто кто-то в белом саване... А вот еще!.. А вот...

И много он о чем еще поведал. Я слушал и молчал. А воеводы шумно ужасались. Да все они, кого ты ни возьми, как дети малые.

А шли мы напрямик, спешили. Где наводили гати, а где вброд. Пришли – и сразу к капищу. Хрт, увидав меня, кивнул... и громко и отчетливо сказал: "Убей меня!" Вот так-то вот! Прежде шептал, а тут уже не выдержал, ни от кого не стал скрывать! Тогда я посмотрел на Макью. Да, верно, в ее каменных глазах действительно стояли слезы. А Хрт опять сказал: "Убей меня! Убей!" Я, оглянувшись, посмотрел на воевод. Чурпан, весь белый от волнения, спросил:

– О чем он говорит?

Я промолчал, не зная, что ответить. А Шуба:

– Ярл, скажи!

И остальные:

– Ярл! Говори! Ярл! Ярл!

А я молчал. И бил меня озноб. Руку свело... И так, сведенную, и повело ее к мечу, и рукоять меча сама собой легла в ладонь, пальцы сцепились, сжали рукоять... И чуял я, как наливаюсь силой! И как мой меч – меч непростой! – гудит, из ножен просится. И этот меч, я в этом был уверен, одним ударом поразит Благого Прародителя – и тот развалится и рухнет. А после я ударю еще раз – и рухнет Макья. И Бессмертный Огонь их сожрет. И тотчас и себя сожрет, погаснет. А выбежит Хвакир – я зарублю Хвакира. И тогда всякий, кто б ни пожелал, сможет вступить на беззащитную кумирню, открыть дверь в Хижину, войти, увидеть колыбель, меч обнажить...

И, что ужаснее всего, Хрт этого желает! И для того он мне и говорит...

– Ярл! Отвечай! – кричали мне. – Ярл! Ярл!

А я по-прежнему молчал. Сперва я был в большом, очень большом смятении. Потом, немного успокоившись и помянув Всевышнего, подумал так: "Кто я такой? Я разве варвар Барраслав? Нет, я – архистратиг Нечиппа, руммалиец, патриций, сын и внук патрициев, наш род – один из самых знатных в Полумире. Так что же я теперь, словно палач, буду рубить чужого бога? И ладно, был бы он с мечом и защищался бы! А беззащитного – ну нет, увольте! Я на такое никогда..."

А Хрт все повторял и повторял: "Убей меня! Убей!" – и с каждым разом громче, громче, громче! И меч гудел, из ножен вырывался. Да и рука моя...

Нет, все же никакой я не Нечиппа! Я – Барраслав, ярл, варвар. Я...

Посмотрел на Белуна. И головою покачал – нет, не могу! И не хочу!

А Хрт опять:

– Убей меня!

А все:

– О чем он говорит? Ярл, отвечай!

Но я молчал. Долго молчал! Потом, собрав-таки все силы, пальцы разжал... и снял руку с меча... и протянул ее волхву. Волхв подошел ко мне, взял меня за руку и, обернувшись к ним, сказал:

– Хрт призывает ярла в Хижину. Хрт хочет говорить ему недобрые слова. Так, Барраслав?

– Т-так, – сказал я.

И мы, оставив их, ушли. Когда я проходил через Огонь, я думал, он сожрет меня. Потом я ждал, что на меня набросится Хвакир. Потом – что двери не откроются. Потом – что рухнет колыбель...

Но не случилось ничего! Я сел к столу, Белун сел на лежанку. Я посмотрел на Прародителей...

И онемел от ужаса! Великий Хрт сидел с закрытыми глазами, а у Макьи из глаз текли слезы. И слезы были красные! Глаза – зеленые, и зелень – это жизнь, а слезы – кровь! О, заступись!..

– И так, – глухо сказал Белун, – уже не первый день. И оттого я и призвал тебя.

– Чтоб я их зарубил?!

– Да, ты. А кто еще? Ты – ярл, и мы – твоя Земля, и Прародители твои. И потому кому, как не тебе, их убивать?!

Я помолчал. Потом сказал:

– Вот почему они меня избрали! Чтобы не свой – чужой их убивал! Чтобы свои остались чистыми, а все проклятия – на нас, на руммалийцев! Чтобы потом...

Я замолчал. Ибо не знал, а что будет потом. Белун сказал:

– И я того не знаю. Да и не знал, когда он выбирал тебя, что скоро ему смерть. Но как предрешено, так и бывает. И ни тебе, ни мне, ни всей нашей Земле ничем, никак того не изменить. Хрт хочет умереть – и он умрет. Умрет и Макья. И только от твоей руки!