Текст книги "Шпоры на босу ногу"

Автор книги: Сергей Булыга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Артикул второй
ДЕВИЦА ЛЕНОРМАН ПРИГОВОРЕНА К РАССТРЕЛУ

Смеркалось. По разоренной Виленской дороге отступали те, кого еще недавно именовали Великой Армией. Строй был нещадно сбит, смешались мундиры, смешались языки двунадесяти народов. Никто не соблюдал субординации. Да и к чему это было теперь, когда уже зачехлены знамена, а пушки, те вообще едва ли не все до последней брошены под Красным во время поспешной переправы через Днепр.

Однако всё ещё торчат из солдатских ранцев витые канделябры и связки серебряных ложек, уцелевшие лошади идут под княжескими чепраками, а вместо шинелей кое-кто одет в дорогие шубы.

Но это что! Ноябрь, остатки былой роскоши. А вот в сентябре, по выходе из Москвы, солдаты отправлялись в путь в золоченых экипажах. Обоз Великой Армии тогда растянулся на тридцать пять верст. Однако вскоре на смену удивительно теплой осени ударили морозы, а за ними и казаки. Великая Армия пришла в беспокойство, а после в уныние, и потуже затянула ремни. Солдаты голодали, а лошади и вовсе дохли от бескормицы, и кавалерия мало-помалу спешилась. Пушки, лишенные конной тяги, сталкивались в придорожные канавы. Но по-прежнему тянулся за армией огромный обоз, влекомый сотнями лошадей. Несметные сокровища Москвы, столицы дикой Азии, теснились на подводах. Церковная утварь и фамильное серебро, золотые монеты и лисьи хвосты, тончайшая парча и даже украшения кремлевских стен – десятки и сотни пудов баснословной добычи… А лошади падали всё чаще и чаще, мела метель, наседали казаки, и дороге в Европу не было видно конца. Колонны роптали всё громче и громче, о дисциплине давно позабыли, и те, кто посмелей, бежали в лес, а те, кто оставался, затевали драки. Случалось, убивали офицеров. Тогда, чтобы хоть как-то поднять моральный дух армии, Наполеон, выступая из Дубровны, пошел пешком, как равный среди равных. Да! А еще он приказал сжечь обозы с награбленным, а высвобожденных таким образом лошадей передать в артиллерию, дабы спасти оставшиеся пушки.

Правда, приказ так и остался на бумаге.

А тут еще стало известно, что Дунайская армия адмирала Чичагова будто бы вышла к Березине и тем самым отрезала отступающим дорогу в Европу. Стали всерьез поговаривать о возможном пленении Великой Армии во главе с императором и всеми его маршалами.

(И еще рассказывали, будто атаман граф Платов обещал отдать свою дочь замуж за того, кто приведет ему живого Наполеона. – маиор Ив. Скрига)

А чтобы этого не случилось, Великая Армия должна была вновь стать подвижной и боеспособной. Наполеон воскликнул, что лучше он будет есть руками, нежели русским достанется хотя бы одна вилка с его номограммой – и запылали подводы с добычей императора, а вслед за ними сгорел и весь обоз с награбленными сокровищами. Зрелище было ужасное – горели не только богатства, горела последняя память недавних побед.

Но, как говорили знающие люди, сгорели только рухлядь да тряпки – меха, шелка и прочее. Главная же добыча, золото и драгоценности, была спрятаны надежными людьми в надежном месте – с тем, чтобы будущей весной, при совершено других, конечно же, благоприятных обстоятельствах…

Однако когда это еще всё переменится! А пока, при обстоятельствах нынешних, император выступил из Бобра уже без обременительного обоза.

А впереди его ждала Березина. Кстати, на Березину тогда возлагались большие надежды. Ведь же за ней, как всем было известно, Великую Армию ждут полные склады продовольствия в Минске и Вильно. И, главное, на Березине русские будут наконец остановлены – такой был план, и о нем тоже все знали. Так что оставалось немного – только бы дойти до Березины…

Да, именно, вот только бы дойти! Но сил оставалось все меньше и меньше, а широкая, лучшая в мире дорога уже ни у кого не вызывала восторгов. От самой Орши вдоль нее еще совсем недавно, летом, тянулся бесконечный сосновый бор. Бор был весьма хорош. А теперь от него почти что ничего не осталось. Дело в том, что теперь, поздней осенью, чтобы хоть как-то согреться, солдаты на привалах поджигали деревья прямо на корню. Лес отступил от дороги, и теперь на многие и многие версты тянулись лишь обгорелые стволы, навевавшие весьма невеселые мысли.

Но старые солдаты живут, пока идут!

И вот брела по разоренной дороге одна из отступающих колонн. Угрюмые ветераны шли, стараясь не смотреть по сторонам. А на ноги им наступали…

Лошади, тащившие одинокий экипаж. А в нем…

Сидевший у окна рыжеволосый маршал, кстати, прославленный храбрец, молча задернул занавеску, откинулся к стене и сделал вид, будто он задремал.

Кроме маршала в карете находили еще двое: генерал Оливье Оливьер, ведавший при штабе маршала делами определенного свойства, и дама, в которой без труда можно было узнать витебскую знакомую сержанта Дюваля. Маршал молчал, молчали и его спутники. Ну, что касается генерала, то именно благодаря молчанию он в свои еще довольно молодые годы и дослужился до высоких чинов. А вот дама, ехавшая вместе с ними, та была весьма не прочь побеседовать, однако не знала, с чего бы ей лучше начать.

Вот оттого и получилось, что первым заговорил маршал.

– Итак, – вдруг сказал он, едва приоткрыв веки, – мои гусары задерживают в лагере даму, которая именует себя девицей Ленорман. Девица Ленорман, как известно, является особой приближенной к императору. Так вы по-прежнему настаиваете на том, что всё, сказанное вами, правда?

– Нет, конечно, – с улыбкой ответила дама.

– А почему?

– Да хотя бы потому, что я, во-первых, не девица, а вдова. А во-вторых, госпожа Ленорман старше меня лет на пятьдесят и примерно столько же лет безвыездно живет в Париже. Ведь так?

– Так, – согласился маршал.

– Ну, вот! – и дама снова улыбнулась. – Кроме того… Да, что и говорить, быть личной гадалкой императора, без всякого сомнения, лестно. Однако…

– Короче, – строго сказал маршал. – Ваше имя?

Дама скромно потупила взор и после некоторой паузы все же ответила:

– Зовите меня просто: мадам.

– Как вам будет угодно, Мадам.

Сказав это, маршал нахмурился. Мадам, напротив, снова улыбнулась. И мало этого – она достала из рукава шубы колоду карт и принялась ловко их тасовать.

– Тогда скажите, где вы были… – начал было маршал…

Однако Мадам перебила его.

– Но и это не все! – продолжала она, раскладывая карты у себя на коленях. – Говорят, что накануне нынешнего похода девица Ленорман предсказала императору, будто его мудрость превратит бесконечные снега России в китайский шелк, в бриллианты Голконды, и что зима застанет нас на Волге, покорный Александр пришлет послов из Тобольска, а богдыхан будет жаждать нашего покровительства…

– Мадам…

– Прошу вас, не перебивайте меня! Девица Ленорман обещала одно, а у меня, вот, посмотрите сами, уже в который раз получается совсем другое! – С этими словами Мадам быстро провела ладонью по картам и тут же продолжила: – Я вижу, что снежные пустыни окажутся губительней пустынь египетских. Точнее, уже оказались…

– Довольно! – не выдержал маршал. – У нас не балаган! Генерал, прошу вас, зачитайте!

Генерал достал из-за пазухи лист плотной гербовой бумаги, неспешно развернул его и начал:

– Так!.. Так, тут титулы… Тут как всегда… А это не о вас… Ага! – После чего он негромко, но важно откашлялся, мельком глянул на беспечное лицо Мадам и принялся читать: «Задержанная шпионка, именующая себя девицей Ленорман, по законам военного времени, согласно… так, так… и, кроме того, обвиненная в распускании заведомо ложных слухов и вовлечении в необдуманные действия… приговаривается к расстрелу».

Мадам, пожав плечами, ничего ему на это не ответила. Ее холеные руки в перстнях метали карты, и те послушно раскладывались в нужном ей хитроумном порядке. Генерал посмотрел на маршала. Маршал нахмурился, спросил:

– Послушайте, вы полька или русская?

– Я француженка, – ответила Мадам, сосредоточенно разглядывая карты.

– О, что вы говорите?! – наигранно удивился генерал.

– Да, я француженка, – нисколько не смутившись, повторила Мадам, по-прежнему не поднимая глаз. – И, смею вас уверить, из весьма знатной фамилии. Видимо, именно благодаря этому мой отец…

Тут Мадам ловко поменяла две карты местами…

– … Да, мой отец тогда, увы, не уберегся и потерял голову на гильотине. Или, как вы это называете, под национальной бритвой.

– А ваши братья воевали в Вандее и были заодно с Кадудалем, – насмешливо подсказал ей генерал. – Однако довольно, я слышу подобные россказни от каждого второго шпиона. Скажите лучше, о чем шел разговор у костра, когда мои люди схватили вас?

– Я говорила солдатам правду.

– И какую именно?

– Я говорила о том, что генерал Малле бежал из тюрьмы и с помощью парижского гарнизона провозгласил себя консулом Французской республики. А император низложен.

И Мадам посмотрела, какое же впечатление произведут ее слова. Однако маршал лишь устало улыбнулся и сказал:

– Заговор продолжался всего лишь три часа, после чего Малле был расстрелян. Старые новости, Мадам.

– Тогда послушайте еще. Русские перехватили в Несвиже сокровища Кремля.

– Как в Несвиже? – удивился маршал.

– Так, жемчуг, бриллианты, – пояснил Оливьер.

А Мадам продолжала:

– Армии адмирала Чичагова и графа Витгенштейна соединились у Березины и ждут злодея. Приметы злодея оглашены следующие: росту малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, волосы черные. Для вящей надежности ловить и приводить к адмиралу всех малорослых. Известные щедроты…

– Довольно! – перебил ее маршал. – Генерал, а что там говорилось насчет колдовства?

– Задержанная особа утверждает, – с явной охотой отозвался генерал, – что будто в здешних местах объявилась так называемая Белая Дама. Появляется она обычно в метель, зазывает томным смехом и призывным помахиванием руки. А после убивает ледяными вилами! И это не так безобидно, как на первый взгляд кажется! Тут целый заговор! Потому что кое-кто из нашей колонны уже видел ее, эту Даму, и теперь солдаты отказываются ходить за дровами. Что вы на это скажете?

Маршал пожал плечами. Генерал удивленно смотрел на него. Тогда маршал сказал:

– Это потом, в другой раз. А пока не будем отвлекаться.

Генерал почтительно кивнул, с очень недовольным видом помолчал, а после все же продолжил допрос:

– Хорошо! – сердито сказал он. – Тогда мы вернемся чуть-чуть в прошлое. И это чудесно. Ведь тогда было значительно теплее, чем сейчас. Особенно там, в Полоцке. – Тут генерал опять немного помолчал, строго глядя на Мадам, а потом так же строго сказал: – А теперь ответьте мне, Мадам, вот на какой вопрос: а что вы делали в Полоцке в ночь с 6 на 7 октября?

– Полоцк, – задумчиво повторила Мадам. – А что это: город, селение?

– Дерзость вам не поможет, – с усмешкой сказал генерал. – У нас есть показания свидетелей, в коих сказано, что именно вы виновны в пожаре, в результате которого город перешел в руки неприятеля.

Мадам молчала. Генерал хотел было еще что-то спросить, но маршал жестом остановил его и сказал, обращаясь к Мадам:

– Подумайте хорошенько. И вспомните не только пожар, но и тех, кто ему способствовал. В рядах Великой Армии. А мы с генералом пока прогуляется по морозцу.

Сказав это, маршал привстал и, постучав по передней стенке кареты, велел:

– Клод, осади!

Клод, кучер, осадил и без того уже едва бредущих лошадей, и господа военные покинули карету. Оставшись одна, Мадам задумчиво подобрала губы и сложила карты в колоду. Клод снова тронул лошадей. Мадам едва заметно сдвинула занавеску в сторону и принялась внимательно наблюдать за тем, что происходит на дороге.

Но ничего интересного ей там увидеть не удалось. Да и услышать тоже, потому что маршал и генерал, остановившись у обочины, молчали. Проходившие мимо солдаты искоса поглядывали на них и нехотя, через одного, приветствовали. В прежние, даже в совсем еще недавние времена, такое себе даже представить было невозможно. А сейчас разве кому-нибудь было до этого дело? Хотя бы даже маршалу? Ничуть! Сейчас маршал смотрел совсем не на солдат, а мимо них, в сторону леса. То есть туда, где, по словам этой дерзкой гадалки, скрывается грозная Белая Дама. Глупость какая, думал маршал, полнейшая глупость. Но глупость весьма полезная! Полезная глупость – как странно… Хотя чего тут странного? Глупость и польза всегда ходят рядом. И служат вместе одному хозяину. Вот даже до чего можно додуматься, мрачно подумал маршал и нахмурился. Но промолчал, ничего не сказал. Помалкивал и генерал. Так что по крайней мере здесь, у них, всё было, как это и положено по субординации. После чего, так же строго по субординации, первым нарушил молчание маршал. Он медленно, как бы задумчиво сказал:

– Никто не знает, что ждет нас завтра. Поэтому мы должны как можно скорее избавиться от груза.

– Избавиться, конечно, нетрудно, – после некоторого молчания так же задумчиво отозвался генерал. – Но трудно хорошо избавиться. Вот в том же Несвиже, как вы только что слышали, получилось не очень-то гладко.

– Да, несомненно, – согласился маршал. И тут же спросил: – А что вам для этого нужно?

– Мне нужно вдвое больше того, чем я просил раньше, – явно упиваясь своей властью, сказал генерал. – То есть теперь это уже десять лошадей.

Маршал вздохнул, но возражать не стал.

– И еще, – строго сказал Оливьер. – Нам также нужно срочно избавиться от этой женщины. Да, я еще раз повторю: я понятия не имею, кто она такая. Вполне возможно, что она и действительно наша с вами соотечественница. Которая, не исключу, не имеет ровным счетом никакого касательства к отряду ротмистра Лисицина. И даже то, что она не желает раскрывать своего имени, тоже несложно объяснить. Ведь женщины… Но! И увы! Увы, эти болваны все как один верят в то, что она колдунья. Так что с какой стороны ни возьми, а приходится. Да.

– То есть, иными словами, – задумчиво сказал маршал, – вы предлагаете мне расстрелять Белую Даму. Так или нет?

Оливьер промолчал. Он знал, что сейчас маршал рассуждает сам с собой, и поэтому не стал вмешиваться в чужой разговор.

– А нужно ли это нашим солдатам? – вновь сам у себя спросил маршал, подумал и сказал: – Генерал, мне кажется, что вы хотите расстрелять красивую легенду. И я даже больше скажу: делать это ни в коем случае нельзя. Потому что пусть лучше Белая Дама и далее будет свободной, пусть она бродит по лесу… и пугает наших дезертиров.

– Но ведь она шпионка и приговорена к расстрелу! – На этот раз Оливьер не выдержал и даже повысил голос, что с ним случалось крайне редко.

Маршал с удивлением посмотрел на генерала и сказал:

– Но только что вы утверждали совершенно обратное. Вы утверждали…

– Да, я утверждал! – запальчиво воскликнул генерал. – Но что могут стоить слова? И чего стоят все улики, доказательства?! Поэтому, когда дело касается особо запутанных случаев, я полагаюсь единственно на интуицию, на… нюх. Да-да, на нюх, да простите мне это низкое слово!

На что маршал едва заметно усмехнулся и спросил:

– Ну и что же вам ваш нюх на этот раз подсказывает?

– А то, что задержанная имеет самую непосредственную причастность к пожару в Полоцке! – весьма уверенно ответил генерал. И так же весьма уверенно продолжил: – А если бы не он, то есть пожар, то мы бы и по сей день стояли в Полоцке! Но когда посреди глухой ночи наши тщательно укрепленные и еще более тщательно замаскированные позиции вдруг озаряются заревом обширнейшего возгорания и становится видно как днем, то, спрашиваю вас, чего еще могут пожелать вражеские артиллеристы для ведения прицельной стрельбы?! А посему…

– Но женщина при чем?

– При всем при этом! В тот самый миг, когда в расположении дивизии Леграна внезапно вспыхнули бараки, мой человек совершенно ясно видел тень, которая…

– Так, так! – насмешливо воскликнул маршал. – И этой тенью была, конечно же, наша задержанная. А была она в ту ночь одета в белое платье, и волосы у нее были белые, распущенные… Ну, и так далее. Я слышал это, и не раз. Но я это только слышал! А вы в это, увы, поверили! Вот потому-то я и делаю из всего этого единственно возможный вывод: вы, генерал, не менее наших солдат верите в Белую Даму, страшитесь ее… и спешите ее уничтожить. Любой ценой. Ведь так?

– Совсем не так! Но… – тут генерал сдержался, помолчал, после чего довольно тихо, но зато очень упрямо сказал: – Если вам это угодно, пусть даже будет так. И все-таки она – это дерзкий, опасный и очень хитрый шпион, приговоренный к ра…

– Нет, прежде всего она женщина! – твердо, даже несколько сердито сказал маршал. – И я не позволю расстреливать женщину!

– Да, все это так, – закивал генерал. – И это весьма благородно, согласен. Но… не у нас!

– Что, что?! – не веря собственным ушам, переспросил маршал и даже покраснел от гнева. – Что ты сказал, Оливье?!

– Я, – стушевался генерал, – я только хотел сказать, что ваше рыцарское благородство в данном случае не совсем уместно. Ведь, ваша светлость, в вверенном мне ведомстве, как, впрочем, смею вас уверить, и в аналогичном моему российском ведомстве, не существует разделения агентов по признакам… гм, как это?.. да, по признакам пола. Потому что агент – это не человек, он не мужчина и не женщина, а он единственно…

– Молчите, генерал!

– О, я бы промолчал! Но Франция!..

Тогда маршал, поморщившись, сказал:

– Н-ну, хорошо, давайте все сначала. Итак, я говорю…

Но тут он вдруг осекся и прислушался. А и действительно, что это? Звонко стучали подковы по замерзшей грязи, кто-то насвистывал бодрую песенку. Маршал и генерал обернулись и увидели, что по другую сторону колонны, обгоняя и не замечая их, едет сержант Дюваль. Солдаты, которых он обгонял, смотрели на него кто с завистью, а кто и с неприязнью. Рыжеволосый маршал улыбнулся и грустно сказал:

– Ну вот, наконец-то я вижу человека, не потерявшего бодрость духа.

– Это сержант Дюваль, – хмуро пояснил Оливьер, явно недовольный увиденным. – Известен своей храбростью и, к сожалению, простотой. Если вы помните… – и он многозначительно глянул на маршала.

– Да-да, – согласно кивнул маршал, – помню. Но в некоторых случаях, генерал, бывает нужен именно такой человек. И десять лошадей. Нет, с ним и пять вполне будет достаточно.

Генерал пожал плечами и сказал:

– Как вам будет угодно. Хотя, по-моему… – но вдруг замолчал и нахмурился. Весьма нахмурился!

А тем временем на одном из ближайших холмов показались казаки. Завидев неприятеля, колонна взяла ружья на курок. Однако наглые бородачи, казалось, не обратили на это никакого внимания и продолжали разъезжать туда-сюда по холму да еще и выкрикивать что-то обидное. А у одного из казаков на пику был поддет жирный жареный поросенок. Весьма смущенная подобным искушением, голодная колонна сбилась с шага и, чтобы не наделать глупостей, солдаты поспешно отворачивали головы в сторону и с тоской вспоминали приказ: «Из строя не выходить!». Ведь сколько уже горячих голов было порублено в сугробах! Может, даже все уже порублены…

Но нет, еще не все! Вот вам еще одна такая голова – верхом на лошади. В гусарском кивере. Да-да, пронеслось по колонне, это опять этот чертов Дюваль! Смотрите, что он делает! И что уже сделал – не переставая насвистывать песенку, он только лишь едва заметно ослабил поводья, и его чуткая Мари тотчас свернула с дороги, к казакам! И тотчас же:

– За мной! – браво вскричал сержант. – Проучим мохнатых варваров! – и поскакал к ближайшему холму.

Колонна дружно отвернулась.

А казаки, не переставая зубоскалить, начали поспешно отступать к лесу. Дюваль мчался за ними по снежной целине, а снег ярко сверкал, ярко светило солнце! То есть это было во всех отношениях чудное зрелище!

Но не для всех.

– Ваша светлость, – сердито сказал Оливьер, – если сержанту наскучила жизнь, то это его дело. Но он ведь загубит и лошадь!

– Оставьте, Оливьер! – еще сердитее ответил маршал.

И генерал подчеркнуто покорно замолчал. Казаки тем временем скрылись из виду. Поднявшись на вершину холма, сержант придержал Мари, оглянулся назад и увидел то, что и предполагал увидеть – совершенно пустынное снежное поле. То есть никто за ним, конечно, не последовал. Мало того, ни один из идущих в колонне теперь даже не смотрел в его сторону. Им до него нет дела, правильно, они же чтят приказ! Подумав так, сержант сердито хмыкнул, отвернулся и посмотрел по сторонам. Теперь даже отсюда, с вершины холма, то есть с отменного артиллерийского обзора, казаков нигде видно не было. Только следы их лошадей тянулись к лесу. Они сильно взбили снег, их было много. И на холме снег тоже был взбит очень сильно. И…

Боже мой, усмехнулся сержант, только сейчас увидев поросенка. Поросенок валялся в снегу, почти прямо у Мари под копытами. Очень странно, подумал сержант, чего это они вдруг испугались? Не его же одного! А кого же тогда? Или чего? Сержант нахмурился и посмотрел на лес, то есть туда, куда уходили казачьи следы, подумал и еще сильней нахмурился… и крикнул:

– Гринка! – подождал немного, и еще раз: – Гринка! Гринка!

Но никто ему не отозвался. Тогда сержант, ловко скользнув в седле, подхватил поросенка за ногу – и повернул вниз, обратно к дороге. Ехать обратно было очень тяжело. Это, наверное, из-за того, что от поросенка шел невероятно аппетитный запах. А еще его хотелось рассмотреть. Это по крайней мере. Но сержант и с этим справился – и ничего он не рассматривал. И он даже вообще ни разу на всем обратном пути не придержал Мари. А когда он подъехал к колонне, то теперь уже смущенные солдаты, в свою очередь, старались не рассматривать его, и, это особенно, его добычу. А он, вскричав:

– Сокровища Кремля! – подбросил вверх, над ними, поросенка.

Жерди голодных рук поспешно вскинулись к добыче – и она тут же бесследно исчезла. А сержант, как ни в чем ни бывало, пришпорил лошадь и двинулся дальше. Правда, как же это «ни бывало»?! Бывало, конечно, и очень противно! Поэтому сержант очень спешил, еще немного – и он затерялся бы в колонне, точнее, в этой толчее, неразберихе…

Но тут его окликнули:

– Дюваль! Его светлость желает видеть тебя!

Сержант осадил лошадь, оглянулся, увидел на той стороне дороги маршала, и это его совсем не обрадовало. А когда сержант увидел там рядом генерала, то он совсем помрачнел. Вот так всегда, мрачно подумал он, всё одно к одному! Но служба есть служба. Сержант резко развернул лошадь и направил ее прямо на колонну. Там стали поспешно, суетливо расступаться. Дюваль пересек дорогу спешился и отдал честь поджидавшему его маршалу. А на генерала он даже не глянул, а только с досадой подумал, что вот и опять он нарушил приказ – на этот раз покинул строй – и теперь опять этот негодный Оливье, конечно же, с превеликой радостью воспользуется этим, чтобы…

Но дальше думать было некогда: маршал, нахмурившись, шагнул к Дювалю – и тот застыл навытяжку, правда, шинель его была распахнута не по уставу…

Вот и прекрасно! Медаль, протянутая маршалом, впилась сразу в мундир! Дюваль растерянно сказал:

– О, ваша све…

– Молчи! – резко одернул его маршал.

Дюваль замолчал. А маршал отвернулся, отступил – и так и замер, отвернувшись. Дюваль скосил глаза на генерала, и тот кивнул ему – мол, ступай прочь, проваливай. Дюваль пожал плечами, медленно вернулся к лошади и неловко, как-то боком, сел в седло.

Когда он наконец отъехал, Оливьер повернулся к маршалу и тихо сказал:

– Ваша светлость, казаки хотели заманить его в ловушку, какая же тут храбрость!

Но маршал не пожелал отвечать генералу, а развернулся и пошел к карете.

Мадам, прекрасно видевшая все через окно, с улыбкой встретила его. И еще даже сказала:

– Значит, жив еще задорный галльский дух! Этот гусар – настоящий герой!

– Да, несомненно, – сухо согласился маршал, уселся поудобнее, велел Клоду трогать. Карета с трудом тронулась. Маршал закрыл глаза и вновь как будто задремал. Значит, к нему обращаться нельзя. Тогда Мадам повернулась к Оливьеру и со всей возможной любезностью тихо спросила:

– Генерал, а что будет со мной?

Оливьер растерялся, не зная, что и ответить. Тогда, после некоторого молчания, за генерала ответил маршал:

– Мы не воюем с дамами, – сказал он, не открывая глаз.

– Так я свободна? – осторожно спросила Мадам.

– Н-не совсем. Вы поедете с нами. Конечно, не в этой карете… Но ваша безопасность будет обеспечена.

Однако же такой ответ, да еще при таких обстоятельствах, вряд ли мог вселить надежду. Поэтому Мадам тихо сказала:

– Я одинокая вдова. – Тут голос у нее впервые дрогнул. – Я думала, что все уже позади, что мне наконец поверят. Но…

– Так сидели бы дома! – гневно отрезал генерал и отвернулся.

А маршал Франции…

Пройдет еще три года, и он, не расстрелявший женщину, сам будет приговорен к расстрелу за верность присяге и своему императору. Его выведут на площадь Обсерватории, и там он сперва раздаст нищим милостыню, а после, отойдя к стене, повернется лицом к своим бывшим солдатам и громко скомандует: «Пли!»