Текст книги "Погоня в тумане"
Автор книги: Сергей Снегов
Соавторы: Владимир Черносвитов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
«Признаюсь, но только не вам»
Денисов сидел з кабинете следователя и, хмурясь, рассматривал полученные из Костромы и Свердловска ответы на запросы. Василий Иванович Спиридонов проживал в Костроме с детских лет до призыва в армию, – значилось в первом из них. Свердловск подтверждал, что Спиридонов служил на Урале, недавно демобилизовался.
Где правда?..
Ввели Спиридонова. Он непринужденно поздоровался, на лице его было безмятежное спокойствие. До сих пор арестованный вел себя совершенно естественно, сейчас – переигрывал: он не мог быть таким спокойным.
– Как чувствуете себя, Спиридонов? – приветливо начал Денисов. – Вид у вас отличный.
– Еще лучше будет, когда выпустите!
– От вас зависит. Узнаем, как вы попали к нам, и – пожалуйста, выходите.
– Я уже объяснял – поездом.
– Что-то не получается поездом…
– Вполне получается. Поезд двадцать девятый, вагон одиннадцатый. Плацкартный.
– Да, вы уже говорили – одиннадцатый и плацкартный. Хотелось бы поверить вам… А проводников вагона, в котором ехали, вы сможете вспомнить?
– Обыкновенные. Две женщины.
– А какие?
– Не присматривался. Своя на Урале, скоро сюда вызову.
– Чтобы молодой парень не заметил двух девушек, не полюбовался, какие хорошенькие…
– Стариком буду на девчонок заглядываться! Пока не старик.
– Неужели и причесок их не запомнили? Оригинальная прическа если…
– Перманентов недолюбливаю. А крашеные патлы – смерть моя.
– Поэтому и не заглядывались, что одна с перманентом, а у другой крашеные патлы?
– Поэтому. Устраивает вас теперь?
– Нет, Спиридонов, и теперь не устраивает. – Денисов положил перед арестованным две фотографии. – Обратите внимание: одна из проводниц – весьма пожилая. Другая, точно, девчонка, но у нее – коса, и красивая коса, а вовсе не перманент и не крашеные патлы. Как же вы так опростоволосились, а?
Голос Спиридонова зазвучал зло:
– Говорю вам, к чужим женщинам не присматриваюсь! У меня своя – ревнивая.
– Убедительно… Но другая беда, Спиридонов. И проводницы вас не помнят. Показывали вашу фотографию, вот эту. – Денисов положил и ее. – Ни одна вас не вспомнила.
– А чего меня вспоминать? Я к ним не лез. В вагоне не хулиганил.
– Человека вашего роста – да не заметить? Да еще красивого!.. Нет, Спиридонов, объяснение не годится, поищите другое.
Спиридонов подумал.
– Возможно, я спутал номер вагона.
– Не мало ли этого? – посомневался Денисов. – Говорите уж прямо – спутал номер поезда! И вообще – приехал не в этот день, а в другой… Так вот, Спиридонов, все ваши возможные отговорки заранее проверены. Вас не было в других вагонах, не было в других поездах, не было в другие дни. И на самолете вы не прилетели. И в дальних рейсовых автобусах вас не видели. Что теперь скажете?
– Что-то не слышал пока толковых вопросов. Пустяки какие-то высвечиваете.
– Поговорим не о пустяках… С каким заданием вышли из моря на берег Курской косы? Кто вас снарядил и направил? Где оставили акваланг и прочий багаж? Кто ваши товарищи? Где они?
У Спиридонова засветились насмешкой глаза. Он ничуть не походил на припертого к стенке преступника.
– Слишком много вопросов, гражданин подполковник. Столько у вас неясного, что мне одному не распутать… Боюсь, чепуху какую-нибудь скажу, будете потом обижаться.
– Чепуху вы можете. Всякую ерепень. – Денисов следил за лицом арестованного. Не было заметно, чтоб это словечко как-то подействовало на Спиридонова. Денисов повысил голос: – Будете отвечать на вопросы?
– Вам – нет!
Ответ был таким неожиданным, что Денисов растерялся.
– Как вас понимать?
– Буквально. Кому другому признаюсь, только не вам.
– Почему?
– Звездочки на ваших погонах не устраивают. Маловаты. Мне бы генерал-лейтенанта. В крайности – генерал-майора.
– Такие у вас большие тайны, что не всякому следователю можете доверить?
– Точно…. Подполковник не понимай. Но супран, – сказал он неожиданно по-литовски и так чисто, что Денисов и следователь переглянулись.
– У вас, сколько слышу, способности к языкам, – хмуро заметил Денисов.
– Есть небольшие. Лингвист-практик. Когда освободите, пойду по научной линии.
– Раньше надо освободиться. Еще раз спрашиваю – будете отвечать?
– Еще раз отвечаю – да, но не вам. Отвезите меня в Москву или пусть оттуда приедет ответственное лицо. А сообщение будет сногсшибательное, это гарантирую!
И Спиридонов демонстративно закинул ногу ( на ногу…
В погранотряде Денисову сказали, что Говоров просил подъехать или позвонить. Денисов позвонил.
– Сообщение со стройки, – сказал Говоров. – В отдел кадров явился некий Эдуардас Вальдис, молодой, высокий, литовец по национальности, по-русски говорит не чисто. Просится на должность каменщика. Документы в порядке. Его приняли, выписали пропуск с завтрашнего дня на территорию стройки. Утром он должен явиться на работу. Арестуете?
– Ни в коем случае, Аркадий Степанович! Проследим за его поведением. Хорошо бы получить фотографии его самого и всех, с кем он встретится или заговорит.
– В этом поможем…
Денисов занес в блокнот события дня. Событий было не так уж много. Но в розыске наступил поворотный пункт. Отныне разрозненные факты будут увязываться воедино, в глухих тупичках загадок забрезжит свет истины.
Он перечел записанные на отдельном листке шесть пунктов, задумался над последним из них:
«6. Отвлекающая группа должна в ближайшее время появиться в границе обзора».
Она уже появилась. Отвлекающая группа – Спиридонов, он же Семенов, и неведомый пока радист. Надо теперь детально проанализировать их поступки.
Начнем со Спиридонова. Спиридонов, попавшись, начал с заявления, что приехал поездом из Свердловска. Он не мог не знать, что такая нехитрая ложь не надолго запутает следствие, что жизни ей – день или два. Ему, стало быть, важны эти день или два. Нынешнее его наглое требование преследует ту же цель – еще день или два оттяжки. Почему он это делает? Оттого, что струсил и боится скорого наказания? Для того, чтоб оттянуть неизбежную кару? Нет. На струсившего он не похож: держится уверенно. Даже бывалый разведчик, провалив операцию, не сохранил бы такой завидной ясности духа, такой стойкости характера. А Спиридонов – юнец, сопляк, ему еще негде было набраться опытности и хладнокровия.
Отсюда вывод – задания своего он не провалил. Ни тогда, когда удирал от пограничников, ни тогда, когда без борьбы сдался им, ни тогда, когда врал о поезде, ни теперь, когда требует следователя с генеральскими погонами. Он благополучно выполняет программу, вот где корень его спокойствия. Он не терзается страхами, не язвит себя упреками, что не справился о делом. Возможно, даже гордится собой – качу и качу в предписанную сторону, как на шарикоподшипниках! Но что он выигрывает этим? Ничего, кроме нескольких дней. Это и есть его задание – выиграть несколько дней.
На листке появился новый пункт:
«7. Спиридонов, заполнял собой внимание розыска, отвлекает от какой-то акции, срок которой – несколько дней».
Ту же задачу ставит себе и неведомый радист. Если так, то его передачи не несут в себе опасной для нас информации, а предназначены дразнить и раздражать. «Ерепени» и «дырбулщилы», полосующие эфир, – лишь технически усовершенствованный красный плащ, которым взмахивают перед мордой быка. На радиста можно было бы вообще теперь не обращать внимания. Но лучше выловить его поскорее, особого сопротивления он не окажет. Дорого продать свою жизнь – такое действие у него не запрограммировано.
Денисов сделал еще одну запись на листке:
«8. Радист будет наглеть с каждой передачей».
С этими двумя ясно. Остается, допустим, третий. Тот высокий, узкоплечий, у которого, кстати, нога должна быть непропорционально маленькая… Отвлекают от него. Прикрывают его собой. Какую операцию прикрывают? Просто разведку, просто накопление шпионской информации – там, мол, строится то-то, в порту у причалов стоят такие-то суда? Вряд ли! При этом варианте дерзость радиста была бы излишне рискованна, наглость Спиридонова – беспредметна. Нет, здесь действие, требующее нескольких свободных дней, то, что надо совершить сегодня и нельзя совершить завтра. Диверсия – вот что готовит третий! Против порта? Сомнительно. Новые катера в походе, старые и без диверсии через год-два пойдут под копер. Итак, стройка. Вот отчего там появился, сделав выдержку в три дня, некий Эдуардас Вальдис. Круг замкнулся.
Последняя на сегодня запись выглядела так:
«9. Третий, от которого и отвлекают, готовит диверсию на стройке».
Денисов набрал телефон Говорова.
– Аркадий Степанович, нового у тебя нет? А у меня появились кое-какие соображения. Третий наш «приятель», каменщик, возможно, кое-что принесет на место своей новой работы. Так что – следить в оба!..
Денисов возвратился к листку.
Теперь он задумался над пунктом пятым:
«Усиленная охрана стройки. Основное внимание – порт».
Пункт – неточен. Диверсантам удалось пустить розыск по ложному следу. Они этого добивались – и на короткое время добились. Ромейко кинулся по горячему отводному следу, весь розыск в ту сторону, а идти надо не туда.
Денисов подошел к окну, распахнул форточку. За окном сгущался туман, опускалась ночь, уличные фонари пробивали и не могли пробить мглу. Шел к концу четвертый день напряжённого розыска.
Нет, кое-что начинает проясняться!
День пятый и решающий
День начался обычно. Ромейко пришел, посидел полчаса за столом и умчался в порт. «Лично буду охранять, раз вы отказываетесь!»– сказал он сердито.
Позвонил следователь: повторные допросы ничего не дают, упорствует Спиридонов.
Говоров сообщил, что Эдуардас Вальдис пришел на стройку со спортивным чемоданчиком, с каким ходят многие рабочие.
– Между прочим, нога у этого стервеца, точно, маленькая: рост примерно сто девяносто, а ботинок – от силы сорок первый!
– Так и должно было быть, – сказал Денисов.
Не в его привычке было бурно выражать свою радость, но сейчас он возбужденно прошелся по кабинету. Предположения верны, и ничто не свернет его теперь с этого следа!
А затем потянулись мучительные часы пустых ожиданий. За окном просветился мутный день, просветился – и начал постепенно угасать. Денисов пообедал, раз десять перечел записи в блокноте, сделал новые. Время словно остановилось…
Но вот позвонил Говоров и сказал, что есть новости, надо бы повидаться.
– Иду! – ответил Денисов и чуть ли не бегом пустился из кабинета.
Говоров ждал его на улице около управления.
– Дело серьезное, – сказал он, садясь в «газик» к Денисову. – Вальдис что-то принес на стройку и, уходя, оставил там.
– Как узнали?
– Один из наших офицеров сумел узнать, но так, что Вальдис даже внимания не обратил. Чемоданчик был тяжел – килограммов семь-восемь.
– Если он нес там завтрак, то скажу одно – плотно завтракает Эдуардас Вальдис!
– Слишком плотно… После смены на вахте проверяли все авоськи и пакеты. У Вальдиса чемоданчик уже был пуст и весил от силы полкило.
– Ясно. Где он оставил свой груз?
– Всю смену провел на рабочем месте. Где-то там, значит.
– Туда нельзя никого подпускать! Надо с ближайшего телефона позвонить на стройку, Аркадий Степанович…
– Недооцениваешь милицию, доложу тебе! Вальдису отвели индивидуальный участок. И сейчас бригадир каменщиков ждет нас для совместного осмотра.
– А Вальдис не удерет? – спросил Денисов, успокаиваясь.
– Могу хоть сейчас арестовать его. Передам по рации.
– Пока не надо. Важнее знать, с кем он сегодня встретится. У меня кое-какие подозрения, хочу проверить… И потом – он завтра опять появится на стройке. Внезапное исчезновение покажется подозрительным, он должен это учитывать.
Бригадир повел приехавших на участок, где работал Вальдис. На бетонном фундаменте возводился кирпичный цокольный этаж.
– Здесь будет машинное отделение, – сказал бригадир. – Новый рабочий попросился сюда, и я отвел ему западный угол. Работал он здесь один, работал хорошо, придираться не могу.
Денисов и Говоров молча переглянулись. Машинное отделение станет важнейшим цехом на будущем заводе…
– Много он наработал? – спросил Денисов.
– Пять кирпичных рядов. Вот эти.
Кирпичи в западном углу стены были сложены и вправду аккуратно: где надо, – в тычок, где надо – в ложок, плотно пригнаны друг к другу.
– Сможете быстро разобрать, что он наработал?
У бригадира удивленно поднялись брови.
– Можно-то можно, раствор еще не затвердел. Но чтоб быстро – вряд ли. Придется позвать рабочих.
– Зовите поскорее!
Бригадир ушел за рабочими. Говоров с сомнением сказал:
– Рискуем, Михаил. Не вызвать ли специалистов?
– Пока будем вызывать, раствор окончательно схватится. И тогда стену не разбирать, а ломать – риску куда больше… Не забывай, что я в свое время кончал минную школу.
– По-твоему, все-таки мина?
– А что еще? Мина с замедлением в год, не меньше. Только заработает завод – сердце его, машинное отделение с редчайшими механизмами, взлетит на воздух! Не сомневаюсь, что план был таков.
Бригадир привел пять человек. Рабочие стали осторожно разбирать готовую стену. Денисов наблюдал, чтоб никто не торопился.
В третьем ряду, резко выделяясь среди темно-красных строительных кирпичей, лежал чужеродный кирпич – покрупнее, солнечно-желтый. Денисов сам принялся извлекать его. Кирпич был тяжелее обычного. Денисов озадаченно его осмотрел. Говоров тоже подержал кирпич, покрутил, даже понюхал и так же молча вернул Денисову.
– Шамотный, – уверенно сказал бригадир. – Я когда-то на медеплавильном заводе в Пышме помогал обжиговые печи футеровать, такую же шамотную кирпичину клали…
– Возьмем с собой, – решил Денисов. – Анализ покажет, что за штука.
– Больше не разбирать? – спросил бригадир.
– Не надо, – ответил Денисов, – и восстановите, пожалуйста, кладку. Точно, как была…
В машине Говоров заговорил о своих опасениях:
– А вдруг и вправду кирпич, не более, чем шамотный? Опять ложный след?
– Нет! – резко сказал Денисов. – Что это след ложный, не верю! Даже если кирпич настоящий, что-то важное скрывается в самом факте, в закладке кирпича…
В кабинете Говорова их ждали фотографии, на которых были запечатлены Эдуардас Вальдис и те, с кем он сталкивался на улице, в трамвае, в кафе.
Денисов долго всматривался в фотографию Вальдиса. Юнец, симпатичный юнец. Он похож на скромного студента, на поэта, который на улице сочиняет стихи. Неведомые хозяева, пославшие его с опасным заданием, умело подбирали кадры, это надо было признать.
На остальных снимках были случайные люди – прохожие, кондукторы трамваев и автобусов, официантки, соседи по столику в кафе.
Над одной фотографией Денисов опять задумался.
Говоров отправил кирпич на экспертизу, предупредив, что начинка у него, возможно, поопасней шамота, и обернулся к Денисову. Тот размышлял о чем-то.
– Через часок получим точные данные. Но я почему-то убежден, что кирпич настоящий.
– И по-моему, настоящий, – медленно сказал Денисов.
– В чем же тогда суть?
– Я вот над чем думаю, Аркадий Степанович. Нарушителей не три, а четыре. Двое отвлекают нас – Спиридонов и радист. Вальдис выполняет диверсионное задание. А четвертый – в тени. И он – руководитель группы!
– У тебя есть доказательства?
– Никаких, если иметь в виду твердые факты. Логика подсказывает мне этот вывод.
– Ты кого-нибудь подозреваешь?
– Да.
Денисов положил перед Говоровым снимок, который держал в руках. У Говорова глаза полезли на лоб от удивления, потом он рассмеялся.
– Ты с ума сошел, Михаил!
– Полностью в здравом уме.
– Тогда заболел неумеренной подозрительностью…
– А вот это и надо проверить.
– Какой помощи конкретно хочешь?
– Мы установили, что Спиридонов не мог приехать в Калининград на поезде. Надо взять фотографию Вальдиса и вот эту… и допытаться, могли ли изображенные тут люди прибыть сюда законным путем – на самолете, в поезде, в в рейсовых автобусах.
– Ладно, – сказал Говоров. – Чем еще могу помочь?
– Больше пока ничем. – Денисов встал, прошелся по кабинету.
Говоров впервые видел друга таким взволнованным.
– Решающий день! – воскликнул тот. – Понимаешь ли, Аркадий Степанович: решающий!
– И он тоже идет к концу, – заметил Говоров, поглядев в окно.
Зазвонил телефон. Говоров снял трубку.
– Тебя. – Он протянул трубку Денисову.
Помощник сообщил подполковнику, что «солист» опять заработал, передачу ведет из района разрушенного пивного завода.
Операция на трубе
В середине этого же, пятого дня на автобусной стоянке перед Южным вокзалом появился Слесаренко – изрядно навеселе. День был хмурый, туманный: то моросило, то дул сырой ветер с моря. Прохожие поднимали воротники, кутались в платки и кашне. А в душе у заведующего турбазой цвела весна.
Дело было в том, что Слесаренко, завершая летне-осенний туристский сезон, оформил сдачу в утиль девятнадцати пришедших в негодность матрацев. Их списали без нареканий. И даже пожурили: давным-давно, дескать, надо было списать подобное барахло. Слесаренко ликовал: из девятнадцати негодных матрацев одиннадцать принадлежали его семье и родственникам.
Удачную операцию Слесаренко отметил парой кружек у пивного киоска, сообразил «на троих» в забегаловке на Почтовой улице и уже собирался сесть в автобус, уходивший в Зеленоградск, когда в толпе, ожидавшей другой пригородный автобус, увидел Мартынова. Одного из тех двоих, с которыми выпивал ночью на турбазе.
Не раздумывая, Слесаренко кинулся к автобусу. Тот уже отходил, но заведующий успел схватиться за поручни. В переполненной машине ворчали женщины. Слесаренко нажал, чтобы влезть в автобус. На него тут же накинулись: здоровенный мужчина, мог бы и на подножке повисеть. Слесаренко притих, но ненадолго – на ходу руки стыли, легко было и на мостовой очутиться. После третьего мощного рывка толпа спрессовалась, в автобусе нашлось местечко и для Слесаренко. Дверка захлопнулась.
Слесаренко радостно вздохнул и осмотрелся: тут ли Мартынов?
Мартынов стоял спиной к Слесаренко у передней двери. «Чтобы в случае чего сразу выскочить!»– сообразил заведующий. В руках у Мартынова висела авоська с хлебом, консервами и разными пакетиками.
Лучше всего было бы теперь закричать, что в автобус забрался враг, навалиться на Мартынова всей оравой, связать, отвезти в милицию…
Слесаренко с сожалением отверг этот план. В автобусе было мало мужчин, а на женщин он не рассчитывал. Женщины могли и не поверить, что молодой, приятный на вид, хорошо одетый парень – враг. Скорее самого Слесаренко, небритого, в одежде далеко не праздничной, к тому же выпившего, сочтут за врага. Женщины Слесаренко не понимали. Он привык учитывать этот горестный факт.
Заведующий не отходил от задней двери. Он решил действовать так: Мартынов наружу, он за Мартыновым. А на станциях народу хватает, милиционеры тоже найдутся. Позвать на подмогу, и точка!
Но и этот план срывался. Мартынов пропустил три окраинные станции – на них как раз всегда было много людей – и сошел на загородной. У Слесаренко упало сердце, когда он выскочил следом: у шоссейной дороги стоял станционный навес, под навесом не было ни души, а с автобуса сошли лишь они двое.
Рослые деревья толпились кругом да неширокая – двум телегам не разминуться – булыжная мостовая уводила куда-то вправо. Там, вероятно, был поселок. Но Мартынов пошел не по дороге в поселок, а влево, к реке.
«Уйдет!» – мелькнула в мозгу Слесаренко смятенная мысль.
– Стой! – закричал заведующий. – Стой, говорю по-хорошему!
Мартынов остановился.
– Ну? – сказал он, когда Слесаренко приблизился. – Допустим, стою. А дальше что?
– Да вот видишь… – Слесаренко вдруг растерялся. Заготовленное «руки вверх!» показалось ему не вполне уместным в этой несуразной обстановке.
– А, боевой завтурбазой? – узнал Мартынов и рассмеялся. – Обожатель калининградской сардины!.. А здесь что делаешь?
Слесаренко почувствовал, как бурной волной прибывает храбрость.
– Пойдем! – Он потянул Мартынова за руку.
– Совсем с точки съехал?
– Пойдем, – твердил заведующий. – В милицию тебя… Потому что… Короче, понял?..
Рядом мирно плескалась Преголя. Мартынов рванулся и толкнул заведующего в плечо. Слесаренко не удержался на мокрой траве высокого берега и рухнул в воду.
От ужаса он даже не крикнул, падая. Преголя в этом месте глубока, и Слесаренко не сразу достал до дна. Отчаянно оттолкнувшись, он выплыл и тогда закричал:
– Тону! Помогите!
С обрыва на него глядел обозленный Мартынов.
– Холодная ванна тебе на пользу. Греби на берег!
Слесаренко закричал еще отчаянней:
– Я неплавающий! Помогите!
Мартынов прислушался, не отозвался ли кто на крик, потом отбежал в сторону и возвратился с обрывком полусгнившего фала – рыбацкой веревки со стальными жилами внутри.
– Я тебе покажу тонуть… Лови!
Он три раза бросал веревку, прежде чем Слесаренко, выбивавшийся из последних сил, ухватил ее. Мартынов проворно закрепил второй конец фала за ствол стоявшего неподалеку каштана и крикнул:
– Выбирайся сам! А еще встретишься, на три метра в землю вгоню. Я беспощадный, помни!
Слесаренко еле выкарабкался на сушу и, упав на песок, заплакал от бессилия и ярости. Но лежать в насквозь мокрой одежде было слишком холодно. Заведующий вскочил и побежал по тропинке.
– Врешь! – ожесточенно бормотал Слесаренко, прибавляя ходу. – Врешь, понял?!
Он выбежал на открытый участок, заставленный полуразрушенными производственными зданиями, и узнал, наконец, куда попал. Это был так и не восстановленный после войны пивной завод. Единственным целым сооружением была здесь кирпичная труба, метров на семьдесят возвышавшаяся над местностью. И к этой трубе пробирался среди руин Мартынов.
На этот раз Слесаренко побежал без крика, чтоб не спугнуть беглеца. Мартынов юркнул в трубу, и когда Слесаренко проник за ним в узкий вход, он увидел в стволе темную фигуру, карабкающуюся вверх по стальным скобам.
– Все теперь! – радостно закричал Слесаренко. – Не уйдешь!
Сверху брызнул сноп света электрического фонарика, послышался удивленный возглас Мартынова:
– Догнал! Вот же настырный.
– Все! – ликовал Слесаренко. – Теперь попался!
С высоты донесся презрительный ответ:
– Я еще не попался.
Заведующий глядел, как все уменьшается темная фигурка. Мартынов достиг вершины трубы и пропал. Заведующего охватил страх, что беглец по какой-нибудь веревке спустится вниз с наружной стороны. Он уже повернулся, чтобы выскочить из трубы, когда сверху донесся язвительный голос:
– Зав! Живой?
– Живой, – нехотя отозвался Слесаренко. Надо было поддерживать разговор с Мартыновым, чтобы хоть слышать беглеца.
– Не простудишься? Ты же мокрый! Уходи, пока не закоченел.
– О себе заботься.
– О себе я позаботился. У меня тепло, светло, мухи не кусают… Убирался бы все-таки, ведь захвораешь!
– Слушай, Мартынов. Ты бы по-хорошему…
– Пошел с тобой в милицию?
– Людей позову!
– Людей здесь не бывает. Кричи, бейся головой о кирпич, заложи и взорви мину – никто не отзовется. А пойдешь искать людей – и я уйду. Но не раньше.
– Сойдешь – жрать захочешь!
– У меня запасов на неделю. Сейчас вот поужинаю, что-то проголодался. А ты как? Выдержишь неделю без еды?
– Выдержу. Ты меня не знаешь. Я железный. Не отступлюсь.
– Похвально. А теперь помолчим, чтоб не портить аппетита.
В стволе трубы сгущалось молчание. Белесое пятнышко неба, вначале еще видневшееся вверху, все больше тускнело. Слесаренко от холода весь трясся. Он снял пальто, кое-как выжал закоченевшими руками, снова надел. Теплее не стало. Но полностью раздеться и отжать белье у Слесаренко не хватило духа. Мартынов мог в любую минуту спуститься, голым за ним не побежишь.
– Зав, ты здесь? – послышался снова голос.
– Здесь, – еле откликнулся негнущимися губами Слесаренко.
– Ты, помнится, в сардины влюблен? Держи, я тебе бутербродик сработал.
Наземь шлепнулся бумажный пакет. Он лежал метрах в двух, смутно белея в темноте. Слесаренко с минуту глядел на пакет, потом осторожно раскрыл его. Между двумя ломтями хлеба было зажато три сардины. Слесаренко съел подарок, теплее не стало, но бодрости добавилось.
– Зав, как чувствуешь себя? – допрашивал неугомонный Мартынов.
– Подходяще, – ответил Слесаренко и хмуро добавил: – Подкупал меня если, так не надейся. Не на того напал, понял?
– Простое человеколюбие. Привык по-братски заботиться о сторожах. Теперь, зав, ты меня не отвлекай. Приступаю к работе.
– Какая работа на трубе?
– Нормальная. Буду передавать шифрованное донесение. Так и озаглавлю: «Операция на трубе».
– Труба твоим операциям, вот что!
– Не сразу, директор, не сразу. Три, четыре важных донесения еще отстукаю. Тут у меня милая книжечка, все самое важное в ней записано – сейчас выберу нужный текст.
– Сам признаешься – шпионская книжка…
– А чего перед тобой запираться? Ты не опасный… Так, так. Отличный кусочек. Эй, зав, вспоминаю, как жену твою зовут, Ниной?
– Нина Трофимовна. – Слесаренко покоробило столь непочтительное отношение к его супруге.
– Трофимовна – длинно передавать. А вот Нина – это можно!
И опять в трубе повисло молчание. Темнота стала такой густой, что казалась плотней воды. Холод усилился, стало совсем невтерпеж. Побегать бы, подумал Слесаренко и стал выбираться наружу.
На воздухе было еще холоднее, чем в трубе. Ветерок, хоть и маленький, жег сквозь мокрую одежду. Слесаренко сделал шаг, другой.
Неподалеку послышалось стрекотание мотоцикла, блеснули фары. Заведующий, пошатываясь, двинулся к мотоциклу и завопил:
– Сюда! Сюда! Я тут…
Споткнувшись, он упал и не сумел сам подняться. Милицейский мотоцикл с коляской остановился рядом. Молодой милиционер помог Слесаренко стать на ноги.
– Мокрый вдрызг, – констатировал милиционер деловито. – Где так угораздило?
– Миленький, в самый раз ты! – бессвязно бормотал Слесаренко. – Такое дело, понял? В Преголю швырнули! И кто, представляешь? Шпион! Непредставимо же!
– Шпион?
– Шпион! Диверсант. Сперва топил, потом спас. Молодой, черноволосый, пальто тоже черное. И теперь забрался на трубу. Донесение передает по радио. Все важные секреты!
– Важные секреты, говорите? А о чем, не знаете, гражданин?
– О моей жене, Нине Трофимовне, по радио шифровкой… Это одно знаю.
– Ясно, – сказал милиционер. – Если о Нине Трофимовне, так только – шифровкой… Дохните-ка на меня, гражданин.
– Да нет, ты послушай!
– Уже слышал. Одни пьют до белых слонов, другие – до зеленых чертей, а чтоб до шпионов на трубе – впервые встречаю. Садитесь в коляску!
Милиционер вежливо, но властно взял Слесаренко за руку.
– Уйдет же! – возопил заведующий. – Мартынов он! Из моря вылез. На трубе сейчас. А спустится…
– Ясно, ясно! Шпион. Диверсант Мартынов. Вылез из моря. В воде вас топил, потом из воды вытаскивал. Сейчас на трубе передает шпионское донесение о вашей жене. А спустится, устроит диверсию в руинах. Говорю вам, все ясно. Сопротивляться не надо. Садитесь спокойно.
Говоря все это, милиционер хладнокровно подтаскивал заведующего турбазой к мотоциклу.
– Убежит! – со слезами надрывался трясущийся Слесаренко. – Пойми, убежит же!
– Далеко не убежит. Доктора живо поймают… Я вас застегну, чтобы не продуло. Держитесь крепко.
Поселок был недалеко, мотоциклист домчал туда минуты за три. В дежурке сидел у телефона сержант. Он только поглядел на Слесаренко и убежал в соседнюю комнату, а оттуда вернулся с комплектом белья и поношенной, но чистой одеждой.
– Переоденьтесь, гражданин. Несчастный случай?
– Да вроде, – сказал улыбающийся милиционер. – Многовато газу дал. – Он выразительно щелкнул по воротнику. – Всякая блажь теперь мерещится.
– Не блажь, – сказал Слесаренко с обидой. – Жуткая истина, вот что.
Милиционер коротко передал рассказ Слесаренко. Сержант засмеялся, но, поглядев на отчаянное лицо заведующего турбазой, посерьезнел и сказал сочувственно:
– Не тревожьтесь, товарищ! Бывает, конечно. Но медицина теперь, доложу вам…
Зазвонивший телефон прервал сержанта. Он сказал: «Дежурный слушает!» – и лицо его окаменело.
– Понимаю. Обнаружен в районе заброшенного пивного… Одну минутку. – Он быстро спросил Слесаренко: – Где твой гад заховался? Живо! Его уже ищут.
– На трубе! – закричал Слесаренко, ликуя, что наконец ему поверили. – Передай – на трубе!
– Координаты такие – заводская труба! Один товарищ только что оттуда – самолично беседовал… – сказал сержант в телефон. – Можете прямо туда. Мы тоже выходим. – Он схватил шинель и шапку, ощупал, на месте ли револьвер. – Пошли, живо!
Первым выскочил милиционер, вторым сержант, а за ними Слесаренко. Заведующий турбазой снова – уже без подталкиваний – влез в коляску, а сержант поместился сзади.
На развилке дорог мотоцикл осветил шедшую навстречу без огней машину. С нее соскакивали пограничники. Слесаренко узнал лейтенанта Петрова.
– Сюда, сюда! – сказал сержант, углубляясь в туннель, образованный двумя рядами лип, сомкнувшихся кронами над узкой мостовой. – Идите за мной.
– Не сюда, – запротестовал Слесаренко. – Я за ним по берегу бежал.
– По берегу он шел, чтобы не увидели, а дорога – здесь. – Сержант, вынув револьвер, прибавил шаг.
Через несколько минут труба была оцеплена. Лейтенант, таясь за стеной, навел бинокль на вершину трубы. Ничего не увидел. Если Мартынов не убежал, то обходился без света. Лейтенант шепотом приказал солдатам идти за собой. В это время из лаза выскользнула человеческая фигура. Лейтенант проворно шагнул назад, в укрытие. Слесаренко снова затрясся, но уже не от холода, а от злости – он узнал коренастого Мартынова.
Мартынов, останавливаясь и прислушиваясь, передвигался вдоль стены. А когда он хотел повернуть в сторону леса, его схватили сразу четверо.
– Тихо! – сказал Петров. – При попытке к бегству, ясно?.. – Он проворно защелкнул наручники и осветил фонарем лицо арестованного. – Он?
– Он! – сказал Слесаренко. – Точно, он. Выпивал со мной, о моей Нине Трофимовне шифровал… Еще не было на свете такого паразита!
Мартынов улыбнулся Слесаренко, как лучшему другу.
– Переодеться успел? Теперь могу не тревожиться, что заболеешь.
– Теперь о себе тревожьтесь, Мартынов, – сухо сказал лейтенант.
