Текст книги "Взрыв"
Автор книги: Сергей Снегов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Озеров, высокий, пожилой, неторопливый человек, сидел у телефона. Маша сразу определила, что их вызвали не на совещание, а для простого разговора, – дверь кабинета была раскрыта, в кабинет свободно входили и выходили работники шахты. На диване полулежал Семенюк – главный энергетик, одновременно замещавший главного механика. Его больное опухшее лицо было бледно, он тяжело дышал. Судя по запачканной спецовке, он только что вылез из шахты. На боковине дивана сидел Камушкин, Маша отвернулась от него. В стороне, у окна, разговаривали два человека – лысый маленький Симак и маркшейдер шахты Синев. Прервав разговор, Синев с живостью поклонился Маше, она улыбнулась ему.
Озеров кивнул Маше, чтобы она подошла поближе.
– Давайте поглядим, – сказал он, надевая очки. – Ну, конечно, декадный план провалили. Вот так у нас и идет: первая декада – плохо, вторая – хуже, потом штурмуем до седьмого пота. Сколько это будет продолжаться?
Симак негромко отозвался:
– До тех пор и будет продолжаться, пока не закончится капитальное переоборудование шахты. Одного вы не хотите понять, дорогие товарищи, – людям страшно работать в ваших забоях.
– В наших забоях, Петр Михайлович.
– В ваших забоях, – настойчиво повторил Симак. – Я не могу принять на себя ответственность за все безобразия, что тут развели, я с самого первого дня твердил и продолжаю твердить: обо всем вы помните – о лесе, о кабелях, о машинах, – только о человеке забываете. А человек остается человеком – он требует, чтобы думали и о нем.
Озеров примирительно проговорил:
– Зачем такие преувеличения? Все, что необходимо для безопасности рабочих, обеспечено. В меру наших сил, конечно. Убрать метан из шахты мы не можем.
Мациевич присел рядом с Семенюком. Он молчал, настороженно следя за порывистым Симаком. Тот продолжал, все более возбуждаясь:
– Весь вопрос – какова мера сил. Что взрывобезопасное оборудование установлено во всех опасных местах – это хорошо. А что не торопятся всю шахту оборудовать подобными механизмами – плохо. Знаю, знаю, что ты скажешь: нет оборудования, заказано, но не пришло, придет – установим. Это не ответ, Гавриил Андреевич, рабочий не понимает такого ответа. Он знает – сегодня это место безопасное, а завтра, может через минуту, здесь хлынет метан, как он хлынул на стовосьмидесятом горизонте. И точка – нет твоей безопасности. Вот о чем думают люди, спускаясь под землю. Неужто такие мысли помогают работать?
Маша с интересом слушала Симака. Она бывала на больших совещаниях, там много говорили о том же самом, но это были иные речи, официальные и осторожные. И там не ссылались на то, что люди боятся, там доказывали, что бояться нечего – все меры приняты. Хлынувший из недр метан составлял самую большую проблему на шахте. Его никто не ждал, геологическая разведка показывала, что метан в толщах вечномерзлых грунтов и горных пород отсутствует, он попадался иногда в пятом угольном пласте, но это было под вечной мерзлотой, в слоях пород, согреваемых глубинным теплом земли; выработки находились много выше этих опасных горизонтов. Пять лет шахта работала в нормальных условиях, она и проектировалась в расчете на эти нормальные условия – ее оборудовали обычными механизмами, не приспособленными к взрывоопасной среде. Первые признаки метана появились четыре месяца назад, а через две недели после этого на самом нижнем – стовосьмидесятом – горизонте из толщи замерзших пород неожиданно хлынули газовые фонтаны. Несчастья не произошло, но добычу угля пришлось прервать на две недели: на нижних горизонтах спешно устанавливали завезенные самолетами взрывобезопасные механизмы, в вентиляторной монтировали второй мощный вентилятор. Были приняты и другие меры: строгий контроль за концентрацией рудничного газа в воздухе, обучение рабочих, изменение методов работы. Только на самых высоких горизонтах, куда метан не прорывался, еще стояли обычные механизмы, не приспособленные для работы во взрывоопасной среде. Именно об этом и говорил Симак – он требовал срочного переоборудования всей шахты. Он сказал с глубоким убеждением:
– Я двадцать три года, с детских лет, толкусь под землей, два раза попадал в обвалы и знаю твердо – важнейшим элементом высокой производительности труда шахтера является его уверенность в собственной безопасности. Погибать никто не хочет, вот и получается – если человек за жизнь боится, работа идет плохо, везде ему ужасы чудятся.
Озеров с досадой возразил:
– Что же, шахту закрывать, пока придут все заказанные механизмы? А кто наши заводы коксом снабдит? Удивляюсь, Петр Михайлович, вместе же на бюро голосовали – начать работы.
Симак немедленно вскинулся:
– Правильно, голосовал. Кокс нужен комбинату, шахту останавливать – не выход. Но за вашу медлительность не голосовал. А вы успокоились: нет оборудования – не надо. Я на твой вопрос отвечаю: дотоле и будет тянуться эта волынка с плохой выработкой, пока вы сами тянете. У нас, в Донбассе, если над шахтой нависнет угроза, мы министров за горло хватаем – немедленно давай все, что требуется. Ничего, ни разу не обижались…
– Разрешите мне, – ледяным тоном сказал Мациевич. Он не глядел на раздраженного, взволнованного Симака. – Уважаемый Петр Михайлович ссылается на свой двадцатитрехлетний шахтерский стаж и особое понимание шахтерской психологии. Я бы не позволил себе касаться этого, если бы товарищ Симак сказал это случайно. Но я уже третий раз слышу об этом удивительном стаже. Лично я считаю за собой девяносто три года подземной работы – сорок два года моего деда, Войцеха Мациевича, сгоревшего при подземном пожаре на одной из шахт Домбровского бассейна, тридцать семь лег – отца, Ивана Войцеховича, шесть раз попадавшего в обвалы, взрывы и пожары, ныне орденоносца и заслуженного пенсионера на Урале. И, наконец, мой собственный стаж – четырнадцать лет. Правда, я не попадал ни в пожары, ни в обвалы – на тех шахтах, где я работал и которыми руководил, подобных безобразий не происходило, чем, кстати, я только горжусь. Думаю, что соображения представителя трех поколений шахтеров также имеют некоторый вес, хоть собственный мой стаж несколько и уступает стажу товарища Симака.
Это было сказано зло и беспощадно. И без того возбужденный Симак стал багровым, он порывался прервать Мациевича. Озеров останавливал его предостерегающим и укоризненным взглядом. Мациевич не торопился, он наносил удар за ударом. Так сражаются только с личным врагом, даже Маша видела это ясно. Маша сочувственно поглядела на Симака, ей было жалко этого живого и, как она знала, отзывчивого человека, которого так безжалостно разносили.
– Теперь о самом важном – о страхах наших шахтеров, – продолжал главный инженер, – Отсутствие страха и вообще хорошее настроение шахтера товарищ Симак склонен считать чуть ли не важнейшей производительной силой. Но оно, это так называемое хорошее настроение, вещь неконтролируемая: у разных людей оно зависит от тысячи разных причин – здоров ли, не поссорился ли с тещей, вкусным ли завтраком накормила жена, любит ли подруга, понравилось ли вчерашнее кино и прочее и тому подобное. Может быть, товарищ Симак научит нас, как учитывать все эти факторы и, главное, как воздействовать на них? То же и о страхах. Мало ли кому что может померещиться! Люди бывают трусливые – эти всего боятся, везде находят повод для нежелания работать. – Мациевич быстро и гневно взглянул на Симака, голос его, однако, не потерял спокойствия. – И еще бывают другие люди – смелые, просто здравые. Мы, руководители, составляем наши производственные программы одинаково для всех людей – трусливых и смелых, глупых и умных. Субъективные различия не могут быть учтены в наших планах. Я ставлю вопрос так: все ли объективные факторы мы использовали для обеспечения безопасности подземных рабочих? И отвечаю на него: да, все. И утверждаю это не как Мациевич, такой же человек, как и другие люди, а со всей ответственностью, как главный инженер шахты, более всех обязанный заботиться о безопасности шахтеров. Все это может– быть подтверждено мнением главного энергетика, руководителей участков, маркшейдера…
Он властно указывал рукой на Семенюка, Синева и Камушкина. Семенюк заворочался на диване и простонал:
– Каждый день про одно, как не надоест! Тысячу раз уже говорили – никаких поводов для опасений, все организовано, что требуется… И откуда только эти глупые слухи? Ну и пусть газ прорвется в верхние горизонты, что из того, Петр Михайлович? Появление метана еще не катастрофа, три четверти шахт Советского Союза работают на газовом режиме. Ты, что ли, этого не знаешь?
Синев, покосившись на Симака, пробормотал что-то невнятное, он, похоже, не хотел вступать в спор. Камушкин засмеялся и стукнул ладонью по дивану.
– За своих ребят я ручаюсь, – объявил он уверенно. – Одного боятся – как бы бухгалтера не ужали при расчете, тут приходится крутые меры принимать. Нормы выработки тоже не очень правильные. А насчет взрыва – даже близко такая мысль не бродит.
– Именно, – подтвердил Мациевич. – Настоящий шахтер думает о выработке, а не о выдуманных опасностях. Пусть товарищ Скворцова доложит вам, какова разница в выполнении сменных заданий у лучших и худших рабочих. Вот о чем нужно говорить: как подтянуть отстающих. Боюсь, – закончил он, – что все это свидетельствует не о технических просчетах, а о недостатке политической работы с массами. Простите, что я вторгаюсь в эту область, в мою область также вторгаются…
Маша огласила сделанный ею сравнительный расчет выработок лучших и худших рабочих. Цифры ее произвели впечатление, даже Семенюк приоткрыл закрытые от усталости глаза и покачал головой. Мациевич встал.
– Надеюсь, я больше не нужен вам, Гавриил Андреевич? – спросил он официально. – Разрешите нам уйти со Скворцовой?
Он поклонился каждому, удаляясь. Его поклон Симаку был особенно вежлив и глубок. После ухода Мациевича Симак стукнул ладонью по столу и с досадой воскликнул:
– Три поколения шахтеров – и ведь не врет, черт его дери! Откуда же у этого потомственного рабочего такой гонор?
– Ты меньше обращай внимания на его гонор, – посоветовал Озеров. – Я к нему привык, он по-своему, я по-своему – ничего, ладим. А человек он дельный – настоящий техник.
– Все вы народ дельный, – сумрачно отозвался Симак. – Только дело у вас идет неважно – одна беда. Не хотите согласиться, что не в одной технике вашей дело, имеются и другие моменты.
Раздражение еще сидело в нем, он сердито обратился к Камушкину:
– Ты тоже хорош – рыцарь без страха и упрека! Дня не проходит, чтоб не похвастался – то достижениями, то людьми, то перспективами.
Камушкин не растерялся, он подмигнул парторгу и рассмеялся.
– Именно, Петр Михайлович, а ты разве не знал, что у нас на участке все особенное – не как у других.
Мациевич, выйдя за дверь, жестом пригласил Машу к себе. Она остановилась посреди его кабинета, не присаживаясь. Мациевич, склонив голову, хмуро прохаживался по дорожке. Он долго не начинал разговора.
– Конечно, Симак прав, – сказал он неожиданно. – Люди побаиваются. Неправ он в другом – что мы должны считаться с этой боязнью. Мы обязаны разогнать пустые страхи, а не ориентироваться на них. В первую очередь он сам это обязан сделать. Прошу вас, Мария Павловна, разнесите вашу сводку производительности отдельно по участкам – проверим, насколько падает производительность в опасных местах.
Маша думала, что он даст ей еще задание: он не отпускал ее. Словно забыв, что она еще находится в кабинете, он прохаживался взад и вперед, уставясь глазами в пол. Она прервала его размышления:
– Скажите, Владислав Иванович, я давно хотела спросить… Я, конечно, знаю, что означает атмосфера, насыщенная рудничным газом, – вечная опасность взрыва. Насколько эта опасность реальна? Ведь в шахту вдувается наружный воздух – свежая струя во всех разработках. Чего же бояться?
Замкнутое лицо Мациевича вдруг осветилось улыбкой, даже голос его подобрел. Он словно стряхнул с себя задумчивость и заговорил с оживлением:
– Именно так, Мария Павловна, и на этот раз вы угодили в самую точку – свежий воздух выносит метан наружу и предохраняет от возможности взрыва. И пока вентиляторы работают исправно, опасность невелика. Конечно, могут появиться местные скопления газа, их нужно немедленно ставить под свежую струю воздуха. Свежая струя – это самое радикальное средство защиты. Другое средство – предохранение от пламени, искр, трения, строжайший запрет курения, спичек, свечей, исправные электрические контакты и прочее. Нужно совпадение сразу трех причин – исчезновение свежей струи, появление в данном месте метана и вспышка пламени, чтобы произошло несчастье. Каждому понятно, как маловероятно подобное трагическое совпадение трех независимых явлений, – именно поэтому мы, руководители шахты, уверены в безопасности работ. Уверенность эту нужно передать каждому рабочему – разумно передать, чтобы люди поняли, что безопасность зависит и от них. Это, между прочим, и называется – работа с массами. А если несчастье произойдет, размеры его трудно предугадать. Несчастья бесконечно разнообразны, катастрофа на катастрофу не приходится. Позволю себе привести один пример. В 1942 году в Маньчжурии, на угольной шахте, оккупированной японцами, произошел самый крупный во всей истории угольной промышленности взрыв. В одной из разработок взорвался метан, в штольнях начались пожары. Что нужно было сделать? Нужно было нагнетать в забои свежий воздух, чтобы люди не задохнулись. Но это значило разносить по выработкам пожары, терять драгоценный уголь и доходы акционеров. Управляющий принял решение спасти шахту для хозяев. Он остановил вентиляторы, приговорил к смерти тысячу пятьсот человек, ничто их не могло уже спасти. Когда шахта была раскрыта, из нее неделями выносили трупы, целая стена трупов окружала шахтный ствол – люди добрались сюда из самых отдаленных забоев и здесь погибли от удушья. Вы понимаете, Мария Павловна? Ни один из этих людей не погиб бы, если бы управляющий был человеком, а не безжалостной машиной для наживы.
Он кивнул головой, отпуская Машу.
4В коридоре Маша столкнулась с Синевым – он выходил от Озерова. Синев остановился и задержал Машу. Маше нравился этот красивый, умный, вежливый юноша. Он был сравнительно молодым работником шахты, приехал в Ленинск всего за год до Маши – сразу после окончания института – и теперь руководил всей сложной маркшейдерской службой крупнейшего подземного предприятия комбината. Случайно он оказался первым человеком, которого Маша встретила, когда пришла с направлением отдела кадров. Синев предупредительно проводил ее тогда до самых дверей директора. Так начавшееся их знакомство продолжалось и дальше и постепенно перерастало в дружбу: они виделись каждый день в управлении, уже несколько раз ходили вместе в кино. Еще не было случая, чтобы, повстречавшись, они не поговорили минут пять. Сейчас, озабоченная и недовольная, она прошла мимо. Изумленный, он окликнул ее:
– Что случилось, Маша? – спросил он, догоняя ее. – Вы не хотите разговаривать со мной?
– Что вы, Алеша! – отговорилась она. – Просто я очень занята.
Он смотрел на нее, улыбаясь. Он сразу понял, почему она холодна. Положив ей руку на плечо, он проговорил добродушно:
– А может, вы рассердились, что я промолчал, когда Мациевич апеллировал ко мне? Не отпирайтесь, я все видел – вы сразу покраснели и отвернулись, словно я совершил что-то очень плохое. Мне показалось даже, что вы тотчас меня возненавидели.
– Ну вот еще тоже – возненавидела! – возмутилась Маша. – Но если говорить правду, я была очень удивлена, Алеша. Ваше мнение, как маркшейдера, имеет первостепенное значение в этом вопросе, и вы не имели права отмалчиваться, хотя бы пришлось кое с кем и поссориться.
Он сразу стал серьезным.
– Это не совсем так, Маша. Именно потому, что мое мнение во многом является решающим, я должен его высказывать осторожно. Вы, к сожалению, рассуждаете так же горячо и так же поверхностно, как мой приятель Павел Камушкин. Он мне сказал после вашего ухода: «Тебе бы в послы идти, а не в техники – дипломатничаешь, Алешка!». Но вы не Павел, тот ни с какими аргументами не считается, вам же я постараюсь доказать свою правоту.
Они отошли к угловому окну. Синев продолжал с той же серьезностью. Правильно, он не поддержал Мациевича, со стороны это может показаться трусостью – не хочет, мол, портить отношения с парторгом шахты. В действительности же у него были серьезные основания поступать именно так. Обе спорящие стороны по-своему правы. Мациевич утверждает, что проведенные в жизнь меры уже сейчас обеспечивают безопасность работ. И это верно – метан обезврежен. Симак же требует доведения начатых мер до конца – против такого требования спорить тоже трудно. А вокруг этих простых и очевидных истин нагромоздили горы личных дрязг – до истины нелегко добраться, особенно непосвященному. Он твердо решил ни одну из враждующих сторон не поддерживать, пусть уж они дерутся, если без этого не обойтись, дело только выиграет, если Симак заставит Мациевича поторопиться с переоборудованием, а Мациевич убедит Симака, что безопасность достигнута.
Маша не подозревала, что такие серьезные соображения руководили Синевым. Она мысленно упрекнула себя – нет, в самом деле, у нее невозможный характер, нельзя с таким недоверием относиться к людям.
Чтобы скрыть свое смущение и раскаяние, она торопливо сказала:
– Значит, вы тоже считаете, что в шахте полностью безопасно?
– В глубинах земли всегда опасно, – рассудительно заметил Синев. – Над головой тысячи тонн породы – под голубым небом, конечно, спокойнее. У кого нервы слабые, тот должен оставаться на поверхности. Да вы сами это хорошо знаете, вы ведь спускались в нашу шахту.
Маша сказала озабоченно:
– В ближайшее время мне придется поработать в забоях – конечно, не обушком, я займусь хронометрированием. Вы не проводите меня на нижние горизонты?
Он с готовностью отозвался:
– Разумеется, провожу.
Был конец рабочего дня, коридоры наполнялись собиравшимися домой служащими. В комнатке бухгалтерии никто не поднялся, сейчас только начиналась настоящая работа – без помех со стороны. Маша тоже села за расчеты – выполнять новое задание Мациевича. Все предварительные итоги были у нее собраны, она быстро расчертила формочку и стала заполнять ее цифрами. Она придирчиво проверяла каждую цифру, спор в кабинете Озерова из психологии превращался в экономику. Все объяснения Симака подтверждались: на нижних, самых опасных горизонтах шахты, средняя выработка падала, там хуже всего выполнялись нормы. Да, конечно, в местах, где человек опасается за свою жизнь, работа не ладится – именно это говорил Симак, именно об этом твердили ее данные. Она вспомнила и упрямые слова Мациевича: «Страхи рабочих свидетельствуют о плохой политической работе среди них». Кто же, однако, прав? Неужели оба они правы, как думает Алексей? Маша показала новую свою сводку Комосову; тот бросил на нее взгляд и свистнул.
– Молодец, Маша! – сказал он одобрительно. – Вот теперь и сами вы показываете, что не одна крепость пород имеет значение при выполнении норм, еще и крепость духа важна. – Он поднял на Машу усталые глаза. – Вы бы шли домой, уже все, кроме нас, несчастных, убрались. Ничего, послезавтра отыграемся: возьмем по три выходных на брата за переработку и – кто куда, а я на охоту. Сейчас последние дни, пока солнце не ушло под землю, бить куропатку в тундре.
Маша знала, что Комосов страстный охотник, он мог сутками пропадать в горах. Ей было неудобно уйти, оставляя соседей над долгой работой. У нее, как и у них, хватало забот, она не справлялась с ними в положенные восемь часов трудового дня. Она все больше понимала, что служба вовсе не такова, как представлялось ей прежде: перевешивай номерок и переносись в иное существование. Служба – ее служба во всяком случае – была чем-то совсем иным. Это была моральная ответственность, упавшая ей на плечи, номерок перевешивался, а ответственность оставалась. Сегодняшнее столкновение с Камушкиным не было случайностью, такова природа ее работы – столкновений с людьми не избежать. Каждый ее расчет, каждый вывод, сделанный на основе ее расчета, немедленно превращался в труд и зарплату рабочих, она что-то набрасывала карандашиком, цифры и линии вторгались в жизнь многих людей, радовали или огорчали их, подталкивали их вперед или гирей висели на ногах. И все яснее Маша понимала и то, что ей нельзя отсиживаться за столом; раз уж она занялась таким близко всех касавшимся делом, нужно делать его там, где трудились те, работу которых она анализировала. Она вспоминала старенькую шахту своей студенческой практики – вот уж зловещее и отвратительное место, нора крота, протянувшаяся на километры, сырая и затхлая. Она рассердилась на себя за эти праздные мысли. Нет, никто не посмеет ткнуть в нее пальцем и посмеяться: «Только чистенькую работу обожаете, девушка!»
Теперь она размышляла над планом задуманного исследования, набрасывая его на бумаге. Мысль о таком исследовании явилась ей во время разговора с Камушкиным. В самом деле, чего проще: не верите в обоснованность технических норм? Она обоснует их с секундомером в руке, непосредственно на рабочем месте шахтера, не за письменным столом – кончено тогда со всеми вздорными разговорами! Однако была и другая сторона, сейчас Маша ясно видела эту другую сторону. Нет, дело не только в том, что нужно будет спуститься в шахту, провести там несколько дней, может быть, недель. Новая огромная ответственность стояла за ее решением: она задумала проверить, кто прав – книги и инструкции, обосновывающие технические нормы, или те, кто нападает на эти нормы как нереальные. Ей придется критически повторить кропотливую работу целых институтов, бригад ученых – не слишком ли много она берет на себя? Но если она этого не сделает, нормы, не приспособленные к местной обстановке, останутся книжными, их будут оспаривать, оправдывать их нереальностью всякие собственные неполадки. У Маши было чувство пловца, поднимающегося на только что выстроенную необычно высокую вышку – можно и разбиться и поставить новый рекорд.
