Текст книги "Хрононавигаторы (сборник)"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– А если что-либо из твоей информации будет неинтересно или, что хуже, полезно для нас? Тогда тебе придется немедленно расстаться со своим краткосрочным существованием.

– Кое-какие мелочи моей жизни могут быть вам малоинтересны, согласился Бах. – Но не буду злоупотреблять скукой. Зато гарантирую собственной головой бесполезность даже интереснейшей информации.

– Гарантируешь собственной головой – это внушительно! Принимаю твое предложение. Немедленно приступим к извлечению из тебя всего интересного и ненужного для нас, что ты успел накопить за жизнь.

Бах быстро сказал:

– Предупреждаю: рассказ займет не один ваш день, ведь перевести в слова все события моей жизни...

Ватута презрительно прервал его:

– Переводить всю свою жизнь в слова? Даже у нас, имеющих в запасе бессмертие, не хватит терпения слушать. Мы не услышим, а увидим твою жизнь. – Ватута повысил голос: – Где Кун Канна, министр Прогнозов и Ведовства? Пусть он говорит так, чтобы его понял и пришелец. Почему я не вижу Кун Канны?

Уже не речью, а телепатированной мыслью до Баха донеслось:

– Повелитель, я всегда рядом. Прости, что не осмеливаюсь попадаться на глаза, твое величие ослепляет меня.

– Прощаю. Выдвинись.

К властителю засеменил худыми ногами дилон – проволочил облезлый хвост по камню, плотно ухватил десятью пальцами одной руки десять пальцев другой, удлинил обе руки и сложил их, сплетенные, к ногам Ватуты вероятно, высший знак покорности и послушания, подумал Бах.

Ватута недавно назвал Кун Канну величайшим из Конструкторов Различий, но на Старейшин министр Прогнозов и Ведовства походил лишь отдаленно: те, хоть и немолодые, были еще в теле – этот выглядел увядшим старцем; те держались величественно – этот униженно горбился; те транслировали свои мысли с важной неспешностью – у этого даже мысли, так показалось Баху, от торопливости заплетались. Бах на миг закрыл глаза от сострадания к жалкому пленнику, словно в насмешку наделенному высоким званием министра.

– Кун Канна, доложи поведение старого глупца Гуннар Гунны на ближайший срок, – повелел Ватута.

В мозгу Баха зачастили ответы министра Прогнозов и Ведовства. У дилонов не проходит ошеломление. Старейшина Старейшин Вещий Старец Гуннар Гунна пребывает в страдании после недавнего удара по Столице. Новые разрушения ввергли его в полуомертвелость. Ни мыслей, ни приказов он не генерирует. На башнях растерянность и тишина. Окончательный прогноз: дилоны ответных атак не предпримут, на это у них нет сил.

– Очень хорошо. Отмечаю перед всеми, что ты постарался провести последний бой на высоком уровне. Теперь скажи, Кун Канна, ты слышал мой разговор с пришельцем?

– Внимал каждому слову и каждой мысли, повелитель.

– Объясни, что с ним сделаешь. Повернись к пришельцу лицом, Кун Канна.

Кун Канна повернулся к Баху не лицом, а боком – похоже, побаивался встать спиной к Бессмертному No 3. Теперь дилон телепатировал свои мысли без спешки. У каждого непрерывно накапливаются воспоминания о разных событиях жизни. Любое воспоминание имеет свой энергетический потенциал сохранения. Большие события высокопотенциальны – прочно внедряются в память, легко возобновляются, иногда самопроизвольно возникают в сознании, когда вспоминать о них вовсе не хочется. События мелкие легко забываются, но и они полностью не выветриваются из мозга. Особым облучением можно восстановить в мозгу любое событие, даже если оно кажется прочно забытым. Но многое так стерто, что для воспоминания о нем нужно облучение большой мощности, а это не всегда безопасно. В общем, легче восстанавливаются важные воспоминания, а не пустяки. В министерстве Прогнозов и Ведовства имеются резонаторы любого калибра – от слабоимпульсных, восстанавливающих лишь сильные воспоминания, до мощных, возобновляющих мелочи.

– Восстановленные воспоминания записываются и ты, пришелец, сможешь собственными глазами увидеть и себя, и все пережитое тобой, собственными ушами услышать свой голос и голоса своих собеседников, – объяснил Кун Канна.

Бах сказал, что это напоминает "прозеркаливание" в зале Предварения. Кун Канна возразил, что там анализировали его характер – каков был в прошлом и каким, всего вероятней, станет в грядущем, а здесь – только восстановление событий жизни: характер человека и события его жизни – вещи не одинаковые.

Ватута встал.

– Тебе ясно, пришелец? В рассказе ты мог одно приукрасить, другое выдумать. Но воспоминание, сохранившееся в мозгу, не знает лжи. Оно может фиксировать ошибочное понимание, но не лукавое вранье. По прогнозу враждебные действия дилонов пока не грозят. Приказываю для рассмотрения жизни пришельца перебазироваться из пещеры Безопасности в рабочий зал.

4

Они опять двигались по городу, сотрясаемому строительством и разрушением, и вскоре подошли к зданию, по виду вполне законченному, но еще не разрушаемому. Ватута первый вошел внутрь.

Огромный рабочий зал, залитый теплым сиянием самосветящихся стен и потолков, был роскошен, как парадные хоромы королей. Для каждого Бессмертного стояло кресло, похожее на трон. У стен высились постаменты, на них покоились разноцветные камни. Бах узнал старых знакомцев: кусок мрамора – на Земле эту белую глыбу не сочли бы достойной экспонирования, но здесь, видимо, мрамор был в чести; а по обе стороны мрамора, на таких же постаментах, красовались два других камня. У Баха даже дух захватило: бесценный зеленый нептуниан, размером с футбольный мяч, и алмаз такой величины, что на Земле его сочли бы невозможным.

И куда археолог ни кидал взгляд, всюду на постаментах, как драгоценные статуи, высились образцы минералов и каменных пород. Ватута воззвал к Баху:

– Садись, пришелец! – и показал на трон рядом с собой.

Бах опустился на трон, подумав, что хорошо бы получить снимок своего как бы восшествия на престол – вот бы посмеялись в Академии Наук! Ватута и Бах разместились в первом ряду, остальные Бессмертные расположились сзади. По левую руку Ватуты, на простом стуле, перед столом с аппаратурой уселся министр Прогнозов и Ведовства. Кун Канна обхватил двадцатью гибкими пальцами какие-то приборчики на столе и обернулся к Ватуте. Вероятно, он что-то протелепатировал властителю, но без трансляции для Баха, а на Баха и не поглядел.

– Начинай, – разрешил Ватута, и обратился к Баху: – Узнаешь ли себя в молодости? Многие не узнают себя, ибо воображали себя другими.

Кун Канна протелепатировал:

– Изображаю детство пришельца, возобновляю воспоминания на самом малом резонансе – только для крупных событий.

Передняя стена зала исчезла. Пропавшую стену заполнило изображение какой-то комнаты. На плите кипела кастрюля, из нее вкусно пахло – Бах отчетливо услышал аромат варева, – а из-под крышки высовывался красный тряпичный колпачок игрушечного гномика. Женщина в халате с возмущением выговаривала рыдающему мальчику, который натягивал штанишки на голый задок:

– Михель, ты получил по заслугам! Разве это хорошо – в суп из свежей косули бросать грязную куклу? Хорошо? Отвечай мне!

– Хорошо! – сквозь слезы упрямо ответил мальчик. – Пусть и Ганс немного поварится. Он любит горячее, ты сама говорила, что гномы опускаются в вулканы и без пара и дыма не живут.

А в стороне стоял рыжебородый мужчина с ремнем в руке и не то гневался, не то смеялся. Женщина обратилась к нему:

– Петер, придется заново варить обед. Ты подождешь?

– Не надо, – сказал мужчина. – Жидкое слей, а косуля, приправленная поркой Михеля, будет от этого еще вкусней. – Он захохотал и весело потрепал мальчишку по плечу, словно не наказывал, а одобрял.

Картина исчезла. Теперь хохотал Ватута – рангуны чувствуют смешное, отметил про себя смущенный неожиданным воспоминанием Бах.

– Интересная, но бесполезная сценка – это хорошо, – сказал Ватута. Мне нравится твой отец, человек.

– Лучшего отца и не надо было, – сказал Бах.

– Продолжай, – велел Ватута министру Прогнозов и Ведовства.

Второе ожившее воспоминание показало того же мальчишку, бредущего по лесу. Мальчик впервые в жизни отправился в дальнее путешествие. Он знал, что отец работает на краю света, так говорил сам отец. Мальчик понимал, что край света сразу за лесом. Но, наверно, он прошел далеко за край света: отца нигде не было, лишь попадались группки туристов. Мальчик выбрался на береговой простор. Над ним высилась угрюмая громада горы Бастай – отец много рассказывал сказок и о ней, и о соседних горах. Внизу – кружилась голова от страшной глубины – серебряной лентой струилась Эльба. Мальчика заполнила красота мира. Все было так хорошо, что трудно стало дышать. Мальчик, очарованный до неподвижности, вбирал в глаза все, из чего складывался восхитительный мир: поросшую лесом гору, крутые берега, сияющую, как небо, реку внизу... Позади раздался сердитый голос отца:

– Вот он где, негодник! Три часа расспрашиваю всех туристов, не видели ли они моего сорванца. А он на обрыве и поплевывает с высоты в Эльбу. Мне кажется, ты вполне заслужил новую порку, Михель. Как ты к этому отнесешься, хотел бы я знать?

Мальчик показал на реку и сказал:

– Папа, как красиво!

Мужчина присел рядом с мальчиком, помолчал и сказал:

– Да, очень красиво, ты хорошо это увидел, Михель.

Мальчик горячо сказал:

– Когда вырасту, я буду лазать по горам, переплывать реки, проходить сквозь леса... Всю Землю увижу и узнаю!

– Это еще нескоро, Михель. Пока пойдем домой, мама тревожится. Ты не устал? Обними меня за шею, я понесу тебя.

И это изображение погасло. И его тотчас заменило новое. По прекрасному городу Дрездену шагал юноша – невысокий, быстрый, веселый. Сидя в кресле, похожем на трон, Бах понял, что это он сам, но не узнал себя в юноше. Ватута точно сказал – Бах был незнаком себе. Проходя мимо музея Цвингер, юноша напевал песенку. Он торопился, ему надо было в другое место, а не в музей, он отлично знал все, что было в музее. Из картинной галереи вышла девушка – и юноша замер. Он потряс головой, чтобы сбросить наваждение. На него шла святая Инеса с картины Хосе Рибейры, висевшей в галерее. Сколько раз он всматривался в это прекрасное лицо, сколько восхищался удивительными волосами, закрывшими коленопреклоненное тело! Это была она, точно она, его юная святая Инеса – только не нагая, а в нарядном платье, и волосы не раскинуты свободной струей по всему телу, а собраны в два ручья на спине.

Юноша повернул за девушкой. Он уже не помнил, куда шел. Во всем мире теперь существовала только одна эта девушка, и было только одно дело идти и идти за ней.

Девушка почувствовала преследование.

– Что вам надо от меня? – спросила она гневно. У нее был звучный голос, низкое контральто.

– Мне нужно смотреть на вас! – Он сам ужаснулся глупости ответа.

– Не терплю, когда на меня бессмысленно глазеют! – Она взмахнула двумя жгутами волос и пошла быстрее.

Он тоже прибавил шагу – она побежала. Бежать за ней по улице он не осмелился. Вдалеке пропадал тонкий силуэт незнакомой девушки, так удивительно похожей на юную страдалицу Инесу с картины великого испанца Хосе Марии Рибейры.

– Важная информация, – насмешливо прокомментировал картину Ватута. Неплохо бы поглядеть, во что девица потом превратилась.

И словно отвечая Ватуте, на экране показалась та же женщина – уже не юная, а представительная дама со светлой косой, дважды обернутой вокруг головы. Она сидела в первом ряду академической аудитории и слушала лекцию профессора Михаила Петера Баха об открытых им поселениях в Месопотамии, построенных почти шесть тысяч лет назад. Она слушала, а он – впервые в жизни – путался в словах. Он сразу узнал ее, хотя с их единственной случайной встречи прошло почти двадцать лет. Он смотрел на нее, думал о ней и мысленно одергивал себя, чтобы не сбиться. После лекции она собралась уходить, он перехватил ее у двери. Он не придумал вопроса умней:

– Зачем вы пришли сюда?

Она спокойно ответила:

– Чтобы услышать вашу лекцию, разумеется.

Он все больше волновался.

– Как вас зовут? Я хочу поговорить с вами.

В ее голосе зазвучал металл:

– Мне кажется, я сказала очень ясно: я пришла слушать вашу лекцию, а не беседовать с вами, профессор.

Картина погасла.

– Вот пока все воспоминания с высоким потенциалом сохранения, Властитель, – донеслось до Баха объяснение министра Прогнозов и Ведовства. – Зато сейчас...

Бах сердито прервал Кун Канну:

– Протестую, Ватута! Ваш импульсатор чудовищно искажает мою жизнь. Ту женщину я видел всего два раза, не знаю даже ее имени. А в промежутке между этими встречами я влюбился в чудесную девушку Ирмгард Вебер, она стала моей женой, у нас трое детей, я люблю их, я люблю свою Ирмгард каждый день вспоминаю их! Никакой объективности! Так вы ничего важного в моей жизни не обнаружите.

Пленный министр смиренно возразил, что задал наименьший уровень резонанса. На этом уровне воспоминания о незнакомой женщине возникли сразу: в них высокий потенциал сохранения, он скажет резче – высочайший потенциал! Для возбуждения воспоминаний о семье нужны импульсы сильней. Конечно, пришелец может внутренним позывом – собственным резонансным импульсом – быстро возобновить в себе любые семейные воспоминания. Но одно – субъективные желания, другое – объективная реальность. Наверно, пришелец запрещал себе думать о незнакомке, вот ему и казалось, что она выпала из памяти. Объективно же воспоминание о той девушке куда глубже прочих воспоминаний – потому сразу возникло при самом малом резонансе, а семейные картины не проявились даже силуэтно.

– Дай резонансный потенциал помощней, – приказал Ватута.

Теперь на экране появилось то, что Бах считал своим семейным счастьем – добрая жена Ирмгард, здоровые дети, веселые разговоры и игры, когда он возвращался из поездок. Бах узнавал себя – всматривался и вслушивался в лица и голоса близких людей... Счастливчик Миша Бах, говорили о нем. Все удавалось: работа, семья, друзья. Но вот память плохо сохраняла картины лучшего в жизни; довольства и удачи не впечатали в нее глубоких зарубин: низкий потенциал сохранения – так это сформулировал пленный дилон, возведенный в сан министра-раба. Всегдашнее и лучшее забывается, мимолетное и неудачное хранится вечно. Для чего он помнит ту женщину? Она пришла на его лекцию – тоже думала о нем, тоже помнила его. Почему? Какая бессмысленная трата энергии памяти! А если не бессмысленная? Тогда что в ней? Или это сумрачный мост, переброшенный от островка достигнутого через бездну неосуществимого на широкие просторы желанного? Или только ценой такой траты энергии на воспоминания о неосуществленном и сохраняется вечный призыв к тому, чего нет, – в иной мир, в иные края духа? Бах припомнил стихи Эмиля Верхарна, он часто в детстве читал про себя эти древние строки, не понимая, чем они покоряют его, – возможно, Ощущал сопричастность души поэта своей собственной душе. Он снова, мыслью, повторил эти восемь и радостных, и горестных строк:

Жили-были на свете юный принц и царевна,

Но поток разлучал их, грохочущий гневно,

И моста не бывало – разве тонкая жердь

Где-то там, где с землею сливается твердь.

Но любили друг друга юный принц и царевна

Потому ль, что стремнина угрожала им гневно?

Иль им снилась над бездной повисшая жердь

Где-то там, где с землею сливается твердь?

До Баха донесся резкий голос Ватуты:

– Скучная жизнь. Поищи воспоминаний поярче, Кун Канна.

Покорный голосок министра Прогнозов и Ведовства – даже выраженный одними бесстрастными мыслями, он сохранял униженность – ответил:

– Переключаю на самый малый резонанс. Фиксирую яркое воспоминание о какой-то раскопке.

Бах выпрямился в роскошном, но неудобном кресле. Сейчас он увидит со стороны главное дело своей жизни.

5

– Чудовищно! Невероятно! – энергично высказался Бах, вылезая из котлована. – То самое, что не может быть, но есть! У кого имеются соображения?

Группа археологов, окруживших своего руководителя, растерянно молчала. Ни у кого не было соображений, хоть отдаленно отвечающих парадоксу находки. Лишь один неуверенно пробормотал:

– По-моему, это женщина. Хорошо сохранившийся труп древней женщины.

– Конечно, женщина – вы правы, коллега! И достаточно древняя – трупу три с половиной миллиарда лет. Здесь нет ни одного камешка, который был бы хоть на крохотную сотню миллионов лет моложе.

Бах широким жестом обвел окрестности. На все стороны простиралась полярная тундра. Зеленые болотца сменяли покрытые серым ягелем полянки, сверкали сталью озера. Синеватый камень сопок испятнили бурые пятна мхов. Невысокое солнце заливало холодным светом сугробики снега, уплотнившегося во впадинах и на северных склонах. Мир был уныл до боли в сердце.

Тундра потускнела, ее сменила комната, заполненная книгами и фигурками из разных раскопок, – рабочий кабинет Баха в Академии Наук. Он с нетерпением смотрел на дверь: кого-то ждал. Дверь открылась, вошли двое мужчин. Бах заторопился навстречу.

Один из вошедших – немолодой, широкоплечий, длинноногий, крупноголовый, с темным лицом, тонущем в могучей волнистой бороде, с такой же могучей копной лохматых волос – шагал неторопливо и мощно, как запущенный на прямой ход механизм: по всему, он был не из тех, кто уступает дорогу другим, таких почтительно обходят.

А его безбородый спутник – пониже на полголовы, тонкий, светлолицый, золотоглазый, тоже длинноволосый, но в ярко-оранжевых кудряшках – спешил за товарищем, поминутно сбиваясь с шага. Они являли собой впечатляющий контраст, эти двое: сумрачный могучий мужчина и его ангелоподобный спутник. И голоса отвечали внешности: у одного – колокольные гуды, у другого – флейта; один как бы гремел, другой вроде бы пел.

– Миша, дорогой, как видишь, отозвались на зов! – прогудел мужчина. Только с Латоны – и сразу у тебя!

– Сто лет не виделись! – воскликнул Бах. – Конечно, знал, что откликнешься, но все же нервничал, ибо без тебя... В общем, невозможно без тебя, Анатолий! Такие новости! Садитесь, друзья.

– Знакомьтесь, – сказал мужчина. – Собственно, только ты, Миша, знакомься, тебя не нужно представлять – Михаил Бах всемирно знаменит. Но Аркадий тебе незнаком. Итак, официально: Аркадий Никитин, сперва мой ученик в хронолаборатории, потом мой помощник, блестяще сдал полный курс хронистики – мне сдал, а это, Миша, кое-что значит, – теперь хрононавигатор, хроноштурман "Гермеса", первого трансвременного корабля. Больше о нем ничего не скажу, хотя и мог бы. Говори ты.

– Вы, друзья, наверно, знаете об удивительной скандинавской находке? – начал Бах.

– Только то, что находка удивительна. Не возражаю, если прочтешь нам лекцию о своих изысканиях. Всегда любил твои лекции, Миша.

– Тогда слушайте.

Первыми на место находки явились геологи, рассказывал Бах. В Северной Швеции первозданный каменный щит – древние кристаллические породы Земли образовался еще на раскаленной поверхности и выстоял, не разрушаясь, до нашего времени. Три с лишком миллиарда лет – таков возраст здешних пород. А когда заложили шурф в глубину, чтобы извлечь пробы минералов, геологи наткнулись в недрах гранитов на следы человеческого захоронения и вызвали археологов. "Я сам поспешил туда", – с воодушевлением повествовал академик. В граните обнаружили человеческое тело. Захоронения в обычном смысле не было, останки тела неразделимо слились с гранитной массой. Тело было в своем каменном претворении – и его не было, оно стало из тела камнем. Можно допустить, что расплавленные первозданные породы, застывая, образовали подобие человеческого тела, но в камне нашли все химические элементы реального человека, и сочетания их были точно такими, какими они даны в любом из нас. Облик окаменевшего тела указывал, что погребена женщина.

Вокруг тела, продолжал Бах, обнаружили как бы сгущение растворенных в камне посторонних образований. Их тоже проанализировали. И себе не поверили, когда узнали составы искусственных изделий, немыслимых в естественных гранитах. В некоторых случаях они почти с абсолютной точностью повторяли сверхпрочные стали, в других соответствовали элементам пластмасс, в третьих копировали составы одежных тканей современного производства. И во всех пробах комбинации элементов свидетельствовали о жароупорном выполнении. Вывод был один: необычайные вещества не были расплавлены в толще гранита, ибо могли сохраниться и при температурах более высоких – ведь гранит плавится при 700-800 градусах. И это значит, что они растворились в камне в результате постепенной диффузии. А на это требовалось чудовищное время.

– Проблема возраста находок превратилась в главную, – все больше воодушевлялся Бах. – И оказалось, что возраст окаменевшего женского тела и вещей, уложенных в могиле, сравнимы с возрастом замуровавших могилу гранитов. Нет ни одного признака, ни одного показателя, опровергающего такой вывод. Доныне считалось, что человек появился на Земле около трех миллионов лет назад. Я утверждаю, что уже три миллиарда лет назад человек впервые ступил на поверхность нашей планеты – и это была не полуобезьяна, не питекантроп, а "гомо сапиенс", человек разумный.

– Нет, температура нормальная, – произнес Кнудсен, дотрагиваясь до руки академика. – И глаза не вовсе безумные.

Бах наслаждался произведенным впечатлением.

– Итак, картина рисуется в таких линиях и красках, – снова заговорил он. – Примерно три миллиарда лет назад, когда наша Земля была молодой планетой, снедаемой внутренним жаром, изуродованной чирьями тысяч вулканов, где-то на островах раскаленной суши высадилась экспедиция разумных существ, подобных современным людям. Один из членов экспедиции, по всему – женщина, скончалась. Ее не увезли с собой, а похоронили на Земле. Она была укутана в жаропрочные ткани, около трупа оставили ненужные изделия из жаропрочных пластмасс. В течение последующих тысячелетий на могилу, погребая захоронение, изливалась лава. А затем потянулись уже не тысячелетия, а миллиарды лет. Застывшая лава кристаллизовалась в граниты, и под страшным давлением наваленных на могилу масс произошла взаимодиффузия костей и камня, искусственных изделий и естественных пород. Вот такую гипотезу я представил на суд Академии Наук – для мыслей и домыслов.

– И каков результат, Миша?

Бах выразительно пожал покатыми плечами.

– Никакого! Никто не принял моей гипотезы. Никто не представил убедительных возражений. Никто не предложил другой идеи, объясняющей парадоксы находки. Проблема остается открытой.

Кнудсен размышлял, поджав губы и наклонив голову, – мощные кудри соскользнули с плеч на грудь. Юный хроноштурман переводил взгляд с одного на другого. Кнудсен сказал:

– Миша, а можно ли утверждать, что, кроме твоей скандинавской находки, за все миллиарды лет существования Земли не открыты другие следы человека? Не инопланетного пришельца, а именно человека, нашего земного предка?

– Да, могу! Миллиарды лет Земля не знала людей. Человеку всего около пяти миллионов лет. И он, появившись, был мало схож с современным. Низкорослый, сутулый, длиннорукий, весь в шерсти, с покатым лбом, с глубоко посаженными глазами, с вытянутыми губами – скорей пастью, чем ртом... В общем, полузверь – телесно и интеллектуально.

Великое чудо истории, что эта полуобезьяна так стремительно пробежала все стадии своего физического и интеллектуального совершенствования. Уродливый дикарь превратился в Аполлона и Афродиту. Таков уникальный исторический бег человека. Ни одно другое существо и за несравненно большие сроки не проделало схожего преобразования. Будешь возражать, Анатолий?

– Не буду. Но хочу поразмыслить. Итак, не человек, а инопланетянин открыт тобой в скандинавской тундре. Об инопланетянах твердят уже пять столетий. Следы их ищут повсюду – и пока не находят. А ты нашел! Разрешил мучительную загадку – одни ли мы во Вселенной или не одни? Но разрешил ее, создав такой новый парадокс, что он, мне кажется, полностью опровергает всю концепцию инопланетной экспедиции.

– В чем парадокс находки, опровергающий ее существование?

– В возрасте ее, Миша. В возрасте! Три миллиарда лет. Да это же черт знает что такое! Вдумайся, Миша! Ведь если ты прав, то уже многие миллиарды лет во Вселенной существует могущественная цивилизация подобных нам существ. Они посещали Землю, посещали, несомненно, и другие планеты. И если эта сверхмогущественная цивилизация людей давно погибла, то не могли же исчезнуть ее следы, не менее впечатляющие, чем окаменелый труп твоей скандинавки. А их нет, Миша. Их нет – ни могущественной цивилизации, ни оставленных ею следов.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно! Вот вопрос, на который отвечаю с убежденностью. Конечно, мы не изучили всю Вселенную. Это просто невозможно. Но наши лайнеры, аннигилирующие пространство для сверхсветовых скоростей, углубились в космос на тысячи светолет. Наши астронавты проносились мимо миллионов звезд, высаживались на сотнях планет. Мы познакомились с бесчисленными формами жизни. Но нигде не встречали цивилизаций, равных нам технологически и интеллектуально. Вселенная, в общем, однородна. Знаток, чтобы определить качество вина, нацеживает из бочки один стакан, ему нет нужды выпивать всю бочку. Можно обоснованно утверждать, что и в дальнем космосе мы не найдем того, чего не нашли в ближнем. Хочу тебя огорчить, Миша, – думаю, что во Вселенной никогда не существовало цивилизации, так удивительно похожей на современное человечество.

По лицу Баха казалось, что возражения Кнудсена не только не огорчают его, но, напротив, приносят удовольствие. Бах улыбался, одобрительно кивал. Когда Кнудсен закончил, Бах чуть ли не с ликованием воскликнул:

– Именно то, чего ожидал. Великолепный анализ! Согласен с каждым твоим словом! Ты абсолютно прав.

– Но если я прав, то ты...

– Тоже прав. И сейчас это докажу. Для этого я и попросил вызвать тебя с Латоны. Ты единственный, кто может – и гораздо лучше меня! – превратить мою гипотезу в полную достоверность.

– Воля твоя, Михаил...

– Не перебивай! Формулирую. Ни на Земле, ни в космосе не обнаружено и намека на мощную человекоподобную цивилизацию, тем более возникшую миллиарды лет назад. Но открытие в Скандинавии доказывает, что такая цивилизация существовала и ее представители посещали Землю. В общем, было то, чего не могло быть. И нужно решить непростую задачу: как может быть то, чего не может быть? От имени Академии Наук поручаю решение этой задачи тебе!

– И ты хочешь, чтобы я нашел то, чего не может быть. Не слишком ли много взваливаешь на мои слабые плечи?

– Ровно в меру твоих возможностей. Есть еще один человек, который думает о тебе так же, как я.

– Кто же этот человек, которого ты выставляешь против меня?

– Это ты, Анатолий.

– Ты серьезно?

– Вполне. Ибо ты уже нашел решение проблемы. Правда, пока только гипотетически, а не практически. Но от слов к делу перейти не так уж сложно.

Кнудсен начал сердиться.

– Миша, я не такой любитель парадоксов, как ты. Выпусти свои соображения вторым изданием со списком опечаток.

– Никаких опечаток! Ты говорил, что существа, оставившие тело своего представителя на Земле, не могли быть из нашего космоса. Значит, они были из другой Вселенной. Вот ты и нашел решение проблемы.

Кнудсен медленно проговорил:

– Начинаю понимать. Они из миров с иным течением времени?

– Наконец-то снизошло! Ты стал тугодумом, Анатолий! Еще до того, как ты пустился в иновременность на опытном хронолете "Протей", меня стала мучить проблема иных вселенных – невидимые черные дыры, звезды из антивещества, схлопнувшиеся галактики... А после возвращения "Протея" стало ясно, что Вселенные с иным течением времени существуют реально. И во время раскопок в Скандинавии я уже подумывал об этом. Раз человекоподобных могущественных цивилизаций не существуют в мирах прямого времени, а они все-таки существуют, поскольку побывали на Земле, то, значит, они пришли из миров иного времени. Неотразимое рассуждение, не так ли?

Кнудсен усмехнулся.

– Уж не хочешь ли ты послать нас с Аркадием на поиски человекоподобных цивилизаций в миры с иным течением времени?

– Именно, Анатолий! Академия Наук постановила использовать новый хронолет "Гермес" для рейса в иновременные Вселенные. Таким образом, проверка моей гипотезы станет одним из пунктов вашей рейсовой программы. Будут и другие, но они вне моих интересов.

– Понятно. Теперь скажи – ты вызвал меня, чтобы получить мое согласие на рейс в иновременность?

Бах вдруг смутился.

– Не только. Хочу просить... Возьми меня в члены экипажа!..

– Да ведь ты не хронавт, Миша.

– Изучу. Сам проэкзаменуешь меня. Поблажки не попрошу.

Кнудсен пожал плечами.

– Нужно решение Академии, чтобы включить тебя в экипаж. Конечно, разрешение ты получишь. О чем еще проинформируешь нас?

– Только о том, что тебе предложат взять еще одного человека. Не я назвал эту кандидатуру, но горячо поддержал ее, хотя лично не знаю кандидата – только читал работы, знакомился с научными успехами.

– Кто же этот кандидат, которого ты не знаешь, но горячо рекомендуешь?

– Мария Вильсон-Ясуко, директор геноструктурной лаборатории на Урании. Она создала такие искусственные организмы, что поражаешься. Выдающийся геноинженер Вильсон-Ясуко, так считают в Академии Наук, будет незаменима, когда мы повстречаем новые формы жизни.

По лицу Кнудсена пробежало темное облачко.

– Не уверен, что хотел бы видеть Марию в своем экипаже. Но для удачи рейса это несущественно. Она, конечно, незаменима в своей области. Вы уже говорили с ней?

– Мы не могли вести с ней переговоры до твоего согласия.

– И вы уверены, что она бросит создание новых типов животных ради участия в экспедиции, цели которой очень далеки от ее специальности?

– Надеемся, что она посчитается с просьбой Академии Наук. Пока важно одно: нет ли у тебя возражений против ее участия?

Кнудсен ответил ровным голосом:

– У меня возражения нет.

Эта картина погасла, и сейчас же вспыхнула другая: Бах и Кнудсен вдвоем шли по улице и разговаривали...

Бах с возмущением сказал Ватуте:

– Повторяю снова: ваш импульсатор показывает на экране далеко не самые важные события моей жизни. Против встречи с Кнудсеном и Никитиным не возражаю, она была важна, решалось – быть или не быть хроноэкспедиции в миры искривленного времени. Но ведь происходили события и не менее важные, а где они? Например, мой доклад Академии Наук о скандинавской находке, дискуссии в связи с моей гипотезой, разработка проекта экспедиции, штудирование хронистики, очень сложной науки, – я в математике не силен, а там такая математика! Совещания, заседания, встречи, вызовы, лекции!.. Ничего этого и в помине нет. А взамен вот эта прогулка в музей, которую Кун Канна восстановил на экране. Разговоры о личных взаимоотношениях...

Министр Прогнозов и Ведовства поспешно погасил экран и смиренно протелепатировал: