Текст книги "Заговор против народов России сегодня"

Автор книги: Сергей Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

В результате пренебрежения естественным отбором возникают иные группы. А все иные, с иной биологией и притом экспансивные – биологически опасны. Власть биологически опасного сообщества является антибиологичной властью, что приводит к антибиологичным социальным отношениям, антибиологичному поведению людей из-за этих отношений и в результате – к расширению аномалии.

От корпораций несет гнилью, и главное, к чему должна приучить нация свое самосознание – выявлять эту заразную гниль. Там, где своих-чужих распознают все, чужие корпорации долго не живут.

Родословная

Решающий фактор национального прогресса – естественный отбор: в нормальном обществе биологически лучшие выбирают лучших, и дети их, естественно, относятся к биологически лучшим. Средние (биологически полноценные) выбирают средних, а остальным – что достанется. Такова статистическая картина в общих чертах. В первом случае появляется незначительная группа худших, постепенно сходящая на нет, но все равно существующая перманентно. Во втором случае, если этой группе создать соответствующие условия, она начинает количественно расти, выбивая собственностью или привилегиями новые ареалы. Процесс образования идет до глупости банально: выбирают не тех, кого хочется; отбор естественный идет в первую очередь по внешним и внутренним – духовным и интеллектуальным, т. е. непосредственно связанным с субъектом признакам; отбор искусственный – по имущественно-материальным, иерархическим, клановым – по признакам отвлеченным.

В дореволюционные времен тогда еще существовавшая русская интеллигенция била во все колокола: "Россия больна!". Но так никто и не сказал, чем была больна Россия.

Имя этому явлению – чернь. Россия была больна чернью.

Человек черни не принадлежит к нации, не несет конкретного предопределения и не представляет для нации какой-либо ценности через отсутствие созидательных приверженностей.

Одна из бед интеллигенции в том, что, не давая точного социального анализа, она позволяет путать себя с чернью: "Он – плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист, непрактичный техник" и т. д., и т. п. Откуда это? Этюд о черни? "Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции". Но если это не чернь, то что чернь есть вообще? Можно быть реалистом, можно придерживаться особого мнения, можно знать, наконец, что все и так рухнет; но зачем же участвовать в "бесплодных делах – тьмы"?

Чернь – еще больше, еще многочисленнее: учитель, который по сути не учит, врач, который не лечит, военный, который не защищает, строитель, который не строит – эти вроде бы работают, но через брак производительность равна нулю; горе-инженеры, горе-техники – от этих вообще убытки.

В России советской все вышеперечисленные причислялись к интеллигенции, вливались в интеллигенцию сверху. Прослойка в качестве сточной канавы – это должно было плохо кончиться. Интеллигенции больше не существует. Но до сих пор слово "интеллигент" в народной среде остается по значению близким к словам ругательным.

Комиссары революции грабили не для себя, к тому же они грабили не первыми. А первой своих господ обчистила прислуга. Чернь. Челядь. С этих денег и началось ее триумфальное восхождение.

Теоретически свою родословную корпорации ведут от революционных консорций. На самом деле в гораздо большей степени – от советской бюрократии 20-х гг. Революционеры в этой бюрократии сначала растворились, а потом были еще сокращены в сталинских чистках. В тоталитарной системе выжили именно серые мышки, отличающиеся повышенной приспособляемостью.

Приспособляемость и серость – это критерии отбора. Из всех вариантов изменчивости у власти оказался именно этот. И именно серости в массе чуждо присутствие эстетических начал. Серые не есть качественные относительно не-серых. Качественность опять-таки критерий из инструментов биологических.

Изо всех людей ненациональная государственная система выбрала именно тех, у кого отсутствовала приверженность национальным понятиям красоты. Система оказалась идеальным ландшафтом для серых, как пустыня – для желтых. В результате эти избранные мало того что сами уже были сбоями при естественном отборе, но и наделали ошибок в отборе дальнейшем. Отсутствие у корпоратистов понятия красоты (их дома, одежда, образ жизни) неоспоримо. Но из этого обязательно следует нарушение в биологическом состоянии организма. В механизме естественного отбора. Единственное, что можно предложить в качестве заменителя (красоты) – потребление, сводящееся к оценке эквивалентов. Красота познается в сравнении, и потребление – тоже.

Первое звено – группа, лишенная механизма естественного отбора и снабженная хорошим механизмом выживания. Механизм выживания по наследству не передался – это стоит принять как факт. А отсутствие механизма отбора передалось. Можно предположить, что механизм выживания занимает место механизма отбора – иначе как грызть соседей по популяции; ведь механизм отбора – один из главных аппаратов сохранения своих как нации, механизм "привязки" к своим. Корпоратистам нужно было "оторваться".

В природе механизм отбора не восстанавливается никогда; а полезные качества, искусственно выведенные (например, человеком у животных, знаки породы) – утрачиваются без селекции извне. Так и "полезные" качества корпоратистов, давшие им доминирование в сталинском и пост-сталинском обществах, с третьим поколением снизошли на нет. За первым звеном – главным сбоем – все остальные идут следственно, как вагончики за паровозом.

Корпоратист мыслит категориями не эстетическими, в выборе руководствуясь понятиями престижа, стандарта, и, главное, потребления. Подобное тяготеет к подобному.

Жизнь корпоратистов проходит в повышенном нервном состоянии – это доказано и для прошлого, и для настоящего: их территории всегда хотят отнять или поставить под контроль. Влияние нервного состояния на потомство исключительно отрицательное. Эксперименты на животных показали, что если стрессировать первое поколение, уже в следующем появляются нарушения функций мозга и гормонального обмена. А если стрессировать ущербное поколение – оно вымрет.

Медицина идет вперед, спасая все больше и больше должных умереть. Медицина корпосистемы лучше медицины нации. Должные умереть выживают и дают сбои в своем потомстве. Сбои накапливаются, концентрируются в замкнутом кругу, за счет чего процесс биологического разрушения ускоряется. У корпоратистов уже существуют линии, которые должны были вымереть. Чем не олицетворенная смерть?

Корпоратисты очень редко показывают своих детей – не потому ли, что они страшны, как эта самая смерть? С каждым поколением биологические сбои накладываются друг на друга. Наложение всех вышеперечисленных моментов ускоряет процесс разложения в геометрической прогрессии с каждым поколением. Раскольники продержались больше 200 лет. В чистом виде без социального аспекта нашим корпоратистам жить не больше 80.

Последовательность этапов биологической аварии корпосистемы и заговора можно обобщить следующим образом; в историческом порядке:

1. Концентрация однотипных вариантов изменчивости

2. Специфический искусственный отбор

3. Концентрация присущих изменчивости сбоев

4. Нарушения, вызванные вторичными сбоями при дегенерации механизма естественного отбора

В совокупности масса нарушений и сбоев вызывается следующими причинами:

1. Отсутствие механизма естественного отбора вследствие отсутствия представления о красоте.

2. Медицинские преимущества.

3. Замкнутость, т.е. меньшее число вариантов отбора.

4. Жертвование отбором ради корпоративных интересов, как в династических браках.

Жизнеспособность современных корпоратистов не только не выше, но часто гораздо ниже конкурентов на рынке жизненного пространства. Этим можно объяснить потерю множества ниш при гораздо лучших стартовых условиях.

Психика

Идеология корпоративной системы основана на взаимном узнавании корпоратистами "своих". У них не принято говорить о народе как таковом ни в положительном, ни в отрицательном аспектах. У них нет русофобии. Они просто живут, осознавая, что живут в определенной среде и часть этой среды контролируют. Народ они воспринимают как объективную реальность, с которой иногда нужно считаться. Русские – не враги и не друзья, как и все прочие народы. На среду смешно обижаться, ее невозможно любить. В отношении среды нет добра и зла; люди используют природу, корпоратисты добавляют понятие "природа" нацией. Русские для корпоратистов – как китайцы для русских: все на одно лицо. Их лозунг – "мы живем и должны жить лучше". Все остальное существует только для этого. И это мировоззрение, при всем примитивизме, скорее даже благодаря ему, отличается недосягаемой для всех философских школ завершенностью. Им не нужно думать – у них все решено и расписано, достаточно только выполнять.

Главное наследие, взятое корпоратистами – не деньги, не власть, не собственность. Они знают, что есть два мира, и они четко отличают своих от чужих. У них своя система, а если применить терминологию Гумилева – они субэтнос; они осознают себя и свое место.

У корпоратистов наблюдается субэтническая привязанность по крови и осознание этой привязанности – тяготение к семейно-родовым отношениям в противовес осознанию популяционному. Природный аналог – сбивание в стаи для борьбы с конкурентами. Во всем мире принято грызть чужих; но российские корпоратисты для этого слишком слабы, вот и приходится промышлять "почти своими" по бывшей популяции.

С увеличением суммы наследуемых власти и капитала возрастает степень наследственной зависимости, состояния обязанности и т. д. – элементы комплекса неполноценности. Комплекс неполноценности – эсперанто корпоратистов. Свой своего издалека видит, подобное тяготеет к подобному.

Отличие корпоратистов от иностранных мафиози в том, что мафиози все брали силой, смелостью, наглостью, иногда интеллектом – всё брали сами и никому ни за что не должны. Российские корпоратисты добивались власти заискиванием, подхалимажем, иногда интригами. Но уж когда всего добивались, то не терпели от подчиненных ничего, кроме тех же заискивания и подхалимажа.

Советские органы власти – это полное бесправие внизу и абсолютное всевластие на самом верху. Власть распространяется снизу вверх не пропорционально – по экспоненте. Все семьи корпоратистов прошли через страх, бесправие и унижение – прошли как через сито искусственного отбора. Те, кто на это не соглашался, обычно не уничтожались, но к власти не допускались. На страже стояли не только вырвавшиеся вверх – стояла бюрократическая серая масса. И стояла она на каждой ступени иерархии, а таких ступеней было очень много.

Психика родителей не могла не деформироваться от таких продвижений. Деформация психики родителей почти всегда приводит к деформации психики у детей.

Молодое поколение через унижения не проходило, но оно знает, что не способностями и талантами, а унижением было положено начало благосостоянию, кланы – дети унижения. И показное хамство молодого поколения – не столько результат того, что в семьях советской верхушки за издевательства руководства было принято отыгрываться на младших, сколько месть всему белому свету за грязное прошлое. Нет в прошлом ни героев, ни мифов, ни сказаний. Чисто по Грибоедову: "Покойник был почетный камергер". Уж лучше быть Иваном, родства не помнящим. Оттого и вопли: "У России нет прошлого". У них оно слишком грязное.

В своих продвижениях наверх корпоратисты вечно были кому-то обязаны; их молодое поколение тоже вечно обязано тем, кто передал ему унаследованную власть. И любой престарелый корпоратист может, да и говорит иногда любому новому русскому: "Вот, кому всем обязан?..." И новый русский, натянув улыбочку, соглашается – ответить ему нечего. Они – никто, все, чем они владеют, – это наследство, наследство власти и связей. Это они тоже знают. Вот и еще одна линия, на конце которой – комплекс неполноценности.

Если бы корпоратисты чувствовали свою силу, они бы не стали затруднять себя законодательными вопросами. Но они чувствуют свою слабость, следовательно – ущербность. Ущербностью пропитано все их общество, и ущербность навязывает особые стереотипы поведения.

Что нужно людям с комплексом неполноценности для нейтрализации этого комплекса? Корпоратистам нужны скоты: только в их окружении они могут чувствовать себя людьми. Моральный путь кланов – опустить всех окружающих до своего морального уровня – и на общем фоне возвыситься. Это на уровне подсознательном. Принимает же это формы хамства и смакования грязи. Логика такая: да, мы никто, грязь, сборище уродов, но когда вы в моральном плане достаточно опуститесь, сравняетесь с нами, вы будете уважать нас только за наличие денег. Будьте морально равными с нами – и тогда мы не будем чувствовать своей неполноценности. Все дерьмо, а мы не хуже.

Люди кланов не скрывают своего презрения к остальному населению. И что просто хамство со стороны низших корпоратистов, то уровнем выше трансформируется в большом теннисе – элитарной, материально недоступной массам игре – у руководителей корпоративной системы и в конном спорте у корпоративных оппозиционеров. А бытовой уровень – бытовое хамство.

Корпоратисты обожаю выдавать людям, с трудом зарабатывающим на жизнь, фразы типа: "У тебя нет квартиры? А ты ее купи. Или сними", "Мужчина должен зарабатывать не меньше 2000 долларов, иначе это не мужчина", или просто "Работать надо". При этом они испытывают странное удовольствие, подобное чувству превосходства, которого людям не понять. Тех, кто на подобные слова не комплексует, они ненавидят, а тех, кто поддается – презирают, но иногда жалеют.

Корпосистема хочет потреблять, потому что больше она ничего не может. Уже не довольствуясь материальными ценностями, она хочет потреблять людей. Человечинку. И это норма прогресса потребления – потребность в том, чтобы кто-то прислуживался, унижался, просил.

Опасность в том, что корпоратисты психи и хотят все и всех потребить, всех сожрать. Высокое опасно для их желудков, из чувства конформизма они хотят все унизить, размазать в грязь. Они уже напотреблялись до отрыжки они получили все, что только могли – в материальном плане. Теперь они движутся к потреблению людей как таковых – через превращение всех окружающих в единицы собственного потребления. Все изгадить – больше ничего не остается. Вся страна, вся ее материальная составляющая принадлежит им. Остались только души некоторых людей. Корпоратисты в данном случае не будут сочинять планов и объединяться – они стадно движутся в общем направлении, каждый индивидуально и все вместе, каждый индивидуально в личной жизни и все вместе против нации. Если же вдруг у корпоратиста появляются какие-то светлые чувства, он обычно предпочитает втаптывать их в грязь как проявление собственной слабости.

Корпоратисты лишены творческого начала, в противном случае они бы давно его проявили: неограниченные возможности есть. Корпоратисты не любят людей творческих. Даже в рекламе своих фирм и товаров они не могут удержаться от хамства.

Корпоратисты мстительны и беспощадны, они не прощают снисхождения к себе и мстят за прощение. Корпоратисты обожают издеваться над пленными. Возвыситься в собственных глазах, успокоить свое больное самолюбие – их крест. Они не любят умных и не любят здоровых. Проявление великодушия врагом они принимают за собственное унижение. За великодушие они тоже мстят.

Идиотизм современных руководителей России, руководителей даже самого мелкого ранга вряд ли имеет своей основной причиной слабоумие. Скорее всего он является реакцией дегенеративных руководителей на существование более интеллектуальных и достойных большего сотрудников. И это чувство требует выхода, несмотря на экономические потери самих боссов.

Скептически настроенный читатель может заметить из вышеперечисленного, что корпоратисты являются исчадиями ада. А они и являются исчадиями биологического ада, без таблеток давно бы туда отправившимися, исчадиями ада, адом отвергнутыми в наказание живым. Самое интересное, что и они это знают.

Жизненное пространство

Борьба за него присуща большинству особей как в природе, так и в человеческом обществе. По общему счету оно – место для жизни. Жизненное пространство можно свести к денежному эквиваленту, но это будет не совсем верно. Это не деньги. Это территории, машины, путешествия, слуги для самых разнообразных удовольствий. Деньги, а равно и служебное или общественное положение – только средства. Из них главное – связи в обществе. Главные связи – семейно-родовые. При первобытном строе племя боролось за жизненное пространство. Главное здесь было – занять территорию, обобщая – одну из ниш. В современном мире занять место – это тоже занять нишу. Тогда она имела смыслом угодья, воду, солнце, теперь – деньги и власть. И то, и другое дает возможность больше потреблять. Племя складывалось из общин, общины – из семей. Цели и средства не менялись тысячелетиями. А почему бы не предложить подобную структуру для общества современного? Только термин "племя" заменить "корпорацией"?

Инстинкт владения территорией (ареалом) существует. Кот, кормящийся во дворе предприятия, считает территорию своей и вступает в бой со всеми претендентами. Они по виду кота узнают в нем хозяина. Эта территория такая, какая она есть, например, 30 х 40 м, – никак не могла быть в нем заложена. Он определил ее сам. И никто его этому не учил. Совершенно не дрессированные собаки не только охраняют территорию, распознавая своих и чужих, но еще и действуют на окрестной территории, облаивая тех, кто, по их мнению, на территорию может вторгнуться. Они осуществляют превентивные меры! Инстинкт этот сложился, вероятно, в результате естественного отбора через гибель всех, кто понятие "территория" не осознавал. Если у нации пропадает такой инстинкт (а это может случиться в результате территориального распыления или подобных явлений, снижающих концентрацию), то нужно говорить о кризисе нации и соответственно о кризисе качества.

Места под солнцем всем не хватит. Теория "золотого миллиарда" доказывает, что ресурсов земли достаточно для поддержания достигнутого западом уровня жизни для миллиарда человек. Можно предложить теории "двух серебряных миллиардов" и "трех бронзовых" – но на всех не хватит все равно.

Пространство делится не только на уровне сверхсистем и государств. Оно в первую очередь делится внутри государств и далее – в каждом регионе, в каждом городе. Оно делится в лесу у медведей, во дворах – у котов и собачьих стай. И везде за него идет непримиримая борьба.

Немецкий ученый фон Хольст проводил опыты над белками в замкнутом пространстве. До поры до времени подопытные жили мирно, но в один момент чуть ли не внезапно рост населения превосходил доступные для жизни ресурсы, у совершенно мирных существ начинался военный психоз, сопровождающийся нарушением функций нервной и других систем. Организация в стаи, дикие бойни до последней капли крови, пожирание сначала потомства, а потом самцов самками, катастрофические потери – и при падении численности ниже нормы возврат выживших, сильнейших к нормальной жизни.

По большому счету у людей всегда происходило и происходит то же самое, просто для избежания серьезных потерь морального плана в последнее время все это камуфлируется. Одно государство грабит другое на миллиард, а потом посылает гуманитарную помощь на пару миллионов. Всю историю человечество пыталось себя обмануть в этом вопросе. Но есть жизненное пространство, есть его предел, места всем не хватит. И сколько ни обманывай, все пойдет по новому кругу. Хорошо еще, если в менее жестокой форме.

Оперируя теорией жизненного пространства, можно без труда и лишних споров формулировать ключевые термины политологии, ныне являющиеся предметом всевозможных спекуляций. Например: революция – акт массового передела жизненного пространства; переворот – тот же акт, совершенный в узком кругу привилегированных лиц. Привилегия – патент какого-либо лица на определенную долю жизненного пространства; оккупация – присвоение части жизненного пространства коренного населения иностранцами. С одной стороны, эту теорию можно бесконечно долго оспаривать, но с другой – это единственно возможный знаменатель, избавляющий русских от бесконечных споров.

Русскому человеку, тем более где-то сохранившемуся русскому интеллигенту она может показаться слишком механистичной, слишком бездушной и жесткой. Нельзя грешить против истины – да, она такова, она ближе к биологии, чем к антропологии, она переводит социологию и политологию из разряда гуманитарных наук в разряд естественных, но только в ее системе координат ни один народ не будет обманут и не потеряет пусть низко-биологического, но своего жизненного пространства.

Чтобы строить, нужно иметь, на чем строить. Любые миссии и предназначения народа так и останутся на бумаге, если под ними не будет прочного, единственно надежного в этом мире фундамента – жизненного пространства.

Больная корпосистемой нация не может иметь достаточно сил, чтобы защищать свое жизненное пространство. Внутренние оси переделов, внутренняя направленность борьбы – и нации как единого организма больше не существует. Но одно только знание истории болезни как минимум дает определенный шанс.

Корпоратизм

Корпорации в распространенном понимании – это организации для борьбы за жизненное пространство. Организация может менять хозяев – как автомобиль или как завод. Эти корпорации – объекты, которыми кто-то владеет.

Корпорации рассматриваемые – это союзы кланов и семей, живущие, как люди, живые, не организации, а целые субъекты. Они не могут ни менять хозяев, ни продаваться. Они могут владеть организациями и нишами пространства. Корпорации – союзы родов – тейпов у чеченцев, семей у сицилийцев. Подобрать другой русский термин оказалось затруднительно. Термин среднеазиатский – кавм: устойчивое родоплеменное объединение. Термин шотландский – союз кланов. Термин этнографический – племя, союз родов. Японские корпорации в максимальной степени сочетают оба понятия через пожизненный найм.

Корпорации есть в любом обществе, степень корпоративности – величина объективная в отличие от гражданских чувств. Она измеряется в процентах. Корпоративные общества бывают жесткие, в принципе не допускающие в состав новых членов, и мягкие (иногда допускающие), но жесткие – это уже реликт, все они потерпели поражение вследствие своей бескомпромиссности; где они сохраняются веками – там беспросветная дикая отсталость. В среднем на западе в корпорациях больше половины населения. А где меньше половины – там перевороты, и авторитарные режимы, и нестабильность, и распространение теорий "заговора", и антисемитизм – но и люди там более живые. Корпоратизм черта национально-прирожденная в силу различных представлений о родстве у народов. Там, где корпорации существуют веками, где они созданы на базе общин, пришедших к власти, им тоже противопоставлены корпорации. Возникновение корпораций в некорпоративных национальных системах имеет результатом противопоставление корпораций раздробленному обществу. Где общество гражданское, там корпорации еще как-то сдерживаются. В негражданских это приводит к национальным катастрофам.

В Средней Азии большинство работников любой организации – несколько родственных систем. На западе – много небольших родственных систем. Корпорация – это не род, подобно местной мафии, это племя. Корпорация состоит из родового объединения хозяев и нескольких родовых объединений сотрудников. Все хорошие должности, вплоть до рабочих, занимать могут только они.

Ниши жизненного пространства передаются по наследству. Ниши в системах власти – в равной степени. Чем шире ниша, тем больше людей требуется для ее защиты. Нишами владеют семьи, широкими нишами – союзы семей – кланы, и далее – союзы кланов – корпорации.

Нет связей крепче родовых, здесь иная качественная связь и выход на уровень иной. Корпоратизм – это движение воли людей в борьбе за жизненное пространство. Проецируя это наверх, в экономику и политику, получаем: корпоратизм – морально-нравственное, экономическое и политическое течение в общественной жизни, предполагающее создание постоянных групп, объединенных общими интересами и родственными связями с целью борьбы за ключевые экономические и политические посты.

Корпорация – собрание родовых общин, удерживающих нишу жизненного пространства. Берут только своих, места наследуются, чужие берутся только как наемники. Подобная структура общества позволяет ответить на множество исторических вопросов. Так, например, почему в 30-х – 80-х гг. в России не было выступлений против власти? Ответ: во главе выступлений стоят консорции или корпорации; все они были или перебиты, или впитаны системой власти, предоставляющей достойным жизненное пространство, следовательно, выступать некому. Можно нарисовать и картину исторической преемственности: консорция профкорпорация (сословие) – корпорация. Всего три поколения; во время войн срок жизни профкорпораций растягивается, в условиях мира переход осуществляется почти сразу.

Процесс становления корпорации на профкорпоративной базе продолжается порядка 30 лет и включает в себя следующие моменты:

1. Стремление выжить в жестокой борьбе вынуждает людей объединяться в стаи

2. С захватом стаей пространства возникает естественное желание передать его по наследству

3. Повязка кровью моральная (в мафии – нужно совершить убийство)

4. Повязка кровью физическая (родственные связи)

5. Вырабатывается отличный от национального стереотип поведения, и в этом стереотипе закладываются принципы дальнейшего существования

Корпорации – группы сложившиеся, они – консорции времен глубокой старости. Конфликт можно представить и как конфликт времен в том числе: консорции захватывают пространство, контролируют его, передают по наследству – и из наследников захватчиков вырастают хозяева жизни, противостоящие новым захватчикам. Любая корпорация была когда-то консорцией, и любая победившая консорция становится корпорацией. От локального прогресса – к локальному регрессу, от развития – к загниванию.

Зачатки корпораций возникают в переломные моменты истории, при политических или научно-технических революциях. Старые корпорации сменяются, общество движется вперед, к третьему поколению формируются корпорации новые.

Корпоративная система – аппарат саморегулирующийся в определенных пределах. По большому счету она похожа на замкнутый внутри и открытый снаружи цикл. Внутри – корпорации ведут борьбу за жизненное пространство между собой. Снаружи – они объединяют усилия для захватов пространства вовнутрь цикла. Корпорации могут рождаться и гибнуть внутри – но внешнее воздействие системы остается постоянным. Из этих принципов и рождается структура: внутренние органы корпоративной системы и внешние, именуемые "заговором". Это видно по политике, особенно по представительским органам. Здесь лоббистами делится внутрикорпоративное пространство, и если что не так, начинается истерия: кому это оплачивать и зачем это нужно. Тот же бюджет – это распределение доходов кланов, и лоббисты будут драться, как собаки. А решение вопросов какого-либо флота – дело бесприбыльное, и можно сделать что-то приятное для народа.

При проведении исторических параллелей корпоративную систему можно поставить ближе к боярским разборкам смутного времени, чем к феодальной раздробленности. Везде действующими лицами служили семьи и кланы, вокруг которых образовывались партии, но никак не группы людей с общими политическими интересами. В смутное время Россия уже была централизованным государством, и борьба шла за ниши пространства в почти современном представлении: за контроль над ресурсами, за распределение бюджета, за выгодные заказы. А то, что боярские роды перегрызлись, было следствием регресса общества и сокращения жизненного пространства, вызванных, в свою очередь, наличием корпосистемы у власти.

Русское общество впервые столкнулось с корпоративным монстром – до того оно его просто не встречало. И Буковский, и Лимонов, и многие, выехавшие в застой, были несколько удивлены, встретив этого зверя на Западе.

Буковский: (при попытке сменить плохого переводчика на Западе): "Как оказалось, сменить переводчика практически невозможно. Это как бы клан, мафия. Работу коллег ругать не принято, "неэтично", существует как бы дух корпорации, взаимная солидарность. "Мафия" – не исключение, а правило среди различных "специалистов". Действительно честную конкуренцию редко где теперь встретишь. Чем надрываться в борьбе за клиента, гораздо легче и естественней установить такую вот круговую поруку".

Лимонов: "Тут нужны те, кто без всяких литературных размышлений будут выполнять черную работу. В литературе тут своя мафия, в искусстве – своя мафия, в любом виде бизнеса – своя мафия. В русской эмиграции – свои мафиози. Мафиози никогда не подпустят других к кормушке. Дело идет о хлебе, о мясе и жизни, о девочках. Нам это знакомо, попробуй пробейся в Союз Писателей в СССР. Всего изомнут. Не на жизнь, а на смерть борьба". Интересные монстры водятся в западных Палестинах. Да и у нас тоже.

Русские оказались в положении сильных и смелых папуасов, увидевших танк. Рассеянное и раздираемое противоречиями общество столкнулось с неизведанной силой.

ЗАГОВОР СЕГОДНЯ

В странах, где корпорации охватывают 5 – 15% населения, всегда распространена теория заговора темных сил. Обычно эти страны в обиходе называют популистскими в политическом отношении. Понятие корпорации кланов не прививается на массовом уровне, и поэтому начинается заранее обреченный на провал поиск виновных: ищут зловредные идеи или лидеров – и то, и другое спокойно можно поменять. Получается не реальный мир, а мир псевдолидеров и призраков: удар по лидеру, по идеологии – удар штыком в кисель. Общество погружается в мифы, живет в мифах, спорит, сражается, а реальная жизнь приходит мимо. Мысли о заговоре исходят не то что из социального анализа из бесплодности борьбы.

Можно бесконечно спорить: существует заговор или нет. На самом деле всё глобальное, пусть даже сложное и сверхсекретное, обычно лежит на поверхности, и в политике в том числе – не хватает только эквивалентного подхода, взгляда не со стороны, а с высоты.

В современной политологии есть термины, которые свободно и довольно широко используются на западе, но почему-то крайне редко появляются в российской прессе.

1. Трибализм – стремление к политическому обособлению на основе родоплеменного деления. Проявляется как активное участие в общественной жизни кланов, образовавшихся на родовой и племенной основе.